Текст книги "Познавая прекрасное (ЛП)"
Автор книги: Laurielove
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 40 страниц)
Взглянув украдкой на идущего рядом Люциуса, она снова залюбовалась его профилем – сейчас, в теплых лучах заходящего солнца, лицо Малфоя казалось высеченным из мрамора. Он был прекрасен, этот красивый, сильный и умудренный опытом волшебник. И он принадлежал ей. В эту минуту Гермиона поняла, что все, страшно разделяющее их в прошлом, отодвинулось куда-то далеко и стало практически неважным. Да что там неважным? Оно, это прошлое, оказалось практически забытым, заслоненным чувствами и эмоциями теперешних отношений. И сегодня вечером через Грин-парк шел не экс-Пожиратель смерти с грязнокровной колдуньей, а лишь двое влюбленных, счастливых тем, что могут ни от кого не скрываться, искренне наслаждаясь близостью друг друга.
Иногда, поддавшись очарованию этого вечера, они останавливались, крепко обнимались и начинали целоваться с какой-то страстной, но трогательной нежностью. На глазах у таких же парочек или обыкновенных одиноких прохожих. И это ни капли не волновало ни Люциуса, ни Гермиону. Казалось, что в огромном городе или даже в целом мире они находятся сейчас только вдвоем.
В конце концов они добрались до яркой людной Пикадилли. И Малфой почувствовал облегчение, когда Гермиона потянула его в сторону от (уже слегка надоевшей) толпы к красивому зданию, украшенному позолоченным куполом и чуть выступающему прямо на мостовую. А попав внутрь, поразился богатому и вычурному стилю, в котором оформили этот ресторан. Потолок его был украшен, словно в византийской церкви: золоченая мозаика сверкала почти с каждого дюйма. На стенах висели огромные зеркала, и все вокруг казалось добротным, респектабельным и роскошным. Люциус чуть заметно усмехнулся, подумав, что подобная яркость чем-то напоминает ему дорогой элитный бордель, но вслух этого не произнес. Обижать Гермиону не хотелось, да и в целом атмосфера заведения казалась приветливой, радушной и доброжелательной.
Войдя, она сразу же заговорила со служащим, стоящим рядом со швейцаром.
– У нас забронирован столик на имя мисс Грейнджер.
Тот почтительно кивнул и провел их к небольшому столу, стоящему в уютной глубине зала. Расположившись за которым, Люциус довольно улыбнулся:
– Смотрю, ты отлично поработала: предусмотрела для сегодняшнего вечера все.
Довольная похвалой, Гермиона ответила смущенной улыбкой.
Они сделали заказ, и Люциус снова попросил принести дорогого вина, за которое, как она надеялась, и сам же собирался заплатить.
Несмотря на то, что ресторан оказался заполнен многочисленными посетителями, желающими отдохнуть, расслабиться и вкусно поесть этим пятничным вечером, закуску им принесли достаточно быстро. И Гермиона обрадовалась, когда Малфой одобрительно кивнул, глядя на тарелку. Приступив к еде, они принялись негромко и мирно беседовать на самые разные темы, и она в который раз поразилась, насколько легко, насколько просто и естественно чувствует себя рядом с ним. С человеком, которого, казалось бы, должны разделять с ней не только прожитые годы, но и разница в мировоззрении, жизненные идеалы и многое, многое другое.
Стараясь не упоминать ни Драко, ни школьные конфликты с ним, Гермиона рассказывала о своих первых месяцах в Хогвартсе, откровенно признаваясь в страхах и делясь реальными проблемами, поджидавшими ее тогда в силу маглорожденного происхождения. И была очень благодарна за то, что слушает Люциус внимательно и с явным интересом.
«Может быть, благодаря мне, он сможет понять, как много сложностей приходится преодолевать таким, как я, маглорожденным, когда мы впервые оказываемся в их волшебном мире? И как, на самом деле, нуждаемся в помощи таких, как он. Чистокровных. Живущих в этом мире с самого рождения. И знающих о нем то, о чем мы даже не догадывались, приехав в Хогвартс».
И все же ее не переставал грызть червячок сомнения, что, будучи терпимым лично к ней, вряд ли Люциус Малфой станет вдруг настолько же терпимым к другим маглорожденным волшебникам. Подумав об этом, Гермиона тихонько вздохнула и аккуратно сменила тему.
И обрадовалась, когда, поддавшись на ее уловку, Люциус начал рассказывать о Драко и его работе в Гринготтсе. О разочаровании в гоблинах, об их скупости и предвзятости к волшебникам. Рассказывал он спокойно, даже несколько иронично по отношению к сыну. Из чего она сделала вывод, что все жалобы Драко отец делит как минимум на два. Было заметно, что он не одобряет привычку своего ребенка постоянно жаловаться на жизнь и винить в возникших проблемах кого угодно, но только не самого себя.
Тем временем им принесли горячее, а беседа плавно перетекла на обсуждение литературы. Не подумав, Гермиона упомянула одну из последних прочитанных книг и оказалась бесконечно удивлена, обнаружив, что и Люциус уже прочел ее.
– Прости, но… это написано… маглом, – она не удержалась и вопросительно вскинула бровь.
Прежде чем ответить, Малфой слегка поморщился, а затем устало вздохнул.
– Я уже говорил тебе… Не стоит игнорировать многогранность и разнообразие окружающего нас мира. Да и вообще, не ты ли сегодня столь горячо убеждала мистера Снипуорта в том, насколько открыто и искренне я воспринимаю все, что ты подготовила для программы моей реабилитации? – он ухмыльнулся, забавно, но очень похоже, передразнивая ее интонацию.
Покраснев, она смогла лишь рассмеяться. Возразить было нечего.
Они продолжили говорить о книгах, и с радостным изумлением Гермиона обнаружила, что Люциус очень много читал, пожалуй, даже больше, чем она сама. И что начал читать магловскую литературу уж точно задолго до того, как его заставили проходить эту самую программу. Восхищенная Гермиона видела сейчас перед собой человека, запоем читавшего самые разные книги на протяжении нескольких десятилетий. Оказавшись по-настоящему ошеломленной этим фактом, она смотрела на него словно на какое-то чудо, думая о том, насколько же многого не знала об этом высокомерном чистокровном волшебнике.
«Да он, в общем-то, и не стремился показать свою разностороннюю натуру. Передо мной всегда оказывался чванливый сноб или, что еще хуже – потенциальный убийца».
И сама не заметила, как с губ невольно слетело:
– Ты так много времени потратил в своей жизни впустую…
Люциус замолчал, уставившись в тарелку, и Гермиона испугалась, что разозлила его до глубины души. Но потом, насадив на вилку кусочек мяса, он спокойно и твердо отозвался:
– Может быть.
Поразившись его согласию, она замерла, а Малфой поднял на нее глаза и продолжил:
– Зато теперь у меня уж точно появилась возможность восполнить упущенное.
Он сделал глоток вина, продолжая глядеть на Гермиону, не отводя глаз. И этот взгляд заставил ее нежно улыбнуться в ответ.
– Твоя откровенность и искренность примиряет меня со многим…
Люциус снова вздохнул.
– Знаешь… для меня оказалось огромным облегчением то, что больше не придется лгать.
– В том числе и о нас? – ей вдруг стало жалко, что беззаботное и мирное настроение их беседы изменилось из-за неясного напряжения, повисшего в воздухе.
Малфой долго молчал, прежде чем ответить.
– Как мы уже договорились с тобой, будем решать возникающие проблемы по мере их поступления, – к счастью, его голос звучал абсолютно спокойно. – И я не думаю, что Снипуорт сомневается в том, что на самом деле происходит между нами, и в том, что происходило за закрытой дверью твоего кабинета во второй половине дня. Также как и не думаю, что смогу лгать, если разговор зайдет о тебе напрямую. Или лгать тебе. Видишь ли, так уж случилось, что ты вдохновляешь меня на абсолютную честность.
Услышав это, Гермиона внезапно и резко потянулась через стол, даже сбив при этом попутно какую-то посуду вместе со столовыми приборами, и схватила Малфоя за руку, поднося ее сначала ко рту, чтобы поцеловать ладонь, а затем приложив к щеке. На глаза ее снова навернулись слезы. Сидящая рядом пара поначалу изумленно вытаращилась на столь неуместное проявление эмоций, но смущенно отвела глаза, увидев, как эти двое смотрят друг на друга. Люциус же мягко провел ладонью по ее лицу, вытер скатившуюся слезинку и только потом медленно убрал руку.
Ужин постепенно подошел к концу, и Гермиона поняла, что им уже пора отправляться в концертный зал. Проигнорировав ее кошелек, Малфой снова расплатился сам, хотя поначалу она и попыталась возразить:
– Я не настолько старомодно воспитана, Люциус. И в моем мире женщины очень часто платят за себя сами.
На что получила спокойный, но категоричный ответ:
– Дорогая, если ты заметила, я снова заказал не самое дешевое вино, поэтому вполне естественно, что мне за него и расплачиваться. Тем более что я достаточно обеспечен, чтобы позволить себе заплатить за ужин со своей женщиной. И надеюсь, что ты учтешь на будущее: в таких вопросах все и всегда я решаю сам. По-моему, это должно быть для тебя вполне очевидно.
Гермиона не нашла, что сказать.
Они уже вышли из ресторана, когда она потянулась и, поцеловав его в щеку, нежно выдохнула на ухо:
– Спасибо за чудесный ужин…
Быстро поймав такси, Гермиона спокойно расположилась в салоне и невольно улыбалась, ожидая пока педантичный и брезгливый мистер Малфой снова тщательно протрет сидение, прежде чем усесться на него. А когда это произошло, назвала водителю адрес и расслабленно прислонилась к Люциусу.
Уже скоро они подъехали к концертному залу, однако выйдя из автомобиля, она заметила на лице своего спутника несколько недоумевающее и настороженное выражение.
Гермиона взяла его под руку.
– Что? Снаружи не так впечатляет, как Ковент-Гарден? Подожди…
Малфой ничего не ответил. Лишь качнул головой. Скепсис с его лица так никуда и не делся.
– Добро пожаловать в Уигмор-холл, мистер Малфой! И хочу сказать вам, что это один из самых великолепных и знаменитых во всем мире концертных залов для исполнения камерной музыки.
– И что же в этом великолепии дают сегодня?
– Баха.
Явно требуя пояснений, Малфой вопросительно приподнял брови, и Гермиона показала на висящую у входа афишу.
– Сюиты Иоганна Себастьяна Баха для виолончели. В исполнении одного из величайших виолончелистов нашего времени. Я просто подумала… что тебе будет приятно… послушать…
Он и в самом деле выглядел необычайно довольным, даже глаза затуманились какой-то странной дымкой, будто глядя в далекое-далекое прошлое. Словно завороженный воспоминаниями, Люциус мягко проговорил:
– Я очень давно не слушал Баха… а ведь когда-то и сам играл его…
Гермиона невольно сжала его руку крепче, и он будто пришел в себя.
– Кстати, многие думают, что Бах был волшебником, который предпочел жить среди маглов и не афишировать свою магическую сущность.
– Что ж… И эти предположения, на мой взгляд, имеют смысл. Мне тоже иногда не верится, что обычный человек мог создать такую волшебную музыку, которую написал Бах.
На что Малфой не удержался и с ухмылкой подколол ее:
– Ну-ну, мисс Грейнджер, уж кто-кто, а вы должны все-таки больше верить в способности своих собратьев по происхождению.
Гермиона засмеялась и, игриво хлопнув его по руке, повела внутрь.
Пробираясь сквозь толпу собравшихся в фойе зрителей, она и в этот раз ревниво отмечала восхищенные женские глаза, которые Люциус притягивал к себе, словно магнитом. И снова ловила себя на том, что ревность пьянящим коктейлем смешивается в ее душе с гордостью и чувствами собственницы. Нет, конечно, все эти откровенно кокетливые взгляды возмущали ее, но то, что Малфой, как и тогда, совершенно не обращал на них внимания, несколько успокаивало праведное возмущение.
Наконец они добрались до своих мест и благополучно расположились на них. Гермиона искоса взглянула на Люциуса и тихо обрадовалась, что на его лице ясно светится ожидание предстоящей встречи с любимой музыкой. Вскоре вокруг них раздались аплодисменты: на сцене появился виолончелист. В зале воцарилась тишина, и переполненная эмоциями Гермиона глубоко вздохнула. Концерт начался.
С первых же секунд ее поглотили глубокие и богатые разнообразными тонами звуки. Музыка, льющаяся из-под смычка виолончелиста, казалась Гермионе бесконечным прекрасным потоком, текущим от инструмента к каждому зрителю, находящемуся в зале. Она восхищенно замерла, а потом вдруг подумала, насколько обедняла саму себя, много лет не посещая никаких концертов.
«Я уже почти забыла, каково это – наслаждаться классической музыкой из зрительного зала. И если бы не Люциус, то так и провела бы остаток жизни, перемещаясь между Министерством магии и маленькой квартиркой…»
После третьей сонаты, она искоса взглянула на Малфоя. Тот, тяжело дыша, не отрывал взгляда от сцены. Глаза его подозрительно блестели. Заметив это, Гермиона быстро отвернулась, чувствуя себя непрошеным гостем, ненароком заставшим хозяина за чем-то очень и очень личным.
Тем временем программа плавно переходила от одного прекрасного произведения к другому, и Гермиона даже не заметила, как выступление подошло к концу. Присоединившись к оглушительному шквалу аплодисментов, она снова украдкой посмотрела на Люциуса. Тот сидел неподвижно: не хлопал, молчал и просто смотрел куда-то в пустоту прямо перед собой. Выражение его лица все еще было таким же, каким она и увидела, когда концерт только начался. Постепенно зрители начали расходиться, а Малфой все еще сидел и не двигался. Погруженный в себя, он продолжал молчать, и Гермионе почему-то не хотелось вырывать его из этой задумчивости.
В конце концов, когда в зале остались лишь они, к ним подошел управляющий, спросивший, не случилось ли каких-то проблем. Поняв, что больше ждать нельзя, Гермиона нежно коснулась колена Люциуса. Он вздрогнул, будто очнувшись ото сна, и с глубоким вздохом повернулся к ней.
– Нам пора, – попыталась улыбнуться Гермиона. – Они просят освободить зал…
Поднявшись, она снова взяла его под руку и потихоньку повела прочь. Скоро они вышли на улицу, где шум вечернего Лондона отрезвил от возвышенных звуков виолончели обоих. Убедившись, что Люциус уже пришел в себя, Гермиона нерешительно спросила:
– О чем ты думаешь?
Малфой резко остановился, продолжая безучастно смотреть вперед.
– Это было похоже… на разговор с собственной душой… – затем повернулся и поймал глазами ее взгляд. – Спасибо тебе…
– Но за что?
– За то, что… подарила мне возможность жить заново…
Произнесенное настолько глубоко взволновало ее, что ноги слегка подкосились, и на секунду Гермионе показалось, что она вот-вот рухнет прямо на тротуар. Слова Люциуса и их искренность так трогательно коснулись самых глубин ее души, что это почти причиняло боль. Не выдержав его взгляда, Гермиона отвела глаза, но потом заставила себя снова посмотреть на него и, приподнявшись на цыпочки, прильнула к губам с благодарным поцелуем. Несколько секунд они жарко целовались, а затем отстранились друг от друга и снова рука об руку шагнули в темноту лондонской ночи.
Примечания:
1. Акваскутум – знаменитый британский бренд, вещам которого присуща консервативность, чисто английский стиль, изящество и безупречное качество. Сказать, что Aquascutum – это выбор английской королевской семьи и таких политиков, как Уинстон Черчилль, Маргарет Тэтчер и многих других, это ничего не сказать, хотя однозначно представление получить можно.
2. Николь Фари – урожденная во Франции, основательница собственной модной линии и знаменитого модного дома Британии. Дизайнер и модельер, имеющая магазины по всему миру, в том числе и семь бутиков в Лондоне. Среди поклонников ее бренда актрисы Николь Кидман, Кейт Бланшетт, Эмма Томпсон и многие другие.
3. Пикадилли – широкая и оживленная улица Пикадилли (Piccadilly Street) в Вестминстере, являющимся историческим центром Лондона, пролегает с востока на запад, от одноименной площади до Гайд-парка.
4. Уигмор-Холл (Wigmore Hall) – международный концертный зал, где проходят концерты камерной музыки. Был построен в самом начале прошлого века. Имея почти совершенную акустику, быстро стал известен по всей Европе, привлекая в свои стены лучших артистов XX столетия. На сегодняшний день в Холле проходит около 400 концертов в год, а также еженедельный концерт по радио ВВС, который слушают сотни тысяч радиослушателей и множество людей в интернете. Кроме этого, Уигмор-Холл проводит образовательные программы в Лондоне и за его пределами.
5. Послушать сюиты И.С.Баха для виолончели можно здесь: http://zaycev.net/pages/40377/4037707.shtml
========== Глава 31. Парк ==========
Неспешно шагая по ночным лондонским улицам и наслаждаясь тем, что сейчас уж точно не встретят никого из знакомых, Люциус с Гермионой почти и не говорили ни о чем. Они просто шли под руку, крепко прижимаясь друг к другу. Казалось, что в эти минуты они ни о чем и не думали, а лишь радовались умиротворению и спокойствию, которые поселила в душах только что услышанная музыка.
Уже скоро они свернули в парк, где пряный и вкусный вечерний воздух обострил эмоции еще сильнее. Вечер теперь казался не просто замечательным – он был чудесен. И хотя они уже давно могли бы аппарировать в поместье, обоим так не хотелось разрушать волшебство этого чудесного дня.
Так, неторопливо бредя по опустевшим аллеям, они зашли в самую темную и безлюдную часть парка. Было уже совсем поздно, и никаких (даже самых отчаянных) любителей поздних прогулок рядом не наблюдалось. Абсолютно пустую дорожку окружали лишь густо растущие деревья и кустарники.
Заметив, как на лице Малфоя застыло какое-то странное напряжение, Гермиона приостановилась и, повернувшись к нему, обеспокоенно спросила:
– Что с тобой? Ты в порядке?
– В абсолютном, – усмехнулся Малфой. – Боюсь, что меня просто одолел… хм… «зов природы», вот и все.
Не удержавшись, Гермиона коротко рассмеялась.
«Как же я люблю его вот таким… Настоящим. Живым. Обычным человеком».
Но вслух лишь произнесла:
– И что? Подумаешь – проблема! Отойди куда-нибудь за дерево или за пышный куст. Никто же не увидит.
Поначалу Малфой нахмурился: эта идея явно противоречила его привычкам. Но потом слегка расслабился и послушно шагнул с аллейки в сторону стоящих неподалеку старых деревьев. А Гермиона осталась ждать, вдруг ясно ощутив, как вечерний воздух неприятно холодит кожу.
И даже не поняла, что случилось дальше.
Лишь ощутила, как вдруг чья-то крупная ладонь прижалась к ее рту, крепко затыкая его. И осознала, что ее тащат к ближайшему огромному кусту. Дергаясь и трепыхаясь изо всех сил, она отчаянно пыталась закричать, но прижатая ко рту ладонь казалась огромной и у нее не получалось выдавить из себя ни единого звука. Постепенно Гермиону начал охватывать дикий, животный ужас. Она продолжала брыкаться все сильнее и сильнее, пока не оцепенела от страха: перед глазами что-то блеснуло, и шею ощутимо обожгла острая боль пореза. Это подонок прижал к ее горлу лезвие ножа.
– Молчи, сучка! Убью! Чтоб ни звука не слышал!
Гермиону обдало гнусной вонью: от напавшей на нее мрази отвратительно несло потом, застарелым алкогольным перегаром и прогорклым смрадом из нечищеного рта. На секунду она даже зажмурилась от этого зловония, хотя надо отдать должное – сознание ее по-прежнему оставалось четким и ясным. Но и понимая, что вляпалась в какую-то на редкость дерьмовую историю, Гермиона знала одно: Люциус находится рядом, и очень скоро он вернется и… разберется со всем этим сюрреалистичным кошмаром.
Продолжая крепко прижимать к ее горлу нож, напавший тем временем достал из кармана грязную тряпку, которую огромным комком сунул Гермионе в рот. А затем почти сразу же резко толкнул ее на землю, при этом падая сверху и крепко удерживая жертву за запястья, поднятые над головой. Он явно спешил, и Гермиону снова обуял животный страх.
«Если Люциус не поторопится, этот урод начнет насиловать меня прямо сейчас! Нет! Нет… – успокаивала она себя. – Он найдет нас. Еще несколько секунд, и он появится. А если нет, то я и сама начну бороться с этим гадом! А там еще посмотрим, кто кого!»
Заставив себя успокоиться, она сосредоточилась на том, чтобы как-то примериться коленом к паху насильника, в надежде правильно и сильно пнуть его. Ужас исчез, оставив лишь холодную решимость продемонстрировать этой мерзкой скотине, какую боль на самом деле может причинить мужчине женщина, не желающая его и решившая бороться с насилием изо всех своих возможностей. Тот же наклонился к ее лицу, снова обдавая Гермиону отвратительной вонью, и прошипел, словно змея:
– Экая прелестная девочка попалась мне сегодня… Изящное платье, густые волосы и божественный запах. Жаль, конечно, дорогуша, что мне придется порвать твою явно недешевую одежонку… Ну, сама виновата, глупенькая! Нехер было разгуливать по парку в одиночку, да еще и так поздно, – его вторая рука уже лихорадочно блуждала по ее телу, заставляя Гермиону содрогаться от отвращения и ощущения закипающей ярости. – Что ж поделать, милая? – продолжал глумиться насильник. – Не ты первая, не ты последняя. Зато теперь ты не одна этой прекрасной ночью, правда?
– Она и так была не одна! Тут ты, мудак, немного ошибся.
Отпрянув от Гермионы, мерзавец резво вскочил и развернулся в сторону прозвучавшего голоса. На лице его мелькнуло выражение ужаса. Гермиона же быстро поднялась с земли, наконец-то ощущая, как от облегчения и при этом нахлынувшей на нее запоздавшей паники готова забиться в истерике. Голос Люциуса прозвучал совершенно спокойно, однако, взглянув на него, она увидела, что с палочкой в руке тот уже стоит наготове, и приняв боевую стойку.
Даже не осознавая, в чем же на самом деле проблема, несостоявшийся насильник, тем не менее, быстро сориентировался и схватил Гермиону снова, еще раз приставив к ее горлу нож. Та опять заледенела от ужаса, почти с благоговением отмечая, как на лице Люциуса появляется такое знакомое по их общему прошлому выражение яростной злобы.
«Мерлин! Я думала, что никогда больше не увижу прежнего Люциуса Малфоя и как же я ра…» – не успев додумать эту мысль, она услышала его голос, сочащийся ядом и ледяной решимостью.
– Отойди. От нее. Сейчас же!
Но подонок лишь усмехнулся приказу.
– Или что? Чувак, неужели ты и впрямь бросишься на меня с этой веточкой? – он издевательски рассмеялся, кивнув подбородком на палочку Люциуса, напряженно подрагивающую у того в руке.
– Я настоятельно рекомендую тебе сделать то, что я велел, жалкий клоун.
Но мерзавец предпочел продолжить насмешки:
– Ой-ой-ой… Чего бойся! Так это, мужик, что хочу сказать… У меня нож! И приставлен он к горлышку твоей цыпочки. А ты, дурак, все палочкой какой-то передо мной машешь. Поэтому мне кажется, что сила-то на моей стороне, приятель! – он еще крепче надавил лезвием на шею Гермионы, и та ощутила, как из пореза потекла горячая липкая струйка.
Заметив кровь, Люциус нахмурился, а затем на лице его появилось выражение странной и будто горькой решимости.
– Сектумсемпра!
Гермиону ослепил луч света, выстреливший из палочки Малфоя, когда он легким движением полоснул ею по воздуху.
На лице насильника, будто из ниоткуда, появились две глубокие раны, и, совершенно ошеломленный этим фактом, он тут же забился в агонии, схватившись за лицо и невольно отпустив Гермиону.
Она же глядела на человеческое тело, бьющееся в мучениях у ее ног, и понимала, как внутри закипает странная (и извращенная на ее взгляд) смесь жутких ощущений: всплеск адреналина, удовлетворенной ярости, а самое неприятное – желания причинить этому мерзкому человеку еще более сильную и страшную боль. От этих совершенно необъяснимых эмоций Гермиона смогла прийти в себя лишь тогда, когда почувствовала, как ее бережно и при этом внимательно ощупывают руки Люциуса, освобождающие попутно от ужасного, противного и унизительного кляпа, до сих пор торчавшего изо рта. Выдернув ужасную вонючую тряпку, он с силой схватил ее голову, поворачивая лицом к себе и пристально вглядываясь в глаза.
– Ты в порядке? Прости! Прости меня… Как же глупо все получилось! Я не должен был оставлять тебя одну.
На что она смогла лишь кивнуть и успокаивающе прошептать:
– Перестань казнить себя. Со мной все в порядке. Ты же успел. Я знала, что ты успеешь и спасешь меня. Знала… – Гермиона прижалась к нему и с облегчением расслабилась, но, открыв глаза, вдруг увидела, как пришедший в себя мерзавец снова поднялся на ноги и бросился на Люциуса, держа в поднятой руке нож. Тут же оттолкнув Малфоя в сторону, она закричала:
– Нет! Люциус, берегись!
Тот обернулся как раз вовремя, чтобы успеть отшатнуться и, сделав шаг в сторону, избежать столкновения с ножом, нацеленным прямо в его спину. Машинально потянувшись за палочкой, Гермиона чуть не застонала от разочарования, вспомнив, что оставила ее у себя в кабинете.
Однако Люциус не сплоховал и сам: ему понадобилась лишь пара секунд, чтобы в ответ на «Экспелиармус» нож вылетел из руки насильника. На лице которого мелькнуло выражение удивления и ужаса, быстро сменившееся злобой. Набычившись, он снова бросился на Малфоя, теперь уже с голыми руками.
– Левикорпус!
Так и не успев добраться до противника, мужская фигура неуклюже повисла в воздухе на высоте нескольких футов, и округу огласил громкий крик ужаса.
Гермиона перевела взгляд на Люциуса. С ожесточенной яростью он смотрел на висящего вниз головой насильника, и лицо его было сейчас точно таким, каким Гермионе довелось увидеть много лет назад: в Министерстве магии, когда Люциус сражался с ней и ее друзьями. Но сейчас она не испытывала ни страха, ни ненависти, ни отвращения. Лишь восхищение. И гордость. Гордость за своего мужчину. Его гнев, его ярость, его горящие от злости глаза – все это лишь заставляло ее любоваться, и тяжело дышащая Гермиона смотрела сейчас на Малфоя с благоговением. Он же тем временем взмахнул рукой, отчего подонок грузным кулем рухнул на землю и от сильного удара издал истошный вопль. Люциус приблизился и, глядя на него с ледяным презрением, процедил:
– Встань, червяк!
С ужасом и непониманием глядя на то, что он столь опрометчиво назвал «веточкой», тот медленно и с трудом поднялся, выставив перед собой дрожащие руки.
– Черт! Ты ж мне ногу сломал, мужик. Убери нахер свою чертову палку. Ты чего творишь-то, а? Кто ты вообще такой? – он уже не глумился. В голосе явно звучали страх и растерянность.
Люциус опустил палочку и медленно протянул, уже привычно растягивая слова:
– Как тебе удалось убедиться, мразь, я – тот, кто умеет причинять боль, даже не касаясь твоей грязной шкуры. Так вот! Слушай, что я скажу, и запоминай: если ты еще хоть раз осмелишься напасть на женщину (даже не на эту, а на любую другую!), то мучения, которые я тебе обеспечу, заставят пожалеть, что ты вообще родился на этот свет. Ты меня понял?
С перекошенным от ненависти лицом, насильник молчал. Лишь злобно щурился, вглядываясь внимательней, будто пытаясь запомнить Малфоя.
Люциус же коснулся руки Гермионы и повел ее прочь. Но не успели они сделать и пары шагов, как вслед снова раздался мерзкий ядовитый голос:
– Слышь, ты, герой! Когда будешь ебать эту сладкую сучку, ты все-таки помни, что если б опоздал минут на пять, то я бы успел ей вставить. И тогда б ты был уже не единоличным владельцем ее тесной и горячей пиз…
– Круцио!
Резко развернувшись, Люциус буквально швырнул в него заклятие, и от ярости в его голосе Гермиона вздрогнула. Вылетевший из палочки красный луч ударил насильника прямо в грудь, и он тут же закричал от боли, в конвульсиях падая на землю. Дергаясь, он бессвязно орал что-то, и Гермиона, памятуя о собственных мучениях от «Круциатуса», поймала себя на мысли, что не испытывает сейчас ни капли жалости и никакого раскаяния. Абсолютно никакого. Вообще.
Отойдя от нее, Люциус приблизился к никак не успокаивавшемуся уроду. Он наклонился и, схватив за горло, поднял того с земли. Приблизившись к искаженному от боли лицу, Малфой посмотрел ему прямо в глаза, и Гермиона снова ощутила дрожь, увидев в этом взгляде невероятную, леденящую злобу. Но попросить его остановиться и прекратить, желания не испытала. Люциус же тем временем заговорил, и в голосе его звучало неприкрытое пренебрежение:
– Я не люблю ничего повторять дважды. Поэтому могу лишь добавить к тому, что уже сказал, следующее: если я услышу еще хоть слово, произнесенное твоим грязным ртом, то испытанное только что, покажется тебе ничем иным, как актом милосердия с моей стороны, магл! Я достаточно ясно выразился? – он слегка тряхнул все еще дрожащую от ужаса и боли фигуру.
Насильник что-то невнятно проскулил, и Люциус сжал его горло чуть крепче.
– Я, кажется, задал вопрос: ты понял, что тебе было сказано?
– Д-да… П-п-по… нял… – наконец удалось выдавить из себя подонку, и Малфой резко убрал руку, позволяя обмякшему телу снова упасть на землю, вызвав тем самым новый крик боли.
Люциус же развернулся и, подхватив Гермиону под локоть, стремительно потащил ее на освещенную фонарями аллею.
Какое-то время они быстро шли к выходу из парка и не произносили ни слова. С трудом поспевая за Малфоем, Гермиона видела, что он о чем-то напряженно думает, но спросить о чем именно, почему-то боялась.
Вскоре она увидела телефонную будку и заставила его остановиться. Ничего не объясняя, сделала звонок, и тот оказался очень и очень краток. А когда вернулась, увидела вопросительный взгляд Люциуса.
– Я позвонила в полицию. Сообщила им о нападении и дала ориентир, где они смогут найти его.
На лице Малфоя промелькнуло неясное выражение, очень напоминающее досаду, но потом оно снова стало напряженным и сосредоточенным. Не произнося ни слова, он коротко кивнул и опять устремился в сторону выхода. Гермионе же оставалось лишь поспешно двинуться следом. Они быстро шли через огромный и пустой парк, когда она вдруг поняла, что идти дальше не может. Резко остановившись, замерла на месте и, заметив это, Люциус тоже приостановился, повернувшись, чтобы серьезно и даже почти сурово взглянуть на нее.
Какое-то время Гермиона молчала и просто смотрела на него. Вспоминая о происшедшем, она так и не смогла ощутить в себе какого-то особого ужаса от пережитого. Какой бы отвратительной не казалась вся эта ситуация, больше всего ее волновало другое: собственная реакция на то, как повел себя в этом случае Люциус. Ведь на те несколько минут он вновь стал прежним – жестоким и беспощадным Пожирателем смерти. И это должно было ужаснуть ее! Но почему-то не ужасало… Более того: она даже восхищалась им! А теперь еще и откровенно вожделела, справедливо считая, что мерзкий подонок получил в итоге по заслугам. Гермиона не могла не признаться себе, что восхищение Люциусом и гордость за него каким-то невероятным образом переродились внутри нее в острое и почти болезненное возбуждение. И именно оно, это самое возбуждение, клокотало в ней сейчас, требуя выхода наружу. Немедленный выхода!
