Текст книги "The Kids Aren't Alright (СИ)"

Автор книги: Liza Logan

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц)

Рейчел медленно кивнула, она никогда не раздумывала о резко изменившемся отношении матери в таком ключе.

– Мне очень жаль, Рейчел, правда. Нет ничего ужаснее, чем понимать, что тебя отвергает твой самый близкий и родной человек. Ты уж прости, я никогда не испытывал особой симпатии к твоей матери, по понятным причинам, но теперь она мне отвратительна. Я сам отец, могу судить, и скажу тебе честно – пусть Рори станет хоть серийным убийцей, я никогда от него не откажусь. А она отвергла тебя лишь из-за того, что ты предпочла пенисам вагины. Какая к чёрту разница? Это просто нелепо! – ударил себя по коленям Джерри, – Ты молодец, что приехала, Рейчел. Я думаю, Гэйб будет не против с тобой познакомиться. Мне ты, например, понравилась.

– Спасибо большое, Джерард. Вы мне тоже очень понравились, – искренне улыбнулась Рейч. У неё будто камень с души упал. Джерри улыбнулся ей в ответ.

– Я даже не предложил тебе чая или кофе! Ну что за хозяин? – вскочил он с дивана, – тебе какой? Чёрный, зелёный, красный, ромашку или мате?

От одного упоминания ромашки Рейч передернуло, ведь она так активно пила её во времена работы в клубе и эпопеи с Холлом, поэтому она выпалила то, за что ухватился её слух:

– Зелёный.

Одобряюще кивнув, Джерард удалился на кухню. Когда он вернулся с разносом с дымящимися кружками, они с Рейчел продолжили разговор. Мужчина поведал Рейч поистине жуткую историю, связанную с её матерью:

– Когда Гэйб по доброте душевной согласился стать для Эллен спермодонором и я узнал об этом, я страшно разозлился, ты уж прости. Мы были вместе с шестнадцати лет, и тут он, считай, предаёт меня ради какой-то тётки, которая еще и на восемь лет его старше. Можешь себе представить, что я испытывал? – собеседница кивнула, – я решил ему отомстить, начал снимать в барах девчонок чуть ли не каждый вечер. В итоге, через несколько месяцев мы с ним помирились, я понял его мотивы, всё, вроде бы, наладилось, Эллен родила тебя, и тут… Мало того, что она стала названивать ему круглыми сутками, караулить у дома и на парковках, так еще и… Чёрт, не вспоминал об этом ужасе десятилетиями, – он провёл ладонью по губам, – она подкупила одну из женщин, с которой я переспал однажды, чтобы та заявила на меня в полицию, обвинила в изнасиловании. Это был сущий ад. Нет, дело я выиграл легко, там и доказательств-то не было особых, «жертва» даже не выдержала допросов, постоянно путалась в показаниях, но нервотрёпка всё равно была знатная. Некоторые же подумали, что правда на её стороне, заклеймили меня насильником, что может быть хуже? Это, кстати, было одной из причин нашего с Гэйбом скорого переезда.

Видимо, молчание было главной реакцией Рейч на сегодня, потому что она на самом деле не знала, как комментировать услышанное. Не успела она набрать полную грудь воздуха, чтобы высказать, хотя бы, слова поддержки и сожаления, как входная дверь хлопнула, и из прихожей послышался голос Гэбриела:

– Мальчики, я дома!

Рейчел полными ужаса глазами посмотрела на Джерри. Она вновь была не готова к встрече с отцом. Джерард лишь пожал плечами и крикнул мужу:

– У нас гости, Гэйб.

Судя по звуку, Гэбриел торопливо снял куртку и бросил ключи на тумбочку у входной двери. Через пару секунд он вошёл в гостиную. Поняв, что ей никуда не деться, Рейчел нервно облизнула губы и выпрямила спину.

– Здравствуйте, – не ожидал увидеть именно её Гэбриел, – вы же девушка из бара, мы вчера встречались. Как вы здесь оказались?

– Меня зовут Рейчел, – севшим голосом сказала Полье, – и вы… вы мой отец.

Она взяла с журнального столика их с мамой фото и протянула Гэбриелу. Он чуть дрожащими руками взял его, смотря ей прямо в глаза. Рейч стало очень некомфортно от столь пристального взгляда, и она, покраснев, отвернулась. Сердце её заболело. «Я ему не нужна, – забилось в голове, – Какой позор! Зачем я только приехала?»

