Текст книги "И оживут слова, часть I (СИ)"

Автор книги: Ledi_Fiona

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

Я подняла на него взгляд и глубоко вздохнула. В моей голове вертелся миллион вопросов. Я не знала с чего начать, а еще моя уверенность в том, что он мне все объяснит, испарилась без следа. Темнота уже не казалась беспросветной. На небе светила яркая луна, заливая все вокруг нереальным серебристым светом. Серый ткнулся в ноги Альгидрасу с такой силой, что тот пошатнулся, а потом зарылся пальцами в шерсть на загривке, и огромный зверь замер, впитывая ласку. Я в который раз поразилась, как Альгидрас умудряется так быстро успокаивать собак. Впрочем, не только собак. Меня он вон тоже сегодня успокоил.

– Никогда больше не выходи за ворота ночью! – не поднимая головы, сказал Альгидрас.

Его тон был непривычно резким. Я вспомнила нож в его руке, а еще подумала о том, что ему придется возвращаться по темной улице. И снова из-за меня.

– Хорошо. Я не буду, – проговорила я и, не удержавшись, добавила: – Мне к тебе нужно было.

– Тебе не нужно ко мне, – по-прежнему глядя на Серого ответил Альгидрас. – Вообще. Все твои проблемы может и должен решать Радим. Я не помощник. И все свои вопросы – тоже к нему.

– Я хочу задать их тебе!

– Ну что опять, а? Чего ты от меня хочешь? – Альгидрас наконец поднял голову, и в его взгляде была такая обреченность, что я невольно отступила на шаг.

Да что же такое? Мне безумно захотелось как-то поддержать его, сказать что-то хорошее, объяснить, что он все не так понял и я не собираюсь делать ничего плохого. И вдруг я поняла, что могу объяснить все только одним способом. Более того, это внезапно показалось самым верным решением.

Я глубоко вздохнула и выпалила:

– Я не Всемила!

Я ожидала чего угодно: смеха, вопроса, в своем ли я уме, очередной кружки с отваром… Альгидрас же просто опустил взгляд и продолжил гладить Серого, будто ничего не произошло. Я отсчитала шестьдесят гулких ударов сердца и не выдержала:

– Ты слышал, что я сказала?

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня долгим взглядом, а потом произнес тихо, но очень четко:

– Никому. Никогда. Не повторяй этих слов.

– Ты мне не веришь?!

Мое сердце упало. Я вдруг поняла, насколько была глупа, понадеявшись на что-то. Альгидрас своей непохожестью на других сбил меня с толку и позволил надеяться на то, что он-то поймет, он-то должен.

– Здесь тебе никто не поверит, – жестко произнес Альгидрас, но что-то в его тоне заставило меня поперхнуться следующей фразой.

– Но ты-то? Ты веришь?

– Я еще раз повторяю: ты не должна…

Я изо всех сил схватила его за плечи и встряхнула. Не ожидавший этого Альгидрас покачнулся и перехватил мои запястья, но не оттолкнул – просто сильно сжал мои руки.

– Мне плевать на то, что и кому я здесь должна, – прошипела я ему в лицо. – Я спрашиваю: ты мне веришь? Что тебе сказала Помощница Смерти? Она ведь сказала тебе, как погибла Всемила, она…

Альгидрас выпустил мое запястье и крепко зажал мне рот ладонью. От его пальцев пахло железом и деревом.

– Ти-ше! – прошипел он в ответ, почти касаясь губами своей руки, зажимавшей мне рот. Его глаза лихорадочно блестели. – Неужели ты не понимаешь? Никто тебе не поверит! Здесь ты – Всемила. Радим решит, что ты сошла с ума. Или того хуже. Ты хочешь всю жизнь просидеть взаперти? Хочешь его с ума свести? О Добронеге подумай! Или это так сложно: подумать о ком-то, кроме себя?!

Я попыталась ответить, но получилось только мычание. Раньше, когда я видела подобные сцены в фильмах, я всегда возмущалась, почему жертва просто не укусит того, кто закрывает ей рот. В этот момент я поняла, что в фильмах не всегда врут. Когда ладонь прижата ко рту так крепко, тут не только укусить – тут вдохнуть толком не можешь. Даже носом. Однако мое возмущенное мычание возымело действие – Альгидрас убрал руку.

– Ты не имеешь права так со мной разговаривать, – зажмурившись, выдавила я. – Ты ничего обо мне не знаешь. Ты неизвестно почему зол на Всемилу и выливаешь это на меня! Тебе не кажется, что так нечестно? Я вообще едва с ума не сошла, когда здесь оказалась. Здесь все чужое, все не такое. Мне не нравится здесь! Кроме того, я вообще не понимаю, как это произошло. Я не понимаю Радима, не понимаю Добронегу. Я с ума схожу от этих недомолвок. Я совсем одна здесь! Уж ты-то должен это понимать. Ты тоже здесь чужак!

Я осознавала, что говорю слишком быстро и Альгидрас вряд ли понимает и половину моего бреда. Выдохшись, я замолчала и набралась храбрости посмотреть на него.

– Хорошо, – наконец произнес Альгидрас. – Ты сейчас просто успокойся, ладно?

– Да хватит тебе разговаривать со мной, как с сумасшедшей. Я спокойна, – устало произнесла я. – Я просто не знаю, что мне делать.

Альгидрас отстранился. Я поняла намек и выпустила его плечи.

– Спрашивай, что хотела, – негромко проговорил он и снова потрепал по ушам Серого, замершего рядом с нами во время предыдущей сцены.

– Ты мне веришь? – спросила о самом важном на тот момент.

Он коротко кивнул, не поднимая головы. Я облегченно выдохнула и только тут осознала, насколько я боялась его ответа. От облегчения мне захотелось взлететь.

– Тебя это не удивляет?

– Нет, – все так же глядя на Серого ответил Альгидрас.

– Почему?

– Потому что легенды и предания не всегда врут, – устало вздохнул он.

– Только не говори мне, что я затесалась в местные легенды, – нервно усмехнулась я.

– А еще Серый, – не отреагировав на мою усмешку, ответил Альгидрас. – Всемила взяла его на псарне щенком. Сама выбрала и выкормила. Он не мог на нее броситься.

– Тогда почему ты так злишься на меня, если знаешь, что я не она?

Он глубоко вздохнул и медленно выдохнул, прежде чем ответить. Когда он заговорил, голос прозвучал глухо:

– Потому что я мог ошибаться. И… я не злюсь. Я просто… Не злюсь, поверь.

Пока я переваривала услышанное, Альгидрас добавил:

– Ты спрашивай еще, что хотела, мне уходить надо. Я не могу здесь долго.

– Почему?

– Много причин.

– Ты ведь побратим Радимира, так?

Он кивнул, подтверждая очевидный факт.

– Это же родство сильнее кровного?

Снова кивок.

– Значит, ты с ней, ну, то есть мы с тобой тоже вроде как брат и сестра, так? Почему же мы не можем быть одни в закрытом дворе? Что происходит?

– Это старая история. Просто запомни, что нам лучше не оставаться одним. Это… странно будет для всех.

– А тебе не кажется, что я должна узнать об этой старой истории? Она же и меня теперь касается.

– Я… Там нечего рассказывать. Просто однажды Всемила… В общем, она привыкла, как в куклы играть… Людьми. Радим ее баловал… Но там… по-иному не мог он. И один раз она… Она от меня… А Радим не так понял, и я побратима чуть не лишился. И не хочу, чтобы еще раз так. А Всемила после того раза… Ну…

Альгидрас совсем запутался в словах, и его акцент стал гораздо заметнее, как тогда, перед князем. Я вдруг подумала, что ему приходится во второй раз за сегодняшний вечер отвечать на очень неприятный для себя вопрос. И он снова не знает, как ему лучше ответить.

– Ты мне просто скажи, чтобы я понимала, как мне себя вести… Ты любил ее?

Альгидрас неожиданно рассмеялся и тут же схватился за повязку на горле, чуть сморщившись.

– Смешная ты… По делу спрашивай!

– Я должна знать, что между вами произошло. Я понятия не имею, как себя с тобой вести. Ты то говоришь по-человечески, а то шарахаешься от меня, как от заразной. Что мне-то делать?

– Тебе? Вести себя, как она.

– Как?! – воскликнула я.

– Ти-ше! Не замечай меня, в лучшем случае. В худшем… она говорила что-то злое. Но лучше всего будет, если ты просто не будешь меня замечать. Я сюда почти не хожу, это не будет сложно.

