Текст книги "Выученные уроки (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Ага, не смей, – задыхается Мэддокс снова, затыкая нос, который продолжает кровоточить, – потому что я…

Но Гарри Поттер этого тоже не потерпит. Он оборачивается и смотрит на Мэддокса с такой ненавистью, что даже у меня мурашки по коже прошли, а ведь я почти невидим у этой стены…

– Закрой свой рот, – тихо говорит он. Опасно…

Никто не говорит ни слова. Мэддокс бледнеет еще сильнее, чем уже был от потери крови. Определенно, ему не хватает смелости спорить с Гарри Поттером, поэтому он поступает как велено, и затыкается.

В коридоре абсолютно тихо, пока двое взрослых смотрят друг на друга. Профессор Лонгботтом кивнул и сказал, что разберется. Гарри Поттер тоже кивнул и посмотрел на Джеймса.

– Пошли, – сказал он, и его тон не допускает возражений. Джеймс в последний раз расстреливает Мэддокса взглядом, прежде чем нахмуриться и уйти по коридору. Раскрасневшаяся Роуз все еще стоит на месте, когда дядя показывает ей жестом идти следом за кузеном. Сначала она не двигается, и он, наконец, говорит:

– Роуз, – тоном, что он именно это имеет в виду, и хватает ее за руку. Она немного злобно смотрит на него с секунду, потом сердито скрещивает руки на груди и позволяет увести себя вместе с Джеймсом.

Роуз даже не взглянула в мою сторону.

Я не стал оставаться смотреть, что Лонгботтом сделает с Мэддоксом. Все, чего я хочу, это забраться в постель и заснуть. У меня нехорошее чувство в районе живота, и я даже не понимаю почему. Не то чтобы я никогда не слышал дерьмо вроде этого, пока рос… Но я никогда не видел, чтобы люди так на это реагировали. То, как Роуз вскинулась, услышав это слово, было довольно страшным. Интересно, говорил ли кто-нибудь такое ее матери прямо в лицо, и интересно, как она реагировала.

Я вру, когда говорю, что не знаю, почему мне так нехорошо где-то в животе…

В первый раз я услышал это слово, когда мне было лет пять или шесть, и отец читал статью в газете о женщине, о которой я не знал в то время, что она будет баллотироваться на пост министра магии, не говоря уже о том, что она мать самой потрясающей девочки на свете… наверное, это было как раз тогда, когда она начала работать в Отделе магического правопорядка, потому что отец был зол, что она получила это повышение. И тогда он сказал моей маме что-то о «грязнокровной всезнайке», которая захватывает министерство. И когда я спросил, что это значит, он объяснил. Как будто это не имеет значения.

Вот так это было.

Так что, да, я знаю точно, почему меня тошнит. Это не имеет отношения к тому, что я ел на обед.

========== Глава 18. Роуз, полукровка ==========

Чистокровные.

Ведьма или волшебник, родившиеся в полностью магической семье. Никаких следов маггловской крови в родословной. Мой отец.

Магглорожденные.

Ведьма или волшебник, родившиеся в маггловской семье. Оба родителя магглы, и нет известных близких магических родственников. Моя мать.

Полукровные.

Ведьма или волшебник, родившиеся в семье со смесью маггловской и магической крови. Я.

Вот, кто я. Полукровка, в общем, дворняжка. Одна часть моей семьи полностью маггловская, и я даже большинство из них не знаю. Я регулярно вижу только бабушку с дедушкой, и то не так уж ужасно часто. Вся остальная часть маминой семьи где-то далеко, и они не знают, что мама – ведьма. Я уверена, они думают, что она бухгалтер или типа того, и они определенно не в курсе, что она выставила свою кандидатуру на самый высокий пост в стране. Другая моя семья полностью магическая. И я знаю их всех, возможно, слишком хорошо. Это раздражает, вообще-то.

Нас очень много, и в толпе моих кузенов очень легко затеряться. Я где-то посередине – не считаюсь одной из старших, но и не среди малышей. Я не из красивых (дурацкие вейлы) и не из смешных. Ну да, я «умная», но кого это волнует. Я просто посередине. И иначе никогда не было, поэтому я не расстраиваюсь. Ни капельки. Это просто чертовски раздражает.

