355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Капелла №6 (СИ) » Текст книги (страница 14)
Капелла №6 (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Капелла №6 (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Мистика

,
   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 25 страниц)

– Вы уже, кажется, говорили: разве не её мужество?

– Не совсем это. Обстоятельство, как повлияет на человека то или иное событие, зависит не только от этого события. Есть много других факторов. Ведь, знаешь, это впервые… таких героических жертв у меня было больше нескольких десятков. И даже после такого кто-то один западает в память, становясь тем самым словом «впервые»…

– Наверное, я начинаю догадываться, о чём вы… что-то личное, так? – Джона не удивила его проницательность – он был бы даже неприятно расстроен, если б Крис не сказал этого. Сейчас Константин имел слишком меланхоличное настроение, чтобы думать, как обычно, и предотвращать приближение адвоката к нему. К тому же, всё складывалось так, что подобного разговора было не избежать. А честно говоря – и не хотелось избегать.

– Не то чтобы личное… Если ты когда-нибудь испытывал это, то поймёшь, – подумав, что, пожалуй, эти слова были слишком размытыми и больно красивыми (чего Джон уж точно не любил), он после короткой паузы договорил:

– Откровенно говоря, это и вправду можно назвать личным. Мой знакомый погиб примерно в том же возрасте и, как ни смешно, примерно по той же причине. Так же случайно и по вине тёмных сил; та девушка ведь не думала и не гадала, что её захватит демон. Ну, и мой знакомый тоже… – Джону было почему-то важно сказать это Кристиану, хотя тот не мог понять это иначе, чем простое откровение и некоторое сходство. При этих словах он слегка нахмурился, а уголки его рта опустились – так без слов (и Джон был ему за это благодарен) он выразил своё сожаление.

– Впрочем, это не столь интересно, особенно в такую дурную погоду – Константин усмехнулся и глянул на полупустую чашечку со светло-коричневой жидкостью. – Куда мы пойдём сегодня?

О!.. – Форстер, казалось, с трудом вышел из задумчивого состояния. – Я думал, вы откажитесь от такой прогулочки. Всё-таки здесь даже после дождя ещё долгое время холодно и омерзительно… – он смешно повёл плечами будто, только вспомнив о пронизывающем ветре, сразу же ощутил его порыв на себе, хотя в кафе и было тепло.

– Мне не впервые гулять по такой погоде.

– Тогда слушайте: сегодня мы пройдёмся до знаменитой базилики Де-Фурвьер. Ну, это та, белокаменные башенки которой видно из любой точки Лиона. Потом я планировал погулять по парку рядом. Правда, когда дождь, там не особенно уютно, но мы с вами посмотрим: если захочется, останемся. Дальше двинемся к Дому адвокатов – это такой квартал, в общем ничем не примечательный, но мне-то о нём известно много интересного… – Кристиан заговорщически улыбнулся и подмигнул; Джон не смог не усмехнуться. – Буквально через улицу оттуда величественно стоит Лионский собор. Даже если вы не особый поклонник церквей и всего религиозного, вы просто обязаны побывать в таких местах.

– С чего ты решил, что не поклонник? – Джон устало провёл ладонью по лбу, улыбаясь. Он знал, что этот вопрос наверняка смутит парня, но – вот досада! – тот почти не поколебался с ответом и быстро отчеканил:

– Ну, вы ведь знаете об этом мире куда больше, чем обычные смертные. Вы и сами говорили, что, например, ангелы, которых изображают в церквях, совершенно другие на деле, что люди спорят из-за жутко неправильных вещей и не видят истины, что известна вам. После такого вы точно должны презирать религию, – последнее добавил с некоторой осторожностью, будучи не совсем уверенным в этом. Скорее всего, в тот момент он корил себя за слово «точно» – ничего точного нельзя было сказать о субъекте, которого знаешь долгие годы, что уж говорить о едва знакомом человеке… Джон выдержал долгую паузу, напряжённую для Форстера, а потом небрежно ответил:

– Ну, конечно, не совсем презираю. Но доля правды в твоих словах есть. Впрочем, не будем об этом. Смысл религии и постройки в честь неё – разные понятия, которые я не хочу смешивать. Частично это неимоверно глупо и… – Джон пристально посмотрел на Криса, на его спокойное лицо, готовое принять любые язвительные слова, и остановился в своих речах. – И я совсем забыл, что ты верующий. Потому и не буду говорить, это всё равно бесполезно и как минимум некультурно.

