Текст книги "И оживут слова, часть I (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

– Велена дома? – спрашиваю я в ответ, и в этот момент до меня доходит, что это не сон. Не совсем сон. Это прошлое. И я – Всемила.

Я смотрела глазами Всемилы на напряженное лицо Альгидраса и при этом испытывала почти мистический ужас от того, что я впервые вижу реальное прошлое Всемилы и Альгидраса. До этого об Альгидрасе я не знала вообще ничего, кроме сказанного свирцами и им самим. О Всемиле же только то, как она умерла.

– А что нужно? – меж тем спрашивает Альгидрас.

– Я уже спросила, что нужно. Велена дома? – голос Всемилы звучит требовательно.

Но странное дело – это мой голос. Только с другими интонациями. Не мудрено, что никто здесь не заподозрил обман. Внешность, голос…

– Нет. К Славогору ушла.

Альгидрас стоит на крыльце, одной рукой придерживая на плече распахнутую куртку, а другой вцепившись в поручень. Мне приходится смотреть на него снизу вверх. Думаю, Всемилу это раздражает.

Я начинаю уверенно подниматься по ступеням. Альгидрас в напряжении замирает. Я подхожу вплотную и останавливаюсь на ступени ниже него.

– Куда ты? – устало спрашивает он.

– В дом! Застыла.

– Не нужно, Всемила. Радим злиться будет.

– Ну, это если ты меня обидишь. А ты обидишь?

– А это уж как ты ему расскажешь, – устало откликается Альгидрас и, резко развернувшись, уходит в дом. Дверь хлопает.

Я иду следом и распахиваю тяжелую дверь. В сенях темно, но я точно знаю, где здесь что стоит, поэтому спокойно иду через сени к прикрытой двери.

В комнате топится печь и прислонившись к ней плечом стоит Альгидрас.

– Озяб? – в голосе Всемилы слышится насмешка.

– Зачем ты пришла?

– Замириться с тобой хочу.

Мне и самой не нравится, как это звучит. Насквозь фальшиво. Альгидрас это тоже понимает. Он усмехается и трет подбородок о плечо, словно о чем-то раздумывая. Я жду, что он ответит, но он молчит.

– Расскажи мне о Той, что не с людьми, – внезапно говорит Всемила, и Альгидрас, наклонившийся поднять котенка, замирает.

– Зачем?

– Мне страшно, Олег, – голос Всемилы звучит устало. – Голос… Он всегда зовет. И никто, кроме Радима, не удержит. А ты вон все покои им узорами изрезал. Глядишь, ваши хванские Боги смилуются над Златкой да пошлют ей дитя. Узоры же для этого, да? – Всемила говорит скороговоркой, и Альгидрас, напряженно слушающий ее речь, даже не успевает ни кивнуть, ни мотнуть головой. – И появится у них дитя. А Голос меня совсем заберет.

Я чувствую отголоски глухой безотчетной тоски. Даже не страха. Хотя после этих слов и после того, как Альгидрас рассказывал о приступах Всемилы, я думала что страх – это единственное, что она должна испытывать. Но нет. Видимо, это было с ней так давно, что страх уже прошел, остались тоска и безысходность.

– Что за Голос? – Альгидрас внимательно смотрит мне в глаза, и это раздражает. Причем не только меня, но и Всемилу. В этот момент я могу чувствовать эмоции нас обеих. Странное ощущение.

– Голос, – горько говорит Всемила и начинает разматывать пуховый платок.

Мои руки привычно касаются мягкого пуха, расстегивают деревянные пуговицы. Я вижу, что Альгидрас нервничает, наблюдая за тем, как раздевается Всемила. С чего бы? Но сама Всемила этого не замечает. Ей просто душно.

– Голос, – задумчиво повторяет она. – Он всегда рядом. Только и ждет, когда Радим отвернется. Он кричит. Всегда кричит!

Я обхватываю себя за плечи.

Альгидрас опускает котенка на пол и тоже обхватывает себя за плечи, он смотрит на Всемилу исподлобья и осторожно спрашивает:

– Что он кричит?

– Моей будешь, – шепчет Всемила, глядя на то, как полыхает в печи огонь.

– Всегда одно и то же? – негромко спрашивает Альгидрас.

Всемила устало кивает и озирается по сторонам. Я мимоходом отмечаю скатерть на столе, расшитую красными цветами, глиняный горшок на подоконнике, вязаную занавеску. Все это скользит перед взором Всемилы словно в замедленной съемке, и я чувствую, что ее мир меняется. На смену усталости приходит страх, привычный, неотвратимый.

– Вот и сейчас он придет, – слышится усталый голос Всемилы, и я не узнаю его. Никогда не думала, что мой собственный голос может звучать так надтреснуто и бесцветно.

Краем глаза я замечаю резкое движение. Альгидрас бросается к полкам и начинает судорожно переставлять глиняные горшки.

Всемила равнодушно наблюдает за его действиями. В этот момент он ей не интересен, его уже почти нет в ее мире. Мой же разум лихорадочно цепляется за происходящее. Я вглядываюсь в спину Альгидраса, пытаясь понять, успеть запомнить, не упустить что-то важное.

Наконец он оборачивается и так же быстро бросается к печи, голыми руками скидывает крышку с котла, стоящего с краю. Из котла валит пар, и Альгидрас зачерпывает прихваченной по пути кружкой кипящую воду. Вода выплескивается ему на руки, но он не издает ни звука, лишь коротко вздрагивает.

– Что ты делаешь? – равнодушно спрашивает Всемила.

– Все хорошо будет, – невпопад отвечает Альгидрас на еле понятном словенском. Потом быстро засыпает в кружку несколько щепоток травы. Я уже понимаю, что он делает. Всемила, кажется, тоже.

– Так то твой отвар. Дурной запах, – едва слышно говорит она и оседает на пол.

Я смотрю на Альгидраса снизу вверх. У него закушена губа и наморщен лоб. Он сжимает в руке кружку с горячим отваром.

– Сейчас. Нужно чуть-чуть настоять, – выговаривает он, отчаянно вглядываясь в лицо Всемилы.

– Ненавижу тебя, – вдруг говорит Всемила, и голос ее крепнет. – Что тебе стоило сдохнуть там, в море? На что ты приехал?! Резьба твоя проклятая. Кто дозволял тебе вмешиваться в волю наших Богов и гневить их своими? Не должно у них детей быть, слышишь?!

Последние слова Всемила выкрикивает, и я отчетливо слышу шум в ушах. Альгидрас с отчаянием заглядывает в кружку, а потом бросается в угол комнаты, где подвешен глиняный кувшин. Он быстро доливает в кружку воды из кувшина, не обращая внимания на то, что вода льется мимо. На полу растекается лужа, к которой тут же подбегает дымчатый котенок.

– Выпей, – Альгидрас присаживается на корточки и протягивает кружку.

– Не буду!

– Всемила, выпей! Лучше будет. Голос уйдет.

– Не уйдет! Он никогда не уйдет! Радим! – я едва не глохну от истошного крика Всемилы.

Альгидрас же резко подается вперед и крепко хватает Всемилу за подбородок, раскрывая ей рот. Отвар льется по подбородку, стекает Всемиле на грудь, на колени, на руки. Я не чувствую запаха в этом сне-реальности, но чувствую, что отвар горячий: он обжигает губы и язык. Всемила делает несколько глотков и наконец отталкивает кружку. Кружка отлетает к скамье и раскалывается на две почти равные части. Остатки отвара разливаются по полу, но это все неважно. Важно то, что Всемила резко подается вперед и вцепляется в плечо Альгидраса.

– Ненавижу! Ненавижу! – как заведенная повторяет она.

Альгидрас не пытается ее оттолкнуть. Наоборот, он приговаривает, что все будет хорошо, гладит волосы Всемилы. Он не отталкивает ее даже тогда, когда бледная девичья рука со скрюченными пальцами вцепляется в его лицо, оставляя на щеке и подбородке кровавые полосы. Он просто прижимает эту руку к своему плечу и начинает что-то говорить по-хвански. Его речь монотонна и напевна, и я сразу понимаю, что это то ли молитва, то ли заговор. На какую-то безумную секунду мне кажется, что все обошлось, что хванские Боги смилостивятся и помогут. Но мир становится все менее реальным, словно разбиваясь на фрагменты. Белые пальцы Всемилы, намертво вцепившиеся в плечо Альгидраса, его рука с красными следами от кипятка, прижимающая эти пальцы к смятой ткани рубахи, кровавые полосы на щеке, зажмуренные глаза и наморщенный лоб… Все это тускнеет, растворяется, и накатывает безотчетный ужас, в котором четко звучит безумный мужской голос: “Моей будешь!”

