Текст книги "И оживут слова, часть I (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 34 страниц)

Я дождалась, пока Добронега пойдет справляться по хозяйству, как здесь говорили, а Радим отлучится в уборную, и выскользнула во двор, наивно полагая, что самым сложным сейчас для меня будет найти дом Велены. Краем уха я слышала, что он где-то на окраине, но где именно, я, разумеется, не знала. Впрочем, Велену здесь должны знать. В Свири все друг друга знают – это аксиома. Может быть, мне посчастливится наткнуться на кого-нибудь из воинов и как-нибудь незаметно расспросить… Но едва я выбралась во двор, как невесть откуда появилась Злата и потянула меня к огороду показывать созревшую землянику. Можно подумать, я той земляники не видела. Я этот огород поливала, между прочим.

Злата беспрестанно говорила, точно мы были лучшими подругами. Это казалось странным, потому что с тех пор, как Альгидрас умчался, оставив после себя злого Радима и сломанную лавку, Злата почти не обращалась ко мне. Смотрела как-то загадочно и словно в сторонку отступала, оставляя рядом со мной то Радима, то Добронегу. Как будто не хотела быть со мной наедине, а тут вдруг накинулась на меня, как на единственного слушателя на сто верст окрест. Сперва я никак не могла понять, откуда в ней столько живости – мы недавно вернулись с церемонии погребения, и Златка шла зареванная. Потом я почувствовала беспокойство: странно, что она вообще столько говорит. Сколько я не общалась со Златой до этого, никогда не замечала, чтобы она так много болтала. И только через какое-то время я поняла простую истину: Злата старается меня отвлечь. Точно так же вела себя Добронега перед сегодняшним обрядом. Я скользнула взглядом по русым волосам склонившейся к какому-то кустику Златы, по вышивке на вороте ее платья и твердо произнесла:

– Злат, мне прогуляться нужно.

Злата резко вскинула голову, несколько раз моргнула и суетливо поправила сползшую с плеча шаль. А потом негромко проговорила:

– Пойдем домой, Всемилушка. Там Радим ждет.

Я застыла. «Всемилушка»? С чего бы Злате так нежничать? Она, конечно, извинилась за те слова, которыми встретила меня в первый свой визит, но это же не значит, что она вдруг стала закадычной подругой Всемилы. Я была настолько ошеломлена переменой, что позволила Злате взять меня за руку и повести в сторону дома. Из калитки навстречу нам вышел Радимир. Можно было бы подумать, что он просто прогуливается или же вышел позвать нас к столу, если бы не… Я в недоумении смотрела на нервно закусывающего губу Радима и не понимала, почему в его взгляде столько напряжения и тревоги.

– Что случилось? – вырвалось у меня.

– Ничего, – с облегчением вздохнул Радим и тут же быстро огляделся по сторонам, точно проверяя, нет ли кого. Мы стояли за оградой, поэтому теоретически тут могли быть посторонние. Но разве что только теоретически, потому что на Свирь потихоньку опускались сумерки, и вероятность того, что кто-то сейчас будет прогуливаться огородами, тем более в окрестностях дома Добронеги, была минимальной. Не до того свирцам было сегодня.

Какая-то мысль скользнула по краю моего сознания… Что-то, вызвавшее мое удивление совсем недавно… Но я так и не успела за нее ухватиться.

– Пойдем в дом, – Радим сжал мое запястье и потянул меня к калитке.

И снова странность: Злата выпустила мой локоть только после того, как я оказалась в руках Радима. Да что такое-то? Я вдруг с удвоенной силой захотела увидеть Альгидраса. Мне почему-то показалось, что он – единственный здравомыслящий человек во всей Свири. Уж во всяком случае, он пусть и ведет себя странно, но хотя бы не делает вид, что не понимает моих вопросов, например, о Помощнице Смерти. Он обещал ответить позже. И, вспоминая напряженный взгляд серых глаз, я поняла, что верю в то, что он ответит.

Едва мы вошли во двор, как Злата заперла калитку. Это тоже было странно. Обычно мы запирали двор с наступлением темноты и только после того, как спускали Серого. Радим наконец выпустил мое запястье, и я подняла на него взгляд. Он смотрел напряженно, однако попытался улыбнуться. Не больно-то удачно у него получилось. Ветер отбросил с его лба прядь волос, и я заметила залегшую между бровей суровую складку. Странное дело – казалось, будто он нервничает. Поза, взгляд, нервно стиснутый кулак… Во всем этом сквозило неподдельное напряжение. Я постаралась отогнать мысли о прошедшей церемонии, чтобы сосредоточиться на странностях его поведения. Может, мне стоило бы испугаться? Может, он что-то узнал?

Однако агрессии не было. В глубине глаз Радима притаился… страх. То, что я приняла за беспокойство и нервозность, оказалось страхом? Я не поверила глазам. Чего может бояться этот воин? Я, то есть Всемила, рядом. Жива-здорова. В чем дело? Почему Злата так суетится, говорит ласково? Они что, все с ума посходили?!

– Радим, в чем дело? – напрямик спросила я.

Губ Радимира коснулась нервная улыбка:

– Ни в чем. Пойдем к столу. Мать ждет.

Я повернулась к Злате, ожидая поддержки, но наткнулась лишь на неестественную улыбку. Добронега не улыбнулась, встретив нас в доме. Она тут же протянула мне кружку с каким-то отваром и коротко приказала:

– Пей.

Я инстинктивно отшатнулась и налетела спиной на Радима, стоявшего позади. Радим придержал меня за плечи, но в этом жесте чувствовалось не только желание не позволить упасть, но и попытка удержать на месте. Я глубоко вздохнула и отрицательно покачала головой.

– Спасибо. Я себя хорошо чувствую, – негромко произнесла я, почувствовав, как резко поднялась и опустилась грудь Радимира позади меня.

Во взгляде Добронеги что-то промелькнуло, но рука с кружкой не дрогнула, только в голосе появились ласковые нотки:

– Выпей, дочка. Ты сразу успокоишься.

Дергаться было бессмысленно, поэтому я не пошевелилась, просто повернулась в ту сторону, где должна была находиться Злата. Почему-то мне хотелось увидеть всех участников этого спектакля. Но Златы не было. То ли она осталась за дверью, то ли стояла за спиной Радима. Я подняла взгляд на Добронегу. В ее глазах была непреклонность.

– Я не хочу пить, – повторила я. – Меня ничего не беспокоит.

Я попыталась улыбнуться. Добронега не улыбнулась в ответ. В этот момент я поняла, что она напряжена, как струна, словно делает что-то, чего ей совсем не хочется. Мои мысли заметались. Может, это какая-то другая реальность? Может, это не Добронега вовсе? Иначе с чего в ее лице ни тени приветливости, только напряженный взгляд и разом осунувшееся лицо? И Злата какая-то подозрительно милая, и руки Радимира причиняют боль, сжимая плечи слишком сильно. Улеб ушел, Альгидрас ушел. Здесь никого нет. Только трое этих людей. Я попыталась сделать еще один шаг назад. С тем же успехом. Между тем Добронега поднесла кружку к самому моему лицу, и я почувствовала, как в нос ударил резкий запах уже знакомого отвара. Я замотала головой, понимая две вещи: первое – мне ни за что не вырваться, и второе – здесь не осталось никого, кому я могу довериться, раз уж самые близкие Всемиле люди делают подобное…

Ладонь Радима скользнула по моему плечу, коснулась шеи и крепкие пальцы перехватили мою челюсть, сжав так, что я не смогла бы вырваться, даже если бы захотела. Но я и не думала вырываться, обескураженная осознанием истины. А может, похитили Всемилу с ведома Радима? Может, это был лишь спектакль на публику? Моих губ коснулся теплый край кружки, и я почувствовала, как Радим задирает мой подбородок. Отвар потек по губам. Кто-то зажал мне нос, и я инстинктивно открыла рот в попытке глотнуть воздуха. Первым глотком я захлебнулась и всерьез испугалась, что подавлюсь насмерть. Но откашлявшись, все-таки смогла вдохнуть. Смутно я почувствовала, что никто меня не держит. То есть Радим по-прежнему сжимал мои плечи, но силой в меня больше никто нечего не вливал. Во рту был тошнотворно сладкий вкус. В последние разы после пробуждения я чувствовала этот привкус. То есть, это не в первый раз? Как через вату я услышала голос Добронеги:

– Выпей, доченька! Легче станет.

Моих губ коснулась кружка, и я почему-то сделала глоток. А потом еще один и еще. То ли чтобы они наконец оставили меня в покое, то ли чтобы мне действительно стало легче, потому что комната начала расплываться перед глазами, а в ушах зашумело. Последнее, что я почувствовала, – горячие руки Радима, скользнувшие по моей спине и подхватившие меня, когда я начала оседать на пол. Когда он поднял меня на руки, я еще успела подумать, что он ранен, и ему, наверное, больно.

***

Я пришла в себя в предрассветных сумерках в постели Всемилы, укрытая до подбородка теплым одеялом. На сундуке горел фонарь, а ставни были распахнуты настежь, и в комнату врывались прохладный ветер и далекий шум Стремны. Я ожидала тяжести в голове и путаных мыслей, однако сознание было, на удивление, ясным, и вчерашний день я помнила в мельчайших деталях.

Я осторожно села, отбросив одеяло, и тут же вздрогнула от ветра. Ночная рубашка промокла насквозь. Зачем же меня так укутали? Я тихонько встала, чувствуя холодные доски пола под босыми ногами, и, стараясь не шуметь, пробралась к окну. Закрыв ставни, я оглянулась на дверь.

Итак, я в комнате Всемилы. Судя по моему самочувствию, ничего плохого со мной не случилось. Я вспомнила сосредоточенное лицо Добронеги и хватку Радима на своих плечах, и сердце ухнуло в пятки. Зачем-то же они это сделали! Что мне теперь делать? Сидеть весь день здесь, забаррикадировав дверь сундуками? Или же выйти и потребовать объяснений? Должны же быть объяснения? А может, мне и вовсе ничего не придется делать… Может, снаружи уже стоят дружинники Радимира, потому что он каким-то образом узнал правду. Возможно, я сама натолкнула его на эту мысль своим поведением на церемонии. Или же… Альгидрас! Как просто! Он рассказал Радиму то, что услышал от Помощницы Смерти. Я почувствовала, как сердце понеслось вскачь.

Стоп. Не сходится. Я устало присела на скамью у окна, не обращая внимания на холод. Не сходится. Альгидрас с Радимом поссорились, и возможности обсудить мою персону у них просто не было: Альгидрас умчался, а Радим остался здесь. Разве что, пока мы со Златой были за домом, Альгидрас вернулся… Почему-то казалось: вряд ли. Я не могла представить, что Радим так быстро сменил гнев на милость, и они успели переговорить обо мне.

Я не спеша переоделась в платье, напряженно прислушиваясь к утренней тишине. Если бы только у меня была возможность уйти! Просто взять немного еды, воды и убежать отсюда как можно дальше, чтобы найти хоть кого-то, кто сможет помочь. Но я прекрасно понимала, что не проживу и пары дней в этом мире. За воротами Свири вряд ли кто-то будет спокойно относиться к моим странностям. Я тихонько приоткрыла дверь и выглянула в соседнюю комнату. Там было пусто, но – удивительное дело – горела лампа. Впервые с момента моего появления здесь я видела, чтобы на ночь не погасили свет.

Сердце нехорошо подскочило, и я стала вслушиваться, почти ожидая услышать негромкие голоса и звон оружия стражников. Внезапно дверь распахнулась. Я вскрикнула и метнулась назад, но зацепилась о порог и больно ударилась локтем о дверную ручку.

– Доченька! – Добронега вздохнула с видимым облегчением. – А я вспомнила, что лампу с вечера не загасила. Добро еще, дом не спалила, – посетовала мать Радима.

Я прижала ладонь к колотящемуся сердцу и попыталась успокоиться. Локоть пульсировал болью, а в горле разом пересохло так, что я едва могла сглотнуть. Я, кусая губы, смотрела на Добронегу, ожидая ее действий. Мать Радимира зябко куталась в теплую шаль, накинутую поверх ночной рубашки. Она быстро подхватила лампу со стола и только тут заметила, что на мне надето платье.

– Ты почему в платье в такую рань, дочка? – в ее голосе слышалось искреннее беспокойство.

Я моргнула, не понимая, в чем подвох. Добронега с каждой секундой выглядела все более встревоженно. Одна ее рука нервно комкала шаль на груди, вторая мертвой хваткой вцепилась в ручку лампы. Я оглядела ее с ног до головы, ожидая увидеть… не знаю, что я ожидала увидеть. Припрятанное оружие? Кружку с очередным отваром? Какой-нибудь колокольчик для подачи сигнала? Но я видела перед собой всего лишь пожилую женщину в ночной рубашке, явно взволнованную моим поведением. Что происходит?

– Что случилось? – в голосе Добронеги сквозило беспокойство.

– Я… мне не спалось, – медленно проговорила я, не отрывая взгляда от лица матери Радима. – Просто решила подышать воздухом.

– Ясно… – протянула Добронега.

Я ожидала, что сейчас она скажет что-то типа «возвращайся в постель», но она произнесла:

– Шаль надень. Сыро там. Да за ворота не ходи. Ныне псы лютые.

С этими словами Добронега скрылась за дверью, поставив лампу на порог. Я несколько секунд пыталась прийти в себя, а потом медленно пересекла комнату и осторожно подняла лампу. Внимательно оглядела ее ручку в тусклом свете, ожидая увидеть там… не знаю, может, шип, смазанный ядом или снотворным? Ну хоть чем-нибудь! Не могут же они просто так меня отпустить, в самом-то деле? Шипов не было, ручка пахла железом, а я вела себя явно странно…

Я вернулась в покои Всемилы за шалью. Дверь за мной с тихим скрипом закрылась, заставив подскочить от неожиданности. Несколько секунд я прислушивалась, ожидая услышать, как с той стороны запирают засов, но ничего не произошло. Впрочем, я прекрасно знала, что никаких засовов на двери Всемилы нет. Может, я схожу с ума?

Двор встретил меня запахом дождя и сырой земли. Мне под ноги тут уже метнулся Серый, и я в очередной раз вздрогнула. Серый потерся головой о мои колени, немножко поскулил и тут же бросился с лаем в сторону запертых ворот. Из-за ворот тоже послышался лай. А потом еще, и еще. Через мгновение собаки заливались уже повсюду. Я остановилась на крыльце, задув лампу. Солнце еще не встало, но в освещении уже не было нужды – мир вокруг тонул в серой предрассветной дымке. Я поставила лампу на крыльцо и оглянулась на дом. Тот казался пустым и безмолвным. Никакой выдуманной мною охраны, никакого взгляда в спину. Я потерла висок, всерьез задумываясь о том, что, возможно, у меня проблемы с головой.

Я так и не смогла придумать, куда отправиться в такую рань, поэтому просто сидела на крыльце и гладила Серого, когда тот изъявлял желание быть поглаженным. Пес по-прежнему поминутно срывался к воротам и присоединялся к общему хору. Я задумалась, на кого же он лает? На кролика, белку, кошку? Впрочем, может, за воротами тоже бродит какой-то пес. Я даже спросила самого Серого. Но мой вопрос так и остался без ответа. А потом в доме раздались привычные звуки – Добронега вышла из своих покоев и начала хлопотать по хозяйству. Я встала и отправилась к колодцу, чтобы набрать свежей воды для рукомойника. А что мне еще оставалось делать?

За завтраком мысль о том, что со мной не все в порядке, только укрепилась. Добронега вела себя как обычно. Ни одного косого взгляда, ни одного неловкого вопроса. Она с аппетитом ела и рассказывала о новорожденном малыше, которого принесла жена какому-то Зиму. Кто такой Зим, я понятия не имела, и сама история была мне не интересна, но я внимательно слушала, пытаясь поймать Добронегу на какой-нибудь мелочи. Однако, закончив рассказ, Добронега совсем по-семейному посетовала:

– Когда же Мать-Рожаница над Златкой и Радимушкой смилостивится?

Эта фраза добила меня окончательно, бесповоротно загубив в моих мозгах картину того, как должны вести себя злоумышленники. Именно поэтому после завтрака я сказала Добронеге, что проведаю Желану – младшую дочь Улеба, которая приходилась Всемиле подругой. Разумеется, изначально я не собиралась никого проведывать, а просто хотела проверить, позволят ли мне выйти за ворота. Но мать Радимира неожиданно горячо поддержала эту затею и даже собрала какие-то гостинцы, в итоге мне оставалось только стоять и смотреть, как корзинка наполняется румяной выпечкой, и думать, что я сама загнала себя в ловушку.

Уже выйдя за ворота, я оценила масштабы бедствия. Я понятия не имела, где живет Улеб, и совершенно не представляла, живет Желана в его доме или же в доме мужа. И если у мужа, то где тогда тот дом? Пока я придумывала, как выбраться из силков, в которых оказалась по собственной глупости, скрипнула калитка и я услышала оклик Добронеги:

– Я уж не думала, что поспею. Пройдусь с тобой. Мне все равно к Милославе, а они там рядом.

Я подумала, что Добронега решила за мной проследить – слишком неожиданно она собралась по делам, однако мать Радима всю дорогу останавливалась то с одним свирцем, то с другим. При желании я могла запросто пойти быстрее. Собственно, я этого не делала только потому, что понятия не имела, куда идти. Улица в очередной раз свернула, и Добронега тронула меня за локоть, указав рукой в сторону забора, ничем не отличавшегося ото всех остальных:

– Улеб там сейчас, верно. Ты передай, что я к Любаве позже загляну.

Я с облегчением кивнула, впрочем облегчение мое тут же испарилось, потому что Добронега пошла вдоль по улице и, попытайся я сейчас уйти прочь от дома Желаны, Добронега могла обернуться и увидеть это. И что тогда делать? К тому же улица отнюдь не была безлюдной, а это означало, что мое внезапное бегство от ворот дома Желаны может вызвать вопросы. Я глубоко вздохнула и подошла к запертой калитке. Мне в голову пришла мысль: «Насколько близки были Желана с Всемилой? Заметит ли та перемены? Вдруг ей суждено стать именно тем человеком, который откроет мой секрет?». Я стукнула в калитку и тут же вздрогнула от яростного лая, отступая подальше в опасении, что история с Серым может повториться. Очень долго к калитке никто не подходил. Я, признаться, устала ждать. Сначала мое сердце колотилось как бешеное, а потом я несколько раз глубоко вздохнула и приказала себе ни о чем не думать. Мне нужна ясная голова. Хотя бы на несколько минут.

Наконец во дворе послышалась какая-то возня, детский голос прикрикнул на пса, послышался топот, и снова все стихло. Когда я уже отчаялась дождаться какого-либо ответа и всерьез решила уйти, за воротами звякнул засов и калитка с тихим скрипом отворилась. Передо мной стояла женщина возраста Добронеги. Я моргнула, потому что ожидала увидеть Желану, которая, по моему разумению, была едва ли старше Всемилы.

– Здравствуйте, – пролепетала я, поскольку женщина ничего не сказала – просто смотрела на меня, не отрываясь, и в ее взгляде не было ни капли дружелюбия.

– Чего тебе? – вопрос прозвучал резко.

Я обратила внимание на то, что глаза женщины были красны, будто она недавно плакала. Да и выглядела она, как человек, оправляющийся от тяжелой болезни. Мать Желаны?..

– Я… к Желане, – растерянно произнесла я, разом вспомнив вчерашний вечер, когда Радим и Добронега повели себя совсем не так, как я могла ожидать, и сегодняшнее утро, когда все было настолько буднично, что я всерьез забеспокоилась о своем рассудке. И вот теперь в доме подруги Всемилы меня встретили будто лютого врага. Может, это другой двор? Может, Добронега ошиблась? Или, чего доброго, специально направила меня сюда. Я с усилием отвела взгляд от лица женщины и постаралась заглянуть во двор, почти ожидая увидеть там дружинников или еще кого. Но, видимо, женщина специально приоткрыла калитку едва-едва. Все, что я увидела, – часть забора и кусок колодезной крыши.

– Нечего тебе здесь делать! – я вздрогнула от резкого тона и вновь посмотрела на хозяйку дома. – Довольно беды ты принесла!

Беды? Я растерянно сделала шаг назад, разом позабыв все утренние волнения и сосредоточившись на том, какую беду я могла принести в этот дом. Я вижу-то их в первый раз, а Добронега и Улеб говорили, что Желана подруга Всемилы…

– Любава! – из глубины двора раздался хриплый голос Улеба.

Значит, Добронега была права. Это действительно дом Желаны, а Улеб и Любава зашли к ней утешиться рядом с внуком после смерти сына… Пока я придумывала, что сказать и как побыстрее закончить этот нелепый разговор, женщина отступила в сторону и калитка распахнулась на всю ширину. За спиной Любавы стоял Улеб. Выглядел он еще хуже, чем вчера. Будто ночь не спал. Я бросила взгляд на мрачную Любаву и явственно ощутила, что здесь горе и прийти сюда было очень плохой идеей.

– Проходи, – кивнул мне Улеб, потянув жену за руку прочь от калитки.

Мне совершенно не хотелось входить в этот двор, но выбора мне никто не предоставил. Я быстро оглянулась по сторонам и заметила, что прохожие с любопытством поглядывают в нашу сторону. Кто-то вообще откровенно остановился, чтобы посмотреть, чем дело кончится.

– Спасибо, – пробормотала я Улебу и вошла во двор.

Большой черный пес тут же зашелся истошным лаем. Любава шикнула на него и замахнулась тряпкой, которую сжимала в руке. Пес заворчал и отошел к будке. Я сглотнула. Если Улеб предложит мне сейчас пройти в дом, я, пожалуй, откажусь. Что-то мне подсказывало, что у Улеба может не оказаться такой быстрой реакции, как у Альгидраса, а проверять на деле, успеет ли он оттащить пса, мне не хотелось.

За те секунды, пока я рассматривала пса, Любава успела отойти к дому и прислониться к перилам крыльца, демонстративно сложив руки на груди. Я так поняла, что это должно было показать мне, что мужа она послушалась, но своего отношения ко мне совершенно не изменила. Я повернулась к Улебу. Он стоял, хмурясь, и разглядывал меня так, словно не мог решить, с чего начать разговор.

– Я Желану хотела проведать, – пробормотала я. – Добронега сказала, что это… можно будет.

– Ты бы лучше…

– Любава! – перебил Улеб жену.

Мне показалось, что, не будь у них горя, его голос прозвучал бы гораздо резче. А сейчас в нем были усталость и предупреждение:

– Иди к внуку. Я сам.

Любава вздохнула, смерила меня напоследок тяжелым взглядом и отправилась в дом. Я смотрела в ее поникшую спину, пока женщина не скрылась за дверью, и думала о том, что, какими бы ни были причины неприязни к Всемиле, сейчас я не могла осудить Любаву. Она потеряла сына. Я даже боялась представить, что она должна сейчас чувствовать.

– Не след тебе сейчас приходить, – оторвал меня от размышлений голос Улеба. – Видишь, как оно…

– За что она так? – я задала вопрос, не отрывая взгляда от закрывшейся двери.

Улеб не отвечал долго. Так долго, что мне пришлось обернуться к нему. Меня встретил напряженный взгляд.

– А сама как думаешь? – наконец произнес Улеб, и мое сердце дрогнуло. Я должна ответить?

Но Улеб нехотя продолжил:

– Коль не пропала бы ты, не рвался бы Радим так кваров рубить. И Радогость бы… – мужчина замолчал, не договорив. По морщинистому лицу пробежала судорога.

– Но ведь в этот раз они Радима… – пробормотала я, чувствуя обиду.

Ведь сейчас я вправду была не при чем! За что они так?

– Так Радогостю рана на рану пришлась, – хмуро произнес Улеб. – Тебя искали, думаешь, как цветы в поле собирали?

В голосе Улеба послышалась злость. И я вдруг подумала, что зря считала, будто он испытывает ко мне симпатию. Наверное, он так же, как и остальные свирцы, ненавидит Всемилу. Просто любит Радима, вот и сдерживает себя, притворяется… Я вздохнула, открыла рот, чтобы извиниться, сказать, что сожалею и что если бы я могла исправить хоть что-то, я бы… Но Улеб неожиданно зло добавил:

– Лучше бы та стрела все же Олегу досталась. Негоже было в волю Богов вмешиваться, вот Радогостя Перун и прибрал. Из-за этого все!

Я отшатнулась от злых слов.

– Так… нельзя говорить, – непослушными губами произнесла я.

– Понимала бы что… – устало ответил Улеб.

Злого тона как не бывало. Возможно, в нем и не было ненависти лично ко мне. Может, ему просто нужно было выплеснуть это. Я смотрела на испещренное морщинами лицо Улеба и прокручивала в голове его последние слова. По-видимому, Радогость был ранен при поисках Всемилы. Раз «рана на рану пришлась». Второй раз его ранили в бою на корабле. И это как-то связано с Альгидрасом… Какая стрела должна была достаться тому, а досталась сыну Улеба? Почему в этой дурацкой Свири вопросы возникают так стремительно, что я не успеваю не то что находить на них ответы, мне даже и обдумать их как следует не удается?!

Внезапно в доме послышалось негромкое пение. В женском голосе было столько тоски и нежности, что у меня по коже побежали мурашки. Я бросила быстрый взгляд на Улеба, на его лице появилась вымученная улыбка.

– Любава внука укладывает, – пояснил он мне, поминутно косясь в сторону чуть приоткрытого окна.

Желана так и не показалась из дома. Значит, видеть Всемилу она, как и ее мать, не хотела. Слушая негромкое пение я отчетливо осознала, что я здесь лишняя. Я наскоро попрощалась с Улебом, вызвав у него явное облегчение. Определенно, я была здесь нежеланным гостем.

– Ты заходи, коль что понадобится, – сказал он мне у ворот.

Но от меня не ускользнуло, как торопливо он закрыл калитку, словно отгораживая своих домочадцев от меня, будто я вправду могла принести в их дом беду.

Только когда тяжелая калитка закрылась, и с той стороны лязгнул засов, я поняла, что до сих пор сжимаю в руках корзинку, которую дала мне Добронега. Гостинцы так и остались у меня. По понятным причинам, я не стала стучать в ворота во второй раз, а просто побрела куда глаза глядят. В моей голове все еще звучала тоскливая песня осиротевшей женщины, баюкавшей внука… И, несмотря на теплый летний день, я чувствовала озноб.

Не знаю, сколько времени прошло, пока я бродила по Свири, попутно удивляясь, какой же все-таки это большой город. И как я, интересно, собиралась вчера отыскать здесь дом Велены? Где-то после десятого поворота я поняла, что окончательно заблудилась. Если бы мне пришло в голову замечать повороты и присматриваться к каким-нибудь ориентирам, я бы знала, где нахожусь. Но изначально я этого не сделала, а начинать сейчас было глупо – я все равно понятия не имела, где я.

Пока я бесцельно бродила по городу, стало понятно, что внимание к возвращению Всемилы если и утихнет, то еще нескоро. Свирцы на меня разве что пальцем не показывали. Впрочем, дети именно так и делали. Однако никто ни разу ко мне не обратился. Но мне уже было все равно. Я слишком устала, чтобы всерьез расстраиваться из-за этого, к тому же в голове до сих пор звучала песня Любавы, и от этой мелодии на душе было тоскливо.

Внезапно дома закончились. Я ожидала, что сейчас упрусь в очередной виток крепостной стены, но за последним домом виднелся небольшой пустырь, а за ним шелестела листвой молодая березовая рощица, отделенная от пустыря весело журчащим ручьем. На вытоптанной площадке, греясь на солнышке, развалились штук десять кошек разных мастей. Я достала из корзинки пирожок и, разломив его на несколько частей, предложила угощение мохнатым свирцам. Одобрительно заурчав, вся компания устремилась ко мне. Я попыталась погладить ближайшего кота, огненно-рыжего красавца, но он так недовольно дернулся под моей ладонью, что я отступила. Даже котам я здесь не нравлюсь, и угощение совершенно не спасает положение. Разломив и бросив на землю еще несколько пирожков, я побрела дальше.

Подойдя к ручью, я оглянулась на последний ряд домов, не наблюдает ли кто за мной. Но то ли здешние обитатели были крайне нелюбопытны, то ли умели хорошо маскироваться, – я никого не заметила. Подобрав подол, я перепрыгнула через ручеек, едва не подвернув ногу на втоптанном в землю камне. Рощица вблизи казалась реденькой, во всяком случае, то тут, то там сквозь листву пробивались солнечные лучи. Пробираясь вглубь нее, я вспомнила последнюю Всемилину прогулку по лесу. На мгновение мне стало неуютно, и я почти повернула назад. Но, в конце концов, передумала. Во-первых, Всемила ушла за стены Свири да еще на ничью землю, а я все же в черте города, да и не лес это, а рощица. А во-вторых, я до смерти не хотела сейчас возвращаться в дом Добронеги. Опять подозревать всех и вся или же выискивать признаки собственного сумасшествия… К тому же мне нужно было решить, как вести себя с Радимом, если он, подобно Добронеге, будет делать вид, что ничего не случилось. Как-то убедить себя не вспоминать обряд, заставить себя принять то, что он не мог поступить иначе?

Я удобно устроилась на широком пеньке в глубине рощи. Здесь почти не был слышен шум Свири, и я в очередной раз поразилась тишине, царившей в этом мире. Только шелест листьев и поскрипывание веток. Я не знала, сколько просидела так, наслаждаясь тишиной и пирожками. Из грез меня вырвал внезапный шум со стороны города. Оттуда доносились крики, топот и какой-то звон. Я резко вскочила с пенька, сжав в руках корзинку. За первой панической мыслью «бежать» пришла вторая «куда»?. Я совершенно беспомощна в этом мире. Озираясь по сторонам, я начала пятиться прочь от города, и только тут расслышала, что отдаленные возгласы были не тревожными, а скорее радостными. Будто в Свири внезапно поднялась праздничная суматоха. Я медленно опустилась на пенек, думая о том, что могло всколыхнуть город, который еще вчера был погружен в траур. Может, сегодня какой-то праздник, а мне забыли сообщить? И могут ли они праздновать сразу после обряда погребения? Впрочем, наверное, в мире, где девочки-подростки добровольно идут на костер за убитыми воинами, и не такое возможно.

Наверное, мне стоило бы вернуться. Но проблема была в том, что я не знала дорогу к дому Добронеги, а праздно шатающийся горожанин среди всеобщей суматохи – зрелище странное. Поэтому я решила просто переждать шум и гул, а потом уже спокойно побродить по улицам в надежде отыскать что-то знакомое. Постепенно шум в городе утих, а вместе с ним и мое любопытство. Все равно радостное предвкушение приобщиться к древнему миру каждый раз выливалось в не слишком приятные эмоции: то стрелой ранят, то на обряде увижу больше, чем хотела…

В роще стало сереть. Я с удивлением подумала, что умудрилась просидеть здесь полдня, раз уже начало смеркаться. Мимо меня пробежал заяц, и я в панике подскочила. Некстати подумала, что сейчас может резко стемнеть, и я не смогу найти дорогу в Свирь, потому что в эту минуту звуки города доносились словно со всех сторон. Я встала с пня, чувствуя, что все тело затекло, а сама я здорово замерзла. Мне стало неуютно. Глубоко вздохнув, я постаралась успокоиться. Еще только паники не хватало. Кажется, когда в Свири шумели, то звук был определенно с той стороны. Я посмотрела в направлении, как мне думалось, Свири. Вот и тропа, по которой я пришла… кажется. Или же вот по этой? Я в растерянности повернулась в другую сторону и неожиданно заметила человека, движущегося в мою сторону. Вздрогнув, я прижала к себе корзинку наподобие щита и одновременно с этим паническим жестом поняла, что только один из дружинников Радима так «высок» и «могуч», что способен скрываться за не самыми толстыми деревьями. Я не смогла сдержать вздоха облегчения. Все-таки мысли материальны. Я так хотела увидеть его вчера вечером, что кто-то где-то сжалился надо мной и направил его сюда. Правда, с опозданием в несколько часов, но я же не могла всерьез ожидать, что все мои пожелания будут исполняться тотчас же.