Текст книги "Выученные уроки (СИ)"

Автор книги: loveadubdub

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

Я, наконец, вернулась в реальность, и то, что произошло в предыдущую секунду, словно ударило меня. Я побежала вниз по лестнице почти с той же скоростью, как команда полетела к земле. Про книги я забыла, и меня не волнует ничего, кроме того, что я должна успеть как можно скорее. Это занимает почти вечность, но, наконец, я добегаю до поля и несусь прямо туда, где он лежит неподвижно.

– Кто-нибудь позовите на помощь, – истерически кричит Маришка, спрыгивая с метлы и приземляясь на ноги, а ее метла падает за ней. Я поднимаю голову и вижу, что Джошуа и Эмили уже почти достигли школы, несясь так быстро, как я никогда не видела.

Я задыхалась, когда, наконец, добежала до него, но все-таки смогла прокричать:

– Не трогай его! – и Эллиот тут же отдернул руки. Он бледен, его кожа кажется почти серой. Когда он беспомощно на меня смотрит, в его глазах ужас.

– Мне жаль, – задыхается он, его голос дрожит. – Я не думал, что ударю так сильно, – он выглядит так, будто сейчас расплачется, и я не удивлена, ведь Джеймс – один из его лучших друзей. Но мне сейчас плевать на Эллиота.

Джеймс не двигается. Я даже не уверена, что он дышит. Это как-то нереально, я знаю, что должна сейчас биться в истерике, но не бьюсь. Думаю, я в шоке. Маришка сходит с ума, Эллиота сейчас словно хватит удар, Челси в ужасе. А я просто не могу говорить.

Я осторожно сажусь рядом с ним на колени и молча смотрю на него. Все вроде как что-то говорят, но я едва замечаю. Его тело скрючено, нога определенно согнута не под правильным углом, а рука как-то оказалась под спиной. Его глаза закрыты, и на лице никаких красок. Тонкая ниточка крови течет из его носа в полуоткрытый рот, но ничто из этого не волнует меня. Я пытаюсь этого не замечать, но трава начинает приобретать уродливый багровый оттенок. Мне не надо догадываться почему, ведь его волосы становятся все краснее. Кровь идет откуда-то из задней части головы быстрее, чем это было бы безопасно.

Но я ничего не могу сделать.

Поэтому я сижу здесь, беспомощная и шокированная, и удивляюсь, почему слезы все никак не потекут.

========== Глава 41. Ал. Потрясение и смятение ==========

Когда мне было семь, Джеймс подговорил меня залезть на единственное дерево на нашем заднем дворе, и, когда я, наконец, забрался, он столкнул меня оттуда. Кости срастались два полных боли дня, прежде чем я снова смог ходить, и я был удивлен, что Джеймс еще жив, учитывая, в какой ярости была мама. Но он выжил и с пеной у рта твердил, что это был несчастный случай, не то чтобы ему кто-нибудь поверил, но он держался этой версии. И он хихикал про себя, когда мамы с папой не было поблизости.

И я ему сказал:

– Надеюсь, однажды ты тоже упадешь и покалечишься, тогда я посмеюсь над тобой.

Я хорошо это помню, наверное, потому, что заживание разбитых костей в моей ноге было самым болезненным в моей жизни. Это больно. Ужасно. И я помню, как хотел, чтобы Джеймсу было так же больно, и надеялся, что однажды он тоже покалечится и испытает все это.

Четыре месяца назад я пожелал ему смерти. Глядя прямо в лицо. И думаю, я говорил серьезно, по крайней мере, тогда. Я сказал ему, что хочу, чтобы он умер, и сказал, что ненавижу его. И после того я не сказал ему и больше десяти слов, и ни одно из этих слов не было добрым.

Я точно думал о самых ужасных вещах. То, как я один раз сказал ему это в лицо, не идет ни в какое сравнение с тем, сколько раз я об этом подумал. Мы с Джеймсом никогда не были лучшими друзьями, ни в коей мере, но никогда не было так, как сейчас. Месяцы каждый раз, когда я его видел, мне приходилось бороться с желанием подойти и ударить его. Каждая мысль о нем была злобной и мерзкой, и я даже не чувствовал себя виноватым.

Но сейчас я хотел бы, чтобы ничего этого не было.

Если б я мог вернуться в прошлое, я никогда не сказал бы, что желаю ему смерти. Я бы даже не позволил себе думать об этом. Потому что ужасно желать этого, особенно своему брату. И чувствовал я себя вправе делать это или нет, я никогда на самом деле не хотел, чтобы он умер, по крайней мере, я так не думаю.

Сейчас он лежит без сознания на койке в Святом Мунго с двумя загипсованными ногами, рукой на перевязи, в сотне синяков и с самой огромной повязкой, когда-либо повязывавшейся на чью-либо голову. Он не двинулся ни на миллиметр с тех пор, как его нашли, не открывал глаза и не подавал ни малейшего сигнала, что он понимает, что вокруг него происходит.

А целители говорят, что они даже не уверены, будет ли он когда-нибудь это понимать.

Нет, они не сказали, что не будет, в большей степени, что они понятия не имеют. Он выглядит совершенно хреново, и я не знаю, больно ли ему. Я не знаю, больно ли тебе, пока ты без сознания. Может, он и не без сознания, в конце концов, может, он в себе, и может нас слышать, и понимает, что происходит, просто не может открыть глаз. Тогда, абсолютно уверен, ему больно.

Я был на обеде, когда это произошло.

Это был нормальный вечер, ничего особенного, как всегда. Я сидел с ДжейДи, и он нес какую-то фигню о том, что он запал на Элизабет и собирается попросить ее помочь с «учебой» сегодня вечером попозже. Я полуслушал большей частью потому, что уже слышал все это раньше и совершенно не хотел слушать снова. Но, по крайней мере, я хоть изображал поддельный интерес, потому что он хотя бы хотел со мной говорить. Роуз сидела чуть дальше за столом со Скорпиусом, и они точно не выглядели готовыми встречать новых собеседников, склонившись друг к другу в серьезном, серьезном разговоре. Я изо всех сил старался их игнорировать и не злиться, думая, о чем нафиг таком важном и серьезном они могут говорить, и поэтому пытался отвлечься, восклицая «угу» и «хм» время от времени, чтобы ублажить ДжейДи.

Весь большой Зал был забит, и было так шумно, что вы даже свои мысли не услышали бы, так что я не заметил, что ко мне идет Невилл, пока он не положил мне руку на плечо. Я посмотрел на него и почти сразу понял, что что-то не так. Он выглядел ненормально встревоженным и серьезным.

– Что случилось? – я тщательно оглядел его, пытаясь сообразить.

– Ты должен пойти со мной, – тихо сказал он определенно слишком серьезным для него тоном. – Не знаешь, где Лили?

Я оглядел гриффиндорский стол, но ее там не было. Я поднял голову и посмотрел на него.

– Что происходит?

Он только качнул головой:

– Идем.

ДжейДи смотрел на нас, и, когда я оглянулся, он как бы округлил глаза. Я заволновался, конечно, потому что понятия не имел, что произошло, и скрипел мозгами, пытаясь понять, не сделал ли я чего-то, из-за чего у меня могут быть проблемы. Я ничего не мог придумать… Никто особо не обращал внимания на то, как мы с Невиллом идем к выходу, но я поймал взгляд Роуз. Она с любопытством приподняла брови, и я лишь пожал плечами в ответ. Как оказалось, она приняла это за знак, что произошло что-то ужасное, потому что она тут же встала, бросая свой серьезный разговор со Скорпиусом. Она быстро догнала нас и немедленно спросила, что случилось.

Невилл, наконец, дал прямой ответ, придерживая дверь и проходя за нами в коридор:

– С Джеймсом произошел несчастный случай.

Несчастный случай? Миллион разных вариантов тут же промелькнули у меня в голове, и я пытался понять, какой из сценариев наиболее возможен.

– Какой несчастный случай? – резко спросила Роуз. – Квиддич?

Невилл кивнул, его лицо было мрачным и серьезным. Я не понял, что в этом нафиг особенного? Я имею в виду, на квиддиче постоянно случается всякое, это обычное дело.

Он ничего не сказал, только молча повел нас в больничное крыло. Я продолжал поглядывать на Роуз, которая или пожимала плечами, или качала головой в ответ. Было видно, что она больше встревожена потенциальным несчастьем, чем я, потому что она абсолютно ничего о квиддиче не знает. Люди не травмируются на квиддиче серьезно, а, если и травмируются, магией можно залечить любую травму почти моментально. Я не видел в этом ничего особенного.

Когда мы дошли до больничного крыла, вся команда стояла снаружи. Они не говорили и не переговаривались друг с другом; они просто стояли и выглядели очень опечаленными. Я посмотрел на Роуз, чтобы увидеть ее реакцию, но она смотрела в другую сторону, на Кейт, которая стояла, прислонившись к стене и закрыв глаза. Она выглядела так, будто ее сейчас стошнит, и, словно почувствовав на себе наши взгляды, она открыла глаза и посмотрела на нас.

– Что случилось? – повторил я уже, наверное, в миллионный раз. Это что-то серьезное? Это точно не первый раз, когда Джеймс травмируется на квиддиче, почему все ведут себя словно на похоронах?

Никто не ответил, к удивлению, и Невилл просто открыл дверь в лазарет. Я не хотел, но начал немного волноваться. Во-первых, я явно был не первым (и даже не сотым) человеком, которого Джеймс захотел бы увидеть, учитывая, что мы месяцами не разговаривали. Не говоря уже о том, что все вели себя так странно, что я нервничал сильнее, чем мне хотелось бы.

Я увидел причину всей странности, как только вошел в дверь.

Здесь было намного больше народу, чем просто школьная медсестра, и все столпились вокруг одной кровати. Они оглянулись, когда мы вошли, и мадам Помфри повернулась к нам с таким видом, словно хочет нас убить, и прикрикнула, приказывая держаться подальше. Она была страшной старухой, и я думаю, что мы не первые студенты, которые пытались войти, хотя мы первые, кого привел учитель. Она расстреляла Невилла взглядом.

– Никаких студентов, – твердо сказала она, и ее тон не оставлял надежды на возражения, но Невилл стоял на своем:

– Они подождут приезда родителей, – его голос тоже не давал пространства на споры.

– Невилл, что происходит? – спросила Роуз, выгибая шею, чтобы разглядеть, что там, за людьми. Это было невозможно.

Невилл выглядел сомневающимся – то ли рассказать нам что-то, то ли нет.

– Джинни уже едет, просто оставайтесь здесь и посидите, пока она не приедет, – он подтолкнул нас к ряду откидных стульев у дальней стены. – Я попытаюсь найти Лили, просто оставайтесь здесь и держитесь подальше, хорошо?

Я кивнул, но Роуз с подозрением сузила глаза. Она пошла со мной к стульям все же, и мы сели. Невилл с секунду разглядывал нас, а потом ушел.

– Какого черта? – спросила она, недоверчиво глядя на меня. Я ничего не сказал. Я пытался не пугаться, но какой-то узел у меня в животе заставлял дергаться. Что-то было не так, и это было очевидно.

Роуз нельзя было так просто усмирить, так что она решила встать, забралась с ногами на стул и посмотрела поверх голов людей, столпившихся вокруг кровати Джеймса.

– Роуз Уизли, немедленно спускайся со стула, или я так быстро вышвырну тебя отсюда, что у тебя голова закружится! – мадам Помфри испепеляла ее взглядом, но, зная Роуз, я ожидал от нее какой-нибудь дерзости в ответ. Но она этого не сделала. Она просто слезла со стула и села, ее лицо было пустым.

– Что там? – спросил я, когда Роуз села рядом со мной.

– Там много крови, – тихо прошептала она, и потому, как она это сказала, я понял, что это должно быть плохо.

Много крови.

Что-то было серьезно не так, это было ясно с того момента, как Невилл вошел в Большой Зал. Взгляды всех членов команды, не говоря уже о Кейт. И теперь Роуз это подтвердила.

Двери снова распахнулись, и все оглянулись, чтобы увидеть, кто ворвался. Это была моя мать. Она была в панике, и очень торопилась, и тут же бросилась к группе людей, игнорируя, или скорее не замечая, меня и Роуз. Один из мужчин, которого я не знал, попытался ее остановить, но он был недостаточно скор, и она протолкнулась сквозь людей, закрывающих Джеймса.

– О господи!

Ей больше ничего не нужно было говорить. Я слышал по тому, как задушено звучал ее голос, что что-то точно не так, и я устал от того, что ничего не знаю и не вижу сам. Я прошел через комнату, пока никто не видит, и протолкнулся туда, где стояла мама.

И тогда я все увидел сам.

Джеймс был покрыт кровью и синяками. Он лежал на животе, пока они что-то делали с его ужасной зияющей раной на затылке, откуда все еще текла кровь, несмотря на то, что почти десять человек пытались ее остановить. Я понял, что незнакомые люди были со скорой помощи Святого Мунго, чего я раньше никогда не видел в Хогвартсе. Его ноги выглядели сломанными, но к ним еще никто и не прикоснулся; все были сосредоточены на его голове.

Мама выглядела так, будто сейчас упадет в обморок, и на секунду мне показалось, что упадет. Она, наконец, заметила меня, когда я замер и уставился на кровать, где лежал мой брат. Увидев меня, она словно тут же выпала из внезапного шока, и сразу же схватила меня, и развернула, словно пыталась закрыть от меня то, что я уже видел. Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но что – понятия не имел, потому что мама меня тут же оборвала.

– Уведи ее отсюда! – она дико уставилась на Невилла, который только что вернулся с Лили. Лили выглядела растерянной и перепуганной, и было видно, что она на грани истерики. Но Роуз уже пробежала через всю комнату и вытолкнула ее из палаты, прежде чем та что-то сказала.

Невилл посмотрел, как они ушли, и подошел туда, где мы стояли. Мама покачала головой в неверии.

– Невилл, что случилось?

Невилл выглядел таким же растерянным, и он сам беспомощно покачал головой:

– Я не знаю. Его ударило по голове, и он упал. Они хотят забрать его в Святой Мунго, когда остановят кровь.

Я задался вопросом, с какой высоты он мог упасть, чтобы так страшно покалечиться. Или как сильно должен был ударить бладжер.

Мама все еще выглядела близкой к обмороку, и она очень тихо задала следующий вопрос:

– Ты сказал Гарри?

Если бы я так не волновался о том, что мой брат, возможно, умирает, я бы заметил тогда тень грусти в ее тоне.

Невилл снова покачал головой:

– Я пытался, но не смог его найти. Я говорил с Гермионой, она сказала, что попытается его поискать.

Мама кивнула.

– В командировке. Я думаю.

В воздухе повисла неловкая тишина, и Невилл почувствовал себя особенно не в своей тарелке. Наконец, мама взяла себя в руки, так как она выпрямилась и придала своему голосу самый деловой тон.

– Ал, почему бы тебе не выйти и не поискать свою сестру? Его скоро заберут в Мунго.

Я не спорил. Я вышел в коридор, подальше от неловкости, подальше от мамы и Невилла. И подальше от Джеймса. Я больше не хотел на него смотреть.

Я все еще не хочу на него смотреть. Я ненавижу Святой Мунго и всегда ненавидел. Он навевает на меня плохие мысли, и меня всегда передергивает, когда я здесь. Джеймс все еще лежит без сознания, но теперь он перевязан, а его сломанные кости зафиксированы. Нет никаких следов того, что ему становится лучше, и становится все яснее, что никто не знает, когда – если будет это «когда» – он очнется.

Мама провела последние три часа, превращаясь из полностью собранной и деловой в совершенно беспомощную, и обратно. В одну минуту она выкрикивает распоряжения, в другую – падает на стул и всхлипывает. Лили тоже в истерике, и я не думаю, что она переставала плакать хоть на секунду после того, как мы сюда прибыли. Собралась почти вся семья, и все они старались утешить маму, хотя она едва реагировала. Единственный человек, которому она вроде ответила, была бабушка, которая смогла увести ее наверх выпить кофе.

А папы все нет.

Тетя Гермиона, наконец, нашла его час назад, он работал во Франции. Она сказала ему, что случилось, и он уже в пути. Это не займет много времени, я надеюсь, только для осмотра на магической таможне и все. Я надеюсь, он торопится, потому что у меня ужасное чувство, что я должен что-то делать, а я не знаю, что.

Фред падает на сиденье рядом со мной и предлагает половину бутерброда, который он купил в кафе. Я взял его, хотя ни капли не голоден. Уже поздно, но я не устал. Я не уверен на самом деле, что могу сейчас испытывать хоть какие-то нормальные человеческие чувства.

– Ты в порядке, приятель? – спросил он, глядя сбоку, как я бессознательно жую мясо и хлеб.

Я пожал плечами, удивляясь, почему он думает, что ему так важно поговорить со мной. Возможно, ему меня жаль, но я ожидал, что он должен был быть ко мне более раздраженным. Они с Джеймсом так же близки, как мы с Роуз. Определенно, он был на стороне Джеймса всю эту историю, и я уверен, он думает, что я ужасный человек, который во всем виноват. Может, он и прав.

– С Джеймсом все будет хорошо, – сказал он мне, и я спросил себя, почему он так в этом уверен. Он действительно выглядит так, будто верит всему, что говорит. – Ни за что на свете этот парень не пропустит матч со Слизерином.

Я пытаюсь улыбнуться, но это тяжело. Это было бы лучшим способом пробудить его от комы – напомнить про предстоящий матч. Может, кто-то должен сказать об этом целителям.

– Я думал, его девушка придет, – продолжает он, не обращая внимания, что я не отвечаю. На этот раз я ответил.

– Ее не пустили. Она пыталась, но ее оставили в школе.

Фред кивнул:

– Она должно быть сильно волнуется.

– Она видела, как это произошло.

Мы просто сидим после этого, жуя каждый свою половину несвежего сэндвича, погруженные в свои мысли.

– Папочка!

Я поднял голову, когда Лили практически завизжала и спрыгнула со своего стула, чтобы пробежать через всю комнату ожидания к папе, который только вошел. Она кинулась на него, и он обнял ее, одновременно задавая дедушке миллион вопросов. Я не обращаю внимания на то, что говорят, я просто рад, что он, наконец, приехал. Он выглядит страшно растерянным, и на его лице написано ужасное беспокойство. Все остальные молча смотрят, прислушиваясь, думаю.

Спустя несколько секунд возвращаются мама и бабушка. Они обе остановились, когда увидели, что папа пришел, и интересно, чувствуют ли все остальные в кромнате немедленно установившееся напряжение, как его почувствовал я. Мама и папа не отрываясь смотрят друг на друга, а потом, словно они умеют читать мысли друг друга, одновременно выходят в коридор.

Никто ничего не говорит, и на несколько минут в комнате ожидания устанавливается тяжелое молчание, и мы просто смотрим друг на друга. Я оглянулся на Лили, которая нервно встретила мой взгляд. Она выглядит усталой и расстроенной, и я ее понимаю. Я думаю, ей надо прилечь, но я не знаю, захотят ли мама с папой, чтобы она осталась или вернулась в Хогвартс. Не говоря никому ни слова, я выхожу в коридор следом за родителями, чтобы спросить, не хотят ли они, чтобы я увез Лили в школу.

– Ал, – это бабушка пыталась остановить меня, положив руку на плечо. Я не обратил внимания и просто вышел, открывая дверь и проскальзывая в коридор. Я сразу же остановился, и моя рука все еще держит дверь. Мама с папой дальше по коридору, и ни один из них не оглянулся на меня, когда я вышел.

Мама снова плачет, на этот раз сильно, и обе ее руки обернуты вокруг шеи папы, а он прижимает ее лицо к своей груди. Он опирается спиной о стену и обеими руками обнимает ее за талию, его голова склонена к ней, и он что-то шепчет ей на ухо, поднимая одну руку и проводя ею по ее волосам.

Я неподвижно стою здесь и молчу, глядя на них. Я понимаю, что вторгаюсь в очень личный момент, и я знаю, даже не задавая вопросов, что это что-то серьезное и что-то интимное, что-то, что между ними. Но все равно. Прошли месяцы, когда я последний раз видел, чтобы они были так добры друг к другу. И, увидев это сейчас, я испугался.

Я забываю, зачем пришел, и поворачиваюсь, чтобы войти в комнату ожидания. Я сел в дальней стороне комнаты, в одиночестве. Это смешно. Я чувствую себя как в какой-то альтернативной вселенной, типа того, как будто все вокруг ненастоящее. Я не понимаю, как это могло случится.

Джеймс не должен был покалечиться. Джеймс – это Джеймс, бога ради. С ним никогда не происходит ничего плохого, у него все есть, и он во всем хорош. Такие вещи не происходят с Джеймсом. И почему я был таким придурком весь год? Что если он не в порядке? Что если я никогда этого не исправлю?

Что если моя семья действительно разваливается?

Я даже не понимал, что плачу, пока не почувствовал вкус слез на своих губах.

========== Глава 42. Джеймс. Забытье ==========

Боль.

Это все, что я заметил. Боль. Везде. В руках, в ногах, в груди и в спине. И в голове. Особенно в голове. Я чувствую себя так, словно кто-то колотит моей головой о бетонный пол снова, и снова, и снова.

На секунду мне показалось, что я мертв. Я пробудился от чего-то, и понятия не имею, где я и как там оказался. Я ничего не вижу, но знаю, что я не в своей постели. Если бы я был в своей постели, подушка была бы мягче, одеяло теплее, и рядом была бы Кейт. А ее точно нет. Подушка жесткая, я замерз, и нет, рядом со мной не свернулась калачиком красивая девушка.

Наверное, я умер, и это ад.

Меня словно ударила мысль о том, что я ничего не могу увидеть. Может, слепота и боль – две части ада. Я не думаю, что даже верил в ад, по крайней мере, до сих пор. Я хочу оглядеться и посмотреть, где я и что тут делаю, но не могу. Все вокруг меня черное. И боль, пульсирующая в каждом сантиметре моего тела, дает мне мало надежды сконцентрироваться на чем-то другом.

Итак, следующий вопрос: как я умер?

Я напряг мозг, чтобы вспомнить, но бля, даже думать больно. Я чуть не рассмеялся, когда подумал, что сказала бы Роуз, если бы это услышала, но я, конечно, не смеюсь, потому что даже не вижу, так что уверен, я не смогу смеяться и говорить. Как это произошло? Я помню, что был на уроке, и на меня ворчал Флитвик… Помню, немного поспорил с Кейт, или, вернее, она поспорила со мной. Помню, что пошел на квиддичную тренировку. Квиддич. Ну конечно. Очевидно, вот что случилось. Я, наверное, упал с метлы.

Но я много раз падал с метлы, и до сих пор еще ни разу не умирал.

Может, я не мертв. Может, я сильно ударился и отрубился. Да, вот, наверное, так. Это объясняет и странную кровать, я, наверное, в больничном крыле. И да, я уверен, что это гипс на моих ногах. Но у меня нахер так кошмарно болит голова. Это облегчение – осознать, что я не ослеп. Я просто не могу открыть глаза, потому что явно без сознания. Лучше так, чем мертвым, по крайней мере.

– Невилл отправит Лили и Ала назад после обеда.

Я легко узнал голос. Это мама, и вслед за ее замечанием слышно щелканье двери, так что, думаю, она вошла. Я узнал и голос, ей ответивший, и, признаюсь, я немного шокирован.

– Они не могут оставаться тут после ужина. Им пора снова начать нормально спать.

Папин голос раздается слева, в противоположном направлении от маминого голоса и звука закрывающейся двери. Это значит, что он уже был здесь, ждал, когда я проснусь. Их голоса не звучат грубо, или раздраженно, или злобно, или какие там есть еще наречия, чтобы описать то, как они последние несколько месяцев друг с другом говорили. Интересно, что происходит.

– Какие-нибудь изменения? – спрашивает мама и, судя по направлению ее голоса, она идет через комнату туда, где папа.

– Нет, никаких.

– Возьми. Черный кофе и черничный кекс, – она принесла ему его любимый завтрак. Может, он отравлен?

– Спасибо. Ты поела?

– Я не голодна.

– Джин… Тебе надо поесть хоть что-то, – Джин. Он не зовет ее Джин, когда зол на нее. И он волнуется о том, что она не ест. – На, возьми половину.

Она вздыхает, но сдается.

– Хорошо, – наверное, кекс не отравлен.

Это странно. Они были почти нормальные. Я решаю попытаться открыть глаза, но это совершенно невозможно. Больно слишком уж хреново. А-а-а-а…

– Ты это слышал? – мамин голос тут же посерьезнел и встревожился. Я чувствую, что она возвышается надо мной, хоть и не вижу ее.

– Он что-то сказал? – папин голос рядом с ней. Они оба теперь стоят. Это странно, как я могу определить это только по тому, как они говорят, но это довольно круто.

И все равно, я немного удивлен, что я, оказывается, что-то сказал или издал какой-то звук. Я не собирался, и интересно, что это было.

– Джейми? – голос мамы был тише, это почти шепот. Она кажется такой встревоженной, что я даже почти не злюсь, что она зовет меня Джейми. Я чувствую кончики ее пальцев на своем лице, и она проводит ими по моему носу, потом по щеке, под глазом. – Джеймс, милый, ты меня слышишь?

Я никогда не слышал ее такой раньше, во всяком случае, не со мной. Обычно она не такая нежная и мягкая, по крайней мере, не была с тех пор, как я подрос. Это довольно мило, и я жалею, что ей приходится так беспокоиться. Я хочу ей ответить, но мое горло слишком пересохло, и я не могу понять, как заставить губы двигаться.

– Он что-то сказал, – голос отца звучит почти как мамин – нервный и шепчущий, но с оттенком надежды.

Но все-таки, что нахер я сказал? Они-то что-то слышат.

– Джеймс, – мама, похоже, боится надеяться, но явно проваливается в этом.

Мне действительно жалко, что она так обо мне беспокоится, так что я борюсь со всей болью (и блядь нахер, ее много) и заставляю свой рот шевелиться.

– Шосчилось?

Это все, что я смог выдавить, но даже это было большим достижением. Моя голова аж загудела в ответ, и я мог бы закричать от боли, если бы мог заставить свой рот открыться.

– Он спросил, что случилось, – объяснил папа, в его голосе облегчение. Я впечатлен, что он понял мой изломанный вопрос, но он прав, это я и спрашивал. Так что – очко в пользу папы.

Пальцы мамы все еще на моей щеке, и она передвигает их, чтобы провести вдоль линии роста волос. Я знаю, она пытается быть нежной, но даже самое легкое прикосновение отдается жуткой болью, и я внутренне вздрагиваю, но уверен, что эта реакция не отражается на моем лице, потому что она не останавливается.

– Может, нам стоит позвать целителей? – предлагает папа, но я едва слышу его, потому что его голос так тих, и, когда мама отвечает, ее голос так же тих.

– Пока нет. Еще несколько минут побудем с ним наедине.

И тогда я чувствую на себе вторую ладонь, которая потяжелее, но она не трогает мою щеку или лоб, а ложится на мамину руку и оттягивает ее. Даже без сознания я чувствую изменение в воздухе. Я не знаю, должен ли разозлиться, расслабиться или испугаться. Я просто рад своей временной слепоте.

Я ничего не слышу несколько секунд, только учащенное дыхание. А потом я слышу такое, что в нормальных условиях заставило бы меня блевануть:

– Я скучаю по тебе, Джин, – звучит так тихо, что я еле слышу, но недостаточно тихо.

– Скучаешь?

Кто-то громко сглатывает (наверное, я – пытаюсь удержаться от рвоты).

– Каждый день.

Ох, гадость! Я снова внутренне содрогаюсь, но определенно делаю это слишком сильно, потому что что-то словно колотит меня по затылку. И это худшая боль, что была за всю мою жизнь, она проходит сквозь голову и достигает пальцев ног.

Твою мать!

Родители шокировано смотрят на меня, и у них уходит секунда, чтобы выйти из того, чем они там занимались. Они держатся за руки, но выпускают их, когда оба оборачиваются и бегут ко мне. Мама дерьмово выглядит, как будто она плакала часами, или не спала целыми днями, или и то, и другое.

Подождите.

Кажется, мои глаза открыты, раз уж я могу их видеть. Это значит, что я очнулся. Что значит, что… Где я, черт возьми?

– Ох, бля… Твою мать! – боль, господи, это больно.

– Ох, Джеймс, – мама выглядит так, будто сейчас снова расплачется. – Иди, позови целителя! – быстро сказала она папе, не отворачиваясь от меня. Он выбегает, и мама склоняется надо мной, проверяя что-то, понятия не имею что. – Ты в порядке? – задушено спрашивает она.

– Это нахер больно! – раздраженно сказал я, желая снова вернуться в слепоту, потому что, когда глаза открыты, боль увеличивается раз в десять. – Какого черта произошло? – мое горло пересохло, и слова звучат хрипло.

– Ты травмировался на тренировке. Бладжер ударил тебя по голове, а потом ты упал. О боже, я так испугалась…

Моя голова меня убивает, и я двигаю рукой, чтобы проверить, но обнаруживаю, что рука привязана. В раздражении я тяну ее, но мама меня останавливает, приподнимая другую мою руку. Эта не привязана, так что я приподнимаю ее и проверяю рану. Все, что я чувствую – это бинты, хотя и очень толстые бинты, которые явно обернуты вокруг всей моей головы. Это должно быть очень плохо.

– Кто меня ударил? – спросил я, нахмуриваясь в попытке вспомнить.

Мама как-то грустно мне улыбается.

– Эллиот. Это был несчастный случай.

Эллиот. Ха.

– Гребаный пидор, – дождись только, когда я выйду.

– Джеймс! – я смотрю на нее, удивляясь. Она что, серьезно собирается отчитать меня за мой язык, когда я полумертвый? Она не отчитывает, просто качает головой и немного выдыхает, явно давно затаив дыхание.

– Где я вообще? – спросил я, все еще раздраженный по большей части всей жизнью.

– Святой Мунго. Им пришлось доставить тебя сюда.

– Как долго я так лежал?

– Три дня, – тихо сказала она, и у меня появилось чувство, что, когда прошло три дня, люди начали сдаваться.

– Боже, где папа? Мне кое-что нужно, – я неудобно свернулся, но только для того, чтобы получить очередную порцию боли в моей голове. – Блять! – я закрыл глаза, но это не помогло.

– Папа здесь, – сказала мама, и я услышал шаги, снова входящие в комнату. Я открыл глаза и увидел, что она тянет его ко мне.

– Что нужно, дружище? – спросил он, и я с удивлением вижу, что даже он выглядит испуганным и в то же время расслабившимся.

– Скажем им, чтобы дали мне какую-нибудь нахрен хрень, – выкрикиваю, снова зажмуривая глаза. – Я дышать не могу, ужасно больно.

И это правда. Когда я дышу, болит грудь, от чего еще сильнее болит голова, и это нахер убивает меня!

Папа исчезает секунд на тридцать, и, когда на этот раз возвращается, с ним несколько человек. Вот так вот, есть несколько положительных сторон в том, чтобы быть Поттером, когда половина мира боится твоего отца и говорит: «Откуда?», когда папа велит: «Прыгай». Женщина, у которой на бейдже написано «Мирна», запрокидывает мою голову и заливает мне в глотку зелье, по вкусу напоминающее старые носки. Я борюсь с поднявшимся приступом тошноты, чему я рад секунду спустя, когда оно сразу же начинает действовать. Блаженное онемение растекается по всему моему телу, и мне тут же стало спокойнее и намного веселее. На самом деле, я чувствую себя так, будто покурил что-то совершенно отличное. Хотелось бы, чтобы у меня было что-то покурить. Где, черт побери, Эллиот?

Следующая пара часов проходит быстро, и я не обращаю внимания ни на что и ни на кого. Целители проводят на мне уже миллионный тест, и один из них был довольно позорный и задевающий самолюбие, но мне даже плевать. Все кажется спокойным и мирным, и я это принимаю, думая, что, может, все не так уж и плохо, в конце концов. Люди слушаются каждого моего слова, приносят мне еду и все, что я попрошу. Вообще-то это даже круто. Становится все лучше и лучше, потому что они продолжают и продолжают заливать мне в глотку зелье так часто, что я даже уже перестал замечать мерзкий вкус.