Текст книги "Выученные уроки (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 34 страниц)

Тедди смеется.

– Конечно, приятель. Продолжай это повторять каждый раз, когда будешь просыпаться от кошмаров про его руки, сжавшиеся на твоем горле, чтобы выдавить из тебя жизнь.

– Ну и ладно, – я качаю головой и разворачиваю шею. – Ты придурок, ты знаешь это?

– Да?

– Да.

Он снова смеется.

– Ну, так и что ты с ним сделал?

– Ничего я ему не делал, – сморщил я нос. – Ну, ничего серьезно, во всяком случае.

– Ты вышвырнул его из квиддичной команды?

Я пожал плечами.

– Ну, да. Это-то да, но…

– И что еще? – Тедди смотрит на меня, приподняв бровь. Черт бы его побрал за то, что он так меня знает.

– И возможно, – начал я многозначительно, – возможно, он разозлился из-за того, что та девчонка, по которой он сох, предпочла меня.

– «Предпочла» в смысле ты ее трахнул?

– Тедди Люпин, – я прищелкнул языком и покачал головой, – не могу поверить, что ты такое предположил.

– Джеймс, – Тедди открыл рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыл его. После долгого молчания он, наконец, собирается. – О’кей, теперь серьезно. Почему ты это сделал?

– Потому что он гребаное маленькое говно, – я с трудом нахожу слова, чтобы описать его. – И это была ее идея. Теперь он хочет об этом поворчать. Это не моя вина.

– Ну, твой отец в бешенстве.

– О, какой сюрприз, – саркастически отвечаю я. – Обычно он мною так доволен.

– Ну, а чего ты ожидал? – Тедди садится, и он внезапно посерьезнел. – Я имею в виду, Джеймс, ты специально сделал это дерьмо?

– Что? – спросил я совершенно невозмутимо. – Оправдал его ожидания, что я дерьмо? Я дал ему то, что он хочет.

– Ты знаешь, однажды ты попадешь в настоящую беду. Рано или поздно это дерьмо тебе отзовется.

Тедди повезло, что он один из всего двух людей в этой семье, кто мне нравится. Иначе я бы уже сразу послал его подальше. Он не имеет права читать мне нотации, но я не говорю этого, потому что знаю, что он думает, когда смотрит на меня. Не могу его за это винить. Я просто закатываю глаза.

– Слушай, мне насрать, что думает мой отец или кто еще. Я знаю, ты думаешь, что должен его поддерживать, потому что он был к тебе добр, но ко мне он не добр. Так что я не буду прикидываться, что мне не наплевать.

– Если ты считаешь, что твой отец так о тебе думает, то ты должен доказать, что он не прав. Знаешь, если ты думаешь, что он считает, что ты дерьмо, то сделай что-то, что докажет ему обратное.

Бедный, жалкий, идеалистичный Тедди. Тедди, который должен быть на папиной стороне, потому что думает, что чем-то ему обязан. Полагаю, потому что отец постоянно с ним возился и беспокоился о нем. И Тедди – сирота, так что я уверен, он думает, я должен быть сверхблагодарен за то, что у меня есть оба родителя, пусть они даже оба редкостные мерзавцы. Но он не прав, знаете. У меня нет причин быть благодарным, потому что они не дали мне ничего, за что стоило бы благодарить. Я имею в виду, никто не понимает, каково это, когда все достается младшему брату. Они его так любят, и он такой идеальный. Он даже близко не идеальный, но они этого не видят. Все, что они видят, это то, что он похож на отца, значит, он точно должен быть лучше, верно?

Ну и ладно.

Тедди хмурится, глядя на меня, но потом переводит разговор на квиддич. Думаю, он не хочет слушать, как кто-то ругает его идола. Что ж, ну и ладно. Я имею в виду, это классно. Я имею в виду, я не могу винить Тедди, он ведь понятия не имеет.

Никто не имеет понятия. Так что да. Ну и ладно.

========== Глава 26. Роуз. Сумасшедшая? ==========

Хогвартс после рождества совершено не отличается от Хогвартса перед рождеством.

Те же уроки, тот же замок и люди те же. Ничего не изменилось. Ну и вообще, на самом деле ничего не изменилось за все те пять лет, что я тут была.

Кроме того, что раньше у меня было много друзей, а теперь никого… Это немного отличается.

Я пыталась помириться с Алом и снова начать с ним разговаривать, но не вышло. Я пробовала один раз дома, в наш последний вечер каникул, когда мы ездили к бабушке с дедушкой на ужин. Я пыталась с ним заговорить, но он лишь тяжело на меня посмотрел и просто ушел. Я попыталась снова в поезде – написала ему записку. Я решила, что если он не хочет со мной говорить, то, может, хотя бы прочитает, что я хочу сказать. Но он порвал ее на мелкие кусочки и бросил клочки на пол.

Теперь я даже не знаю, что еще делать.

Меня сводит с ума то, что я с ним не разговариваю. Мы с ним никогда не «не разговаривали». И теперь я точно уверена, что он меня ненавидит. Просто фантастика, позвольте заметить. Уф. Так расстраивает, что он настолько зол на меня, что не говорит со мной и даже не замечает. Я не хотела, чтобы это случилось, и чтобы он узнал о Джеймсе и Меган так. Я знаю, я должна была сказать ему, но, в то же время, это не мне положено было говорить. И я не знала, как.

И меня бесит, что он так на меня зол.

Это все вина Джеймса. Не то чтобы это очень уж удивительно, конечно, учитывая, что почти все ужасное – это всегда его вина. Но это все его вина – он заварил такую скверную кашу и втравил меня в самый центр всего этого. Я просто нахер хочу поговорить с единственным человеком в мире, которому верю, но из-за его тупого брата не могу.

Это нечестно.

И чтобы сделать все в миллион раз хуже, я только что решила, что лучший способ вылечиться от постоянных мыслей о Скорпиусе Малфое – это убедить себя, путем патологической лжи, что я его ненавижу. И вот я веду себя с ним как сука каждый раз, когда он заговаривает со мной (что случается нечасто, учитывая, что я обращаюсь с ним как с дерьмом каждый раз, когда он пытается). Да, да, я знаю. Я ужасный человек и бла-бла-бла. Но вы не понимаете.

Это Скорпиус Малфой.

Он не будет мне нравиться. Не будет. И с чего бы ему и нравиться? Я имею в виду, да, он довольно симпатичный, но полно симпатичных парней. Он странный. И все будут смотреть на меня, как будто я тоже странная, если он мне понравится. У меня уже и так достаточно проблем с друзьями (учитывая тот факт, что у меня сейчас ни одного нет). Так что мне не нужна дополнительная помощь в разрушении своей репутации, спасибо.

На Зельях я сидела с Алленом, да, я настолько отчаялась. Он продолжает на меня пялиться, и это начинает бесить. Я не знаю, почему он так на мне помешан, но это чертовски раздражает, и ему повезет, если я ему яйца заклятьем не оторву, если он продолжит на меня так смотреть. Я пытаюсь его игнорировать и просто заняться списком ингредиентов, которые мне нужны для снотворного зелья. Я бы лучше спала, чем делала все это, но мне приходится быть особенно внимательной в этом году. Я не училась так, как нужно для моих СОВ, и я должна сдать их хорошо.

Сегодня нам нужно разработать рецепты – взять традиционный и немного переделать, и я застряла, пытаясь выбрать между нарциссом и сиренью. Я откинулась на спинку стула и рассеяно пожевала перо. Хотелось бы, чтобы это было Сахарное Перо… Сосредоточься, Роуз, сосредоточься. Вы, наверное, думаете, что я должна бы хорошо разбираться в цветах, да? Учитывая, что я нафиг названа в честь одного из них. О, может мне лучше выбрать розу вместо…

Бля. Я ненавижу зелья.

Я инстинктивно поднимаю взгляд и вижу, что Аллен не единственный, кто смотрит на меня. Скорпиус тоже отвлечен от зелья, так как его пристальный взгляд направлен в мою сторону. Я чувствую, как мои щеки начинают гореть, и проклинаю (в миллиардный раз за свою жизнь) уизлевский румянец. Пытаясь быстро это прекратить, я сузила глаза и нахмурилась.

Отвернись, слизеринский мальчишка, отвернись.

Он отвернулся.

Я слышу, как кто-то хихикает за моей спиной, и, повернувшись, вижу, что Элизабет что-то шепчет Джей-Ди, похоже, они заметили наш маленький обмен взглядами со Скорпиусом. И теперь они над этим смеются. Да хрена ради, почему людям не перестать на меня смотреть? Я буравлю их взглядом, но тут же снова разворачиваюсь, потому что слышу, как профессор Монгегю делится ежедневной порцией ненависти ко мне.

– Мисс Уизли, поделитесь, пожалуйста, что такого интересного вы увидели в конце класса, что решили отвлечь своих одноклассников, развернувшись на стуле?

Его голос зол и полон презрения, и я сжимаю руку в кулак, пытаясь удержаться от того, чтобы бросить в него проклятьем. Я так его ненавижу.

Но так как я знаю, что больше не могу влипать в истории, связанные с ним, я просто сердито смотрю на него и бормочу:

– Извините, – так тихо, что не уверена, что он меня слышит.

– Пятнадцать баллов с Гриффиндора, – ухмыляется он, и, когда я смотрю на него с протестом, лишь усмехается. Я ничего не говорю.

Мне не нужно поднимать голову, чтобы понять, что все гриффиндорцы сейчас расстреливают меня взглядом. Когда я оглядываюсь по сторонам, то получаю подтверждение. Они все равно все меня ненавидят, впрочем, так что, какая разница за что? Только Меган хмурится не на меня, но это потому, что она постоянно хмурится с того дня, как мы вернулись с каникул. Я слышала, как она сказала Сюзи и Элизабет, что Джеймс ее игнорирует и даже не замечает. Они, конечно же, ответили, что не удивляются и уставились на меня, будто это я имею к этому какое-то отношение.

Идиотки.

Конечно, я чувствую, что кто-то еще смотрит на меня с другого конца класса, и даже не глядя знаю, что это Скорпиус. Я смотрю против собственной же воли (чертовы рефлексы) и с удивлением вижу, что ему действительно меня жаль. Он смотрит на меня с сочувствием, и, когда я встречаю его взгляд, даже пытается мне слабо улыбнуться. Ну почему он такой? Я пару минут назад посмотрела на него так злобно, как только смогла, и избегаю его, как какой-то заразы. И несмотря ни на что, он все равно единственный человек во всем классе, кто думает, что объявленная Монгегю вендетта против меня совершенно несправедлива.

Да.

Минуты текут медленно, и, наконец, урок закончен. Я оставляю Аллена наполнять флакон «нашим» зельем и убирать, и собираю вещи, чтобы быстрее сбежать. Взбираясь вверх по каменной лестнице в главную часть замка, я начала укутываться в шарф и натягивать перчатки. У нас небольшой перерыв перед трансфигурацией, и мне внезапно захотелось на свежий воздух. Я слышу, как одноклассники торопятся вверх по лестнице вслед за мной, но я не поворачиваюсь к ним.

Здесь есть выход из замка как раз рядом с главной лестницей, и я толкаю тяжелую дверь и спешу под лучи солнца. Несмотря на то, что солнце светит ярко, воздух морозный, а ветер просто ужасный. Волосы развеваются вокруг лица, и мне постоянно приходится поправлять их, пока я иду прочь от замка.

– Роуз!

Твою мать. Я немного поворачиваюсь, чтобы только увидеть (конечно же) Скорпиуса, бегущего за мной. На нем нет плаща, даже шарфа и перчаток – просто школьная форма, и я задаюсь вопросом, что может быть настолько важным, ради чего он решил отморозить себе все нахер.

Я не замедляю шаг, но он все-таки догоняет меня и идет рядом.

– Я звал тебя на лестнице, – говорит он, задыхаясь.

– Было шумно, – сухо отвечаю я, отказываясь на него смотреть.

Он принимает этот ответ, не знаю, верит или нет.

– Монгегю просто сволочь, – вежливо говорит он.

– Ну, к счастью, он не ненавидит всех. Только меня.

– Это нечестно.

– Что ты здесь делаешь? – выпаливаю я. – Холодно, а у тебя даже плаща нет.

Я вижу, как он пожимает плечами.

– Я в порядке.

– Ну, а я немного занята. Так что, если ты не против, оставь меня в покое.

– О, – по его голосу я слышу, что он удручен и разочарован. – Хорошо. Прости.

Я просто должна на этом остановиться, но я не могу. Я открываю рот и говорю, прежде чем успеваю остановиться.

– И хватит за мной следить! Это ненормально.

– Почему ты такая злая? – Скорпиус останавливается, и вместо того, чтобы воспользоваться шансом и сбежать, я тоже останавливаюсь и поворачиваюсь к нему, чтобы ответить на вопрос.

– Потому что я злая, – выкрикиваю я. – Я злой человек. За это меня все ненавидят.

– Я тебя не ненавижу, – отвечает он так тихо, что я не уверена, что правильно расслышала, но, судя по тому, как он сосредоточенно изучает землю под ногами, я не ослышалась.

Секунду я не знаю, что сказать, но затем снова собираюсь с мыслями:

– Ну, так должен бы. Потому что я дрянь.

– Я так не думаю…

Черт возьми. К черту его.

– Господи, Малфой, просто оставь меня в покое!

– Хорошо, я просто подумал…

– Что ты подумал? – потребовала я, и я знаю, что слишком, слишком груба, но не могу остановиться.

Скорпиус смотрит на меня, и я понимаю, что в первый раз вижу на его лице краски. Ветер окрасил его щеки в розовый цвет, и от этого его глаза сияют еще ярче обычного. Он не отвечает прямо на мой вопрос, нет, он заикается, и, наконец, выдавливает:

– Ты не говорила со мной с самого рождества…

– Наверное, надо было принять это за намек.

Ему больно. Это так очевидно потому, как он отворачивается и опускает голову. Его невероятно светлые волосы падают на глаза, и он не откидывает их. Спустя секунду он бормочет:

– Я думал, мы друзья…

– Почему? – спрашиваю я. Жестоко. Злобно. – Почему ты так решил? Потому что я помогала тебе с домашним заданием? Это не делает нас друзьями!

– Ты меня поцеловала.

Он говорит это так просто, что я почти в шоке услышать это так четко. Он снова смотрит на меня, и эти дурацкие глаза глядят прямо в мои так внимательно, что я почти боюсь. Я пытаюсь решительно встретить его взгляд, но это уже чересчур. Интересно, он хоть понимает, как сильно может действовать его взгляд.

Пытаясь заставить себя не думать, каково было его целовать, я мучительно выдумываю отговорку.

– Я была пьяна, – холодно отвечаю я. – Единственная причина, по которой я тебя поцеловала, – чтобы разозлить моих родителей. Но они все равно не узнают, так что, какая разница.

– Но…

Я не даю ему время на ответ.

– Извини, если внушила тебе какие-то идеи. Я имею в виду, ты, наверное, впервые вообще девчонку целовал, но на этом все. Просто поцелуй. И я была пьяна.

Он выглядит почти убитым, и просто потому, что я оказалась такой садисткой, я наношу последний удар.

– Я ни за что не поцеловала бы тебя трезвой.

О. Боже. Мой.

Я такая сука. Я сама себя ненавижу. Неудивительно, что все остальные тоже.

Нет ничего веселого в издевательствах над Скорпиусом Малфоем. Он выглядит как маленький щенок, которого пнули. Он никому никогда не сделал ничего плохого, и ему всегда так трудно было в школе. И вот я делаю все еще хуже. Но я не могу этого допустить.

Он ничего не говорит, просто смотрит на меня несчастным взглядом, и на секунду мне кажется, что он расплачется.

– Значит… – он кажется потерянным. – Значит, это просто потому, что ты была пьяна… И хотела разозлить родителей?

Он говорит очень медленно и обдуманно, определенно желая, чтобы я объяснилась. Отлично.

– Да, – быстро говорю я, отбрасывая с лица волосы, развевающиеся вокруг моей головы. – На случай, если ты не знаешь, мои родители ненавидят твоего отца больше всех во всем мире. Так что, когда я была пьяна и зла на них, это показалось мне хорошей идеей.

Тут так чертовски холодно.

Скорпиус ничего не говорит. Я не знаю, каких слов от него жду. Он просто стоит здесь, и я знаю, что он чувствует себя идиотом. Я знаю, что это я заставила его так себя чувствовать. Я не знаю, что со мной не так.

– Так что, да, – наконец говорю я, нарушая неловкую тишину и пытаясь говорить нормально. – Извини.

Это плохое объяснение, а извинение еще хуже. Но я не знаю, что еще сказать или сделать. Я не хочу, чтобы он знал, как он на меня действует, и отрицание – хороший способ адаптации. Так что так и будет.

– Мне пора на урок, – наконец бормочет он, и его взгляд снова направлен в землю. Он не ждет от меня ответа, разворачивается и быстро уходит. Я смотрю, как он идет, как ветер развевает его волосы, и как он обхватывает себя, пытаясь защититься от холода.

Черт, черт, черт меня побери, черт.

Нет совершенно никаких причин быть с ним такой сукой. Он ничего мне не сделал и этого не заслужил. Но я не понимаю, почему не могу остановиться. Я самый плохой человек на всей этой долбаной планете.

Господи, я просто хочу в кровать. Я ненавижу весь этот день. Кого я обманываю? Я ненавижу весь этот год. И впервые в жизни я решаю прогулять урок.

Я бегу назад в замок и поднимаюсь в Гриффиндорскую Башню, прежде чем получаю шанс себя переубедить. Я не должна прогуливать уроки, особенно сейчас, когда СОВ через несколько месяцев, но я не могу заставить себя пойти на трансфигурацию и сидеть там с людьми, которые меня ненавидят.

Это странно, открывать дверь в общежитие и сидеть здесь без разрешения посреди дня. Во всей башне тишина, свидетельствующая о ее безлюдности, и я не могу не почувствовать некоторую нервозность. Дверь в кабинет Невилла закрыта, но это не значит, что он не появится без предупреждения. Надеюсь, если он вернется, то не решит устроить внезапную проверку спальни девочек пятого курса.

Домовые эльфы уже были здесь и все убрали. Кровати аккуратно заправлены, и в комнате нет ни пыли, ни грязи. Но все еще тут небольшой беспорядок, и я смотрю по сторонам, пытаясь вспомнить, откуда у нас столько всего. Когда нам было одиннадцать, спальня была заполнена одеждой и учебниками. Ну а теперь одежды стало в десять раз больше, а учебники уже не так заметны. Вдобавок косметика и средства для укладки занимают все пространство стола. По всем углам валяются журналы, а стены украшены постерами знаменитых (симпатичных) игроков в квиддич и музыкантов.

Кровать Сюзи дальше всех от двери, и, хотя она покрыта традиционным красно-золотым покрывалом, чувствуется, что и сама она приложила кое к чему руку. В изголовье кровати лежит красная узорчатая подушка, а на одном из столбиков повязан слизеринский шарф – Джастина, конечно.

Я снимаю свой шарф и бросаю его на кровать, глядя на постель Меган. Она из нас единственная, кто имеет маггловские интересы, и у нее над кроватью висит недвигающийся постер маггловского футболиста. Она пыталась объяснить нам эту игру миллион раз (ее отец на ней помешан), но никто из нас даже квиддич не любит, так что тяжело с энтузиазмом относиться к другим видам спорта, особенно тем, что мы не видели.

Кровать Элизабет ближе всего ко мне. Так было всегда, учитывая, что мы были лучшими подругами, пока я не начала встречаться с ее бывшим. Ее тумбочка просто заставлена фотографиями членов ее семьи. Ей всегда было очень трудно находиться далеко от них, потому что она ужасно близка со своими родителями и своими братьями и сестрами (которые все младше нее и еще не могут ходить в Хогвартс).

Моя кровать самая простая. У меня нет семейных фотографий, и я не увлекаюсь странным спортом, чтобы украшать им свои стены. Ну и конечно, у меня нет симпатичного слизеринского бойфренда, который подарил бы мне свой шарф. Уф. Я даже думать не хочу о том, что почувствовала при этой мысли. Это напомнило мне, конечно, о Скорпиусе и о том, что я совершенная сука. Серьезно, я не понимаю, в чем моя проблема.

Я не думаю, что я сумасшедшая. Не по-настоящему. За все эти годы терапии я никогда не думала, что действительно сумасшедшая. Я верю, когда мне говорят про промывку мозгов (во всяком случае, немного), и я верю в то, что Мельда говорит про мои проблемы с принятием реальности. Но я никогда не вела себя так, будто у меня и вправду какая-то душевная болезнь.

То есть, до сих пор себя не вела.

Теперь у меня нет никакого оправдания своему поведению. За то, что я была такой дрянью совершенно без причины. Так что, наверное, я и вправду сумасшедшая…

Я хотела бы ненавидеть Скорпиуса так, как мои родители ненавидят его отца. Я не знаю деталей, кроме, конечно, того, что, когда они произносят его имя, их голоса наполнены презрением и отвращением. Я никогда на самом деле не видела мистера Малфоя, так что я не знаю, что в нем такого ужасного. То есть, я видела его, когда он провожал Скорпиуса на поезд или забирал его. Он не выглядит ужасным, он выглядит в точности как Скорпиус, только старше и меньше волос. Я не знаю, что в нем плохого. Я знаю, папа сказал, что он часто называл маму словом на букву Г, но, серьезно, наверняка должно быть что-то еще, из-за чего они друг друга так ненавидят. Каждый раз, когда он появляется на станции, мои родители всегда смотрят на него тяжелым взглядом, и он отвечает им тем же. Я лично думаю, что это какая-то дурацкая школьная вражда, и им давно пора ее перерасти.

Но все равно.

Жизнь была бы намного легче, если бы у меня была причина ненавидеть Скорпиуса. Тогда я смогла бы оправдаться. Но я не могу. Я обращаюсь с ним как с дерьмом, просто потому, что могу, думаю. Это единственное логическое объяснение, которое я могу найти. Он слаб, и я знаю это. Он не станет защищаться, поэтому для меня так легко сорвать на нем свой гнев и расстройство, пусть даже и направлено это на других людей. Может мне и не нужна больше Мельда. Я сама научилась себя анализировать.

Если бы я только в это верила…

Комментарий к Глава 26. Роуз. Сумасшедшая?

Ну что, мы перевалили экватор?

Прочитали главу-то? Я лично от этой главы едва не заработала себе ушиб мозга: билась головой об стол два раза – один раз, когда читала, второй – когда переводила. Слов просто не было.

========== Глава 27. Ал. Ненависть ==========

Я ненавижу то, что я префект.

Я действительно, действительно это ненавижу.

Я не любил это и раньше, но теперь стало только хуже, с тех пор, как мы вернулись с рождественских каникул. Теперь меня ужасает все, что связано с префектскими обязанностями. Это, конечно, потому, что Меган всегда там.

И я не могу даже на нее смотреть.

Я знаю, что это не совсем честно, учитывая то, что Меган мало в чем следует винить за то, что произошло между ней и Джеймсом. Я имею в виду, да, она очевидно там была. Но я абсолютно, абсолютно уверен, что он обманул ее и воспользовался. Так что нет, я ее совершенно не виню. Но все же. Я не могу смотреть на нее так, как раньше. Я имею в виду, ей ведь точно понравилось, без разницы, чья была идея, по крайней мере, так было понятно из письма, что она написала.

Конечно, теперь она совершенно несчастна, это видно. Она ходит повсюду подавленная, и совершенно очевидно, что она совсем не так счастлива вопреки ожиданиям о возвращении в школу. Джеймс ее игнорирует, насколько я понимаю. Он теперь не отличает ее от других, как было и раньше, что, наверное, особенно ее уязвляет, учитывая факт, что она поверила всему, что он ей наболтал, чтобы затащить в постель.

Но ей следовало знать.

Я не понимаю, как кто-то в этой школе может верить тому, что говорит мой брат, иначе это не задевало бы их чувства. Джеймс – лжец. Он лжет и мошенничает, и сделает что угодно, чтобы добыть, что он хочет. И это безумие, но он получает все, что хочет. Он получает все, что хочет от наших родителей, получает все, что хочет от учителей, и получает все, что хочет от девчонок из школы. Они все так смехотворны – постоянно падают к его ногам и верят всему, что он говорит. Но даже тогда им следовало бы понимать, что он не будет обращаться с ними не так, как с их друзьями и одноклассниками.

Он чистое зло.

Жаль, что Меган пришлось узнать это плохим способом.

Она не говорит так много, как всегда, когда мы идем на наше обычное вторничное дежурство. Конечно, я тоже молчу, большей частью потому, что боюсь того, что могу сказать. Она как всегда подавлена и, похоже, даже не обращает внимания на то, что мы делаем. Да и я тоже, конечно, но это не слишком отличается от того, как мы обычно это проводим. Оба мы хреновы в том, что касается префектства, и очень на многое смотрим сквозь пальцы. Полагаю, потому, что никто из нас не был особо вдохновлен новыми обязанностями, когда мы только приступили. Мы определенно не жаждущие внимания подлизы, как большинство префектов в этой школе.

Я не могу не чувствовать к ней жалость, несмотря на то, что она вроде как разбила мне сердце. Я знаю, как идиотски это звучит, но это правда. Мне никогда никто не нравился так, как она, и она этого даже не знает. И точно не разделяет мои чувства. Если бы хоть чуть-чуть разделяла, ни за что не попалась бы на идиотские фокусы моего брата.

Мы не болтаем о том, о сем, чтобы отвлечься от прогулок по коридорам. Время от времени один из нас что-то говорит или комментирует, но на это следует односложный ответ. Это неловко и раздражает. И, конечно, это полностью вина Джеймса.

Наконец, после часа напряженной тишины, которая преследовала нас через весь замок, мы идем в сторону башни Гриффиндора. Мы идем медленно, и я не понимаю, почему не могу заставить свои ноги двигаться быстрее.

– Ты злишься на меня? – голос Меган звучит напряженно и немного, наверное, даже нервно, когда она задает мне этот вопрос. Она ведет пальцами по стене, пока мы идем, очерчивая невидимые линии на камнях.

Я не знаю, что сказать. Не знаю, или рассказать ей правду и признать, что да, вообще-то я несколько зол, или я должен притвориться, что не понимаю, о чем она, и пожать плечами.

На самом деле, я даже не знаю, действительно ли на нее зол. Я определенно зол из-за этой ситуации. Может быть злее, чем был когда-либо в своей жизни. Но направлено ли это на нее? Не знаю. Я думаю, что, скорее всего, я больше зол на своего брата. Это его следует винить, в этом нет сомнений.

В конце концов, я решил не говорить все это вслух, так что просто пожал плечами и ничего не сказал. Лестница перед нами, казалось, тянулась в бесконечность, и я спросил себя, что может, мы пришли не к той лестнице, что они сдвинулись, и эта ведет на Астрономическую башню или в другую высокую точку.

Меган, впрочем, приняла мое молчание за какой-то знак, потому что она не хочет это оставлять:

– Он тебе рассказал, да?

Прикинься идиотом. Я избегаю ее взгляда и снова пожимаю плечами.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Джеймс, – говорит она твердо, в ее голосе больше нет неуверенности. – Он рассказал тебе о нас, верно?

Я глотаю слова, которые на самом деле хочу сказать, и пытаюсь сохранить выражение лица таким невозмутимым, как только возможно. Не хочу, чтобы она увидела или заметила что-то, что может не так понять и сделать выводы. Я лишь снова пожимаю плечами и говорю:

– Это не мое дело.

Я слышу звук, похожий на раздраженный вздох, и не могу не взглянуть на нее. Она выглядит несчастной, и я почти чувствую к ней капельку жалости. Но затем я вспоминаю, что она разбила мне сердце, и оставляю это.

– Он не говорит со мной, знаешь, – многозначительно сказала она. – Он совершенно меня игнорирует.

Я продолжаю идти, заставляя одну ступню обходить другую со ступени на ступень нескончаемой лестницы.

– Как будто он даже не помнит.

Хочу, чтобы она перестала говорить. Я начинаю раздражаться и, наконец, выдавливаю равнодушные слова:

– Я не знаю, что ты хочешь от меня услышать, Меган, – резко сказал я. – Он со всеми девчонками себя так ведет.

Она не отвечает сразу. Я, наверное, ранил ее чувства, и я это знаю. Но я не знаю, чего она от меня хочет. Ждет ли она, что я искупаю ее в жалости и начну извиняться за Джеймса? Я не сделаю этого. У меня к ней недостаточно для этого жалости, и я не буду извиняться за то, что сделал мой брат. Я и не должен. Он взрослый, он сам должен отвечать за свои действия.

Мы идем дальше. Серьезно, когда, наконец, кончится эта лестница? Наконец, Меган заговаривает, и ее голос звучит странно уверенно, это далеко не такой нервный тон, которым она говорила пятнадцать секунд назад.

– Не могу поверить, что вы родственники.

Я закатываю глаза, продолжая смотреть под ноги, и стараюсь игнорировать то, что она так хорошо пахнет, когда идет рядом со мной.

– Я тоже, – с сожалением бормочу я. Это тоже правда. Мы настолько друг другу противоположны, насколько это только возможно. Это странно и непонятно, и я каждый день удивляюсь, как вообще могло так случиться, что у нас общие родители, и мы выросли в одном доме. Если бы мы оба не проявляли признаки семейного сходства с нашими родственниками, я бы поклялся, что один из нас подкидыш.

– Ты нравишься мне намного больше.

Если бы все было нормально, ее слова заставили бы мои мысли лететь, а пульс – участиться. Но что еще она может сказать? Я никогда не спал с ней и не отказывался после этого говорить. Я никогда даже не целовал ее. Все что есть, это возможность быть ее другом, с которым она болтает и общается, но к которому совершенно равнодушна. Так что нет, ее слова меня не порадовали. Вместо этого я лишь нахмурился.

– Что он говорил обо мне?

Боже, я хочу, чтобы она просто заткнулась. Я не знаю, чего она хочет. Сомневаюсь, что правды, если только она не мазохистка. Сомневаюсь, что она хочет, чтобы я сказал ей, что он злорадствовал и дал мне почитать ее личное письмо. Сомневаюсь, что она хочет узнать, что единственная причина, по которой он с ней даже заговорил – это чтобы достать меня. Я сомневаюсь, что она хочет знать все это, поэтому мне приходится прикусить язык, чтобы сдержаться и не сказать ей все.

Странно в этом признаваться, но часть меня хочет причинить ей боль. Пусть я зол на Джеймса, мне она причинила боль. Я не собираюсь признаваться в этом, потому что это звучит невероятно, невероятно глупо. Но что мне еще осталось делать? Я нахер устал скрывать всю эту хрень от нее.

– Он ничего не сказал, – наконец ядовито произношу я. – Кроме того, что теперь я могу тебя забирать, и что я должен поблагодарить его за то, что он тебя для меня подготовил.

Я сожалею о своих словах в ту же секунду, как произношу их. Я знаю, как мерзко это звучит, какую невероятно ужасную боль это ей причинило. Я не знаю, зачем это сказал. Я не хотел на самом деле причинить ей боль. По крайней мере, я так думаю.

Она замерла, застыв на своем пути. Я не останавливаюсь и продолжаю подниматься по лестнице, но немного замедляю шаг. Я хочу все вернуть. Но не могу. Я ничего не могу сделать. Я не могу даже на нее посмотреть, потому что знаю, что ранил ее самым ужасным способом, не говоря уже о том, что раскрыл свою тайну.

Я не знаю, стыдиться ли мне или же чувствовать себя униженным, ведь я почти что признался ей во всем, что скрывал годы.

Откуда-то сзади доносится сдавленный всхлип, и я зажмуриваюсь, борясь с желанием вернуться и успокоить ее. Не знаю, как бы я это сделал, потому что я почти уверен, что не смогу ей даже в лицо посмотреть.

Но, в конце концов, я не могу удержаться. У меня природный инстинкт – не быть к людям ублюдком. Так что я останавливаюсь и разворачиваюсь, возвращаюсь назад к ней так медленно, как возможно. Она стоит, прислонившись к стене, закрыв лицо руками. Она не всхлипывает или издает какие-либо звуки, просто тяжело дышит, стараясь сохранить над собой контроль. Она не смотрит на меня, так что я останавливаюсь перед ней и смотрю на нее.