А еще примем к сведению, что я не слишком лажу с кузенами, кроме Ала, конечно. Я не имею в виду старших – Виктуар и Доминик – они нормальные. И те, что чуть младше, тоже не плохи, Роксана вообще классная. Но остальные большей частью кучка избалованных гаденышей, который обожают каждый день превращать мою жизнь в ад.

А больше всех – Джеймс Сириус Поттер.

Мы с Джеймсом никогда не были милы друг с другом. Большинство моих детских воспоминаний, связанных с ним, включают в себя брошенных на меня жуков и такое сильное дерганье волос, что начинали литься слезы. С возрастом лучше не стало, мы все еще ссоримся, все еще ненавидим друг друга и все еще превращаем жизнь друг друга в ад. Больше всего это связано с тем, что наши семьи настолько близки, что мы больше как брат и сестра, чем просто кузены. Его родители – мои крестные, а мои родители – его. Так что да, у нас братско-сестринская связь и ничего больше.

Удивлена ли я, что он ударил Мэддокса Харрингтона по лицу за то, что тот назвал меня психованной стервой? Не особенно. Такие мы с Джеймсом. Мы семья, неважно, что мы ссоримся. Он не позволит какому-то говнюку просто стоять и оскорблять меня. Конечно, для всех было бы намного лучше, если бы эта драка случилась не в тот вечер, когда мой дядя прогуливался по коридорам (всем, кроме Мэддокса, конечно, тот был бы мертв).

И теперь у нас проблемы.

Большие проблемы, как я понимаю, хотя мы все еще живы. Джеймс выглядит злым на весь мир, и дядя Гарри оставил нас на несколько минут (наверное, распеться, ведь ему предстоит орать на нас несколько часов). Я тоже зла, но трудно на этом сосредоточиться, потому что все, о чем я думаю, это боль у меня в руке. Я не думала, что разобью свою руку, когда рассекала этому козлу губу. Я никогда еще раньше никого не била. Пусть я не в ладах с большинством своей семьи, в основном наши ссоры – это крики, оскорбления и иногда легкие тычки, пока кто-нибудь не появляется и не разнимает нас. Честно, я не понимаю, что на меня нашло. Я никогда так раньше не реагировала ни на что. Но услышав, как кто-то сказал такое о моей маме, ну, я не знаю, это просто меня довело.

– Не поможешь? – спросила я, обратившись к Джеймсу, который сидел на столе посреди пустого класса, куда нас втолкнул его отец. Он приподнимает брови, и я поднимаю кровоточащую руку. – Это моя рабочая рука, и я боюсь залечивать раны, держа палочку в другой руке, – объяснила я.

Джеймс закатил глаза, но все же двинулся ко мне. Я встала и подошла к нему, протягивая руку, чтобы он мог ее осмотреть. Джеймс рассматривает ее с секунду, прежде чем вытащить свою палочку и пробормотать простое залечивающее заклинание. Раны моментально затянулись, и хоть еще и побаливает, уже начинает становиться лучше.

– Спасибо, – сказала я. Интересно, он знает, как трудно мне это ему говорить? – И спасибо, что заступился за меня, – быстро пробормотала я, почти надеясь, что Джеймс не слышит.

Но, полагаю, слышит, потому что он равнодушно пожимает плечами:

– Ему не стоит лезть к девчонкам.

Джеймс сказал это – сыграл картой «беспомощная девочка» – но это не совсем правда. Он не стал бы драться из-за какой-нибудь случайной девчонки. Во всей школе он набил бы морду кому-нибудь только из-за Лили и меня. Конечно, я не указываю на это, уверена, ему будет легче, если он решит, что заступился за меня только потому, что я маленькая беззащитная девочка, а не потому, что где-то в глубине души он за меня волнуется. Так что я это так и оставила.

– Почему ты не сказала мне о том, как он назвал твою мать? – вдруг спросил Джеймс, глядя на меня. Я присела на стул за партой перед ним.

– Я была слишком зла, чтобы что-то сказать, – пожала я плечами. – Никто еще мне такого не говорил.

– Ну, если бы ты сказала, я бы ему не только нос сломал.

Не сомневаюсь. Джеймс действительно сильный, это удивительно, конечно, потому что его папа довольно маленький. Но большинство маминых братьев (включая моего отца) довольно крупные, высокие и несколько мускулистые. Джеймс высокий (выше меня, во всяком случае, а я определенно высока для девочки), и, учитывая тот факт, что он не заботится ни о чем, кроме квиддича, он определенно не тощий. Так что я уверена, если бы была необходимость или желание, он мог бы нанести чьему-нибудь лицу приличный ущерб. Он бы, наверное, это и сделал, если бы не явился его отец и все не испортил.

Кстати об этом, кто-то идет, и да, это он. Дядя Гарри вернулся и выглядит таким же взбешенным как раньше, когда закрывает за собой дверь и холодно смотрит на нас. Я оглянулась на Джеймса, который безучастно смотрел прямо перед собой.

– Я дам вам шанс объясниться, – сказал дядя Гарри очень явно наигранно спокойным голосом.

Я снова оглянулась на Джеймса, но тот не выглядит заинтересованным в самозащите. Он просто сидит и ничего не говорит. Я не знаю, может, это намек, чтобы я начала первой, или я должна поступить как он и тоже ничего не говорить.

– Роуз?

А? Я подняла голову и увидела, что дядя Гарри выжидающе смотрит на меня. Подозреваю, это значит, что я должна начать первой. Может, мне поступить как Джеймс и просто уставиться вникуда?

– Роуз!

Ну, хорошо, наверное, нет.

– Эм, – я несколько раз моргнула, пытаясь выглядеть настолько запутавшейся, насколько можно. – Я… Я просто разозлилась.

– Ты просто разозлилась? – повторил он, приподняв брови.

– Он говорил действительно ужасные вещи…

– Он говорил действительно ужасные вещи?

– Он так и будет продолжать, – вмешался Джеймс. – Будет повторять все, что ты сказала, в виде вопросов.

Не могу сказать, что это вызвало ну совсем уж плохую реакцию. Один хороший эффект это все-таки произвело, потому что теперь дядя Гарри мной уже не заинтересован.

– Окажи себе услугу и закрой рот, – незамедлительно сказал он, обернувшись к Джеймсу, которого это ни капли не впечатлило.

– А что? – невинно спросил он. – Я просто сказал ей, что ты делаешь. Это то, что ты делаешь.

– Я не знаю, какого черта с тобой не так, – с недоверием сказал дядя Гарри, – но меня от этого уже тошнит.

– Со мной все в порядке, – отвечает Джеймс совершенно изумленно. – Я просто говорю правду.

– Ты неконтролируем!

Джеймс фыркнул, по-настоящему фыркнул. Если бы и было подходящее время исчезнуть, то оно настало прямо сейчас. К сожалению, мне всего лишь пятнадцать, а уроки аппарации начнутся только на шестом курсе.

– Что тут, черт возьми, смешного? – требовательно спросил дядя Гарри, и Джеймс закатил глаза.

– А что ты от меня хотел, па? – спросил он. – Я должен был стоять, позволяя этому идиоту обзывать ее сукой или что там еще пришло бы ему в голову?

– Нет ничего плохого в том, чтобы заступаться за других, но когда ты начинаешь избивать и ломать людям носы, вот тут да, это проблема!

– Ну, извини, – говорит Джеймс, и даже глухой услышит, что он вовсе не извиняется. – Извини, что я вспылил и позволил своему гневу взять вверх, извини, что я не гребанно идеальный.

– Никто не заставляет тебя быть идеальным.

Но Джеймс лишь трясет головой в явном неверии:

– Ты ждешь этого от меня всю жизнь. Весь гребаный мир этого ждет.

Дядя Гарри скрестил руки на груди и сузил глаза.

– Тебе действительно следует покончить с собой. Мне жаль, что у тебя такая трудная жизнь.

И тут Джеймс взорвался. Вместо того, чтобы говорить с сарказмом и недоверием, он действительно повышает голос до очень, очень небезопасного тона.

– Ты даже не понимаешь, какая у меня жизнь, потому что тебе всегда было наплевать!

– Джеймс, ты должен…

– Что я должен, пап? Я должен сидеть здесь, заткнув рот, и делать вид, что ты будто бы действительно имеешь хоть малейшее представление о том, что творится в моей жизни? Тебе легко стоять здесь и говорить, что я должен или как я должен был поступить. Ты даже не представляешь, каково это – быть твоим сыном? Каково это быть семнадцатилетним сыном Гарри Поттера.

О’кей, теперь серьезно. Я уже говорила, что хочу исчезнуть, так вот, теперь я точно хочу исчезнуть. Думаю, они забыли, что я тоже нахожусь здесь.

Дядя Гарри выглядит взбешенным, и он стучит по парте перед Джеймсом. Джеймс даже не вздрагивает, но я думаю, что сейчас все станет совсем по-настоящему плохо. Интересно, я смогу незаметно выскользнуть за дверь?

– Ты не имеешь понятия, каково быть семнадцатилетним и быть Гарри Поттером, – глаза дяди Гарри сверкают как никогда раньше. Я видела его злым, конечно, но никогда – таким. – Ты такой испорченный маленький мерзавец! Ты не понимаешь, как легко тебе все досталось и скольким люди пожертвовали ради тебя! Ради вас обоих! – о, отлично, он вспомнил, что я здесь. Он расстреливает меня взглядом, будто я Джеймс или типа того, а затем продолжает свою тираду. – Вы оба получили все, что хочет любой ребенок! Вам не нужно беспокоиться ни о чем! А вы сидите здесь и ноете из-за всякой херни, потому что вы не понимаете, что такое настоящие проблемы!

– И чья в этом вина? – отвечает Джеймс, его глаза так же сверкают, как у его отца. – Чья вина в том, что у нас нет об этом никакого представления? Ты никогда не заботился о том, чтобы рассказать нам это, так что не стой здесь и не выделывайся, потому что все, что мы знаем, мы узнали из книг!

– Мы пытались вас защитить!

– Тогда не злись из-за того, что мы знаем только то, что ты хотел, чтобы мы знали.

Я с ним согласна. Я хотела сказать это вслух, но не успела, потому что его отец выпалил почти мгновенно.

– Мы не хотели, чтобы вы выросли избалованными негодяями, думающими, что весь мир им должен только за то, что они соблаговолили проснуться утром! Может, вы попытаетесь быть благодарными за все, что у вас есть, и за то, сколь многим мы пожертвовали ради того, чтобы вы росли в безопасности.

– Ну, извини, пап, – с иронией сказал Джеймс, вставая. – Извини, что я такое хреновое для тебя разочарование, но тебе не придется беспокоиться об этом в конце года, тогда-то ты от меня, наконец, избавишься. Может, это, наконец, сделает тебя счастливее.

Ну, я эксперт в драматизировании, но даже я должна признаться, что Джеймс уж совсем завернул. Ужасно то, что он сам этого не понял. Выглядит так, будто он серьезен и действительно верит всему, что говорит. Если бы он не был таким идиотом, мне даже стало бы его жаль.

Еще раз расстреляв отца взглядом, он взял свою палочку со стола и пошел к двери.

– Даже не думай! – приказал дядя Гарри. – Вернись и сядь!

Но Джеймс ушел. Думаю, ему наплевать на то, что он, наверное, вырыл себе могилу, в которой его закопают в любую минуту. Джеймс выходит из комнаты и исчезает в коридоре. Его отец с яростью посмотрел ему вслед, и я подумала, что он может пойти за ним и притащить Джеймса назад за волосы. Но он этого не сделал. Вместо этого дядя Гарри поворачивается ко мне, его глаза все еще опасно горят.

– Я вызову твоего отца, – выпаливает он. – У твоей матери и так полно проблем и без этой идиотской глупости.

– Как и всегда, – шепчу я себе под нос. Но он услышал. Я вскрикиваю, когда он хватает меня за руку и сдергивает со стула. На секунду мне кажется, что он меня ударит, и я думаю, как это будет нечестно, ведь это Джеймс его так разозлил.

Конечно, он меня не бьет. Он никогда меня не бил. Вместо этого он немного меня встряхивает и говорит:

– Вырасти, Роуз! Весь долбаный мир не вращается вокруг одной тебя!

Я серьезно никогда не видела его раньше таким злым, он выглядит так, будто сейчас взорвется. Это страшно.

– Из… извини, – наконец выдохнула я, хотя понятия не имею, за что прошу прощения. Мне просто стало нехорошо. Я даже не могу на него смотреть, потому что не могу видеть, как он на меня смотрит.

Он еще держит меня за руку и не отпускает.

