Текст книги "Циклическая ошибка (СИ)"

Автор книги: Кулак Петрович И Ада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 39 страниц)

      Ник, надо отдать должное, на этот раз возражать не стал и проделал ровно то, что ему сказали. Со второй ходки влетел в ангар – Аня молилась, чтобы охранник за монитором не заметил, что две камеры синхронно зависали почти на полминуты, а статус "двери закрыты" на какие-то доли секунды менялся на "двери открыты". У нее по вискам тек пот.

      Если бы Ник спалился сейчас, они с Гришей ну вот вообще ничем бы ему не помогли. Разве что на точке респауна бы догнали при самом плохом раскладе. И то, если бы кто-то успел заделаться истинно верующим индуистом или буддистом, конечно.

       – Я внутри, – к величайшему облегчению Ани, отрапортовал Ник.

       – Я вижу. То есть я ни хрена не вижу.

       – Ну извини, камер ночного видения мне не выдали, чем есть перебиваюсь, – к Нику явно возвращалась вера в свои силы и благосклонность фортуны. – Свет зажигать не буду.

      Следующие десять минут до слуха Ани доносилось только недовольное бормотание, шуршание и почти беззвучный мат.

       – Ну, "Панацеи" тут нет, – рапортовал Ник. – Но могу загнать тебе парочку сумок PARADA из кожи какого-то инопланетного крокодила, не хочешь?

       – Ты, блин, там в себе шуточки шутить?

       – Прихвачу все-таки одну для Леси... Может, хочешь новый уником? Тут лежит...

       – Ник, пришибу.

       – Да ладно, он одиннадцатой серии. Я думаю, большие дяди в Нью-Йорке даже не знают, что они такую выпускают, релиз вроде как через год...

       – Ник.

       – Ладно-ладно, а туфли модные захватить? Написано "Дольча Габана", "зроблено в Iталii", норм?

       – А шпильки есть?

       – Ага, как стилеты.

       – Возьми мне парочку.

       – О, Анька, молодец, уважаю. Размер какой?

       – Чтоб шпильки повыше, главное. Я тебе их в лоб вколочу, когда вернешься! Давай бросай уже мародерствовать и дуй следующий ангар шарить.

      Ник разочаровано вздохнул:

       – Есть, сэр.

      Удача улыбнулась им в третьем по счету ангаре, что было не так уж и плохо с точки зрения тервера и совсем уж хорошо для Аниных нервов, которые после подколок Ника, нашедшего склад нелегальной текилы, каких-то спидов и залежей порнографии в сверхвысоком качестве – этот отморозок даже зачитал ей парочку «кратких содержаний» с задней обложки – были на пределе.

      Ник разумно решил не тащить с собой целые коробки, а просто вытащил по упаковке из ближайших трех штук и закрыл так, как будто ничего и не было: вот уж клейкая лента у него с собой на этот случай имелась. Потом, не слушая Аню, которая уже во весь голос орала, что повесит его вверх ногами, если он немедленно не перестанет валять дурака, вернулся на склад номер два, прихватил бутылку нелегальной текилы. И, наконец, уже пополз в сторону забора – вожделенные ромбики из сетки медленно приближались – как вдруг Гриша коротко распорядился:

       – Замри.

      Ник покорно упал мордой в землю – Аня поняла это по тому, что камера, закрепленная у него на груди, показывала черноту, а та, что на спине – далекие звезды. Аня лихорадочно прыгала глазами по мониторам, пытаясь понять, что разглядел Гриша, а она пропустила. Одинокий охранник брел к будке.

      Она еще успела подумать, что, кажется, их в очередной раз пронесло и нервно вытереть пот со лба, а потом Ник сказал фразу, буквально заставившую ее полтора килограмма нарощенных волос встать дыбом:

       – Е-мое. Я без его ножа отсюда не уйду.

       – ..., лучше тогда прям там закопайся, – прорычала Аня, когда смогла говорить. А Ник, мать его, целеустремленно пополз к будке.

       – Ты больной?! Ты чего делаешь?!

       – Ань, да это натуральный KA-BAR! Я тебе клянусь!

       – Идиот, он как сумка PARADA!

       – Надо проверить.

       – Ползи оттуда, кретин чертов, я тебе такой куплю! Два, три только ... оттуда! – взывала к его разуму не на шутку перепуганная Аня.

       – Настоящие мужчины добывают оружие в бою.

       – Кто тебе такую чушь сказал?!

       – Сам придумал. Буду самым крутым перцем на районе.

       – Будешь самым мертвым выпотрошенным перцем на районе! Гриша из тебя голубцы сделает, слышишь?! Ему директивы позволяют!

       – Ну ладно, не ори. Глафире подарю. Все, цыц, а то отключусь.

      Будка приближалась. А вместе с ней и очень емкое определение происходящего. Это же надо было – пройти весь порт, пробраться мимо десятка камер, патрулей, обшарить три ангара – и спалиться, пытаясь отнять поганый кусок железа у охранника в самом неподходящем для любых контактов месте.

      Аня едва не плакала от злости, ужаса и общего несогласия с происходящим.

      А Ник, тварь такая, еще и переднюю камеру вырубил, весело сообщив напоследок:

       – Не для дамских глаз зрелище, без обид.

      Черт его знал, что там происходило за загадочной чернотой выключенного монитора, но в следующий раз на связь Ник вышел через добрые три часа. Аня, измотанная до последней крайности, последовала совету Гриши, резонно заметившему, что, коль скоро Ник проявил суицидальные наклонности так далеко отсюда, они двое ему не помогут и не помешают, и просто проспала все это время, свернувшись на заднем сидении. Время приближалось к четырем утра, так что охрана сделалась ленивее, и с выводом диверсанта с территории склада по камерам Гриша справился самостоятельно. Правда, недвусмысленный приказ Ани оторвать Нику башку и еще кое-какие причиндалы проигнорировал. А главный герой вообще цвел как майская роза. Вручил злой до последней крайности Ане бутылку текилы, тут же огреб ею по голове, отобрал обратно, заявив, что так с почти благородным напитком не поступают. Обиженно потер образовавшуюся шишку, сообразил, что слушать про достоинства такими трудами добытого ножа никто не рвется, приуныл. Попробовал рассказать Ане про Глафиру. Аня тут же пообещала рассказать Глафире, из каких волшебных мест приплыл данный экземпляр. Ник приуныл еще больше.

      Кончилось это, конечно, тем, что Гриша сел за руль и вывез их километров за сто двадцать, там закопал отслужившую свое аппаратуру, а потом нашел по навигатору какой-то бар с колоритным названием "Эль мучачос". Где и была распита трофейная бутылка очень сомнительной текилы Olmeca, в знак примирения. А потом еще несколько всяких разных бутылок с разными же целями и тостами. И за Аню, и за Ника, и за Глафиру, и за Андрея, и за Гришу с обнимашками, и за Графа стоя, и за мир во всем мире не чокаясь.

      В общем, следующим осознанным воспоминанием Ани был трап самолета, с которого она буквально ползла, словно улитка по склону, вцепившись в Гришу как бес в грешника. И, кажется, родная земля, пусть и под асфальтом, которую Аня от избытка чувств непременно расцеловала бы, если бы не андроид, ее романтичных порывов явно не оценивший.

       – Гриш, по-моему, меня отформатировали. Я ничего не помню, – с трудом ворочая языком, пожаловалась Аня уже в такси. Не сильно надеясь на сочувствие.

       – Можешь подать в суд на Olmeca.

       – Ох, все было так плохо, как я думаю?

       – Ну, когда я снимал тебя с барной стойки, где ты отплясывала, ты как раз утверждала, что все очень хорошо...

      Аня покопалась в памяти. Полная чернота.

       – Я хотя бы была одета?

       – Технически?

       – М-да, пожалуй, не хочу знать. Это попало в сеть, да?

       – Нет, но мне пришлось заплатить с твоего счета за бутылки на барной стойке. За три разбитых уникома и разбитые лица их владельцев платить не пришлось. И, наверное, второй раз визы в Мексику тебе не дадут. Хочешь знать, почему?

      Провалиться Ане на этом самом месте, если вопрос Гриши не был подколом.

       – Нет! А где Ник?

       – В больнице Мехико. Хочешь знать, почему?

       – Это как-то связано с тем, что визы мне больше не дадут?

       – Самым прямым образом. А еще это связано с оскорблением чувств верующих и дебошем в заведении определенной направленности.

      Аня взвыла.

       – А еще у меня есть ощущение, что я забыла что-то важное...

       – "Что-то важное" осталось висеть на люстре в баре. Или ты не про детали туалета?

      10.

       – Надеюсь, твоя поездка в Швейцарию прошла хорошо.

      Аня, к тому моменту уже знавшая, что направила Андрею парочку нечленораздельных смс из Мексики, решила, что отпираться глупо. Доковыляла до кухни, опрокинула залпом стакан молока, села и честно рассказала Андрею всю историю ее непростых отношений с "Панацеей", от и до, разве что без сибирских паролей-явок.

      Тот, надо отдать должное, выслушал, не перебивая. Видимо, как и все работники СБ, имел профессиональный иммунитет к сказкам.

       – Я правильно понял, что вы поехали в страну, раздираемую наркокартелями, исключительно потому, что Гриша, возможно, зашифровал подростковым шифром данные, которые с него и так до этого удаляли?

       – Технически... ну, в общем, да.

      Андрей молчал долго, и вид у него был весьма мрачный. Аня уже подумывала, не спросить ли ей самой, мол, паковать чемоданы или попозже, чтобы не вынуждать порядочного человека говорить вещи не вполне красивые, но господин Дегтярев все-таки вернулся на грешную землю:

       – Гриша, можешь подойти? – довольно громко позвал он.

      Андроид, в моменты "семейных разборок" всегда торчавший на предельных дистанциях – то ли ему они не нравились, то ли он полагал себя очень лишним элементом декораций – неторопливо вошел в комнату.

       – Скажи, если я прикручу Аню к батарее, мне придется с тобой драться?

      Больше всего ее напрягло то, что вопрос был задан абсолютно серьезным тоном. А Гриша, поразмыслив немного, в той же манере уточнил:

       – Речь идет об ограничении уровня комфорта до минимума или только об ограничении свободы передвижения?

       – Спальное место, сантехнический блок, сбалансированный рацион и даже компьютер с настройками доступа "родительский контроль" будут прилагаться, – обстоятельно пояснил Андрей.

       – А прогулки? Нахождение в четырех стенах подавляет психику.

       – Так и хочется сказать, что на поводке и по расписанию. Но ладно, в любое время под должным – вот твоим, например – присмотром.

      Гриша пожал плечами:

       – Тогда идея представляется мне разумной, хотя и технически сложно реализуемой. Мне довольно сложно смоделировать ситуацию, при которой нам придется драться, и я бы предпочел, чтобы она не наступила, хотя "предпочтение" не совсем точное слово.

      Аня все-таки фыркнула. Против проклятой мужской солидарности не смогла пойти даже идеальная логичная машина. Нет, Григорий точно был если не человеком, то кем-то предельно к этому понятию приближающимся. И явно набрался у Андрея шовинизма:

       – Особенно меня тронул уровень доступа "родительский контроль". Это только образовательные порталы и мультики. Вы меня ненавидите?

       – Нет. Просто у нас сходятся взгляды на единственную возможность обеспечить твою безопасность, о чем я тебе советую не забывать, – усмехнулся Андрей. – Ладно, давайте ужинать.

      Не то чтобы Аня восприняла предупреждение совсем уж серьезно, просто как-то так сложилось, что весь следующий месяц прошел на удивление спокойно. Таблетки направились на экспертизу через каких-то друзей Графа – сама она фармацевтов не знала и, пожалуй, не рискнула бы пойти с подобным исследованием в обычную независимую лабораторию – а Ник вернулся в Сибирь со стильным, прямо как в компьютерной игре, шрамом через щеку, о происхождении которого гордо – и весьма благоразумно – молчал. И, разумеется, с тем самым ножом, чуть не похоронившим всю их операцию. Аня же, в ожидании вестей, тихонько лопатила сайты, предлагающие шале в Швейцарии, и горя не знала.

      Август медленно клонился к концу, звезды делались все ярче, а заморозки по утрам – все ощутимее. Тимур после сеанса рукоприкладства свои фокусы оставил и даже нет-нет, да и садился порубиться в приставку против Гриши. Друзьями они с Аней, конечно, не сделались, но конфликт из острой фазы перешел в стадию глубокой заморозки и там заглох за отсутствием топлива. Тем более, подростку вскоре предстояло вернуться в пансион, так что было ну вот совсем не до разборок и выяснений, кто умнее и главнее.

      Аня, впрочем, вообще в таких разборках смысла не видела. Она вот с родителями встречалась в последний раз лет восемь назад, вполне комфортно ограничиваясь двумя звонками в год и подарками по почте. Тимур, судя по всему, вырос бы и сделал также: Андрея он уважал, это было понятно, но большой любовью не пахло. Ну а что о ситуации думал Андрей, это, как всегда, знал только сам Андрей. Очевидно, что такому человеку, как он, дети были нужны как собаке пятая нога, но зачем-то же тот мальчишку взял. Значит, имелись веские причины, которые вовсе не обязательно касались обладательниц чересчур длинных и любопытных носов. Аня в отношения Андрея с сыном – или, вернее, пасынком – разумно не лезла.

      До того дня, как, вернувшись с прогулки, случайно не застала сцену, в ее понимании отлично попадающую под определение "безобразная".

       – Ты сделаешь так, как я скажу.

       – Не ори на меня, ты мне не отец.

      Лучше бы они орали, но они как раз не орали. И голоса были такие, что кондиционер в квартире можно было смело отрубать и включать отопление на полную мощность. Странно было, что слой инея на полу и стенах еще не осел.

      Аня, застыв в коридоре, задумалась, стоит ей заходить или нет. С одной стороны, ругались два вполне взрослых человека. С другой, все-таки линять обратно на лестничную площадку, вспоминая, что забыла купить чай, было как-то трусовато даже для нее. Одно дело, когда из таких конфликтов устранялся Гриша – он просто как-то честно объяснил ей, что не понимает смысла, и для него это выглядит так, как для Ани выглядели бы химик и физик, цитирующие друг другу формулы безо всякой логической связи, только еще при этом кривляясь и жестикулируя – а она-то худо-бедно, но могла осознать происходящее. Или хотя бы снизить градус конфликта. Ну или, на крайний случай, отвлечь огонь на себя.

      Не разуваясь, Аня громко протопала в гостиную. Там, на фоне солнечно-желтого Васи Андрей и Тимур самозабвенно выясняли отношения. Разговором на повышенных тонах это было не назвать, поскольку оба скорее низко рычали, чем повышали голос, но в выражениях стеснялись не сильно. Мягко говоря, риторика была не вполне парламентская.

      Суть Аня ухватила довольно быстро: Тимура задолбал пансион и он в довольно циничной форме предлагал Андрею спихнуть его в детдом, раз уж он его так раздражает, только не строить из себя святого мученика. Андрей, в свою очередь, очень понятными словами объяснял, что у кого-то еще нос не дорос на него тявкать, а решать Тимур что-то будет, когда начнет на жизнь себе зарабатывать, пока же ранец в зубы – и учиться, сволочь неблагодарная.

      Аня знала, что, когда две собаки дерутся, третьей лучше не лезть, но дрались, в конце концов, не собаки, а небезразличные ей люди. Она разок вежливо кашлянула и, не добившись никакой реакции, с силой ударила кулаком по стеклянной столешнице. Оба развернулись на звон.

       – Добрый вечер, – кивнула она в повисшей тишине, густой и тяжелой. – Давайте-ка я лимонад принесу, пока вы тут дымиться не начали.

       – Надо же, третейский судья объявился! А ты сэкономь время и сразу встань на его сторону, – прошипел Тимур. – Чего ломаться-то! Твои мечты сбываются, не мои...

       – Рот закрой, – холодно распорядился Андрей. Она чуть ли не впервые в жизни видела всегда неправдоподобно аккуратного Дегтярева таким взъерошенным, точно вздыбивший шерсть перед дракой пес.

       – Уже закрыл. Только, если надумаешь мне в придачу к любящему папочке подкинуть такую любящую мамочку, то лучше...

       – Лучше, если ты пояснишь суть конфликта, – резко оборвала его Аня, понимая, что все равно скажет что-то более мягкое, чем, очевидно, готовый взорваться Андрей. – И я уже решу, на какую сторону мне становиться и становиться ли.

      Тимур оскалился как волчонок:

       – Ах какая красота, ищем взвешенное решение. Только не ломай комедию, ты мне не мать. А он – не отец.

      Андрей стоял бледный словно мертвец и, очевидно, злой до последней крайности. Злой, уставший и, надо думать, сильно обиженный.

      Тимур, не дождавшись никакой реакции на свои слова – что-то подсказывало Ане, что он очень хотел услышать ответ – неторопливо вышел. Через несколько секунд клацнула дверь в его комнату. Не хлопнула, а именно тихо закрылась. Щелкнул замок. Андрей не шелохнулся. Как ни скверно Аня разбиралась в людях, а на то, чтобы понять: все очень плохо, ее хватило.

       – Виски или парк?

       – Что? – дернулся Андрей.

       – Да я понимаю, что ты мне ни черта не расскажешь. Поэтому уточняю, будем мы пить или избавляться от стресса как благополучные пенсионеры, гуляя по вечернему парку и слушая пташек.

      Андрей скривился:

       – Да нечего тут рассказывать.

       – Пока тут "нечего рассказывать", я и на твою сторону не встану, – пожала плечами Аня. – Это я не к тому, что мне надо обязательно знать. Просто имей в виду, я уже не в пятом классе, принцип "мои друзья орлы, а остальные козлы" несколько поизносился. Я всегда буду тебя защищать, когда тебе нужна будет защита, но это вовсе не значит, что всегда буду считать тебя правым.

       – А тут ни на чью сторону вставать не надо. Я ему действительно не отец.

       – Здорово, что ты об этом мне сказал через три года знакомства.

       – А это бы что-то поменяло? – вскинулся Андрей.

       – Нет. Потому что я живу с тобой, а не с твоей героической и не очень биографией. Ты же не вытряхиваешь скелеты из моего шкафа. Все честно, хотя и не очень по-людски, насколько я это понимаю.

       – Ты опять говоришь как машина.

      Вот уж воистину это был финальный аргумент. Если бы Ане хотелось взбесить Андрея, она бы рассмеялась. Но мало было хорошего в том, чтобы доводить человека, которому и до нее все нервы вытрепали, уж не важно, по его вине или нет. Во всяком случае, в данной ситуации не Ане было его судить и прощать: в конце концов, не Машеньку увел. Она проглотила готовое вырваться едкое высказывание и спокойно уточнила:

       – А то, что мы живем не как люди, в этом мое машинное мышление виновато? Или что-то еще?

       – Мы живем как все люди живут!

       – Наверное поэтому я не знаю о тебе ни черта, кроме твоих любимых поз, Андрей. Нет, ты прав, для комфортной жизни этого хватает. Надеюсь ты не думаешь, что я так завуалировано пытаюсь намекнуть тебе, что мы мало общаемся. Потому что я не про это.

      Андрей тяжело вздохнул и покачал головой:

       – "Живем", "спим", "общаемся". Ты здорово описываешь реальность, этого не отнять. Очень... очень емко и технично. Исчерпывающе.

       – Прежде чем скажешь мне еще какую-нибудь гадость на предмет моей эмоциональной отмороженности, сообрази, что я здесь все-таки стою и эти гадости слушаю. Думаю, это позволяет вставить недостающие звенья между "живем", "спим" и "общаемся".

      На этот раз Андрей молчал совсем долго. То ли действительно звенья восстанавливал, то ли думал о чем-то своем. Потом негромко сказал:

       – Твоя взяла, пойдем в парк, перетряхнем мои скелеты в шкафу.

       – Может, здесь?

       – Нет, они будут громко падать.

      Андрей не наврал, скелеты в его шкафу, будучи извлекаемы на свет, грохотали как крушение мира, не хуже автоматной очереди в памятном Ане бункере. Хотя сама его речь звучала вполне тихо и безэмоционально:

       – Тимур сын Виктора. Виктор – мой лучший друг. Мы росли в одном детдоме.

      Если сбросить со счетов смысл сказанного, то произносилось это примерно как "мама мыла раму мылом".

      Хотя, пожалуй, новость, что Андрей не имел своей семьи в детстве, Аню не то чтобы поразила. Это было видно из того, как он организовывал пространство. Очень безлико и очень функционально. Дело было даже не в отсутствии фотографий в рамочках, статуэточек, школьных грамот и прочей белиберды. Тот как будто то ли привык не иметь ничего своего, то ли настолько не хотел никого пускать в свой мир, что даже дома прятал все намеки на индивидуальность.

      Аня, впрочем, понимала, что, если она начнет хлопать глазами или задавать уточняющие вопросы, то история закончится так же неожиданно, как началась.

       – Потом работали вместе. Я военным врачом, он – наводчиком. В группе ликвидации наркокартелей. Много где. Больше в Средней Азии и на Горячем Востоке. В Перу тоже. В общем, везде, откуда в Россию идет наркотраффик. На одной операции нам пришлось очень плохо. Нас ждали. Группа полегла почти вся. Остались Виктор, раненный командир группы и я. Я тащил его в точку эвакуации. Виктор прикрывал. Погоня шла следом, мы не успевали.

      Аня голову свою была готова поставить против дохлой кошки, что истории о героически павших товарищах рассказывают не таким тоном. И что впереди какое-то серьезное дерьмо. Иначе фото Виктора в комнате у Тимура где-то бы да висело.

      Андрей сбился. Затянулся. Выдохнул дым. Их счастье, что они зашли довольно далеко в парк, так что вряд ли напоролись бы на полицейских, готовых выписать им штраф за нарушение закона о запрете курения в общественных местах.

       – Виктор выстрелил мне в спину. Командир был в сознании и успел его отвлечь. Открыл пальбу. Я сперва как идиот ничего не понял. А потом... А потом я Виктора застрелил. Он, наверное, еще раньше сдал группу за вознаграждение. И хотел "пропасть без вести", поэтому все должны были погибнуть. В общем, у него почти все получилось. До точки эвакуации нас добралось двое. Командир умер по дороге в больницу. Мое счастье, у него уцелели "вишки" с записью, иначе контрразведка меня мурыжила бы еще очень долго. Если ты единственный выживший в группе, у многих возникают сомнения в твоем профессионализме. И лояльности.

       – Мертвые герои выгоднее живых.

       – Да герои тут не при чем. Даже пенсии не при чем. – Андрей снова затянулся. – Просто поверь, такой эпизод в биографии хорошо смотрится только в прологе к компьютерной игре. В общем, там я оставил левый глаз, половину гортани, литра полтора крови, лучшего друга и, наверное, все свои иллюзии.

      Вот здесь Аня удивилась. Если излишне ровный голос Андрея и почти полное отсутствие в нем модуляций еще вызывали у нее какие-то сомнения в его естественном происхождении, то уж глазной имплант был воистину идеальным. Она бы никогда не подумала, что это визор. Но был явно не тот момент, чтобы восхищаться техническими шедеврами.

       – Ты уволился? – поинтересовалась она, когда пауза затянулась.

       – Уволился. И Тимура забрал. Это было восемь лет назад. Ему тогда только-только шесть исполнилось.

       – А мать?

       – Как думаешь, женам предателей пенсия положена?

       – Я думаю, детей рожают не в расчете на пенсию. И даже не в расчете на зарплату. Хотя ничего не могу об этом сказать наверняка.

       – Я тоже. Тем не менее, она от него отказалась. На самом деле, еще до всего этого. Обычная история: муж работает много, зарабатывает мало, полжизни по командировкам. А она молодая-красивая, в общем, все как у всех. Когда Виктор... короче, после этого всего я Тимура забрал. Потому что в детдоме никому не место.

      Аня сжалась в комок, готовая получить ответ самый неприятный, вплоть до удара в зубы, и тихо спросила:

       – Чем пансион отличается от детдома, кроме обоев, мебели и мотивации спонсоров?

      Андрей долго молчал, потом прищурился:

       – У родителей, чьи дети отправились в детдом, может быть достойное оправдание. Например, они могут быть мертвы. А те, чьи дети учатся в пансионе, гарантированно сволочи. Ты об этом ведь?

       – Не совсем. Все-таки у живых не пройдена точка невозврата.

       – То есть любая живая сволочь лучше мертвой тем, что еще может исправиться?

       – Что-то вроде того.

       – У тебя потрясающе гуманистическое мировоззрение, – фыркнул Андрей.

       – А у тебя, Андрей, помимо гуманистического мировоззрения, еще и достойные поступки наличествуют. Это, знаешь, поважнее будет.

       – Это понимать как сарказм?

       – Это понимать как признание в любви, – буркнула Аня. Вечно этот чурбан все трактовал наихудшим возможным образом. Как будто был Инсаровой Анной Андреевной номер два. – Оно что, опять неправильно оформлено?

      Андрей беззлобно усмехнулся и притянул ее к себе:

       – Да нормально. Я просто опять не нашел совпадения по ключевым словам. Пора менять настройки поиска.

       – Убери уже свои колючки.

       – Я вроде брился.

       – Фигуральные.

      Если операция принуждения Андрея к миру была сравнительно несложной и носила характер вполне приятный, то с Тимуром дело обстояло сложнее. Подросток последние дни августа демонстративно сидел на чемоданах, отвечал односложно и явно не стремился ничего выяснять. Особенно с Аней, которая была ему не мать, не мачеха, и вообще почти ровесница. Она вначале думала, что бы ему сказать такое умное и утешительное, а потом плюнула и решила сказать правду, как ее понимала. И, без особенной надежды, постучалась в его дверь, когда Андрей ушел на работу.

      Тимур, как ни странно, высунул нос в коридор почти сразу.

       – Я больше не ломал твоих игрушек. В чем дело?

       – Хочу потрепаться за жизнь.

       – А я не хочу.

       – Хочешь. Иначе бы даже дверь не открыл.

      Парень фыркнул.

       – Да ты гуру психологии. По тематическим форумам, поди, долго лазила?

       – Ага, и читала советы продвинутых мамочек, так что уже заслуживаю сочувствия, снисхождения и чтобы в аду мне скостили лет десять. Тимур, не глупи. От того, что ты попьешь со мной кофе, хуже не станет. Стрихнин у меня закончился, не бойся.

       – А у меня не закончился, так что бойся, – фыркнул он. – Ладно, сейчас приду.

      Тимур действительно появился быстро, уже причесанный и с видом крайне гордым и независимым. Налил себе кофе, окинул Аню неприязненным взглядом:

       – Ну ладно, ты победила. Я уезжаю, ты остаешься. Чего трепаться? Кто победил, тот прав. Предмета обсуждения нет.

       – Тимур, постой. Все действительно понятно. Я плохая – это мы даже не обсуждаем. И отец у тебя тоже плохой. Дерьмовая ситуация. Я, знаешь, не прирабатываю нянечкой и психологом на полставки, и не буду тебе рассказывать, как Андрей много для тебя делает, как ты должен лить слезы благодарности и прочую хреноту. И вообще тебе не скажу ничего хорошего. Уложусь в две минуты. Послушаешь из любопытства?

      Тимур смерил Аню настороженным взглядом из-под челки. Кивнул на уником на запястье.

       – Ну давай, я засек. Жги глаголом.

       – Глаголом Пушкин жег вроде бы, у меня с литературой всегда было не ахти. Так вот, у тебя плохой отец. Это тебя не делает уникальной личностью, расслабься, нас тут таких двое из трех. Я своего вообще в последний раз видела в двенадцать, может, поэтому он вымотал мне нервы не так, как вы с Андреем друг другу, не суть. Суть, Тимур, в том, что если ты не научишься любви и благодарности в детстве, ты им потом не научишься никогда. Это для жизни не обязательно, обычно даже вредно. Но у тебя есть выбор, попасть в отбраковку или нет. Это вроде отрицательной селекции. Или какая-то б... эволюция, если тебе так больше нравится. У нас не девятнадцатый век, для размножения любовь не обязательна, и все такое прочее. Лишнее отпадает, отпали же у нас когда-то хвосты. Ты просто вырастешь здоровым физически и психически моральным калекой, вроде меня. Жить не очень мешает, справок на работе не дают, лечиться принудительно не отправят. Никто, кроме тебя, вообще знать не будет. Я не к тому, что это плохо. Просто чтоб ты потом не орал, что тебя не предупреждали.

       – А как же мораль в конце?

       – А морали нет никакой. Андрей не приплачивает мне за пиар-кампании, я не политтехнолог. Так что ты имеешь уникальную возможность сделать выводы сам или не делать их вовсе. Мне без разницы.

       – Ой, да ладно... А подрастающее поколение, ответственность, нравственность, бла-бла.

       – На Земле уже самое малое три тысячи лет живут подрастающие поколения, осознающие себя носителями будущего. Минимум мозгов при максимуме амбиций тебя тоже уникумом не делают. При удаче, когда гормональный взрыв сойдет на нет, первого у тебя станет больше, а второго – меньше. Но это при удаче. Мне, повторяю, без разницы.

       – Тогда чего тебе надо? Ты мне типа от противного объяснила, кого и за что я любить обязан, дальше?

       – Дальше типа ничего. Никто никому вообще ничего не должен, мы как граждане даже кредиты не берем. Уж тем более – не должен любви и благодарности. Так что добро пожаловать во взрослый мир, раз уж тебе сюда так хочется.

      Тимур пожал плечами:

       – Единственный способ туда не попасть – повеситься.

       – С маршрутами и отклонением от них ты сам разбирайся, – усмехнулась Аня. – Я сегодня вечером не вернусь раньше одиннадцати. Андрей приедет с работы в девять. Потрепитесь без моих ужасных козней. На крайняк, узнаю о твоем успехе по своим вещам, выставленным на лестничную клетку.

      Подросток фыркнул:

       – Ну не до такой степени ты мне не нравишься.

      11.

      Аня ожидала, что результаты экспертизы ей сообщит Граф, но, к ее удивлению, на связь вышла Глафира. И, следовало признать, от вечно улыбающейся «девушки-кунички» осталось мало, разве что черные глаза на бледном лице горели все так же ярко. Она не то чтобы постарела, а скорее как-то повзрослела в обход очевидных признаков возраста.

       – Я не в Загорье, канал защищенный, его не смогут прослушать, но отрубить смогут, крайне мало времени, – не размениваясь на приветствия, сообщила она.

       – Глафира, все хорошо? – опешила Аня.

       – Нет. Но я звоню не за этим. Экспертиза закончена. Ты была права, таблетки опасны. Но только для людей, у которых есть импланты. И это не обычный состав "Панацеи", мы сравнили. Там один элемент заменен на более дешевый аналог, и этот-то аналог в сочетании с еще одним безобидным веществом, без которого вполне можно было бы обойтись, будет вызывать критическое отторжение имплантов.

       – Всех?

       – Всех, от косметических до сердечных клапанов, почти в восьмидесяти процентах случаев. Считай, эта вещь будет вызывать почти мгновенный некроз соединительных тканей. Даже не знаю, кем надо быть, чтобы до такого додуматься. Хотя нет, знаю. Это "Дети Чистоты". Они лет семь назад снюхались с "Зеленой планетой", но быстро разошлись. А это, видимо, плод их недолгого союза.