Текст книги "Познавая прекрасное (ЛП)"
Автор книги: Laurielove
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 40 страниц)
Остановившись, Малфой недоуменно всматривался ей в лицо, будто пытаясь разобраться, что именно тревожит ее сейчас и предугадать свои дальнейшие шаги. Не дожидаясь его решения, Гермиона подошла почти вплотную и закинула руки ему на шею. Вперилась пристальным взглядом в глаза, и Люциус невольно вздрогнул от того, насколько сильная жажда светилась сейчас в этом взгляде. Ее нескрываемая похоть заставляла гореть и его. Гореть почти заживо! И это было почти страшно, но и неимоверно прекрасно.
Зажмурившись, чтобы прийти в себя, Малфой слегка отодвинулся назад. Напрасно! Гермиона лишь прижалась еще крепче и потянула его на себя. Понимая, что позыв ее несвоевременен, а может даже и неправилен, остановиться она, тем не менее, не могла. Да и не хотела.
Потребность в близости (сиюминутной, немедленной близости!) оказалась сильнее ее самой. Причем жаждала она в эти самые минуты именно такого Люциуса, который шел с нею рядом: холодного, сосредоточенного, внешне бесстрастного. Того, которого до сих пор захлестывали волны острой и безжалостной ярости, так и не перестававшей гореть у него внутри.
Не отводя глаз, она лишь сумела прошептать еле шевелящимися губами:
– Пожалуйста… – и потащила его с освещенной аллеи в сторону густых зарослей, так своевременно оказавшихся у них на пути.
Они прошли совсем немного, прежде чем очутились на небольшой поляне, и Гермиона с наслаждением отметила, что в глазах Малфоя уже сверкает такой знакомый огонек страсти, столь обожаемый ею. Хотя с губ его все же слетело совсем другое:
– Гермиона… прошу тебя… не сейчас. И не здесь…
Но было уже слишком поздно. Быстро сбросив с себя одежду, она осталась совершенно обнаженной и опустилась на землю, с мольбой протягивая к Малфою руки:
– Пожалуйста… Хочу очиститься от его мерзких касаний… Умоляю тебя! Сейчас. И здесь. Именно здесь… – казалось, выгибающаяся на земле Гермиона пребывала в каком-то трансе.
Малфой молчал, ничего не отвечая, и лишь неотрывно смотрел на нее. Вихрь эмоций, бушующих в нем в эти минуты, почти сводил с ума, заставляя тяжело и прерывисто дышать. А услышав, как она мучительно застонала, Люциус не выдержал: быстро опустился на землю рядом с Гермионой, расстегнул брюки и уже в следующий миг оказался внутри нее. Гортанно вскрикнув от резкого и глубоко проникновения, она откинула голову и крепко впилась ногтями в его спину, заставляя Малфоя что-то яростно прошипеть в ответ. Оба понимали сейчас, что эта взаимная боль помогла каждому из них почувствовать себя живыми. Настоящими. И принадлежащими один другому целиком и полностью. Их обоюдное возбуждение достигло своего пика так неимоверно скоро, что не прошло и нескольких минут, как Гермиона забилась под ним, выкрикнув его имя в темноту ночи и с силой царапая кожу спины. В ответ на это он и сам вздрогнул, прежде чем со стоном излился в жадное, горячее и пульсирующее влагалище.
Тяжело и громко дыша, какое-то время они не размыкали объятий, но потом Малфой скатился и лег на спину, молча уставившись в звездное небо. С губ обоих в уже холодном ночном воздухе слетали чуть заметные облачка пара. Повернувшись на бок, Гермиона устроилась рядом и положила голову ему на плечо. Так они и лежали довольно долго, пока Люциус в итоге не заговорил:
– Ты же понимаешь, что все это значит, не так ли?
Не осознавая, что он имеет в виду, Гермиона промолчала. Хотя голос Люциуса, прозвучавший сейчас серьезно и даже обреченно, заставил ее напрячься.
– Я только что использовал непростительное заклятие. Для меня это может означать лишь одно – пожизненное заключение в Азкабан.
От ужаса, охватившего от этих слов, Гермионе показалось, что сердце только что безжалостно выдрали из разорванной груди. Рот моментально пересох, а сознание будто онемело от ощущения неизбежно надвигающегося кошмара. Кошмара, спасения от которого она не видела. В голове же билось лишь одно:
«Почему?!! Почему он не сказал мне об этом раньше?»
Быстро поднявшись, она села и, обернувшись, заглянула Малфою в лицо.
– Но… подожди… Люциус. Они же… Ты уверен, что они смогут узнать? Откуда? Мы же никому не расскажем! И вот увидишь: все будет хорошо. Я обещаю тебе… все будет в порядке. Никто не узнает! – последнее она уже отчаянно выкрикнула, успокаивая не только его, а больше саму себя. И пытаясь заглушить этим страшный животный ужас, медленно, но верно переполнявший душу.
– Ты же знаешь: министерство контролирует незаконное применение магии. А уж меня и мою палочку они контролируют однозначно, – голос Люциуса прозвучал совершенно спокойно, даже как ни в чем не бывало.
Не в силах бороться с затопившей паникой и ощущая внутри какую-то страшную и необъяснимую боль, Гермиона не выдержала и зарыдала.
– Нет! Это же была самооборона… На самом деле! Это же можно доказать. Он напал на нас, бросился на тебя с ножом. Наши жизни были в опасности! Какой суд посмеет упрекнуть тебя в этом?
– Пойми, Круциатус я использовал уже позже. И не потому, что нашим жизням угрожала опасность, а потому, что этот урод взбесил меня своими словами, касающимися тебя. Я не должен был применять Непростительное. Не имел права. Ты же сама понимаешь это, – Люциус протянул руку и погладил ее по волосам, по-прежнему оставаясь удивительно спокойным. – В любом случае, даже самооборона не может служить оправданием для использования Круцио на магле. У нас, волшебников, всегда есть альтернатива для этих простецов. На это мне обязательно укажут. И будут правы.
От ощущения неудержимого отчаяния Гермиона окончательно потеряла над собой контроль и заплакала еще сильнее:
– Зачем? Почему тогда ты это сделал? – она, конечно же, не обвиняла его, лишь хотела понять. Хотела услышать, как сам он объяснит то, что произошло.
Малфой долго молчал, по-прежнему уставившись в звездное небо, но потом наконец ответил:
– Потому что я – тот, кто я есть…
Она взглянула на него.
– Нет! Это не так… Просто ситуация сложилась таким образом, что ты проявил именно эти черты своего характера. Тем более что тот мерзавец специально спровоцировал тебя. И любой нормальный человек сможет это понять. Любой! И они тоже должны понять, почему ты так поступил. У членов Визенгамота тоже есть любимые, есть дочери и жены!
– Да, но согласись, на самом деле это было не обязательно. И оказалось ярким проявлением того, что жестокий и злобный Пожиратель смерти все еще жив во мне, Гермиона. Я никогда не смогу избавиться от него полностью. Никогда. Да ты и сама видела это. Я же заметил, как ты смотрела на меня тогда, – Люциус снова потянулся и мягко погладил ее по щеке и волосам.
– Конечно, видела! И гордилась тобой. Восхищалась. Потому что люблю тебя таким, какой ты есть. И принимаю таким, какой ты есть! – заплакав еще сильнее, чем раньше, она снова опустилась на землю и уткнулась лицом ему в плечо.
Люциус приподнял ее голову ладонью, и во взгляде его светилась в этот момент откровенная нежность.
– Спасибо… – он отер пальцем очередную слезу, что катилась по щеке Гермионы, и коснулся губ поцелуем. Глубоким. Искренним. А потом, когда отстранился, крепко прижал ее к себе и произнес так просто, но и так многозначительно для них обоих: – Давай уже направимся, наконец, домой…
Сердце Гермионы отчего-то снова замерло. И это «отчего-то» было очень похоже на счастье, пусть и совсем неуместное в этот момент.
Малфой же снова достал свою палочку и аппарировал их обоих в поместье. Домой.
========== Глава 32. Агония ==========
Очутившись в холле мэнора, они сразу же поднялись в спальню и начали раздеваться. Ни один из них не произнес ни слова. Да и не нужны им были сейчас никакие слова. Сняв с себя одежду, Гермиона глянула на Люциуса, и сердце болезненно кольнуло: его лицо стало сейчас не просто напряженным, оно казалось окаменевшим. Страх, отчаяние и боль сквозили в каждой черточке. В каждой морщинке, вдруг резко проявившихся у глаз и вокруг крепко сжатых губ. Тяжело и рвано дыша, Малфой бросил свою палочку на низенький столик, за которым они обычно ужинали, и Гермиона, машинально взяв ее в руки, принялась бездумно рассматривать.
«Как обидно, что эта маленькая хрупкая вещица может стать для нас источником таких огромных проблем! Неужели нельзя ничего сделать?»
Безмолвная агония Люциуса была невыносима, и Гермионе отчаянно хотелось помочь ему, утешить, разделить то бремя, что нежданно-негаданно опустилось на его плечи. Опустилось тогда, когда они меньше всего опасались каких-то неприятностей. И она не знала, что сделать и что сказать ему в утешение. Они с Люциусом никогда не говорили о его пребывании в Азкабане. Он не заговаривал, а она не спрашивала. Потому что понимала, что обсуждение некоторых тем может быть не только болезненным, но даже унизительным.
Продолжая молчать, они улеглись в постель и без слов обнялись, крепко прижимаясь друг к другу. Спустя какое-то время Люциус, повернувшись на другой бок, чуть отодвинулся, и она, думая, что ему хочется побыть одному, решила тоже отодвинуться. Но лишь только Гермиона отстранилась, с губ Малфоя слетел глубокий болезненный стон, и она тут же вернулась на место, крепко прижимаясь к его спине, обнимая, позволяя ощутить всю ту теплоту и поддержку, которую так хотелось подарить ему сейчас. Будто почувствовав это, Люциус дотронулся до ее руки у себя на груди и переплел хрупкие женские пальчики со своими.
В конце концов она не выдержала и задала вопрос, который должна была задать и ответа на который ожидала с ужасом:
– И… что теперь будет?
– Они придут за мной. Думаю, уже на рассвете.
– И сразу отправят… туда?
– Нет. Сначала проведут слушание в Визенгамоте, скорее всего в понедельник. Вряд ли из-за меня кто-то прервет уик-энд.
– Но… тогда можно сказать, что еще ничего не решено окончательно?
– Скорее, нельзя… У них есть все доказательства, в расследовании они не нуждаются. Думаю, аврорам уже известно, что вчера в одиннадцать часов вечера из моей палочки был выпущен Круциатус.
Тишина снова повисла в темноте спальни, и по лицу Гермионы снова потекли слезы.
«Не могу потерять его… Особенно теперь, когда мы стали так близки. Не могу!»
– Я не позволю им осудить тебя, Люциус! Слышишь? Я буду бороться за тебя!
– Боюсь, что ничего нельзя сделать… Без вариантов, – на удивление спокойно отозвался Малфой, и это еще больше взволновало Гермиону – эдакая вселенская пустота, пугающая до дрожи, звучала сейчас в его голосе.
Сплетенные телами, они так и продолжали лежать в гнетущем молчании, ни на минуту не смыкая глаз. Лишь иногда Люциус невольно содрогался, пытаясь вдохнуть глубже, и воздух с хрипом врывался в легкие, будто что-то мешало ему сделать это. Тогда Гермиона прижималась еще крепче, так крепко, словно пыталась поглотить его страдания, забрав их себе.
Под утро же он глухо застонал. Застонал так, что сердце ее защемило от этого отчаянного звука. Поднявшись на локте, Гермиона склонилась над ним, поглаживая лицо и волосы, и успокаивая, как могла. Люциус уставился на нее невидящими глазами, на дне которых таились сейчас лишь отчаяние и ужас. Она едва не задохнулась, кожей ощущая агонию, охватившую его. Не отводя глаз, Люциус мучительно выдохнул:
– Не хочу… как же не хочу возвращаться туда…
Крепко прижавшись, Гермиона снова залилась слезами. Так они и прободрствовали, продолжая отчаянно обниматься, будто цепляясь друг за друга, до самого рассвета – не разговаривали и даже не шевелились.
И когда неясный утренний свет начал вползать сквозь портьеры в темную комнату, Гермиона почувствовала, как сердце начинает биться все медленней и медленней, словно собираясь остановиться насовсем.
А уже скоро внизу раздался громкий стук во входную дверь.
Невольный вскрик сорвался с губ Гермионы в тишину предрассветно сереющей спальни, и Малфой, успокаивающе погладив ее по волосам, прошептал:
– Тшш… Тихо, милая. Успокойся.
В этот же миг к ним осторожно постучали, и на пороге появилась испуганная Тибби.
– Хозяин, там…
– Все в порядке, Тибби. Скажи им, что я спущусь через несколько минут.
Он поднялся с кровати и принялся одеваться: аккуратно, элегантно, даже с какой-то нарочитой тщательностью. Вскочившая одновременно с ним Гермиона не отходила ни на шаг, все время оставаясь рядом. Касаясь его, поглаживая, суетливо помогая застегнуть пуговицы на манжетах рукавов. Будто не в силах оторваться от него ни на секунду. Они так и не произнесли ни единого слова, но зато скоро снизу раздался чей-то громкий и суровый голос:
– Малфой! Мы ждем!
Люциус повернулся к Гермионе.
– Я должен спуститься. Оставайся здесь и сиди тихо. Им не нужно знать, что ты в мэноре: это может осложнить тебе жизнь.
Он наклонился, ловя взгляд Гермионы, и поцеловал ее. Глубоко. Жадно. Словно делал это в последний раз и пытался запомнить навсегда. И она задохнулась от бушующих внутри эмоций, не в силах их вынести.
Наконец Люциус отстранился, и лицо его вновь стало совершенно нечитаемым. Гермиона вцепилась в его руку, не давая уйти.
– Я буду бороться за тебя, Люциус. И не позволю им засадить тебя в Азкабан. Слышишь? Я не позволю этому случиться! Я люблю тебя. Люблю… – по ее лицу опять потекли слезы.
Во взгляде Малфоя мелькнула вдруг такая нежность, что Гермионе стало еще больнее. Он мягко обхватил ладонями ее щеки и впился взглядом в глаза:
– Я тоже л…
– Малфой! Мы поднимаемся наверх!
И, не договорив, Люциус резко отстранился.
– Мне нужно идти, – не глядя на нее больше, он подхватил со столика свою палочку и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.
Гермиона смутно услышала обмен короткими сухими фразами, топот шагов, стук закрывшейся входной двери и наконец… ничего. В доме воцарилась звенящая тишина.
Не выдержав, она схватила себя за волосы и громко закричала в пустоту комнаты. И крик этот был ужасней и мучительней, чем те, что когда-то давно уже издавала в этом доме, дергаясь в конвульсиях от пыток Беллатрикс Лейстрендж.
Будто выплеснув этим воплем боль и отчаяние, переполнявшие душу, Гермиона опустилась на кровать, на которой так и просидела весь этот длинный ужасный день. Обхватив колени руками и тихонько раскачиваясь взад и вперед, она не обращала никакого внимания на расстроенную Тибби, трижды приносившую ей поднос с едой и умолявшую съесть хотя бы чего-нибудь. Не приняла душ. Не переоделась. И даже ни о чем не думала. Просто молчала, неотрывно уставившись на гобелен, висящий на стене. Пустота, пожиравшая ее с уходом Люциуса, казалась бездонной пропастью, в которую она падает, падает, падает…
Ближе к ночи усталость с нервным напряжением все же сморили ее, и Гермиона провалилась в беспокойный сон, полный метаний, бесплодных поисков и леденящего душу страха. Вздрагивая и просыпаясь от очередного кошмара, Гермиона несколько раз подумала о том, насколько другими она ожидала их первые выходные вместе. И насколько страшной оказалась реальность по сравнению с наивными мечтами.
Однако проснувшись в воскресенье утром, она почувствовала, как пришла в себя. Более того, цепкий ясный разум и цельная натура Гермионы были готовы к тому, что для спасения Люциуса нужно начинать действовать. Причем действовать грамотно, быстро и решительно. Взбодрившись от мысли, что она должна помочь (и поможет!) ему, Гермиона поднялась с кровати, оделась и даже запихнула в себя немножко еды, заботливо приготовленной Тибби. После завтрака она выяснила у эльфийки, где находится ближайшая магловская деревня, и оставила мэнор.
Идти оказалось недалеко, и уже скоро Гермиона вошла в небольшую деревенскую лавочку, торгующую всякой всячиной, где купила несколько свежих газет. Прогулка окончательно взбодрила ее, и в голове уже начали крутиться несколько идей, осуществление которых могло бы помочь Люциусу. Аппарировать назад она тоже не стала, предпочитая снова вернуться пешком и по дороге еще раз обдумать все необходимые детали. И не прогадала. Сладкий и свежий летний воздух словно напоминал о том, что жизнь, несмотря ни на что, прекрасна, и их с Люциусом счастье стоит того, чтобы бороться за него изо всех сил.
Вернувшись в поместье, Гермиона прошла в столовую и разложила газеты на столе. Она еще не знала, что именно будет искать в них, но оказалась вознаграждена почти мгновенно. С первых страниц всех изданий кричали практически одинаковые заголовки: «Парковый насильник наконец-то пойман!» Сердце ее подпрыгнуло, и она начала читать дальше.
«В пятницу вечером в Гайд-парке арестовали мужчину, подозреваемого в серии изнасилований женщин на протяжении нескольких лет. Преступления происходили в различных парковых зонах по всему Лондону. Общее количество несчастных жертв составляет около пятнадцати человек. Пресс-служба лондонской полиции рассказала, что арест стал возможен, благодаря анонимному телефонному звонку, поступившему чуть позже одиннадцати вечера от неизвестной женщины. Незнакомка сообщила о нападении и попытке изнасилования с применением в качестве угрозы ножа. Еще она сообщила, что защищаясь, ранила преступника и смогла от него убежать, а также уточнила место, где нападавшего сможет найти полиция. Преступник действительно был обнаружен в указанной части парка. Удивительно же не только то, что он оказался серьезно травмирован (сломанная нога, порезы на лице и многочисленные ушибы), но и ужасно напуган. Полиции он сдался сразу, без сопротивления и, скорее, даже с радостью. Правда, не мог говорить до тех пор, пока не оказался доставлен в участок и не успокоился. После этого, так и не объяснив характер полученных травм, подозреваемый начал давать признательные показания.
Полиция предполагает, что на этот раз им удалось поймать не просто насильника, но и убийцу Сьюзен Бэтч (которую убили в 1994 году) и Тины Блэкли (погибшей в 1998) при аналогичных обстоятельствах. В любом случае, даже если факт убийств не подтвердится, арест этого негодяя, без сомнения – огромная удача. Как сказал начальник лондонской полиции: мы уверены, что наконец задержали особо опасного преступника. Поймали именно того, кто много лет охотился на невинных женщин. Тем более что задержанный уже сознался в нескольких изнасилованиях, а также покушениях на изнасилование. Мы почти не сомневаемся, что пребывание этого типа за решеткой продлится до конца его жизни. И единственное, что беспокоит нас на сегодняшний день – это состояние физического и психологического здоровья молодой женщины, позвонившей нам вчера, поэтому и просим ее выйти на связь. Хочу подчеркнуть, что ей ничего не угрожает, поскольку эта отважная девушка действовала исключительно в целях самообороны, смогла противостоять негодяю и сделала все возможное для его поимки. И наша просьба связана лишь с желанием побеседовать и убедиться, что нападение не причинило ей никакого вреда».
Гермиона глубоко вздохнула.
«Ну что ж… По крайней мере, хотя бы магловское правосудие восторжествовало в этой ситуации».
И впервые с пятничного вечера она вдруг почувствовала реальный ужас того, что если бы Люциус не действовал так быстро и решительно, то возможно, они оба могли быть мертвы.
Но и нечто хорошее все же слабо затеплилось в мрачных мыслях: сообщения из газет подарили надежду, что у нее появилась возможность спасти Люциуса. Было совершенно ясно, что он оказал миру маглов огромную услугу, поспособствовав поимке такого мерзавца. Конечно же, Визенгамот обязан будет принять это во внимание.
Она начала читать остальные статьи, и по мере прочтения в ее светлой головке шаг за шагом формировался вполне определенный план, кажущийся абсолютно реальным.
«Я понимаю, что законы волшебного сообщества отличаются от магловских, но все же… еще ничего не потеряно!»
Тщательно обдумывая свою идею, Гермиона и не заметила, как пролетел остаток дня.
«Мда… План, конечно, хорош… Но и чреват риском для нас обоих. И большими неприятностями, если что-то пойдет не так. Но нет! К черту сомнения! Я все равно попытаюсь. В конце концов, на кону стоит свобода моего любимого мужчины. А ради этого можно и рискнуть!»
Поэтому она быстро набросала и отправила с совой письмо Кингсли Шеклботу, в котором сообщала, что уже знает об аресте мистера Малфоя, и просила назвать ей дату и время слушания по этому делу, чувствуя ответственность за его реабилитацию. Ответное послание от министра Гермиона получила очень скоро, буквально через пару часов. Отвязав дрожащими руками пергамент, прочла:
«Дорогая Гермиона, я уверен, что тебе известно о неправомерности раскрытия деталей ареста и времени назначенных заседаний суда. Но, учитывая твое участие в программе реабилитации Люциуса Малфоя, думаю, могу позволить себе нарушение существующих правил.
Мистер Малфой был арестован вчера утром за использование Круциатуса против магла не далее, как пятничным вечером. По его утверждению, на тот момент он находился в парке один, хотя и признал, что ранее у вас была назначена встреча. Он сказал, что вы вместе ужинали и ходили на концерт классической музыки. После которого, опять же со слов Малфоя, расстались и отправились каждый по своим делам. Далее он сообщил, что шел через Гайд-парк, когда этот человек напал на него с ножом. Малфой говорит, что просто защищался, но я уверен, что тебе опять же известно о вопиющем нарушении наших законов в случае применения Непростительного заклятия, тем более против обычного магла.
Слушание по этому делу состоится завтра в десять часов утра. В связи с обстоятельствами расследования, я позволю тебе присутствовать на нем, тем более что тебя и так могут вызвать в качестве свидетеля.
Хочу добавить, что искренне сожалею о случившемся, особенно после того, как ты с оптимизмом рассказывала об успехах малфоевской программы. И хотя мне известно, что он применил Круциатус к достаточно редкому гаду, поощрить подобное или закрыть на это глаза мы не имеем права. Поскольку закон есть закон.
С наилучшими пожеланиями, Кингсли Шеклболт».
Письмо оставило у Гермионы двоякое впечатление. Хорошо было то, что ей официально разрешили присутствовать на заседании суда и, возможно, даже свидетельствовать в пользу Люциуса. Опять же Кингсли сожалел о случившемся и признавал, что магл получил по заслугам. Это тоже радовало.
«Да, но почему Люциус сказал им, что был в парке один? Не потому ли, что наша совместная прогулка поздним вечером могла навести их на мысль о романтическом продолжении официальной части программы? И послужить доказательством того, что наши отношения далеки от чисто профессиональных. Получается, что Люциус сделал все, чтобы наша связь по-прежнему осталась для всех тайной. А я должна уважать его решение».
Гермиона вспомнила, что в письме было еще кое-что, беспокоящее и расстраивающее ее: министр настаивал на строгом исполнении закона. Настроение тут же испортилось снова, но отказываться от придуманного ранее плана она ни в коем случае не собиралась.
Наступил вечер. Гермиона спустилась на кухню и предложила Тибби составить ей компанию за ужином. Бедная служанка поначалу не знала, как отреагировать на подобное приглашение, но потом, сдавшись на уговоры, все же согласилась. Так они и ужинали, тихонько переговариваясь о предстоящем назавтра суде. Тронутая искренним беспокойством эльфийки за своего хозяина, Гермиона попыталась утешить ее:
– Не волнуйся, Тибби. Мистер Малфой вернется. Обязательно вернется.
– Конечно, мисс. Тибби очень, очень надеется, что у хозяина все будет хорошо.
Невесело улыбнувшись, они пожелали друг другу спокойной ночи, и Гермиона поднялась в спальню.
Спать она улеглась рано, но уснуть так и не смогла еще очень и очень долго. Отчаяние и ощущение жуткой опустошенности снова охватили Гермиону, лежавшую в мрачном одиночестве на огромной кровати. Сейчас, как никогда ранее, она осознавала, как сильно полюбила этого человека. Как глубоко и страстно привязалась к нему за такое короткое, казалось бы, время. Как страшно нуждается в нем. Нуждается настолько, что готова сделать ради его спасения все, что можно. И даже то, что нельзя.
Ее кольнуло воспоминание о его последней, так и недосказанной, фразе.
«Неужели Люциус собирался произнести то, что я так хотела услышать от него?»
Начало фразы, казалось, должно было убедить в этом, но и мучили сомнения: а вдруг возможности договорить судьба им больше не предоставит.
«Нет! Надо гнать дурные мысли прочь! Я дождусь. И он еще договорит… то, что хотел сказать».
Повернувшись на другой бок, она решила попытаться уснуть.
«Завтра мне нужно быть собранной и готовой к любым каверзным вопросам. И к любой неожиданности. Я должна помочь ему! Должна. Потому что кроме меня спасти его не сможет никто!»
========== Глава 33. Суд ==========
Проснулась Гермиона рано, неспешно приняла душ и оделась. Строго, красиво, но не броско. Затем заставила себя позавтракать, попрощалась с Тибби и, выйдя за ворота поместья, аппарировала в министерство. Не заходя к себе в кабинет, волшебница прошла прямо в зал суда, в котором уже собралось большинство членов Визенгамота. При ее появлении все вдруг замолчали, но, не обращая на это никакого внимания, Гермиона прошла на отведенные для свидетелей места и опустилась на скамейку. Голова ее была гордо поднята. И хотя она понимала, что сплетни о них с Люциусом уже поползли по Министерству магии, сейчас это волновало меньше всего на свете.
Как только присела, к ней почти сразу подошел Кингсли. Он взял ее за руку и, заглядывая в глаза, негромко спросил:
– Гермиона. С тобой все в порядке? – в голосе его звучала обеспокоенность и искреннее сочувствие. Похоже, министр понял, насколько она расстроена. Увидев утвердительный кивок и слабую улыбку, Кингсли продолжил: – Тебя должны вызвать в качестве свидетеля. Прошу, просто говори правду, дорогая, это все, что от тебя требуется. Мы все знаем, что ты благородный и очень порядочный человек.
Не в силах больше выдерживать его взгляд, она опустила голову, а Шеклбот чуть сжал ее руку и отошел. Ощущение одиночества, страха и угнетающей неизвестности снова охватило Гермиону.
«Что, если я не смогу сдержаться и расплачусь прямо перед ними всеми?» – взгляд ее скользнул по ведьмам и волшебникам, сидевшим вокруг. Гермиона почти с уверенностью могла сказать, что многие из них уж точно не питают особой любви к Люциусу Малфою. И вряд ли останутся непредвзятыми на таком судьбоносном заседании. От этой мысли сердце ушло в пятки.
Вскоре в зал вошли члены Совета Визенгамота, одетые в фиолетовые мантии. Наткнувшись на единственное молодое лицо среди этих почтенных старцев, Гермиона замерла, понимая, что не может вздохнуть. Это был Гарри.
«Боже… Как я могла забыть, что он теперь в Совете?»
Встретившись с ним взглядом, она заметила, как Гарри поначалу чуть приоткрыл рот от удивления, а потом понимающе нахмурился и опустил глаза.
«По-моему, он догадался, из-за кого я рассталась с Роном…» – Гермиона ощутила, как внутренности скрутило в болезненный узел, и ей стало неловко.
Ровно в десять утра все присутствующие поднялись с мест, и в зал вошел Верховный чародей Визенгамота. Его сопровождал министр магии – Кингсли Шеклбот. Гермиона всего пару раз коротко сталкивалась с Верховным чародеем и знала лишь, что его зовут Квириний Тренч, и о нем отзываются уважительно очень многие волшебники. Не раз она слышала, как Тренча называют умным, простым и при этом очень порядочным человеком.
Тем временем тот начал говорить:
– Слушание Визенгамота по делу Люциуса Малфоя, обвиняемого в использовании Круциатуса против магла вечером прошедшей пятницы, объявляю открытым. Пожалуйста, введите в зал обвиняемого.
Поначалу, когда увидела, как открывается одна из дверей, Гермиона почувствовала, что еще чуть-чуть и провалится в обморок. Но вот Люциус вошел в зал, и она вдруг успокоилась, а затем (даже непонятно почему) вдруг четко и ясно осознала, что все будет в порядке. В полном порядке.
Его лицо выглядело привычно хладнокровным и надменным, что еще больше успокоило Гермиону. Более того, она даже радовалась сейчас этой характерной особенности Люциуса Малфоя – всегда стараться держать себя в руках.
А когда Малфой проходил мимо, на короткое мгновение взгляд его коснулся Гермионы, и, встретившись с ним глазами, она почувствовала, как сердце дрогнуло. Ведь даже единственным взглядом он сумел дать понять, насколько важно для него сейчас ее присутствие. Насколько рад видеть ее, пусть даже в таком неподходящем месте.
«О… я знаю, что мне делать. И сделаю это!»
Люциус остановился в центре зала и гордо выпрямился. В эту минуту Гермионе казалось, что даже будучи на месте обвиняемого, его высокая и сильная фигура каким-то невероятным образом подавляет всех присутствующих.
Тренч снова заговорил:
– Люциус Малфой, вы обвиняетесь в использовании Круциатуса против обычного человека вечером прошлой пятницы. Как вам известно, согласно законам Волшебного сообщества, подобное преступление карается пожизненным заключением в Азкабан. Признаете ли вы себя виновным?
– Признаю, – ясно и четко ответил Люциус.
Гермиона вздрогнула от отчаяния: ей показалось, что он настолько смирился с судьбой, что даже не собирается защищаться. Хотя и понимала, что не признать свою вину Люциус не мог – аврорату было достоверно известно, что Круциатус пущен именно из его волшебной палочки.
Тренч продолжил:
– Согласно вашей версии события развивались следующим образом: после ужина и концерта, которые были частью реабилитационной программы, вы попрощались с сопровождавшей вас этим вечером мисс Грейнджер и направились каждый своим путем. Перед тем, как аппарировать в Малфой-мэнор, вам захотелось прогуляться, и вы зашли в Гайд-парк, где на вас напал мужчина, угрожавший ножом. Для защиты от нападения вам пришлось применить заклинания Сектусемпра, Экспелиармус и Левикорпус. Но это не помогло угомонить нападавшего. И когда он снова бросился на вас с ножом, в какой-то момент вы не выдержали и применили заклинание Круциатус.
– Да. Именно так все и было.
– Мы побеседовали по этому поводу с главным констеблем столичной полиции. Он, кстати, очень рад, что такой отвратительный преступник, которого они пытались поймать уже несколько лет, наконец-то оказался задержан. И, честно сказать, я лично не вижу причин, по которым вас следует осудить. Но! Наши законы отличаются от законодательства маглов. И если мы начнем игнорировать их, то весь наш мир подвергнется опасности быть низвергнутым в пучину беззакония. А это недопустимо.
По залу прокатился недоуменный ропот и Тренч прервался. Но лишь на секунду.
– Мы не можем вызвать вышеупомянутого магла в качестве свидетеля. Да и вряд ли он чем-то помог бы нам в расследовании. Полиция утверждает, что насильник отказывается объяснить происхождение своих травм и твердит, что просто упал. Еще просит оставить его в тюрьме и желательно на всю оставшуюся жизнь. Таким образом, можно сказать, что преступник находится в состоянии шока и ужасно боится чего-то. И нам понятно чего, хотя это и является загадкой для магловских полицейских. Однако, возвращаясь к вам, мистер Малфой, хотелось бы прояснить еще несколько неясностей и отдельных несоответствий в вашем рассказе, которые не понимаю ни я, ни другие участники следствия. Для начала, я не могу понять, почему вообще этот человек напал на вас. Ведь вы, в конце концов, не женщина. А преступник много лет охотился именно на них. И с вполне определенной целью.