Гэйб же, надев очки для чтения, присел на подлокотник дивана и принялся внимательно рассматривать фото. Казалось, это длится вечность, и когда, наконец, он оторвался от снимка и взглянул на Рейчел, она вздрогнула, словно проснувшись.

– Знаешь… – вернул он ей фото, – когда я увидел тебя вчера, я почувствовал что-то. Слишком сильно ты похожа на меня внешне. И будто… энергетически, что ли. Когда смотришь на человека и понимаешь его характер по одним лишь микродвижениям, мимике. В общем, я не знаю, как это объяснить. И, знаешь, я рад, что ты приехала. Всегда хотел с тобой познакомиться, но не представлял, как это сделать. Я, если честно… Можешь считать меня малодушным, но я боюсь твою мать. Она страшная, жестокая женщина, никогда не знаешь, чего от неё ожидать. Я думал, что она тебе такого про меня нарассказывала, что ты считаешь меня дьяволом по плоти. И я поражён, что это не так, судя по всему.

Рейчел выдохнула. Она еле справлялась со слезами:

– Она почти не говорила о вас. Лишь однажды, узнав, что я гомосексуальна, разоралась, и в порыве ненависти выдала какие-то отрывки информации. Я разузнала подробности у Николаса Конелли, вы, должно быть, помните его. По забавному совпадению, он отец моего школьного друга, поэтому рассказал мне всё, что знал… – Рейчел кашлянула, ей было тяжело говорить, мысли путались, рассыпались под напором эмоций, – я не решалась приехать полгода. Но моя невеста, Али, уговорила меня. Но я до сих пор не уверена, правильно ли поступила…

Джерри и Гэйб переглянулись:

– Да, ты поступила правильно, – протянул Рейчел руку отец, – я рад знакомству с тобой, Рейчел. Может, расскажешь о себе?

Рейч уставилась на его ладонь, не решаясь коснуться её. За последние несколько лет она привыкла к постоянным нападкам от родительской фигуры, поэтому уже и забыла, каково это, быть принимаемой старшими. Не в силах больше сдерживать эмоции, Рейчел, та самая Рейчел со стальными яйцами, разрыдалась, закрыв лицо руками. Гэбриел, сев рядом с ней, понимающе погладил её по плечу, от чего ей стало ещё больнее, и она опустила голову так низко, как только могла, чтобы волосы закрыли лицо.

– Почему вы так спокойно отнеслись ко мне? – всхлипывая, неразборчиво воскликнула она.

– А почему нет? – искренне удивился Гэбриел.

– Мать только и делала, что шпыняла меня, хотя сама вырастила меня, воспитала, да родила, в конце концов! А вы впервые разговариваете со мной и так… дружелюбны. Проявляете интерес, не подкалываете меня, не ругаете ни за что. Простите за эти слёзы, но по-другому я не могу.

– Всё в порядке, Рейчел, – твёрдо сказал Гэйб, беря-таки её за руку, – я всегда знал, что ты где-то есть и мы обязательно встретимся, когда ты станешь взрослой и узнаешь правду. Когда ты будешь готова.

– Но я не готова, – промямлила Рейч, крепко сжимая его ладонь.

– Это не так. Если бы была не готова, никогда бы не стала меня искать. Но ты здесь. Поэтому, придётся нам наладить контакт, хочешь ты этого или нет, – засмеялся он.

От такой разрядки смехом Рейчел стало полегче. Она подняла голову, вытерла слёзы и внимательно посмотрела на отца. Как же она хотела встретиться с ним все эти годы, а осуществив задуманное, повела себя, словно глупый ребёнок. Пристыдив себя за это, Рейч закивала:

– Да, я очень хочу наладить контакт.

*

За разговорами Рейчел, Гэбриел и Джерард просидели до двух часов ночи. Каждый рассказал много-много историй, и Рейч показалось, что она знает этих милых мужчин всю жизнь. Также она заметила, что союз Гэйба и Джерри – практически копия их с Али пары. Серьёзный и мрачноватый Гэбриел со своеобразным чувством юмора и яркий, активный, забавный Джерард, они были так счастливы, так гармоничны, что у Рейчел всё сжималось в груди. Она задумалась о том, смогут ли они с Алексис также пронести свою любовь через года. Стать настоящей семьёй, завести детей, жить в мире и согласии, помогать друг другу во всём.

– Я хочу жениться на своей возлюбленной, – внезапно высказала свои мысли вслух Рейч, – мы планировали церемонию на берегу моря, грандиозное путешествие, дорогие наряды, но смотря на вас, я понимаю, что просто хочу поклясться ей в вечной верности как можно скорее. А накопленные уже деньги потратить на первый взнос по ипотеке, купить свой дом. Настоящий, родной, не съёмный угол, а полноценное жильё, – сказав это, она спохватилась, – только не думайте, что я прошу у вас денег, ничего подобного. Я таким странным образом приглашаю вас на свадьбу. Она будет скоро, я надеюсь, и я буду очень рада, если вы приедете.

– Конечно, мы приедем, – улыбнулся ей Джерри, – ты же всегда мечтал повести дочку к алтарю, а, Гэйб?

Тот покраснел, будто пойманный на неуместной сентиментальности:

– Это правда.

Рейчел опять захотелось плакать. Но она сдержалась и взяла отца за руку:

– Поведешь, я обещаю.

Ночевать она осталась в доме отца, у него же провела и следующие пять дней. Весь день Джерри и Гэйб проводили на работе, поэтому девушка немало времени проводила с Рори. Рейчел никогда не любила детей, но сводный братец ей понравился. Он был очень похож на Джерарда, такой же шебутной и болтливый. Он показал Рейч свои рисунки, весьма неплохие для его возраста, они вместе смотрели мультики, она помогала ему делать домашнее задание. Все эти дни Рейчел чувствовала себя так, словно попала в альтернативную реальность, где все счастливы и спокойны, богаты и здоровы. Ей так хотелось остаться здесь навсегда, захватив из своей мрачной реальности лишь Али, но делать было нечего, пора было возвращаться в другой мир, где она была не новообретенной дочерью, которой уделялась куча внимания, а хромоногой продавщицей в сетевом магазине косметики. Домой Рейч уехала с тяжёлым сердцем и плохим предчувствием, тем более, она заметила, что последние пару разговоров Алексис звучала крайне подавленно и отрешённо…

*

Когда на звонок в дверь квартиры никто не ответил, Рейчел заволновалась по-настоящему, и уже было потянулась к сотовому телефону, но тут замок как бы нехотя щёлкнул и в дверном проёме появился Пол, брат Али. Рейч очень удивилась – её девушка не говорила о его приезде. Молодой человек отступил вглубь квартиры, пропуская Рейч, и только тогда она заметила, насколько он бледен.

– Пол, всё в порядке? – холодея, спросила Полье.

Тот сделал какое-то непонятное телодвижение, то ли кивнул, то ли, наоборот, отрицательно помотал головой.

– Где Али?

– Она на кухне, – понуро ответил Пол.

Бросив сумку, Рейчел поспешила в указанную комнату. Алексис стояла к ней спиной, смотря в окно.

– Али! Что происходит? – тронула её за плечо Рейч.

Та развернулась к ней, и Рейчел, увидев её лицо, испугалась так, что запнулась о ножку табуретки и чуть не упала. Всегда красиво и аккуратно подведенные глаза Алексис были настолько красными и опухшими от слёз, что превратились в щёлки. Всё лицо пошло пятнами, контур губ «поплыл», а между бровей, казалось, легла морщина.

– Что с тобой? – в ужасе прикрывая ладонью рот, спросила Рейч.

– Я плачу уже два дня, без остановки, – прошептала Али, – Пол специально приехал, пока тебя не было, думал, что так будет лучше, но… – она всхлипнула, – он сказал, что у папы рак лёгких, неоперабельный, ему осталось жить два или три месяца!

И она затряслась в рыданиях так, что Рейчел не придумала ничего лучше, чем крепко-крепко её обнять и не отпускать до тех пор, пока она не успокоится. Самой Рейч было страшно. Очень страшно. Она вновь вспомнила о карме, которая, похоже, не собиралась от неё отставать. «Неужели Али придётся расстаться с её папой из-за того, что я обрела своего? Это несправедливо! Несправедливо!» – машинально гладя Алексис по спутанным волосам, думала Рейчел, не замечая, как у неё самой по щеке течёт слеза…

Комментарий к Глава 29. Папины дочки

Вот такая милая и грустная глава вышла, почти безрейтинговая, никакого секса и насилия. Но это просто разминка перед следующей, где опять будет полный треш и угар, как я люблю ;)

========== Глава 30. Мёртвая девушка ==========

Комментарий к Глава 30. Мёртвая девушка

Прошу вас обратить внимание на то, что эта глава – самая жёсткая и неприятная из всех. Если бы для отдельных глав можно было ставить предупреждения, Кинк здесь бы цвёл ярким цветом. В главе присутствуют очень важные персонажи и линии, которые потом будут использованы в спин-оффе https://ficbook.net/readfic/8095678

Название – отсылка к очень интересному, но малоизвестному фильму 2006 года – “The dead girl”, с Бриттани Мёрфи в одной из ролей. Это прекрасный фильм, советую его посмотреть, Бриттани там, кстати, играет проститутку. Я очень люблю эту актрису, столь рано покинувшую нас, поэтому одна из героинь, которая появится в этой главе списана напрямую с неё, даже зовут её также, Бриттани.

П.с. После этой главы мне пришла награда с названием “За Эмму” и, вы знаете, это просто лучшее, что могло случиться!

Айзек и Люсиль Хоровиц сделали абсолютно всё, чтобы Эмма почувствовала, каково это, жить в Аду на Земле. Использовали все свои связи и накопления, чтобы её определили в блок с самыми жестокими преступницами и халатными охранниками. За небольшой срок заключения, всего восемь месяцев, Голдфайн из простого деклассированного «белого мусора» превратилась в затравленное существо с обезумевшим от вечной боли и унижения взглядом. От прежней «густой» красоты Эммы не осталось и следа – она похудела до сорока пяти килограммов, а всё её тело было покрыто незаживающими ссадинами и синяками.

Сокамерницы, во главе со смотрящей, Моной, сидевшей за то, что подушкой задушила обоих своих полуторагодовалых близнецов, измывались над ней всеми возможными способами. Обрезали её кудри до плеч, прокололи клитор (и Эмме просто повезло, что сделали они это одноразовым шприцем), неоднократно топили в грязном унитазе, заставляли раздеваться догола и заплёвывали.

Изнасилования же вообще не поддавались подсчету. К концу первого месяца в тюрьме Эмма смекнула, что лучше устраивать секс-шоу самостоятельно, чем терпеть, как ее трахают на сухую до разрывов несколько пар рук. Поэтому она стала сама скакать на злополучной полицейской дубинке, словно полоумная, а потом обслуживать сокамерниц. Не забывала она время от времени отходить себя дубинкой до синевы, на потеху публике.

Чувствуя, что сходит с ума от бесконечного кошмара, Эмма иногда хотела пару раз хорошенько приложиться головой об стену и помереть уже от разрыва аневризмы. Но её останавливало одно особое чувство. Нет, не трусость, а ненависть, невероятной силы ненависть к самой себе. С каждым избиением и изнасилованием она хотела больше. Хотела, чтобы ей доставляли такую боль, от которой бы она рассыпалась на атомы. Чтобы её использовали, как половую тряпку, растаптывали и собирали по частям, а потом снова проделывали с ней то же самое. Снова, снова и снова. Чтобы в ней не осталось ничего человеческого, лишь три дырки для того, чтобы в них вставляли всё, что угодно, принося ей безумную смесь из боли и удовольствия.

Она перестала плакать с того самого разговора с матерью. Слёзы ей заменил смех. Заливистый, пугающий своей истеричностью смех. Она смеялась, трахая себя целой кистью руки; смеялась, когда Мона брала её за волосы и возила лицом по грязному полу; смеялась, когда другая сокамерница, Джойс, мочилась ей прямо в рот. При этих жутких приступах смеха у Эммы всё плыло перед глазами, серые стены прекращались в яркие пятна, похожие на калейдоскоп, в ушах звенело, ей было жарко и душно, спазмы словно перетягивали грудную клетку невидимыми цепями. «Я сейчас сдохну! Я сейчас сдохну!» – визжала она, но продолжала наяривать кулаком между ног или терпеть нечеловеческие издевательства. Смерть, как и жизнь, не была к ней благосклонна и не желала приходить, чтобы, наконец, прекратить страдания несчастной…

*

Эмма покинула тюрьму в конце октября. Напоследок одна из надзирательниц, мерзко улыбаясь, сфотографировала её, чтобы послать карточку поверженной Голдфайн Хоровицами. За месяцы моральных и физических пыток у Эммы, видимо, повредился мозг, поэтому то, что у неё нет денег, телефона и сменной одежды, она поняла, лишь отойдя на несколько километров от тюремных ворот. Услышав, что вдалеке слышен шум тяжёлых машин, Голдфайн, не обращая внимания на натирающие босоножки, поплелась туда.

Когда она дошла до вожделенной трассы, уже начало смеркаться. Решив, всё же, попытать удачу, Эмма принялась голосовать. Час, другой… когда темнота окончательно поглотила дорогу, Голдфайн, ничтоже сумняшеся, выбежала на разделительную полосу, и начала отчаянно махать руками. Такая стратегия принесла плоды – добрый самаритянин на фуре попался ей уже через пятнадцать минут.

– Ты чего творишь, милочка? – высунулся из окна дальнобойщик лет шестидесяти, – прямо на дороге скачешь! Попадешь под колеса такой махины, как у меня, никто и не заметит.

«Может, мне того и надо», – подумала Эмма, но вслух сказала:

– Мне очень нужно уехать. Куда вы держите путь?

– О, на север, в Миннесоту. Это очень далеко, ещё больше суток в пути. Тебе не подойдет, красавица.

– Мне без разницы, куда. Просто заберите меня отсюда. Только скажу сразу – денег у меня нет, заплачу вам натурой, – стянула она вниз майку, демонстрируя лифчик.

– Боже, что за пошлость? Откуда ты такая взялась? – поморщился водитель.

– Из тюрьмы, – честно сказала Эмма, – не бойтесь, я никого не убила и не ограбила, сидела за проституцию и наркоту. Пожалуйста, я умоляю, отвезите меня в Миннесоту! – внезапно на неё накатила такая усталость, что она, закрыв лицо руками, упала на колени прямо в острую гальку.

– Ты чего? – заглушив мотор и включив аварийку, дальнобойщик выскочил из кабины и подбежал к девчонке, – может, тебя отвезти в больницу?

– Не надо, – просипела Голдфайн, – просто дайте мне перекись, если есть, – указала она на разбитые коленки.

Тот, кивнув, помог ей встать на ноги, и подал руку, давая подтянуться, чтобы подняться на высокую ступень кабины.

– Я – Джуд, – представился водитель.

– А я – Лили, – зачем-то вновь выдумала себе имя Эмма.

– Лили, давай договоримся – ты ко мне не пристаёшь и не предлагаешь взять с тебя плату телом, хорошо? Я женат тридцать три года, – вытащил он из бардачка фото полноватой тёмноволосой женщины, – у нас с моей любимой Гейл четверо замечательных детей, а ведь все годы брака я вот так езжу через всю страну и ни разу не допустил и взгляда на придорожных бабочек. Поэтому оденься, – указал он на её вываливающуюся из бюстгальтера грудь, – и сиди спокойно, я тебя не трону.

– Х…х…хорошо, – зачала заикаться Голдфайн, но майку поправила, – спасибо.

– Не за что. Надеюсь, мы друг друга поняли, – строго сказал Джуд.

Всю дорогу они провели молча, Джуд лишь тихонько подпевал бесконечным однообразным песням южан Lynyrd Skynyrd. Нынешняя поездка Эммы автостопом была полной противоположностью предыдущей, состоящей из постоянных липких взглядов, хватаний за колени и остановок для минета. В один момент, когда Джуд пересек границу Небраски, Эмма даже захотела спросить его, не умерла ли она под колёсами какого-нибудь лихача на аризонской трассе, и не является ли он проводником заблудших душ в мир мёртвых, замаскированным под дальнобойщика. Лишь то, что он может посчитать её сумасшедшей и высадить из машины, остановило Эмму. Прислонившись лбом к холодному окну, она, покачивая ногой, стала вслушиваться в доносящуюся из магнитолы песню. Зря. «Born To Run» всё тех же Lynyrd Skynyrd только сильнее бередила её раны и напоминала о том, какое она обездоленное и никому не нужное ничтожество. Всё, что ей остаётся – бежать. Бежать от самой себя.

*

В Дулут Джуд и Эмма приехали в шесть утра. Солнце только начинало подниматься из-за горизонта, на улице было довольно холодно, столбик термометра замер на нуле градусов Цельсия. Джуд помог пассажирке выбраться из кабины и оглядел её с ног до головы. Эмма была одета по-летнему: топ без бретелей, джинсовые шорты да босоножки с тоненькими ремешками. Вздохнув, водитель покопался в своей дорожной сумке и выудил оттуда тёмно-синюю флисовую толстовку.

– На, – протянул он девчонке пропахшую табаком и бензином вещь, – конечно, не самоё тёплое одеяние, но до смерти не замёрзнешь. И вот ещё, – положил он ей в открытую ладонь десять долларов, – хоть перекуси чего-нибудь, Лили.

Эмме на секунду показалось, что к ней возвращается способность плакать. За месяцы, проведённые в адской тюрьме, она забыла, каково это, когда к тебе относятся как к нормальному, равному человеку, а не как к мешку дерьма. Смяв десятку и привычным движением сунув её в лифчик, она часто закивала:

– Спасибо вам, Джуд. Спасибо за всё.

– Не за что, Лили, – махнул он рукой, – береги себя.

– Вы тоже.

Он, коротко кивнув, быстрым шагом направился в депо. Проводив его взглядом, Эмма пошла в другую сторону, в город. «Так странно, – кутаясь в большую ей толстовку, подумала она, – я для него – лишь странная девка, о которой он и не вспомнит через пару дней. А мне он, возможно, жизнь спас…»

К восьми утра Голдфайн добралась до более-менее оживлённого района города. Промёрзшая до костей, она захотела зайти в ближайшее кафе. Решив, что под вывеской «Пончики от Дона» скрывается не самое дорогое заведение, Эмма спокойно переступила его порог. Колокольчик над дверью неприятно звякнул, и из-под стойки раздачи показалась всклокоченная пергидрольная голова официантки. Неуверенно улыбнувшись, Эмма подошла поближе и, не смотря на меню, сказала:

– Дайте самый большой кофе за десять долларов.

Официантка, попытавшись заправить за уши непослушные кудри, хмыкнула:

– За такие деньги могу предложить только эспрессо. Кофе побольше стоит от двенадцати баксов.

– Твою мать, – положив на стойку измятую купюру, опустила голову Эмма, – у меня больше ничего нет!

Официантка встревоженно глянула на нее:

– С тобой случилось что-то плохое?

– Всего и не перечесть, – вздохнула Голдфайн, – моя жизнь – это одно сплошное «плохое». Я только из тюрьмы, где моей башкой вытирали пол на протяжении восьми месяцев. Всё, что у меня есть – это паспорт, который теперь никому нахрен не сдался, да десятка с толстовкой, которые мне дал дальнобойщик, довёзший меня из Аризоны и, по какой-то причине, не изнасиловавший.

Официантка нервно сглотнула. Она явно не ожидала таких откровений от случайной посетительницы.

– Как тебя зовут? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Эмма.

– Вот чёрт… Мою дочку зовут Эмма, ей позавчера исполнилось шесть. Садись, клиентов не будет часов до десяти, я налью тебе кофе бесплатно. Меня, кстати, зовут Бриттани, Бритт.

– Спасибо большое, Бриттани, – дрожа от холода, искренне поблагодарила Эмма.

Налив кофе и себе, Бритт села перед ней и с готовностью выслушать подпёрла подбородок кулаком. Эмма внимательно посмотрела на Бриттани – низенькая, практически с подростковой фигуркой, с естественно пышными, неухоженными светлыми волосами и неправильными, но милыми чертами лица: крупными, неумело накрашенными карими глазами, большим ртом с чуть кривоватым прикусом и удивительно идеально прямым носом. Лицо портил лишь жёлто-фиолетовый синяк на скуле и разбитая губа, с которой ещё не до конца спал отёк. На вид Бриттани было не больше двадцати лет, но, возможно, что она просто выглядела на несколько лет моложе из-за субтильности и большущих глаз. Одета девушка была весьма странно для официантки: в розовую трикотажную кофту с нашитыми на неё ужасного вида розочками и огромный джинсовый комбинезон, будто доставшийся ей от старшего брата. Во всём её образе читалось что-то ребяческое, заводное и боевое. Она понравилась Эмме, напомнила ей «дорогую подругу» Рейчел. «Судя по синякам, у неё тоже жизнь не сахар, – подумала Эмма, – надеюсь, она не осудит меня». После восьми месяцев заключения ей так хотелось излить душу, и она решилась. Рассказала Бриттани всё в подробностях: и об отчиме-извращенце; и о безразличной и жестокосердной матери; и о занятии проституцией почти с детства; и об аневризме, диагностированной в двадцать два года; и о наркотиках, приведших к смерти её парня, который, однако, не считал её за человека, как и все остальные. Также о том, как бессердечно и несправедливо покарали её его родители и обо всех страшных истязаниях, которым она подверглась в тюрьме. История жизни Эммы поразила Бритт. Она залпом выпила свой подостывший кофе – в горле саднило от еле сдерживаемых эмоций. Оценив искренность новой знакомой, она честно поведала и свою судьбу:

– Не знаю, почему, но ты внушаешь мне доверие. Может, я просто давно ни с кем не разговаривала без матов, но, короче… Я – Бриттани Кристи, родилась в Миннеаполисе двадцать шесть лет назад, – подтвердила Бритт догадку Эммы насчёт возраста, – маму сбила машина, когда мне было три, воспитывал меня отец. Папа очень хороший, но я всегда была сорванцом, всё хотела вырваться из-под его опеки, и, как дура, выскочила замуж в восемнадцать лет. За редкостного мудака, но и столь же редкостного красавчика, белоруса Олега Синевича. Он блондин, широкоплечий, высокий, с сексуальным акцентом, да еще и на семь лет меня старше, в общем, мечта любой идиотки, только вышедшей из подросткового возраста. Уже во время медового месяца у нас пошёл разлад, я думала, что всё наладится, притрёмся, но не тут-то было. Он стал шпынять меня, поколачивать время от времени, а потом я, как некстати, забеременела. Решила рожать, в браке же. А он уже имел настолько сильный контроль надо мной, даже имя дочке выбрал единолично. Я ненавижу имя «Эмма», уж прости, но перечить ему не стала, не хотелось огрести пару зуботычин с ребёнком на руках. В общем, вытерпела я ещё пять месяцев, и подала на развод. Суд отдал единоличное опекунство мне, но… моя дочь сейчас живёт с моим папой в Миннеаполисе. Потому что я, чёртова дура, решила попытаться начать новую жизнь и уехала в эту снежную дыру, – ударила она рукой по столу, – думала, пойду на курсы медсестёр, я всегда хотела, но что-то побоялась, засомневалась в своих силах. В итоге, меня хватило лишь на официантку в кафешке, которая вообще не окупается и скоро закроется, да на гардеробщицу в местном ночном клубе. Сплю я по три-четыре часа в день, только их же провожу дома. А мой папа – сапожник, у него своё дело и отличная квартира с тремя спальнями, поэтому я решила, что Эмме будет хорошо с ним. Ведь я сама живу в мотеле, это дешевле, чем снимать квартиру. Езжу к дочке каждые выходные. Знаю, я не Мать года, но это – лучшее, что я могу дать своему ребёнку. Если бы только не Синевич, проклятая его душа… Он всё пытается отсудить Эмму, постоянно подаёт свои ублюдские иски, у меня уже нервов и денег никаких не хватает. Каждая наша встреча – скандал или драка, – указала она на синяк на скуле, – его рук дело. Он заявился к Эмме на день рождения, опять стал меня доставать, а с некоторых пор я не даю ему спуска, натерпелась уже его дерьма. Вывел меня поговорить на улицу, стал оскорблять, угрожать, я ему в нос и зарядила. Попала точнёхонько в переносицу, а он мне в ответ пару оплеух отвесил. Я в долгу не осталась – брызнула ему в рожу перцовым баллончиком, да отпинала по коленям, он и уполз, как псина несчастная. Я сфотографировала побои, всегда так делаю, да только кишка тонка заявить в полицию… Так они у меня и копятся на телефоне в отдельной папке. Ненавижу себя за трусость, – взяла она салфетку и стала накручивать её на палец, – но мои охренительные истории – ничего, по сравнению с твоей жизнью. Мне очень жаль тебя, Эм. И ты, если хочешь… можешь пожить со мной. Сразу предупреждаю – это не мотель, а сраный угол, один придурковатый консьерж Тим с его зубочистками чего стоит. Но перекантоваться можно. Начнёшь работать, поднакопишь деньжат, тогда и уедешь.

Эмма глубоко вздохнула. Она не верила в происходящее – вот уже два человека подряд не пытались унизить или отыметь её, а предлагали руку помощи. То, чего она не видела уже год, с тех пор, как Рейч оплатила её обследование и лекарства.

– Я не хочу тебя стеснять, – замялась Голдфайн.

– Глупости! В номере две кровати. Спокойно разместимся. И мне аренды в два раза меньше платить – быстрее деньги накоплю, заберу дочку и уеду на Гавайи.

– Гавайи?

– Да. Меня достала эта вечная зима и урод-бывший. Я хочу отправиться в Рай на Земле и взять с собой своего самого близкого и любимого человечка. Сменим имена и тогда уж точно начнём жизнь с чистого листа. Конечно, я бы взяла и папу, но не строю на счёт него больших иллюзий – у него сердечная недостаточность, еле держится, – грустно посмотрела на Эмму Бриттани, – давай, оставайся.

– Хорошо, – после минуты раздумий приняла решение Голдфайн.

*

Бритт с лёгкостью могла устроить соседку уборщицей или официанткой в кафе. Но Эмма, как и все девочки, очень рано начавшие заниматься проституцией, и умеющие только раздвигать ноги, считала такую работу слишком сложной и малооплачиваемой. Поэтому она вернулась в привычную шлюховскую стезю. Это занятие приносило не только неплохой доход, но и давало Эмме возможность в полной мере удовлетворить свои мазохистические потребности. Как бы она ни пыталась внушить себе, что теперь является обычным гражданином и личностью, мозг требовал смеси боли и удовольствия, а тело – постоянного использования.

Голдфайн стала брать исключительно клиентов с извращенной фантазией, различными фетишами и странными пристрастиями, не обращая внимания на то, как экстремальный секс сказывается на её здоровье. Бриттани пыталась её вразумить, но всё было тщетно – если Эмма видела на экране телефона незнакомый номер, то готова была нестись через весь город без трусов, попутно разрабатывая все свои отверстия, чтобы в них поместилось как можно больше членов и заменяющих их предметов.

Например, однажды её заказала группа из двенадцати студентов местного колледжа. Они пригласили её в отель, в хороший номер с огромной кроватью, и Эмма уже разочаровалась, подумав, что отделается классикой. Но не тут-то было. Парни привязали ее щиколотки к запястьям, чтобы открыть себе полный доступ к обеим дыркам, и по очереди оприходовали, причём так грубо, что даже привыкшая к жёсткому сексу Эмма орала от раздирающей боли. В конце оргии каждый кончил ей на лицо и сфотографировал на телефон, чтобы потом разместить гадкие фото в соцсетях, подписав их «Лучшая девушка в мире». Хорошенько отпинав её, и вдоволь наглумившись, садисты выбросили Эмму за руки и за ноги, словно мешок мусора, даже не дав ей одеться. В вышвырнутых следом вещах она нашла лишь полупустую сумочку, лифчик и мини-юбку и, постеснявшись звонить Бриттани, пошла домой прямо так, полуголой, со стрекающей по ногам смесью из крови и спермы.

В другой раз к ней в номер пришел приличный с виду мужчина, очень похожий на Клинта Перри, к тому же, имеющий созвучное имя – Кларк. Он любезно предупредил Эмму о том, что у него неприятный фетиш, на что она спокойно согласилась, не предполагая, что у клиента куда более извращенная фантазия, чем она может представить. Кларк залпом выпил полтора литра воды, подождал некоторое время, а потом занялся с Эммой анальным сексом, писая, при этом, прямо в нее. Когда рефлексы Голдфайн сработали, он, с удовольствием наблюдая за тем, как его моча действует, словно клизма, продолжил мочиться, только уже ей на лицо. За всё это отвратительное представление он кинул на пол скомканные двадцать долларов.