Текст книги "Сердце дракона (СИ)"
Автор книги: Лана Каминская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Брасс и не думал забывать. О Рики из караульных не забыл никто: больно понурый вид стал у командира на городской стене, слишком часты стали его необоснованные вспышки гнева и реже появления на людях. Всё охотнее Швидоу закрывался у себя и гремел бутылками, а потом срывался на первом попавшемся под горячую руку новобранце, приказывал того выпороть, снова запирался у себя и выходил только к вечеру весь обросший и неухоженный.
Но Рики никто не осуждал. Все понимали, что на её месте от Швидоу сбежала бы любая. Однако в глубине душе каждый хотел, чтобы девчонка вернулась и жизнь при гарнизоне стала прежней.
– Едут! – прикрикнул Брасс, заслышав топот копыт и завидев лошадь. – Только это не лекарь, – пробормотал он, прищурившись.
Хейм вытянул шею.
– Это Нольвен, – выпалил он, а по телу сразу пробежал холодок. – Нашёл, кого приволочь. Он бы ещё отца позвал, гаденыш этакий! Хватай метлу, – бросил он Брассу, – да живо убери солому за кадки! Увидит Нольвен, что во дворе беспорядок, конец нам всем. А я – за тараканом.
Хейм спешил, перескакивая за раз через три ступеньки. Даже стучать не стал, сразу толкнул от себя дверь и влетел в комнату капитана, заставив того вскочить со стула и засуетиться, переворачивая угольные наброски картинкой вниз.
– Ты! – выдохнул Швидоу и чуть не покраснел от гнева. – Да как ты смел?!
– Капитан, – задыхался Хейм. – Там... внизу... Нольвен. Вместе с Элараном.
Швидоу вмиг побледнел. Забыл про простенькие изображения милой сердцу девчушки, дёрнул пряжку на поясе, проверяя крепко ли тот затянут, и выскочил на лестницу, а затем и на улицу. Успел вовремя – советник лорда Стернса как раз заезжал во двор.
Громко ударяя копытами, лошадь никак не могла остановиться: бесилась и дёргалась, пока Гверн не наклонился вперёд и не похлопал заботливо ту по морде.
– Тихо-тихо, – успокаивал он животное, измотавшееся на многочисленных поворотах и узких улочках Торренхолла. И как только лошадь присмирела, а Эларан спрыгнул на землю, деловито спросил: – Что здесь у вас? Где раненый?
– Я отведу, – вызвался мальчишка, опередив вытянувшихся по струнке Швидоу и Хейма, а вместе с ними и Брасса.
До брошенного на солому Далена отмерили шагов двадцать. Вид мертвеца в окровавленных одеждах, со слипшимися волосами и перемазанным грязью лицом у Нольвена отторжения не вызвал. Опустившись на колени, Гверн внимательно осмотрел тело, прощупал пульс, коснулся пальцами шеи и произнёс толкавшемуся в сторонке Швидоу:
– Сердце ещё бьётся. Надо его унести отсюда. Комната у вас свободная имеется?
– Выгоним караульных, если надо, – правильно среагировал Дуон. – Брасс, Хейм, берите парня. Тащите на первый этаж в самую дальнюю. Там сейчас мало хлама валяется. – А когда два крепыша подхватили Далена за ноги с одной стороны и за плечи – с другой, повернулся к Гверну и нерешительно заметил: – Ничего не выйдет, милорд. Парень не жилец, это видно. Не проще ли...
– Не проще ли вам заткнуться и принести мне воду и чистое полотенце? И не мешать. – процедил Гверн, снимая с рук пыльные перчатки и передавая их Эларану. – И я не милорд.
– Конечно, милорд, как прикажите. – Швидоу побледнел сильнее любого мертвеца, которого видел на своём веку.
Комнатка, куда завалились Брасс и Хейм, служила Дуону Швидоу кладовой. В ней было пыльно и темно, кровати не было, зато на полу лежало несколько пустых холщовых мешков. По ночам в них любили зарываться крысы и искать зёрна и сухари. Ещё в кладовой валялись затупившиеся наконечники для стрел, деревянные палки-колотушки, поеденный молью тулуп из овчины и свечные огрызки. До последних крысы тоже мечтали добраться, но Швидоу засунул их так высоко, что было не достать. А скользкие серые стены оказались не по когтям цепким крысиным лапкам.
– Мне нужен свет. И побольше, – рыкнул Гверн в сторону Брасса, снял плащ, скомкал его и бросил в угол.
– Вы раньше это делали? – боязливым тоном спросил Эларан, глядя, как умело и ловко Нольвен разрывает ткань одежд Далена, обнажая рану.
– Ни разу. – Гверн поставил один из принесённых подсвечников рядом с собой. – Но много раз видел, как это делал один грузный вонючий цыган, который вечно приставал к моей матери. За это я его ненавидел. Одновременно, правда, им восторгался, потому что так стрелять по переспелым ранеткам из самодельного арбалета, как он, не умел никто. Смочи полотенце.
Эларан послушно исполнял всё, о чём его просили.
– Не знал, что цыган в королевские стрелки берут.
– Стрелки? – Гверн поморщился. – Та волосатая обезьяна всего лишь управлял уличным театром, в котором жила и работала моя мать. Я за кулисами того театра родился, вырос, там и обрёл первых учителей и первый опыт с девушкой. Там же и подсмотрел, как вытащить из живой плоти сунутый по самую рукоять нож и в то же самое время не заставить бедолагу испустить дух. Встань-ка теперь справа и подержи.
Гверн передал Эларану перепачканное в крови полотенце, расстегнул верхние пуговицы своего дублета, сунул руку во внутренний карман и достал вытянутую колбочку с беловато-жёлтым порошком внутри.
– Что это? – Эларан заводил носом, когда Нольвен осторожно подцепил ногтем пробку и откупорил стекляшку. – Пахнёт так странно. Даже воняет.
– Как и тот цыган, – кивнул Нольвен. – Только ему одному известно, что тут намешано и перемолото. Я сам понятия не имею. Протяни руку.
Эларан вытянул правую и повернул внутренней стороной ладони вверх. Аккуратно постучав пальцем по колбочке, Гверн высыпал на ладонь мальчишки немного странного порошка.
– Какой ваш цыган, однако, заботливый: всем раздал по колбе.
– Раздал? – Гверн подцепил крохотную щепотку порошка и посыпал им края раны. – Да я просто залез к нему в шатёр, когда он стрелы у реки точил, и взял одну склянку.
– Чтобы спасать таких раненых, как этот? Сколько в вас благородства!
– Чтобы спасти самого себя, если приспичит, – спустил Гверн Эларана с небес на землю. – Народу у нас было много, и все пришлые, с улицы. Так что нередки были случаи, когда один уличный актёришка затаит злобу на другого – кто-то из-за денег, кто-то из-за бабы – да прямо на спектакле вместо бутафорного ножа пырнёт беднягу настоящим. Смерть наступает не сразу, и вот тут-то и пригодится скляночка и человечек, который не откажет помочь.
Гверн высыпал на рану весь порошок, который был на ладони Эларана. Вытащенный из спины нож валялся неподалёку, весь перепачканный кровью.
– Теперь перевяжем грудь и спину этим куском рубахи и будем молиться, чтобы парень оказался крепким.
– Вы точно уверены, что это его спасёт?
– Нет, но какая, ко всем собакам, разница? Или спасёт, или окончательно сведёт с могилу, а он в ней и так уже одной ногой стоит. Зови Швидоу и тех двух толстолобых, – распорядился Гверн, вытирая руки. – Хотя нет, толстолобых не надо. Только капитана.
– Конечно, милорд, – выпалил Эларан, восхищаясь мастерством Нольвена, и рванул из кладовой, даже не закрыв за собой дверь.
Гверн поморщился. Он не был лордом или хозяином каких-либо земель, не была таковой и его мать. Про отца он мало что знал, но если бы тот был из благородных, это бы всплыло. С другой стороны... Нольвен покрутил на пальце левой руки перстень с крупным чёрным ониксом. Такие украшения простолюдины не носят, а мать так и не призналась, откуда оно у Гверна. Сказала лишь, что почти с рождения. Возможно, любовничек какой задарил, а, может, и сам цыган. Про наличие у мальчишки перстня тот знал и этому не противился, и даже отнять не пытался. А ведь, если перстень продать, выйдет целое состояние.
Швидоу зашёл в каморку с тем же пресным видом, что и раньше. Покосился в сторону Далена, кучу перепачканных в крови тряпок, розового цвета воду в миске, уже остывшую, и нож, лежавший неподалёку, вздохнул и сиплым голосом произнёс:
– А я так надеялся... Прикажете забирать?
– Забирайте, – согласился Гверн. – Если продолжит здесь лежать, то заражение крови будет обеспечено. И согласитесь, такая смерть будет нелепой. Спину проткнули – не помер, а крыса чихнула – откинулся.
– Так он жив? – приободрился Швидоу, в душе сильно о том жалея.
– Жив, но уход за ним потребуется самый тщательный. Чистые простыни, чистые полотенца, горячая похлёбка, когда в себя придёт. И лекарь тоже нужен обязательно. Уж потрудитесь и найдите хотя бы пьяного.
– Пьяный имеется, – пробасил сунувший в дверной проём голову Брасс, за что тут же получил тычок в спину от Хейма.
– Мы лекаря головой в корыто с ледяной водой окунём, он вмиг протрезвеет, – добавил Швидоу.
– Это правильно, – ответил Гверн, поднял с пола плащ, отряхнул его и направился на улицу. Швидоу семенил следом.
– Так парня нашли в лесу? – переспросил Гверн, слушая рассказ капитана о раненом.
– Да, милорд. Солдаты действовали быстро, поймали того, что в роще разбоем промышлял, и тоже сюда притащили. Да вон он сидит. Развалился скотина на бревне.
– Вам известно, кто это?
– Да кто ж этих лесных разбойников поименно-то знает? Ставлю своё месячное жалование, у них и имён нет. Одни клички.
– Я не про толстяка, – проронил Гверн, а сам направился к пузану, который, завидев приближающуюся к нему процессию, вскочил с бревна и принялся вытирать вспотевшие ладони о латаные со всех сторон штаны. – Я про раненого.
– Да пёс его знает, – пробормотал Швидоу, но внутренний голос почему-то приказал насторожиться и навострить уши. – А вы знаете?
– Знаю. – Гверн кивнул. – Имени уже не помню, но он – моряк из Ланимора.
При упоминании той самой деревни, куда несколькими неделями ранее отпустил Рики, у Швидоу защемило сердце.
– Этот, говоришь, нож воткнул? – Гверн замер напротив неуклюжего простачка.
– Он самый. Ух, мерзавец! Я лично попрошу милорда назначить ему самое суровое наказание, – пригрозил Швидоу, а затем вкрадчиво поинтересовался: – А имени точно не помните?
Гверн внимательно смотрел на толстяка, а тот в ответ сильно потел и шмыгал носом, сильно похожим на картофелину.
– Нет, – утвердительно сказал Нольвен, – нож в спину он воткнуть не мог. Для того удара сила недюжинная нужна, а у этого один жир в руках. А вот грабежи...
Гверн схватил толстяка за руку, завернул край рукава его куртки и... разочарованно одёрнул обратно.
– Ожидали увидеть воровское клеймо? – хихикнул пузан. – Куда мне до мастеров?! Но каюсь, по карманам лазил. Но всё, что смог в жизни стащить, были сухарь да пара медных грошей. А вот чтобы убивать... Это никогда!
– И всё равно будет тебе виселица. – Нахмурил брови Швидоу и снова повернулся к Нольвену. – Так никак имя не вспомнили, милорд?
– Какое имя? – напрягся Гверн.
– Того раненого. Вы говорили, он из Ланимора.
– Не вспомнил. Знаю только, что сестру его Рики зовут. Имя этой девчонки сейчас в замке на слуху у каждого.
– В замке? – От волнения у Швидоу пересохло во рту.
– У лорда Стернса.
– Вы уверены, милорд? Рики в Торренхолле? – Сердце громко забилось.
– Провалами в памяти не страдаю. И, как приеду, расскажу ей о том, что случилось.
Швидоу схватил Нольвена за рукав.
– Не надо, милорд. Не говорите ничего девочке. Лучше я сам. Зачем ей волноваться? Наслушается ваших страшилок, вообразит себе невесть чего, сюда сорвётся, увидит кровь и раны, ещё поплохеет бедняжке. А я лучших лекарей парню приведу, выходим его, на ноги поставим да потом и сестре предъявим. Договорились?
Гверн смотрел на капитана. Смотрел таким же проницательным, читающим человека, словно открытую книгу, взглядом, которым минутой ранее изучал пузана.
– А взамен что? – еле слышно прошелестел Гверн губами, и ни Брасс, ни Хейм, ни Эларан не ухватили ни единого слова.
– Просите, что хотите, – таким же шёпотом ответил Дуон.
– Толстяка, – отрезал Гверн. – Этот жирдяй с оттопыренными ушами переходит ко мне, и я сам решу: в темницу его или на виселицу и за какие проступки.
– Да забирайте, ваша светлость. Было б двое их – двоих бы отдал! Только девушке не говорите ничего. Поберегите её, бедняжку. И так сирота, а тут с братом такое горе приключилось.
– По рукам, – остановил тирады Дуона Гверн и попросил у Эларана свои перчатки. – Собирайся, приятель. Следуешь за мной, – кинул Нольвен толстяку.
– Куда? – боязливо пискнул тот.
– Не трусь, не обижу. Как звать-то тебя?
– Плут, ваша светлость.
– Как? А настоящее имя есть?
– Было, конечно, но уже не помню.
– Ладно, Плут так Плут. За мной. Буду ехать медленно. А попробуешь сбежать по дороге, нагоню и огрею плёткой.
– Да ни в жизнь, – ответил Плут и проследил взглядом, как роскошный перстень на руке Гверна скрылся под толстой полоской коричневой кожи, стоило Нольвену натянуть перчатки.
Глава 7. Хранящая тайны
За окнами было темно. Ужин остыл, а вино, которое нечаянно расплескали по столу, так и не было вытерто. Засохшей кляксой оно въелось в дерево – на следующий день с первого раза и не смоешь. Служкам придётся долго скрести деревянную поверхность, чтобы навсегда согнать вишневый цвет со светлого ореха. Но слуги об этом ещё не знали, мирно толкались на кухне, собирались на покой, а в самой столовой, где ни Ферран, ни его супруга так и не прикоснулись к поданным блюдам, царила напряжённая атмосфера и вот-вот готовилась разверзнуться гроза. Для финального грохота не хватало только старшего сына командира Стендена – Эларана.
– Знаю, – развела руками жена Феррана. – Я всё знаю, что произошло. Так что не ворчи и не начинай старую песню. – И монотонно, как дети отвечают перед наставником заученный урок, произнесла: – Ты велел мальчику прекратить ходить на главную площадь, а сегодня его опять там видели; ты велел тренироваться на мечах и упражняться в стрельбе из лука, а он опять стрелы в колчан не убрал – те пролежали в луже и разбухли так, что на некоторых наконечники покосились; ты велел не опаздывать к ужину, а уж свеча догорает, а Эларана всё нет и нет.
– И я ещё добавлю, – рыкнул не на шутку разгневанный супруг. – Догадайся, в компании кого его видели на площади?
– Боюсь даже предположить...
– Его самого.
– И что? Мальчик с Нольвена пылинки готов сдувать. Эларан мне сам говорил, что восхищён тем, как Гверн владеет луком. Да и ты требуешь заниматься чуть ли ни по десять часов в сутки. Вот всё и сошлось. Странно упрекать сына в том, что он хочет достичь успеха в деле, которое ты сам ему навязал, – осторожно заметила женщина, а после робко добавила: – И странно упрекать его в том, что он нашёл себе достойный образец для подражания.
– Гверн – стрелок посредственный, – скривился Ферран. – С двухсот шагов мне по бочке мажет.
– Гверн просто уважает тебя. Твой возраст и твой опыт. Будь на твоём месте кто другой, уверена, Гверн размазал бы его, как червяка по камню.
– С каких пор ты его защищаешь? – вспылил Стенден и ревниво посмотрел на жену.
Не привыкшая никогда перечить мужу женщина смутилась и отвела взгляд. Поправила собранные на затылке волосы, сейчас уже богатые на седину, потёрла щёки, словно ей было холодно и хотелось немного согреться, а после взяла в руки ложку и принялась ковырять ей в остывшем овощном рагу.
Ферран скользнул по жене недовольным взглядом. Их совместная жизнь началась давно: впервые столкнувшись друг с другом на одной из узких улочек Торренхолла, они более не разлучались. Будущая госпожа Стенден, бывшая тогда ещё молоденькой и миловидной, вышла из дома кинуть мясные шкурки бездомным котам. Девушка проделывала такое каждую неделю и уже привыкла, что стоило ей отворить скрипучую дверь, как на неё тут же сваливался упитанный черныш и громко мяукал. В ту ночь черныша на улице почему-то не оказалось, зато девчушку чуть не сбил с ног высокий молодой человек, которого вело из стороны в сторону, словно пьяного, чьё лицо было в ссадинах и царапинах, волосы испачканы в крови, а руки – почему-то в сырой глине. Охнув, девушка помогла молодому мужчине сесть на землю и опереться на бочку, полную колодезной воды, принесла влажное полотенце протереть лицо, кусок серого хлеба и кружку травяного отвара. Мужчина вцепился в хлеб с такой силой, будто и не едал такого вкусного никогда. Съев всё и всё выпив, бросил быстрый взгляд на дрожавшую перед ним девчушку, вытер рукавом опухшие губы, коснулся руками лица девушки и потянулся к ней. Их поцелуй был коротким и рваным, с привкусом крови. А после мужчина ушёл. Ушёл для того, чтобы вернуться через месяц. Вернуться в красивой одежде, с мечом на поясе и сделать ничего не понимающей простушке предложение.
Свадебная церемония состоялась на первое же новолуние. Была дана клятва верности, и руки молодых были соединены белой лентой старого мудреца Трагга, обвенчавшего (по большей мере тайно) на своём веку немало влюблённых пар и ныне тихо сходившего с ума на болотах в хижине-развалюхе. Со временем клятвы подзабылись, интерес друг к другу поугас, и остались только дети да редкие совместные ужины, которые могли напомнить о былых чувствах, но почему-то не напоминали. Все беседы велись исключительно на тему обормотов в армии, которых приходилось перевоспитывать или гнать в шею, или о Гверне Нольвене, и бедная женщина уже еле держалась, чтобы не плеснуть мужу вином в лицо и не швырнуть в его сторону полную еды тарелку.
Вот и в этот вечер знавшие и студёную воду, и занозы, и невыносимую жару руки вдруг отложили ложку в сторону, пальцы коснулись края глиняной миски и провели по ним, словно проверяли, качественно ли изготовлена посуда и не появилась ли где какая трещинка.
Внизу хлопнули дверью. Женщина сразу напряглась: скорее всего, пришёл Эларан, а, значит, перепалка между отцом и старшим сыном не за горами. Твёрдо решив не покидать комнату ни при каких обстоятельствах, супруга Феррана Стендена приосанилась и приготовилась к худшему.
Эларан – взлохмаченный и с нездоровым румянцем на лице – подлетел к столу, чмокнул мать в щёку, кивнул отцу и, улыбаясь, плюхнулся на своё место. Придвинул к себе тарелку, облизнулся, схватил ложку и зачерпнул столько картошки с мелко резаной морковью, что щёки распухли, когда всё это отправилось в рот. Глаза мальчишки лихорадочно блестели, руки слегка дрожали, а с губ готовились сорваться слова... поток слов... но не раньше, чем будет прожевано и проглочено всё, за те губы запиханное. Когда же с не в меру перчёной картошкой было покончено, Эларан выпалил:
– Я вам сейчас такое расскажу!..
– Это я тебе сейчас расскажу, – грубо осёк сына отец и треснул по столу кулаком. – Где ты шлялся полдня?
– Уже насвистели... – мальчишка разочарованно вздохнул.
– Я велел тебе заниматься стрельбой. Наставника приставил. Даже лук для тебя изготовили специально по моему заказу.
– Отец, да я всё делал так, как ты велел, – оправдывался Эларан. – Но на стене произошло такое!
– Приехал Нольвен, взбаламутил всех, запудрил тебе мозги дешёвыми театральными байками и свалил, а ты так затрясся, что больше ни одной стрелы не смог по мишени выпустить?
– Не кричи на мальчика, – вмешалась жена, но в ответ на свою просьбу получила такой взгляд, что тут же замолчала и отодвинулась в тень.
– Да отец просто не знает, – вступился Эларан и, чтобы не перебили, затараторил: – На стену к Швидоу привезли раненого. Думали, мертвец. Я – в замок за старикашкой-пиявочником, а того в замке нет. Я – к тебе, – Эларан кивнул в сторону отца, – у тебя тоже пусто. Я уже обратно собрался бежать, как с Нольвеном вдруг столкнулся. Тот чудо и сделал, рану залечил. Если повезёт, тот парень очень скоро на ноги подымется.
Закончив частить, мальчуган вытер рукой подбородок и губы, мокрые от плевков, вылетавших вместе со словами, и вперился взглядом в отца, ожидая, что тот разделит с сыном пережитое волнение и восхищение от увиденного. Но отец почему-то нахмурился ещё больше. Не получив ожидаемого, Эларан развернулся к матери, надеясь, что та уж точно оценит его восторг.
– Мам, ну хоть ты скажи, что это настоящее чудо! Нольвен – просто волшебник! Ты бы это видела...
– Верю, – ласково улыбнулась женщина, а лицо Феррана просто почернело от злости.
Отшвырнув от себя кусок лепешки, Стенден хлебнул вина, чтобы потушить первый всплеск негодования, и прошипел:
– Больше он не будет оказывать на тебя дурного влияния.
– Отец? – Эларан недоумевал.
– Я сказал, больше ты это ничтожество в Торренхолле не увидишь.
Пришла очередь сына кипятиться.
– Ты кого назвал ничтожеством?
– Того, кого ты записал себе в идолы, – огрызнулся Ферран.
– Что ты с ним сделал? – внезапно вклинилась в жаркий спор жена и напрягалась, как будто чувствовала неладное или просто где-то в глубине души подозревала, что занимавший высокий пост муж на такое неладное способен.
– Высвистал с тёпленького местечка, – довольно промычал Ферран. – А ты что подумала?
Было видно, как женщина радостно выдохнула, но, переварив услышанное, тут же возмутилась:
– Ты же сам помог ему занять это место... Сам привёл его к Стернсу, сам поручился за него. Сам говорил, парнишка хоть и с улицы, а талантлив и умён. Сам выхлопотал ему жалование выше, чем положено.
– Он моего доверия не оправдал и с этим назначением не справился. Слишком легкомыслен, слишком недальновиден. На него ни в чём нельзя положиться и всякий раз за ним приходится всё перепроверять. Он несерьёзен, вечно ходит с этой мерзкой улыбочкой на лице, словно паяца в дурацкой пьеске играет, а не наследнику престола служит. Он должен быть тенью лорда Гайларда, а он всюду лезет, во всё суёт свой нос и норовит сверкать ярче звёзд.
– Тебя послушать, так ты будто ревнуешь, – хмыкнул Эларан, за что тут же получил в лоб ложкой. Ферран запустил её в сына со своего места и попал чётко по центру. На утро будет большая лиловая шишка.
– Пошёл отсюда, – прошипел отец. – И чтобы до турнира я тебя здесь не видел.
– До какого турнира? – проронил мальчишка, потирая ушибленный лоб.
– А ты будто не знаешь? Сам же подал заявку в обход моего запрета.
Эларан потупил взгляд. Отец говорил о турнире лучников, который готовились провести по случаю высокой свадьбы, и до которого оставались считанные дни. О турнире Эларану опять же сказал Гверн, посоветовал участвовать, чтобы и опыта набраться, и свои собственные силы трезво оценить. Отец, напротив, говорил, что на турнире место лишь цирковым мартышкам, а потому сыну наказал держаться от него подальше. Но Эларан был упрям.
– Подал, – признался он и снова потёр уже начавшую расти шишку.
– Вот и готовься к нему и днём, и ночью. – Ответ отца был неожиданным. – И чтобы с закрытыми глазами мог по мишени попасть! Проиграешь, опозоришь меня – вышвырну из дома.
Эларан не знал, что и думать: с одной стороны, новости о командире Нольвене были ещё не прочувствованы до конца и не переварены; с другой же, отец разрешил сбыться заветной мечте, правда, требования выдвинул как всегда самые жёсткие.
– Ты ещё здесь? – внезапно спросил Ферран и недовольно посмотрел на сына.
– Я... – С шишкой в половину лба, с робкой улыбкой на лице, паренёк сидел на своём месте, страшась сделать лишнее движение.
– Доешь в своей комнате. – Стенден кивком указал на тарелку, и Эларан мигом подхватил её на руки, и вскочил из-за стола. – Иди проспись, а завтра начнёшь подготовку. И так каждый день, с рассвета до заката, а то и ночью при факелах. Времени осталось мало.
– Да, отец.
Из комнаты мальчишку слово ветром сдуло, да таким сильным, что язычки пламени на свечах всколыхнулись, и две даже чуть не потухли. Напряжение, которое немного спало, стоило суровому военачальнику одобрить увлечение сына, снова вернулось на прежнее место и снова повисло свинцовой тучей над четой Стенденов. Висеть той туче было отведено времени совсем немного, но в этот раз гроза разразилась со стороны жены командира, до сей поры обо всём молчавшей и никогда ни во что не вмешивавшейся.
– Я много раз уверяла себя, что Алайна – это просто юношеское увлечение, ничего серьёзного, ничего из тех чувств, которые могли бы согреть холодной ночью, – выдохнула женщина и, как и сын ранее, тоже вышла из-за стола. – Но всякий раз, когда речь заходила о ней или Гверне, я смотрела на твоё лицо и понимала, как же сильно я ошибалась. Вот и сейчас так же.
– Замолчи, глупая, – поморщился Ферран.
– Не такая уж глупая, – пожала плечами женщина и закуталась в тёплую шаль. – Не настолько, как ты привык думать. А ты хоть раз бы кому сказал правду. Мне, сыну, Гверну...
– Что ты хочешь от меня услышать?
– Ты до сих пор любишь её, ведь так?
Ферран облизнул сухие губы.
– А перед Нольвеном в чём прикажешь исповедаться? Тоже в том, что по молодости я ухлёстывал за его матерью, а, умирая, она просила меня позаботиться о её сыне? Да, я дал такое обещание. Не мог же я отказать женщине, которой осталось жить всего день.
– Можно и об этом заикнуться. А можно и о том, что ты убил его отца... Убил Брендана Лейса, своего лучшего друга.
* * *
В ночном лесу так сразу и не разберёшь, где горсть опавших с куста переспелых ягод, а где развазюканная дождём глина. Всё одно: ступишь, поскользнёшься и шмякнешься на поломанные ветки, которые вмиг под тобой хрустнут, а с ягодных кустов, что страшно шевелятся и похожи на призраков в чёрных плащах, сорвутся хищные птицы и прокричат прямо над головой. Хорошо, если когтями по затылку или макушке не пройдутся, наивно полагая, что в густой или редеющей шевелюре вдруг затесался червяк, сдутый ветром с гнилого ствола дуба и перенесённый прямо на то место, где полагается быть шляпе или, на худой конец, льняной тряпице, какими любят перевязываться моряки, спасясь от солнца.
Дагорм вскинул руку и поскрёб длинными ногтями в седых, плохо чёсанных волосах. Ударом сердца ранее старцу вдруг показалось, что один такой червяк как раз приземлился ему на макушку. Но нет, то был просто влажный листок, который Дагорм тут же смахнул на землю, а после взял длинную палку с острым металлическим наконечником и пошевелил ею тлеющие угли.
– Подбросить бы дровишек, – пробурчали напротив, и огненные брызги выхватили их темноты сонное лицо Майринда, лекаря и советника леди Мириан.
– Не помешает, – ответил Дагорм и поёжился. Потянулся за хворостом, забросил в костёр несколько веток потолще и аккуратно подул. Огонь разыгрался, обрадованно лизнул сухие деревяшки, и те очень скоро затрещали, наполняя всё вокруг уютным шумом, от которого на сердце любого человека сразу становилось тепло и спокойно.
– И где их мухи носят? – проворчал Майринд, вытягивая ноги к костру. – Договаривались ровно в полночь, а луна уже дальше поплыла.
– Полагаю, Трагг опять на болотах греховную любовь поощряет...
– И ведь процветает дело!
– Вот этого я не понимаю. Я живу по старинке, как предки и мудрые книги учили: коль дан тебе муж или дана жена, и обоих венчали по всем правилам, с обрядным вином и при лилиях, то и живи с тем, кого тебе судьба привела. Нечего по сторонам глазеть – смотри только прямо на жену иль на мужа, и будет тебе счастье до гроба. А то некоторые вот так головой навертятся и начинают потом по болотам шастать, вересковые венки плести и тайно от законного супруга с другим человеком любви предаваться. Тьфу. – Старик презрительно плюнул в костёр.
– Уж я Трагга много раз корил за его делишки, – проворчал Майринд, в этот раз вытянув к огню руки, – с него всё как с гуся вода.
Дагорм махнул рукой.
– Бесполезно. Он слишком упёрт и слишком стар, чтобы признать, что неправ. А ещё слишком сильно не любил свою жену, чтобы позволять остальным тоже жить в нерадости.
– Так он за свои обряды ещё и монетой берёт.
– Уже нет. Только едой да тем, что влюблённые пташки по собственной воле в клювике принесут. А несут обычно кто хворост, кто фляжку новую, кто мешок без дыр. Не богато.
– Мда... – задумчиво протянул Майринд и задрал голову к небу, разыскивая луну среди верхушек деревьев. – Мы так к утру не начнём.
– Подождём ещё немного, – промычал Дагорм, доставая из походной сумки трубку и табак.
Дрова продолжали мерно потрескивать. Когда начали догорать, Дагорм подкинул ещё. Так и сидеть бы всю ночь, внимая шуму леса и убаюкивающему шипению, но стоило веткам в костре хрустнуть громче прежнего, а столпу горячих огненных брызг взметнуться в небо, как перед глазами старца стазу же пролетал дракон, разевал пасть и окрашивал чёрную ночь в алый цвет.
Несколько раз Дагорм вытирал рукавом вспотевшие от страшных воспоминаний лоб и шею, несколько раз моргал глазами и щипал себя за бока, чтобы видения из недавнего прошлого оставили его в покое, но те упорно возвращались, стоило старому мудрецу в очередной раз засмотреться на пламя, и уползать в полный ночных тайн лес не собирались.
– Идёт кто-то, – буркнул Майринд, приподнимаясь с места.
– Лишь бы не зверь, – всполошился Дагорм, вспомнив клыки Сэма, и схватился за крепкую палку, лежавшую неподалёку.
– Не зверь, не зверь, – раздалось из-за кустов, и на свет вышел такой же дряхлый, как и все, у костра собравшиеся, старик, даже ещё дряхлее.
Его борода была почти до пят и путалась бы при каждом шаге под ногами, если бы предприимчивый старик не догадался засунуть её кончик в карман балахона. Седые волосы на вытянутой овальной голове были редки и почти все выдерганы. Нос, как и полагается мудрому мужу, был крючком, а глаза впалыми, и взгляд сонным.
– Трагг! – воскликнул Дагорм и шагнул навстречу знакомому, раскинув руки в стороны для дружеского объятия. – Я уж думал, ты моё послание получил, но закрутился да забыл о моей просьбе.
– Забудешь с твоими совами-то, – проворчал старик. – Всю хижину мне обгадили и всю тыкву исклевали. Пришлось вылазить из дома, их прогонять, заодно и твою записульку читать... которую я, признаться, поначалу не раскрыл и выкинул.
– Дело и правда важное.
– Как будто у нас были не важные дела... А где Нойр? Только не говори, что опять готовит эликсир для своего гомункула. Совсем заработался. Я давеча звал его к себе на юбилей, так он всё пение птиц пропустил: насался по болотам туда-сюда, всё искал лиловый репейник. Говорит, для упругости кожи надо. В каком месте та упругость ему требовалась, я не стал уточнять.
– К Нойру я послал веретенника. Очень надеюсь, что шустрая птичка не подведёт и море пересечёт быстрее ветра. Нойр нам нужен. Его голова варит за две, а в том деле, о котором хочу вам сегодня поведать, нам ни одни мозги лишними не будут. Впрочем, болтать об этом направо и налево тоже никому не следует.
– Слыхал я, Нойр на тебя в обиде. – Трагг прищурил один глаз, опустился на кучку земли, выброшенную кротом на поверхность, достал из кармана сушеной земляники и опрокинул сразу две горсти в рот. Третью протянул Майринду, но тот лишь покачал головой, отказываясь: среди ягод был седой волос.
Дагорм скривился.
– То старая история: у него была своя точка зрения, из воздуха выдуманная; у меня своя, мудрыми книгами подкреплённая. Повздорили немного, друг другу бороды повыдергали да сделали так, как положено и в книгах начертано. О чём лично я ни капельки не жалею.