– О, вы можете говорить всё что угодно о религии. Смешно быть верующим и не понимать некоторых минусов… Да и, к тому же, я не истинный верующий, – сухие губы двинулись в загадочной улыбке, а взгляд задумчиво оглядел их стеклянный столик. – Это просто иногда помогает.

Он помолчал, а потом, встряхнув головой, громче прежнего произнёс:

– Раз вы не против, значит, зайдём внутрь собора. И если под конец устанем, можем доехать до какого-нибудь парка. Вокруг много хороших парков. И на полуострове есть, можно туда.

– Я тут вспомнил кое о чём… – начал Джон, прервав его. – Ты хотел взять шахматы.

– И взял, – он, кивнув, указал на кейс.

– И хотел сводить меня послушать органную музыку.

– Точно! Мы вчера совсем забыли! Даже удивляюсь, как так получилось… – меж тем Джон подозвал официанта и стал расплачиваться. Его примеру последовал Крис. Он так торопился, что забыл допить свой кофе.

Джон с неприязнью влезал в своё влажное снизу пальто – благо, верх подсох. Форстер сказал, что у него есть зонт и им нечего бояться.

Есть два противоречивых чувства после меланхоличной прогулки под проливным дождём и встречи с (сюда вставить нужное прилагательное, желательно двоякое и неопределённое), но обязательно знакомым человеком: это когда выходишь из тёплого кафе на улицу и когда у того человека есть зонт. Выход подобен перемещению из одного микромира в другой; трудно сказать, что один из них лучше другого – нет, просто взгляд теряет обычные тёплые тона из вида и натыкается на холодные, голова окунается в смесь пронзительных ветров, а лёгкие заполняются влажным воздухом вместо сухого. Просто всё, что было до этого, меняет свои полюса. То же и в сознании: щелчок, и уже совсем забывается, что так занимало мысли ещё внутри кафе. И мерзкий накрапывающий дождик, и угрюмость неба, и прохлада… а желание возвратиться не появлялось! Джон даже остановился на пару секунд, неосознанно впитывая в себя это чувство; Кристиан рядом видимо засуетился – как оказалось, эту остановку своего собеседника он понял так: нужен зонт, чтобы идти дальше. Когда над их головами раскрылся выпуклый чёрный круг, Джона посетило (правда, не сразу, чуть позже) другое парадоксальное чувство: каково это, идти с кем-то под одним зонтом?..

О да, тут нужна одна небольшая поправка: однажды Джон уже ходил с Кристианом под одним зонтом – это было не так давно, в тот день, когда демон в церкви напал на адвоката. Они вдвоём шли до какого-то кафе, оставившего в память о себе только красный цвет – больше Джон ничего не помнил. Красный цвет и ужасный сумрак. И отвратительное любопытство Криса. И его собственное недовольство, а их общее – упрямство и традиция обсуждать дела в кафе. Теперь это, как и всё, так волнующее в прошлом, поблекло и вызывало только улыбку.

Они шли тогда под зонтом, и Константин совсем не придавал тому значения. Мысли были заняты чем-то, как всегда, негативным. А теперь? А теперь Джон замечал всё. Да, этот день чем-то перекликался с тем, но только дождём, а оказался отличен важным: тогда было светло на улицах, но темно внутри, тяжело на сердце. Теперь же… Не сказать, что душа была легка, но она оказалась полна светлых дум. Погода и настроение менялись обратно пропорционально друг другу. Но это ли главное отличие?..

