Текст книги "Познавая прекрасное (ЛП)"
Автор книги: Laurielove
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)
В пятнадцатом ряду она заметила скучающие лица Гарри и Джинни. Гарри как раз наклонился к Джинни, чтобы прошептать что-то на ухо, заставляя ту приглушенно хихикать. Глядя на это, Гермиона уже не смогла сдержать улыбки.
Она продолжала осматривать зрителей партера, но вдруг… взгляд невольно замер…
И улыбка сползла с лица. Потому что в пятом ряду от сцены Гермиона увидела гриву блестящих светлых волос, аккуратно завязанных в хвост и подогнутых внутрь, чтобы скрыть длину. Мужчина был одет в смокинг, так же, как и все… Но вот только его смокинг казался столь черным, что все надетое остальными зрителями в сравнении с ним выглядело серым или грязным. Этот человек обладал твердым внушительным профилем: таким, что казалось, даже линия подбородка у него высечена из камня. Гермиона невольно задышала чаще и ощутила, как пульс тут же ускорился.
«Черт!»
Она попыталась отвести взгляд, с отчаяньем понимая, что не может этого сделать…
Пока продолжала глупо таращиться на него, звуки музыки достигли кульминации – первый акт оперы подходил к концу. Глаза всех зрителей были прикованы к сцене. Всех… кроме Гермионы и еще одного человека. Она почувствовала, как тело начало таять, плавясь в жидком огне, потому что Люциус Малфой медленно двинул головой и повернулся, чтобы посмотреть прямо на нее.
Все вокруг вдруг исчезло. Только он и она находились сейчас в этом зале, впившись друг в друга взглядами. И не осталось никаких страшных воспоминаний, лишь изощренная чувственная мука и отчаянное напряжение отдавались в теле болезненной пульсацией. Гермионе казалось, будто тяжкий груз опустился на плечи, но перестать смотреть на Люциуса Малфоя не могла.
В конце концов, какой-то посторонний звук, похожий на шум дождя, проник в сознание. Звук этот становился все громче и громче, пока не стал похожим уже на грозу. Гермиона смутно понимала, что слышит аплодисменты, означающие конец акта, но даже это не заставило ее шевельнуться. Люциус тоже оставался неподвижным, так и не отводя глаз. Лишь позже Гермиона осознала, что кто-то трясет ее за руку и зовет по имени.
– Гермиона… Гермиона… Гермиона! – в голосе Рона уже звучало беспокойство, когда она смогла, наконец, оторвать пристальный взгляд от ледяных серых глаз и повернулась на звук, все еще неспособная сосредоточиться на нем. – Господи, Гермиона, что происходит? Да в чем дело? Я ору тебе в ухо почти целую минуту!
С усилием взяв себя в руки, постаралась ответить ему, как можно естественней:
– Прости… Я… в порядке. Просто… музыка зачаровала меня. Она – такая красивая… и это было прекрасно…
Рон, казалось, принял ее объяснения и пробормотал в ответ:
– Хорошо, надеюсь, что в порядке. Ох, не уверен, что смогу выдержать еще один акт. Давай пойдем что-нибудь выпьем, наверняка там уже сумасшедшая давка.
Держась за Рона, она спустилась в театральный бар, но даже толпа болтающих и смеющихся людей не помогла отвлечься. А когда заметила, стоящего в углу Шеклбота, то жгучие невероятные эмоции всколыхнулись снова. Яростно вспыхнув и почти теряя самообладание, волшебница подошла к нему. Министр магии беседовал с каким-то магловским политиком, но Гермиона едва заметила это и перебила его, произнеся спокойно, но настойчиво:
– Почему ты не сказал мне, что Люциус Малфой тоже будет здесь? Забыл, что со мной творили в доме этого человека? Как ты смеешь вынуждать меня находится с ним в одном и том же месте?
Не дав договорить, Кингсли взял ее под локоть и отвел за колонну, подальше от любопытных глаз. Там, все еще продолжая держать Гермиону за руку, он проговорил, хотя и с сожалением, но достаточно твердо.
– Дорогая, конечно же, я помню – через что тебе пришлось пройти. И искренне надеялся, что ты его не увидишь. Или не заметишь… Кстати, именно потому ты сидишь со мной в ложе, отдельно от всех остальных. Думал, что это будет неплохим вариантом. Мне действительно жаль, что ты увидела его, хотя изменить я уже не могу ничего.
Гнев Гермионы не утихал:
– И что, спрашивается, он здесь делает? Думаю, Люциус Малфой – последний человек, который захотел бы посетить магловское сборище! Я предположить даже не могу, как он выносит все это. Зачем его пригласили?!
– Малфою рекомендовали прийти на спектакль. Это – часть его… реабилитационной программы, скажем так. Помнишь, я упоминал, что надеюсь на некие уроки, извлеченные некоторыми волшебниками из последних событий? Так вот, он был первым в списке тех, кого я имел в виду, Гермиона. Недавно Малфой вернулся в магическое сообщество. И он нужен нам – на нашей стороне.
– Что?! – Гермиона не могла поверить ушам и окончательно потеряла над собой контроль. – Запомни, Люциус Малфой никогда не будет на «нашей стороне»! Я видела его… – голос ее надломился, но она продолжила с сердитыми слезами на глазах. – И видела, как он совершал мерзкие, отвратительные поступки… как он поддерживал ту женщину… и не сделал ничего, когда меня мучили… снова и снова, прямо у него на глазах. И теперь ты смеешь заявлять мне, как будет здорово, если Малфой окажется на нашей стороне?! – выплюнула она так ядовито, что Шеклбот был озадачен.
– Гермиона, пожалуйста… – она выдернула руку, но Кингсли продолжил. – То, что произошло во время войны, особенно то, что касалось безопасности и жизни Драко, оказало огромное влияние на позицию и взгляды Малфоя-старшего, поверь. И, кстати говоря, мы… следили за ним, даже до сих пор следим и… все не так плохо. Конечно, никто не собирается доверять ему полностью, Малфой – тот еще лицемер, – на это Гермиона раздраженно усмехнулась. – Но пойми, сейчас многое изменилось и для него в том числе. Хотя, конечно, очень жаль, что ты увидела его сегодня. Это произошло немного раньше, чем я планировал.
– Раньше, чем планировал? Ты имеешь в виду, что у тебя были какие-то планы относительно меня? Ты планировал, что я зачем-то встречусь с этим человеком? – недоверчиво уставилась на него Гермиона. Шеклбот промолчал, ничего не отрицая. Он лишь снова взял ее за руку, пытаясь успокоить и как-то закончить неприятную беседу. Гермиона и на этот раз выдернула руку и, гневно сверкнув взглядом, отошла от него. Сейчас ей необходимо было уйти, она должна была срочно убежать, освободится от ужасного, беспорядочного сумбура, заполонившего ее существо.
А когда попыталась протолкнуться через толпу зрителей, шедших ей навстречу, почувствовала, что задыхается. Протискиваясь из последних сил, Гермиона заметила, насколько возмущенными взглядами награждают ее люди. Голова закружилась, и дыхание стало резким и прерывистым, когда она ощутила, как отчаянно нуждается в глотке свежего воздуха… Наконец прорвалась сквозь толпу и с ужасом поняла, что находится на вершине широкой и длинной лестницы. В эту же секунду сознание окончательно затуманилось, в глазах потемнело, и она поняла, что начинает падать. На лестницу…
«О Господи, я же сейчас скачусь по ней…» – беспомощно мелькнуло в голове.
И тут, с уже подгибающимися ногами, ощутила, что вместо того, чтобы кувыркаться вниз, пересчитывая ступеньки ослабевшим телом, она оказалась спасена. Неизбежного падения не произошло, потому что кто-то подхватил ее на руки и держал, крепко прижимая к себе. Перед глазами по-прежнему царила чернота, но теперь это была реальная, материальная чернота, которую она могла чувствовать и касаться. Гермиона вцепилась в гладкую темную ткань так, будто от этого зависела ее жизнь, и тут же глубоко вздохнула, с облегчением наполняя измученные легкие. Она вдыхала и, вместе с целебными глотками воздуха, снова ощущала аромат. Аромат мускуса и пряностей. Мускус и пряности. Запах этот был настолько силен сейчас, что Гермионе казалось – открыв рот, она сможет пить его. И уже понимала – кто ее держит, кто прижимает к себе, стремительно унося куда-то… как можно дальше… от шума, от толпы… от Рона. Но удивительней всего было другое: почему-то именно сейчас она чувствовала себя в безопасности. Полной. Безоговорочной. Безопасности…
Повернув голову, Гермиона уставилась на шикарный черный смокинг.
========== Глава 7. Хаос ==========
Уже скоро к ней медленно, но верно начала возвращаться ясность сознания. По затихающему где-то вдалеке гулу голосов, по ставшему чуточку прохладней воздуху, она понимала, что спаситель быстро и решительно уносит ее прочь, двигаясь куда-то в глубину театра. Глубокое мерное дыхание человека, несущего ее, странным образом успокаивало, и Гермиона безотчетно прижалась к его груди, тут же услышав звук ясного и неторопливого сердцебиения. Никогда еще она не чувствовала себя так: будто обернутой в некий кокон, и обернутой в него… мужчиной.
Осмелившись, подняла голову, чтобы посмотреть в его лицо, и не удивилась, увидев над собой гладкие светлые волосы и кристаллы серых глаз, с черными, как уголь, зрачками. Люциус Малфой продолжал целеустремленно идти вперед, не глядя вниз, и Гермиона, впервые в жизни, могла рассмотреть это лицо вблизи. Отметила изгиб губ: темно-розовых и слегка поджатых. Скулы его казались высеченными из камня, а кожа была, словно мраморная. Бесспорно, Люциус Малфой был самым привлекательным мужчиной, которого она когда-либо видела.
Шум зрительской толпы становился все слабее и, когда затих окончательно, Люциус наконец замедлился и остановился. Не отпуская Гермиону, он аккуратно опустился на колени и держал ее так, что она сидела, все еще обернутая его руками. И лишь теперь заметила, что дыхание его стало немного быстрей и тяжелее – всё-таки ему пришлось довольно долго нести на руках взрослую женщину. Это было заметно и по слегка покрасневшим щекам, хотя в целом он оставался таким же, как всегда.
Гермиона понятия не имела, где она сейчас, для чего и почему он унес ее так далеко от всех, лишь ощущала, как в далеком уголке сознания бьется мысль, отчаянно пытающаяся внушить ей страх. Но даже эта единственная рациональная мысль испарилась, когда второй раз за вечер она столкнулась с его глубоким пристальным взглядом.
«Боже, его глаза! Да он мог бы убить лишь ими, если бы захотел», – подумала Гермиона, в который раз понимая, что не может и не хочет перестать смотреть на этого человека.
Она чувствовала, как уже знакомое напряжение обжигает и скручивает внутренности, заставляя дрожать все тело. Ее кожа, казалось, превратилась в кипящую лаву, стекающую по склонам вулкана. Сопротивляться физической и эмоциональной реакции на этого мужчину сил больше не осталось. Она больше не могла… да и не хотела.
Все стало неважно. Все забылось. Его завораживающий запах все еще обволакивал и, продолжая глубоко вдыхать его, Гермиона с отчаяньем, но очень внятно осознала, что хочет большего. В это же мгновение его взгляд, по-прежнему не отрываясь, заскользил по ее лицу. Он всматривался, будто изучая; рот, нос, лоб – Люциус Малфой словно пытался запомнить каждую черточку, которую видел перед собой, перед тем, как снова вернуться к глазам и уставиться в них так пристально, как никогда не смотрел до этого.
Ни одного слова до сих пор не сорвалось с их губ. Сейчас их лица находились всего в нескольких дюймах, и Гермиона поняла, чего ей хочется. Нет, в чем она нуждается! Похоже, что в воздухе замелькали искры электрических разрядов, когда они ощутили дыхание друг друга, и Гермиона почувствовала, как по волосам скользнула рука. Слегка согнув пальцы, он тихонько поглаживал ее затылок. А когда едва заметный вздох сорвался с невольно приоткрывшихся губ, Малфой сразу опустил на них глаза, и Гермионе еще больше захотелось, чтобы он наклонился ниже, совсем низко. Чтобы расстояние между их лицами исчезло. Полностью.
Не отрывая взгляда от ее губ, Люциус слегка приоткрыл рот, и отрывистые короткие звуки его дыхания коснулись лица Гермионы. Медленно, почти незаметно, Малфой склонял голову вниз, все ниже. Ниже… Она не осмелилась закрыть глаза из опасения, что это остановит его. Потом он коротко облизнул губы, и Гермиона невольно почувствовала толчок возбуждения.
Она возбудилась. И это болезненное желание, казалось, почти разрывало.
Его губы уже почти дотронулись, находясь так близко, так невероятно близко, когда Люциус остановился…
Вместо того чтобы прикоснуться, он отстранился, и в ушах Гермионы раздался низкий и глубокий голос.
– Вам уже лучше, мисс Грейнджер?
Фраза обрушилась, словно холодный душ, и Гермиона испугалась, что в ее глазах можно заметить мучительное разочарование. Желание, охватившее тело, никуда не исчезло, когда она вздрогнула и немного отстранилась. Голос и слова этого человека живо напомнили о том, кем он был, и поразили тем, как быстро исчезла необъяснимая близость, витавшая между ними секунды назад.
Отстранившись и отпустив ее, Люциус сильным и быстрым толчком поднялся с колен, и уже в следующее мгновение его высокое мощное тело возвышалось над Гермионой. Изо всех сил пытаясь разобраться во множестве противоречивых эмоций, одолевавших ее, Гермиона поняла, что страх, опасение и ощущение собственной уязвимости снова возвратились.
Ее охватило чувство неловкости и гнева одновременно.
«Он играет мною, словно игрушкой!»
Изо всех сил она пыталась взять себя в руки и постаралась подняться на ноги, как можно уверенней. Малфой стоял в нескольких шагах от нее, прямой и высокий, не подавая ни единого признака того, что собирается сделать дальше. Его лицо было холодно и безразлично, и, как она не старалась, но так и не смогла увидеть в нем ни одной эмоции.
Пытаясь понять, где они сейчас находятся, Гермиона огляделась вокруг: в каком-то узком коридоре, по-видимому, достаточно далеком от шумного центра театра.
– Куда вы принесли меня? Почему мы здесь?
– Вы почти упали в обморок, мисс Грейнджер. И если бы меня случайно не оказалось рядом, то кувыркнулись бы вниз по лестнице. Неужели не помните? – почему-то его голос, спокойный и, как всегда, размеренный, казался сейчас медом. Упрямо отрицая этот факт, Гермиона изо всех сил старалась собраться и не думать об этом.
– Да… Хорошо… Спасибо вам… за помощь, – произнесла, как можно спокойней и вежливей. Она пыталась воспринять эту ситуацию отстранено, одновременно стараясь заглушить ту неумолимую жажду, которую вызывал в ней этот мужчина. Собственно говоря, он повел себя, как джентльмен, спасая ее от неловкости, а может быть, и от серьезных травм. Возможно, Кингсли был прав. Возможно Люциус Малфой и, в самом деле, изменился. Гермиона хотела улыбнуться, но не получилось.
– О… – зловеще продолжил Малфой, и в его интонациях зазвучала смутная угроза. – Не льстите себе, мисс Грейнджер. Я повел себя так лишь для того, чтобы избавить от проблем магическую Британию. На мой взгляд, вся эта клоунада с походом толпы волшебников в магловский театр – просто фарс. И могу сказать, что некоторые из этих вульгарных кичливых маглов все же заподозрили что-то. Шеклболт ведет себя, как дурак, думая, что подобные авантюры могут сработать: он даже не отдает себе отчет, насколько рискованно сближать наши миры именно таким образом. И я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть?
От оскорбления у Гермионы перехватило дыхание. Она почувствовала, как щеки сразу же вспыхнули от стыда и злости.
«Какая же я дура! Позволила себе слабость довериться ему, позволила себе даже почувствовать эту странную тоску! Да как вообще можно подумать, что Малфой изменился? Что он способен измениться?! Идиотка!»
Люциус двинулся было в ее сторону, но, внезапно, не дойдя лишь шага, остановился, продолжая медленно блуждать глазами по ее телу, будто пытаясь запомнить все, что видел. И еще раз вызывая тем самым у Гермионы мучительную судорогу желания. Только теперь ей стало стыдно за подобную реакцию. В ней вспыхнула ярость к этому мужчине, к его способности так легко управлять ее мыслями, ее душой, ее телом.
Лицо Люциуса Малфоя еще сильнее посуровело, когда он заговорил снова.
– Хотя, не скрою… Всего несколько лет назад я был бы счастлив увидеть вашу головку, размозженной на мраморном полу фойе; увидеть, как алая кровь, вытекающая из нее, смешивалась бы с такой же алой тканью вашего необыкновенно возбуждающего платья…
Боль от этих слов ударила, будто пыточное заклятье, и Гермиона задохнулась, чувствуя, как глаза уже налились горячими слезами. Прежде, чем он увидел бы, что она плачет, девушка повернулась и выбежала из двери, помчавшись по коридорам. Горько и отчаянно рыдая, охваченная непонятными, лихорадочными эмоциями, она быстро оказалась в холле театра, где к огромному облегчению увидела жутко обеспокоенных Рона, Кингсли и Ормуса, уже разыскивающих ее.
Подбежав к Рону, она бросилась ему на шею и, задыхаясь от рыданий, с промокшим от слез лицом, смогла кое-как проговорить:
– Отведи меня домой, пожалуйста. Я хочу скорее уйти отсюда…
Никто из трех волшебников не сомневался, что это – самое нужное и правильное, что они могут сделать сейчас для Гермионы. И, не задавая никаких вопросов, втроем они вывели ее из Королевского Оперного Театра, чтобы быстро найдя подходящий переулок, аппарировать домой.
Оставшись один, с выражением странной пустоты на лице Люциус какое-то время не отрывал глаз от места, где только что стояла Гермиона. Потом, неторопливо подойдя к стене, он с силой ударился об нее лбом и закрыл глаза. Глубоко и медленно дыша, Малфой чувствовал, как последние остатки его мучительного нереализованного возбуждения, наконец, исчезают.
========== Глава 8. Решимость ==========
Доставив Гермиону в квартиру, все трое, не останавливаясь, начали хлопотать над ней, непрерывно предлагая то воду, то еду, то зелья. Все они видели, насколько сильно волшебница казалась расстроенной, но каждый четко ощущал, что обсуждать происшедшее она явно не готова. Поэтому мужчины с облегчением вздохнули, когда уже скоро Гермиона успокоилась и присела на диван, отрешенно потягивая воду. Шло время. Ее молчание стало напрягать – растерянные Ормус и Кингсли все еще оставались в квартире, не зная, что делать дальше. Внезапно Гермиона ощутила напряженность, повисшую в воздухе, и бросила на них быстрый взгляд, в котором одновременно мелькнули удивление и легкое раздражение.
– Все хорошо. Вам незачем больше беспокоиться.
– Дорогая, ты уверена? – мягко спросил Кингсли, снова вспоминая недавнее состояние этой молодой сильной ведьмы.
– Да, – решительно ответила Гермиона, бросая на него категоричный взгляд.
Немного обескураженные Кингсли с Ормусом собрались, и Рон, слегка смущенный поведением подруги, проводил их вниз до входной двери.
Возвратившись несколько минут спустя, он увидел, что диван пуст; Гермиона уже легла в кровать. Заглянув в спальню, Рон мягко позвал:
– Гермиона, – и с облегчением услышал спокойный ответ.
– Со мной все в порядке, Рон. Просто – вечер, музыка, встреча с родителями… Как-то странно подействовало. Мне нужно немного побыть одной…
Конечно же, Рон принял объяснение, хотя и понимал, что за истерикой в театре стоит нечто большее. Кингсли рассказал ему о реакции Гермионы на Люциуса Малфой, и Рон мог вообразить, как это подействовало на нее. Но сейчас поверил, что Гермиона успокоилась. Поэтому тихо пожелал «спокойной ночи», сказал, что ляжет приблизительно через час и аккуратно закрыл дверь.
Водоворот эмоций и воспоминаний о прошедшем вечере непрерывно кружился в сознании Гермионы, лежащей в уже таком знакомом состоянии пристального вглядывания в темноту спальни.
Как обычно, она анализировала все детали произошедшего, снова и снова проигрывая в памяти слова Люциуса Малфоя.
Во-первых, то, что он считал посещение магловского театра целой толпой волшебников редкой глупостью – было абсолютно правильно. Сама эта идея казалась ей сейчас опрометчивой и непродуманной. Гермиона ведь тоже обратила внимание, как непривычно для маглов были одеты некоторые волшебники. И странные взгляды маглов, обращенные на эти нелепости. Да и музыка вызывала в волшебниках такие глубокие эмоции, что стихийная магия могла проявиться просто в любой момент.
Во-вторых, Гермиона признала, что падение с лестницы могло вызвать еще один виток проблем. Друзья наверняка использовали бы заклинания, чтобы исцелить ее, и сделали бы это, не задумавшись. Или же маглы могли отправить ее в одну из своих больниц, и никто даже не узнал об этом. И Бог знает, не проявилась ли бы там ее собственная природная магия? Люциус Малфой, определенно, был прав, давая ей понять, что волшебники находились в очень уязвимом положении среди огромного скопления обычных людей.
Кольнуло воспоминание о том, что он считает ее неуклюжей и по-детски незрелой. Но чего еще было ждать от Люциуса Малфоя? Гермиона усмехнулась, вспоминая рассуждения Кингсли об «изменившемся Малфое».
Снова и снова в голове звучали слова Люциуса:«…я не мог позволить неуклюжей маглорожденной ведьме навернуться вниз по лестнице на глазах у сотни маглов. Это было бы глупо, не правда ли? А вы, мисс Грейнджер, по-видимому, снова и снова пытаетесь привлечь к себе всеобщее внимание. Не кажется, что пришло время повзрослеть?»
Она почувствовала, как опять захлестывают гнев и раздражение, но тут же со стыдом вспомнила, насколько глупо и невоспитанно вела себя с Кингсли. Да еще на глазах у магловского политика.
«Ну почему я не могу управлять своими эмоциями?»
Несмотря на злость, Гермиона неохотно признала, что все, о чем говорил Люциус Малфой – было справедливо и умно. Все, о чем говорил!
Внезапно вспомнилось еще об одном. Не обратив на это внимания поначалу, сейчас она вздрогнула: Люциус назвал ее «маглорожденной». С какой стати он не бросил свое обычное «грязнокровка», которое раньше использовал, не задумываясь? Гермионе не верилось. Не было никакого сомнения, что Малфой хотел обидеть и оттолкнуть ее, это было абсолютно точно. Но… почему не выбрал самое обидное, самое ненавистное для нее оскорбление?
От невозможности понять этого человека разболелась голова. Почему в театре он повернулся и уставился ей в глаза? Почему так бесконечно долго не отводил взгляд? Как Люциус Малфой оказался в нужном месте в нужное время, успев подхватить, когда она падала? Неужели следил? И почему прижимал ее к себе так сильно? Почему так близко, дразняще близко, наклонился, столь резко отстранившись потом? Тогда ей, охваченной смущением и гневом, казалось, что он развлекается, забавляясь ее реакцией на своё поведение. Но сейчас воспоминания о глазах Малфоя ярко вспыхнули в сознании, и она вспомнила его дыхание. Тяжелое. Быстрое. Да… взаимная жажда была осязаема, даже воздух вокруг них был пропитан этой жаждой, Гермиона окончательно уверилась в этом.
И, наконец, она вспомнила последние, ужасные слова Люциуса и яркие детали, нарочито подчеркнутые им. Его прошлое, прошлое Пожирателя Смерти, снова кольнуло память. Это был человек, который видел и делал множество мерзких и отвратительных вещей. И все, что он сказал, лишний раз напоминало об этом… Его слова вызывали отвращение, но почему-то она знала, что произнесены они нарочно, в ожидании от нее подобной реакции. Анализируя последнюю фразу Малфоя снова и снова, Гермиона поняла одну вещь: фактически Люциус сказал, что был бы счастлив, видеть ее мертвой «всего несколько лет назад», но не сейчас. Это прозвучало достаточно ясно.
Действительно, для нее не было новостью то, что во времена возвышения Волдеморта, Малфой и все остальные Пожиратели Смерти преследовали ее лишь за то, что она – маглорожденная. И он мог бы убить ее или ее друзей не единожды, особенно тогда, в Отделе тайн. Но хотел ли он этого на самом деле: сам, лично? Или побуждали интересы Волдеморта? Где она, эта самая правда?
Да, все, что говорил Люциус Малфой, было сказано Пожирателем Смерти. Бывшим Пожирателем, так или иначе сумевшим после войны избежать Азкабана, хотя Министерство магии было бы невероятно счастливо запереть его там, появись для этого хоть малейшая возможность. И будет счастливо сделать это и теперь, соверши Малфой хоть какой-то проступок.
Возможно, именно это и стало истинной причиной его поведения в театре – он должен вести себя безупречно. Прокручивая в мыслях мельчайшие детали, Гермиона так и не могла понять, что этот человек для нее – угроза или та бесконечная абсолютная защищенность, испытанная в его руках…
Ее здравому смыслу был брошен вызов, и решение, наконец, пришло: если встретит Малфоя снова, то поведет себя спокойно и рассудительно, больше не позволяя юношеским эмоциям взять верх. Он был загадкой. Малфой казался чем-то таинственным, что она должна разгадать, и Гермиона надеялась, что у нее будет шанс узнать и понять об этом человеке хоть чуточку больше. Может быть, тогда поймет и то, почему он вызывает такую сильную реакцию у нее самой – эмоциональную, да и физическую. И почему, черт возьми, Малфой не скрывая своего интереса к ней, вдруг резко и безжалостно отталкивает в следующую минуту.
«Ну уж нет! Я не могу позволить ему взять над собою вверх. В конце концов, нет проблемы, которую нельзя было бы решить. И этот ребус, этого человека, я тоже решу. Головоломку под названием «Люциус Малфой» я разгадаю!»
Уже проваливаясь в сон, Гермиона поняла, что больше не ощущает ни обиды, ни сожаления, но… кое-что она все-таки чувствует. Не могла врать сама себе – жгло отнюдь не негодование на Кингсли и не воспоминания о прошлых пытках. О нет, это был жгучий гнев на Люциуса Малфоя; на мерзавца, что отстранился, когда она… так отчаянно его хотела.
Проснувшись следующим утром, Гермиона тут же встретила взгляд Рона, с тревогой ожидающего ее пробуждения.
– Все хорошо, любимая? – стараясь не показать, что волнуется, спросил он.
Гермиона кивнула. Выбросив из головы все, что мучило ее предыдущие недели, она успокоилась, как только приняла решение «разгадать загадку по имени Малфой».
– Да, спасибо, – Гермиона понимала, что вчерашние события придется как-то объяснить и не желала, чтобы Рон начал выпытывать то, говорить о чем совершенно не хотелось. – Правда, Рон, я в полном порядке. Просто… вечером все оказалось – чересчур. Меня впечатлила реставрация Ковент Гардена и то, что вижу родителей рядом с волшебниками, что нахожусь в магловском мире с тобой, да и Кингсли тоже постарался. Мне вдруг стало неловко и неуютно в том мире, который раньше я считала родным, понимаешь? Иногда такое происходит: человеку становится больно, даже если причину этой боли объяснить невозможно…
– Кингсли сказал, что ты ужасно разозлилась, когда увидела на спектакле Малфоя, – осторожно проговорил Рон, удивленный, что Гермиона почему-то не упоминает об этом.
И она почувствовала, как внутри что-то екнуло. Надежда избежать любого упоминания о происшедшем оказалась тщетна. Взяв себя в руки, Гермиона заговорила как можно спокойней, хотя знала – румянец уже полыхнул по щекам.
– Ах, да, и это тоже… Как-то не ожидала, что окажусь в магловском театре в компании Пожирателя. Забавно, не находишь?! Так или иначе, я высказала Кингсли все, что думала на эту тему! – и неловко засмеявшись, поднялась с кровати, давая понять, что разговор окончен.
Рона, конечно же, ни капельки не убедили ее слова, но он отчетливо осознал, что продолжать не стоит, и начал собираться на работу. Его, в принципе, удовлетворило то, что Гермиона чувствует себя достаточно хорошо, чтобы отправиться в Министерство. Ее невероятная моральная выносливость не переставала поражать.
Уже усевшийся завтракать, в то время как Гермиона одевалась в спальне, он поднял голову, лишь услышав, как она входит в кухню. Ложка невольно упала в кукурузные хлопья. Для того, кто накануне вечером бился в истерике от необъяснимой боли, Гермиона выглядела невероятно. Пышная блестящая копна волос, завитки которой она подобрала наверх, выпустив только пару локонов по бокам, обрамляла нежное личико. На ней был надет строгий, но очень сексуальный облегающий жакет. Широкий пояс, обвязанный вокруг талии, заставлял обратить внимание на вызывающую стройность, а юбка, казалось, обнимала бедра. Даже каблуки Гермиона надела сегодня выше, чем обычно, и ошеломленный Рон с интересом отметил это, когда понял, что не может отвести глаз от ее ног.
– Вот это да! Ты выглядишь …
– И как же? – не удивившись, задала вопрос Гермиона.
– Великолепно… – ничего не понимая, пробормотал Рон.
– Спасибо, дорогой, – улыбнувшись, она на ходу куснула тост и, быстро поцеловав его в макушку, направилась к двери. – Пока, Рон! Удачного дня!
Вскоре входная дверь хлопнула, оставляя смущенного и изумленного Рона одного. В тихой и пустой квартире.
В кабинете Гермиону уже ждала сова с запиской от Кингсли Шеклбота: он извинялся за вчерашний вечер и просил зайти к нему сразу же, как только придет на работу. Догадываясь, о чем хочет поговорить министр, она направилась в его кабинет, собираясь чистосердечно извиниться за свое поведение и объяснить все точно так же, как утром объяснила Рону.
Дейдра была уже на месте, и они с Гермионой снова обменялись весьма нелюбезными взглядами, как и несколько дней назад. Торопясь покинуть приемную, она решительно прошла к министру и увидела на его лице то же самое беспокойство, что и накануне.
– Гермиона, – мрачно произнес Кингсли. – Спасибо, что пришла так быстро. Присаживайся. Для начала, хочу извиниться за то, что пришлось пережить тебе вчерашним вечером. Я знал, что рискую, приглашая Малфоя, но на такую острую реакцию, честно говоря, не рассчитывал… – не дав ему закончить, Гермиона перебила.
– Ох, нет, Кингсли, это я должна извиниться перед тобой. Я вела себя опрометчиво и по-детски, прости. Ты правильно сказал – время не стоит на месте, и я не имею права не доверять, когда ты утверждаешь, что Люциус Малфой изменился. Просто вчера нахлынуло так много всего – музыка, встреча с родителями, и с бывшим Пожирателем Смерти… Это оказалось для меня чересчур. Но я действительно должна учиться, лучше управлять своими эмоциями. И я постараюсь, правда.
Кингсли Шеклбот приоткрыл рот от удивления. Он не мог поверить, что перед ним сидит девушка, бившаяся лишь прошлым вечером в жуткой истерике. Некоторое время, пока министр думал, как перейти к следующему вопросу, в кабинете царила тишина.
– Хорошо, хорошо… Я рад, что ты чувствуешь себя лучше. Если могу чем-то помочь… – неуверенно начал он.
Гермиона же продолжила с удвоенной энергией.
– Итак, господин министр, вчера вечером, в процессе нашей… ммм… беседы… Вы упомянули, что планировали мою встречу с Люциусом Малфоем, подразумевая некую конкретную ситуацию. Что именно имелось в виду? – ясно и спокойно проговорила Гермиона, произнеся имя человека, встреча с которым уже не раз довела ее до слез, без малейшего намека на нервозность в голосе. Чем оказался поражен Шеклбот, который выдал свои объяснения скорей и откровенней, чем собирался.