И я всхлипываю вместе со Всемилой, мечтая, чтобы все это поскорее закончилось, и в тоже же время понимая, что голос мне смутно знаком. Я где-то уже его слышала. Только говорил он совсем другие слова.

А потом все укрывает чернота, в которой зловеще и жутко звучит пророческое “моей будешь”, перекрывая хванскую молитву-заговор.

Кажется, я едва успеваю вздохнуть, как картинка меняется.

Я в доме Добронеги. На этот раз я смотрю на происходящее будто со стороны. В деревянном детском стуле сидит темноволосая и зеленоглазая девочка. Я сразу узнаю ее по своим детским фотографиям. Передо мной маленькая Всемила. Ей года три, может, чуть больше. Она вся перемазана кашей и явно не хочет есть: хохочет и уворачивается от маленькой деревянной ложки. Добронега поет ей веселые потешки, каждая из которых заканчивается словом “ам”. Каждое “ам” Добронега произносит звонким голосом и открывает рот сама. Я с интересом рассматриваю мать Радима. Она очень красивая, хотя выглядит уставшей. Тугие черные косы струятся по спине почти до пояса. На ней простое домашнее платье со скромной вышивкой по рукавам и вороту. Я оглядываюсь по сторонам, желая увидеть Радима. Это же невероятно интересно – увидеть мальчика, который вырос в могучего воина, чьей воли слушается вся Свирь.

Но Радима нет. Добронега со Всемилой одни. Я оглядываю комнату, отмечая, что здесь другой стол и лавки. На печи узор, которого нет сейчас. Едва я успеваю отметить детали, как все резко меняется. Дверь с грохотом распахивается, и в комнату врывается молодой мужчина. Синие глаза лихорадочно блестят, и я не сразу узнаю князя Любима. Он здесь намного моложе. На нем нарядная рубаха, на поясе кинжал. Я мимоходом думаю, что пятнадцать лет назад он уже был похож на настоящего правителя. За таким идут люди, такого слушаются беспрекословно и такому не отказывают.

Он резко останавливается, едва переступив порог, и мне хочется отшатнуться, но я словно приросла к полу. Мне становится дико страшно, но все что я могу сделать, – просто напомнить себе: это все сон. Только сон. Я ничего не могу изменить. И он закончится. Не может не закончиться.

Любим напряженно улыбается и протягивает Добронеге руку ладонью вверх, даже не взглянув на Всемилу.

Добронега, вскочившая со стула при появлении князя, несколько мгновений смотрит на его ладонь. Мимолетное недоумение в ее взгляде исчезает, сменяясь сначала растерянностью, а потом решимостью. Она медленно поднимает взгляд от протянутой руки к лицу князя. Делает шаг к стульчику, словно загораживая Всемилу, и медленно качает головой.

– Отказываешь?! Князю?! – по красивому лицу Любима точно судорога проходит.

Добронега быстро вынимает Всемилу из стула и прижав ее к себе отступает к печи. Я вдруг понимаю, чего хочет князь, и не могу не восхититься смелостью Добронеги. Князь в своем праве войти в любой дом и взять то, что понраву. Так здесь говорили?

Добронега молчит, только снова качает головой. И тут Любим срывается на дикий, безумный крик:

– Все равно моей будешь! Слышишь?! Моей будешь!

Он бросается к Добронеге, которая, вздрогнув, отступает еще дальше, прижимая к себе Всемилу, зашедшуюся плачем от крика князя. В комнату кто-то вбегает и виснет на плечах князя, и я узнаю Улеба. Любим отмахивается, пытается оттолкнуть Улеба, но тот вцепился в его плечи мертвой хваткой. Он кричит, пытаясь перекрыть плач Всемилы:

– Остановись, князь! Вся Свирь встанет!

Князь разом перестает вырываться. В комнату вбегают люди в синей форме. Они оттаскивают Улеба, сбивают его на пол. Я хочу зажмуриться, чтобы не видеть жестокой расправы, но князь несколько мгновений смотрит на вырывающегося из жестких рук Улеба, а потом делает воинам знак. Те отступают в сторону, и тут в комнату вбегает мужчина, очень похожий на Радима. Я понимаю, что это воевода Свири. Он окидывает быстрым взглядом комнату: жену с плачущей дочерью, скорчившегося на полу Улеба, взбудораженных потасовкой воинов князя, и поворачивается к Любиму. Князь не смотрит на воеводу. Он словно намеренно поворачивается к тому спиной, будто провоцируя на предательский удар, и мне даже сложно представить, чего стоит отцу Радима сдержаться в тот момент. Любим кивает своим воинам, и те, переглянувшись, выходят из комнаты. Князь переводит взгляд на Добронегу и говорит очень спокойно, даже не повышая голоса:

– Либо моей будешь, либо вдовий наряд примеришь.

И почему-то даже плач Всемилы не перекрывает эти страшные слова.

Я с ужасом смотрю на Добронегу. Та быстро гладит Всемилу по растрепанным волосам, пытаясь успокоить, и на миг мне кажется, что она шагнет к князю. Не может не шагнуть. Я бы на ее месте так и поступила, потому что эта угроза не пустой звук. Но Добронега переводит взгляд на тяжело дышащего Всеслава. Тот не смотрит на жену. Он прожигает ненавидящим взглядом спину князя Любима. И ничего не говорит в ответ. Вместо него это делает с трудом поднявшийся с пола Улеб:

– Злое ты задумал, князь, – качает головой Улеб, растирая плечо. – Вся Свирь встанет.

Князь еще мгновение смотрит на Добронегу, а потом быстро выходит из комнаты. Грохота захлопнувшейся двери почти не слышно. Все заглушают плач Всемилы и пение Добронеги, пытающейся успокоить ребенка. Всеслав смотрит на жену и дочь, и я вижу в его глазах отчаяние и вину. Улеб выходит, оставляя воеводу с семьей. Картинка тускнеет, словно идет рябью, а я едва успеваю подумать, что все обошлось, когда осознаю, что уже слышала этот голос. Голос, который будет преследовать Всемилу всю ее жизнь.

Я резко села на постели и уставилась в противоположную стену. Мое сердце бешено колотилось в груди, и единственное, чего мне хотелось, – зажмуриться и никогда не видеть того, что я увидела сегодня.

Всемила не родилась такой. Господи! Как все просто и страшно. Вот почему Добронега ненавидит князя! Вот кто сделал Всемилу такой… Знает ли об этом Радим? Наверное, нет, иначе не смог бы простить подобного князю. Даже за Злату в своей жизни. Меня трясло, словно в ознобе, хотя ночь стояла теплая. Страшно… страшно… Как же страшно. Бедная Всемила. Какая же глухая, безнадежная тоска жила в ней все эти годы. Ведь она говорила, что Голос приходит всегда. А еще она панически боялась, что у брата появится ребенок и заберет у нее Радима. А Альгидрас что-то делал. Узоры? Хванские заговоры? Кажется, здесь было что-то важное. Хванские узоры… Резьба… Что-то не давало мне покоя, настойчиво вертясь на краю сознания. Нужно будет при первой возможности рассмотреть узоры получше. Может, если я буду обращать внимание на такие мелочи, пойму что-то важное? Впрочем, судя по всему, боялась Всемила напрасно. Никакие узоры не помогли Злате стать матерью.

Итак, что получается? Я ожидала, что мне приснятся Миролюб и князь. Я хотела узнать больше о них, о синеглазом мальчике из видения. В первую ночь мне помешал отвар, а сейчас… Что случилось сейчас? Ведь раньше это работало безотказно. Мне нужно было просто успокоиться и подумать о человеке, о котором я хотела что-то узнать. И все получалось. Сегодня же я впервые увидела что-то из прошлого не только Всемилы, но и Альгидраса. Почему? Что изменилось? Почему не сработала привычная схема? Я чувствовала, что очень важно это понять. Я попыталась подумать, что стало новым. Новым стало мое знание о Прядущих. Разговор с Альгидрасом. Эти знания как-то нарушили привычную схему. Да как же это все работает?! Я поняла, что распри распрями, а первое, что я сделаю утром, расскажу обо всем Альгидрасу. Ведь он спрашивал, вижу ли я его? И выяснилось, что мы не просто не видим друг друга, мы еще и не видим Всемилу. И тут вдруг…

До утра я так и не сомкнула глаз, перебирая в памяти обрывки снов-воспоминаний.

Когда Добронега вышла со своей половины и начала заниматься домашними делами, я выбралась из постели, чувствуя себя полностью разбитой и больной. Начинался еще один день бесконечных загадок.

За завтраком я пыталась придумать предлог навестить Альгидраса и понимала, что ничего не получается. К тому же выход на улицу в одиночестве мне теперь был заказан. Что же делать?

Однако все неожиданно разрешилось с приходом Златы. Я как раз вычесывала Серого, привязав его к крюку, вбитому в стену бани. Не таскать же воду от бани до будки через весь двор! В моих планах стояло помыть мохнатого грязнулю, который повадился рыть огромные ямы во дворе. Была еще, конечно, колодезная вода, но я решила, что Серый может простудиться, если поливать его ледяной водой. Поэтому для мытья и решила использовать остывшую воду из бани. Все ж не так холодно.

Появление Златы нарушило мои планы. Я помахала в ответ на ее приветствие и поначалу хотела продолжить начатое, потому что Злата все ж не Радим и вряд ли организует мне встречу с Альгидрасом, раз уж пришла одна. Злата же, о чем-то переговорив с Добронегой, направилась ко мне. На ней было надето нарядное платье, и выглядела она взволнованной и радостной, будто собиралась на праздник.

– Наряжайся скорее. Базар сегодня последний день. Не то с хлопотами этими так и не попадем.

Только тут я вспомнила, что Добронега несколько дней назад, еще до нападения на Радима, говорила, что приплыли купцы с Севера. Я этой новости не придала значения, потому что было непохоже, что это как-то меня затронет. Потом приехал князь и все завертелось. А вот теперь Злата пояснила, что завтра купцы уже уплывают и Радим велел хоть в последний день себя чем-нибудь побаловать.

Я быстро отвязала Cерого и отвела его на место, отметив про себя, что бедолага остался наполовину лохматым и вовсе немытым, и помчалась в дом переодеваться. Я уже лихо ориентировалась в вещах Всемилы и довольно быстро выбрала в меру нарядное платье, чем-то похожее на Златино. Повязала голову вышитой лентой, мазнула за ушами и запястья маслом из фиала, некстати подумав о реакции Альгидраса на этот запах, и бросилась за Златой. И только на крыльце, взглянув на ожидавшую меня золовку, вдруг поняла, что у меня нет денег, и я понятия не имею, где их взять. Добронеги не было видно.

– Злат, а деньги… – неуверенно протянула я и привычно испугалась, что могу себя выдать.

Но Злата ничуть не смутилась и протянула мне кожаный мешочек.

– Радимушка передал. Велел себя побаловать и купить, на что глаз ляжет. А Добронега просила купить траву от грудной жабы.

– Спасибо.

Я улыбнулась, принимая кошель, и подумала, что у меня впереди несколько часов со Златой. Глядишь, что-нибудь придумаю. Только бы как-то незаметно выяснить, что за трава такая от грудной жабы…

Злата рассказывала о своей матери. Еще вчера я узнала, что ее зовут Милонега и что она отменная вышивальщица. Я с интересом слушала, пытаясь представить себе в красках жизнь княгини. Только по рассказам Златы получалось, что не слишком эта жизнь отличалась от жизни той же Добронеги или Златы. Да любой другой замужней женщины. Рукоделие, домашние хлопоты и вечное ожидание мужа.

Злата переключилась на истории их с Миролюбом детства, и я узнала, что у них есть еще четыре старшие сестры, а Миролюб самый младший в семье. И выходило по всем рассказам Златы, что добрее и милее Миролюба нет человека в целом свете. Разве что Радимушка.

Верить ли словам Златы? Верить ли Миролюбу?

Скоро оказалось, что базар находится вовсе не в Свири, а на полпути к соседней деревне. У дальних ворот к нам подошли два дружинника в красных плащах – свирские воины по-прежнему были одеты в парадную форму в честь приезда князя – и сообщили, что они проводят нас до базара. Воевода велел. Я ожидала, что Злата насторожится. Но та весело поздоровалась с провожатыми, сообщила, что сами виноваты – понесут до Свири тяжелые котомки, и так с шутками и улыбками мы вышли за ворота. Оказалось, что до базара идти километра три. Дорога прошла незаметно, потому что мы со Златой весело болтали ни о чем, периодически отставая от наших провожатых, то, чтобы рассмотреть огромного ворона, то умыться в ручье. Провожатые порой не сразу это замечали и приходилось их окликать. Хороша охрана. Правда что ли для того, чтобы сумки назад нести?

Базар оглушил смехом, криками и дикой суетой. Я ожидала, что здесь будет пара-тройка развалов, но размеры торга меня поразили. То тут, то там словенская речь перемежалась с иностранной или же была украшена сильными акцентами. Пестрые ткани, ярко раскрашенная посуда, украшения, сладости. Глаза разбежались, и я нерешительно остановилась.

Злата этого, кажется, даже не заметила. Договорилась с воинами, где они должны нас ждать, и, ловко подхватив меня под локоть, направилась в гущу базара.

Я никогда не любила рынки. Меня всегда напрягала толпа незнакомых орущих людей, и мысль о том, что я смогу немного развеяться, растаяла без следа. Этот базар напрягал особенно. Прежде всего тем, что я здесь совсем не ориентировалась. Я прижала к себе кошель, справедливо рассудив, что любой рынок – это мелкие воришки, а проверять на себе, так ли это, совсем не хотелось. Злата переходила от прилавка к прилавку, трогая ткани, улыбаясь торговцам. Кого-то приветствовала по имени, с кем-то знакомилась. Я шла следом, стараясь не отстать, и прилежно скользила взглядом по прилавкам, даже не задумываясь о том, что бы что-то купить. Я ведь понятия не имела, сколько денег дал мне Радим и сколько что тут может стоить. Вот выберу ткань какую-нибудь, а окажется, что мне и на маленький лоскуток не хватит. И мне неловко будет, и Радиму потом. И насколько вообще уместно тут тратить деньги? Для себя я решила, что куплю что-то следом за Златой. А деньги останутся – и хорошо. Мало ли как тут все обернется. Деньги никогда не помешают.

Злата остановилась у прилавка с браслетами. Перебирая кованые браслеты с вставленными в узоры камнями, Злата то и дело спрашивала мое мнене. Честно признаться, ни один из них мне не понравился, но, видя воодушевление Златы, я старалась помочь ей с выбором. И даже присмотрела небольшой браслет себе. На удивление, стоил он совсем малой части денег, выданных Радимом. Я подумала, были ли это обычные траты для Всемилы или Радим выдал столько денег, чтобы порадовать сестру после плена?

Купив браслеты, мы распрощались с торговцем, и я вспомнила о просьбе Добронеги.

– Злат, мне еще травы нужны!

– Травы вон там, – махнула рукой Злата куда-то влево, в сторону прилавков, видневшихся за рядом, от которого шел одурящий запах каких-то специй, – я пока кувшины посмотрю. Подходи потом.

Увидев, что я нерешительно кошусь на толпу, прикидывая, как же купить что-то самой, Злата улыбнулась:

– Там Олег вон как раз. Надо будет его домой с собой позвать.

Олег? Это уже интересно. Я кивнула Злате и, задержав дыхание, почти бегом рванула мимо остро пахнущих специй. Добежав до прилавка с травами, я остановилась и принялась отыскивать взглядом Альгидраса. Увидела знакомую фигуру, вспомнила как мы в последний раз расстались, тяжело вздохнула и напомнила себе о решении вести себя серьезно и не распыляться на мелочи.

Я подошла к хванцу, заворачивавшему в льняную тряпицу cвязку трав, и уже было открыла рот поздороваться, но вместо этого звонко чихнула. Проклятые специи! Альгидрас дернулся и резко обернулся.

– Извини. Специи, – пожаловалась я, указав на ряд за спиной.

Альгидрас проследил за моим взглядом и молча кивнул.

– Прости за вчерашнее, – быстро сказала я, напоминая себе, что теперь мы говорим только о деле, а значит нужно быстрее покончить c недоразумениями.

Альгидрас снова кивнул. Я подождала, что он скажет, но он просто смотрел на меня, ожидая продолжения. Ну что ж. Меня это больше не задевает. Нужно только почаще себе об этом напоминать.

– Мне нужна помощь. Добронега просила купить травы от грудной жабы, – я подалась к хванцу и зашептала: – Я понятия не имею, что это такое и сколько может стоить. Радим дал денег на подарки. И я не знаю, что мне делать.