Кристиан был чуть ниже его, потому и зонт держал низко, чем нужно было; Джон макушкой раз из раза ударялся о железные прутья, но почти не обращал на это внимания. Где-то в середине пути он аккуратно перехватил ручку зонта со словами «Теперь я несу»; ладонь Криса секунд пять после этого была там, а потом медленно соскользнула вниз. Джон ощущал эту горячую кожу и был даже недоволен тем, что источник тепла резко пропал. Этот момент был слишком сокровенным, чтобы обмусоливаться ещё и со всех сторон.

Они шли не в ногу, потому и каждый раз ударялись плечами, но никто из них впоследствии так и не поменял шаг. Видимо, было и в этом нечто, что, по крайней мере, не раздражало их.

Пару раз они начинали разговор ни о чём; Кристиан знал, когда стоит начинать разговор, а когда – молчать. Дождь не думал утихать, и его бархатный шелест наравне с гулкой симфонией капель о зонт невозможно гармонировал с негромким, чуть хриплым голосом адвоката – наверное, он был немного простужен. И как успел заболеть, если отвратительно холодная погода началась только сегодня?

– Надеюсь, не раздражу вас своим голосом. Сегодня он ужасен, – адвокат улыбнулся виновато, глянув на него слегка хитро исподлобья.

– Как же ты успел простыть? Слишком мало дней настоящей осени было…

– Этого достаточно! Знаете, порой чему бы то ни было хватает всего ничего, чтобы развиться в нечто большее. Особенно если этого меньше всего ждёшь…

На это Джон только хмыкнул: иногда Форстер, сам того не понимая, говорил слишком серьёзные вещи, применяя их при этом к совсем обыденным событиям. Это выглядело, на его взгляд, несколько нелепо, но оттого – не менее таинственно. Точно: что-то в этом парне было загадочное, хотя и казалось, что он как открытая книга. Аура мистики, отсутствующая у Чеса, появилась у Кристиана. «Может, это у всех, вернувшихся из Рая?..» Может быть, им там нашёптывали какие-то истины, тайны, тень от которых даже после возвращения в земной мир не пропадала с их лиц? Джон знал многое, но, конечно, не всё. Особенно касаемое Рая – его остановили на полпути, увы.

========== Глава 13. Меланхолия дождя. ==========

– Я обнаружила, что в людях бесконечное множество тайн. Ты веришь, ты думаешь, что понимаешь их, но их молитвы всегда скрыты от тебя, похоронены в их сердцах. Ты никогда не узнаешь правду, но иногда решаешься им доверять…

«Инсургент» Вероника Рот ©.

Хоть день и был в самом разгаре, небо просветлело лишь до предзакатного цвета, какой бывает летом. Всё ещё веяло грустью и удручённостью с маленьких серых улочек, вздымающихся вверх, по которым они шли. Вероятно, обеденный перерыв подходил к концу: многие люди скорее спешили добраться до тёплых офисных кресел, разноцветных папок вокруг и нескончаемого чая. Наверное, это было единственной целью каждого пробегавшего мимо них человека, прикрывающегося кейсом или файлом для бумаг от дождя. И только они с Кристианом – неспешно идущие под одним зонтом, никуда не спешащие и вызывающие у прохожих мысль «Как можно гулять в такую погоду?» – были единственными молчаливыми созерцателями этой «дождевой» суеты.

Как сказал Крис, сначала они должны будут подняться до базилики Де-Фурвьер, а до этого обязательно пройдут по парку, каменные лестницы которого уходят вверх, к белым башням. Джону захотелось ещё послушать своего адвоката: он попросил его рассказать о той самой базилике, если простывший голос того позволял. Форстер отвечал, что ему сейчас как раз таки могут помочь только хорошие разговоры о чём-нибудь, но никак не лекарства и молчание.

Джон слушал и заслушивался, порой настолько, что переставал понимать суть. Ему был важен сам факт говорящего Кристиана, были важны те мелкие детали во время рассказа, присущие Чесу, будь то неожиданная загадочная улыбка не к месту, передёргивание плечами не столько от холода вокруг, сколько от холода исторического, резкое хватание за рукав во время слишком эмоциональных моментов. Всё это казалось Константину знакомым и до ужаса ожидаемым, но… но всё-таки безумно приятным. Он уже давно не видел такого, отчего бы испытал самое наиглупейшее, но оттого и самое утешительное чувство на свете – ностальгию. Правда, с ней стоит только переборщить – и вот уже вместо утешения получаешь сильнейшую боль, удар под дых. Но всё просто: ностальгия изначально утешает болью. И если пресытиться ею, то можно с головой уйти туда, в тот омут невозврата.

Отчего-то Константин стал понимать: он смог выкарабкаться из этого омута. И теперь, вновь оказываясь близко к нему, он не терял самообладания. Неужели прошлое стало для него действительно прошлым? Джон мог и сам себе поставить диагноз: нет, ещё не стало. Для таких праздношатающихся и вечно ветреных людей прошлое – это нечто святое. И будь оно хоть тяжеленным грузом, эти люди всегда таскают его с собой. Глупость? Кажется, да. Но если б не было глупостей, не было бы этого мира вокруг.

Они стали потихоньку подниматься по узким каменным ступенькам; вокруг желтела влажная трава и печально гнулись под ветром липы и клёны. Всё уже не слегка подёрнулось противной жёлтой заразой – и деревья, и трава, и даже цветы. Джон не замечал этого, когда здесь было тепло и солнечно; видимо, с дождём всё резко начинает стариться: вот уже замечаешь, что цветы совсем пожухли, и приятное шуршание под ногами сменилось гулким хлюпаньем коричневого гнилья, и чёрных пустых веток стало больше… Если оглянуться, внизу виднелись серовато-кирпичные черепицы друг на друга наставленных домов. Здесь почти оканчивалась туристическая тропа и начинались жилые кварталы; единственное, что привлекало внимание туристов, была базилика.

Джону вдруг пришла на ум одна мысль, и, когда Форстер замолчал, он начал:

– Знаешь, я вдруг понял, что есть общего в каждой истории про священное место, будь то огромный собор или неприметная церквушка… Там всегда есть место унижению, гонениям, презрению… почти всякая церковь здесь подвергалась нападкам со стороны других конфессий или власти. А если не это, так обязательно что-нибудь другое. И всегда эти стены выдерживали всё, а люди всегда восстанавливали их до мелочей. Это удивительно, хотя, наверно, и не ново…

– В чём-то вы правы… – Кристиан непроизвольно вздрогнул от порыва ветра и поспешил застегнуть куртку до конца. – Конечно, к церквям это особенно относится, но… – Джон повернул голову в его сторону и встретился с серьёзным, даже излишне серьёзным взглядом. – Но не считаете ли вы, что почти каждая история – любая, история всего мира или страны, или определённого народа, а может, и отдельно взятого города, или даже какой-то незначительной вещи, в конце концов – каждого из нас, обычных людей; не считаете ли вы, что все эти миллион историй обязательно содержат в себе боль, унижение и страх? – Кристиан нахмурился. – Каждая, Джон, каждая… не только святые места. У вас наверняка есть на памяти подобное, у меня – тоже.

– А я тебе скажу даже больше… Крис, – у Константина чуть не сорвалось – «Чес». – Из-за этих мрачных историй люди и находят себе друзей и любовников. Они ищут тех, чья боль похожа на их собственную. При этом истории могут быть разные… Но так-то да, я тоже считаю, что везде есть что-то плохое. Впрочем, это ведь какая-то избитая истина, да?

Кристиан хмыкнул, но не усмехнулся, и сильнее поёжился. Его взгляд теперь блуждал по асфальту, окрашенному в грозовые тучи, что отражались в воде.

– А в вашей жизни был человек, который… ну, со схожей болью?

– Может быть… – внутри что-то похолодало. Ни причины, ни последствия – просто секундный лёд, и вновь всё как обычно.

– А у тебя?

– Наверное, пока нет, – Крис улыбнулся одной из тех милых улыбок, когда на щеках видны ямочки. Джон смотрел на него и думал: какую боль вписал ему в карточку его жизни блаженный Рай? Что такое выдумал? Жизнь Чеса ему была известна почти от и до; жизнь ново переписанного Чеса ему оставалась неизвестна. И узнать её – дело почти невозможное.

Джон задумался над своим «может быть»; тут уже не может быть, тут точно. И, наверное, совсем-совсем понятно со стороны, о ком он подумал, когда решил, что точно. Он подумал о человеке рядом, внутри души которого был целый неизведанный ему мир. Парадоксально было шагать, говорить о важном «может быть» и почти касаться плечом этой «схожей боли». Но кто ему был Чес? «Хах, явно не любовником. И точно не другом…» Знакомым? Звучит дёшево. Вероятно, для таких запутанных отношений не придумали названия. И о таком задумывался не только он один – миллионы и миллионы людей…

Наконец они перестали подниматься и стали идти по прямой просторной улочке. Дома здесь были самыми обыкновенными, даже не старинными – всё пластиковые двух и трёхэтажки, скрывающие за собой чьи-то интересные или не очень жизни. Весьма неожиданно из-за поворота открылась чистая и белая, как первый снег, базилика Де-Фурвьер.

Честно говоря, Джон уже устал пытаться охватывать взглядом все детали, все мелочи, всю красоту таких строений. Но усталость оттого и ниже по рангу чувство, чем стремление созерцать прекрасное, потому и проиграла.

Базилика оказалась величественным зданием; бывает, видишь где-нибудь на фотографиях красивые места и думаешь: наверное, они небольшие, не такие уж и красивые, просто фотографировать умеют. Обычно это проходит с первым взглядом на это место в реальности. То же самое происходило и с Джоном. Главный вход, украшенный колоннадой и двумя широкими башнями, заставлял ощущать себя мелким и незначительным существом; сколько здесь было метров? Двадцать, тридцать? По крайней мере, человек, стоящий на ступенях, казался размером со статую, что была сбоку на фасаде, а таких статуй по длине уместилось бы штук тринадцать до конца башенок. А шпили с крестами последних уходили ещё метра на два ввысь. Чуть справа виднелась небольшая часовня с позолоченной Девой Марией на самом верху, распростёршей руки в стороны, как бы вопрошающей людей внизу «Что же вы делаете, Божьи существа?..»; да, это тоже был вход в базилику. Всё это окружало ограждение, рядом с которым приютились мокнущие автомобили. Они скорее направились к ступеням.

На самом деле, базилика производила впечатление лёгкое, ажурное, небесное, даже райское. Проходя взглядом по её разнообразному, слишком точному и создающему ощущение кружевного орнамента фасаду, по искусно выдолбленным из камня статуям с реалистичными выражениями лиц и застывшим в великом движении позами, заглядывая дальше, на тонкие изящные башни с филигранными витками, цветами, моментами из Библии, на приземистый круглый алтарь чуть дальше, на бесконечные витые ограждения и чешуйчатые шпили башен, в голову начинало приходить какое-то важное понимание, но такое же эфемерное и воздушное, как и эта постройка. Почему-то всё, раньше казавшееся сложным, теперь переставало быть таким, и мысль, только-только нервно закопошившись в голове, резко взмывала ввысь. Это оказалось чудесно, даже необычно после стольких дней дурных и тяжёлых мыслей. Не входя в базилику, Джон уже ощутил умиротворение; опять-таки нельзя было сказать, что эта пышность и какая-никакая помпезность ему нравилась – вовсе наоборот, но что-то всё же было в этом месте, как и в других старых и намоленных, как говорят прихожане, нечто возвышенное и уводящее мысль в несколько иное измерение. Душа будто вырывалась из бетонных и электрических оков этого мира и вся в золотом сиянии резко возносилась вверх, превращаясь в мелкую пыль и растворяясь в перистых облаках. Но это происходило всего лишь какое-то мгновение; секунда – и вот уже пропадает светлое небо и жёлтое сияние, а вокруг вновь обступают со всех сторон низкие грозовые тучи и хмурые серые люди, излучающие такой же хмурый свет.

Разочарование ли наступает после этого? Похоже. Джон даже вздохнул и сделал первый шаг в сторону главного хода; кажется, они с Форстером слегка зависли и подумали о чём-то своём, но в некотором смысле очень одинаковом.

На стенде перед ограждением висели какие-то объявления; Джон бегло просмотрел их и слегка опередил для себя события: нечаянно увидел фотографию внутри базилики в качестве фона одного из объявлений. Тогда ему не очень понравилось убранство: слишком ярко, вычурно, похоже на собор Сен-Низье с одним только отличием – здесь пространства было больше, соответственно, вся роскошь незаметно расплывалась в длину и ширину по всему зданию, отчего её казалось меньше. Но целый букет цветов в такой строгой белой базилике слишком не понравился Джону – он даже расхотел туда входить. Но желание хоть на чуть-чуть скрыться от гулких, как улей, капель взяло верх.

Когда они поднимались по ступеням, Кристиан заговорил:

– Каждый раз, когда я захожу в такие места, я думаю, каким великим и невозможным представляли себе это строение люди прошлых веков. Возможно, сейчас нам и кажется, что такое выстроить довольно тривиально, достаточно придумать изящный дизайн и всё такое, но отчего-то я всегда отличаю современные церкви от церквей старых. Что-то современные люди всё-таки упускают в плане своих работ и чертежах…

– Они упускают предназначение таких мест. Раньше святые места возводились, а теперь только и лишь и делают, что строятся… – когда арка с колоннами покровительственно сомкнулась над ними, Джон встряхнул зонт, закрыл его и передал Крису. – Понимаешь, чем различаются эти два похожих слова? Тогда люди, так сказать, высшей касты думали, как держать управление над низшими. И у них было одно оружие: религия. Люди низшие были глупы и фанатичны; их приводили в ужас и восторг одновременно такие здания. Они как бы говорили своей мрачностью между колоннами, что их ждёт в случае непослушания господам, а светлым красивым алтарём – в случае повиновения. Ад и Рай ещё имели своё влияние. Теперь же все слишком умные для этого и строят церкви только для галочки в какой-то отчётности, – Джон толкнул мощную дубовую дверь с массивной потёртой ручкой. – Впрочем, давай уже зайдём и на миг попробуем представить себя обычными крестьянами, что зашли на вечернюю службу.

Форстер усмехнулся и последовал за ним. В нос слишком навязчиво ударило ладаном, воском и сыростью. На пороге было ещё слишком темно и холодно, но, как только они сделали несколько шагов вглубь, на них повеяло теплом. Джон остановился, как только начались скамьи для молитв; Форстер приостановился где-то рядом. Бывает, приходя в церковь, часто наблюдаешь такое явление, особенно когда долго там находишься, когда только что вошедшие останавливаются почти на пороге и, слегка приоткрыв рот, с неподдельным восхищением, удивлением или их смесью смотрят наверх, водя глазами с одного карниза на другой, с одной колонны и на алтарь, а потом на потолок или чугунную люстру… В тот момент эти люди пребывают всем своим существованием где-то явно не здесь; им так легко, что, кажется, скоро позади них раскроются крылья и они воспарят над всем этим великолепием. Тогда с их стороны часто слышно банальные «Вау! Как круто! Красиво! Невозможно!», но их уста с радостью бы говорили что-то другое, если бы в окрылённую прекрасным голову приходили нужные слова. А может, слов таких и вовсе нет? Лично Джон убеждался в этом каждый раз, когда прикасался к архитектуре прошлых веков. Вероятно, под силу придумать нечто оригинальное только писателям; эти стены впитали в себя уже достаточно «Прекрасно и чудесно!».

Увиденное резко отличалось от фотографии, и виной тому была то ли погода, то ли плохое освещение базилики. Казалось, будто бы сейчас какой-то нерадивый фотограф решил наложить на ту фотографию чёрно-белый фон и немного сепии, а также чуть-чуть выделил огоньки в люстрах и канделябрах, чтобы отличались от общего фона. Казалось, дождь смыл не только пыль, но и краски (причём изнутри) этого собора. А серые ниточки света, даже проходя сквозь яркие витражи, всё равно оставались почти нетронутыми и ложились на каменный пол тёмными и густыми, слишком депрессивными бликами. Кажется, и золото поблекло, и цветы рядом слегка завяли, и яркий расписной потолок весь осыпался, оставив после себя отскобленную поверхность, напоминающую рисунки. Веяло каким-то холодом, Средневековьем и страданием.

Они с Крисом решили уйти с прохода и уселись на ближайшую скамью. Там адвокат наконец опомнился и тут же заговорил:

– А мне почему-то легко представить себя каким-нибудь крестьянином… Вот правда! – воскликнул он, завидев усмешку на лице Джона. – Это же ведь достаточно просто, если вокруг ещё и такое здание… Знаете, обычно оно выглядит более радостным и пышным; дождь за окном всё портит, а света здесь всегда мало…

– По моему скромному мнению, церкви не должны выглядеть слишком радостными и пышными, – тут же категорично возразил Джон, помотав головой. – Человек, приходя сюда, должен думать, а не глазеть. Но здесь куда лучше, чем в Сен-Низье, – он притих и прислушался к дождю, бренчавшему по окнам; отчего-то было приятно в церковной полутишине услыхать это лёгкое успокаивающее бренчание; теперь оно не раздражало, как под зонтом. Кристиан тоже помолчал и прислушался. Через минуту он, подняв голову к потолку, с улыбкой произнёс:

– Мне кажется, люди попросту забыли, как это: строить с душой. От нас останутся только лёгкие панельные дома, стеклянные высотки и пластиковые церкви, которые лет через пятьдесят падут также легко, как карточный домик. То есть ничего от нас не останется, – Кристиан посмотрел на него. – А эти люди хотели, чтобы от них хоть что-нибудь осталось. Потому что было, чему оставаться и чем гордиться. У нас, видимо, нечем…

– Мы и не заметили, как экскурсия превратилась в разговор за жизнь, – Джон усмехнулся и перевёл взгляд на алтарь, где виднелась всё та же самая Дева Мария, которую он видел за сегодня аж третий раз. – Думаю, это пагубное влияние дождя. Он развязывает язык. Даже мне.

– Дождя и осени, – аккуратно поправил Кристиан, опустив ворот и расстегнув первую пуговицу. – Если дождь развязывает язык, то осень находит человека, с которым это происходит менее безумно.

– И ты не видишь в этом ничего плохого? Не боишься сболтнуть лишнего совершенно незнакомому человеку?..

– Нет смысла бояться того, что приходит плавно и постепенно. И уж точно не стоит бояться болтать лишнего; конечно, порой это не заканчивается ничем хорошим, но, а как иначе появятся у тебя знакомые люди? Методом проб и ошибок.

– И боли… – добавил Джон, немного сморщившись, будто он проглотил кислое. Форстер даже не глянул на него, улыбнулся беззаботно и опёрся туловищем на спинку впереди стоящей скамьи, сложив руки под голову.

– К тому же, Джон… – продолжил он менее серьёзно, – с вами я не чувствую себя чужим. Да и вы… хотя про вас говорить не буду. Но дождь, как видите, не оставил этого просто так… Мне с вами удивительно легко говорить, будто я знаком с вами больше десяти лет, а на самом деле – не больше недели. Вы можете отвергать это или меня, но… имеет ли это смысл? Честно, мне уже всё равно.

Он помолчал, боковым зрением пытаясь уловить хоть какое-нибудь движение с его стороны, но Джон был недвижим, застыл в ожидании продолжения. Он был спокоен, но что-то всё равно закопошилось внутри него, такое приятное и щекотливое волнение, которое слегка скручивает живот. Кристиан с неохотой заговорил:

– Вы были для меня слишком загадочны. И… знаете, есть у меня такая тяга… тяга ко всему неизвестному и странному. Вы как раз отлично попадали под это определение. И я пытался в первые дни нашего сотрудничества подобраться к вам ближе, чем это того стоило… Но, как вы заметили, это оказалось глупо и навязчиво. Я пытался войти в тот мир, в котором крутились вы, и оттуда понять хотя бы немного о вас. Однако вы та ещё железобетонная непробиваемая стена! В один момент я понял, что истратил все свои силы, эмоциональные силы, и буквально выгорел изнутри. Так бывает, когда слишком сильно хочешь чего-то, и вот оно вроде бы близко, и вроде уже почти исполняется, а потом – опять отпрыгивает так далеко, словно всегда и было там, на горизонте! И ты снова пытаешься и пытаешься… после энного раза пожар мечты о далёком и желаемом настолько увеличивается, что выжигает все остальные желания, более разумные и нужные тебе. Какой-то момент икс, щелчок, мгновение – и вот уже от задорного огонька поначалу остаётся только кучка углей! Не так давно со мной это случилось. И я решил: будь что будет. Если мне будет суждено хоть чуть-чуть приблизиться к этому человеку, я не прощёлкаю этот момент, но если судьба окажется иного мнения… Значит, оно и правда не к чему. Наверное, я несколько всё же поумнел, когда подумал об этом… Знаете, я полагаюсь на выбор судьбы: она сталкивает и сближает с нужными людьми. Не стоит гоняться за тем, что слишком далеко, сверх меры. И – парадоксально – когда я перестал донимать вас, что-то между нами произошло, и вот я уже рассказываю вам эту историю и рассуждаю о чём-то своём! Несмотря на то, что порой из вас слов не добыть и подходить к вам с каким-то разговором вообще страшно, в общении вы оказываетесь гораздо другим человеком, чем кажитесь.

Кристиан на секунду повернул таки к нему голову и бегло посмотрел, чтобы понять: не слишком ли безумное безумие он сказал? Но Джон оставался спокоен с виду, хотя и был задумчиво взволнован.

– Закончилась ли на этом твоя исповедь, сын мой? – нарочито растянуто и монотонно проговорил Константин, нахмурился и покачал головой, словно был недоволен. Форстер сразу понял, что над ним чуток издеваются, и вторил этому:

– О да, святой отец. Можете начинать меня проповедовать. Каков мой диагноз?

– Тебе просто-напросто не хватает хорошей взбучки, которая бы выбила из тебя эту дурь. А ещё надёжных людей – чтобы не искать опоры в первом попавшемся человеке.

– И тут опять замкнутый круг, Джон… чтобы их найти, нужно приложить усилия, то есть глупо надеяться на первого встречного, рисковать…

– Рисковать будет совсем не нужно, если отключить в себе функцию поиска странных людей. Знаешь, в них порой нет ничего, кроме расстройств и равнодушия.

– Иногда они стоят всех людей, вместе взятых… иногда они скрывают за собой интересный мир… совершенно отличный от других…

– И что, я стою всех людей, вместе взятых? Скрываю за собой интересный мир? – Джон едва сдержал смех, прикрыв кулаком рот. Форстер отвернулся от него и угрюмо сдвинул брови к переносице, а потом вздохнул и тихо сказал:

– Ну вот вы опять будете смеяться надо мной, если я заговорю об этом! Всё может быть, я вас толком ведь и не знаю… Но меня не перестанет тянуть к неизвестному, даже если я обожгусь на этом сотни раз. Такой я человек…

– Такой упёртый, как и я…

Джон затих и услыхал чей-то жаркий шёпот, чью-то проникновенную молитву и стал искать глазами источник шума. Рядом не было людей, которые бы молились, зато совсем недалеко виднелась чёрная кабинка для исповедей. Константина как-то неприятно передёрнуло; на ум приходили воспоминания его унижения, тех отвратительных минут, когда он становился слабаком, не иначе. Кто-то тоже сейчас предавал себя, выставлялся в плохом свете, просил помощи и изливал застоявшиеся зловонные лужи из своей души священнику. Джон едва слышал шёпот, а разобрать тем более не мог – говорили на французском. Кристиан наверняка понял бы, о чём там шла речь… Хотя не было более лицемерной и гнусной вещи, чем подслушивание чужих грехов. Джону захотелось сейчас же позвать Криса уйти отсюда, последовать дальше по их маршруту, лишь бы не слышать этого прерывающегося всхлипываниями шёпота, но тот опередил его:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю