355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Капелла №6 (СИ) » Текст книги (страница 10)
Капелла №6 (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Капелла №6 (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Мистика

,
   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

По левую руку шли закрытые шкафы из той же серии, что и первый, только ничем не украшенные – полностью тёмные, со строгими узкими ручками.

– Что ж, вы можете зайти, не стесняйтесь, – прервал его осмотр Кристиан, стянув ботинки и теперь встав перед ним. – Я бы предложил вам чаю, но, боюсь, перед кафе это будет как-то странно.

Потом он скрылся за поворотом – ушёл в свою комнату. Джон не смог остановиться на месте, поэтому тоже снял обувь и прошёл следом. Коридор становился у`же, если повернуть налево; по одну сторону были ванна с туалетом, по другую – комната и кухня. В конце этой части коридора виднелось в полумраке какое-то пушистое раскидистое растение, напоминавшее папоротник. Джон пошёл в комнату, хотя она и кухня были одно целое. Всё в этой квартире было сделано в бежевых, белых, светлых тонах; именно здесь начинал чувствоваться чисто французский стиль оформления комнаты. Хотя места было немного, казалось, что пространство огромно.

На полу лежала кремовая плитка; границы кухни и комнаты определяла плитка тёмно-шоколадного оттенка с незатейливым, едва заметным узором. Дальше в кухне всё шло как обычно: навесные шкафы с прилегающими нижними, с раковиной и вентиляцией расположились на правой стене и постепенно изгибались на углу со следующей стеной, заняв немного места и там. Верхние шкаф были бело-кремовыми (собственно, как и нижние или вытяжка), но дверцы, в отличие от простых нижних, оказались украшены полупрозрачным стеклом и деревянными перегородками. Под самым ближним навесным шкафом находилась печь, ещё что-то и нижнее отделение, наверное, для противней. Дальше шёл столик, как это обычно бывает в кухонном комплекте, из какого-то материала, явно косившего под светло-коричневый мрамор с разводами. Раковина, над ней – отделение для посуды, кактус в горшке, дальше вытяжка, уже на другой стене, оформленная по краям чем-то ажурным, что очень гармонировало с плиточным узором на задней стене кухни. Рядом, буквально в паре шагов, находилась закрытая снизу барная стойка из того же «мрамора»; Джон заметил в передней её части аккуратные дыры и воткнутую туда бутылку – что-то наподобие винного погреба, наверное. И всё это довершали люстра с раскидистыми лампами, обтянутыми тёмно-жёлтым абажуром, и стулья на высоких белых ножках с мягким сиденьем.

Всё это Джон подмечал в мельчайшей точности не просто так – каждая мелочь говорит о человеке что-нибудь особенное, и теперь, видя этого нового человека, он сам старался не упустить ничего, что ему, увы, посчастливилось сделать в прошлом. Кристиан неспешно копался в ящике своего стола, потом перешёл в шкаф и вытащил папку; пока поиски шли своим медленным чередом, Константин продолжил с некоторой жадностью ловить и подмечать все детали. Там, где конец барной стойки упирался в стену, слегка слева начиналась уже комната; на бежево-кремовых обоях в градиентную полоску висело штук четырнадцать рамок разного «калибра»: от тонких, чёрных и деревянных до широких, зелёных и пластиковых, от фигурных, отделанных под старину и мощных до тонких, как нитка. Что было в них, Джон точно не мог определить со своего места, но явно увидал, что все изображения на них были чёрно-белыми, в основном, очертания каких-то городов. Рядом с этим висел абажур, похожий на те, что был над баром, только с длинной бахромой внизу.

Тут же на стене, почти во всю её высоту, висело огромное пано, заключённое в белый, не слишком ажурный молдинг; внутри не было ничего примечательного, просто другие, более рыжеватые и напоминающие брызги обои. Посредине находился белый стол, вокруг – диван и кресла, как будто вынесенные из дворцов какого-нибудь Людовика XIV. Чуть далее, рядом со вторым окном, находился стол и стул попроще, а также самые обычные шкафы. То было рабочим местом, около которого теперь сновал Кристиан.

– Ну? Долго ты там?

– Подождите ещё чуть-чуть… я думал, вам здесь нравится: вы так всё осматривали с интересом… – Джон тут же нахмурился и перевёл взгляд на адвоката.

– Мне просто заняться нечем, пока ты копаешься, – Форстер, обернувшись к нему, улыбнулся, а Джон стрельнул в него недовольным взглядом.

– Ещё минуточку… вы же хотите скорее закончить дело? Тогда не торопите меня… – Константин аккуратно уселся в ближайшее кресло и стал ждать. Почему-то при словах «скорее закончить дело» он совсем неожиданно задумался; вот действительно: он сильно желает поскорее покончить со всем этим, а что будет дальше?.. Дальше-то ведь всё возвратится на круги своя; раньше это казалось спасением, теперь – какой-то зияющей, неприятной, но неизбежной пропастью. Дальше ведь жизнь должна стать обычной… и в ней точно не будет места как этим страшным потрясениям, так и… адвокату. Но разве что-либо было в его силах? Теперь хотелось плыть только по течению, ни пытаясь ускорить его, ни повернуть вспять. Но почему при этом какая-то горькая субстанция так и сквозила туда-сюда через его сердце?..

Нет, такого просто не могло быть.

– Всё! Мы можем идти! – радостный возглас Криса сумел предотвратить странный поток мыслей Джона, который для него мог обернуться чем-нибудь нехорошим. Константин даже с облегчением выдохнул.

***

Кафе La Periscope находилось в двух кварталах от отеля Джона, на той же улице Деланден; однако они решили пойти через Шарлемань, свернуть на Сюше, оттуда налево, на улицу Смит, которая плавно на повороте превратилась в улицу Дюга Монбель. Там, на левой стороне, почти перед въездом под мост, над которым с грохотом проносились поезда, и расположилось небольшое двухэтажное, слегка обшарпанное здание с красной вывеской и чёрным названием на ней, необычными жёлтыми плакатами со звёздами, расклеенными по бокам, и открытыми настежь окнами, из которых просачивался дым. Перед зданием стояла деревянная огороженная площадка – для выступлений, видимо.

Они перешли дорогу; Крис дёрнул тёмную тяжёлую дверь на себя и слегка придержал. В нос мгновенно ударил типичный запах таких заведений: запах табака, спиртного и сладкого. Внутри, несмотря на дневной, пускай и тусклый свет и распахнутые окна, было сумрачно; под потолком висело сизое облака табачного дыма, а вокруг, как только они вошли, их стал обволакивать странный французский говор и смех. Посетителей было немного, но достаточно для буднего утра, когда, казалось, весь мир затихал в офисах. Что было по углам, нельзя было точно разобрать; Кристиан уверенно направился в диагональ направо. Они прошли рядом с винтовой лестницей – она вела на второй этаж, видимо, отведённый под вип-зону.

Только сейчас Джон пригляделся и увидел одну особенность: во всех предметах интерьера здесь так или иначе появлялся алый цвет – то диван, то кружка, то скатерть, то салфетки, то (местами) обои. И в каждом уголке красное было что-то своё, отличное от других мест в кафе. В конце зала виднелась маленькая сцена для выступлений; сейчас там печально мигал один прожектор, видимо, не отключенный.

– Присаживайтесь, Джон, – Форстер уже давно сидел на кожаном диване; Константин обошёл стол и сел на противоположный диван. Бра горела где-то вдалеке от них, да так тускло, что он мог только кое-как разглядеть адвоката впереди. Кристиан не спешил с обсуждением дела, а стал дожидаться официанта; через пять минут тот соизволил подойти. Бывший водитель заказал бокал вина, Джон – кружку пива. Они оба чувствовали, что нуждались в чём-нибудь покрепче – после сегодняшнего утра даже Константин видел свою бледность лица и слегка, но всё-таки дрожащие руки. Про парнишку впереди даже говорить нечего: он только храбрился для вида, а сам едва стоял на хлипко держащих ногах.

Только когда заказ был принесён, Форстер начал:

– Знаете, вы можете говорить и думать, что я не совсем понимаю людей, но, как мне кажется, вы хотите скорейшего окончания дела намного больше, чем все мои прошлые клиенты, вместе взятые, – всё это он проговорил так неожиданно и даже сурово, что Джону стало немножко не по себе. – А потому… позавчера, когда мы обсуждали наши дальнейшие действия, я решил, что не буду откладывать сбор документов и составление иска на следующие дни. Это было нелегко, но за день я управился, а во второй половине вчерашнего дня я уже подавал это в суд малой инстанции. Теперь, Джон, остаётся только ждать. Конечно, по-хорошему (только сейчас не пугайтесь) суд может рассматривать дело месяц, а то и больше, вплоть до двух, но, как я думаю, мы уже войдём в зал суда максимум через пять дней.

– И откуда это такая уверенность? – Джону крупно не верилось.

– Ну, Джон, вам со мной в таких делах лучше не спорить. Я-то не в первый раз обращаюсь туда и делаю так, чтобы для моих клиентов процесс шёл быстрее. Правда, в таком ускоренном случае, как наш, придётся попотеть на самом заседании, так как обычно так быстро принимают дела, которые проглядывают мельком. Однако это уже не так важно… Главное – будьте спокойны, всё ваше дело оформлено достойным образом.

– И какова же вероятность того, что мы выиграем? – Форстер сложил руки на груди и прикрыл глаза, покачав головой.

– Всё зависит и от вас, и от меня. Нужно верить в хороший исход всегда.

– Ну да, ну да, – с недоверием ответил Джон, хотя почему-то об этой стороне своего дела теперь не волновался: он, конечно, не признавая, полностью доверял Кристиану. Но как бы то ни звучало хорошо и радужно, об этом, увы, не знали ни Крис, ни Джон…

После этого они замолкли и отпивали каждый свой напиток; спустя две минуты Константин ответил будто себе «ладно, это хорошо», а потом наступила совершеннейшая тишина.

Но, зная Криса, такая тишина долго продлиться не могла; не прошло и пяти минут, как из парнишки слова полились, как из рога изобилия. Началось всё с пытливого взгляда, которым он одаривал Джона и который был виден даже в сумраке; потом парень слегка выпрямился и даже наклонился вперёд, будто собираясь что-то шепнуть собеседнику. В конце концов раздался тихий, едва удерживающий весь порыв его любопытства вопрос:

– Почему вы не выстрелили сразу… тогда? – у Джона на этот опасный вопрос уже был готов ответ.

– Того требовала ситуация.

– А что была за ситуация?

– Разные ситуации подразумевают разную технику действий. Тогда был сложный случай.

– А что за техники?

– Слушай, может, тебе вообще рассказать обо всех тонкостях моей профессии? – наконец не выдержал Джон; недовольство этим любопытным мальчишкой в нём всё возрастало. Тот слегка охладил свой пыл и несколько задумчиво произнёс:

– Мне же просто интересно… узнать это нечто новое.

– Если хочешь узнавать новое, иди получай второе высшее, а это тебя не касается, – отрезал Джон, несколькими глотками осушив кружку.

– Но оно же меня касается… коснулось, Джон. И это выглядело очень странным, когда вы так долго не стреляли. Мне казалось, ещё немного, и я сойду с ума от боли. Это же так просто… оно у меня в голове никак не укладывается. Но всё же иногда мне кажется, что я знаю причину, по которой вы не могли выстрелить… – Крис тепло улыбнулся; улыбка эта заставила весь цинизм Константина собраться в один большой непроницаемый ком и ответить:

– Тебе только кажется, глупенький. Ты не знаешь и сотой части того, что знаю я. Так что не советую тебе умничать…

– И всё-таки вы не выстрелили, потому что боялись, что я могу погибнуть. Ведь так? – как ни крути, а этот парнишка обладал проницательным умом.

– Может быть. Ты мне ведь должен ещё дело закончить. Как же я без тебя? – ухмыльнувшись, ответил Джон. – Только больше не смей лезть в эту тему и о чём-либо меня спрашивать. Всё, что ты должен был знать, ты уже знаешь.