Ожидала, что Альгидрас отстранится, скажет что-то не слишком приятное или промолчит, как до этого. В конце концов, вчера мы расстались не в лучших отношениях. Но он меня удивил: быстро оглядел прилавок, выбрал траву и потянулся к кошелю на поясе.

– Нет. Слушай, – я перехватила его запястье, – я заплачу сама. Ты только помоги с деньгами.

Альгидрас мельком взглянул на меня, что-то сказал торговцу на незнакомом языке и протянул руку за моим кошелем. Я безропотно отдала. Альгидрас расплатился из выданных мне денег, передал мне сверток с травой и потянул в сторону от прилавков.

– Меня там Злата ждет, – опасливо сказала я. – Она тебя еще домой позвать хотела.

– Хорошо. Смотри, – Альгидрас остановился чуть в стороне от прилавков, где не толкался народ, и развязал мой кошель. – Самая мелкая монета: вот эта. На нее можно купить что-то из сладостей, нитки, детские колечки. Вот эта – самая большая. Что-то из посуды можно купить. Наконечники к стрелам, кинжалы. О тканях не знаю, – наморщил нос Альгидрас, – об украшениях тоже.

Я усмехнулась. Забавно. Правда. Откуда ему в женских штучках разбираться?

– Спасибо. Я поняла. А у меня много денег вообще?

– Много, – серьезно сказал Альгидрас. – Можешь купить почти все, что захочешь. Кроме разве что коня и чего-то тяжелого из оружия.

– Вряд ли я захочу купить коня или оружие.

Альгидрас не отреагировал на шутку. Посмотрел мне в глаза:

– И еще. Ты сестра воеводы. Ни воевода, ни его семья на базаре не торгуются. Им должны сразу давать хорошую цену. Честно, дают не всегда, но торговаться не нужно. Запомни. Не то осрамишь Радима.

Я подумала, что Злата и правда не торговалась и платила столько, сколько говорили.

– А откуда они знают, что мы семья воеводы?

– По одежде, – чуть удивленно ответил Альгидрас, и я поставила себе на заметку приcмотреться к знакам отличия на одежде.

– Не волнуйся. Я торговаться все равно не умею. Спасибо.

Он кивнул.

– Ой, а Добронеге что лучше будет купить? – спохватилась я.

Возвращаться без подарка мне показалось неловко.

– Э-э-э, шаль? – неуверенно сказал Альгидрас.

– Понятно, – возвела я глаза к небу. – Сама разберусь. Меня там Злата ждет. Пойдешь со мной?

Альгидрас, кажется, сомневался.

– Все спросила?

– Не совсем, – призналась я. – Я хотела еще поговорить. Мне сегодня снилось прошлое Всемилы.

Альгидрас быстро посмотрел по сторонам и прошептал:

– Здесь везде уши. После. Я еще у трав побуду. Ты иди к Злате. Может, сможем по пути домой поговорить. Если Злата с кем другим пойдет.

– С нами дружинники пошли, – вздохнула я.

– Если буду возвращаться с вами, их отпустить можно.

Он что, серьезно? Он? В роли охранника? Впрочем, там охрана тоже была хоть куда. Шли, своими делами занимались.

– Иди к Злате, – напомнил Альгидрас.

Я снова вздохнула, понимая, что он прав. Что ж, к Злате так к Злате.

Я отыскала Злату не у прилавка с кувшинами, а чуть в стороне. Вид у нее был испуганный.

– Что случилось? – спросила я.

– Тот человек, – Злата указала в сторону чернобородого купца в нарядном халате, – говорит, будто у него священные диковины с острова хванов.

– И? – не поняла я.

– Да как же! С земли же Олега. Коль не врет, так там что-то уцелело, а он после у кого-то перекупил.

Злата вдруг словно опомнилась и посмотрела на меня почти извиняющимся взглядом. Ах да. Предполагается, что это не для моих ушей. Да плевать мне. Злата в последнее время ведет себя со мной гораздо свободнее и, кажется, сама не осознает этого. Будем пользоваться.

– А Олег знает? – спросила я.

– Не знаю, – пробормотала Злата, разглядывая купца. – И сказать бы, да ну как душу растревожим попусту.

– А если не попусту? Если там что-то важное ему? Тогда надо сказать, верно?

– Верно-то верно, только…

Было видно, что Злата сомневается. Для меня вопрос был ясным. Нужно сказать Альгидрасу, а он сам решит, важно для него это или нет.

– Ладно, – решилась Злата, – пошли. Где ты его оставила?

Альгидраса мы нашли там же: у прилавка с травами. Он о чем-то оживленно беседовал с торговцем на незнакомом языке. Увидев Злату, прервал разговор, что-то сказав торговцу напоследок, и подошел к нам. Со Златой он поздоровался в разы сердечнее. Впрочем… со мной он не поздоровался вовсе. Ну и ладно. Мне все равно.

Злата говорила о том о сем и все тянула с рассказом про купца. Мне даже пришлось дернуть ее за рукав. Альгидрас посмотрел на меня с удивлением. Злата же страдальчески вздохнула.

– Олеженька, – наконец заговорила она ласково.

Альгидрас тотчас же напрягся. Я почти физически это ощутила. Как вчера! Я опять чувствовала его эмоции!

– Там купец, – меж тем продолжила Злата, потом запнулась и спросила: – Ты весь базар обошел?

– Нет, – осторожно ответил Альгидрас. – Я только за травами хожу да на оружейные ряды – сама знаешь. И коли кто из свирцев помочь просит, когда не понимают купцов.

– Там купец есть, – повторила Злата и беспомощно оглянулась на меня. Альгидрас тоже на меня посмотрел.

– Там купец, – глупо повторила я, понимая, что фраза какая-то заколдованная. – Он говорит, что торгует диковинками с твоего острова. Ну, то есть с острова… хванов.

После моих слов наступила тишина. Вернее многоголосье базара продолжало звенеть в воздухе, но мы его больше не замечали. Альгидрас перестал дышать, мы со Златой тоже.

– Где? – его голос прозвучал едва слышно.

– Там. За кувшинами, – махнула рукой Злата.

Альгидрас сдвинул меня в сторону, точно ширму, и почти побежал в указанную сторону. Мы со Златой переглянулись и бросились следом, пробираясь сквозь толпу. Когда мы добрались до прилавка, то увидели, что Альгидрас стоит у разложенных вещей и безостановочно скользит пальцами по чему-то деревянному. Купец что-то медленно рассказывал. Альгидрас то и дело переспрашивал. Я подошла ближе и рассмотрела, что перед Альгидрасом лежит небольшая лошадиная голова, вырезанная из дерева. Она заканчивалась неровностью, словно была отломана от чего-то цельного. Я с трудом оторвала взгляд от тонких пальцев Альгидраса, скользивших по лошадиной гриве, точно перебиравших ее, и оглядела прилавок. Он мало чем отличался от прилавков по соседству. Здесь была какая-то посуда, несколько кинжалов, украшения и… книги. Книг до этого я не видела. А потом я обратила внимание на то, что часть предметов лежала будто отдельно от основного товара: голова лошади, которую гладил Альгидрас, шесть тяжелых книг в кожаных переплетах и кинжал с камнем в рукоятке.

Купец говорил на незнакомом языке. Почему-то я сразу отличила, что это не хванский. Я слышала несколько раз, как Альгидрас говорит по-хвански. Это звучало напевно и красиво. Речь купца была резка и отрывиста. Альгидрас внимательно слушал, не отрывая взгляда от лошадиной головы.

– Интересно, это правда с его острова? – прошептала Злата, с тревогой глядя на хванца.

Я кивнула, потому что было видно, что Альгидрас забыл обо всем на свете. Наконец он встрепенулся, снял с пояса кошель и вытряхнул все, что в нем было, оставив только две самые мелкие монеты. Все остальное он передал купцу, вызвав у того улыбку и беспрерывный поток речи. Отчего-то мне было противно слушать этого чужака. Хотелось, чтобы он наконец замолчал. Я ожидала, что Альгидрас сейчас заберет голову лошади. Да вообще все заберет, потому что, судя по тому, сколько денег он отдал, сумма была гораздо больше той, что выдал мне Радим. А Альгидрас сказал, что купить на это можно почти все, кроме коня и оружия. Но к моему удивлению Альгидрас взял три книги из шести. Даже не открывая и не заглядывая в них. Я подумала, что это странно – даже не заглянуть под обложку, там ведь может быть все, что угодно.