– Я не хочу “говорить тебе злое”, – передразнила я. – У меня к тебе куча вопросов! Я не хочу не замечать тебя! Я…

– Не делай хуже! – Альгидрас посмотрел на меня долгим взглядом и обреченно вздохнул: – Давай так: сейчас я отвечу на все вопросы… на какие смогу, но завтра все будет, как я сказал.

– Альгидрас! – с мольбой протянула я.

– Спрашивай, иначе я ухожу!

– Сколько тебе лет? – выпалила я.

Альгирас озадаченно моргнул и посмотрел на меня, как на умалишенную, но все же пояснил:

– Весен или зим. Не лет. Девятнадцать.

– Сколько? – в ужасе воскликнула я.

– Ти-ше! – снова взмолился Альгидрас, бросив быстрый взгляд на темный дом. – Девятнадцать. А что?

Я всхлипнула на грани между смехом и слезами. Почему-то факт того, что он моложе меня на пять лет, стал последней каплей. Я понимала, что думаю совсем не о том, но, видимо, мой мозг решил начать разбираться сначала с девчачьими проблемами, а уж потом с мировыми.

– Я, конечно, видела, что ты совсем мальчишка, но чтобы настолько… Ужас! – простонала я, перебирая в уме следующие вопросы.

– Мальчишка? – искренне возмутился Альгидрас, только подтвердив мой тезис – мальчишка и есть. – Мальчишка это… это… двенадцать!

Я помотала головой, чтобы не ляпнуть что-нибудь еще.

– Не обижайся. Просто я привыкла к тому, что девятнадцать… это… ну… мало.

– Тогда тебе придется привыкнуть, что девятнадцать – это много. Радим в девятнадцать уже воеводой был. У других уже семеро по лавкам…

«А у тебя никого», – мелькнуло у меня в голове, и тут же вспомнились слова князя Любима «последний в роду».

– Хорошо, – кивнула я. – Я запомню…

– Хорошо, – кивнул Альгидрас в ответ, кажется, несколько удивленный тем, что я так быстро согласилась.

В наступившей тишине я услышала, как оглушительно стрекочут сверчки, громко сопит Серый у ног Альгидраса, тычась мордой тому в ладонь, и где-то далеко на разные голоса лают собаки. И тут я поняла, что смущало меня в этом лае еще когда мы шли с Миролюбом и Добронегой по улицам. Обычно собаки либо не лаяли вообще, либо лаяли за воротами, совсем рядом, а значит…

– Расскажи про собак. Они каждую ночь бегают по улицам?

– Да. Каждую ночь по стене ходит дозор, а по улицам – псы из общей псарни.

– Вот почему лаял Серый! Я сидела как-то ночью на крыльце и слышала, как он то и дело бегает к воротам и лает. Только… я все равно не понимаю. Я сегодня бежала к твоему дому, а ни одна из собак на меня не залаяла из-за ворот. Вы что, их на ночь на псарню всех отводите?

– Нет, просто свирские псы нападают без лая. Лают только со злобы. А в бою нет.

– То есть, если бы я вышла за ворота вчера, я бы даже не услышала, что меня собираются съесть? – попробовала пошутить я.

– Никогда не выходи за ворота после темноты, – серьезно произнес Альгидрас.

– Но почему так? В Свири опасно? Почему Радим спускает псов?

– Свирь – застава. Ее не раз пытались взять. Радим прав в своем решении. Его сестру похитили из этих стен в разгар праздника.

– Ее не похищали, Альгидрас, она сама ушла. Я, наверное, выгляжу сумасшедшей. Я попытаюсь объяснить. Я отдыхала с подругами у моря. Меня унесло на матраце, и ночью в ливень меня подобрал корабль Радимира. Я понимаю, что это звучит бредом, и допускаю, что ты можешь мне не верить, – я вздохнула, пытаясь собраться с мыслями. – Я писала книгу. Знаешь, ничего особенного… Просто рассказ, роман. Я даже не знаю, чем бы там все закончилось. Писала про Свирь. Я до этого ни разу не была в Свири. Господи, я из другого века! Ты, наверное, сейчас вообще ничего не понимаешь из моих слов, да?

Альгидрас слушал очень внимательно, покусывая нижнюю губу. В ответ на мою последнюю реплику он осторожно произнес:

– Все слова не понимаю – ты говоришь быстро. Но общее – понял.

– Повторить медленнее? – я попыталась выдавить улыбку и почувстввала, что губы дрожат. То ли от холода, то ли от напряжения.

– Нет, – забывшись, Альгидрас мотнул головой и тут же снова коснулся шеи, чуть сморщившись. – Мне не нужно об этом знать.

– Рана болит? – обеспокоенно спросила я.

Он в ответ скорчил мину, жутко напомнив мне Радима, который так же посмотрел на меня, когда я спросила о его ране. Я снова напомнила себе, что то, что кажется чудовищным мне, в этом мире – норма.

– Знаешь, мне так странно, что кого-то может ранить. И что после этого не лежат в постели, а носятся, как я не знаю кто… – не удержалась я.

– Странный мир… Только ничего про него не рассказывай! – предвосхитил он мою попытку что-то сказать.

– Это какое-то правило?

– Можно и так сказать.

– Это ведь о Прядущих, да? Появляются ниоткуда. Так ты говорил?

Он медленно кивнул, не отрывая от меня взгляда. Почему-то в этот момент его смешные девятнадцать не казались мне такими уж смешными. Как там говорил один из воинов Радима: так смотрит, будто что-то про тебя знает? В этот миг мне тоже казалось, что Альгидрас знает обо мне гораздо больше, чем я о нем.

– А хваны правда волшебники?

– Волшебники? – непонимающе переспросил Альгидрас.

– Чудесники, – вспомнила я слова Любима.

– Я не знаю, кого они здесь называют чудесниками, но хваны… иные. Просто иные…

Слово “были” не прозвучало, но даже не сказанное оно так явно чувствовалось, что мне стало не по себе. Я попыталась найти другую тему для разговора, сказать хоть что-то, чтобы его отвлечь, но вместо этого зачем-то спросила:

– А почему о вас говорят почти как о Богах?

– Не о Богах, нет. Просто… не все понимают. А непонятное… не любят.

– Ты говоришь не так, как они, – заметила я.

– Ты тоже.

– У меня есть причина.

– И у меня.

– Ты не отвечаешь на вопросы – только больше путаешь, – пробормотала я с досадой.

– Я не словен, поэтому говорю по-иному.

– Дело не в акценте. Ну, не в выговоре, – пояснила я, увидев, как напрягся Альгидрас, когда услышал непонятное слово. – Ты говоришь сложнее.

– Знаю, – наморщил нос Альгидрас. – Я стараюсь так не делать.

– Не бросай меня здесь!

Я сказала это и удивилась сама себе. Я никогда не говорила этих слов мужчине. Мне всегда казалось унизительным просить о помощи, просить не бросать. Будто я сама не в силах справиться. В душе я всегда презирала героинь любовных романов, пытающихся такими дешевыми трюками удержать мужчин. А вот сейчас я вдруг поняла, что есть ситуации, в которых нет места правилам приличия и заботе о том, что о тебе подумают. И вырвалось то, что жгло меня изнутри все эти недели. А еще… выходит, я увидела в нем мужчину? Защитника?

Альгидрас открыл рот, чтобы что-то сказать, потом закрыл его, нервно взъерошил волосы, облизал нижнюю губу. Я видела его растерянность и смятение. Точно он искал предлог отказать и, видимо, не находил, потому что он тоже был здесь один и он прекрасно понимал, каково мне.

– Знаешь, – начала я, не давая ему возможности собраться с мыслями, – мне очень страшно. Радим… он такой… настоящий. Самый лучший. А я ведь каждый день его обманываю. Сперва я хотела все ему рассказать, а потом струсила… Сначала все ждала, что он поймет, что я не она. Ну, нельзя же так спутать. Он же знал ее всю жизнь. Почему он не видит?

– Пока он ее искал в море да на земле – для него тоже жизнь прошла.

– Но ее ведь нет, понимаешь? Это так страшно. Ведь получается, что я ее убила? Да? Это же я написала об этом…

Я почувствовала, что у меня зуб на зуб не попадает. И виной тому был точно не холод.

– Я постоянно об этом думаю. Ведь напиши я по-другому…

Альгидрас крепко сжал мои плечи и притянул к себе. Совсем как днем. И я снова вцепилась в него мертвой хваткой. Я наконец-то произнесла вслух то, что не давало мне покоя столько времени. Наконец-то призналась кому-то в том, что это я виновата в случившемся со Всемилой.

– Послушай, это не твоя вина! – прозвучало у моего уха. – Я не знаю, как правильно это объяснить. Но ты не можешь говорить, что ты виновата. Ты же не знаешь, случилось то, что ты написала, или ты записала то, что случилось. Понимаешь?

– То есть… Я просто могла записать то, что уже случилось? – медленно проговорила я в его плечо.

– Я не знаю, но так может быть.

Почему-то подобная мысль даже не приходила мне в голову. Я возомнила себя творцом этого мира. А что если Альгидрас прав, и все гораздо проще?

– Я должна рассказать Радиму. Я просто с ума схожу от того, что он заботится обо мне, а ее уже нет. И это чудовищный обман.

– Не смей! – Альгидрас отстранился от меня, сильно сжав мои плечи. – Вот этого делать не смей! Он не поверит. А если поверит, это его убьет! Ты просто не понимаешь, что для него Всемила.

Альгидрас смотрел на меня напряженно, и сжимал мои плечи с такой силой, что мне хотелось попросить его убрать руки.

– Мне кажется, ты немного преувеличиваешь, – осторожно ответила я. – Не знаю, было ли так до плена, но Всемилу здесь не любят. Все шушукаются за моей спиной. Жена Улеба выставила меня из их дома. Наверное, не все было гладко. Я не понимаю, неужели Радим этого не видит?

– Скажи, а если близкого тебе человека не любят другие люди, шушукаются за его спиной, выставляют за ворота, он перестанет быть твоим близким? – прищурившись, спросил Альгидрас. И мне внезапно стало стыдно. Я была так зла на Всемилу за то, что мне приходится здесь терпеть, что совсем забыла об этой стороне вопроса.

– Нет, конечно! Я не говорю, что Радим не будет горевать о сестре. Я имела в виду… Мне просто показалось, что она была… – я подумала, что все же была вероятность большой и светлой любви между Альгидрасом и Всемилой, и осторожно произнесла: – сложным человеком. Не просто же тут так все… А про Радима… Это уже случилось, Альгидрас. Мое молчание ничего не изменит и ее не вернет. К тому же он воин. Он столько раз видел смерть. Для него это по-другому! Да он сам ничего не сделал, чтобы помешать девочке, взошедшей на погребальный костер! И ты, кстати, тоже! Ты стоял вместе со всеми и смотрел!

Альгидрас покусал губу, посмотрел в сторону, а потом негромко ответил:

– Смерть – это всегда смерть. Воин ты или нет.

Альгидрас посмотрел мне в глаза, и я вдруг поняла, что сейчас мы говорим уже не о Всемиле и не о Радиме. Я подумала: видел ли он смерть своих близких или хванские боги были к нему милосердны, и он просто об этом от кого-то узнал? Ведь был же у него род. Значит, были родители, может быть, братья, сестры, любимая девушка… Только я уже знала, что это так и останется для меня загадкой. По какой-то причине я не вижу его прошлое так, как вижу прошлое семьи Радима, а спросить напрямую у меня просто не повернется язык. Девятнадцать – это все-таки ужасно мало, особенно когда речь идет о потерях. Я только от всей души надеялась, что он все же не видел, как гаснет жизнь в дорогих ему людях.

– Либо ты привыкнешь к этому миру, либо лишишься разума, – нарушил тишину Альгидрас. – И я тебе ничем не помогу. Ты не должна менять этот мир. Ты даже очутиться здесь не должна была…

Его голос звучал очень тихо. Словно он не должен был произносить эти слова. Как будто что-то ему мешало. Я вдруг почувствовала озноб. Что-то похожее уже было, когда Радим пришел навестить меня в первый раз в дом Добронеги и я боялась быть узнанной. Словно ткань мироздания снова натянулась.

– Но я уже здесь. Прядущие меняют судьбу… – произнесла я, нервно поежившись от звука собственного голоса. – Я ведь правильно тебя поняла?

Он неохотно кивнул.

– И чью судьбу меняю я?

– А сама как думаешь? – ответил Альгидрас, и почему-то мне захотелось отмотать время назад и не задавать этот вопрос.

– Радимира?

Он не ответил, но я и так поняла, что угадала.

– И ты не шутишь, когда говоришь, что если я скажу ему о Всемиле, это его убьет?

– Я вообще сейчас не шучу.

– А если он сам поймет?

Альгидрас отрицательно качнул головой.

– Но я же другая! Сколько ей было лет?

– Весен или зим!

– Не занудствуй! – я сбросила его руки с плеч.

– Восемнадцать.

– Восемнадцать? Ты только что сделал мне комплимент! Я старше!

– Плен… Вон княжич ребенком за несколько дней поседел.

– Хорошо… – медленно произнесла я. – Но в остальном? Неужели мы так похожи?

– Э-м… Ну… Всемила была… чуть… больше, – взгляд Альгидраса сполз куда-то в район моей груди, а потом метнулся к лицу.

Напряжение отпустило так внезапно, словно где-то порвалась струна. Я едва не расхохоталась, потому что сконфуженный Альгидрас – это было то еще зрелище. Я готова была поклясться, что он покраснел.

– Девятнадцать – это у вас много лет, говоришь? Совсем взрослый?

Он в ответ привычно сморщил переносицу, и я поймала себя на мысли, что меня жутко умиляет эта его привычка. А потом он изобразил вежливую улыбку и сказал:

– Вот и поговорили, – и сделал вид, будто собирается уходить.

Я перехватила его за рукав и вернула на место. Он мне это позволил. Я выпустила рукав и уже серьезно спросила:

– А ты… прости, не мое дело, но у вас же тут рано женятся. Ты…

– У меня не было жены. Детей тоже не было. В Свири у меня нет невесты. Жены, как сама понимаешь, – тоже. Из семьи – семья Радима. И я буду при Радиме до тех пор, пока это будет нужно.

– Зачем ты мне все это говоришь? – растерялась я.

– У меня уже был похожий разговор. Так что лучше скажу все сразу, чтобы не тратить всю ночь.

– Разговор был со Всемилой?

Он коротко кивнул.

– Слушай, я… понимаю тебя, но я – не она.

– Порой похоже.

– Ну, ты же сам хотел, чтобы было похоже, – нервно усмехнулась я.

Альгидрас лишь тяжело вздохнул.

– Расскажи про Помощницу Смерти, – попросила я.

Он нахмурился, словно не понял, и я пояснила:

– Она что-то сказала тебе про меня.

– То же, что ты сказала мне.

Мое сердце подскочило.

– А она может сказать Радиму?

Альгидрас медленно покачал головой, глядя мне в лицо.

– Они не с людьми. С ними никто не говорит.

– Но ты же говоришь.

– Ты видишь меня? – внезапно спросил Альгидрас, вглядываясь в мое лицо. Я поежилась от его взгляда.

– В каком смысле?

– Так, как остальных здесь.

Мое сердце пропустило удар. Я вдруг сразу почувствовала и прохладный ветер, задувающий под распахнутую куртку, и то, что ступни в домашних туфлях окоченели, услышала шумное дыхание Серого у наших ног и треск сверчков вокруг. Словно реальный мир, который я не замечала в течение нашей беседы, вдруг стал проявляться и обретать черты. И вот сейчас в невозможно ярком лунном свете лицо Альгидраса выглядело застывшим слепком, точно скульптура какого-то древнего Божества. Нет, оно не было красиво. Его не хотелось коснуться или запомнить. На него быстро страшно смотреть, потому что каждая черточка впечатывалась в память, и я почему-то знала, что и через десятки лет не избавлюсь от этого образа. Говорят, так происходит с теми, кто увидел хотя бы раз улыбку Моны Лизы. Ее любят ругать на расстоянии и насмехаться над репродукциями, но стоит хоть раз увидеть… Я не видела улыбки Моны Лизы, но в тот миг я поняла тех, кого она не отпускает.

Чтобы как-то развеять чары, я коснулась руки Альгидраса. Я почти ожидала, что под пальцами окажется холодный мрамор. Но его рука была теплой, несмотря на вечернюю прохладу. Он на миг опустил взгляд на мою руку, и видение исчезло, словно его и не было.

Я подумала, что могу соврать. Сказать, что не понимаю, о чем он. Или же что вижу его прошлое так же, как прошлое семьи Радима. Но что-то подсказывало, что он и так знает ответ.

– Нет, – тихо сказала я, почти ожидая, что мой голос разнесется по двору потусторонним эхом.

– Ясно, – кивнул Альгидрас, не отнимая у меня руки. – Почти у каждого народа есть предания о том, как вождь, воевода или староста влюбляется в Ту, что не с людьми. И эти истории всегда плохо кончаются. Такие союзы гневят Богов, и Боги наказывают неразумных. Потому-то все всегда сторонятся Тех, кто не с людьми, – закончил он тоном, которым обычно изрекают мудрость, заключенную в преданиях.

Я затаила дыхание, ожидая продолжения, но Альгидрас посмотрел мне в глаза и улыбнулся.

– Но это всего лишь предания, – ответила я, тоже попытавшись непринужденно улыбнуться, потому что не знала, как относиться к его словам. Как его рассказ о Тех, что не с людьми, относится к тому, что я не могу его видеть? Он один из них? Он был рожден от такого союза? Он тоже Прядущий?

– Кто ты? – непослушными губами произнесла я, чувствуя, как мурашки бегут вдоль позвоночника.

– Легенды и предания не всегда врут, – невпопад произнес Альгидрас, высвобождая руку, будто и не слышал моего вопроса.

– Кто ты? – снова повторила я. – Ты веришь в предания, но при этом не сторонишься этой женщины. Ты веришь в мою странную историю. Ты знаешь, что я вижу других людей. Тебя вообще ничего не удивляет! Кто ты?!

Мой голос взлетел на тон выше сам собой. Мне нужно было знать правду.

– Ти-ше! – вновь откликнулся Альгидрас, опасливо оборачиваясь в сторону окон.

Мне показалось, что он просто тянет время, потому что он провел ладонью по лицу, словно стирая усталость, взъерошил волосы на затылке, поправил повязку на запястье и только после этого посмотрел мне в глаза. Несколько секунд он разглядывал меня так, точно пытался выискать на моем лице правильный ответ. И странное дело: все эти обыденные человеческие жесты почему-то не делали его менее потусторонним. Наоборот. Будто он просто умело приспособился казаться обычным.

– Мы просто иные, – наконец заговорил Альгидрас, старательно подбирая слова. – Нас обучают иначе. Мы видим все не так, как прочие.

– Кто «вы»? Хваны?

Внезапно в доме раздался стук, убивая надежду на ответ Альгидраса. Я подскочила, а Серый метнулся к крыльцу.

– Добронега, – прошептала я, в панике глядя на Альгидраса.

Он быстро сорвал с меня свою куртку и шепнул:

– Скажешь: воздухом дышала!

Я не успела опомниться, а Альгидрас уже перемахнул через забор. Серый, вернувшийся от крыльца, видимо, обиделся, что с ним не попрощались, и принялся метаться по двору. Я быстро оглядела себя и в ужасе подумала, что стоит Добронеге увидеть мое замызганное платье без пояса… Пояс!

Я бросилась к калитке, едва не врезавшись в Серого, метнувшегося туда же. Пока я пыталась отвязать пояс от засова, Серый в неистовстве бился в запертую калитку.

– Серый, тише! – умоляла я, сдирая пальцы в кровь. Каким-то чудом пояс наконец отвязался, и я, быстро завязав его на талии, направилась к дому. Как раз в этот момент скрипнула дверь, и на крыльце в пятне дрожащего света появилась мать Радима. Мы с Серым бросились к ней одновременно.

– Ты почему не спишь, дочка? – Добронега приподняла лампу, стараясь меня рассмотреть.

– Я… я с Серым играла, – почти не соврала я, понимая, что иначе объяснить свой вид просто не смогу.

– Хорошо все? – прищурилась Добронега.

– Да! – я попыталась улыбнуться, но губы не слушались.

Серый снова метнулся к калитке и стал биться в доски.

– Серый беспокоится, – негромко проговорила Добронега, не отводя от меня взгляда. – Пойдем в дом.

Я послушно пошла следом, уже на крыльце напоследок оглянувшись на Серого. Пес носился кругами по двору и то и дело прыгал на высокий бревенчатый забор, скребя когтями дерево. Отчего-то у меня засосало под ложечкой. Мне хотелось успокоить его, но Добронега потянула меня в дом, и мне ничего не оставалось делать, как последовать за ней.

Я послушно отправилась в покои Всемилы, умылась, переоделась и забралась в постель. Я понимала, что после сегодняшнего разговора еще долго не усну, но приготовилась притвориться спящей, если вдруг Добронега вздумает меня проведать.

Она и в правду пришла. И вошла так тихо, что притвориться спящей я не успела.

Мать Радима посмотрела на меня без улыбки и протянула мне кружку с отваром.

– Выпей, дочка, – ласково сказала она, и ее голос совсем не вязался со взглядом.

От чашки шел знакомый запах, от которого у меня тотчас закружилась голова.

Я понимала, что могу отказаться. Вряд ли Добронега справилась бы со мной силой. Но мне некуда было идти, не к кому обратиться, а еще я вспомнила, что Альгидрас, который готовил смесь для этого отвара, снова мне соврал.

Может, раз он, глядя в глаза, соврал в этом, то врет и в другом? Может, они все здесь врут? Я посмотрела на неестественную, точно приклеенную, улыбку Добронеги и протянула руку за кружкой.

И, почувствовав первые признаки слабости, я вдруг подумала, что так и не спросила, чью же судьбу меняет он, если допустить, что его слова – правда…

***

«Темно и страшно бывает не только ночью. Это Всемила знала еще с детства. Знала, что темнота и Тот, кто всегда зовет, могут подкрасться в любой момент. И защитить от них мог только один человек: самый сильный, самый верный. Только рядом с Радимом Тот, кто всегда зовет, отступал. Чуял силу, боялся. Стоило лишь сжать покрепче руку брата, и было не так страшно падать в черноту, потому что даже во тьме Всемила знала, что Радим тоже там, с ней.

Голос был с ней всегда, сколько Всемила себя помнила. И страшный то был Голос. Нет, он не заговаривал с ней почем зря, не пересказывал древние сказания, как бывает с иными. Просто раз за разом налетала чернота, и в ней был Тот, кто всегда зовет. Страшный, злой. Он кричал раз за разом: «Ты будешь моей! Только моей!». И как бы ни вырывалась Всемила, как бы ни билась в путах, чуяла – не вырваться, заберет, вот сейчас заберет. И только Радимушка спасал.

В первый раз Всемила испугалась, что Радим забудет о ней, когда в Свирь приехала Злата. Злата и Радим были нареченными давно. Всемила как-то спрашивала брата, как давно, – так тот только отмахивался. «Всегда, – говорил, – это было». «Всегда» казалось Всемиле слишком долгим сроком. Уже бы и хватит. Пусть бы эта Злата вовсе не появлялась в Свири. Впрочем, сперва она и не появлялась. Радим все больше сам к князю ездил и каждый раз возвращался совсем другой: взрослый и словно думал все о чем-то. И страшно Всемиле было – словами не описать. Мать тут была не помощница, потому что все повторяла, что за женой Радимушка о сестре не позабудет. А ну как позабудет? Ну как та свои порядки заведет? И хоть знала Всемила, что не такой Радим, чтобы забыть и забавы их детские, и секреты, а все одно… Вдруг?

Злата приехала в Свирь по осени. Высокая, все говорили, красивая. Да только Всемила той красоты не видела. Нос сливой, волосы даже не вьются совсем, а глаза… ну что глаза? В них тоже красивого не было. И чего Радим так на нее смотрел да все за руку держал? Всемиле она не понравилась сразу. И хоть привыкла с детства всегда всем с Радимом делиться, тут промолчала. Страшно стало, а ну как он эту свою курносую выберет?!

А та еще дружбу завязать пыталась. Подарки дарила, добренькой притворялась, лицом темнела, стоило ей что-то злое сказать. Будто дело ей до Всемилы было. А Всемила все ждала, что Радим заметит, не может не заметить. Но здесь он ослеп будто. Как дурной сделался. Все о Златке своей говорил, да радовался, что той так она – Всемилка – нравится. Только чуяла Всемила – ненавидит ее золовка, всем сердцем ненавидит. Долго у Всемилы душа болела. До тех самых пор, пока Голос не вернулся. Опять нежданно, словно только и стоял за плечом да все ждал, когда позвать лучше. И снова позвал.

А до дома Радима далеко, не добежать, не спрятаться, а в ушах «Ты будешь моей!». И совсем в черноте Всемила все же почувствовала руку Радима, и родное, с детства знакомое: «Всемилушка, девочка моя! Я рядом, я рядом!». И нет никакой Златы, и Голос, если и заберет, то не ее одну – их двоих. Радим одну не отпустит.