Текст книги "Капелла №6 (СИ)"
Автор книги: Julia Shtal
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
– Но ты же, сын мой, пришёл сюда, значит, хочешь понять, осознать это… с божьей помощью. К тому же, ты говоришь, что близок к этому миру, поэтому и сам веришь. Только запутался сильно… а помутнение разума всегда ослабевает веру. Это сложно, но тебе следует сначала успокоиться, потом поверить в себя, разобраться со своими чувствами и уж потом начать принимать решения. Наверное, ты и сам понял, сын мой, что на такую горячую голову придумать верное решение сложно… можно наделать ошибок. Ты просто должен понять, кто тебе тот человек. Если ты понимаешь, что не сможешь влиться в его новую жизнь, тогда отпусти его…
– Это тяжело и ужасно… не говорите мне об этом до поры до времени, пока я сам не скажу. Этот вариант… для умных слабаков. А я уж буду глупым и упрямым, пускай! – Джон стукнул кулаком по решётке и поморщился.
– Хорошо, сын мой, хорошо… я всё понял. Ты же слышал, что я сказал? Идём по плану: для начала тебе нужно унять буйство в своей душе, стать смиреннее, обрести какое-никакое душевное спокойствие и суметь вздохнуть полной грудью. Ты, конечно, многое утаил, сын мой, и это видно, но то на твоей совести – если считаешь, что на сегодня высказал достаточно, я в любом случае приму твою исповедь такой, какой она есть. Главное в этом деле – чтобы ты получил умиротворение на душе… Повторяй за мной… «Господи, Царь Небесный, Дух истины и душа души моей…»
– «Дух истины и душа души моей…» – едва слышно лепетал Константин, неловко складывая ладони вместе и склоняя голову.
– »…поклоняюсь Тебе и молю Тебя: наставь меня, укрепи меня, будь моим руководителем и учителем, научи меня тому, что мне следует делать».
Джон почти бездумно повторял эти священные слова, совсем не понимая, о чём они, но находя какое-то тайное удовольствие в их произношении; шёпот священника был бархатным, приятным, совсем не навязчивым, потому исповедующийся грешник чувствовал себя как никогда спокойно и хорошо.
– «Поведай мне, Господи, все повеления Твои, я же обещаю исполнять их и с любовью приму все, что мне будет послано Тобою. Одного только прошу у Тебя: научи меня всегда творить волю Твою. Аминь», – Джон повторял вслед за ним, прикрыв глаза, судорожно шевеля губами и боясь упустить хоть одно из этих ему непонятных, но таких важных и успокаивающих слов; из всего этого он запомнил только аминь – такое финальное, будто обрубающее всё и вся, несколько суровое и с холодным, как сталь, звучанием. Ему всегда нравилось это слово, но в тот момент полюбилось ещё больше; и Джон был даже согласен молиться, пусть о какой-нибудь бесполезной вещи, но чтобы обязательно в конце добавлять «Аминь». Он жарко прошептал это последнее слово, приоткрыл глаза и тяжело выдохнул: ничего не делал, а устал, извёлся, вспотел, будто весь день на шахте работал.
– Ты молодец, Джон… Твоя молитва хотя и сбивчива, тобой не изученная, но жаркая, страстная; ты всеми силами души хочешь найти покоя.
– Святой отец, дайте мне ещё молитв… сам я не найду и не буду искать, – говорил Джон, поднимая голову и уставившись взглядом в темноту. – Я хочу полностью избавиться от этого недуга, хотя жутко не уверен…
– Хорошо, сын мой… это замечательно, что ты стремишься к исповеди. Слова неказисты и просты любому чистому сердцу.
– Тогда для меня это будут самые сложные в мире слова, – Константин усмехнулся. – Но говорите… я слушаю…
– Повторяй, сын мой, повторяй… Молитву скажу тебе самую известную и наверняка тебе знакомую; о животворящей силе её знает каждый – молитва Господня. «Отче наш, сущий на небесах!»
– «Да святится имя Твоё; да приидет царствие Твоё…» – он вновь сложил ладони вместе.
– «Да будет воля Твоя и на земле, как на небе»… – что было дальше, Джон точно не мог сказать – лишь одни исполненные истинной верой слова, принадлежащие явно не ему; он ведь знал, что, выйдя из-под этих сводов, вновь поведёт разгульную жизнь, вновь забьёт на все и вся, вновь позабудет о своём душевном спокойствии, наговорит новому Чесу какого-нибудь дерьма и окажется в ближайшей психушке до конца дней своих. То, что разум мутился по-серьёзному, теперь и сомнений не было; причём это не было его легкомысленными словами – так-то думает каждый второй, что с ним что-то не в порядке, а это было тяжёлым диагнозом, зачатки которого Джон видел ещё давно, но не заботился об этом, решив пустить на самотёк; в итоге нервы, видимо, сдали совсем. И Джон сам удивлялся, что делал вывод о своём психическом состоянии сознательно – кажется, это не по правилам… Но факт, неожиданно пришедший ему на ум, заставивший встать его перед ним, не отпускал его теперь, заставляя чем больше думать о нём, тем больше углубляться туда, в эту проблемы, запуская цикл сводящих с ума мыслей и совсем отвлекая от молитвы. Слова уже не попадали в сердце, а проносились мимо укреплённого бронёй агрегата безумия; Джон не знал, как называлась его болезнь: шизофрения или просто какое-то сумасбродство?
– Аминь!.. – качая головой и уже видя, как это напрасно, почти выкрикнул в конце Джон и выпрямился.
– Ты с чувством молился сегодня, сын мой. Я освобождаю тебя от твоих грехов во имя Господа, и Сына, и Святого Духа.
– Спасибо… – Константин бессильно опёрся головой о решётку и тяжко выдохнул, совсем забыв сказать типичное «Благодарение Богу». Священник как-то не обратил его внимание на эту мелочь, а Джон заметил вообще только тогда, когда уже был в километре от церкви; тогда это показалось ему отчего-то странным, но, списав это на искреннее удивление святого отца его сегодняшним молитвам, вскоре позабыл. Знал ли он тогда, что из таких мелочей складывается будущее? В том-то и дело, что знал, но… это ведь плод его воспалённых мыслей, верно? Значит, единственно верно, что это всё бред.
Джон выбегал из шестой капеллы, чувствуя вместе с облегчением, временным прояснением рассудка тяжёлый осадок в груди и непомерную слабость. Душа была так выпотрошена, что, казалось, более в ней ничего и быть не могло. Но на самом деле – неизведанных уголков в ней до черта; потроши не хочу! Джон бы и сам выпотрошил, да уже не мог; не мог и не хотел.
В итоге он возвращался не с одной, а двумя проблемами – к старой прибавилось его прогрессирующее безумие, остановить которое, и правда, могли только молитвы. Но Джон специально не станет их повторять: из-за упрямства, дебилизма или действительного помешательства? Из-за их смеси, скорее.
Он бежал по залу, жадно вдыхая ненавистный запах, обжигающий всё внутри, и скорее спешил к выходу; уйти, убежать, вернуться к себе в тёмную конурёнку и глубоко задуматься! Святой отец рассудительно начертал ему вполне выполнимый план: успокоиться, поверить в себя, разобраться в чувствах и только тогда действовать. Но разве он будет выполнять? Джон платил за проезд в автобусе и судорожно качал головой; водитель странно на него смотрел, даже спросил, всё ли с ним в порядке. «Нет, точно не буду…» – почти задыхаясь, говорил себе Джон, проходя вглубь автобуса и усаживаясь в самый конец на одиночное сиденье. Он знал, что точно и сразу примет решение, пропустив целых три шага перед этим; даже если б выполнил хоть один – уже было бы хорошо. Но нет…
«Я безумен… и что же?» – серьёзно не зная, что и думать в таком случае, Константин качал головой. С другой стороны, информация неточная, да и… кто не безумен в нашем мире? Все безумны по-своему; кто-то век живёт со своими тараканами и в жизни не ведает проблем, потому что не знает. А Джон вот опять знал что-то лишнее; лучше б, ей-богу, не знать.
Он изредка и тихонько бился головой о стекло и шептал какие-то несвязные слова про себя. Что будет дальше в таком случае? Он и не знал; может, таки попадёт в психушку, если не последует советам святого отца. Но Джон ими следовал через раз, если вообще следовал, поэтому… предчувствие какого-то бесславного конца травило душу.
А ещё он вспоминал те слова, которые невзначай сказал о бывшем водителе – тогда он был слишком откровенен и, если можно было бы, то с радостью вырезал эту речь из своей жизни, но, увы, нельзя, жизнь – не книга, по крайней мере, в настоящее время.
Неожиданно перед глазами возникли яркие огни, магазины, прилавки, люди, смех, говор, звёзды, высокое небо, красивые здания, узкие улочки, расписные фонари и понимание чего-то неизбежно канувшего в бездну; Джон вышел из автобуса, вдохнул свежего воздуха и направился до отеля; понадеялся, что его сознание хоть на секунду успокоиться.
Стало легче, и в отель он вошёл почти спокойный. Состояние этакого душевного равновесия было на удивление необычно, приятно и приравнивалось к какому-то чуду. Но чуду временному, едва уловимому… уже через полчаса сидения в тёмной комнате Джон ощутил, как нагревается его душа, как накаляются мысли, как превращается в завод создания безумных идей его голова. Становилось нехорошо, душно; он пооткрывал все окна, вышел на балкон. К вечеру стало холодно, но ощущение духоты, преследовавшее его последние часа два, не отпускало даже сейчас, когда он стоял под порывами прохладного воздуха.
Который час? Девятый? Десятый? Одиннадцатый? Неважно; город уже надел разноцветную мишуру и готов слить все эти часы воедино, в одно бесконечное время, пока утренняя дымка не заблещет на востоке. Джон смотрел на толпы людей, идущих снизу и направляющихся к главной улице, слышал их смех, разномастный говор и восклицания; со стороны Шарлемань были слышны звуки красивой мелодичной музыки. Он видел это всё и не мог понять, почему не может жить также просто, хотя раньше всегда так жил – почему не может также радоваться жизни, жить в своё удовольствие, не думать ни о чём таком важном и отсылать всякие сложные дела на задний план? Почему у него всё так сложно, всё как всегда непонятно и не как у людей?
Хватило буквально минуты, чтобы эта мысль разозлила его; Джон вскочил со стула, выбежал в комнату, схватил пиджак, кошелёк и выбежал из номера. «Да какого хрена я обязан здесь гнить и думать о том, как бы не сойти с ума? Я хочу наслаждаться жизнью, так же, как они!» Всё в душе вскипело, и это стало его пределом; с тех пор пошло одно большое что? Впрочем, уже многим ясно…
Джон точно не помнил, куда шёл, кого видел, сколько выпивал, каких шлюх снимал – всё это пронеслось весёлым, но не принёсшим ему самому радости калейдоскопом перед глазами. Деньги текли рекой, как и алкоголь; было хорошо, но, опять-таки, временно. Но даже на это временно Джон уже был согласен – хоть так, хоть немного, но свою долю удовольствий урвать хотелось. Он даже не помнил, кого трахал; однако запомнил одно самое, что было ещё вначале: идя по Шарлемань, он увидал идущую ему навстречу фигуру, немного ссутулившуюся и будто омрачённую заботами. В том бледном, почти мертвенном лице он не сразу узнал своего адвоката, а как узнал, ощутил, страх, горечь, злобу, снова горечь, снова злобу, наконец что-то похожее на ненависть и свернул в ближайший переулок, откуда и попал в цитадель разврата.
Впрочем, Джон намеренно принялся искать публичные дома: боль хотелось заглушить хоть как-нибудь, да и не пропадающее перед глазами лицо он желал стереть десятками других, менее чувственных, но красивых.
В этот вечер Джон сознательно стал животным и был рад глушить безумие джином, виски и сексом.
Комментарий к Глава 6. Дистанцирование.
а вот и я с новой главой.
остальные – в черновиках. теперь только пишу и правлю.
к “осколкам цивилизации” ожидайте продолжения в скором времени.
========== Глава 7. «Холодная оттепель». ==========
Мне нужно больше душевного тепла, чем я заслуживаю.
«Письма к Фелиции» Франц Кафка ©.
Джон Константин ожидал проснуться утром в любом месте, даже в любой точке мира, но никак не думал, что очухается так скучно – в своём номере. Даже рядом никто не лежал – только одинокая бутылка из-под виски; мужчина пошевелил всеми частями тела, распрямился, расправил кости, мышцы – всё было на месте, что оказалось удивительным чудом. Потом он проверил кошелёк – часть денег улетела на ветер, но даже кредитку никто не украл. Джон вновь удивился, равнодушно хмыкнул и, откинув кошель в сторону, вновь повалился на кровать.
Сколько он спал? Неделю? Месяц? Джон был готов и на месяц, лишь бы знать, что всё закончилось, что его адвокат всё уладил, денежки вернулись ему, а он сам уже может паковать чемоданы. Но, вероятно, всё не было так просто.
Константин глянул на дату в телефоне и понял, что проспал весь день, даже больше, и что за окном уже полдень; двадцать пропущенных звонков от понятно кого он решил опустить и провалялся ещё с полчаса.
Наверное, глупо говорить, что Джон не помнил почти ничего, но вместе с тем и не сожалел о сделанном. Стало ли легче? Нет, навряд ли. Зато мысли на время отвлеклись от Чеса, от себя самого и молитв. А что, может, разгульная жизнь получше молитв? Константин не раз задумывался над этим, но знал точно, что на самом деле всё так только кажется. Прикрыв глаза, он вдруг понял, что не позабыл, как встретил Криса на улице; и зачем тот шёл со станции? Куда-то ездил? Джон не задумывался об этом, но теперь эта глупая мысль сигнальным светом замигала в его голове. Он с неприязнью отбросил её и устроился поудобнее на подушке.
Но не пролежал он и пяти минут, как раздался звонок.
– Да?
– Это я, Джон. Почему вы не отвечали целый день? Что-то произошло?
– Отдыхал, – улыбаясь, ответил он.
– Целый день? И даже на звонок ответить не могли?
– А что-то важное?
– Да… и мне нужно встретиться с вами. Я проделал много работы за эти дни. Поэтому есть, чем с вами поделиться…
– А разве по телефону нельзя? Я же говорил, что ты можешь действовать от моего лица в суде, если это понадобится… – Джон не знал, как отвертеться от предстоящего безумия разговора.
– Джон, всё-таки это и вас касается тоже и даже в первую очередь. Должны же вы, как клиент, знать процесс продвижения вашего дела, все нюансы, возможно, корректировать меня в некоторых вопросах. Прав я? – Джон помолчал, тяжко вдохнул, но так, чтобы парень не услышал, и ответил:
– Ну ладно. Где и когда? – Форстер назвал какое-то другое кафе на улице Шарлемань, а после добавил:
– У меня много, очень много новостей для вас… Надеюсь, вы будете довольны моей работой.
– Надейся, – Джон сбросил вызов и после подумал, что последнее слово было лишним. Потом вдруг понял, что голос парня живостью не отличался, был хриплым, измождённым, будто он работал не только днём, но и ночью. На какое-то время Джону стало жаль его, но после это отвратительное чувство прошло, и он начал собираться – нужно было привести себя в божеский вид.
Константин сходил в ванную, кое-как смыл остатки сна со своего немного посеревшего лица, принял душ и, найдя что-то поприличнее в своей одежде, направился к Чесу.
Погода была одна из ужасных, но сносных: тучи, дождь, ветер, серость вокруг. Джон с успехом вымок до нитки и пришёл в очередное уютное кафе угрюмым, мокрым, похожим на обшарпанного доходягу. Снова где-то в углу его ждал Кристиан; при первом взгляде на него мужчина понял одно точно: не у него одного были недавно сложные деньки. Парень, казалось, сбросил пару кило точно, стал бледным, причём эта бледность стала постоянной, взгляд некогда горевших энтузиазмом глаз превратился в остывшие угли, а сухая улыбка вежливости лишь едва подёрнула его губы, покусанные до крови. Что-то произошло, и в этом Джон даже не сомневался. Но ему стало не по статусу интересно, что именно, в какой сфере… Но точно, что не по работе; от этого «точно» ему становилось неловко – будто бы он так хорошо знал парня, но какая-то странная уверенность насчёт вывода пронизывала его всего.
Он подошёл, сел за столик, поздоровался; почему-то он теперь всегда стал здороваться лишь после того, как садился. Хотя когда это – всегда? Всего два раза! Джон понял, что специально отвлекал себя, лишь бы не углубляться в нечто более важное. В уже надоевший порядком анализ себя самого и бывшего водителя в придачу…
– Джон! Рад вас видеть… – Крис натянуто улыбнулся, пригладил совсем растрёпанные мокрые волосы, потом пригляделся к нему пристальнее – сузил глаза и даже задержал дыхание. Он всегда так делал в прошлом, когда пытался увидеть нечто большее, чем было на поверхности; Джону никогда не нравился этот взгляд, а теперь – от этого незнакомого человека – и подавно он стал противен. Холодок пробежал по его телу; в один миг показалось, что парень уже давно и в точности знал о его недавнем похождении в церковь, о всех его исповедях, словах, таких страшных, что Джон костьми бы лёг, но не позволил ему узнать их, обо всех его тайнах, о мучивших мыслях – короче, обо всём, что он привык так тщательно скрывать. Длилось это не более пяти секунд, потом Крис спросил:
– С вами всё в порядке? Больно устало выглядите…
– Аналогичный вопрос к тебе, – мигом напрягшись, тут же ответил Константин, не моргающим внимательным взглядом смотря на него. Парень промолчал, сконфузился; Джон мелко и с облегчением выдохнул – око за око. Ответная обоснованная реакция – и вот ты уже в выигрыше; другой вопрос – приносит ли тебе этот выигрыш радость? Но это не для сегодняшнего дня…
Джон понимал, что выглядел уже полным неадекватом в глазах того, но сделать что-либо всё равно не мог.
– Так, у меня есть хорошие новости… – тихо начал Форстер, доставая из папки какие-то листы. – Думаю, такими темпами уже на следующей неделе вы сможете получить свой ущерб и распрощаться с отелем, – Джон усмехнулся, но особой радости в своей душе почему-то не нашёл. Впрочем, теперь его развеселить было крайне трудно.
– Вот… помните, на чём закончился мой предыдущий рассказ? – у парня заинтересованно сверкнули глаза – так бывает, когда говоришь об интересующем деле; Джон помотал головой, в которой уж давно было пусто и одиноко. – Я говорил о том, что подобные картины, которые исчезли в вашем номере, находились во многих других отелях, разбросанных по всему Лиону. И вы были не единственным, у кого случилось такое странное событие… – Крис хмыкнул и кивнул на четыре разложенных перед ним листа. – Я обнаружил ещё шесть подобных жалоб и это только официальные… их может и быть больше.
Джон оглядел чёрно-белые копии каких-то заявлений, написанных разными почерками, и пару отзывов с сайта этих отелей и вновь перевёл равнодушный взгляд на адвоката, во всё это время внимательно следящего за его лицом.
– И? Предлагаешь читать всю эту муть? Каков общий смысл? – грубо спросил он, в упор смотря на него. Крис заметно оробел, но продолжил:
– Общий смысл таков, что все они жаловались на необоснованные обвинения в их сторону от администрации отеля за якобы какие-то беспорядки в номерах, которых они не делали. Всё, что написано от руки, это заявления в полицию, говорящих об ограблении, правда, никем не доказанном, но если прочесть каждую такую жалобу, то можно увидеть основную идею такую (похожую на вашу, кстати): они заказывали номер, где так или иначе были картины того самого Уильямса (это я проверил, между прочим, так что можете быть уверенным здесь), потом каким-либо образом отлучались оттуда после регистрации и обоснования, а когда приходили – стоял жуткий разгром, и картин не было ни у кого. Подчёркиваю: ни у кого в целом виде… – Форстер даже заговорил тише, нагнувшись вперёд. – Естественно, никто и разбираться не хотел, в чём причина – сразу обвиняли неаккуратных жильцов, выставляя им страшные счета за погром и моральный ущерб. К сожалению, никто из них не догадался взять адвоката, а либо покорно выплачивали и изливали свою злость в отзывах… – он указал на листок с сайта, – либо сразу направляли в милицию, где, конечно, им навряд ли давали внятный ответ, потому что ситуация требовала тщательного разбирательства. У меня есть друг в полиции, он по секрету поделился, что на подобные заявления только с усмешкой посмотрят, определят как желание провинившихся не платить по закону и пошлют на все четыре стороны. Чтобы подавать такое заявление, нужны серьёзные доказательства, но никто из написавших, если вы вчитаетесь, их не предоставил. С юридической точки зрения эти письма составлены неграмотно. А я, Джон, знаю и как составить это верно, и какие доказательства предоставить; парадоксально, но уликами и будут как раз эти неграмотные жалобы. Но не только, не только… – Крис вновь начал искать в папке нужный лист, а Джон в это время рассеянно стал оглядывать кафе и его убранство, будто сейчас решалась не судьба его десяток тысяч, а пары долларов.
Наконец подошёл официант и принял их традиционный заказ – по чашке кофе, только на этот раз Джон выбрал латте. Это кафе отчего-то понравилось ему больше: ещё более тёмное, загадочное, менее людное, с глухой серо-зелёной подсветкой у потолка и сладкими облаками кальяна повсюду; в воздухе стоял негромкий говор, такой размеренный и спокойный, что ему самому вдруг захотелось надраться и уснуть – и почему именно такое желание, чёрт его знает! Где-то перед их столиком в пяти метрах находилась барная стойка: разноцветные склянки, подсвеченные изнутри, гранёные и обычные бокалы разных калибров, пару людей на высоких стульях перед, суетящийся бармен и доносившийся французский говор. Пока Кристиан искал нужный лист (это длилось всего полминуты), Джон, даже не глядя на него, вдруг спросил:
– Крис, а ты знаешь французский?
– Естественно! – вдруг оживился парень и тут же нашёл нужную бумагу. – Он мне даже роднее, чем английский, хотя английский я знаю с рождения. Как-то уж так получилось, что переехал сюда, поэтому и пришлось поднапрячься и выучить. Но теперь легко говорю на нём… хотя порой сложновато понимать этих людей. Знаете, французы такие странные… – он улыбнулся, будто вспоминая о приятном.
– Ты похож на истинного француза, – заключил Константин, хмыкнув и взглянув на него. Форстер непонимающе улыбнулся и заинтересованно спросил:
– Почему это? Никогда не думал…
– Ты другой… непохожий на утомлённого шумной жизнью мегаполиса американца. Здесь живётся лениво и чудесно, будь ты бедняком или богачом – всё равно, как только взглянешь на ваш красивый город или подумаешь, что живёшь во Франции, в таком историческом месте, сразу полегчает, как-то мигом. Я считаю.
– Вы бы переехали жить сюда? – усмехаясь, спросил Кристиан, подперев голову локтями – так делал всегда, настраиваясь на увлекательный разговор.
– Не-е-ет, – с задумчивой ухмылкой протянул Джон, глядя на облака дыма, поднимавшиеся сзади адвоката. – Нет, ни за что не поменяю своего угрюмого Лос-Анджелеса на вашу прелесть. Я, угрюмый и вечно всем недовольный человек, просто создан для жизни в таком стрессовом городе. А тебе там жить запрещено. Как и мне здесь…
– Отчего это такие предрассудки? – улыбался «Чес» – теперь улыбался как-то мягко, как в прошлом, также приятно и удивительно тепло. – Человек может жить, где пожелает; достаточно захотеть, и твоя жизнь переменится!
– Это тебе так легко думается… а вот мне здесь скучно. Порой я скучаю по своему бурлящему прогнившему городу; просто есть места, созданные для тебя, гармонирующие с тобой. А это… – Джон задумался и махнул рукой, – какая-то красивая легкомысленная пустышка, со своими правилами и законами, вовсе не созданная для меня… – Бывший водитель хотел что-то непременно добавить, но Джон, заметив это в какие-то доли секунды, тут же перебил: – Впрочем, это всё какой-то бред. Что там с нашим делом?
Форстер сразу же переключился на свою работу, принявшись рассказывать с жаром и интересом:
– Я, кроме всех этих жалоб, описания вашего случая, предоставления фотографий, других документов, что, в общем-то, не особенно будет вам интересно, откопал ещё одну интересную зацепочку… о ней никто никогда не упоминал, лишь вскользь этот случай был упомянут в газетах и в Интернете. Пришлось попотеть, чтобы отыскать это, но я сумел; оказывается, если посмотреть биографию того Уильямса, то года два назад с ним случился интересный инцидент… Он тогда уже рисовал и рисовал довольно основательно, особенно активно участвовал на разных выставках, пиарил себя, как мог, силясь выбиться в люди. Короче, дорекламировался до того, что у него появились соперники; впрочем, в мире искусства это нормально, нормальны даже мелкие пакости и гадкие делишки, поэтому, видимо, однажды ночью на его дом и напали. Украли одну картину, художник подавал в суд, не раз, но это дело как-то деликатно замяли… мафия здесь поработала, не иначе. В итоге это понял сам Уильямс и решил, что держать картины у себя опасно для жизни (ведь причина крылась в них, в наиболее красивых). Потому и решил, что рисовать продолжит, но уже больше на заказ каких-нибудь отелей – они говорили, какие зарисовки придутся им по вкусу, а он рисовал и отправлял, больше извлекая прибыль, чем популярность. Но, видимо, это снова не понравилось его скрытному сопернику, поэтому катавасия продолжилась и теперь стали нападать не на дом Уильямса – потому что там просто нечего было красть, – а на номера тех отелей, куда тот отправлял свои картины. Я так понял, что его соперник не хочет избавляться от него самого – пролить кровь дело серьёзное, страшное, тут уж точно всё вскроется… а вот потихоньку тащить картины, тем самым, возможно, рассчитывая на творческий кризис художника, его нежелание творить дальше, некое расстройство – пожалуйста! Правда, всё это, связанное с ним, покрыто завесой тайны; ещё много тёмных моментов, которые мне не удалось понять. Мафия, конечно, бессмертна, но мы же не собираемся ловить этих чудаков? Мы лишь хотим доказать, что это – одна из их проделок, что вы тут ни при чём, невинная жертва, – он замолк, давая себе отдохнуть.
Наконец принесли кофе; Кристиан отпил немного, промочил горло и приступил говорить снова:
– И как мы это сделаем, спросите вы? Всё достаточно легко: нужно собрать все эти сведения, мелочи воедино, закрепить их аргументами, грамотно оформить, возможно, придётся привлечь тех пострадавших, ну, или хотя бы их жалобы, заявить об одном утаенном факте похищения, которое однажды удалось вроде бы зафиксировать, но его предупредительно зарыли… это, кстати, мне тоже друг из полиции подсказал, порывшись в тайных архивах. Это всё обязательно всплывёт наружу; дайте только времени на обработку, и, надеюсь, всё закончится успехом. И… вот ещё что я хотел бы спросить у вас… вы раньше не были судимы?
– Увы, нет.
– Это отлично! Тогда это ещё один аргумент в нашу пользу: вы обычный человек, правомерно исполняющий свои обязанности, ранее не судимый, не зафиксированный ни в каких подозрительных делах, исправно оплачивающий налоги… я же могу верить вам, что это правда? – хитро усмехнулся и отхлебнул напитка. Будто знал, что внешне-то может быть что угодно, а вот внутри… то, что ты верен праву или закону, не избавляет от грешной душонки.
– Можешь. И можешь проверить. Ты ведь вправе это сделать, – Джон скрестил руки и внимательно на него посмотрел. Буквально пять секунд Крис, не отрываясь, смотрел ему ровно в глаза (о, эти невыносимые секунды для Джона!), а потом, будто всё мигом поняв и успокоившись, облегчённо выдал:
– Не буду! Я вам верю, Джон. Верю… – задумался буквально на какое-то мгновение, потом опомнился и заявил чуть громче: – Ну, общий план таков. Надеюсь дня через три-четыре закончить подготовку нужных документов в суд; возможно, понадобятся ваши подписи и даже присутствие… вы не?..
– Нет, не против! Звони. Но по делу, – Константин выпил залпом свой латте, при этом понимая, что учится плохим привычкам у бывшего водителя, и оставил денег за кофе на столе, уже вставая и собираясь уходить. Кристиан исподлобья наблюдал за ним, а он сам старался надевать пальто медленнее (и зачем только?). Однако, было понятно им обоим тогда точно, что разговор ещё далеко не закончен…
Нынче Джон не ощущал горечи, головокружительного безумия, злобы или неприязни ни к этому человеку, ни в себе самом; что-то тёплое, особенно от того отвлечённого разговора о городах и улыбки «Чеса», так банально разлилось в его душе, словно грузовик с маслом на дороге, что мужчина тогда не почувствовал их далёкости, отстранённости, той стены, того обрыва – Господи, да чего угодно, обозначающего разрыв! Он вдруг со странным приятным чувством в груди понял, что разговаривал будто с прежним Чесом, слышал его слова, слова того парнишки, его водителя, такого родного что ли, всегда понятного, а не далёкого адвоката из Лиона; было ощущение, что они просто решили позабыть о прошлом, не вспоминать те ужасные моменты и начать всё как бы с чистого листа, но, естественно, помня друг друга и все связанные с их сближением этапы. Этот человек, говоривший с ним о городах, так мило улыбавшийся и убеждавший его в чём-то наивном и априори неправильном, был тем, кого вот уже два с лишним месяца Джон не находил в своём окружении, кого действительно считал пускай, конечно, не близким человеком, но приближенным к этому званию, что уже было достижением в его случае.
Константин, надев наконец пальто, встретился с адвокатом взглядами: глаза того выражали сотни вопросов, что он боялся задать, но очень хотел – что-то о недавно случившемся в его собственном доме, что-то о тайной работе, что-то несколько личное, что-то связанное с его прошлым и теми людьми без сознания. Джон знал: если сам не выступит инициатором какого-нибудь глупого вопроса, то задаст свой давно свербящий на зубах Крис.
– Послушай, не тебя ли я видел позавчера вечером, идущего со станции по Шарлемань? – это единственное, что мог спросить Джон – на большее фантазии не хватило. Конечно, он знал точно, что это был его адвокат, но молчание хотелось заполнить хоть чем-нибудь. Реакция Криса оказалась странной: он мигом напрягся, стал дышать мелко, едва заметно, будто что-то сковало его лёгкие, и хрипло выдал:
– Да… кажется, в то время я возвращался домой… – он подозрительно смотрел на Джона, даже с опаской, будто ожидая какого-то удара; Константин даже удивился, хмыкнул, но ответил незатейливо:
– Вот как! Значит, мне не показалось. Что ж, до встречи… – он развернулся и направился к двери.
– Джон, знаете!.. – позвал его Крис; тот так и знал и с усмешкой обернулся к нему. – Я хотел… спросить кое-что у вас…
– Насчёт того, что было у тебя в подъезде? Я уже, кажется, говорил…
– Нет, но вы удивительно точно отгадали… нет… – парень будто задохнулся своими собственными словами, мыслями, потому и замолчал, давая себе немного отдыху; потом, подняв робкий, чего-то боящийся взгляд на Джона, продолжил: – Я хотел спросить другое: откуда вы меня видели?.. И почему вас не видел я?
Константин даже не удержался и тихо рассмеялся: Господи, до чего глупым и странным казался ему теперь этот мальчишка! Он-то думал, что сейчас начнутся расспросы про людей без сознания, странное существо, ходившее по квартире, про завесу тайны, накинувшееся на всё это дело, про его собственную скрытность; но нет – глупый мальчишка интересовался какой-то дребеденью! «И какая ему разница?»
