Текст книги "Познавая прекрасное (ЛП)"
Автор книги: Laurielove
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 40 страниц)
– Я понимаю, – стыд заставил ее опустить голову, и слезы начали капать прямо на траву. – Потому и прошу у тебя прощения. Я… я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил о тьме, живущей в каждом из нас. Я и сама не раз ощущала ее мерзкое присутствие. – Гермионе ужасно хотелось, чтобы он поверил ей. – И хочу сказать, что… принимаю в тебе все, и ее тоже. И люблю тебя всего: с твоими недостатками и достоинствами, с твоими желаниями, болью, прошлым и будущим. Пусть наша тьма остается с нами. Она не сможет больше убивать нас, если мы научимся контролировать ее…
Малфой поднялся и подошел к ней.
– Контролировать? Неужели ты и вправду надеешься на это? – усмехнулся он и двумя пальцами взял ее за подбородок, внимательно вглядываясь в лицо. – Тогда ты глупее, чем я думал.
Его тон сейчас безумно напомнил Гермионе хладнокровного и жестокого Пожирателя смерти, с которым она столкнулась в Отделе Тайн много лет назад. Слова, что он произнес, причинили жуткую боль, и она даже задохнулась от обиды, но потом сумела взять себя в руки.
«Слишком далеко у нас зашло все, чтобы обижаться на сказанное в сердцах».
– Что ты хочешь от меня, Люциус? Чего ожидаешь от наших отношений?
Малфой медленно опустил руку и отвернулся. Его гордый профиль оказался ярко освещен призрачным лунным светом.
– Тебе это известно.
– Порой мне кажется, что – нет.
– Я уже говорил тебе, чего желаю и жду. Еще тогда… в кабинете.
Поначалу Гермиона слегка растерялась, но потом вспомнила их тогдашний разговор.
– Мне нужна твоя страсть, твоя любовь, твоя жизненная сила, – выдохнул вдруг он, и горячее облачко слетело с его губ в холодный ночной воздух парка. – Ты даже не представляешь, насколько сильно я нуждаюсь в этом. Особенно теперь…
– И ты знаешь, что все это и так принадлежит тебе. Только тебе!
Малфой снова повернулся и обжег ее взглядом, а затем шагнул ближе, и Гермиона услышала его тяжелое рваное дыхание. Ей вдруг неожиданно вспомнилась их первая встреча во «Флориш и Блоттс», и она понимала – почему: напряженность, окутывающая их сейчас, казалась такой же невыносимой.
Положив ладони на затылок Гермионы, Малфой коснулся большими пальцами ее ушных раковинок, и она ощутила, как голова тут же закружилась. Нельзя было отрицать то неимоверное физическое притяжение, которое связывало их при первом же прикосновении друг к другу. Однако, несмотря на это, Гермиону раздирало любопытство: ей ужасно хотелось услышать, что он скажет сейчас.
– Да… Принадлежит, – он остановился, пристально вглядываясь в ее лицо, и Гермиона всхлипнула – таким мрачным казался его взгляд:
– Но что? Что тогда, Люциус?
– Мне… мало… Ты должна понимать, что жизнь… во всем прекрасном и ужасном, что есть в ней, все же намного сложнее. Она – самая великая награда человеку и самый огромный его риск, когда можешь довериться… не тому… – голос Малфоя звучал тихо и чуточку зловеще. Он провел пальцами по ее затылку и опустился ниже, к шее. – Готова ли ты пойти на этот риск и довериться мне… целиком и полностью? Полностью… Пойти за мной куда угодно. Даже с закрытыми глазами.
Гермиона ощутила, как по телу пробежала волна чувственной дрожи.
– Что я еще должна отдать тебе, чтобы ты не сомневался? Что?
– Свою… душу, Гермиона.
Было что-то жуткое сейчас в его шепоте, от которого она невольно замерла.
Потом посмотрела ему в глаза и поняла, что уже знает ответ. И, наверное, знает его уже давно, может быть, даже с той, самой первой, встречи. Не отводя взгляда, Гермиона с трудом сглотнула и произнесла:
– Да. Я твоя. Целиком… И душой и телом. Вся твоя… – и прежде чем успела договорить, Малфой накрыл ее губы своими, впиваясь в них глубоким собственническим поцелуем, в котором Гермиона растворилась уже в следующий миг.
