Текст книги "И оживут слова, часть I (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

– Это пройдет, доченька. Все в жизни проходит.

Я бросила быстрый взгляд на Добронегу и, посмотрев на идущих впереди стражников, едва слышно cпросила:

– Что сегодня будет? Олег ничего не объяснил.

– Так откуда ж ему знать? Только князь и ведает, что сегодня будет.

Я резко остановилась. Ничего себе заявление! Меня ведут, как овечку на заклание, и даже толком ничего не объясняют? А если меня прямо сейчаc запихнут в повозку и укатят в эту их столицу?

– Я не пойду! – негромко произнесла я.

Добронега замерла, как вкопанная, и бросила быстрый взгляд на стражников. Те тоже остановились, очевидно, заметив нашу заминку. Вообще, странные, надо сказать, сопровождающие. Идут на пару шагов впереди, между собой разговаривают. Они нас сто раз уже потерять по пути могли. Однако же, стоило нам остановиться, как они сделали то же самое. Глаза у них на затылке, что ли?

– Витенег, – обратилась Добронега к тому, что был чуть пониже ростом, – идите без нас. Мы догоним.

– Добронега, воевода нас за вами отрядил. Одни не вернемся. Сама его знаешь.

– Тогда у угла нас обождите. Мы догоним, – спокойно проговорила Добронега, и Витенег, покосившись на товарища, пробормотал:

– Только ты уж нас не подведи.

Добронега в ответ лишь рукой махнула.

Когда воины отошли на достаточное расстояние, мать Радима обернулась ко мне. Я окинула быстрым взглядом улицу и поняла, что мы в нескольких шагах от поворота к дому воеводы. Здесь не было праздных зевак, не было детей и хихикающих девчонок. Только несколько воинов таскали какие-то мешки из стоявшей у обочины телеги.

Я посмотрела на Добронегу, ожидая, что меня будут отчитывать, и инстинктивно вжала голову в плечи – даже шея заболела. Но мать Радима молча протянула руку к моему виску и заправила за край головного убора выбившуюся прядь, а потом перевела взгляд куда-то за мое плечо и негромко заговорила:

– Каждый свирец, от мала до велика, – человек князя, и власть дана князю неограниченная. Он может войти в любой дом, как в свой собственный, и взять то, что ему по нраву. Любую скотину, любую вещь, любую женщину. И охрана его ближняя, сама знаешь, тоже без разбору может бесчинства творить, потому что право им такое испокон веков дадено. И то, что в Свири князь этим правом более не пользуется… – тут Добронега замолчала, и словно тень набежала на ее лицо, – то заслуга воеводы свирского. И за то добро на века будут свирцы благодарны. Потому-то каждый из воинов и готов себя за Радимира положить. Но они-то простые воины. А мы, кровь Радимова, какой пример будем людям подавать, коли только на свое «хочу – не хочу» смотреть станем?! Довольно уже – насмотрелись!

Я почувствовала, как кровь бросилась в лицо. Я не была Всемилой, я не принадлежала этому миру, но от слов Добронеги мне стало не по себе. Я вдруг вспомнила, с какой благодарностью смотрел на меня старый воин, спросивший, как я поняла, что на корабле не Будимир. Эти люди действительно готовы были умереть за воеводу. И часть из них умерла в тот день. Перед мысленным взором вновь встали погребальные костры и девочка-подросток, сгоревшая на одном из них. Я тряхнула головой, отгоняя видение. Я не могла до конца примириться с этим миром, но что если мне попробовать примириться с тем, что Радим прежде всего воевода? Ведь на самом деле у него нет выбора: власть – это в первую очередь обязательства. В Свири несколько сотен человек, и только от воеводы зависит их безопасность и благополучие. Здесь Добронега права. Семья Радимира не имеет права отступать. На кого еще ему опереться? Я подумала о том, что пережил Радим по вине Всемилы, и мне стало стыдно за ее легкомыслие и безалаберность, за недели безрезультатных поисков и пролитую по ее вине кровь. Странное дело, в эту минуту я впервые подумала о ней, как о постороннем человеке. Я словно наконец почувствовала, что она была реальной девушкой, а не плодом моей фантазии, и решения, которые она принимала, были ее решениями. И я не должна нести за них ответственность. Мне сразу стало спокойнее. Я кивнула Добронеге и опустила голову. Мать Радима положила руку на мое плечо:

– Я не только о тебе сейчас, доченька. Я ничем не лучше была, – добавила она, помолчав.

Я неверяще подняла взгляд. «Не лучше Всемилы?»

– Я после тебе расскажу, откуда на самом деле шрам у отца на лице был.

В ее голосе прозвучало столько боли и вины, что мне вдруг стало тоскливо и с удвоенной силой захотелось быть под стать Добронеге. Чтобы Радим не со страхом на меня глядел и не с грустью, а с гордостью. Что там говорил Альгидрас? «Что бы Радим ни делал, всегда верь ему! Он никогда не причинит тебе вред… скорее позволит себя убить…». Вот ведь дилемма, можно ли верить человеку, который, глядя в глаза, способен соврать и не дрогнуть? Впрочем, альтернативы у меня не было. Поэтому я просто улыбнулась Добронеге и накрыла ее руку ладонью:

– Пойдем?

– Пойдем, Всемилка! – от ответной улыбки я почувствовала себя немного увереннее.

Я справлюсь. У меня ведь просто нет выбора. Я должна играть роль эдакой улучшенной версии Всемилы, иначе просто погибну здесь.

У поворота нас ждали стражники, и в их взглядах сквозило явное облегчение. Наверное, суровый воевода по головке бы не погладил, не приведи они нас на встречу с князем. Добронега сама распахнула ворота во двор Радимира. Собаки снова не было, и я вздохнула с облегчением.

На крыльце нас встретила Златка. Она крепко обняла Добронегу и что-то зашептала ей на ухо. Мне показалось, что Злата за что-то благодарит свекровь, но я не была уверена. Потом жена Радима крепко обняла меня и звонко поцеловала в щеку. Я напомнила себе, что мы – семья и выдавила улыбку. Не уверена, что она получилась такой же искренней, как у Златы, но на большее я сейчас не была способна.

Мы прошли через просторные сени и комнату, в которой в прошлый раз Радим сидел за столом, уставленным резными фигурками, и Злата распахнула боковую дверь. В просторной горнице был накрыт стол, однако праздничный ужин пока не начался. Было видно, что ждали нас. Я почему-то думала, что здесь будет многолюдно: князь, многочисленная свита… Но за столом сидели Радим и еще двое мужчин. Я бросила быстрый взгляд на князя и его сына и тут же отвернулась, потому что понятия не имела, как себя вести. Отметила только, что князь сидит посредине, по его правую руку устроился Радимир, а по левую – сын. Добронега легонько подтолкнула меня в спину, и я сделала шаг вперед, не отрывая взгляда от Радимира. Тот чуть улыбнулся, встал и обошел стол. Я шагнула к нему, чувствуя себя актрисой второсортного театра. Вот сейчас мне говорить текст, а суфлера нет, и надеяться можно лишь на упавшие декорации или погасший свет. Словно в ответ на мои мысли Добронега громко произнесла: «Здравствуй, князь!», невольно выступив суфлером. Краем глаза я увидела, что она начинает кланяться. Я молча повторила ее движение, думая о том, как я сама должна обращаться к князю. И должна ли вообще? Оставалось надеяться, что хотя бы поклон у меня вышел удачным. Ведь я делала это в первый раз.

Выпрямившись, я первым делом увидела князя, который тоже встал нам навстречу. Он ответил на приветствие и спросил о здоровье Добронеги, и я вдруг подумала, что именно такими рисуют былинных правителей. Такое же чувство – узнавания чего-то сказочного – уже посещало меня при первом взгляде на Радимира.

Князь оказался высоким, даже выше Радима, на нем была простая белая рубаха с вышивкой, лоб обхватывал широкий кожаный обруч с каким-то узором, а на поясе висел кинжал. Я бросила быстрый взгляд на Радима. Тот тоже был в белой вышитой рубахе, но без оружия. Я вновь посмотрела на князя, чувствуя, что сердце застыло: вот сейчас он закончит говорить с Добронегой и посмотрит на меня… Кто я в его глазах? Суженая сына? А вдруг все же в первую очередь я та, что побывала в плену у кваров? Но странное дело, князь даже не удостоил меня взглядом. Время шло, а он все так же продолжал расспрашивать Добронегу о Злате, которая, кстати, уже устроилась за столом со стороны Радима и сейчас с полуулыбкой смотрела то на отца, то на свекровь, о каком-то отваре, который Злата посылала матери, еще о какой-то ерунде, и я вдруг подумала: может, зря я волнуюсь? Может, я вообще здесь далеко не гвоздь программы? Едва я решила, что можно расслабиться и вздохнуть чуть свободнее, как поняла, что голос Добронеги звучит непривычно напряженно. Оказывается, я успела привыкнуть к плавным интонациям ее речи, и сейчас то, насколько сухо-учтиво звучали ее слова, заставляло думать, что причин для волнения достаточно. В противовес напряжению Добронеги князь, казалось, лучился радостью и добротой. Во всяком случае, с его губ не сходила улыбка, и сам он не отрывал взгляда от матери Радима. И внезапно мне показалось, что в этом взгляде не только вежливость. Неужели все так просто и причина этого приезда вовсе не Всемила?! Я снова посмотрела на князя, который слушал Добронегу, точно завороженный, и мне вдруг стало неуютно. Что-то всплыло в памяти… какое-то смутное узнавание. Я отчетливо услышала детский плач и чей-то сорванный голос, а еще, как тогда с кораблем Будимира, я вдруг ясно увидела перед собой молоденького черноволосого мальчика с пронзительно-синими глазами. И смотрел он так, будто сделала я что-то страшное. Вот только я откуда-то знала, что смотрит он не на меня: этот взгляд уже который год преследует совсем другого человека.

Я почувствовала звон в ушах и моргнула, возвращаясь в реальность. Обрывки некогда написанных строчек вертелись в сознании, сбивая с толку. И я знала, что мне нужно всего лишь несколько минут тишины, чтобы вспомнить эту историю, как я вспомнила то, что случилось со Всемилой. И тогда, пожалуй, я узнаю о князе намного больше, чем знает даже его собственная дочь.

Внезапно я услышала имя Всемилы, и князь Любим наконец посмотрел на меня. Это было неожиданно, а еще обидно от того, что я так и не успела вспомнить. В горле у меня тут же пересохло. Я попыталась сглотнуть, но с ужасом почувствовала, что вот-вот начну кашлять, постаралась улыбнуться, но губы словно заморозило. В эту минуту мне вдруг стало так же страшно, как перед первой встречей с Радимом. А что, если он тоже знает обо мне гораздо больше, чем родные Всемилы? В памяти всплыла фигура Помощницы Смерти. Что же она все-таки сказала тогда Альгидрасу? Почему же я так и не спросила у него?! А вдруг она сказала это кому-то еще?

– Здорова ли ты, милая? – проговорил князь, и его губы тронула улыбка.

– Да, благодарствую, – пролепетала я, очень удачно вспомнив, как кто-то при мне отвечал так на вопрос Добронеги.

– Напугала ты нас, милая, – снова подал голос князь, и я увидела протянутую мне руку Радима.

Я шагнула вперед и безотчетно сжала его мозолистые пальцы и почувствовала ответное пожатие. Внезапно мне снова стало спокойно, как в тот раз, когда он вернулся из погони за кварским кораблем и вот так же одним пожатием руки прогнал все мои страхи. Мысли о вчерашнем вечере отступили на второй план, и я взглянула в глаза князю уже гораздо спокойнее. У него был очень холодный пронзительный взгляд. Казалось, он видит меня насквозь. И не было в этом взгляде ни капли того сочувствия, которое выражали его слова. Мужчина оглядел меня с ног до головы и вновь улыбнулся.

– Хороши те басни, у которых конец хорош, – негромко проговорил он и провел рукой по моей щеке. Несмотря на то, что жест был почти отеческим, в этом прикосновении не было нежности. – Ну вот, Миролюб, и нашлась твоя пропажа, – обратился князь к мужчине за столом.

– Хвала Богам, – откликнулся мужской голос с легкой хрипотцой.

Я вновь опустила взгляд и почувствовала, что Радим, до сих пор не выпустивший моей руки, тянет меня к столу. Я от всей души понадеялась, что мне позволят сесть рядом со Златой, но Радим подтолкнул меня к свободному месту по левую руку от княжеского сына. Добронега чуть замешкалась, а потом уверенно направилась в мою сторону и присела рядом. Златка тут же сорвалась с места и метнулась в угол комнаты, где на небольшом столе была выставлена праздничная посуда. Через мгновение она поставила перед Добронегой приборы, а я поняла, что не ошиблась, когда подумала, что матери Радима здесь не должно было быть.

Я снова вспомнила то, как менялось ее лицо при упоминании о князе, и свой вопрос о том, почему она не любит князя, на который Добронега ответила, мол, мне показалось. Не показалось мне ничего.

Любим пристально следил за Добронегой, пока та усаживалась за стол, но так и не дождался ответного взгляда. Мать Радима, едва присев на скамью, тут же обратилась к Миролюбу, спрашивая, хорошо ли они добрались и здорова ли его матушка. А я сидела, неотрывно глядя на запеченного гуся, боясь поднять голову и посмотреть на суженого. Над ухом звучал хрипловатый голос, и его обладатель казался мне приятным человеком. Во всяком случае, он очень сердечно беседовал с Добронегой, будто они были давно и хорошо знакомы. Я пыталась вызвать в памяти все, что помнила о Миролюбе, но пока в голове крутилось только то, что он не нравился Всемиле. Впрочем, это же не показатель. Всемила и от Альгидраса была не в восторге и всячески того травила, а мне он… Стоп! Я мотнула головой, отгоняя непрошенную мысль. Понравился? Не просто заинтриговал, заинтересовал?.. Понравился. Причем, не прилагая никаких усилий. Скорее наоборот. Да что же со мной такое! Мальчишка же. Моложе меня на столько лет. Да не может быть! Я глубоко вздохнула, на миг забыв, где нахожусь. Отрицать очевидное было бессмысленно. Иначе его предательство так бы меня не задело. Поступки безразличных тебе людей могут раздражать, злить, но никогда не ранят. Это же нужно было так влипнуть! Да еще осознать это в самой что ни на есть подходящей обстановке.

– Ну а ты как, Всемила? – прозвучало над головой, и я подскочила на скамье, с грохотом ударив коленкой в стол, потому что сидела, закинув ногу на ногу, – иначе коленки тряслись. Кубок с вином, стоявший между мной и Миролюбом, подлетел и непременно опрокинулся бы, если бы княжич не поймал его в самый последний момент, неловко извернувшись и сильно задев меня плечом.

– Извините, – пробормотала я, бросив виноватый взгляд на Добронегу.

Та быстро сжала мою руку под столом, и я только тогда заметила, что сижу, намертво сцепив пальцы в замок на колене. Я с усилием разжала руки, выпрямилась и, нацепив на лицо улыбку, повернулась в сторону мужчин.

Любим о чем-то беседовал с Радимом и Златой и не обращал на нас никакого внимания, Миролюб же смотрел прямо на меня. Встретившись с ним взглядом, я едва не отшатнулась, потому что видела это лицо несколько минут назад, когда реальность и вымысел снова смешались. Там он был намного моложе и смотрел не с улыбкой, а с осуждением. И только когда первый шок прошел, я увидела, что это другой человек. Миролюб был вправду очень похож на него, но у мальчика из моего видения были небесно-синие глаза, у Миролюба же они оказались неожиданно зелеными. А еще у него было красивое благородное лицо с правильными чертами. И внезапно я поняла, что он похож не только на неведомого мальчика, но и на Златку. Только та была русоволосой, волосы же Миролюба и мальчика из видения были черны, как вороново крыло.

– У меня все хорошо, – ответила я, – а у…

Я на миг запнулась, не зная, как обратиться. На “ты”? На “вы”? Потом вспомнила, что Добронега даже к князю обращалась на “ты”. Да и вообще я не могла припомнить, чтобы в этом мире “выкали”. Миролюб не стал дожидаться окончания моей заминки и с улыбкой ответил:

– У меня тоже все подобру-поздорову. Как ты слышала, задержались мы в пути, да квары тут у вас шутку злую устроить успели.

– Да… – пробормотала я, просто чтобы что-то сказать, и отметила про себя, что ему идет улыбаться, но почему-то казалось, что делает он это нечасто.

– А у меня подарок для тебя, – неожиданно продолжил Миролюб и, отклонившись назад, подхватил с пола кожаную сумку. Я почувствовала, что краснею, потому что мне даже в голову не пришло, что я должна приготовить что-то ему в подарок. Для меня эта встреча была чем-то сродни каторги, а все оборачивалось как-то слишком неожиданно. Миролюб положил сумку на колени и начал в ней рыться. Что-то в его движениях показалось мне странным, но я не успела сообразить, что именно, как почувствовала мягкий толчок под локоть и что-то легло мне на колени.

Я быстро скосила глаза и увидела небольшой сверток, перевязанный лентой. Добронега заинтересованно слушала рассказ Златы, чуть пригнувшись к столу, будто ей и дела никакого до нас не было. Пощупав сверток, я поняла, что там ткань, и решила не привлекать внимания к этому эпизоду и поблагодарить Добронегу позже. Лента, перетягивавшая сверток, была затянута слишком слабо, и я подтянула бантик потуже, чтобы он не развязался окончательно. Меж тем Миролюб достал что-то из сумки и протянул мне:

– Вот! Для тебя на Северном рынке купил. Мать сказала, что таких никогда не видала, а уж она вышивальщица, каких поискать. Сама знаешь.

Я осторожно развернула сверток и увидела большую резную шкатулку. Взгляд сам собой зацепился за резьбу на крышке, и я вновь вспомнила об Альгидрасе. Я провела пальцем по завиткам и подумала, украшает ли тот шкатулки и если да, то где бы их посмотреть. Внутри оказалось несколько отсеков, заполненных разноцветными камнями для вышивания, и набор игл, некоторые из которых были подозрительно похожи на золотые. Я открыла рот, снова его закрыла и потрясенно выдохнула, поднимая голову, но вместо Миролюба встретилась взглядом с князем. Тот как раз наклонился к сыну, желая получше рассмотреть подарок.

– Ну что, милая? Нравится? – весело спросил князь.

Радим тоже наклонился в нашу сторону и одобрительно хмыкнул. Злата, повиснув на плече мужа, сдавленно ахнула, а я окончательно уверилась в том, что держу в руках сокровище, по местным меркам.

– Да, это… У меня и слов нет, – пробормотала я, смутившись вполне правдоподобно, и посмотрела на Миролюба. Он скупо улыбнулся, будто ему было неловко от такого внимания к своему подарку.

– Ну и славно, – ответил он, словно закрывая тему.

– А это тебе, – я неловко сунула сверток ему в руки.

Он положил сверток на колени, даже не пытаясь развернуть, и начал разглядывать его так, будто через ткань мог понять, что там внутри. Пауза затягивалась.

– Там… – я попыталась хоть что-то сказать, но с ужасом поняла, что понятия не имею, что там.

– Развяжешь? – мягко попросил Миролюб, и я на миг вскинула на него взгляд.

Казалось, что он спокойно смотрит на сверток, но я заметила, как напряжены его плечи и сжаты челюсти. И это совершенно не вязалось с мягкостью его тона. Вновь, как тогда на берегу с Альгидрасом, я почувствовала, что сделала что-то ужасное, но что именно, понять не могла. Я начала торопливо развязывать ленту, даже не додумавшись снять сверток с его колен. Миролюб часто дышал у моего уха, а я готова была провалиться сквозь землю, пока неловко распутывала тесьму, проклиная себя за то, что мне вздумалось затянуть бантик потуже. Болтался он, видите ли!

И только развязав с трудом подавшуюся тесемку, я поняла, что просьба была странной. Почему он сам не развязал?

– Вот, – я развернула тряпицу, не дожидаясь просьбы.

В глаза бросилась вышивка, и я сразу поняла, что вышивала ее именно Всемила. Она действительно была мастерицей. Не даром Миролюб и привез ей подарок для рукоделия. Миролюб осторожно вытянул из свертка рубаху, чуть отклонился от стола и взмахнул ею в воздухе. Рубаха была белоснежной с вышивкой по вороту, рукавам и подолу. Откуда-то я знала, что эта вышивка – оберег.

– Мастерица, – восхищенно произнес Миролюб, и напряжение словно покинуло комнату. Он снова встряхнул рубаху в воздухе, чтобы та расправилась и ее можно было рассмотреть. Князь протянул руку за подарком, и Миролюб передал ему рубаху, а меня внезапно озарило, что именно было неправильным во всем этом. Миролюб проделывал все это одной рукой. Затаив дыхание, я опустила взгляд на вторую руку княжеского сына. Рукав беленой рубахи скрывал пустоту.

Я сглотнула, только сейчас осознав, что именно не понравилось Всемиле в этом человеке, почему не прельстила красивая внешность. Я почувствовала, что краснею. Так вот почему Добронега завязала такой слабый узел на подарке! Чтобы Миролюб мог развязать его сам, одной рукой, а я… Мне тут же захотелось извиниться и объяснить, что я случайно, но я вспомнила его напряженно сжатые челюсти, пока он боролся с собой, прежде чем попросить меня развязать тесьму, и малодушно смолчала. Вместо этого я рывком распахнула подаренную шкатулку и сделала вид, что изучаю содержимое. Краем уха я слышала, как Любим хвалит вышивку Всемилы, а Злата поддакивает и расписывает мастерство сестры Радима. Добронега же тем временем обратилась к Миролюбу с каким-то вопросом, и они вновь стали разговаривать о пустяках. А я все сидела, ссутулившись над шкатулкой, и думала, что для всех для них все выглядело так, будто я специально затянула узел, чтобы еще раз напомнить Миролюбу о его увечье. Я чувствовала скрытое недовольство в голосе Добронеги. И мне снова было так же плохо, как тогда на берегу, когда я невесть чем обидела Альгидраса.

Дареная рубаха давно вернулась к Миролюбу и перекочевала в его суму. Теперь я только удивлялась, как же сразу не заметила, что он однорук. Сейчас это прямо бросалось в глаза, хотя действовал он одной рукой очень уверенно, словно давно свыкся со своим увечьем. Я задумалась, откуда оно? Врожденное или же он потерял руку в бою? Снова что-то смутное всколыхнулось в мозгу, однако тут же пропало.

Ко мне больше никто не обращался, и я сидела молча, слушала разговоры, которые то и дело прерывались звонким смехом Златы, и боролась с тошнотой, усиливающейся от запаха еды. Тошнило меня, по всей видимости, от себя самой.

Как и следовало ожидать, вскоре разговор коснулся недавней трагедии. По словам князя, корабль Будимира «вышел из столицы две седьмицы назад и сгинул в море». Радим слушал молча, все больше хмурясь, Златка нервно покусывала согнутый палец, а Миролюб разглядывал кубок с вином. Лица князя я не видела – он рассказывал о случившемся, повернувшись к Радимиру, но в его голосе звучала горечь. Я подумала о неведомом Будимире, который вероятнее всего погиб от рук кваров. Вспомнила о том, с каким уважением и трепетом отзывался о нем Радим, ведь этот воин воевал еще с его отцом, и меня снова накрыло осознанием, что это все не выдуманная история. Это настоящий человек. И его смерть тоже была настоящей.

– Понять не могу, как так вышло, – едва слышно проговорил Радим, когда князь закончил.

– Ты говоришь, лодья цела? – впервые за весь рассказ подал голос Миролюб.

Радим прищурился, задумавшись.

– Мачту меняли и борт латали недавно. Но в другом целехонька. Сами потом можете поглядеть.

– Будимир не мог отдать свою лодью без боя, – твердо сказал Миролюб, и Радим кивнул, подтверждая его слова, и добавил:

– Год назад, когда у костра рядом сидели, Януш мой спросил у Будимира, что бы тот сделал, коли бы понял, что не выиграет бой на своей лодье. Кому бы другому Будимир за тот вопрос голову бы свернул, да Януша любит, – Радим запнулся, но так и не сказал “любил”, и его никто не поправил. – Так Будимир ответил, что не бывать такому дню, когда он не победит врага на своей палубе, – задумчиво закончил Радимир.

– Говорят, заговоренный он от смерти на своей лодье, – негромко произнесла Злата.

– Кем заговоренный?! – громыхнул князь, и мы со Златой дружно втянули головы в плечи. – Хванами твоими?!

И столько злобы было в этом вопросе, что я невольно поежилась. Чем так не угодили хваны князю? Будто про кваров говорит.

– Хванами, князь, – впервые подала голос Добронега, и гнев Любима словно ветром сдуло. Он медленно повернулся к матери Радима. Я отклонилась, чтобы не загораживать ее, и невольно спряталась за плечо Миролюба.

– Да что вы знаете о тех хванах? – уже спокойнее произнес князь. – Целители? Чудесники? Будущее предрекают? Кабы были они такими, устраивал бы твой сын погребальные костры на их острове?

– Не всяк, кто знает о беде наперед, может ее отворотить, – еле слышно проговорила Добронега, и князь не нашел, что ответить.

А мне вдруг показалось, что не о хванах они сейчас говорят и не о Будимире.

Наступила давящая тишина. Миролюб молча передвигал кубок по столу, Добронега сидела, выпрямив спину и сложив руки на коленях, Радим хмурился и тоже вертел кубок, а Златка нервно крутилась на скамье, словно придумывала новую тему для беседы, но никак не могла придумать. Князь сидел неподвижно, подобно Добронеге, и тоже смотрел прямо перед собой. И снова мне показалось, что Добронега и Любим видят одно и то же.

– А что, Радимир, верно ли говорят, будто хванец твой кормчего кваров с одной стрелы снял? В дождь да неспокойные волны, – неожиданно спросил Любим, и слышалась в этом вопросе откровенная издевка.

Златка нервно покосилась на Радима, а я затаила дыхание, потому что слышала про это впервые.

– Врут, князь.

При этих словах Любим усмехнулся, словно подводя черту под своими словами о хванах, а Радим невозмутимо добавил:

– С третьей.

Князь резко повернулся к Радиму.

– Врешь! – недоверчиво воскликнул он.

– Коль я бы врал сейчас, мы бы до сих пор за ними гонялись. Да и не догнали бы. Сам знаешь, какова лодья Будимира в открытом море. Только бы чуть от Стремны отошли, и ищи их.

Князь задумчиво посмотрел перед собой, словно что-то решая. Было видно, что ему совсем не нравится такой поворот.

– Так кормчего того что, совсем не прикрывали? – с любопытством спросил Миролюб, подаваясь вперед.

– Почему не прикрывали? Его из-за щитов и видно-то не было, – ответил Радим.

– Тогда как же?

– Видно, не все ложь, что говорят о хванах, – откликнулся Радим и сделал большой глоток вина.

– А приведи-ка его сюда! – внезапно решил князь, и у меня екнуло сердце. Во-первых, мне совершенно не хотелось видеть Альгидраса так скоро, а во-вторых, меня совсем не радовало то, чем могла обернуться встреча Альгидраса с князем. Любим явно был настроен враждебно, а как поведет себя этот мальчишка, было сложно предположить. Вон он с Радимом как.

– А то что ж, побратим твой, а даже за столом не показался, – продолжил князь.

– Так ты не звал, – растерянно откликнулась Златка и тут же стушевалась, что влезла вперед Радима.

– Ну так теперь зову. Хотя бы посмотрю на хваленого вашего.

Радим молча встал из-за стола, и мне показалось, что идет он к двери с явной неохотой. Злата обменялась взглядами сначала с Добронегой, потом с братом. Выглядела она расстроенной. Все напряженно смотрели на дверь в ожидании Радимира. Тот вернулся довольно быстро и объявил, что Олег сейчас придет.

В оставшееся до прихода Альгидраса время напряжение за столом заметно усилилось. Злата о чем-то рассказывала отцу, но было видно, что тот ее совсем не слушает. Миролюб молча рассматривал стены комнаты. Я проследила за его взглядом и только сейчас заметила, что наличник над дверью украшен резьбой. Такая же резьба шла по наличнику над окном и кованому сундуку. Мне показалось, что Миролюб тоже рассматривает узоры. Добронега молчала, как и Радим. От них буквально веяло беспокойством, и я поняла, что не одну меня заботит то, как поведет себя Альгидрас.

Мне показалось, что ожидание длилось целую вечность. Я успела изучить подаренную шкатулку вдоль и поперек, так что она непременно должна была теперь являться ко мне в кошмарах. У Златы закончились все веселые истории, а Миролюб, по-моему, рассмотрел все узоры до последней завитушки. Только Добронега и Радимир так и не двинулись с места и не произнесли ни звука. Последние минуты наполнились тишиной. “Как затишье перед бурей”, – невпопад подумала я.

Дверь скрипнула, и мое сердце подскочило. Однако в комнату вошел незнакомый воин. Судя по одежде, из личной дружины князя. На нем были темно-синие куртка и брюки и черный кожаный жилет. Воин молча встал с одной стороны двери. За ним в комнату вошел второй и так же безмолвно занял место по другую сторону двери. Я бросила быстрый взгляд на Радима. Тот закаменел лицом. Мое сердце дернулось, почуяв недоброе. На миг показалось, что сейчас сюда ворвутся воины князя и случится что-то страшное, но ничего не случилось. В оставленную открытой дверь вошел Альгидрас.

И вот тут-то мне стало понятно, отчего так закаменел Радим. Князь не просто не пожелал расстаться с личной дружиной в Свири, как делал это всегда, по словам Добронеги: его охрана вошла в комнату, где были только члены семьи, продемонстрировав тем самым отношение князя не только к так нелюбимым им хванам, но и к самому Радимиру. Наверное, это было сильное оскорбление, и я совершенно не понимала, зачем князь это сделал.

Меж тем Альгидрас остановился посреди комнаты и негромко спросил:

– Звал, воевода?

– Звал, – кивнул Радим и повернулся к князю.

Я бросила быстрый взгляд на Альгидраса. На нем был тот же самый кожаный жилет, что и днем, а на плечи был накинут красный парадный плащ. Волосы на его висках слиплись от пота, а на макушке, наоборот, торчали в разные стороны. И меня вдруг озарило, что он не просто так не пришел на званый ужин. Он был в форме и явно только что снял кожаный шлем. В его состоянии? Вспомнилось, что днем он сказал что-то вроде “мне на службу еще надо”, но мне даже в голову не пришло, что он серьезно. Да они тут все с ума что ли посходили? Куда Радим смотрит? Или он действительно никак не может повлиять на побратима? Впрочем, возможно, это было сделано как раз для того, чтобы избежать встречи с Любимом?..

Князь тоже изучал вошедшего. Он молча разглядывал Альгидраса с ног до головы, точно тот был диковинной зверушкой. Я бы от такого взгляда сквозь землю провалилась. Альгидрас же стоял совершенно спокойно, глядя прямо перед собой. Я вдруг подумала, что он не поклонился князю. Это явная грубость или мужчины и не должны кланяться?

Любим наконец прервал молчание, обратившись к Альгидрасу:

– Мои люди сказали, что ты снял кормчего кваров будто бы с одной стрелы?

Альгидрас перевел взгляд на князя, но ничего не ответил. Любим нетерпеливо обратился к Радиму:

– Он по-словенски хоть понимает?

– Понимает, князь, – негромко отозвался тот, – просто не говорит попусту. Ты, что нужно, спрашивай. Он ответит.

– Так правду говорят или нет?

– Врут, князь, – отозвался Альгидрас, и я заметила, что хрипит он еще сильней, чем в нашу последнюю встречу, и невольно вздохнула. Какая ему служба?! Ему бы под теплое одеяло. Впрочем, тут же себя одернула: меня не должно это волновать.

– В чем врут? – теряя терпение, уточнил князь.