Текст книги "Цветочная романтика (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
– Предки! – шокировано, приглушенно, очевидно, прикрыв свой маленький, болтливый ротик ладошкой, восклицает омега. – Зачем же ты, Суй-тян, с таким связался-то? Тиран же!
– Увы, – даже со своего места Саске ощущает притворную, но мастерскую печаль в голосе и обреченность в легком пожатии плеч, – любовь – зла, а даже козлы сейчас на дороге не валяются.
– Как бы там ни было, Суй-тян, – уже более твердо, уверенно и решительно произносит омега, – а ты должен помнить, что достоин большего, так что не обязан цепляться за то, что первым подвернулось под руку.
– Да куда уж больше?! – взволнованно вскрикивает Суйгетсу, иконка чата моргает зеленым, а мордочка со вскинутыми руками может свидетельствовать только об одном – кому-то требуется неотложная помощь. – У него и так сантиметров…
– Может, вы все-таки дадите мне поработать?! – грозно прикрикивает Саске, сдерживая улыбку. Омега ойкает, после чего альфа чует, как стремительно рассеивается её запах. Ну, теперь Ходзуки точно ему обязан.
– Спасибо, – откидываясь в кресле так, чтобы увидеть его в щелку, одними губами шепчет Суйгетсу, а после проводит ребром ладони по горлу. – Вот они у меня где уже все сидят.
– Да не за что, – как-то недостойно начальника жестикулировать перед своим секретарем, поэтому он пишет в чате, напрочь позабыв о почте, – но с тебя Дженссен* за моральный ущерб.
– За ворчливого, непостоянного и эгоистичного? – отписывается Ходзуки и тут же скидывает ему на почту ещё один файл. Если Учиха уже и думал о том, что заменить Суйгетсу не способен никто, то подумать об этом ещё раз его не затруднило. Омега всего себя посвящал работе, можно даже сказать, ему, своему начальнику, но как бы Саске ни был рад такой рабочей отверженности и самоотдачи, он был бы более счастлив, если бы ему пришлось долго и придирчиво искать временную замену Ходзуки, который, выйдя замуж за достойного альфу, ушел в декрет.
– За дискредитацию моих постельных предпочтений, – предки! если бы отец только знал, чем занимается его младший сын на рабочем месте, он бы точно не одобрил. Однозначно. К тому же, Саске более чем уверен, что Итачи со своей секретаршей явно не переписываются в чате о чем-то подобном. Впрочем, Суйгетсу и Ино – небо и земля. Как и они с братом.
– О! – секретарь присылает виноватую улыбку и машет ему в щель кулаком, после категорично указывая на компьютер. Саске вздыхает, трет переносицу двумя пальцами и таки открывает почту. 3D панорама салона новенького авто, которое вот-вот должно сойти с линии первой партией, кажется занимательным мультиком. Саске, нажав левую кнопку, лениво водит мышкой, рассматривая внутренний дизайн. Вроде как неплохо, но чего-то не хватает. Может, стоит посоветоваться с Ходзуки?
Оставив изображение вращаться так, как ему вздумается, Саске берет пачку сигарет, хотя на работе он не курит, и подходит к двери. Вовремя замирает, замечая, как Суйгетсу, улыбаясь, прикасается пальцами к нежным бутонам, скользит по их лепесткам и задумчиво, с легкой улыбкой на губах, смотрит в пустоту. Наверное, он думает о чем-то приятном, мечтательном. Даже его лицо преображается, черты смягчаются, становятся более нежными, утонченными. Суйгетсу – очень красивый омега. Красивый и одинокий. И с этим нужно что-то делать, потому что, если бы не эта случайность, он бы так и не увидел, что под маской безразличия все ещё тлеет надежда.
– Это тебе, – минуя секретарскую, Саске небрежно бросает букет чайных роз на стол, прямо перед скептически смотрящим на него Ходзуки.
Пока доехал от магазина до офиса, радость маленькой победы сменилась раздражением: он-то уехал, а дворовой альфа остался рядом с его омегой… Ладно, не с его, и от этой мысли становится ещё хуже. Какой тут труд во благо себя и компании, если в голове так и пульсирует назойливая мысль по поводу того, что нужно, немедля, вернуться. Саске мысль эту напористо игнорирует, борясь с порывами собственной сущности. Все это он делает на ходу, спеша в офис. Пусть все и знают, что начальника проще застать в кабинете в десять вечера, чем в десять утра, но и злоупотреблять своим руководящим положением тоже не стоит. Дурной пример для подчиненных, как-никак.
– По поводу? – Ходзуки приподнимает бровь, вертит в руках букет, пытаясь к ему примениться, нетерпеливо стучит каблуком о пол. Внешний вид и настрой начальника ему не нравятся – могут полететь головы тех, кто попадет ему под горячую руку, и не нравится состояние Саске, как друга. Вокруг него словно густая, вьющаяся темень. Давно такого не было с Учиха. Очень давно. И именно поэтому, потому, что давно и то, не так уж и насыщенно Саске тогда переживал свои подростковые чувства, Ходзуки волнуется ещё больше.
– Без повода, – рычит Учиха, позволяя себе маленькую слабость. В глазах резко вспыхивает Шаринган. Дверная ручка рассыпается в его кулаке. И Саске, низко склонив голову, переводит дух.
– Неужто сучка породистая так допекла? – Ходзуки поднимается и едва слышно щелкает внутренним замком. Нет его. Ушел на перекус/перекур/пересып. Сбежал с любовником. Улетел на луну. Пусть думают, что хотят, но подпускать кого бы то ни было к Первородному альфе сейчас нельзя. Разорвет в клочья. Ему то что – у него иммунитет. Вроде как, ведь, как бы там ни было, он тоже омега, и справиться с альфой то ли в гневе, то ли в гоне ему не по силам.
– Давай только без Сакуры, ладно? – страдальчески просит Учиха, таки входя в свой кабинет. Эмоции все ещё бушуют в нем, но присутствие друга, омеги, сдерживает сущность, а вот будь на его месте какой-нибудь альфа… Плюхаясь в кресло, Саске нажимает на телефоне кнопку, бросая единственное: «Зайди!»
– Ладно, давай, – миролюбиво и чуточку удивленно отвечает Ходзуки, возвращаясь к двери.
Раньше Учиха постоянно роптал по поводу того, что он называл все и всех, в том числе и породистую розоволосую сучку, своими именами. Саске твердил, что подобная прямолинейность не красит омегу, искажая ласковую и нежную природу их сущности. Сам Суйгетсу на мнение альфы плевал, считая, что как не представляй вместо клячи породистую кобылу, кляча – это кляча, и лучше уяснить это сразу, чем после разочаровываться в собственных иллюзиях, но все же учитывал его чувства к Харуно, поэтому старался к жесткой констатации прилагать что-нибудь смягчающее. По его мнению, породистая сучка – самое то. И сегодня Саске не стал пререкаться, что уже само по себе было странно, как для альфы, который обязан отстаивать свою омегу.
– Как обстановка? – с порога осведомляется Шикамару, заглядывая в секретарскую. На стойке шикарный букет, на полу осколки чего-то металлического, воздух густо пропитан феромонами раздраженного альфы, Суйгетсу, как стена, точнее, за стеной, омежьей чертой, негодующе шуршащей вокруг него. Нара делает вывод, что зря он не послушал собственную сущность и пошел к начальнику. Пожалуй, все-таки лучше зайти в другой раз.
– Сегодня нас имеет писец, – хмуро извещает друга Ходзуки, затаскивая его в кабинет и снова запирая дверь. Шикамару вздыхает и принюхивается. Чем-то в секретарской пахнет ещё, едва-едва уловимо, но заманчиво. Может, это Суй лопал мандаринки или же кушал на завтрак отваренный с кардамоном рис?
– Глубоко? – скучающе интересуется Нара, подходя ближе к розам. Его безупречный нюх сразу же цепляет этот аромат. Омежий. Слабый, но осязаемый и это учитывая то, что цветы, которые омега, очевидно, держал в руках, выносили на улицу, везли в машине, тащили на пятый этаж и все это в окружении других, более сильных особей. Шикамару осмысленно моргает и приподнимает бровь в задумчивом выражении. Его сущность-лентяйка медленно кивает, соглашаясь с тем, что им обоим интересно.
– Въедливо, – фыркает Суйгетсу, тоже принюхиваясь к цветам, а после ведя носом по ветру, – и даже не обращает внимание на то, что мной была упомянута породистая сучка, – ему тоже кажется, что он что-то чует. Незнакомое, но приятное. Не вызывающее у него отвращения, хотя омег Ходзуки недолюбливает ещё больше, чем альф. Впервые он без раздражения реагирует на запах очередной любовницы Саске. Хотя, похоже, эта омега – парень. На такие дела у него нюх натаскан, тем же Учихой, между прочим, да и не любовник это совсем. А это уже судя по состоянию самого альфы.
– М-да, дела, – тянет блондин, смотря на букет и постукивая пальцами по стойке. Говорить или не говорить Нара о своих предположениях? Может, лучше дать Саске шанс высказаться, признаться, покаяться, в конце-то концов?
– Это не измена, – буднично, словно он травинку жует, сообщает Шикамару, на что омега, в размышлениях покачав головой, все-таки согласно кивает, ведь сексом от Саске тоже не пахнет, по крайней мере, не сексом с омежкой-апельсинкой. Ходзуки фыркает. Ему это кажется милым. Даже сдается, что он может представить этого омегу. Этот омега…
– Молодой совсем. Скорее всего, девственник, – с каждой порцией воздуха выдает, словно истину пишет, Нара. – Работает в цветочном магазине, предположительно, в свободное от учебы время. Нашего Ромео сразу же поставил на место, либо отказав, либо, если воспитывался в рамках старых традиций, вынудив ухаживать по древним обычаям.
– Только не говори, что понял все это по запаху, – ворчит Ходзуки, даже не сомневаясь в гениальности Нара, а он – гений, возможно, даже более башковитый чем Учиха, просто ленивый, как и его перерожденная задница, и опасливо заглядывает в кабинет начальника, все ещё нахохлено сидящего в своем кресле. Может, такими темпами все и обойдется?
– Э-э-эх, – устало тянет Шикамару, прикасаясь к лепесткам роз, поглаживая их между пальцев. – Молодой и девственный потому, что наш альфа на взводе: явно себя сдерживает, но феромоны не врут. Парень на грани гона, – сочувственно констатирует Нара, качая головой, – но гон не наступит, пока омега не даст свое согласие. Альфий закон, – логично подводит черту под первым и, похоже, последним пунктом. – Дальше мне лень объяснять.
– Уж и без тебя все понятно, умник, – Ходзуки озадачен и обеспокоен. Теперь состояние Саске не кажется ему забавным, ведь он-то понимает, что эти чувства беспросветны, ведь омежка-то…
– Дворовой, да, – в дверном проеме застывает Учиха. Альфа чуть бледнее, чем обычно, под глазами тени, взгляд сосредоточен, глубок, слегка тосклив. На виске блестит капелька пота. Прямо на вене. Какое-то неприятное, задевающее собственную сущность видение.
– Предки мне в судьи, – Ходзуки картинно закатывает глаза, шурша темно-зелеными лепестками. Вот он, с его-то фартовостью, мог бы вляпаться во что-то подобное, даже Нара мог, потому что, несмотря на его апатичность, даже у этого человека бывали… своеобразные, альфьи, периоды, но не Учиха. Не Первородный.
– И как дальше? – спрашивает Шикамару, облокачиваясь о стойку. – Терпеть и ждать, что само пройдет или… – он специально не договаривает. Сам знает, насколько тяжело отказаться от омеги, которая затронула твою сущность, но Учиха ещё более невыносимо, ведь он Первородный, поэтому не может предложить дворовой омеге ничего большего, кроме статуса официального любовника.
– Или, – уклончиво отвечает Саске, впервые не зная, что сказать. Сущностно он уже принял решение, но разум, здравый смысл, закаленный воспитанием Первородного Учиха, отчаянно сопротивляется сделанному выбору, что и порождает сомнения. Внутреннюю борьбу, которая выматывает, тянет из него нити силы и снова открывает врата в прорву пустоты. Звяк…
– Суй, сделай нам кофе, пожалуйста, – одними губами шепчет Учиха, скрываясь в своем кабинете. Внутренности скрутило в болезненном спазме, будто, и правда, только что кто-то потянул за приросшие к ним цепи.
Фантомная боль – Саске это знает, но знания не облегчают ощущения, испытываемые сущностью. Кто бы мог подумать, что увлечение дворовым омегой окажется настолько болезненным. Хотя, если подумать, это он сам решил, что мальчишка из дворовых, тех, которые отреклись от своего Предка и смешали свою кровь с кровью обычных людей, бет, тем самым утратив связь со своим наследием. Хуже дворовых только бродячие – особи без рода и племени, отвергнутые семьями и обществом ввиду разных причин, но при этом обладающие довольно мощной силой Предка. Так вот о Наруто: он не смог прочувствовать исток силы его сущность. Мог бы, конечно, если бы применил Шаринган, но омега провел черту, а альфе не хотелось портить о себе, похоже, положительное впечатление. Но все же, черта чертой, а мальчишка сущность от него свою прятал. Не потому ли, что был не дворовым, а именно бродячим?
– Исключено, – слегка резко припечатывает Шикамару, и Саске словно выталкивает из какой-то дурманной пелены. Он трясет головой, понимая, что и Нара, и Ходзуки уже хозяйничают в его кабинете, а перед ним чашка ароматного кофе. И Шикамару, тоже с чашкой, как всегда невозмутим и уверен в своих словах.
– Думаешь, просто дворовой? – переспрашивает Суйгетсу, занимая второе кресло. В одной руке у него чашка с кофе, во второй – румяный пончик в сахарной пудре. И эта картина почему-то умиляет Саске. Он ценит своих друзей. Всегда ценил, но именно этот момент кажется ему до недопустимости щемящим, желанным и необходимым.
– Думаю, что без сюрпризов не обойдется, – и Нара замолкает, откидываясь на спинку кресла, прикрывая глаза и пригубляя ароматный кофе. Ходзуки задумчиво качает головой, словно взвешивает сказанное другом, а после кивает, соглашаясь. Саске тоже согласен. Саске улыбается, чувствуя, как отступает напряжение. Испеченные Суйгетсу пончики неожиданно оказываются с апельсиновым вкусом.
Саске тихонько прикрывает дверь и подходит к окну. На работе он не курит, поэтому слегка воровато оглядывается, когда дымок зажженной сигареты предательски ускользает вглубь кабинета. Нужно что-то делать с Ходзуки, иначе омега себя просто загубит. Тащить его с собой в какой-нибудь клуб – не вариант. Суйгетсу заведомо против знакомств в таких заведениях и любовников на одну ночь.
Учиха фыркает. Пусть они практически и не обсуждают подобные вещи, но у омеги все эти шесть лет альфа если и был, то пару раз, так, как говорил сам Ходзуки, для профилактики омежьего организма, но ничего серьезного. Он даже думал над тем, чтобы свести лучших друзей, ведь Нара – одинокий, сильный, ответственный альфа, достойный, который не только сможет обеспечить семью, но и будет хранить верность своей омеге. Шикамару не из тех, кому нужно внимание многих, достаточно и искренней любви одного. Но эта, казалось бы, гениальнейшая задумка провалилась ещё в своем зародыше, а он ещё и нагоняй от омеги получил, как и молчаливый выговор от альфы. По сути, да, они знакомы с младшей школы, так что, если бы что-то между этими двумя и могло быть, то уже было бы. Но отступать Саске не собирается. Он обязательно приложит руку к счастью Ходзуки, чтобы тот, естественно, был ему должен. Только сперва стоит распутать неразбериху в собственной личной жизни.
Щелчком отправив окурок в открытое окно, Саске, вдохнув-выдохнув, посмотрел на рабочий стол, где все ещё, ожидая его, на мониторе вертелась 3D панорама. Взгляд медленно, но уверенно переместился в дальний угол. Разлапистое зеленое нечто чувствовало себя прямо, как дома, удивляя каждого, входящего в его кабинет, самим фактом своего наличия во владениях Учиха, за которым ранее не замечали тяги ко всякого рода растениям. Саске и сам не замечал. Пока не зашел в магазин «Цветочная романтика».
Комментарий к О мягкой поступи чувств 1.
*Суть вопроса в том, что чайные розы передают смысл о вечной памяти и уважении, символизируют дружбу, поэтому Наруто и делает вывод, что цветы для очень дорогого и близкого человека, друга или родственника
*«Дженссен» – французский коньяк коньячного дома Jenssen, расположенного в регионе Коньяк в городе Боннейль
========== О мягкой поступи чувств 2. ==========
– Хочу его, – Саске даже не раздумывал, просто ткнул пальцем в первое, что показалось ему более-менее подходящим. А почему бы и нет? Разлапистое, вечнозеленое, неприхотливое, не цветет и, соответственно, не источает всякого рода ароматов. К тому же, этому растению не угрожает помойка, если не поливать его неделю-две, и название у него ничего так, в духе Учиха – драцена или драконово дерево. Да и дальний угол его кабинета всегда казался Саске пустым.
Раньше, ещё во времена его деда и отца, там стояла мраморная статуя, что-то античное и, по его альфьему мнению, совершенно безвкусное. Кажется, одна из многочисленных омежьих богинь Старого Света, изображенная с обнаженной грудью, щитом в левой руке и змеей, обвившейся вокруг оголенной правой ноги. Все эти атрибуты вроде как должны были отображать омежью сущность, а поскольку Саске не был согласен ни с символикой, ни с самим наличием похабной статуи у него в кабинете, её куда-то убрали, а место осталось пустовать. Пока что.
– Это она, – поучительно тянет омежка, подходя к уже изрядно вымахавшему дереву, а после, погладив острый листочек, оборачивает и улыбается ему, самым краешком губ, заправляя за ушко прядь сегодня художественно-растрепанных волос. В мочке левого ушка заметна дырочка, а вот сережки нет. Саске, склонив голову вбок, присматривается… к растению. По крайней мере, делает вид, что задумчиво он смотрит именно на дерево, словно мысленным взором примеряет его к общей обстановке своего кабинета, а не на продавца, уже привычно воспринимающегося теплым комочком золотистого света.
Конечно же, Саске помнит, что между визитами, несущими в себе скрытый ухаживающий смысл, должно миновать не менее семи дней, дабы и у омеги, и у альфы было время подумать, взвесить и принять решение, но, во-первых, они не герои дамско-рыцарских романов, а, во-вторых, четвертый день без солнышка оказался потолком его, альфьего терпения. Солнышко удивлено не было, как, впрочем, и дворовой альфа, все равно, очевидно, не усвоив урок, скалясь на него из своего угла. К тому же, рядом с Наруто его, как говорят, попускало. Все казалось правильным. Здесь, в этой оранжерее, рядом с омежкой, секрет которого ему так и не поддался, было его, альфье, место. Это чувствовал он сам. С этим же была согласна его сущность.
Да, так и было, тихо, уютно, спокойно, правильно. Даже родословная омежки становилась не такой уж и важной, по крайней мере, пока он не покидал этот магазинчик, отправляясь на работу либо же возвращаясь домой. Особенно домой, ведь в офисе суета и бесконечная вереница дел не оставляли ему времени ни расслабляться, ни предаваться посторонним размышлениям, но дома, рядом с Сакурой, чувство какой-то беспросветной безысходности накатывало с удвоенной силой.
Харуно либо делала вид, что ничего не замечает, либо, и правда, была настолько ослеплена своей любовью, что не видела, насколько он изменился за эту неделю. Зато сам Саске видел, и не только в зеркале, в котором он каждое утро имел честь созерцать нечто бледное и осунувшееся, с тенями под глазами и потухшим, усталым взглядом, а ещё и будто со стороны, временами, словно это отражение наблюдало за ним. Ходзуки говорил, что бывают моменты, когда его радужка, без видимой на то причины, алеет и в ней проступают зрачки Шарингана. Ничего необычного, если он балансировал на краю гона, пусть столь необузданного гона у него не было ещё с подросткового возраста, но в то же время что-то непонятное творилось с его сущностью. Ещё никогда ранее он не ощущал её так остро, но при этом она казалась ему совершенно чужой.
