Текст книги "Цветочная романтика (СИ)"
Автор книги: Lelouch fallen
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)
– Аборт и никакого статуса официального любовника, – резко, словно высекает словами истину – шаткую и субъективную. – Конечно же, клан компенсирует все расходы и моральный ущерб в обмен на подписку о бессрочном неразглашении этой информации.
– В Бездну… – вкладывает в свистящий шепот всю свою сущностную силу. Не собирается он, словно иждивенец, прятаться за альфьей спиной. Проще говоря, репутация Нейджи дороже его собственной. Он – всего лишь омега, обычная и ничем не выдающаяся. Его возлюбленный – надежда целого клана. Они даже не на разных чашах весов. Они на разных весах, ведь их ценность для общества несопоставима. Одинокий омега, живущий тихой жизнью и воспитывающий ребёнка – один из многих. Наследник клана Хьюга – один из всех.
– У меня шесть лет не было альфы, поэтому я не принимал никаких противозачаточных средств. То, что мой организм не успел перестроиться и таки оказался способным к оплодотворению, медицинский факт, который вам, достопочтенный Хиаши-сама, подтвердит любой врач. Никакого умысла и никакой выгоды. И деньги ваши мне тоже не нужны, – взмахивает рукой, словно бросает эти самые бумажки альфе в лицо. – А сейчас позволите мне уйти и оставьте в покое. Меня и моего ребёнка, – подчеркивает, выразительно, даже вкладывая частичку сущностной силы, – взамен никто и никогда не узнает о принадлежности этого малыша к Хьюго, – Хиаши-сама в ответ заинтересованно приподнимает бровь. Если сейчас он найдет веский аргумент и дожмет, то добьется своего – Суйгетсу в этом не сомневается.
– Нет, – вокруг альфы уже не ореол, а сплошная темень. – Остаточным будет мое решение, – резко хватает его за руку. – Я женюсь на Суйгетсу и признаю этого ребёнка, имея, как законный глава клана, на это полное право. Не так ли, дядя? – сущностный вызов ощущается дрожью, приникая в самое сосредоточие и вынуждая замереть. Глупый альфа не понимает, что он делает. Насколько своими словами и поступками ранит тех, кто его любит. Его самого, готового на жертвы ради возлюбленного, и Хинату-химе, надеющуюся на эту жертву и готовую принять сторону своего соперника, лишь бы отстоять собственное счастье.
– Да, безусловно, можешь, – Хиаши-сама подымается, упираясь ладонями в стол. Его пальцы заметно дрожат от негодования, впиваясь в гладкую столешницу и глубоко царапая её даже не ногтями, а лишь сущностной силой. – Но прежде, чем сделать этот шаг, вспомни о том, как мы, Хьюго, стали Первородными, – такой же, полный непроглядного тумана взгляд впивается в молодого альфу, словно выжигая на нем отметину.
– Даже несмотря на наши воинские умения и близость к сёгуну, Хьюго оставались всего лишь наемниками из додзё. Мы не знали почести и уважения, отдавая наши жизни за других и обрекая своих жен на вдовство, а детей на сиротство. Мы не знали достатка – только пыль дорог и кровь на своих руках. Склоняли головы и мирились с низшим положением, при этом будучи достойнейшими, нежели некоторые кланы. Но мы, Хьюго, имели цель и следовали правилам, хранили верность традициям своего додзё. Поэтому Предки благословили нас, простых воинов, в свое время не связанных даже единой кровью. Благословили силой Бьякугана. Поэтому, Нейджи, – присаживается обратно в кресло, похоже, будучи полностью спокойным и снова уверенным в своих силах, – прежде, чем принимать подобные решения, вспомни историю клана и о том, чем чревато смешение крови и появление незаконных наследников.
Пыл Нейджи заметно угасает. Он тоже понимает важность и рациональность сказанных слов, но воля альфы не позволяет Нейджи не то что сдаться, а даже отступить. Хватка на его ладони становится ещё более крепкой, почти что болезненной. Его альфе хватает мужества и духа, но Нейджи ещё слишком молод и неопытен, чтобы тягаться с таким противником, как Хиаши-сама. Суйгетсу понимает, что, если не пресечь эти инстинктивные порывы сейчас, ситуация ещё больше обостриться. Потому, что в жилах его альфы играет молодая, горячая, упрямая кровь.