Она попыталась обвить шею Люциуса руками, но не смогла сделать этого, потому что тот крепко прижал их бокам, не давая пошевелиться. Разочарованно застонав, Гермиона ответила на поцелуй с еще большей страстью.
А потом Малфой вдруг оторвался от нее и, тяжело дыша, уперся лбом о ее лоб. Затем сплел свои пальцы с тоненькими пальчиками Гермионы и, не произнося ни слова, потянул ее в сторону дома. В абсолютном молчании они зашли внутрь и поднялись в спальню.
Оказавшись там, Люциус провел ее на середину комнаты и быстро, но совершенно бесшумно, раздел, сам при этом оставаясь одетым. Потом отстранился и принялся медленно и осторожно кружить вокруг хрупкой фигурки, не отводя от нее глаз ни на единый миг.
Так она и стояла, совершенно обнаженной, пока любовник кружил вокруг, словно хищник, преследующий свою добычу, и внимательно разглядывал ее. Люциус будто изучал Гермиону: изучал, как какой-то научный образец или музейный экспонат. И в другое время она бы могла почувствовать себя униженной этим холодным и бесстрастным изучением, но не теперь… Не после всего того, что они сказали друг другу недавно. Сейчас она упивалась тем, что делает Малфой, с каждой секундой ощущая, как возбуждение охватывает ее все сильнее и сильнее. Их беседа, там, в парке, словно расставила все точки над «i», словно развеяла все сомнения и недоговоренности, что оставались у них по отношению друг к другу. И теперь Гермиона по-настоящему была готова принять все, что решит сделать с ней Люциус Малфой.
Не выдержав, она гортанно застонала. И, услышав это, Люциус быстро шагнул и потянулся к ее рту пальцем, дразняще близко, но так и не прикасаясь к нему. Он бросил угрожающий взгляд, который почему-то будоражил еще больше, и наклонился к уху:
– Молчи… Не смей издавать ни единого звука… – услышала Гермиона шепот, больше похожий на шипение змеи и заставила себя замолчать.
Долгое время Люциус не двигался, продолжая рассматривать ее, и жаждущая его прикосновений Гермиона усилием воли удерживалась, чтобы снова не застонать. Наконец, Малфой оказался сзади и набросил ей на глаза повязку из темной шелковистой материи. Гермионе удалось остаться безмолвной, хотя сердце забилось вдруг так громко, что казалось – Люциус услышит этот звук так же легко, как и голос.
Но и это было не все. Дальше он схватил ее запястья и связал их вместе, одно с другим, широкой шелковой лентой. Ей удалось уловить, как он глубоко втянул в себя при этом воздух, а потом наступила тишина.
Какое-то время Гермиона ничего не слышала и не чувствовала, хотя и знала, что Люциус по-прежнему в комнате. Ей казалось, что тело растаявшей лужицей вот-вот стечет на пол – так хотелось его прикосновений. Желая хоть как-то облегчить ноющую внизу живота боль, она переступила с ноги на ногу.
– Не двигайся! – сразу же услышала слева от себя повелительный голос Малфоя и инстинктивно повернула на него голову.
– Я сказал: не смей двигаться… моя маленькая грязнокровка!
Он будто упивался, используя это слово, но Гермиона знала, что произносится оно лишь для того, чтобы возбудить ее еще сильнее.
«Черт! И ведь он не ошибается… Я и в самом деле уже почти совсем мокрая…»
В комнате опять надолго повисла тишина, Гермиона не двигалась и не издавала ни единого звука. Так прошло минут двадцать или даже тридцать, а может, и больше. Постепенно она ощущала, как спина напрягается все больше и больше, руки почти совсем потеряли чувствительность, а ноги подгибаются от усталости, но продолжала молча и неподвижно стоять, ожидая, что же будет дальше.
«Я дождусь… И докажу, что принадлежу ему так, как он того хочет».
А потом, когда ожидание стало совсем уж невыносимым, вдруг почувствовала что-то на своей ноге. Это была нежнейшая ласка, едва заметная, влажная. Язык Малфоя, его губы. Мучительно медленно он продолжил касаться ее, поднимаясь вверх, все выше и выше: минуя лодыжку, затем колено, которые он ласково целовал, облизывал, покусывал. Истосковавшаяся по прикосновениям, Гермиона не смогла сдержать протяжного стона.
Люциус тут же остановился и отстранился.
– Так-так-так, мисс Грейнджер, за непослушание мне придется наказать вас. Я же велел молчать и не двигаться.
Гермиона чуть не расплакалась от разочарования, но усилием воли заставила себя прикусить язык, чтобы не начать умолять Люциуса продолжить ласки.
И он действительно наказал ее, опять какое-то время не дотрагиваясь, а лишь безмолвно кружа вокруг. Тишину спальни нарушали только звуки их дыхания.
Прошло нескольких долгих минут, когда она, наконец, снова почувствовала его касания – медленные, нежные, изысканно чувственные. Теперь он ласкал поцелуями бедра, неспешно поднимаясь к животу и заставляя ее сгорать от желания. Да, Гермиона безумно хотела разрядки – сейчас же, сию минуту! Но и откровенно наслаждалась этим чувственным пиршеством, этим изощренным великолепием, что дарил ей Люциус.
Скоро ко рту присоединились и сильные теплые руки, которые ласково поглаживали уставшее напряженное тело, расслабляя его. Гермиона с наслаждением ощутила, как он вобрал в рот один из напряженных сосков, закружив по нему языком. Как потом отстранился, но лишь для того, чтобы подарить ласку второму, уже изнывающему от тоски. Внутри давно сжалась тугая пружина, желающая распрямиться в долгожданной разрядке, но Гермиона продолжала смиренно принимать все то, что он дарил ей сейчас. И эта его нежность, эта мягкость казались удивительными после всех тех сложностей, что случились между ними сегодня.
Услышав, как сам Люциус глухо застонал, отрываясь от ее груди, Гермиона инстинктивно дернулась, желая схватить его голову и прижать к себе, но вспомнила, что не может сделать этого. Нахмурившись, она поняла, что теперь жаждет прикосновений уже в другом месте – там, где они были нужны сейчас больше всего. И Люциус, как обычно, казалось, прочитал ее мысли, потому что скользнул ниже, коротко коснулся поцелуем пупка и опустился туда, где его и ожидали. Открыв рот, Гермиона отчаянно глотнула воздух и уже собиралась вскрикнуть, как испугалась, что это снова остановит его, и замерла в предвкушении.
А его пальцы тем временем уже раздвигали мягкие складочки, скользя дальше – вверх, внутрь, в ноющее от нетерпения влагалище. Язык коснулся нежного, уже набухшего бутона. Еще секунда, и Люциус дотронулся до него губами, с силой всасывая в рот. Гермиона поняла, что долго она не продержится, и он знает это. Отлично знает.
Продолжая ласкать ее, он упорно подводил Гермиону к грани безумия все ближе и ближе. Потом прервался и глухо произнес:
– Ну же, девочка… Теперь можешь кричать. Хочу слышать, как ты кричишь от наслаждения, которое дарю тебе я…
И он снова прильнул к клитору, всасывая его еще сильнее, кружа по нему языком и даже слегка прикусывая. Какие-то короткие мгновения Гермиона держалась, но уже скоро отдалась на волю сильнейшего оргазма, охватившего все тело до самых кончиков пальцев. И она закричала, пользуясь дарованным разрешением. Закричала громко и исступленно, словно бы этот крик вырывался из самой глубины ее существа:
– Люциус! О, боже, да! Только ты! Моя любовь, моя душа…
Долго, еще очень долго он оставался перед Гермионой на коленях, восхищенно упиваясь ее оргазмом, но, дождавшись, когда она затихнет, поднялся и сразу же сдернул повязку с глаз, освобождая следом и руки. Ощутив, как онемевшие запястья страшно заныли, Гермиона удивилась тому, что смогла продержаться так долго. А когда оказалась избавлена от повязки, сонно моргнула и улыбнулась усталой, но блаженной улыбкой. Ласково глядя на нее, Люциус начал растирать хрупкие ручки, заставляя кровь бежать по жилам быстрее.
Он так и не разделся, но Гермиона знала, что теперь наступил его черед и что в долгу она не останется. И уже начала расстегивать на Малфое мантию, когда тот вдруг крепко обхватил ее руки, явно останавливая их.
Обеспокоенная такой реакцией, она вопросительно приподняла бровь.
– Ты… не хочешь меня? – спросила нерешительно.
На что Люциус, слегка посмеиваясь, хмыкнул.
– Сама же прекрасно знаешь, что в этом не стоит даже сомневаться.
В подтверждение своих слов он дотронулся ее ладонью до напряженного паха, но как только Гермиона собралась обвить член пальцами, убрал ладошку.
– Не сейчас… Сегодня тот случай, когда я хотел видеть твой восторг. Только твой, – он наклонился и поцеловал ее так нежно, что Гермиона чуть не расплакалась.
Они почти не разговаривали больше: эмоциональное напряжение этого дня наконец настигло их окончательно, и оба быстро провалились в глубокий сон.
___________________________________________________________________
Первой же мыслью, пришедшей в голову Гермионы следующим утром, было то, что сегодня ей предстоит впервые показаться на работе после знаменательного заседания Визенгамота и сегодня же ей нужно окончательно объясниться с Роном.
«И как, спрашивается, найти силы для всего этого?»
Она повернулась к Люциусу. Казалось, он все еще спит, но Гермиона сомневалась, что это так. Потянувшись, она положила ладонь на его упругий живот и обрадовалась, когда Малфой обнял ее в ответ.
На ум пришло воспоминание о вчерашнем вечере. О том, что сделал с ней Люциус, о том, как сама она отреагировала на это.
«Почему я не чувствовала себя униженной? Почему ни капли не стыдилась того, что происходит? Почему мне кажется, что все, что есть между нами – это самое правильное и самое естественное, что может быть между мужчиной и женщиной? И мы с ним физически лишь подтвердили друг другу то, что до этого сказали на словах».
Она вдруг ощутила, что жутко соскучилась по нему, ведь прошедшей ночью они оказались слишком уставшими, чтобы просыпаться для привычных слияний в темноте спальни. Скользнув рукой вниз, Гермиона нашла член довольно вялым и уже было разочарованно нахмурилась, когда почувствовала, как тот шевельнулся под ее рукой. Она облегченно выдохнула и начала неспешно поглаживать его вверх и вниз. Много времени не понадобилось – скоро эрекции зрелого Малфоя мог бы позавидовать любой юнец.
Но еще больше она оказалась удивлена тем, что Люциус резко перевернул ее на спину и внезапно проник внутрь одним быстрым и мощным толчком. Оказавшись не совсем готовой, она вскрикнула от боли и попыталась расслабиться, позволяя мышцам привыкнуть к этому неожиданному вторжению. Малфой же понял, что поторопился, и замер ненадолго, а потом, глухо застонав, начал двигаться медленно и аккуратно, с каждым движением ощущая, как скользит в нее легче и легче.
И уже скоро Гермиона забилась в чувственном бреду, когда Люциус приподнялся на вытянутых руках, меняя тем самым наклон проникновений и задевая теперь клитор каждым из них. Выносить подобное долго она не умела никогда, и потому еще чуть-чуть – и выгнулась на кровати, снова и снова выкрикивая его имя. Люциус продолжал двигаться, не отводя взгляда от ее искаженного криком лица, и только почувствовав, что сдерживаться больше не в состоянии, с силой вонзился в последний раз и гортанно застонал, пульсируя и проваливаясь в собственный экстаз. И семя его оказалось таким горячим, что Гермиона даже почувствовала это.
Еще какое-то время они мирно блаженствовали, так и не размыкая объятий, но уже скоро пришло ощущение жгучей тревоги. Медлить дальше было нельзя: так маленькие дети не хотят идти в школу, прячась от проблем с хулиганами или учителями под одеялом. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, как внутри все скручивается от страха.
«Хватит тянуть! Время пришло. Имей смелость отвечать за свои поступки и решения!»
Она повернулась к Люциусу.
– Мне пора, – а потом не выдержала и отвела взгляд. – Скорее всего, сегодня я приду чуть позже. Нужно… разобраться кое с чем. Окончательно.
Ничего не ответив, Малфой лишь нежно провел по ее спине кончиками пальцев. И это было восхитительно, но ужасно отвлекало, поэтому Гермиона резко поднялась с кровати.
Стараясь не встречаться с ним глазами, она поспешила в ванную. А вернувшись в спальню и снова найдя его в постели, начала молча одеваться, снедаемая все той же глубокой тревогой. Из боязни растерять решимость, она по-прежнему не смела взглянуть на Люциуса, но чувствовала, как тот настороженно следит за ней. Наконец смогла справиться со всеми пуговицами на блузке и застегнуть молнию юбки.
Закончив, Гермиона еще раз вздохнула и замерла, не зная, как поступить дальше. Потом все-таки посмотрела на Малфоя и тут же задохнулась от нежности в его глазах. Нежности, которая лишала решимости, заставляя по-девчоночьи глупо таять от счастья, и Гермиона даже зажмурилась, пытаясь сохранить хоть какие-то остатки самообладания.
– Как же ты прекрасна… – просто и искренне произнес Люциус.
Чувствуя, что вот-вот расплачется, Гермиона всеми силами старалась удержать себя в руках.
Она подошла к кровати и прильнула к губам Люциуса долгим и глубоким поцелуем. А когда ощутила его руку на своей, быстро отстранилась, повернулась и вышла из комнаты.
День ей предстоял непростой.
========== Глава 38. Окончательный разрыв ==========
Оказавшись в министерстве, Гермиона целенаправленно устремилась к себе в кабинет, сознательно не обращая внимания на косые взгляды и приглушенные шепотки, сопровождающие ее по дороге. Сегодня ей впервые пришлось столкнуться с коллегами после заседания Визенгамота, на котором они с Люциусом не побоялись обнародовать свои отношения. И хотя на душе, порождая жуткую неловкость, скребли кошки, она стиснула зубы, чуть вздернула подбородок, но шагу так и не прибавила. Лишь приветливо здоровалась с каждым знакомым, встреченным на пути.
К тому времени, когда смогла прикрыть за собой дверь кабинета, отгораживаясь от всеобщего любопытства, на смену первоначальным раздражению и злости уже пришло чувство какой-то необъяснимой жалости к тем, в чьей жизни не оказалось ничего более яркого и интересного, как сплетничать о них с Малфоем. Однако, оставшись одна, все же поймала себя на мысли, что выдохнула с облегчением.
Какое-то время она сидела за столом, бездумно уставившись на рабочий лоток, заполненный бумагами, но потом вздохнула и потянулась к первому же пергаменту, лежащему на самом верху.
«Что ж… Пора и поработать!»
Однако, остаться в одиночестве надолго так и не удалось: уже совсем скоро, когда Гермиона в который раз перечитывала текст, пытаясь вникнуть в его содержание, раздался стук в дверь. Подняв взгляд, она увидела, что на пороге стоит Ормус Снипуорт.
– Привет! – ровно проговорил он. – Я могу войти?
Гермиона сделала глубокий вдох.
– Да, конечно. Присаживайся, Ормус.
Тот принял приглашение и уселся в кресло, стоящее напротив стола. Он немного помолчал, периодически качая головой из стороны в сторону, будто убеждая самого себя в чем-то и даже не глядя при этом на Гермиону, но затем, наконец, нарушил молчание.
– Ты как, в порядке?
– Да. Спасибо.
Ормус рассеянно почесал в затылке, и она приготовилась к продолжению разговора.
– М-м-м… Знаешь, я должен сказать… Мы все тут оказались немного потрясены тем, что происходит, оказывается, между тобой и… гм… Люциусом Малфоем… – он не смог сдержать недовольства и невольно сморщился, произнося это имя.
Ничего не ответив, Гермиона продолжала молчать.
«И что? Что вы хотите услышать от меня, мистер Снипуорт? Оправдания? Да сейчас прям!»
– Просто… Я хотел сказать… Что, когда ты уже сформируешь о человеке какое-то определенное мнение, то очень непросто воспринять тот факт… Что человек этот оказывается другим… Не таким, как ты думал…
Гермиона не могла поверить собственным ушам.
– Прости, что?!
– Ох… Да я… не ожидал от тебя такого, по правде говоря, вот и все…
– Это мне понятно, Ормус. Непонятно другое: зачем ты сообщаешь об этом? Насколько мне известно, в твою компетенцию входит корректная и грамотная оценка выполнения мною своих должностных обязанностей, а не моих личных качеств или подробностей частной жизни. И смею тебя заверить, что наши отношения с мистером Малфоем никоим образом не смогут повлиять на то, насколько ответственно я выполняю эти обязанности сейчас и буду выполнять дальше. Да, я знаю, что своим признанием дала повод посудачить всем тем, кому не хватает интересных событий в собственной жизни, но была бы очень признательна, если б хотя бы ты не опускался до участия в дешевых сплетнях.
Глядя на начальника в упор, Гермиона понимала, что ведет себя сейчас крайне резко и, возможно, даже перегибает палку. Но знала, что Ормус тоже понимает: в данных обстоятельствах ее возмущение вполне оправдано.
Смущенный, он опустил голову.
– Извини… Просто… я беспокоюсь о тебе, вот и все. То есть, я имел в виду, что… вы с Роном всегда казались настолько идеальной парой… Но Люциус Малфой!
Челюсть Гермионы слегка отвисла от возмущенного удивления.
«Да как он вообще смеет вмешиваться в мою личную жизнь?!» – задохнувшись от праведного негодования, она уже открыла рот, чтобы окончательно, пусть и невежливо, осадить Снипуорта, как вдруг ясно осознала то, о чем подозревала раньше, но никак не могла озвучить вслух.
– Ормус, ты… ревнуешь меня?
Вскинув голову, тот не смог удержаться от появления на своем лице боязни разоблачения. Он с трудом сглотнул и даже попытался притворно рассмеяться, но все было напрасно. Ормус прекрасно понимал, что выдал себя с потрохами.
– Гермиона…
И это дальнейшее молчание стало молчаливым признанием его тщательно скрываемых чувств, отчего она почувствовала себя еще хуже.
«Ну почему? Почему на меня должно свалиться еще и это?»
– Но… Ты никогда ничего не говорил мне… – мягко произнесла она, не желая причинять ему боль, но все же надеясь прояснить этот вопрос раз и навсегда.
– Ты была с Роном… Как я мог? Это было бы неправильно и некорректно по отношению к нему… И к тебе, уж коли я твой начальник.
Гермиона опустила глаза. Отрицать то, что он абсолютно прав, она не могла.
Ормус же осторожно продолжил:
– Скажи… Если бы я признался раньше, это изменило бы что-нибудь?
Внимательно взглянув, Гермиона заметила, насколько напряжено сейчас его лицо, и качнула головой в отрицании:
– Не думаю. Извини, мне очень жаль…
«Я должна сказать ему правду и не кормить ложными надеждами».
– Ты права. Я наговорил глупостей, поэтому: это ты извини меня. Думаю, что какое бы решение ты не приняла, оно будет разумным и правильным.
Снипуорт бросил осторожный взгляд, и Гермиона подумала, что как раз ее отношения с Люциусом вряд ли можно назвать «разумными» и «правильными». Потому смогла лишь слегка улыбнуться и тут же опустила голову.
Сочтя беседу законченной, Ормус поднялся со стула.
– Ладно, не буду тебя отвлекать от работы. Тем более, как справедливо ты заметила, выполняется она и впрямь очень грамотно и добросовестно. Если честно, я в восторге от того, как ты работаешь, Гермиона… Извини еще раз. И давай больше не возвращаться к этой теме.
Он неловко улыбнулся и вышел из кабинета прочь.
Глубоко вздохнув, Гермиона откинулась на спинку стула и бросила перо на стол.
«Боже мой, еще и Ормус! Будто мало мне того, что чувствую себя ужасно виноватой перед Роном…» – кроме досады и какого-то неясного разочарования, ее начало охватывать недюжинное беспокойство, откуда-то изнутри поднимающееся волной все сильнее и сильнее. Гермионе вдруг ужасно захотелось оказаться где-нибудь в другом месте. Где угодно, но только не здесь.
Но пришлось снова уставиться в свиток лежащего на столе пергамента и усилием воли сосредоточиться на содержащейся в нем информации. Утро, да и вся первая половина дня тянулись ужасно медленно, и потому она с радостью удалилась из министерства на целый час, что был разрешен для обеденного перерыва. Как и прежде, старательно избегая взглядов коллег. И лишь вернувшись с обеда, облегченно вздохнула – напряжение, сковывающее уже несколько часов подряд, наконец-то немного спало. Работа пошла веселей.
Постепенно день начал клониться к вечеру, чему Гермиона откровенно радовалась: хотелось как можно скорее разобраться с проблемами. Разобраться окончательно, объясниться, попросить прощения и… уйти. Навсегда.
«Объясниться… Как же! А ты уверена, что самой себе можешь объяснить собственные поступки, не говоря о том, чтобы суметь объяснить их Рону? И уверена ли в том, что он готов хотя бы попытаться понять тебя?»
И все же медлить дальше смысла она не видела, поэтому около половины пятого привела в порядок рабочий стол и, чувствуя себя на удивление спокойной, покинула министерство.
Неспешно двигаясь в сторону квартиры, она все думала и думала о том, что же сказать Рону. На самом деле выбор был невелик, и Гермиона осознавала это, тем более что предстоящий разговор грозил перерасти в новый всплеск эмоций. Причем отнюдь не положительных. А когда оказалась у входной двери, поняла вдруг, что решимость странным образом куда-то испарилась. Тело било мелкой дрожью, на лбу выступила испарина, и в целом ощущения были такими, словно ее на самом деле охватил жар. Пришлось, нахмурившись, мысленно прикрикнуть на себя: «Ну что? Целый день храбрилась, а как дело дошло до дела, не хватает смелости? Трусиха!»
Из квартиры доносились звуки работающего телевизора. Подняв палочку, она произнесла отпирающее заклинание и… ничего не произошло. Попробовала еще раз – дверь по-прежнему оставалась заблокированной.
«Рон сменил заклинание», – пришла на ум догадка.
Потянувшись, Гермиона негромко постучала, но ответа не последовало. Постучала еще раз, чуть громче. Казалось, прошла целая вечность, когда в конце концов за дверью послышался звук приближающихся шагов, а затем щелчок отпираемого замка. Скоро шаги стихли, и на площадке снова воцарилась тишина.
Прислонившись лбом к двери, она на пару секунд закрыла глаза, но потом собралась с духом и вошла.
Поначалу Рональд никак не отреагировал на ее появление, казалось, он нарочито не замечает присутствия Гермионы. Она неловко мялась, не проходя дальше порога и не зная, с чего начать разговор. Наконец он повернулся от телевизора и небрежно скользнул по ней взглядом.
– Что? Неужели надоела ему так быстро?
Волшебница невольно зажмурилась от того, насколько ядовито прозвучал вопрос.
– Я… пришла, чтобы… объясниться.
– Поздновато чутка, Гермиона. Не находишь? – глядя прямо перед собой, Рон скрестил руки на груди, и между ними повисла тягостная тишина.
Не зная, как продолжить, она прикусила губу, когда молчание вдруг оказалось нарушено.
– Ты должна была сказать мне, кто это. Черт побери! Ты должна была сказать… – от холодной ярости, неприкрыто звучащей в его голосе, по телу Гермионы пробежала дрожь. Она боялась и не хотела истерики, похожей на ту, что случилась во время их последней беседы.
– Как я могла… сказать… такое?
– Я же просил! Просил, потому что хотел знать. И имел на это право. Неужели все, что было между нами, не имеет для тебя никакого значения, раз не смогла позволить себе хотя бы одного – быть честной со мной перед тем, как бросить?
– Рон… я думала…
– Что?! Что ты думала, Гермиона? – уже повышенным тоном выплюнул он.
– Боялась, что это уничтожит тебя.
– Да ладно! Ну надо же! Огромное тебе спасибо за заботу! Хотя… знаешь, а ты ведь права. Это действительно уничтожило меня. Но больше потому, что узнал об этом не от тебя, как должен был бы. Нет! Я узнал о том, что моя бывшая девушка ебется с проклятым Пожирателем Смерти, не от нее самой, а с первой страницы Ежедневного Пророка, будь он неладен! – под конец Рон уже кричал в полный голос.
Ошеломленная такой бурной реакцией, Гермиона еле выговорила дрожащими губами:
– Прости… Я думала, что тебе расскажут об этом Гарри или Джинни…
– Может и сказали бы, да только я был в отъезде! Присматривал в Болгарии новые метлы для команды.
Гермиона почувствовала себя еще более виноватой.
– Прости, Рон… Пожалуйста! Пойми, откуда мне было знать об этом? Мы уже расстались с тобой к тому времени…
– Нет! Мы не расстались… Правильней сказать: ты бросила меня.
Между ними снова повисла тишина. Рон рухнул на диван, наклонился вперед и обхватил голову руками.
– Рон, – неуверенно начала она. – Ты узнал бы о нем в любом случае. Может быть, это даже лучше, что узнал так скоро и расстался с иллюзиями о возможном примирении. Я… не хотела дарить тебе ложных надежд… – Гермиона сделала паузу, но потом закончила: – Да и не было у нас счастья в этих отношениях.
Прищурившись, Рон пренебрежительно усмехнулся.
– Ну да, ну да… Какая ты, оказывается, прекрасная актриса. Скрывала все просто великолепно. Браво!
– Да… По-видимому, неплохая. И моя игра тоже стала частью наших проблем. Я обманывала себя. Хотя поначалу и не понимала этого сама.
И снова звенящая тишина. Пока не раздался голос Рональда. Низкий. Отчаянный. Почти неслышный.
– Этот человек… Почему именно он? Из всех мужчин на свете… ты выбрала именно его… Почему Люциус Малфой?! – на лице Рона застыло выражение искреннего непонимания, смешанного с толикой ужаса. Гермиона заметила, как глаза его блестят от непролитых слез. – Ты… просто убила меня этим… Правда.
Осознав вдруг, насколько же ему сейчас больно, она не выдержала и горько разрыдалась. Ощущая в эту минуту обиду Рона, словно свою собственную, Гермиона плакала как ребенок и даже не вытирала слез, стремительно бегущих из глаз. Чувство вины переполняло настолько, что, казалось, никогда в жизни она не сможет избавиться от стыда. Не сможет простить себя за то, что унизила и растоптала одного из самых близких ее сердцу людей. Одного из самых дорогих. И все таки… Даже несмотря на отчаяние, висевшее между ними в воздухе душным туманом, невозможно было избавиться от понимания, что происходящее сейчас – единственно правильное, чем можно разрубить этот страшный узел. С болью и кровью, но разрубить!
На какую-то секунду Гермиона подавила желание кинуться к нему как к другу и обнять, прижать к себе, утешить, успокоить… Но что она могла? Ведь все сказанное прозвучало бы либо жестоко, либо бессмысленно…
«И как сообщить ему правду о нас с Люциусом? Как признаться, что этот мужчина заставил меня почувствовать себя живой и настоящей? И полюбила я его так, как раньше и не могла себе даже представить…» – мысли метались, отчаянно и безуспешно пытаясь облечься в слова. Однако ответить пришлось:
– Он… очень изменился, Рон. Я не оправдываюсь и не оправдываю его. Это действительно так.
Рональд перевел на нее взгляд, и Гермиона увидела, что по его лицу тоже катятся слезы.
– Никогда не поверю, что это дерьмо могло измениться, – хрипло бросил он и тут же отвернулся. А затем медленно продолжил, будто разговаривая сам с собой: – Почему он? Почему? Ведь этот человек причинил столько всего ужасного моей семье. Семье, которая полюбила и приняла тебя, как родную, Гермиона.
Ощутив еще бОльшую вину, она подумала о том, как среагируют на происходящее Артур и Молли, как больно будет им, с какой обидой они воспримут все, что случилось с их сыном. Ей вдруг вспомнились безоблачные и счастливые времена в Норе. Детство. Юность. Гостеприимная семья Уизли. Но даже эти теплые и светлые воспоминания не смогли заставить пожалеть о разрыве.