– Самому мне точно не справиться, – скептически осматривая добротный вазон, произносит омежка. – Пожалуй, попрошу Кибу помочь, а вы, Саске-сама, подходите к кассе. Уже сегодня после обеда её доставят вам прямо в офис. Не забудьте только оставить адрес, – мальчишка снова улыбается, но сегодня, наконец-таки альфа этого дождался, улыбка не дежурная и просто вежливая, а мягкая, едва заметная, смущенная, сопровождающаяся легким румянцем и скромно отведенным взглядом. Сложно в это поверить, особенно предубежденному Учиха, но, похоже, раньше альфы не уделяли мальчику подобного внимания, точнее, не пытались именно ухаживать, что вполне объясняло его изначальное настороженное отношение к нему и совсем чуть-чуть оправдывало оскал дворового.
А ещё сегодня Наруто пах сильнее обычного: то ли специально слабо замаскировал свой запах, то ли омежья черта стала менее непоколебима и непробиваема. Не так уж и важно для Саске, которому кажется, что он часами может стоять в уголке, просто наблюдая за тем, как работает омежка. Например, как он общается с клиентами. Это особенно тешит его альфье самолюбие, потому что для других покупателей омежья черта мальчишки категорична и беспрекословна, а для него более тонкая, позволяющая чувствовать больше. Если так все пойдет и дальше и он ничем не спугнет омежку, то через пару, так сказать, официальных визитов в присутствии свидетелей можно будет пригласить Наруто на свидание, и тогда…
А что тогда? Вот ухаживает он за омежкой, не может выбросить его из головы, ему повсюду чудится запах Наруто, ощущается его незримое присутствие, он словно привязан к нему этими непонятными чувствами, среди которых альфа пока что может выделить только острую необходимость видеть и осязать. А что будет, когда дело примет серьезный оборот? Например, когда Наруто спросит, с какой целью за ним, дворовым, ухаживает Первородный? Этот вопрос обязательно, рано или поздно, станет между ними, и Саске надеется, что к тому времени, когда это произойдет, он уже будет знать на него ответ.
– Спасибо, Наруто-кун, – он снова позволяет себе маленькую вольность, прикасается к руке омежки, пытаясь переплести пальцы. Омежья черта сжимается вокруг него, словно плотное кольцо, а тонкие пальчики ловко выскальзывают из его ладони. Саске в недоумении, но таково право омеги: раз он считает, что альфа позволяет себе слишком многое, он имеет полное право указать ему на дверь.
– Уже, значит, не малой? – мальчишка забавно сопит, а его пухлые губки обижено поджимаются. Значит, помнит и таит обиду. Саске хочется подойти, близко, на то расстояние, когда кожей ощущается дыхание, прикоснуться пальцем к этим заманчивым губам и с нажимом провести по ним, стирая с них печать огорчения. Но, увы, так просто ему эта ребяческая выходка с рук не сойдет.
Учиха цыкает, чувствуя, сколь неприступна в этот раз омежья черта, и даже не зная, чего от него ожидает омежка. Запах цветов пульсирует в воздухе, задевая обоняние. Сапфировые глаза с ожиданием смотрят из-под пушистого золота ресниц. Саске снова фыркает. Сентиментальный романтик. Раньше альфа подобного за собой не замечал. Все было предельно просто и ясно. Как он неоднократно повторял про себя: омега – это омега, со всем к ней прилагающимся. Но Наруто не просто омега. Для него он – особенная омега, и этот тихий, вечнозеленый уголок в магазинчике тоже особенный. В нем можно позволить себе быть романтиком, зная, что подобное преображение Первородного альфы останется только в памяти их двоих.
– Ну, ты же уже взрослый омега, – Саске хочет казаться беззаботным, ведь, пусть Наруто и омега с полагающейся ей правами, но не одному же ему маяться от переполненности чувствами. – Сам же говорил, что уже совершеннолетний, – он хочет добавить, что для него, заинтересованного в нем альфы, это очень удобно, ведь ухаживание за несовершеннолетней омегой без разрешения на то её родителей или опекунов запрещено, да и не хочется ему связываться с ребёнком, пусть Наруто и выглядит так, словно ему лет пятнадцать. Слишком мелкий. Но рядом с этим омежкой нужно забыть о том, что отношения должны быть удобными или же выгодными. Для этого у него есть Сакура – его будущая жена, а Наруто… это просто Наруто. И пока что этого достаточно.
– В этом году мне уже девятнадцать будет, – гордо подает ему эту информацию, чуть вздергивая острый подбородок – и правда, такой ещё ребёнок, милый и невинный цветок. – И я, между прочим, в колледже учусь, – вот и тронулся лед. Так считает Саске, прислушиваясь к ощущениям.
Сущность, веками закаленная в горне традиций, подсказывает, что омежка не просто идет на контакт, а доверяет ему, альфе, чувствуя в нем защитника, мужчину, способного о нем позаботиться. Учиха глубоко выдыхает: раньше он как-то и не задумывался над тем, что Первородность – это столь тяжкое бремя, особенно, когда сущность думает, что вправе решать за тебя. Он – носитель. Значит, судить и решать ему. В висках снова отдает болью, медленно скачиваясь клубком, царапая внутренности и сжимаясь вокруг сердца. Противостоять собственной сущности – то ещё удовольствие, но и на неё, сущность Десятого, есть узда. И имя ей Шаринган.
– На флориста? – предполагает Саске, более пристально осматривая омежку.
Обычный – вот каким кажется Наруто на первый взгляд, но есть в нем что-то, в этом его упрямстве, скрытности, даже в его омежьей черте, которая настолько сильна и тщательна, словно охраняет не сущность омеги, а бастион. Между прочим, как для дворового, мальчишка слишком силен. Конечно же, Саске согласен с тем, что добропорядочная омега не должна ходить с сущностью нараспашку, дабы все, кому ни попадя, могли её осязать, но и с предосторожностью мальчишка перебарщивает. Он все-таки добропорядочный альфа, так что недоверие омежки его слегка задевает. А вот его сущность, похоже, окрыляет. Чуть ли не подвиги свершать готов во имя Намикадзе Наруто. И этот диссонанс его просто убивает.
– На менеджера, – снова обижено бурчит омежка, – а цветы – это, скорее, хобби, – ну, что ты будешь делать? Ему, Учиха Саске, никак не удается найти подход к этой омеге! Ну, да, в этот раз Саске согласен с сущностью, что это заводит. Но только в этот раз.
– Похвально, – констатирует Учиха, невольно сравнивая Наруто и Сакуру. У Харуно тоже есть образование – омежий пансион, в котором её обучали быть идеальной супругой и домоправительницей, а блондинчик, похоже, следует велению своего сердца. Вот не стоит так поступать – Саске это понимает, но все равно сравнивает. И не только по пункту «образование», словно пытается найти причину, по которой не может отказаться от прихоти ухаживать за молоденьким омежкой. Отец бы точно не одобрил. И уважаемая Микото-сан. И Итачи. Итачи особенно.
– Ты очень красивый, Наруто-кун, и целеустремленный, – комплимент сам срывается с языка, словно именно сейчас ему самое место, а ему ведь не место, потому что это только ухаживание, и он не должен предпринимать ничего такого, что могло бы сформировать о нем предвзятое мнение. – Этим ты мне и понравился, – в Бездну правила, когда больше нет сил держать все в себе! Он как-нибудь выкрутится, когда осознает последствия своей опрометчивости. И Итачи снова бы не одобрил. Как сейчас сам Саске не одобряет то, что он снова мыслит, как подросток, который некогда верил в то, что слова брата – это незыблемая истина. Увы, с возрастом разочаровываешься во многих вещах. В том числе и в людях.
– Скажете такое, – смущенно лепечет омежка, робея. Саске смотрит на мальчика и не перестает удивляться. Мало того, что ему простили подобную вольность, обратившуюся едва ли не в признание, так ещё и искреннее смущение мальчика для него, словно насыщенный чем-то эйфорийным эликсир. Как там говорят? Живая вода? Вот примерно так Учиха сейчас себя и чувствует, словно в него, по капле, вливается сама жизнь, как и знает то, что пройдет пару часов, и это ощущение сменится черной депрессией и тоской. Его потребность в Наруто, как зависимость, и этого бы пугаться, ему, альфе, но страха нет. Просто желание быть рядом и никогда не отпускать. А сбыточное ли оно? Это только предстоит выяснить.
– Простите, Саске-сама, но у меня посетители, – омежка вежливо кланяется, пятясь. – Удачного вам дня, – и уходит. Сбегает – так кажется Саске. Похоже, со следующим визитом придется повременить. Слишком уж он напирал на мальчишку, давя на него собственными двойственными чувствами. Наруто нужно дать время подумать, а после, наконец, пригласить его на свидание. Только бы хватило на это сил. Может, стоит как-то поговорить со своей сущностью и попытаться договориться с ней, чтобы она его не донимала своими инстинктивными требованиями?
Бред! Говорить с сущностью? Где это видано? С ней можно общаться на сущностном уровне, который предопределяет обмен впечатлениями, ощущениями, чувствами, эмоциями, можно черпать её знания, опыт, силу, но явно не разговаривать, как с человеком. Глупая мысль, которую Саске сразу же отметает.
– Ты бы не приходил сюда больше, парень, если тебе дорого твое породистое лицо, – прозвучало совсем близко и явно недружелюбно, но, главное, без тени страха, поэтому-то Саске так и не смог понять, что же его задело больше: то, что он снова заблаговременно не почувствовал особь, или же то, что дворовой проигнорировал его статус Первородного, обращаясь к нему, как к равному.
– Чё вякнул, альфа? – Учиха резко оборачивается, смотря на дворового. И снова этот диссонанс, который буквально разрывает его на части: мало того, что ответил дворовому в его же, простецкой, манере, так ещё и альфой назвал, словно тоже видел в нем равного. А равными они ну никак не могут быть: ни по происхождению, ни ввиду обстоятельств.
Дворовой похож на шута*. Красно-черная кожа смотрится на нем нарочито вульгарно, вызывающе, режет глаз. Заклепки, цепочки, сережки, браслеты, даже этот ошейник с малыми шипами – все это раздражает Саске, до зубного скрежета и нестабильности сущности. А ещё дворовой совершенно его не боится. Может, опасается, понимая, столь велика между ними разница в силе, но страха в карих глазах с вертикальным зрачком нет. Его сущность не столько сильна, сколько самонадеянна. Взваливает на себе больше, чем она на то способна. Например, пытается игнорировать подавляющий рык сущности Первородного. Давно он не испытывал этого чувства противостояния, этого азарта предстоящего сражения, этого запаха раскаленного, густонасыщенного феромонами воздуха. Можно сказать, что дворовой сам себе выписал приговор.
– Не будет он твоим любовником, Первородный, – фыркнув, бросает дворовой, скрещивая руки на груди. Саске видит, что у альфы поджилки трясутся, но выдержки ему не занимать. Упрямый, словно его Предком был баран, хотя от него по-прежнему воняет псиной.
– Наруто на такое просто не согласится. К тому же, ты сильно оскорбишь его таким предложением и потеряешь его доверие, – поясняет без лишних вопросов, все-таки отступая на шаг и морща нос. Вены на висках шатена взбугрились, пульсируют под кожей, и Учиха остается только догадываться, какой силы боль сейчас испытывает дворовой от давления его намного сильнейшей и древнейшей сущности. Но нужно отдать парню должное – это уже его, саскина, сущность решает за них обоих, отвешивая сущности дворового вежливый поклон. Седовласый внутри снова скалится, гремя своими оковами, а Саске только вздыхает, окончательно вымотанный всеми этими буйствами и стечениями обстоятельств.