– Предлагаю отложить этот разговор до завтра. Скажем, после полудня? – глава клана, раздумывая, покачивает головой, а после согласно кивает. Конечно же, Хиаши-сама надеется на то, что он, как старший, вразумит своего альфу, откажется от него, в конце-то концов, зная, что любая омега, в первую очередь, будет защищать своего ребёнка. Суйгетсу же позволяет главе так думать. У него своя партия. Омежья. А омежья логика, как известно, законам этой самой логики неподвластна.
– Я буду добиваться своего досрочного назначение на пост главы, – рычит альфа, мечась по его квартире. – Если Хиаши-сама выдвинет условие: клан или же вы с ребёнком, – я, конечно же, буду бороться за все и сразу, – Суйгетсу в ответ качает головой. В отличие от своего альфы, порывы которого не могут ему, как омеге, не льстить, Ходзуки думает над рациональными, а, главное, реальными вещами.
– Прошу, – Хината-химе робко цепляется за рукав его пиджака, пользуясь моментом, когда альфы остаются в кабинете наедине, – не позвольте Нейджи-куну совершить глупость. Вы же любите его, да?
– Да, люблю, – Нейджи он этого не скажет, а вот его женщине можно. Даже нужно, дабы в её лице приобрести союзника и соратника, ведь никогда не знаешь, какие именно связи тебе могут понадобиться в тот или иной момент. Суйгетсу – расчетливая, предприимчивая омега, просто не выставляет это напоказ и не всегда остается верным этому приоритету.
– И он вас, – девушка вздыхает, он же предпочитает промолчать. – Ради меня Нейджи-кун не стал бы рисковать, а ради вас станет, – Хината-химе тоскливо заламывает руки, но взгляд не отводит. Конечно же, он, как омега, оценил волю и смелость этой хрупкой особи. – Но вы же не верите в то, что риск – благородное дело?
– Репутация ни клана, ни Нейджи лично не пострадает, – Ходзуки претит вся эта околесица, поэтому он говорит прямо и вслух. – Я вам обещаю, достопочтенная Хината-химе.
– Не утрируй, – ставит пустую чашку на стол. Альфа же к своему кофе так и не притронулся. – Не прими за оскорбление, но ты не в том положении и не в тех силах, чтобы тягаться с главой клана, – пожимает плечами. – В конечном итоге, последнее слово будет за Хиаши-сама, но то, будет оно ультимативным или же компромиссным, зависит только от нас с тобой.
– Прости, – Нейджи присаживается подле него, прямо на пол, обнимая его ноги и укладывая голову ему на колени. – Я очень хочу отстоять и защитить вас, но, когда ты так говоришь, чувствую себя недотепой и ветреным юнцом. Всегда рядом с тобой так – будто между нами пропасть.
– Это не пропасть, – примирительно перебирает густые, каштановые пряди. – Просто я и прожил, и повидал больше, чем ты. Это называется опыт, Нейджи, – задумчиво возводит глаза к потолку, – и почему-то умение прибегать к помощи других у тебя напрочь отсутствует.
– Потому что таково воспитание в клане, – подается вперед, прижимаясь щекой к его животу. – Докажи, что ты достоин быть Хьюго, и только тогда тебе расскажут, что это означает на самом деле.
– Я переживаю за Хинату-химе, – резко переводит тему. Нет у него сейчас настроения вникать в клановую политику. Тем более, когда на кону судьбы. – Она очень любит тебя и поэтому тоже может натворить ошибок.
– Хината-химе умнее и способнее, чем кажется, – хмыкает, а после они резко меняются местами. Теперь уже альфа сидит в кресле, а он у него на коленях, укутанный в тепло бережных объятий. – Она с самого рождения знала свою роль – роль матери следующего наследника. Именно этого дядя добивался, считая меня всего лишь проходным этапом, так что, поверь, эта омега ничего не потеряет, если мы с тобой будем вместе.
– Это жестоко, – конечно же, он понимает. Как омегу, это ранит его чувства, но, как член общества, Ходзуки Суйгетсу осознает, что он не вправе ломать его извечные устои. – Даже не сомневаюсь в том, что у тебя с ней контракт с точным количеством общих отпрысков.
– Двое детей, а после хоть развод, – хмыкает, а после мягко целует в недовольно поджатые губы. – Может, это и есть вариант для нас, м? – заманчиво приподнимает бровь. – Правда, ждать придется ещё долго, максимум десять лет, но оно того стоит. Помнится из старых сказок, что ради мига с истинным возлюбленным можно ждать и всю жизнь.
– Ты говоришь заумные и смущающие вещи, – на его щеках, и правда, румянец. Словно слова альфы – лишь вуаль, скрывающая первые, робкие шаги. – У меня нет десяти лет, и я всегда считал эти древние легенды полной чушью. Со своим любимым я хочу быть сейчас, – обнимает альфу за шею, думая о том, а почему бы и не рискнуть? Порой, именно самые безумные начинания имеют грандиозный успех.
– Я весь во внимании, – альфа заманчиво приподнимает бровь. Судя по сущностным ощущениям, вниманием тут и не пахнет. Пахнет альфой – сильно и терпко. Раньше Суйгетсу боялся этого – гона. Потому, что в этом состоянии альфа с трудом контролирует свои инстинкты. Если хочет их контролировать, конечно же. Теперь же его сжигает неведомая ранее страсть. Не такая безудержная, как в течку, а игривая, чувствительная, словно беременность, и правда, обострила его омежье осязание до болезненно-сладкой остроты.
– Думаю, нам стоит начать с одного звонка, – прикрывает веки и запрокидывает голову, доверчиво подставляя альфе беззащитную шею.
– Чуть позже… – соглашается Нейджи, прикасаясь губами к пульсирующей жилке, а после прихватывая кожу зубами. Суйгетсу резко распахивает глаза, ощущая ползущее по телу, к самому сосредоточию, плетение связи со своим возлюбленным.
Комментарий к О половинках разных целых 2.
Спасибо Aislynn за бетинг этой части
========== Об огне и пламени 1. ==========
– Это безумие, Итачи, – Дейдара отрицательно качает головой. Отводит виноватый, полный затаённой боли взгляд. Отчаянно сопротивляется притяжению, которое, кажется, с каждым днём только возрастает. Итачи чует этот лёгкий, усилившийся запах с привкусом ароматной горечи. Чувствует учащённое биение сердца омеги. Осязает его дрожь. И не понимает упрямства Узумаки, зная, что тот неискренен с ним. Не в своих чувствах – в своих нелепых оправданиях.
– Нет, Дей, – в этот раз Учиха Итачи не собирается идти на поводу у мнимых опасений своей омеги. Если нужно, он будет бороться за них обоих, убеждать и доказывать, упорно искать ту ниточку, которая приведет его к правде. Какой бы она ни была. – Это не безумие, а скрытность, – омега вскидывает на него ошарашенный взгляд. – Я чувствую, что там, в своём сосредоточии, ты что-то старательно утаиваешь, считая, что это и есть преграда между нами. И я хочу знать… – осторожный шаг вперёд и бережное прикосновение к подрагивающей, холодной ладошке. – Хочу понять, что и почему так тебя тревожит.
– Все дело в наследии, – шепчет омега, снова отводя взгляд. Но руку не одёргивает. Наоборот, вцепляется тонкими пальцами в его ладонь, прижимается. Доверительно, но не настолько близко, чтобы почувствовать тепло тела своего альфы. – Ты преемник главы, твоя омега должна быть Учиха, как и твои дети… Полноправные наследники клана. Первородные, а не перерождённые. На роль же любовника я не согласен.
– А никто и не говорит о роли любовника, – ласково прикасается к золотистым волосам, выпутывая из них мелкий листик. Они в саду, под сенью крон, в окружении ароматов спелых плодов: Итачи считает, что это романтично. И вселяет надежду. В конце концов, если бы Дей сомневался или же не испытывал к нему никаких чувств, он бы не согласился на эту прогулку, зная, о чём именно пойдет разговор.
– Вчера я говорил с отцом, – глубокая пауза. Дей и так поймет, что беседа была не из лёгких и не из приятных, но для альфы важнее, чтобы его омега поняла, сколь серьёзным был этот шаг. – Он, конечно, не был в восторге…
– Мягко сказано, однако… – бурчит Узумаки, а у самого губы дрожат. Волнение: за него, своего альфу. Итачи приятно. Он уверен, что, когда падёт этот барьер скрытности, даже Предки не посмеют разорвать их союз. – И это при том, что Фугаку-сама ещё не знает, кто мы с Наруто на самом деле.
– Думаю, если бы глава клана знал, то был бы совершенно непреклонен, – скептически фыркает, зная упрямый характер отца и проницательный достопочтенной Микото-сан, да только сущность подсказывает, что в этой битве победители определены уже заранее. – А вот я бы хотел знать, что вы с Наруто скрываете.
– Зачем? – Итачи кажется, что это отчаянный вопрос. Словно омега цепляется за кромку лжи, понимая бесплодность и ненужность своих попыток удержаться, но все равно упорствуя, будто… Будто защищает не себя и не брата, а его, альфу. Итачи было бы смешно, если бы он не знал Узумаки Дейдару. Не знал, сколь умён и дальновиден этот омега, ведь раз Дей уже вынудил его поверить в то, что его вообще не существовало в жизни Учиха Итачи.
– Ты ведь любишь меня? – бесцеремонный, наглый, нахрапистый вопрос. Такой же, как и характер его омеги.
– Очень… – шепчет Дей в ответ, и его щёчки вспыхивают заманчивым, соблазнительным румянцем. – В школе просто… ну, как бы симпатия была. Как у всех омежек, которые вздыхали по тебе, – Итачи фыркает, а сущность внутри лихо машет крыльями. Его омега ревнует, и эта ревность непривычно согревает, балуя его альфье самолюбие.
– После мы много лет не виделись. Я увлекался и влюблялся, прежние чувства позабылись, пусть и не изотлели. А потом мы снова встретились…– наконец смотрит ему в глаза. Чувственно и с сожалением, колеблясь, прежде чем сделать отчаянный шаг. – Стыдно в таком признаваться, но чувства вспыхнули, как огонь, и в этот раз я не смог им противостоять.
– А меня покорили твои ушки и хвостик, – отвечает, посмеиваясь.
– Чего?! – омега возмущённо отопревает. Ожидаемо, пушистый хвост вздыблен, а ушки предостерегающе навострены. Всего лишь миг, и сущностная форма схлынивает. Интересно, а почувствовала ли этот всплеск достопочтенная Микото-сан? – Учиха, ты извращенец и фетишист!
– Нет, – уверенно и категорично качает головой, скрещивая руки на груди. – Я просто влюблён в одну вредную омегу, с которой намерен не только прожить жизнь, но и пройти все круги Бездны, прежде чем вновь переродиться. Как тебе, а?– смотрит пытливо, прищурившись.
– Звучит, как предложение, – омега забавно дует губки. – Причём не самое заманчивое и радужное.
– В конце концов, на мне тоже печать, – раскрывается до самого сосредоточия. Так, чтобы омега смог узреть его сущность. Оскалившуюся, с распахнутыми крыльями мрака. – Используя эту силу, я всё больше погружаюсь во тьму. Как соизволил выразиться мой Предок, сам себя увлекаю в Бездну, а теперь ещё и тебя пытаюсь утянуть за собой, чего Девятый не допустит.
– Китсунэ мне не в указ, – бросает самоуверенно и горделиво. Тянется к его сосредоточию, осторожно касаясь бледной щеки, синюшных губ и даже кромки острых клыков. Так, на сущностном уровне, Дей похож на пушистый, золотистый комочек, словно и правда котёнок.
В глубине сосредоточия омеги распускается огненный цветок. Прежде чем их отталкивает друг от друга, он успевает заметить негодующий взгляд глаз с алой радужкой и вертикальным зрачком. Дей спешно одергивает руку и закрывается. Итачи согласен с Девятым: он поспешил с сущностным слиянием. Но все же: Девятый и в Дейдаре, у которого только один хвост… На этот раз Микото-сан просто не могла не почувствовать этот обжигающий, негодующий огонь.
– Люблю тебя, Дей, – и снова расстояние межу ними измеряется дыханием. В синих очах нет страха, только смута и смятение.– Будешь моим? С этого дня и на всю жизнь?
– Я… – Дей готов был ответить. Сказать что-то важное и окончательное. И Итачи многого стоило, чтобы сдержаться, когда эта уверенность сменилась опасливостью. В саду появились другие омеги и сама Микото-сан, а говорить при свидетелях Дейдара не станет. Итачи утихомиривает возмущающуюся сущность, уповая на то, что у них с Деем ещё будет и время, и возможность.
Но Узумаки Дейдара напрочь смел все его планы, а они у Итачи были масштабными и романтичными. Нет, он понимал омегу. Наверное, после столь откровенного и неожиданного заявления о предстоящем представлении он бы тоже был сердит и уязвлён. К тому же, отец снова поступил по-своему. По их с матушкой плану-испытанию. Глупому и совершенно неуместному, но гордость и честь Дейдары были задеты, и омега всю вторую половину дня безвылазно провёл у себя в комнате, ни с кем не общаясь.
А вот он, Итачи, имел сомнительную радость наблюдать за счастливой парочкой в беседке. Будучи старшим и, что уж прибедняться, более мудрым, Итачи не понимал, почему у отото и его омеги всё так просто, в то время когда у них с Деем всё… запутанно.
Саске с Наруто выглядели по-тихому счастливо и совершенно не обращали внимания на мир вокруг. Словно жили одним днём и только для себя. Понятно, что это была мимолетность, но Итачи из своей жизни не мог вспомнить и подобного часа, не то что дня. А ведь ещё совсем недавно Саске был совершенно другим. Чувства изменили его. Сделали более… открытым, но не беспечным. И Итачи прекрасно понимает, что причина тому не статус или ответственность наследия. Причина в доверии, которого в их с Деем отношениях почему-то не наблюдается.
– Вот головоломка-то… – бормочет, уже который час бесцельно лежа на постели и смотря в потолок.
Дей даже не ужин не спустился, сославшись на недомогание. Как и Орочимару, который сейчас не в наилучшем состоянии и положении. Как и отото со своей омегой. Эти наглецы устроили себе романтический вечер, отправившись в пляжный домик и передав свои извинения главенствующей чете. В итоге ужин прошел молчаливо-быстро. А представление уже завтра. Итачи и так знает, что, если они с Деем подойдут к алтарю, неся в своих сердцах сомнения, их союз не будет благословён. И если для него самого это почти ничего не значит: альфа собирается добиваться свою омегу, даже если для этого ему понадобятся годы, то для клана и родителей это станет решающим доводом.
«Эй, что скажешь?» – обращается к непривычно тихой, задумчивой сущности. Всё-таки это часть его Предка. Может, ей лучше знать, как примениться к наследнику китсунэ.
«Скажу, что не могу прикоснуться к нему, – бурчит, даже не подымая голову. – Не знаю, что там Девятый сделал со своим отпрыском, но от самой мысли о сущностном плетении я начинаю задыхаться, что, знаешь ли, малоприятно».
«Значит, нужно узнать», – он и так догадывался, что без Девятого тут не обошлось, но догадки как-то шли вразрез с реальностью. Китсунэ же сам, первым, когда они ещё сопротивлялись, благословил их союз, а теперь, получается, требовал своего отпрыска обратно. Не сходилось, и места этому домыслу в реальности не было. Как и времени у него самого, чтобы медленно и постепенно разбираться в правилах игры китсунэ.
Он честно и убедительно стучал в дверь. Узумаки не отвечал, хотя в комнате горел свет. Итачи просто забеспокоился, его сущность тут же воспряла, осязая боль и отчаяние омеги. Поэтому он вошёл в комнату без разрешения. И услышал шум воды в смежной ванной.
– Идиот, – сердце бешено колотилось в груди, а вокруг него то и дело проступал сущностный покров. Сама мысль о том, что он может потерять возлюбленного, не важно, в каком контексте, отдавалась острой болью во всём теле, растекаясь прямо из сосредоточия. Итачи понимает, что не нужно им никакое представление. Предок ещё тогда, вместе с китсунэ, одобрил его выбор, а вот они с Дейдарой так и не смогли преодолеть собственные принципы и страхи.
– Что ты здесь делаешь? – омега выходит из ванной в одном халате. В его словах возмущение, в глазах негодование, а в сосредоточии сладостная опасливость. Дейдара боится этого неумолимого притяжения. Итачи же даже не думает о том, чтобы воспользоваться предтечным состоянием омеги. Это не тот способ связи, который можно назвать обоюдным, желанным и нерушимым.
– Я волновался, – отвечает честно, не приближаясь ни на шаг. – А пришел потому, что хотел тебе кое-что сказать.
– Ну? – Дейдара скрещивает руки на груди. Весь его вид возмущённо-оборонительный. Не скрываясь, освобождает свою сущностную форму. По сути, уже почти полночь, и дом в сущностном плане полон тишины. Наверное, так, обнажённо, с сущностью нараспашку, и должно быть.
– Я люблю тебя, Узумаки Дейдара, – его сущностная форма расцветает. Хвост и крылья, чернильные губы и острые клыки, алые глаза с печатью тьмы Мангекё. Единственная реакция омеги – дернувшееся ушко, словно перед ним и не монстр вовсе, сила которого дышит чёрным пламенем. – Тебе этого достаточно, чтобы принять меня как своего мужа и альфу?
– Да, мне достаточно, – сущностная форма омеги схлынивает, а его шепчет о том, что ей лично это напоминает далёкие времена, когда представлению всегда предшествовало явление своей сущности как доказательство доверия и уважения. – Но примешь ли ты, Учиха Итачи, меня таким, каков я есть?
– О чем ты, Дей… – подается вперед, но замирает в полушаге, будучи остановленным властным взмахом руки омеги.
– Об этом, – неспешно развязывает пояс халата. – О том, что ты чувствовал, но не мог понять, принимая это за скрытность и недоверие, – халат небрежно ползет с точёных плеч, опадая на пол.
Итачи задыхается. Не только от вида обнажённой, совершенной, прекрасной в своем золотистом сиянии омеги. Не потому, что сущность снова простирает за его спиной свои крылья. Не из-за того, что обоняния касается самый сладкий и желанный аромат, а сосредоточие начинает сочиться тёмным пламенем, заводя танец первого плетения. Потому, что именно он видит на теле Узумаки Дейдары.
Шрамы. Ужасные, жуткие, выпирающие рубцы на нежной коже. Они тянутся от правой ключицы по груди, скользя по рёбрам, и, наверняка уходя на спину, прерываются на талии, чтобы вспыхнуть болезненным цветком, распустившимся на точёном бедре. Проще говоря, почти вся правая сторона тела омеги некогда была обожжена. И Предок не в силах исцелить своего отпрыска. Потому что эти шрамы оставил огонь его собственной силы.
– Когда это произошло? – шепчет, чувствуя соль собственной крови на губах.
– Давно, – беззаботно отвечает омега, снова облачаясь в халат. Смиренно, свыкшись с необратимым, но при этом отводя взгляд, явно стыдясь собственного тела.
– Но ведь там… в клипе…
– Что? – с вызовом обрывает его Узумаки. В синих глазах блеск досадного гнева. – Идеальное тело, да? Если бы не Акасуна и моя команда, я бы в нём не снимался. У меня, знаешь ли, опытные гримёр и оператор, которые знают, где подправить и как подать ракурс, – слова сочатся ядом и сарказмом, а сущность альфы плетет узоры распустившихся, полных цветов, к которым омега остается полностью равнодушным. – А на деле, как видишь, я уже помечен своим Предком, причем безвозвратно.
– Чушь, – Итачи не согласен. По-альфьи категорично. Даже осмеливается подойти на пару шагов, ощущая, сколь плотна и опасна омежья черта. – Это не метка альфы, а шрамы от ожогов. Скажи, – осторожно прикасается к судорожно сжатому кулачку, – как ты их получил?
– А ты пораскинь мозгами, Учиха! – даже на носочки приподнимается, чтобы высказаться взгляд во взгляд. Глупый, мнительный омега, который думает, что его, безвозвратно влюблённого альфу, оттолкнут какие-то там шрамы. – Дом моих родителей сгорел дотла, алтарь Предка был практически разрушен, а сам Девятый едва не попался в ловушку Мангекё Обито. Как, по-твоему, он ещё мог выжить, настолько ослабнув?
– Но я думал…
– Что это Наруто, да?! Ха! – таки выдергивает ладонь, опять скрещивая руки на груди, обороняясь. Своей сущностью и всем своим омежьим существом. Обороняясь от вязи плетения его альфьей сущности. – Ему десять лет было, Итачи! Какая нахрен сущность в ребёнке?! Он даже особью ещё себя не осязал!
– Но ты же не преемник… – бормочет озадаченно, всматриваясь в глаза омеги с вертикальным зрачком и видя в глубине этого трепещущего взгляда безудержный огонь, плетущий стебли и листья подле бутонов вязи. – Ты не смог бы принять его силу в себя, в свое сосредоточие, и при этом не погибнуть.
– Я же сказал, что Девятый сильно ослаб, – отворачивается, закусывая губу. Снова пытается скрыть слабость, не понимая, что он ни осуждать, ни тем более высмеивать его не будет. – К тому же, не так уж на отлично я и справился. Сам же видел, что сделал с моим телом огонь Бездны.
– Дей, – подавляя сопротивление, привлекает омегу к себе, – и это причина? Всего лишь шрамы? – для него – мелочь. Он любит не из-за чего-то и даже не почему-то, хотя… Потому, что это просто Дей. Вредная омега, заставившая его сердце биться чаще, а сущность покинуть мрак собственной клетки и расправить крылья. Омега, ради которой он готов… Даже Предки, наверное, не знают, какие испытания, миги радости и невзгод им уготованы, но Итачи сентиментально-глупо верит, что их чувства и связь смогут преодолеть всё. Наверное, это какая-то особая романтика отношений. Такая же, цветочная, как и рисунок плетения их связи.
– А что, нет? – омега трепещет в его руках: то упирается кулачками в грудь, отталкивая, то цепляется за футболку, прижимаясь ещё ближе и вдыхая его запах. А он, альфа, падает в омут гона. Обагренного алым, слепящего золотом и обнимающего тьмой – удивительное и завораживающее плетение, пульсирующее вокруг них единым ореолом. – Я ведь не невинный цветок, – утыкается лицом ему в грудь, – и только Акасуна не брезговал к ним прикасаться.
– Замолчи, – рычит и шепчет. – Ни слова больше об этом альфе…
– Тогда давай о погоде, – вздыхает, так и не отпустив. – Иначе я даже не представляю, чем ещё обуздать этот порыв впиться клыками в твою шею.
Итачи медленно выдыхает. Понимает ли Узумаки Дейдара, что именно сейчас испытывает альфа, готовый поставить и принять в ответ метку? Его разрывает в клочья. Тьмой и пламенем. Она заполняет комнату, сгущает краски, ласкает вздрагивающую омегу, сплетаясь с золотом её сущностного света. Обвивается вокруг хрупкого тела, вьётся по росчерку шрамов, выжигая печати сущностной вязи.
– Итачи… – шепчет Дей. Второе сердцебиение лишь на долю секунды не поспевает за первым. Сбивается и теряет свой ритм. Пропускает удар, чтобы с новым, сильным и мощным, забиться в такт маленькому, трепещущему сердечку.
Грудь обжигают поцелуи. Прямо так, через ткань. Острые зубы прихватывают горошину соска. Коготки впиваются в предплечья. Воздух насыщается ароматом крови. Сущность внутри расправляет крылья на всю их мощь, и алая тьма поглощает, обнажая инстинкты, уставшие мириться с упрямой глупостью.
– Дей… – они падают на постель. Даже не касаясь друг друга, чувствуют тёмный, бушующий жар близости. Нарочито не касаются обнажённых участков. Сминают ткань одежды друг друга, соприкасаясь лишь пылающими, сухими губами и переплетёнными в плотный замок пальцами. А над ними, клубясь, распускаются цветы тьмы. – Мой Дей… Люблю тебя, – шепчет на аккуратное ушко, перебирая шёлковое золото волос.
– Оставь сантименты, Учиха, – омега выгибается, соблазнённый тяжестью его крепкого тела. Сдирает с него футболку. Итачи же лихорадочно шарит дрожащими руками по халату, путаясь в концах пояса, рукавах, полах, и с трепетным благоговением прикасаясь к нежной, мягкой коже, аккуратно и нежно огибая каждый шрам. – Сперва уйми этот жар, а после я охотно выслушаю все нежности, глупости и даже дифирамбы в мою честь.
– Ты беспощаден, – осторожные ласки сменяют поцелуи-укусы. Болезненные и шальные. Клыки ранят нежную кожу губ. Он смакует багряные капельки, следуя за юрким язычком, собирающим их первым и заманивающим в жаркий ротик. – Соблазняешь и даже не краснеешь, – пальцы с нажимом скользят по влажному бедру и сразу же, без церемоний, как и просит омега, проникают в скользкую, тугую дырочку.
– Не соблазняю… заманиваю, – со стоном. Глубоким и чувственным. Сперва закатывая глаза от удовольствия, а после шкодливо приоткрывая один. Пушистый хвост почти ласково, играючи скользит по бедру альфы, касаясь налитой плоти и медленно-медленно начиная ласкать её через ткань. – В свою омежью петлю.
Тьма обрушивается на них, расплёскивая золото и завиваясь в тугие косы. Словно бичи, она сечёт тела, проникая под кожу и устремляясь к сосредоточию. Сталкивается с колыбелью огня Бездны, обращаясь лавой распустившихся цветов. А они, целуясь до боли в губах, срываются с кромки. Прямо в пропасть. Падают, не спеша расправлять крылья. Наслаждаясь грохотом Бездны в ушах и ощущением невесомости мрака.
Быстро и спешно. Урывками. Стонами. Поцелуями. Омега срывается цепочкой стонов наслаждения, а он шепчет на ушко что-то нежное и успокаивающее. Целует пылающие краской щеки, искусанные губы и доверчиво подставленную шею. Ласкает острые соски, твердеющие прямо на его языке, и собирает капельки омежьего аромата. Отмахивается от назойливого хвоста, щекочущего бока, живот и бедра, подогревая возбуждение. Подушечками пальцев скользит по виткам печатей тьмы, под которыми пульсирует негасимый огонь.
Омега горячий и влажный. Податливый и ласкающийся. Настойчивый и опасный. То агрессивно барахтается под ним, то забвенно шепчет его имя.
Они фыркают и смеются, когда Дей пытается стянуть с него до этого приспущенные штаны ступнями, прижимаясь всем телом и не желая отпускать ни на секунду. Альфа порыкивает на свою омегу, путаясь в джинсах и задыхаясь от прикосновения острого язычка к налитой плоти. Лишь на миг с силой сжимает золотистые волосы, позволяя губкам скользнуть до самого основания, а горячим и влажным пальчикам сжать тугие, поджавшиеся яйца. А после снова опрокидывает на постель, чтобы ловить точёные ножки и целовать каждый пальчик, спускаясь по шёлковой коже к липким от смазки бёдрам.
Омега отбрыкивается и переворачивается на живот. Выпячивает попку и мурлычет, пряча свою сущностную форму.
– И ты хочешь сказать, что не создан для меня? – влажная грудь касается покрытой испариной спины. Шепчет на ушко, медленно, на выдохе, входя в податливое тело. Горячие, пульсирующие мышцы плотно сжимают его плоть, а все тело альфы покалывает сотней иголок, словно набивая, а не выплетая вязь. – Что мы не две половинки единого?
– Я… – омега запрокидывает голову, задыхаясь. Пушистые ресницы трепещут, а алые губы беззвучно шепчут. Жадный и ненасытный. Дейдара хочет его всего и сразу. Мужчину и альфу.
– Твоя сущность приняла вязь моей, – обращается к раскрывшемуся, словно полуночный цветок, сосредоточию омеги. – На твоем теле моя метка, – целует каждый темный виток на изогнутой спинке, по цепочке позвоночника и на острых крыльях лопаток. – Твое чрево примет моё семя, – прижимает ладонь к напряжённому животу и с силой подается вперед. До основания, покалывающего от растущего узла. Меняя угол проникновения и срывая с распахнутых губ сладостный стон. – И ты родишь мне сына, Дей. Наследника и преемника, – наклоняется, снова шепча на ушко. – Ты всецело принадлежишь мне, любовь моя.