– Ты не можешь срываться очертя голову, когда слышишь то, чего не хочешь слышать, – продолжает он, и его голос кажется чуть менее резким, чем раньше, но все еще ни капли не дружелюбным. – Люди всегда будут говорить о тебе что-то, и они будут говорить о твоей семье и твоих друзьях, и тебе надо научиться это игнорировать. Ты не можешь бить всех подряд только потому, что они негодяи, – он останавливается на секунду, а потом, подумав, добавляет: – Ты совсем как твой отец.

Я не знаю почему, но я начала трястись. Не так, чтобы было видно, но так, что я заметила, естественно, ведь это я. Дядя Гарри все еще держит мою руку, и он сжимает ее так сильно, что это больно. Я чувствую, что хочу или расплакаться, или блевануть, и, наконец, мое тело решает за меня, потому что у меня на глазах появляются слезы. Дядя Гарри заметил и сжал руку еще сильнее.

– Даже не пытайся, – серьезно сказал он. – Я не твоя мать, можешь рыдать, сколько хочешь, мне плевать.

– Больно, – тихо говорю я, смаргивая слезы и пытаясь их остановить, а затем смотрю на его руку, которой он продолжает сдавливать мое предплечье.

Дядя Гарри отпускает меня и ничего не говорит, когда я тру то место, за которое он меня держал. Я не буду плакать. Я не буду плакать.

– Извини, – тихо говорю я снова, заикаясь. Я все еще не хочу смотреть ему в глаза. – И это была моя вина. Джеймс просто обо мне заботится.

– Тебе не нужно извиняться за Джеймса. Он сам за себя отвечает, как и ты, – на этот раз его голос намного спокойнее, но все еще не звучит так, будто он особенно мною доволен. Нет, он скорее кажется раздраженным. – Роуз, тебе надо начать думать.

Рука все еще болит. Уверена, на ней будут синяки. Я тру ее и киваю, но ничего не говорю.

– Послушай, Роуз, – сказал он, взяв меня за плечи на этот раз очень нежно и заставив взглянуть на себя. – Я люблю тебя, вот почему я не хочу, чтобы ты влипала в истории. Ты это знаешь, верно?

Ненавижу, когда взрослые это делают. Заставляют чувствовать себя охрененно виноватыми. У меня нет выбора, я смотрю на него, и его глаза не такие злые, как несколько секунд назад. Я киваю, но едва заметно.

– Ты и Джеймс, и все вы… Все, что мы хотим, это быть уверенными, что у вас есть все, что вам нужно. И чтобы у вас все было хорошо.

Я уже слышала эту лекцию. Звучит как письмо, что мама прислала мне несколько недель назад. Слушать это, оказывается, еще хуже. Я ничего не говорю, потому что не знаю, что могу сказать. Так что я просто смотрю на него, и он, наконец, качает головой:

– Иди в постель. Ты выглядишь так, будто сейчас свалишься.

Меня немного тошнит, и я не совсем уверена, что меня сейчас не вырвет прямо ему на ботинки.

– Разве ты не собираешься вызвать моего папу?

Он качает головой.

– Тебе надо поспать. Разберемся с этим завтра, – он отпускает меня и отступает на шаг. Может, завтра он забудет, что меня нужно наказать. Вряд ли, но я имею право надеяться.

Я ухожу, больше не подстрекая его ни на что. Я устала от всего этого. В голове что-то пульсирует, рука болит, и костяшки пальцев все еще ноют. Я даже не поняла, что прошла так далеко, пока не остановилась прямо у двери-портрета. Толстая Леди смотрит на меня и качает головой

– Ты плохо выглядишь.

Я не обращаю на нее внимания и просто говорю пароль:

– Биллингсворт.

Так как у нее нет выбора, она громко вздыхает и открывает мне проход. Уже довольно поздно, так что внизу немного народу. Несколько человек посмотрели на меня, когда я вошла, но никто особо внимания не обратил. Но я заметила, как Ал немедленно вскочил, и я знаю, что он ждет меня. Он один за столом, пытался делать вид, что занимается, и я иду к нему, чувствуя себя немного больной.

– Что случилось? – сразу же спросил он.

– Я подралась с Мэддоксом Харрингтоном, – вяло ответила я.

– Это я знаю, – нетерпеливо сказал он. – Но что случилось?

– Он назвал мою маму грязнокровкой, и я разозлилась. Я ударила его. А потом пришел Джеймс, и Мэддокс назвал меня психованной стервой, так что Джеймс его тоже ударил. А потом появился твой отец, и утащил нас с Джеймсом, и наорал на нас. А потом они с Джеймсом серьезно поссорились. И теперь Джеймс в большой беде, – я сказала все это быстро, пытаясь донести главное. Ал приободрился в конце и кажется тайно довольным.

– Ну и хорошо, – сказал он ровно. – И надеюсь, он оттуда не вылезет.

Серьезно? Серьезно?

Я изумленно смотрю на него. Конечно, он не может быть серьёзен. Но, похоже, все-таки да.

– Он заступился за меня! – с недоверием сказала я.

Ал отворачивается, но потом пожимает плечами.

– Мне плевать, как он попал в беду, пока он там.

– И я тоже буду в беде, когда завтра узнают мои родители! Это тебя тоже радует?

– Конечно, нет, – говорит Ал, закатывая глаза. – Но ты не мерзкий ублюдок вроде Джеймса.

– Он получил из-за меня! – повторила я, все еще не веря ему. – Он не мерзкий ублюдок!

Ал пристально смотрит на меня, а я не могу поверить, что мы вообще об этом говорим.

– И что? Теперь ты на его стороне?

Я уверена, что моя челюсть упала прямо на пол.

– Почему я должна выбирать стороны? – выкрикиваю я. – Мне не пять лет, и я не влезаю в вашу глупую маленькую ссору.

– Она не глупая! – кричит он мне. – Ты знаешь, что он мне сделал.

– И я знаю, что ты сделал ему. Теперь вы квиты. Так что избавь меня от этого!

– Не могу поверить, – говорит он, в шоке качая головой. – Он защитил тебя от какого-то идиота, один раз, и все, ты его лучший друг?

– Тебя даже не волнует, что Мэддокс сказал о моей матери? – требовательно спросила я, чувствуя, как мое лицо горит, и я становлюсь все злее и злее.

– Конечно, волнует, но это не имеет к этому отношения.

– Это имеет прямое отношение, – усмехаюсь я. Мне никогда не хотелось его ударить так сильно, как сейчас, но я не могу устроить две драки за один вечер. – Я рада, что ты такой заботливый.

– Ой, хватит драматизировать, – он снова закатывает глаза, и я сплетаю пальцы, чтобы не сорвать с него очки и не врезать ему по лица.

– Знаешь, что? – резко спросила я. – Я рада видеть, что тебя на самом деле волнует. Теперь я знаю, кому ты лгал.

Ал изумленно смотрит на меня.

– А я рад, что знаю, кому лгала ты!

– Прочь с дороги! – командую я, специально врезаясь в него, когда прохожу мимо.

– Не стоит быть такой сукой по отношению ко мне, только потому, что ты зла на себя, – злобно бросает он мне в спину.

Я поворачиваюсь и толкаю его так сильно, что он падает прямо на парту.

– Не смей звать меня сукой.

Он выпрямляется и толкает меня. Я физически сдерживаю себя от того, чтобы сделать с ним что-нибудь еще. Вместо этого я смотрю на него и говорю:

– Почему бы тебе не сбегать и найти папочку? Ты единственный, кого он любит, потому что только ты слишком труслив, чтобы ему противоречить.

И не добавляя больше ни слова, я иду по лестнице в женские спальни.

Какого хрена сейчас произошло?

========== Глава 19. Хьюго, наименее драматизирующий ==========

За один уикенд весь мир перевернулся.

Роуз и Ал поссорились. Джеймс зол на весь мир. Они с Роуз были на грани исключения. Ну, и вдобавок ко всему, моя мать хочет стать министром магии.

Главное, конечно, это то, что Роуз с Алом поругались, и под «поругались» я имею в виду, не разговаривают. И это главное, потому что они никогда так не ссорились. У них были небольшие споры и размолвки раньше, но никогда во всей их жизни у них не было настоящей ссоры, такой, чтобы они перестали разговаривать друг с другом. Я даже не знаю, что случилось. Роуз сказала, что Ал – эгоистичная сволочь, которому плевать, что люди говорят ужасные вещи о нашей матери. Ал не говорит ничего, только что Роуз врет. Они не говорили с самого четверга, а уже воскресенье. Они так долго не разговаривали с тех пор, как научились говорить. Каждый раз, когда они встречаются, только смотрят злобно друг на друга.

Дядя Гарри уехал вчера. Думаю, они с Джеймсом серьезно злы друг на друга, потому что он даже не остался на квиддичный матч Гриффиндора против Хаффлпаффа после обеда (Гриффиндор выиграл с разницей в шестьдесят очков, но Джеймс даже не выглядел довольным). Он не был дружелюбным ни с кем из нас, когда прощался, и я уверен, он очень рад уехать отсюда.

К сожалению, отъезд дяди Гарри означал приезд моего отца. Нет, обычно, я не говорил бы про это «к сожалению», потому что мне вообще-то нравится мой отец. Но все же, папа наверняка убьет Роуз, а мне не очень улыбается потерять сестру в столь юном возрасте. Он приедет в Хогсмид, а мы должны встретить его там в час. Ну, вообще-то, Роуз должна его там встретить, но он сказал, что хочет поговорить со мной тоже, и я думаю, он это устроил. С одной стороны, я рад выбраться отсюда на пару часов, а с другой – я раньше никогда не видел убийства, и, думаю, тринадцать лет – рановато для таких зрелищ.

Я не знаю, где сейчас Роуз. Осталось почти двадцать минут, и как раз столько времени нужно, чтобы дотуда добраться. Последнее, что ей нужно, это опоздать и разозлить его еще сильнее, чем уже есть. Но Роуз никогда не отличалась привычкой упрощать трудности. На самом деле, если бы была награда для тех, кто специально делает свою жизнь сложнее, моя сестра выиграла бы ее сразу же.

– Разве ты не должен скоро встречаться со своим папой? – покосилась на меня Лили, планируя свой очередной ход – они с Амандой играли в шахматы.

– Я должен дождаться Роуз, – я посмотрел в сторону лестницы в девчоночью половину, но не заметил, чтобы она спускалась. Тихий стон привлек мое внимание к шахматной доске, где слон Лили злобно смотрел на нее, пока та приказывала ему сделать ход.

– Не делай этого, – быстро сказал я. – Ты открываешь своего ферзя.

Слон авторитетно кивнул, а Аманда издала негодующий вздох.

– Вы не можете мошенничать! – сказала она, переводя взгляд с Лили на меня и обратно.

Но Лили не обратила внимания и направила вместо этого свою ладью. Аманда прожгла нас обоих взглядом, но я проигнорировал это. Роуз, наконец-то, спустилась вниз, и мне стало интересно, с чего она взяла, что, хотя бы половина ее решений – хорошая идея? Сейчас она разоделась так, чтобы папа уж точно не подумал, что перед ним милая и невинная маленькая девочка. Ее юбка чересчур короткая, а джемпер выглядит так, будто был ей как раз три года назад. Она как будто пытается создать себе еще больше проблем.

– Ты готов? – спросила она меня и закатила глаза при виде Лили, которая смотрит на нее самодовольно, наверняка думая то же, что и я, но в намного более злом ключе.

Я только киваю и встаю, чтобы выйти вслед за ней из общей гостиной. Она не говорит со мной, пока мы идем вниз по лестнице к главной части замка. Я вообще-то чувствую себя неудобно, потому что некоторые мальчишки чуть шеи себе не свернули, глядя на ее полностью открытые ноги. Думаю, она не понимает, что уже ноябрь, и на улице охрененно холодно. Ну, или понимает, потому что она не забыла про шарф и перчатки. Иногда она странная.

Когда мы вышли наружу, порыв холодного ветра, который обдал нас, казалось, ее немного встряхнул, и я увидел, что она слегка дрожит. Решив заглотить наживку, я заговариваю в первый раз после того, как мы вышли из Гриффиндора:

– Почему ты не надела что-нибудь потеплее?

Роуз взглянула на меня с жалостью, как будто я какое-то печальное и глупое животное или типа того. Ветер растрепал ее волосы, и она заправила несколько прядей руками назад.

– Потому что в теплой одежде трудно выделиться, – сказала она многозначительно.

Понятия не имею, о чем она, но догадываюсь, что у нее есть какой-то план.

– Мы собираемся встретиться с папой, – заметил я, удивляясь, зачем ей понадобилось выделяться перед собственным отцом.

Роуз закатила глаза.

– Ты не можешь знать, кого еще мы там можем встретить. Это Хогсмид, – оживленно сказала она.

Я не знаю, что она имеет в виду. Я не знаю, кого она хочет встретить в Хогсмиде в воскресенье днем, определенно, там не будет никого моложе тридцати. Но я опять ее не понимаю и даже притворяться не буду.

Она совершенно тряслась, когда мы дошли до Трех Метел, но стряхнула с лица волосы и быстро вздохнула, будто хотела собраться перед тем, как откроет дверь и войдет внутрь. Я думаю, она отказывается признаваться, что замерзла.

Я бывал в Трех Метлах не слишком часто. Это первый год, когда мне разрешают сюда ходить, и у нас был тут только один уикенд. В другие разы я здесь бывал, только когда папа меня сюда привозил, чтобы помочь с инвентаризацией в хогсмидском отделении УУУ. В любом случае, могу сказать без сомнений, таким пустым бар я не видел никогда. Здесь только три человека у барной стойки и два занятых столика – за одним старый бородатый волшебник, а за другим – мой папа. Он поднял голову, когда мы вошли, и помахал нам. Роуз идет самоуверенно, высоко подняв голову и немного покачивая бедрами. Я иду за ней, отлично понимая, что все в баре смотрят на нас.

Папа встал из-за своего стола и обнял нас обоих. Роуз не выглядит слишком заинтересованной в этом, она немного отстраняется, садится на стул и скрещивает ноги. Папа смотрит на нее, а потом тоже садится. Наконец, он больше не может сдерживаться.

– Ты забыла, что уже почти зима?

Роуз лишь пожала одним плечом и убрала волосы с лица. Что она делает? Папа, чего бы это ни стоило, терпит ее поведение (по крайней мере, пока) и передает нам обоим меню.

– Вы ведь не ели, да?

Я потряс головой, а Роуз ничего не сказала, изучая имеющийся выбор. Вообще-то, отец не выглядит так, будто хочет ее убить. Удивительно, правда, потому что дядя Гарри почти угрожал, что убьет их с Джеймсом. Но папа всегда более спокойно на все реагировал, чтобы дойти до того, чтобы начать убивать детей, так что, думаю, это не такой уж и сюрприз.

Подходит бармен, чтобы принять заказ. Думаю, нет нужды в официантке, когда всего восемь человек во всем ресторане. Он не выглядит слишком дружелюбным, но кивает папе и выжидающе на нас смотрит:

– Вы готовы сделать заказ?

Я еще нет, вообще-то, но папа говорит первым и заказывает пирог с почками. Я решаю, что это нормально, и заказываю себе то же. Роуз закрывает меню и смотрит на бармена через свои густые ресницы, прежде чем заказать салат (только латук и помидоры, пожалуйста).

– О, и еще порцию огневиски, – добавляет она бесстрастно.

Бармен приподнял брови, глядя на нее, и перевел взгляд на папу, который качает головой и поправляет ее:

– Она имела в виду сливочное пиво.

Роуз закатывает глаза, когда уходит бармен, и скрещивает руки на груди, глядя на папу.

– Я не маленькая девочка, папа, – говорит она высокомерно.

Папа приподнял брови и сделал глоток из бокала, который у него уже был еще до нашего прихода.

– О, поверь мне, я знаю, – отвечает он. – Ничто в твоем наряде не напоминает о маленькой девочке, кроме разве что того, что, похоже, ты стащила его из гардероба Роксаны, – Роксана – наша девятилетняя кузина. – Где ты достала эту юбку?

– Она у меня еще с каникул. Мама купила.

– Да? А куда она дела все остальное? Выглядит, будто ты половину ее потеряла.

Роуз снова закатывает глаза и перекидывает волосы через плечо. Я лично с трудом верю, что мама могла купить этот кусочек ткани, который Роуз называет юбкой, но, думаю, я не должен особо удивляться. Мама позволяет Роуз носить такие вещи, которые, по мнению многих, она не должна бы одобрять. Думаю, ей попадает чаще, чем Роуз об этом упоминает, но, в то же время, я не представляю, чтобы моя мама надела бы хоть половину из тех вещей, что позволяет носить Роуз.