– Но разве это исчерпывающий ответ? Ведь это, получается, совсем яркое доказательство того, что отрицала наука. Разве может быть это неинтересно? – восклицал Кристиан, даже слегка подавшись вперёд

– Вполне может, когда это – твоя работа. Но, послушай, мы вообще отошли от темы. К чему здесь наука? Когда говорят, что это тайна, что в тот мир должен быть посвящён только определённый круг людей, значит, так оно и обязано быть. И тебя там никто не ждёт. Разве что демоны… – Джон смотрел на него вызывающе; впрочем, взгляд Криса был не менее воинственным – вот что значит, когда гиперактивный человек хочет узнать правду там, где не нужно, что, в общем-то, и является его повседневной работой. Но игра в гляделки вскоре перестала быть актуальной.

– Ну, Джон… с вами так неинтересно. Вы словно партизан. Ладно… – Форстер решил сдаться, хотя видно было, что червяк любопытства ещё грыз его. – Что же теперь получается: церковь стала безопасной или ещё стоит ожидать таких нападений?

– Там совершенно безопасно. Кстати… – вдруг вспомнил Джон, – кажется, я тебя украл у твоих родственников. Наверное, они тебя потеряли и волнуются.

– Вы правы… я совсем уж забыл, – виновато улыбнувшись, сказал он и поглядел на время. – Да, время-то уже подбирается к часу, а я скрылся от них рано утром! Значит, мне уже пора, Джон. У вас есть вопросы по делу? – спросил чисто по-деловому и пристально посмотрел в его глаза. Константин подумал и заговорил:

– Надеюсь, будет только одно заседание в суде? И вообще, нельзя как-нибудь без этого?

– Увы, Джон, я уже и так слишком многого попросил. Сколько скажут приходить, столько и будем. Но, однако ж, я думаю, что вашего присутствия потребует только одно собрание – на остальных навряд ли. А обойтись без суда, конечно, можно было, но это неэффективно. К тому же, у нас с вами набралось столько доказательств и такое грамотное оформление, что просто как-то жалко всё это отправлять в местную жандармерию. Да и скорее всего они лишь пожмут плечами и отправят это дело также в суд – вопрос-то спорный и сложный, и только суд имеет право вызвать ответчика, истца, свидетелей, если есть, и заставить выплатить все нужные суммы, а также отправить дело, если оно куда более хитрое, чем кажется (правда, мы там не будем участвовать), в более высшие инстанции. Так что остаётся лишь ждать…

– Понятно… – Джон выдохнул и задумался.

– Надеюсь, время вас не поджимает? – осторожно спросил Крис, глянув на него; Джон покачал головой. – Однако… знаете, что я заметил? Можно мне сказать одну вольность?

– Что, если нельзя? – Константин недовольно на него посмотрел. Но разве могло это остановить адвоката?

– Мне кажется, вы сильно скучаете, пока ждёте, когда закончится дело… у меня такое чувство, будто вы приехали на один, ну, максимум на два дня сюда, а из-за случившегося так задержались… Я прав?

– Возможно, и прав. И что дальше?

– Ещё я заметил, что день ото дня вы выглядите всё измученнее и измученнее. Кроме сегодняшнего, на удивление. Может быть, вам следует почаще выходить на свежий воздух, гулять… здесь же так красиво! Столько парков, музеев, замков! Даже если вы не поклонник, то не сможете устоять и сами не заметите, как вам станет лучше.

– Тогда аналогичная просьба и к тебе. Ты выглядишь всё более растрёпанным и уставшим каждый раз, когда я тебя вижу. Кажется, мы изматываемся прямо пропорционально, – Джон скрестил руки на груди и, изогнув бровь, уставился на него насмешливым взглядом. Крис только хмыкнул.

– Но если я – физически, то вы уж точно морально…

– Нет, ты тоже…

Начавшийся бесполезный спор прекратил вовремя подошедший официант со счётом. Они расплатились и как-то одновременно поднялись со своих диванов.

Выйти на улицу после пускай пятнадцатиминутного, но растянувшегося в бесконечность отдыха в сумрачном кафе было как минимуму необычно; после того мрака даже серые небеса показались ярким солнцем, которое чуть не выбило глаза, а дождь к этому времени почти совсем прошёл. Джон стряхнул с зонта воду и свернул его; вскоре за ним вышел Форстер и тоже с непривычки прикрыл глаза рукой.

– Вот за это не люблю кафе с минимум освещением, – говорил он, щурясь и привыкая к свету. Джон чувствовал, что здесь ему придётся расстаться с парнишкой, а потому и решил спросить:

– Слушай, откуда у тебя родственники, если ты сирота? – Кристиан скоро привык к свету и повернулся в его сторону.

– Когда я жил в интернате, о них ещё ничего не было известно. Это мои троюродные тётя и дядя. Они бездетные и были очень рады, когда узнали, кем я им прихожусь. Правда, мне тогда уже восемнадцать исполнилось, так что для усыновления было поздно. Теперь я изредка езжу к ним. Что ж, до встречи, Джон. Я буду информировать вас о состоянии дела.

Скоро они должны были действительно распрощаться; Константин ощущал какую-то навязчивую мысль, что крутилась в его голове – один вопрос, достаточно глупый, но не казавшийся ему теперь таким, возник как-то спонтанно, возможно, основываясь на его богатом опыте узнавать про всё. Он не смог не сказать его вслух:

– Крис, ты не мог бы слегка покопаться в этом деле и найти копии картин, которые были украдены?

– Это будет сложно. Но… если вам нужно, сделаю, – во взгляде Форстера уже читался вопрос, но Джон не хотел слышать никаких вопросов.

– Окей, спасибо! Пока! – махнув ему рукой, он поскорее поспешил в сторону своего отеля по улице Деланден, хотя вовсе не хотел туда возвращаться. В его планы совсем неожиданно просочилось желание…

«Исповедаться… наверное, это мне сейчас нужно» Он не был уверен, что это нужный для него поход – голова больше не кружилась от выедающих всё мыслей, изо рта не сыпались несуразицы, а в душе было как в грязном, но спокойном море. И это с учётом того, что ни разу за всё это время им не было произнесено ни одной молитвы – грубо говоря, он просто не думал об этом всём. Точнее, однажды Джон начал читать какую-то молитву, но на середине сбился, потому и бросил, плюнув на это дело и поняв, что читать их он может только со священником – без этого они становились блёклыми, едва похожими на те, в каждом слове которых звучала сила и мощь. И теперь хотелось сходить туда не за помощью, которая в прошлом была единственной, а за мягкой поддержкой, которая лишь могла сказать, что он всё делает правильно.

========== Глава 10. Штиль. ==========

– Только люди, пораженные одинаковым недугом, понимают друг друга.

Франц Кафка. ©

Джон дошёл до своего отеля, свернул на улицу Марка-Антония Пети, дошёл до Шарлемань и устремился прямиком до станции; а оттуда – всем известный маршрут до церкви. Правда, в этот день уже не хотелось преодолевать целых два с половиной километра, поэтому он доехал на первом попавшемся автобусе.

Церковь стояла всё также, с теми же величием, холодностью и неприступностью. Джон на секунду остановился перед входом и посмотрел вверх, на большое окно-розетку, на заточенные, как карандаши, башенки, и спокойно выдохнул; впервые в жизни он знал, что будет говорить священнику; впервые в жизни шёл не за последней надеждой обрести разум, а лишь укрепить его наличие в своей голове; впервые дышалось легче, и все слова были при нём.

Он распахнул тяжёлую узорную дверь и вошёл, принимая на себе дуновения ладана. Внутри оказалось отнюдь не пустынно, как бывало обычно к вечеру: человек семь-восемь приютились на скамейках, остальные три стояли около алтаря и молились. Из-за плохой погоды на улице здесь было сумрачно, но тепло; свечки трепетали под порывами ветра, залетавшего через открытые оконца по бокам. Как всегда, здесь была атмосфера спокойствия и благополучия.

По традиции Джон пошёл к главному алтарю; ну не мог он идти сразу на исповедь, не подойдя к усыпальнице кого-то… кого? Может, самого Бонавентуры? Константин не знал и даже не хотел знать; какая была в том разница, кто лежал под каменной ажурной крышкой гроба? Если убрать многие отвратительные качества из людей, то каждый из нас заслуживает своей церкви; проблема-то как раз в этих качествах: кто-то живёт и не ведает, кто-то знает и страдает, кто-то знает, страдает и вымаливает, кто-то знает и плюёт на это с высокой башни. К последним относился Джон Константин; к предпоследним – Чес.

Джону нравилось стоять рядом с алтарём; пускай в нём не было ни золота, ни шикарного убранства, кроме как пышных цветов рядом с усыпальницей, это место ему нравилось. Отсюда были видны часовни, находившиеся чуть дальше: также выдолбленные из серого камня, с элементами мрамора, с аскетичными статуями и иконами, с яркими витражами и деревянными исповедальнями. Здесь не было места пышным нарядам, разноцветному мрамору, золоту, дорогим камням; здесь действительно думали о Боге. И Джон, на склоне лет уже познавший, что есть на самом деле Бог, эта религия, вся жизнь вообще, тоже вдруг задумался; задумался даже с некоторой наивностью, с которой каждый из нас задумывается, оказавшись в церкви и подняв взгляд наверх, на крестообразный серый или мозаичный купольный потолок. С какого-то определённого момента начинает поражать это величие. Мысли в такие моменты проносятся хаотично, вне зависимости от нас, вне нашего понимания; они как птицы – либо резко взмывают вверх, в небо, теряясь среди туч, либо падают камнем вниз, переплетаясь с листьями деревьев.

В такие моменты почти любая беда кажется мелкой и решаемой; Джону тогда пришло в голову: может, он не совсем и несчастлив? Может, с ним на самом деле всё в порядке и нет и половины тех проблем, которые он себе напридумывал? Конечно, горечь на сердце осталась; даже не горечь – накипь; но многие проблемы отпали сами по себе. Банально говорить такое, но ему и вправду стало легче, как легчает больному, когда наконец в его руках появляются нужные ему лекарства, пускай он ещё и не пил их. Было и сладостно, и спокойно, и чуть-чуть горестно; словом, было прекрасно в сравнении с прошлым. Эти высокие стены, строгими линиями уходящие вдаль, возносили и его душу в какое-то такое место, где сейчас были все души этих прихожан.

Джон опустил голову и сделал пару шагов в сторону; перед поворотом он стал считать «Три, два, один…». Он развернулся, и раздался типичный хлопок; Константин теперь отчего-то точно знал, что это только в его голове. Сегодня удар был менее громким; что же это, получается, совесть стала его теперь меньше мучить?

Константин медленно поплёлся между скамейками, изредка посматривая на людей, то молящихся, то вознёсших взоры кверху, как и он недавно. Потом привычно свернул направо и уже без сомнений открыл дверцу исповедальни под номером шесть… Кажется, эту самую цифру он увидел не в первый раз, когда пришёл сюда исповедоваться, а много позже; раньше эта цифра была ему словно весьма опасным предречением, а теперь стала вновь обычной цифрой. Джон вошёл внутрь и ещё раз прокрутил в голове то, что желал сказать; у него был план, но не было слов – слова должны были появиться во время исповеди, а не до, как он предполагал и крупно ошибался, приходя с огромным запасом хороших слов, но с отсутствием плана. Он опустился рядом с решёткой, за которой была только одна неизвестность, и негромко начал:

– Святой отец, я хотел бы исповедаться… – отчего-то слова не першили в горле, не застревали и не комкались; всё лилось спокойным потоком – Джон даже удивился самому себе. Через несколько секунд ему ответили:

– Говори, сын мой, говори всё, не тая. Господь Бог выслушает тебя и направит тебя на путь истинный. Однако ж не Джон ли ты? Голос твой, сын мой, забыть невозможно, но сегодня он бесконечно спокоен; в твоих словах не было спешки.

– Да, это я, святой отец. Я не знаю отчего, но мне стало легче. Мне будто бы стало всё равно, будто бы я свыкся… И теперь только одно равнодушие есть у меня в сердце, – Джон несильно сжал пальцами решётку и хмыкнул.

– Молился ли ты?

– Изредка, – решил соврать Джон, уже и сам не зная, для чего.

– Можешь поведать о том, в чём хотел покаяться…

– Святой отец, я всё о том человеке, если вы помните. В своей прошлой исповеди, будучи на грани безумия, я рассказал всё скомкано, неясно. Сегодня же я хочу разъяснить некоторые моменты.

– Можешь говорить всё как на духу, сын мой, – Джон при этих словах сделал неглубокий вдох, уселся поудобнее и начал:

– Я уже совсем не помню, что говорил в прошлые разы, святой отец, но это что-то было отборным бредом безумца. Однако ж что сказано, то сказано; сегодня я могу только напомнить вам об этом.

– Ты говорил о человеке-ангеле, что вернулся в наш мир и стал твоим помощником, но тут же он стал тебе невыносим и ты испытал целую гамму противоречивых чувств. Ты не мог разобраться в себе, не знал себя и был очень расстроен.

– Вы абсолютно правы, святой отец! Да… не знал! Но теперь… вы ведь ощущаете разницу между тем, каким я был тогда и каким стал сейчас?

– Да, сын мой. Ты неосознанно, но следуешь нашему плану: вот ты уже успокоился. Но, пока это ещё слишком видно, не поверил в себя.

– Мне предстоит ещё многое… но тогда вы говорили, что я утаил кучу подробностей из своего рассказа. Что ж, сегодня самое время их восстановить! Знаете, я ведь так и не понял, кто мне этот человек, но отчего-то перестал сходить с ума, как прежде. Наверное, это связано с нашим неосознанным сближением; в последние дни произошло много всего. Я не могу сказать всей правды, но на одном из своих заданий я чисто случайно встретил его и мне стало даже смешно – случайности, знаете ли вы, всегда бывают смешными, если не смешными и горькими одновременно. И вот эти разговоры… о всякой мелочи, если вы хотите знать: о городах, вере, родственниках, какие-то псевдоразмышления, – они как-то сближают. Этот человек уже не кажется мне далёким. Однако я прекрасно понимаю, что мы ещё, конечно, можем с ним поразвлечься, поболтать о всякой всячине, посидеть в кафешках, следовать нашей (Господи, вы слышите – нашей!) традиции, но… мы никогда не станем теми, кем были. Того прошлого не заменить, не вернуть и не превратить этого настоящего в него. Вот хоть разбейся – никак! От этой мысли мне становится неприятно, святой отец, и я опять начинаю сквернословить ему. Однако он и сам… такой любопытный гадёныш, чёрт бы его побрал, это в нём не изменилось, а даже увеличилось! – Джон усмехнулся. – И вот, когда я вроде только успокоился, я узнаю, что нам скоро придётся расстаться. И я с одной стороны рад этому, потому что закончатся мои мучения, потому что я смогу уехать отсюда, из этого злосчастного города, а с другой… я вот понял: ну, вернусь я в свой гадючник, ну, буду вновь заниматься работёнкой, ну, вновь получу деньжат, чтоб хватило на еду и оплату жилья… а дальше-то что? Вот и вся моя жизнь? Такая скучная? И закончатся все эти передряги, пускай и совсем перекосившие меня, но зато полезные для некоторой встряски? Мне стало неприятно от этого и от того, что, по сути, настоящей, живой жизни у меня не было и не будет, кроме как этого кусочка длиною в несколько дней. Я уже без удивления понял, что мне нравилось здесь, пускай и по-особенному нравилось… специфически так. Но ведь нравилось, святой отец, нравилось! Я сам не ожидал, что скажу эти слова… – Джон замолк, ожидая ответа, но, не дождавшись, решил закончить:

– Но не только это я хотел вам рассказать… в следующем я хотел бы уже покаяться. После прошлой исповеди мне было сначала хорошо, потом стало завидно… я завидовал те людям, что беспечно ходят под моим балконом и ничего не ведают. Тогда я подумал, почему же я не могу так, и в тот же день загулял, проснувшись лишь послезавтра, считая от того дня. Я пьянствовал и купался в разврате; со мной уже ничего нельзя поделать, верно? Даже если и можно… я сам отказываюсь, святой отец.

Константин замолчал и стал дожидаться ответа священника.

– Сын мой, всё то происходит из-за твоего неверия в себя. Ты должен доверять себе, чтобы пойти дальше, чтобы разобраться в своих отношениях к тому человеку. Ты стал мягче к нему, это уже хорошо – ведь отталкивание порождает только негатив. Ты говорил, сын мой, что вы никогда не станете теми, кем были, не вернёте того драгоценного прошлого; да, прошлое не вернуть, это аксиома, даже если стараться – выйдет только хуже. Но вы ведь можете создать новое прошлое, точнее, вы его уже создали; потом – новое будущее и настоящее. Может быть, это даже хорошо, что прошлого уже нельзя вернуть; копаться в нём опасно, Джон. И, может быть, это даже лучше, что вы никогда не станете теми же; вспомни, Джон, каким разбитым ты вошёл в эти стены, и увидь, какой ты сейчас. Ты что-то скрыто даже для себя принял в своей душе, какое-то решение. Прошлое нужно лишь для того, чтобы быть фундаментом для чего бы то ни было; считай, сын мой, что в ваших отношениях часть фундамента сохранилась – это твоя память. Увы, у твоего ангела – нет, но он смотрит на твой и пытается воспроизвести также, достроить, пусть это и займёт некоторое время. Покажи ему, Джон, как ты относишься к нему, как относился тогда, когда он ещё не был ангелом; только не используй двусмысленные слова и действия – у обычных людей, знаешь ли, нет возможности проникнуть в другую голову и всё прочитать оттуда. Тебе это сложно, понимаю, но ты сам избрал этот нелёгкий путь, Джон. Это ведь ты тогда почти прервал меня, когда я предложил отказаться от этой затеи, коли она на тебя так давит. Ты, Джон, совершенно удивительный человек. Слабак бы отказался от такой опасной игры.

– Иногда мне кажется, что не слабак, а умный. Впрочем, сейчас уже не важно. Я бы хотел покаяться в разврате и ощутить поддержку. Дайте мне каких-нибудь молитв… неважно каких. Я хочу просто произносить их, раз от раза. Знаете, святой отец, кое-что я всё-таки ещё утаиваю: я почти не говорю подробностей, пробегаясь лишь по поверхности. Словами не передать, что творилось со мной все эти дни, пока я жил здесь: я прошёл все стадии разочарования, все ступени горечи, иногда натыкался на радость, но чаще всего с треском бился о реальность. И всё это могло происходить в один и тот же день и было привязано к одному и тому же человеку. Я терял себя, находил себя, отпускал себя плыть по течению; мой здоровый рассудок воспалялся, а потом вновь затухал. Рассуждая обо всём этом, я начинаю склоняться к тому, что я просто устал и выдохся. Этим может быть обусловлено моё равнодушие, – Джон отпустил решётку и пригладил свои волосы. На той стороне исповедальни послышался лёгкий шорох.

– Знаешь, сын мой… – наконец со вздохом произнёс священник, будто решив подвести какой-то итог, – я слушал твои речи много раз и только такой вывод могу сделать: этот человек безумно дорог тебе. Ты это не примешь сейчас и, возможно, что даже никогда, но, пойми, этого уже не отнять и не убавить. Искреннее чувство, которое есть в нас, уже не выбить своей гордостью. Можно пытаться, но то только расстроит рассудок. Попробуй поверить в себя, полюбить себя; только после того ты можешь направить свою любовь к ближнему. Забота от запутавшегося в себе человека куда хуже любой пытки. Поверь, твоему ничего не помнящему ангелу сейчас тоже нелегко.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю