355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Капелла №6 (СИ) » Текст книги (страница 23)
Капелла №6 (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Капелла №6 (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Мистика

,
   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

– Рад-то рад, а лица на тебе нет, – Джон повернулся к нему: ветер с частицами пыли больно ударил по коже. – Я лично думаю, что зря пошёл на поводу у тебя в очередной раз. Кошмары ведь замучают. Меня мучали по первости…

– В очередной раз? Я думал, это первый, – Форстер зацепился таки за это предложение, о котором Константин уже жалел. – Тогда какой был первый?

– Ты всерьёз хочешь об этом поговорить? – Джон старался придать голосу суровости, но вышло плохо. – Я думаю, ты должен тихо принимать эту благосклонность с моей стороны и не задаваться глупыми вопросами.

– Всё-таки ты хороший человек, Джон Константин, – улыбка этого паренька в этой преисподней была словно громом среди ясного неба. Он опять что-то услышал в его словах, понял скрытное и вновь ликовал.

– Жаль, что ты не поменял своё мнение… Закрывай глаза, следующая станция – город Лион, Земная версия, – Джон осторожно прикрыл рукой поддавшиеся веки; на всякий случай прижал Криса за плечо к себе. А тот улыбался, улыбался; ни один спутник Константина в Аду ещё ни разу не улыбался.

Секунда, ветер усилился, закружился вокруг них, поднял столпы пыли; потом будто каждая пылинка засветилась, вспышка на момент ослепила Джона. В ушах неприятно щёлкнуло, словно судьба переключалась с одного режима игры на другой, и вот уже вокруг зашелестели листья, заговорили далёкие люди. Константин отошёл от Криса и стал фокусировать зрение на чём-нибудь: пока всё расплывалось. Они находились на газоне среди деревьев рядом с базиликой; недалеко по дорожке остановилась фигура человека, который явно смотрел на них. Приглядевшись, Джон смог узнать того самого священника, которого они встретили, когда входили в базилику и говорили про Ад. Он сказал об этом Форстеру, ещё не отошедшему от приключения; тот развернулся, рассмеялся в голос, когда увидел, что священник перекрестил их и скорее убежал, и без сил рухнул под то самое дерево, на котором где-то в параллельном мирке сидел-отдыхал демон.

Крис опёрся спиной о ствол и, постепенно успокаиваясь, смотрел сквозь жёлто-изумрудный ковёр на небо, совсем другое небо для него, наверное. Он усмехался, может, несколько безумно; Джон опустился рядом, испытав такое чувство, будто он сам впервые прыгал с высоты, почти умирал, а затем видел демо-версию своего будущего жилища после смерти. Хотя Форстеру это не грозило – на него с интересом смотрели сверху эти лживые ангелы. Жаль, нет возможности прыгнуть с того же Де-Фурвьер и резко вознестись вверх, хоть на секундочку, за облака, чтобы узнать, как там поживают добропорядочные граждане. Не-е-ет, только вниз, в Ад, да и то – не факт; неправильно всё в этом мире было, думал Джон, неправильно. Через несколько минут Крис отдышался. Константин начал первым:

– В жизни надо попробовать всё, да, Форстер? – тот рассмеялся и кивнул. Немного спустя он подал голос:

– В один момент я подумал, что ты сошёл с ума. Представляешь, как ну мягко говоря неожиданно было узнать, что мы прыгаем, блин, с башни! – Форстер воскликнул это не зло, со смехом; Джон знал, что его сейчас немного словесно понесёт. – С чёртовой башни вниз! – он махнул рукой на газон, потом ею же хлопнул себя по лбу и ухмыльнулся. – Представляешь? – глянул на него испытующе, словно хотел добиться чего-то такого, о чём Джон не подозревал.

– Конечно… – Константин похлопал его по плечу. – Когда я увидел Ад в первый раз (правда, я был мальчишкой), я заперся в своей комнате и ревел пару дней. Меня едва откачали, чуть не подох… – дикий взгляд Кристиана немного остепенился, когда он услышал это; с губ порывом ветра слетела и улыбка. – Да, прыжок с девяностометровой высоты был подлой штукой, но другой мысли, как перенести нас туда, у меня и правда не было.

– Ничего, Джон… – словно осознав что-то, Форстер неожиданно коснулся его ладони. – Зато я живу, наконец-то. Глупо понимать это к таким-то годам, но всё же. Благодаря тебе я вырвался из кокона, в который люди сами себя закутывают, – они столкнулись взглядами; Джон в сотый раз убедился, что этот парнишка продолжает ему доверять несмотря ни на что, вопреки всему. А почему он сам не мог? Был ли уже смысл скрывать то, что он показывал много раз? «В сравнении с тем, что у меня появилось тогда, в этой шестой часовне на исповеди, эти признания – сущая мелочь», – подумал Константин, и… стало гораздо легче. Легче не в плане мыслей о будущем (там-то всё было невесело пока), а легче насчёт настоящего. Но, может быть, когда настанет время того будущего и оно станет настоящим, это правило повторится?

– Знаешь, довольно странно и смешно, но… у меня возникла такая же мысль: с тобой я стал тоже жить, по-настоящему жить… – Джон покачал головой, пытаясь придать этой фразе мизерное значение, однако мысленно ему стало действительно легко. – Как это удивительно выходит: для кого-то настоящая жизнь – это ловля демонов, изгнание нечистых сил и опасная работёнка экзорциста, а для кого-то – жизнь в изящном средневековом городе, постоянное кофепитие и прогулки без цели.

– Каждому не хватает чего-то своего, – просто заметил Кристиан, притянув колени к себе и положив на них подбородок. – Я всё ещё не могу прийти в себя от прыжка… видишь, как руки трясутся? – его ладони действительно подрагивали. – В какой-то мере я расстроен, что вот мы сидим под этим деревом, а где-то в другом мире на нём сидит нечто ужасное, мы видим эту церковь, а где-то она похожа на сатанинский блок-пост. Здесь нечто светлое и доброе, а там – ничего, только зло. А с другой, я и рад, что ты разрешил мне это. Изначально, ещё когда меня обуял демон, я понял, что ты, как можешь, не подпускаешь никого к этой своей стороне жизни. Это ведь даже факт не того, что ты просто подпустил меня ближе, а того, что ты… веришь мне.

– Ну всё! Хватит этих сладко-заурядных словечек! Ты же знаешь, как я всё это ненавижу, – Джон отмахнулся по привычке, но сам знал, как был прав Крис. – Тебе сейчас нехило так разум замкнуло. Пойдём, выпьем. Может, полегчает…

– Хорошо, только… – Форстер прикрыл глаза и откинул голову назад, – давай посидим здесь ещё немного…

– Запомнить момент хочешь?

– Вот уж не знаю…

Выглянуло солнце, стало лучше и веселее. Джон подумал, что здесь и правда хорошо сидится, поэтому, сказав Крису, что скоро вернётся, он встал и забежал в ближайший бар через улицу, где купил бутылку вина, даже выпросил фужеры за небольшую плату и немного фруктов. Плевать стало окончательно, что это выглядело заботой; честно – Джону теперь просто хотелось насладиться этим днём и дать Форстеру почувствовать себя счастливым. Стремление того делать всё первым, выкладываться эмоционально по полной иссякло; Джон же понял, что если упустит его – считайте, плюнет самому себе в душу. Он уже изрядно жалел о своих некоторых колких словах в адрес этого паренька; после исповеди, пусть и не сразу, но всё стало как-то вставать на свои места. Джон в один миг согласился, что, может быть, этот парнишка повязан с ним такой нитью, что, как ни отдаляй, они в итоге всё равно притянутся друг к другу.

Джону надоело врать себе, ведь всё с самого начала говорило о его совершенно дикой, странной и отталкивающей привязанности к Чесу. А то, что они так быстро привыкли друг к другу даже в новой жизни, просто кричало: «Неважно, кто вы в очередной раз! Просто ваши столь разные души были повязаны – в качестве эксперимента ли судьбы или так и было задумано. Скрывать это и убегать от этого более чем бесполезно и больно!». И Джон сполна ощутил эту боль и в итоге – бесполезность. Возвращаясь к Кристиану, так и не поменявшему позу, он подумал, что сам лишь трусливый, глупый и желчный человек. Такие всегда скрываются за холодной пепельной маской мизантропов. Ну, по крайней мере, Джон судил по своему опыту.

Он смутно представлял, что будет в будущем между ним и Форстером, быстро ли разойдутся их дорожки, как скоро он возьмёт обратный билет до Лос-Анджелеса и что будет делать в обществе четырёх обшарпанных стен своей квартирки на первом этаже рядом с дорогой. Он не знал и не хотел знать; однако он прекрасно понимал, что нужно было делать сейчас: наслаждаться моментом. Пока есть возможность. Пока что-нибудь не испортило его.

========== Глава 20. Финальная исповедь. ==========

Воскрешение возможно только после полного саморазрушения.

– Только потеряв все, – говорит Тайлер, – мы обретаем свободу.

«Бойцовский клуб» Чак Паланик ©.

Вино приободрило парнишку и быстро вывело из него все тяжкие размышления. Он повеселел, и глаза его приобрели даже рыжеватый оттенок. Они разговаривали немного, больше смотря куда-то перед собой, вглубь парка, где виднелась лестница, ведущая к базилике.

– Получается, демоны как-то пробираются в наш мир из своего?

– Да. И тебе совершенно необязательно знать как, – Джон почувствовал, что Крис улыбнулся.

– Я уже понял, – немного помолчав, он добавил: – Я бы хотел быть экзорцистом.

– Тебя бы убили в первый же день, – равнодушно выдал Джон, сделав недовольную гримасу. – И вообще: многого хочешь – то священником, то художником, то ловцом демонов.

– Видимо, я даже не знаю, кем хочу быть… поздновато как-то для таких вопросов, да? – Джон покачал головой. Он бы точно отделался простым «Да», но теперь внутри появился барьер, и он не давал колкостям вырваться наружу.

– Мы живём во времена, когда возможны почти все не заоблачные мечты. Никогда не бывает поздно.

– Да, но… – Кристиан опустил бокал и покрутил в пальцах спелый нектарин, – но ведь нужно же самому хотеть изменить что-либо.

– То есть ты сам не хочешь? Ты же противоречишь себе немного…

– Как бы это сказать… желание есть, но желания делать нет, – он улыбнулся. – Так понятнее? На самом деле, не совсем хочется разрушать то, что есть, чтобы строить нечто другое, сомнительное и ветхое. Я ведь, в принципе, всем доволен, Джон…

– В таком случае, у тебя ситуация, похожая на мою, – Константин хмыкнул. – И я прекрасно помню, что ты мне советовал. Посоветую примерно то же, но в другой форме: смени обстановку вокруг. Я не очень представляю, как может надоесть этот город, но, видимо, может… У вас в конторе не намечается перераспределение кадров? Как только будет, ты можешь вызваться первым, кого бы отправили в другую страну, например. И, как знать, может, счастье и придёт… – Джону было странно слышать это от себя, но, наверное, ещё страннее было услышать это Форстеру от него. Тот, и правда, сидел с видом «то ли смеяться, то ли принимать всерьёз», сжав губы и устремив полушутливый взгляд на него.

– В жизни не думал, что ты будешь говорить такое… словно мы поменялись местами, – Крис задумчиво откусил нектарин и хмыкнул. – Словно поменялись… – проговорил тише, будто только сейчас осознал смысл этой фразы.

– «Взаимно-что-то», – вдруг вспомнил Джон. Кристиан явно не расслышал и повернулся к нему.

– Взаимно что?

– Что-то. Между нами. Взаимное. Ну, и получается «взаимно-что-то», – другой бы человек после этих слов посмотрел на Джона как на умалишённого, но этот лишь улыбнулся.

– Звучит неплохо. Подходит нам.

«Нам…» Как скоро это слово перестало смущать Джона? Крису оно давно стало привычным; Константин же всегда противился и поправлял парнишку, а если не вслух, но мысленно – точно. Теперь же Джон, заострив внимание на этой мелочи, не натолкнулся в своей душе на чёрное марево, говорящее, что он делает неправильно. Ему уже стало казаться, что это марево он придумал сам; сам и загнал себя в рамки какого-то холодно-унизительного общения с человеком, что всегда, в любой своей жизни, готов был с теплотой принять его в свои воображаемые объятия. Всякий человек скажет, что это глупо. Если бы не исповеди, Джону бы не хватило этого трезвого взгляда. «Наконец-то я вылез из своей злостной скорлупки». Вылез… «Не своими беспомощными силёнками, хах».

– Слушай… – начал Кристиан, – а если ты вдруг начинал чувствовать безотчётный грех, а может, даже несколько, то что делал? – вино не то что развязало, а развязало и толкнуло куда подальше его язык, в смутные, но весёлые дали; так и появлялись такие химерические разговоры.

– Тебе будет легче пойти на исповедь…

– Исповедь, – презрительно фыркнул. – Я спрашиваю, что бы ты сделал. Со мной-то уже всё давно понятно… И да: мне кажется, когда-то я спрашивал об этом… или о похожем, – Форстер вздохнул и теперь стал очищать мандарин. Джон внимательно смотрел, как отлетали сочные яркие корки, и только потом проговорил:

– Значит, я уже отвечал. Лично меня бы не коробило наличие нескольких грешков в моей душе, где этого добра целый склад. Но, тем не менее, даже я мечу в Рай. Никому не хочется туда, где мы только что побывали. А тебе-то надо как можно скорее вычищать пятнышки дурных дел со своей душонки, – Джон понял, когда только сказал, что выпил не вина, а эликсира, пробивающего на откровенность. Впрочем, не синоним ли вина? Ему казалось, что ещё пару бокалов, и он двинет речь о своих похождениях в исповедальню и открытиях, которые он там сделал.

– Ну, вот и понять бы как, – парнишка пожал плечами и задумался, медленно разжёвывая кусочек мандарина, а вторую дольку предложив Джону. Тот, кивнув, взял её и положил в рот. Когда доел, вдруг вспомнил, что хотел спросить.

– А что за грехи? – Крис на это болезненно улыбнулся и хмыкнул. Выдержав паузу, он бросил:

– Ну, один связан с любопытством. А второй… а второй будет в секрете.

– Ох… – Джон рассмеялся. – Твоё любопытство! Когда-нибудь оно доведёт тебя до плохой жизни.

– Знаю ведь. Понимаешь, изначально оно проявило себя на профессиональном уровне. Но потом стало завладевать всё сильнее… момент, и я уже втянут в какую-то игру, жизнь, где меня не ждали. Я оказался невольным свидетелем, но вместо того, чтобы уйти, я погрузился в это с головой. Всё из-за любопытства, – улыбка давно сошла с лица Форстера; в глазах потухли карамельные огни. Джон даже удивился, что же это могло такое произойти.

– И что ты натворил?

– Сейчас не расскажу… но позже ты узнаешь, – Джону очень хотелось спросить «А когда это – позже?», ведь определённого будущего для них не было; только – настоящее. Константин заинтересовался, но промолчал.

– А второй грех когда упал на твою душу?

– Во время первого, – парнишка выдохнул, усмехнулся и одним глотком осушил бокал, а потом, приподняв его, стал рассматривать в редких лучах солнца зажёгшиеся разноцветные огни стекла.

– Два греха – не так много… – стараясь придать голосу мудрость, возвестил Джон. – Однако ж…

– Знаешь! – Форстер перебил его, развернулся к нему, почти вплотную придвинувшись, а бокал выпал из его пальцев и мягко укатился по траве к ногам. – Я и не мог думать, чтобы ты позаботился обо мне… уж прости за это слово. Не думал, что ты отыщешь способ, причину, чтобы встретиться ещё раз, хоть и в последний… – Джона пугали эти слова и этот взгляд, безумно оглядывающий его; а он сам заметил почему-то лишь мелко подрагивающие раскрасневшиеся губы. Их пальцы сами собой неловко соприкоснулись; приятное волнение, возникнув клубком в душе Джона, шелковисто прокатилось к низу.

– Я… Да, сейчас могу нести полную ахинею, можешь списать это на алкоголь, но… – Джон не представлял, почему ещё разрешал этому происходить. – Однако я совсем стал думать, что ошибся. В очередной раз. В человеке. Но я до последнего верил, что ты не таков, каким кажешься на первый взгляд. Я счастлив, что ты сейчас здесь, со мной, по своей инициативе. Ты можешь презирать всё это, – Кристиан улыбался чертовски мило, а его тёплое, с привкусом шампанского дыхание ещё сильнее пьянило Джона. Если бы их ещё раз увидел тот священник, он бы тотчас начал читать молитву: они были безбожно близки, а их взгляды, подтуманенные алкоголем, говорили, что они не против этого. Да, один из тех моментов, когда сносило голову, когда были только они вдвоём, когда даже ветер играл по их правилам и заставлял жёлтые листы облетать их. Джон сам знал, что мог сотворить алкоголь с ним, но в этот раз шампанское было не причиной, а скорее, следствием.

– Прости меня, Джонни… – Джон знал: какой-то болезненно-сладкий омут совсем близко. Омутом этим был Кристиан. Но, когда попадание казалось неизбежным, парнишка устало опустил голову ему на плечо, затронув его горячие губы прядью волос. Они пахли ветром и сухой травой. Джон не понял, зачем Крис извинялся, однако списал на сведшее с ума состояние, в котором смешались опьянение физическое и эмоциональное.

Константин осторожно глянул на него: кажется, заснул. Тогда он сам откинул голову назад, на шершавый ствол, и подумал с усмешкой, что зря они упустили такой момент. Здорово бы потом извинялись! Джон понял, что сам не лучше, но по большей части из-за этого парнишки. Форстер специально подбирался к нему поближе, словно нащупал слабое место и сейчас с удовольствием мучал его. Однако Константин не ощутил преграды в своей душе или сопротивления; скорее, просто по пьяни, подумал он и сам прикрыл глаза. «В нём же нет ничего особенного… и одновременно всё в нём особенное, каждая мелочь».

Джон склонил голову к каштановой шевелюре и на своей ладони ощутил тёплые пальцы так и не убравшейся руки Кристиана. Будь что будет. Потом обвинят во всём полёт с Де-Фурвьер и разыгранную бутылку шампанского. Адреналин и алкоголь. Алкоголь и адреналин. Джон и Крис. Крис и Джон. Почти смерть и земной мир. Ничего лишнего. Всё строго. Только Джон и забыл, как глубоко было зарыто это «лишнее» в их душах, как оно было неразличимо с высоты их огромного здравомыслия и как оно ловко управляло ими, когда они думали, что важными были лишь N слагаемых, а не N+1. Увы.

Проспали таким диким образом они где-то до полшестого: асфальт уже потемнел, под одежду забралась влажная прохлада, тучи замазали солнце окончательно, а с листьев стекала застоявшаяся от дождя вода прямо им на головы. Джон и проснулся от того, что капля гулко стукнула ему по носу. Криса оказалось разбудить сложной задачей: никакие слова не помогли, только тряска за плечо. Парень проснулся нехотя, выглядел уставшим; зевнул и удивился тому, что они заснули на невероятно холодной траве. «Ну всё, я простудился окончательно!» – он и правда говорил с заложенным носом. Как-то странно, но они заговорили после обоюдного безумства слишком непринуждённо. Даже Джона не мучила извечная мысль: «О, что же со мной было? Я позволил слишком многое!» Нет, ничего подобного.

Они собрали остатки своего малого пиршества в мешок и выбросили в мусорный ящик, а бокалы выбрасывать было жалко, поэтому они, поняв друг друга с полуусмешки, решили оставить их на память. На обратном пути Кристиан признался, что после сна не слишком-то верит, что побывал в Аду: вдруг Джон его усыпил и заставил увидеть это? Константин ответил, что это куда сложнее, гораздо легче спрыгнуть с крыши. Добавил, что ощущения должны подсказывать парнишке, что он и правда летел со смертельной высоты вниз. После этого Форстер призадумался и не стал спорить: видимо, туманная поволока сна рассеялась, и острый неожиданный момент стал отчётливым в его памяти.

В голове ещё шумело, но изрядно прояснилось. Джон чувствовал себя хорошо, а Кристиан – хорошо простуженным. Говорили они вновь немного, иногда вспоминали, как там было в Аду и как сейчас выглядит их мир через искажающую линзу Люцифера, Форстеру стало интересно, купаются ли демоны в тех бурых речках, а Джон шутя заметил, что они выползают из этой самой воды и эволюционируют, совсем как в допотопном мире человечества. Кристиан принял это за чистую монету, а Константин ещё долго смеялся над ним. Стал накрапывать дождик, подгоняя их домой. Распрощались они просто и непринуждённо, словно завтра и послезавтра также пойдут гулять по этим каменным улочкам свободной и гордой Франции, будут обсуждать невинные и слишком серьёзные вещи и постараются узреть за облаками бронзовые лучи Рая. Джона самого удивила эта лёгкость. Тогда он сказал себе во второй раз за день: «Будь что будет». И сделал привычный полукруг мимо своего отеля к финальной исповеди. Не было страшно (да-да, в мире ещё существовала вещь, могущая напугать самого Константина), ведь то, что было страшно, Джон ощутил, когда голова Форстера, полная теми же безрассудствами, что и у него, опустилась на его плечо. Но комок в горле быстро рассосался, когда Джон не обнаружил омрачающего расползающегося пятна отпора в своей душе.

Ему было и смешно, и грустно одновременно: столько крепких принципов пошатнулось у Джона Константина из-за какого-то его водителя! Ну, это было даже до безобразия забавно и до дрожи отвратительно. И… ладно бы пошатнулось: Джон заметил, что некоторые правила вообще в пыль превратились. Ему бы и хотелось пожалеть себя, но безжалостность к себе, увы, стояла целёхонькая и невредимая, без единой трещинки. Константин знал, что внутри него сломался циник, повредился – эгоист, а сошёл с ума – реалист. Особенно… реалиста было жалко, вот.

А алтарь церкви Святого Бонавентуры, как обычно, не блестел, а лишь мудро и осуждающе взирал на прихожан. Под сводами приютилась тьма, сквозь приоткрытые разноцветные створки окошек проникали влага и холодный уличный ветер, рассеивая ладанный застой. И люди были всё теми же призраками, слоняющимися под тяжестью выдуманного божественного рока, а дрожащие свечки будто им поддакивали, говоря «Бойтесь! Бойтесь греха!». Джон же не боялся, Джон уже согрешил. Тогда, в тот раз, когда после исповеди ещё долго сидел в святой «будке». Было отвратительно хорошо. Теперь же надо было лишь сказать вслух. Не сложное мероприятие, да? Джон бы раньше думал, что сложно; после засиявшего в новых красках сегодня так уже не казалось. Он стоял перед алтарём и смотрел сквозь него; недавно прошла служба – об этом говорили толстенный талмуд Библии, открытый на очередной поблёкшей страничке, которая опять стращала бедных людишек громкими словами, и не потухшие свечи на двух широких золочёных подсвечниках по бокам.

Сегодня дверь исповедальни закрылась без хлопка: то ли священник пришёл раньше, то ли прикрыл дверь с особой аккуратностью. Или наконец совесть Джона заткнулась? Впрочем, любой вариант Константину не нравился. Лучше бы дверца в очередной раз, чуть не слетая с петель, с грохотом долбанулась о проём, или его собственная совесть почти оглушила его своим ором. Только бы не начиналась исповедь с тишины, болезненной и смеющейся над ним. Направляясь к деревянному саркофагу его тайн и греховных дум, он понимал, что в душе стал скатываться плотный шар из его страха. С самого начала всё пошло не так; что-то случится, что-то должно случиться на исповеди. Эта мысль стала нервно пульсировать в его голове.

Джон остановился перед дверью, как и в самый первый раз, будучи в нерешительности. Всё же надо было сказать себе тогда: стоп, не иди, не убивай себя своими же руками. Но Джон ведь – человек-загадка даже для себя. Неизвестно что толкало его действовать по-сумасшедшему на протяжении всего пребывания в Лионе и немного – за пару дней до него. Теперь это «сумасшедшее» обрело более различимые формы, и Джон собирался проговорить его даже вслух. Но легче ли стало?

Он поднял голову вверх, на сводчатый низкий потолок в этой капелле, потом медленно обвёл её глазами: почти ничего не поменялось здесь, кроме цветов на выступах по бокам часовни. В прошлый раз были фиолетовые лилии, напрочь перебивающие запах присутствия здесь святого духа, то есть ладана и сырости, а теперь стоял аккуратный букетик из белой кобеи, напоминающей колокольчик, только с длинной тычинкой, и из нескольких веток лиатриса с колосовидными, мохнатыми, как ёршик, соцветиями. Как будто кто-то специально ходил в поле – такого не купишь в ближайшем магазине цветов. Джон зачем-то пару минут думал об этом, потом вспомнил, что его, наверное, ждали, и зашёл. Интересно, священники и правда здесь сидят всё положенное время или всё же с помощью тайной лестницы под исповедальней уходят отдыхать, а прибегают спешно назад только лишь когда заметят подошедшего человека? Странно это, подумал Джон, и осторожно прикрыл дверцу. Здесь, в полумраке, было хорошо. Тогда как объяснить то, что его не пунктуальный священник всегда забегал через нормальную дверцу? Видимо, его служба только начиналась, и Джон был всегда первым клиентом. «Клиент… Даже здесь есть место плохому клише», – с презрением подумал Константин и присел на колени. Кстати, недавно он узнал, что на колени садиться совсем необязательно, – сюда присаживаются просто, прижав спину к решётке. Типа чтобы не видеть святого отца. Но его и так не было видно: Джону всё казалось, что впереди либо ткань, либо какой-то материал тёмного цвета, закрывающий человека. Так было лучше, гораздо. Джон не хотел ненароком увидеть, кто сидел здесь и слушал его бредни; святой отец тоже, наверное, не горел желанием лицезреть такого ублюдка. Обоюдно, взаимно.

– Добрый вечер, святой отец, – звучало слишком фамильярно, да и от канона проведения исповеди Джон отошёл слишком сильно. В этот момент он подумал про это и, решив, раз уж всё пошло так неправильно, встал с колен, уселся на выступ и прижал спину к решётке. Совсем другое чувство.

– Здравствуй, Джон, – шёпот звучал тихо, ровно. Казалось, священник ничуть не удивлён нарушением правил. Джону нравилось в нём это: исходя из ситуации святой отец отказывался от строгих католических требований. А то, ей-богу, от них ещё хуже!..

– Эта финальная исповедь, и я… начал её не так, как нужно. Это мой первый грех… – Джон усмехнулся.

– Совершенно неважно, сын мой, то, как ты хочешь преподнести свою мысль. Главное – сами слова, которые ты хочешь сказать.

– За этим я и пришёл… помните нашу недавнюю исповедь? Вы ведь правы: на ней я понял кое-что, но не до конца. Теперь я осознал это. И… – волнение ударило под дых, Джон запнулся, – и… И знаете что? Лучше бы я этого не понимал! Потому что… было гораздо лучше, хоть я и страдал некоторыми вспышками странных, беспричинных желаний, по одному из которых я разговариваю сейчас с вами. Я знаю причину. Но мне так хреново от этого, простите за выражение… – Джон хлопнул ладонью по лбу и громко, безумно рассмеялся. Он начинал жалеть, что пришёл сюда: это было подобно тому, что кровоточащую рану облить спиртом. Вроде бы, это спасёт от заражения, а вроде, когда орёшь от пронизывающей боли, так не кажется и хочется, чтобы спирт и вовсе не разъедал кожу. Уж лучше сгниёт всё. Так и Константин стал считать, уже думая, не убежать ли ему отсюда, пока не поздно. Но что-то держало и кричало ему: «Не будь идиотом! Сколько бы ты ни стал убегать, твоя тайна настигнет тебя и разъест тебе душу с силой, линейно пропорциональной времени, которое ты убегал». Это было более чем глупо.

– Сын мой, у тебя было мнимое спокойствие. Каждый раз горечь подтачивала тебя, и в итоге ты бы сломался. Боль от осознания, о котором знаем мы с тобой, сильнее и, кажется, хуже, но стрельнет она в тебя единожды. Сначала – слишком больно, потом всё утихнет. И, поверь мне, настанут светлые деньки, – звучало мудро и убедительно, но Джон знал, что даже такое с ним может быть неподвластно.

– Я сомневаюсь, что должен говорить это.

– Ты продел огромный путь через себя, через свои отрицательные стороны характера и сдаёшься? Тогда всё то разочарование, что ты испытал, напрасно, – святой отец замолчал на пару секунд, а затем мягче добавил: – Лучше расскажи, без утаек, что ты чувствуешь, когда вспоминаешь своего ангела.

Джон вздрогнул. Неужели тот самый ужасный момент настал так скоро? Он не заметил, как мелко затряслись его руки, в голове тупо опустело, а горло стало сухой пустыней. Он надеялся, что они ещё потянут немного времени, что Джон ещё немного пообманывает себя, что его мысли, за которые комично стыдно, останутся при нём. Однако священник разрубал все надежды с библейской суровостью. Джон упёрся ладонями в колени, глянул на сумрачный деревянный пол; в тот момент он дико завидовал всем тем людям, счастливо слоняющимся по собору. Ему было плевать, что слоняться они могли и отнюдь не счастливо и что их проблемы могли быть гораздо больше и хуже его собственных. Его опять посетила мысль: почему, с какой стати он должен гнить в этих деревянных затворках наедине со своими грешными, мерзкими думами? Но тут же пришёл ответ: хотя бы ради Чеса. Конечно, с какой стороны Чесу от этого будет лучше? «Чес» сегодня, вон, окунулся в Ад, сошёл с ума и заснул у него на плече, а сейчас сидит дома и занимается своими делами. Конечно, тому как-то всё равно, что сейчас молол Джон. Но отчего-то, когда нашлась причина, пусть призрачная, пусть туманная и довольно спорная, Константин сразу же нашёл в себе силы говорить. Как и перед поездкой в Лион: напридумывал себе небылиц, главное, чтоб не выдавать правду, и был доволен.

– Почему все вокруг знают меня, чёрт подери, лучше, чем я сам? – не выдержал Джон, потом прокашлялся. – Не придавайте значение тому, что я сейчас буду богохульствовать. Это, вероятно, уже неважно. Что я чувствую, говорите… Да я как будто постарел на десяток лет! Вот серьёзно… – Джон прикрыл лицо ладонями, думая, что так его слышно будет меньше. Голос-то – да, будет, а вот чувства – нет.

– Я… это чертовски, блин, сложно! Вчера и сегодня я был с этим человеком слишком добр, как никогда добр! Может, я никогда и не замечал и это было всегда… не знаю. Я впервые кому-то разрешил дотронуться… нет, не до меня, до моей души. Это оказалось как противно, так и приятно. Поверьте мне, святой отец, даже своим бывшим любовницам, даже тем, кого я, может, в какой-то степени любил, я не позволял дотрагиваться до меня настоящего. Понимаете? Не поз-во-лял. Ни даже тем, кому я слишком хорошо доверял и кого считал почти другом… Этот парень… всегда был ближе ко мне, чем они, на жалкий миллиметр. Но ведь ближе!.. Что в той жизни, что в этой… В той жизни он был водителем и прослужил мне по крайней мере пять лет, два года из которых как раз возил меня. Он терпел мою грубость, мои резкие выходки, мой цинизм. Я много раз говорил ему чуть ли не прямо: не приближайся ко мне, от меня тебе будет лишь больно. А он мысленно говорил: «да» и приближался, утирая то ли слёзы, то ли кровь с лица. Безумец похуже меня! Что это, святой отец? Что это за преданность на грани фанатизма? – Джон не дождался ответа, а продолжил вытаскивать из себя эту гниль. – А, неважно! Сейчас всё не лучше. Он уже не водитель, а адвокат. За каких-то две недели мы быстро достигли того уровня, на котором остановились в прошлый раз, прервавшись его смертью. Мы аккуратно, по капле, день изо дня, сходили с ума. И сегодня… да и вчера тоже… и в другие дни я понял, что не против этого взаимного безумия. Часто мы останавливаемся слишком близко друг к другу, и я осознаю наконец, почему оказался в Лионе, что за причина привела меня сюда. И мне начинает казаться, что всё это не напрасно. И его попытки, и (но только сегодня) мои. Или не только сегодня? – Джон помолчал пару секунд, потом тише продолжил: – Знаете, святой отец, сегодня, когда я понял, что у меня нет ничего яркого в жизни, кроме этой лионской полосы, я впервые за всё время сделал первый шаг к нему. И… вы бы видели его глаза. Его зеленовато-карие, счастливые глаза. До того в нём было столько разочарования и даже боли… Я его не узнал. Мне стало страшно от того, что я делаю с ним. Но ещё более страшно – что он делает со мной. Мы друг друга спасаем и убиваем одновременно. Спасаем и убиваем… – ему понравилась эта фраза. Отчего-то возникло ощущение, что священник слушает его с открытым от удивления ртом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю