355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Капелла №6 (СИ) » Текст книги (страница 20)
Капелла №6 (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Капелла №6 (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Мистика

,
   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

В шесть часов Джон был одетым и готовым, только не знал, к чему именно готовым. Взяв только зонт и телефон, он вышел из отеля на пустые, понемногу просыпающиеся мокрые улицы. Он прошёлся до Шарлемань, купил в первой попавшейся круглосуточной пекарне какую-то булку и, добравшись до станции, уже с аппетитом съел её. Он проходил под мостом, и над ним с гулом стал останавливаться утренний поезд. Джон поднял голову наверх, на покрытый мхом и слизью свод, и подумал, что был бы не прочь собрать все вещи и уехать куда-нибудь на этом поезде, в мнимом поиске счастья. Может, совет Криса был не так глуп?

Нашёл бы Джон какой-нибудь домик в горах или на обрыве около моря, полузаброшенный, обустроил бы его и жил в своё удовольствие, совершая вечерние меланхоличные прогулки по холмам или на берегу. Что насчёт заработка… со своим образованием он не мог на многое рассчитывать, но точно знал, что устроился бы где-нибудь или продавцом, или даже официантом, а может, прошёл бы какие-нибудь курсы по своему желанию. Для того, чтобы встать на ноги, ему хватит имеющихся денег. «Кто знает, может быть, я и правда нашёл бы если не счастье, то хотя бы временное пристанище для души?».

Конечно, Джон тут же отбросил эти мысли, как только поезд, сделав минутную остановку, тронулся дальше, а он сам вышел из-под моста. Никуда он не поедет, скорее всего. Останется надолго в стеклянном мегаполисе. И чёрт знает, что его ожидает впереди; Джон не мог прогнозировать.

Он вновь оказался в том состоянии, когда ноги несли чёрт знает куда, мысли при этом были не здесь, а где-то в вакууме. Потому он и оказался (совсем неожиданно для себя) рядом с университетом, в котором якобы учился Кристиан.

«Господи, я прошёл почти три километра, чтобы оказаться там, где мы вчера гуляли с этим парнем. Совершенно очевидно, что я вконец рехнулся». Утренняя часть их вчерашней истории казалось тусклой сейчас: пару изредка пробегающих людей, всё вокруг серое, невзрачное, нет привычного гула, приятно наполнявшего какую-то внешнюю оболочку, когда внутри неё было так уютно с одним человеком. Джон постоял с минуту на дороге, всего в квартале от вчерашнего кафе, и развернулся. Это было отчаянное, ни на чём не основанное чувство, будто сегодня будет всё так плачевно и серо, как это утро на проспекте Фрер Люмьер. И нет, будто дело не касалось его сегодняшнего суда, а чего-то другого… Константин и боялся подумать, чего именно; ведь что у него, по факту, есть? Увы и ах, этого было всего две штуки: одно из разряда материальных ценностей, другое – духовных. Почему-то, не имея толком никаких серьёзных доказательств, Джон шагал обратно в угнетённом состоянии.

Когда он проходил мимо стеклянной остановки, то увидел на подъехавшем автобусе знакомую надпись на французском: Parc de la Tête dʼOr. Что-то в нём резко зашевелилось и заставило ускорить шаг; минута, и Джон уже ехал в полупустом белом автобусе. Он и сам не понял, как прошла эта минута и почему он здесь, и что хочет найти в парке. Через семь минут он уже спускался из автобуса; ещё через пять сидел на одной из скамеек главной аллеи. Парк Тет дʼОр открывали рано, в полседьмого, но в такую рань здесь не было никого, лишь голосистые утренние пташки, бесконечный свежий туман да редкие бегуны, огибающие гладь озера в третий раз. Джон поднял голову на небо, подёрнутое дымкой, но днём оно явно должно стать чистым; только где-то в сердце Европы бывали такие обманчивые небеса, обещавшие равно и дождь, и ясную погоду.

Ужасно было так думать, но Джон считал, что будет скучать… в каком-то роде скучать. По чему именно? Да по всему в общем и ни по чему в частности! Липкое, словно намагниченный целлофан вокруг железного столба, тоскливое ощущение обволакивало его сознание с каждой минутой всё сильнее. Можно обманывать свой разум сколько угодно, сердце – никак не обманешь. Джон знал, что настал конец этой сумбурной сказке, от которой поначалу он хотел избавиться. Если кто-нибудь хоть когда-нибудь испытывал это отвратительное чувство окончания чего-либо, то он живо поймёт Джона.

Эта страница его жизни будто бы закрывалась, а будто бы одновременно кто-то своей лёгкой рукой оставлял там красивую закладку, словно намекая, что Джону предстоит вернуться к этой странице и что-то освежить в памяти одной лишь строчкой.

Константин не считал, сколько просидел в парке; вообще, время в этот период его жизни оказалось понятием настолько относительным и текучим, насколько оно должно было быть у… у счастливого человека? Разве что у такого. Он почти не замечал времени; раньше его жизнь текла строго по минутам. Что же было теперь? Теперь и раньше были двумя кардинально противоположными ощущениями: как радуга и пасмурное небо, как стиль барокко и готика, как весна и осень, как букет ярких цветов и охапка жёлто-коричневых листьев, как… как, наконец, Кристиан Форстер, улыбка которого могла дойти даже до самого каменного сердца, и Джон Константин, обладавший как раз этим самым каменным сердцем. Но, в отличие от «теперь» и «раньше», Джон и Чес находились хотя бы в одной плоскости под названием «Нелёгкая жизнь, полная разочарований». И, несмотря на полярную расположенность своих характеров, им оказалось нетрудно понять друг друга.

Возвращался Константин, когда уже вокруг люди торопливо шли на работы. Не успел он зайти в отель, как позвонил Кристиан (в пятнадцать минут девятого – ох уж эти не пунктуальные французы) и сообщил, что надо будет встретиться в полдевятого на перекрёстке улицы Биша и площади Шарлемань – заседание суда пройдёт недалеко, на той же улицы Биша, только в конце. Джон зашёл в номер единственно затем, чтобы не стоять десять минут без дела. Он думал, что займётся чем-то полезным, но одного нечаянно упавшего взгляда на картину с ними в парке Тет дʼОр хватило, чтобы омут безвременья поглотил его.

Когда они встретились, Джон внимательно поглядел на Кристиана: что-то поменялось в нём буквально за ночь. Глаза сияли, будто от какого-то счастья, но вместе с тем были притуманены горечью; оттого и получался такой противоречивый взгляд.

– Доброе утро! – Утро было скорее не добрым, а очень прохладным – на парне фиолетовый шарф сменился тёмно-зелёным, ещё более тёплым. Джон кивнул и не сдержал улыбки.

– Заседание будет ровно в девять. Конечно, заседание – звучит громко… Думаю, более часа мы там не задержимся. Ведь я прикрепил последние фотографии с того места, где обитали наши друзья-сатанисты… ну, или кто они там, как ты думаешь? – поправившись, несколько робко переспросил Кристиан, явно осознав, что ему лучше не быть таким уверенным в этой теме.

– Я ещё тогда решил, что эти люди – не более чем последователи саентологической церкви, только её более радикальной ветви. В жизни сатанисты, так ярко описанные в различных религиозных книжках как самое ужасное, что только может быть, на самом деле обычные жалкие людишки с кучей комплексов. Эти же пытались вызвать, судя по всему, Велиала – демона, совращающего к преступлению.

– Почему же ты так решил? – Кристиан от внимания даже забыл прикрыть рот. Джон едва сдержал ухмылку.

– На картинах, если присмотреться, можно увидеть едва различимые линии. Если разложить определённые картины в нужном порядке, можно собрать большой знак этого демона, похожий на весы. Только размером это дело, по моим представлениям, должно быть четыре на четыре метра минимум. Сам Уильямс, художник, был явно нечист насчёт этого, но нас уже навряд ли это заинтересует.

– Разве они не могли просто нарисовать этот знак и вызывать в своё удовольствие? – Джон рассмеялся; на щеках Криса тут же появился лёгкий румянец смущения.

– Эти демоны ведь товарищи привередливые, как считают все их поклонники. Потому они и полагают, что обычного мела и деревянного пола будет недостаточно. И надумывают себе квесты: то картины собирают в единое целое, то даже в нотах видят свои знаки и кропотливо добиваются этого рисунка. На самом деле это всё бред! Легче не вызвать демона, а легче самому на минутку зайти в Ад. Эти демоны редко опускаются до такого, чтобы приходить к обычным смертным. А главы таких заведений, где желают пропустить не одно словечко с тёмными силами, либо врут, либо действительно думали, что видели, так как закачали в себя нехило так наркоты.

– Всё довольно просто для тебя, – Крис покачал головой, а потом потащил его за рукав, чтобы перебежать дорогу на противоположную сторону; они прошли несколько шагов, и Форстер снова заговорил: – Значит, допустим, католическая церковь зря борется с сатанистами?

– Ну, когда-то и не зря. Просто любой церкви нужно тоже вести какую-нибудь идеологическую борьбу с кем-нибудь. Так как время вражды между христианскими церквями закончилось, они нашли новую отдушину. Это просто бизнес, вот и всё.

Видно было, что Кристиан задумался. Для него, вероятно, было вообще сложно понять, что вся религия – это один сплошной бизнес, не только какая-то его часть. «Ох эта наивная душа! Каким был, таким и остался». Они прошли целый дом в молчании, пока адвокат что-то для себя надумывал. Потом, почти достигнув набережной, он сказал остановиться: песочного цвета здание рядом с ними и было местом, где должно пройти заседание. Форстер долго и внимательно вглядывался в лицо Джона, словно пытался проникнуть в его не то чтобы душу, но в какую-то теневую сторону характера. Словно перед судом решил ещё раз удостовериться: можно ли доверять Джону? И самое главное – верить?.. Джон бы на его месте не решился рискнуть. Вскоре Крис только усмехнулся и покачал головой.

– Знаешь, я тут вспомнил о некоторой глупости… У меня есть для тебя сюрприз… на прощанье, что ли. Но я тебе отдам его после. А сейчас заходим. Времени до начала ещё полно, обсудим с тобой пару деталей…

Джон только кивнул; после того, как они зашли, им пришлось окунуться в типичную утреннюю суету и толкучку, что стоят во всех жандармериях Франции, да и не только… Отличается от банальных эта суета, наверное, лишь своей некой изысканностью: в воздухе витали вкусные ароматы кофе, женских духов и зубной пасты, в многоместных кабинетах с выходом на балконы под потолком висело облако сигаретного дыма, на самих балконах слышались свежие сплетни по-французски, по коридорам шустро перебегали люди с бумажками, приветливо здороваясь с каждым. Кристиан знал здесь почти каждого: люди всех возрастов и обеих полов протягивали ему руку или кивком и улыбкой показывали приветствие. Видно, здесь бывал он не впервые.

Константин подумал, сколько же раз Крис таскался по узким светлым коридорам вместе с каким-нибудь прощелыгой, что вовремя не уплатил налоги или украл по мелочи из магазина, или укрывался от выплат алиментов своей по пьяни обрюхаченной жёнушке. Всех этих падших людей приходилось вызволять из Адских кругов, в которых им, судя по всему, нравилось пребывать. А может, клиенты Криса были людьми совсем другого рода: интеллигентными, но нечаянно пострадавшими из-за чьей-то козни или глупости, ставшие своего рода невинными жертвами. С кем же он торопился вот по этому полу, желая скорее избавиться от серого, по его мнению, клиента?

Бывает, вроде бы, иногда совершенно всё равно на некое событие, но вот в сердце-то раз – и кольнёт. Нет, это точно не болезнь сосудов или нечто подобное, что любят приводить скептики… нет. Просто настроение равнодушное, а внутри всё сжимается… не от обиды, не от сожаления, не от огорчения. От какой-то смеси всего и одновременно ни от чего. Примерно то же самое испытал Джон, когда задумался о том, с какими разными людьми общался Кристиан. Он вдруг вспомнил о той его жизни, прошедшей вне его, Константина, зрения. Они вроде и близки по духу, как говорит парень, а по факту они не были рядом в самые горькие и трудные минуты, не совершали настолько безумные поступки, о которых потом вспоминали бы не иначе, как со смехом. Нет, ничего этого не было, пусть жизнь Криса и была Райской фальшивкой. Они жили разными жизнями, крутились в разных кругах, и совершенно нечаянно, так как это было угодно судьбе, их радиусы вдруг пересеклись. Но только лишь на время.

Само понимание того, что это всё временно, сегодняшние они – временно, их кое-как построенное из жутких сомнений, язвительности, неодобрения, наконец, мягкого согласия счастье – тоже временно, падёт в тот момент, когда их радиусы опять разомкнуться, – само это понимание жутко разъедало, как отравленный дым, душу. Это неожиданно сильно, вкупе с ощущением окончания всего, ударило по Джону, в одну минуту резко дёрнуло его сердце в разные стороны, и то затрещало по швам. Он понял, что всё же… где-то в самом начале был прав: они близки, да, так как находятся хотя бы в одной плоскости «икс-игрек», но далеки, ведь один расположен на минус бесконечности, а другой – на плюс…

В один миг на ясном безоблачном горизонте собралась гроза, смерч и полный кошмар.

– Почему же всё так сложно? – Джон не сумел; скопившаяся в нём горечь забурлила, подогреваемая всё новыми мыслями о беспросветном будущем, о теряющимся с каждой секундой, остывающим настоящим и нерешёнными проблемами из прошлого. Как же он благодарил провидение после за то, что в это время Кристиан как раз что-то объяснял ему насчёт заседания суда, его правил и тому подобной ерунде. Как только Джон воскликнул, тот беззаботно усмехнулся и пожал плечами:

– Да ладно тебе, найдутся вещи и посложнее. Короче, не держи это в голове. Просто действуй по моим указаниям, и всё пройдёт гладко. Конечно, если я правильно понял твой вопрос… – тут Форстер кинул на него один из своих немного пугающих Джона внимательных взглядов. Джон тут же встряхнулся, понял, что ни за что не раскроется Крису, иначе тот в одну секунду станет его врагом, и поёжился, сославшись на холод, а в ответ предложил найти здесь где-нибудь автомат с кофе и выпить по крепкому напитку. С помощью кофе и пространных разговоров удалось унять явно возросшее любопытство парня.

Наконец, настала официально финальная часть его истории; они с Крисом подошли к высоким дубовым дверям с широкой ручкой, и через пару минут их попросили войти. В типичном небольшом зале заседаний уже присутствовали хозяин отеля, Хэнк, и два заключённых под стражу в клетку человека, очень знакомые Джону, но он долго не мог вспомнить, где их видел. Только когда они добрались до своих мест, он с удивлением обнаружил в них тех людишек из странной церкви, которые оказались связаны с картинами Уильямса. Послышался удар молотком и какие-то слова по-французски, наверняка что-то типа «Прошу встать, суд идёт»; началось нечто медленное, тягучее, похожее на длинную, никак не кончающуюся пару или на неинтересный урок в школе.

С одной стороны, Джон понимал, что дело касалось нескольких тысяч и если он будет сидеть с равнодушным лицом, дело в его пользу не пойдёт даже с Кристианом. А с другой, его так жутко вымотали собственные мысли и вообще собственная жизнь, он так устал от себя, что ему мигом стало плевать, как кончится дело. Лишь бы быстрее всё это закончилось и… а дальше? «Что дальше-то, ну? Как будто есть план!». Как будто он придёт в свой номер и мысли не охватят его ещё сильнее. Как будто он не станет противнее себе ещё больше…

Короче говоря, что-то там происходило на французском языке, пару раз очень пламенно и живо выступал Форстер, иногда он переводил ему происходящее, но Джон мало что понимал. Для него стало неожиданностью, когда резко ударил молоток, возвестив о конце заседания. Случилось это через час с небольшим. Константин глянул на лицо адвоката: раскрасневшееся, но счастливое. Стало быть, тот отвоевал его деньги. Они встали, Кристиан поспешно схватил его за руку, при этом неровно дыша и сверкая довольными глазами.

– Тебя признали невиновным в этом деле… – произнёс почти шёпотом, повернувшись к нему так близко, что уже вокруг люди стали с опаской на них поглядывать. Джон смотрел на это возрастающее с каждой секундой жаркое чувство и понимал: дай волю этому парнишке, и тот бы сейчас кинулся на него с объятиями – так он по-детски был счастлив, так трогательно покраснел и так непринуждённо схватил его за руку, говоря при этом дрожащим голосом.

– Это чудесно, Кристиан… – он кивнул и… разрешил себе сжать ладонь того. От этого прикосновения парень вздрогнул, тут же опомнился, слегка отодвинулся. Джон тоже как будто отрезвился и отпустил руку. Но радости, конечно же, не ощутил никакой от этой новости… А Форстер, к счастью, не понимавший его сейчас, радостно прибавил, когда они выходили из зала:

– Это невероятно круто, Джон, тебе оплатят все твои дни, забронированные в отеле, а ещё в качестве компенсации выплатят тысячу евро. А наш курс евро всё-таки больше вашего доллара, пусть и не на много… – парень весело подтолкнул его локтем и подмигнул. – Тебе даже разрешили остаться в номере на пару деньков, чтобы взять обратный билет не спеша. В общем, прелесть для тебя, не так ли?

– Да-да… – Джон и сам видел, что показывал далеко не облегчение или радость, и не знал, как это скрыть: Крису было как дважды два раскусить это. Он попытался усмехнуться, задумался, потом добавил: – Это действительно здорово. Благодарю за проделанную работу. Ну, а что за сюрприз-то?

В это время они уже вышли из здания и направились к мосту. Джон очень надеялся, что ловко перевёл тему; и правда, Форстер, на миг задумавшийся, вдруг просиял и даже слегка покраснел. Улыбнувшись, он, переждав очередную пронёсшуюся сквозь утреннюю дымку машину, взял за рукав Джона и буквально перелетел улицу на другую сторону, где находился его дом.

– Точно! Только я его дома оставил.

Константин подумал: кажется, он не видел дома Кристиана вечность, а прошло лишь пару дней. Эти дни растянулись в целые жизни, в жизни, полные таких эмоций, которые ставили в ничто его собственную жизнь, текущую вне этих, в которую он должен скоро возвратиться… Было совсем ясно, кто стал той самой яркой звёздочкой, приведшей его к огням и свету.

В подъезде всё было как обычно, ничего не поменялось: пролёты всё такие же прохладные, липкие от влаги ступени всё такие же шершавые, на площадках тепло, но продувает. От соседей сверху, ранее обуянных демоном, перестали приходить новости.

В квартире Форстера стало отчего-то темнее и грустнее; они прошли через опустевшую гостиную (раньше здесь на стенах висели картины), вошли в комнату-студию, соединённую с кухней. Окна были открыты настежь, прохладно было, как на улице, словно бы человек, сделавший это, решил больше сюда не возвращаться, навсегда уйти, уехать далеко-далеко… На столе творился беспорядок: вперемешку с чашками, салфетками лежали кисти, тюбики, палитры и измазанные листы. Рядом, развернувшись к окну, величественно стоял мольберт: деревянный, потёртый, старый. Тёплая уютная квартирка превратилась в настоящее место пребывания творческого человека. Несмотря ни на что, Джону понравилось здесь. Наверное, мрак и анти-уют привлекали его больше.

Кристиан, проследив за его взглядом, горько усмехнулся.

– Да, здесь стало немного…

– Как у меня, – закончил за него Джон и, повернувшись к нему, кивнул с улыбкой. – Ты потихоньку превращаешься в меня? Сердцу стало любо всё серое и холодное?

– Не знаю, что здесь произошло за один вечер, но… как-то так.

– Не здесь, а вот тут, – Джон шагнул и прикоснулся тыльной стороной ладони к месту, где негромко стучало сердце Форстера. Тот немного приподнял голову; Джон не смог сдержать улыбку, когда почувствовал усилившееся сердцебиение. Кристиан понял, чем рассмешил его, и резко смутился, опустив голову. Константин аккуратно перевёл руку с груди на подбородок и слегка приподнял его.

– Ну, а что за сюрприз? Смотря на этот художественный беспорядок, я правильно догадываюсь?.. – Кристиан, конечно, совсем смутился и выскользнул от него, направившись к мольберту.

– Да… почти да. Это всё ты, Джон. Ты смог разбудить во мне то, что я давно считал умершим и закопал, – он перебрал пару листов и достал нужный. – Я полночи просидел над этим… Пусть банально, пусть я повторяюсь. Но я хочу, чтобы ты знал, что это от всей души. Я и правда… благодарен тебе, – хорошо, что Крис остановился, думал Джон, иначе бы он точно не выдержал этой слезливой и приторной речи.

Парень протянул бумагу; в это время подул ветер, занавески нервно задёргались под порывом, серое полотно облаков, казалось, потекло на запад ещё сильнее. Листы с мольберта вспорхнули огромными светлыми мотыльками и тут же разметались по полу. Джон взял в руки картину и вновь окунулся в какой-то знакомый, но уже далёкий акварельный мирок, пропитанный запахом позолоты, влаги, сводящей с ума и откуда-то взявшейся ванили и, наконец, уютным запахом тёплой ткани. Джон смотрел на устремляющиеся кверху чёткие линии собора Бонавентуры, смотрел на них, стоящих в проёме между скамьями, стоящих непозволительно близко, упивающихся друг другом; эти взгляды, несмотря на ту самую полярность характеров, были так схожи на этой картине. Да и вообще – в тот момент они наверняка были такими же. Вокруг, жалко дрожа на ветру, мерцали свечки, на заднем плане виднелась людская масса; Джону даже показалось, что он слышит колокольный звон, людской шум, шёпот чьей-то молитвы, ощущает ладан на своей коже, а грех – в душе.

Этой картиной Кристиан хотел либо высмеять их в тот миг, либо вознести. Судя по тому, с какой тщательностью он прорисовал все образы, скорее всего, последнее…

– Почему именно там?

– Там мы заговорил о том, что нас бы сожгли… – они вдвоём усмехнулись. – А вообще не знаю. Я как будто тогда стал ближе к пониманию того, что упустил в своей сегодняшней жизни.

– Творчество?

– Себя, – Форстер серьёзно посмотрел ему в глаза. – Я хочу подарить её тебе с надеждой, что ты тоже или найдёшь себя, или поймёшь, что давно нашёл.

– Надо же… – Джон едва сдерживал волнение, что сдавливало горло. – Не думал, что тебя так понесёт. Но нарисовал ты чудесно. Даже неловко лишать тебя этой красоты.

Кристиан сжал другие листы, с другими картинами; их было около трёх штук. Всё, что успел разглядеть Константин, – коричневая будка; остальные мотивы были ему не видны.

– А знаешь что… – Крис умилённо улыбнулся, когда ставил листы обратно на мольберт, – Жаль немного, что… – он не сумел договорить, провёл неаккуратно рукой по волосам, взборонив их, насмешливым взглядом провёл по полу, – жаль… что никто из нас не писатель, что ли. Как это выразить – не знаю, – он ослабил шарф на шее и наконец смущённым, но твёрдым и насмешливым взглядом посмотрел на Джона. – Жаль, что эту историю нельзя записать. Жаль, что мы – ни чья-та запылённая книга, лежащая на полочке в тёмном углу, а лишь прошедшая мимо жизнь, как и все остальные простые события, – Крис говорил так искренне всю эту смешную ерунду, что невольно тронул Джона. Он вдруг с изумлением понял, что парнишка испытывает почти схожие с ним чувства.

– Ты так хочешь быть историей? Но ты уже – история… – Константин потряс перед ним картиной и усмехнулся. – Если тебе так хочется, то не только ты – мы…

– Это всё хорошо, но этого недостаточно, – Форстер в один миг потерял все силы стоять и грузно опустился в ближайшее кресло, со скрипом его пододвинув. Положив локти на колени и опустив голову, он вздохнул. – Понимаешь, все эти подробности, мелочи… всего ведь никогда в жизни не отразишь даже хоть в тысячах картинах.

– Эй… – Джон сделал шаг к нему. – Кому надо, те до всего догадаются сами. А если ты о том, о чём я думаю, то… знаешь, лично в моей памяти это останется, пусть и не в таком подробном виде, но всё же. Я ни разу не писатель, но, как мне кажется, даже написав, не всё возможно уловить, не каждую эмоцию или каждое движение; самое главное, что мы ощутили это сердцем… И всё же, надеюсь, что ты не записываешь это на диктофон. Я в жизни не говорил такой ереси, как сегодня.

– Нет-нет… – Крис попытался скрыть довольную улыбку и убрал с лица прядь. – Наоборот, ты наконец-то говоришь то, что думаешь. Ты искренен со мной. Я очень надеюсь, что те светлые воспоминания ты сохранишь несмотря ни на что… – он задумчиво хмыкнул, потом встал и пошёл закрывать окна.

– Я… знаешь, мне к двенадцати надо быть в офисе, так что… спасибо, что зашёл и принял от меня подарок. Если надумаешь вдруг где-то пройтись… звони. – Джон кивнул.

Трогая пальцами плотную бумагу, он не понимал, отчего так разговорился: может, и вправду стал искренним? Одно он осознавал точно: это пусть и не совсем конец, но какое-то логичное затухание происходящего. В голову приходило сравнение только с маленькой деревушечкой, которая экономила на свете: сначала день, потом поздний вечер с сотнями мерцающих огней, а затем угасали и огни и наступала уж точно полная ночь… Джон сейчас был на стадии позднего вечера, вероятно.

Пока Кристиан немного дрожащими руками убирал со стола бардак: складывал чашечки в высокую стопку в одну руку, необъятный мусор – в другую, Джон ещё рассматривал картину, будто что-то упускал в ней, хотя на деле всего лишь пытался занять себя, чтобы не выглядеть глупо. Вероятно, если даже Крис наведёт порядок не только у себя в квартире, но и во всём доме, включая похожую на помойную яму квартиру любителей демонов сверху, Джон не проронит ни слова, считая, что всё это будет очень некстати, но что ещё более глупо – слишком искренне для него. Слова, слова, слова… Константин присмотрелся к парнишке: чудесный румянец сменился нерешительной бледностью. Что-то снова развернулось в сердце парня обратно теневой стороной. В какой-то момент, когда Джон уже сидел на стуле, столешница блестела от чистоты, окна были плотно закрыты, а мольберт отодвинут подальше, в голову вдруг пришла мысль: что, если Кристиан просто-напросто устал? Устал вечно тянуть на себе все разговоры, все инициативы, все подбадривания и стремления быть ближе? Что, если лимит отдачи подошёл к концу? Что, если они уже живут в той самой деревне, экономящей энергию, где всё уже близится к глухой ночи? И, может быть, гложущее чувство приближения конца сломило таки Криса? Не Джон сломал, так обстоятельства!

В какой-то момент это показалось правдой. По крайней мере, то, что Форстер пребывал в упадническом настроении духа, было налицо. Понимая, что ведёт их к полной гибели, подпиливает верёвку, по которой они могли выбраться из пучины полнейшего безумия, Джон всё-таки начал, когда понял, что они скоро выйдут из квартиры.

– Ты думаешь, это конец всей истории? – Кристиан вздрогнул, обмотал шарф покрепче и уставился на Джона.

– Я… я не знаю. Я уже ничего не знаю, Джон. Знаешь, ведь с тобой когда-нибудь точно было чувство, будто ты всё потерял, себя в том числе, а потом ещё и зациклился на едва сфокусировавшейся мысли. В один миг всё стало сложным. Ты во мне открыл, судя по всему, не только поток творчества… – Крис повернул голову в сторону и усмехнулся, едва приподняв один уголок губ. Потом нащупал рукой кресло и сел на него.

– Если хочешь выговориться, то лучше делать это не мне. Ты знаешь, какой я талантливый помощник по делам душевным, – Джон боялся, что Форстера сейчас прорвёт на жуткую и слишком опасную откровенность, а он сам не удержится и поддастся соблазну успокоить этого потерявшегося парнишку.

– Мне бы это не помешало. Но, как знать, может, это и правда к лучшему… Как ты справляешься, когда происходит такая ерунда? – Крис вскинул на него свой пронзительный ласковый взгляд.

– Обычно стараюсь не придавать этому значения. Ты знаешь мою политику.

– О да! Побег и игнор! – Форстер нервно рассмеялся. – Только, боюсь, я бегаю слишком медленно даже от собственных страхов. А игнорировать я напрочь не умею.

Джон прекрасно понимал, что разговор сводился на нет; не было поддержки Кристиана. Теперь тот сам нуждался в ней. Константин понимал: нужно действовать. В его ли интересах? «Конечно же не в твоих, сукин ты сын, Джон! Конечно тебе плевать на всё!». Джон искренне ненавидел себя за нерешительность, умело скрывающуюся под маской наглости, но ещё больше ненавидел себя за то, что сделал потом.

Когда казалось, что Крис на минутку выпал из реальности, уткнувшись взглядом в пол, Джон подошёл к нему и, взяв за подбородок, прямо посмотрел ему в глаза. Форстер глядел равнодушно, частью даже преданно. «Что за отвратительный взгляд!».

– К чёрту! Это никакой не конец. Ты же веришь в это. В это верит Крис, которого я знаю. И, хоть мы и временное явление сейчас, в этой жизни, что всё, что мы так ценили, скоро уйдёт в пустоту, хоть мы и просто столкнулись случайно, это не конец, поверь мне. И это хоть и теряется в миллионах страницах истории, но… не пофиг ли нам, в конце концов, Крис? Это было с нами. И оно оставило отпечаток у меня, – адвокат слушал, удивлённо вскинув брови. Вот уж такого он наверняка не ожидал. Да Джон и сам не понял, что нёс, что хотел сказать и донести, хотя цель его была в каком-то смысле благородна. Достигнута ли она? Судя по возникающей потихоньку улыбке Криса, ответ положительный. Константин неторопливо убрал руку с него и усмехнулся.

– Всё же зря ты не записываешь это. Потом бы знаешь как смешило? И твою французскую хандру как рукой бы сняло.

– А ты прав… – Форстер провёл руками по лицу, явно стараясь скрыть улыбку, и встал. – Но ты не говоришь забавные вещи. Ты так только думаешь. Потому что всегда опасался, что твои реальные мысли станут оружием против тебя, попав к другому человеку. Я этого, к примеру, не боюсь. Потому и наступаю на одни и те же грабли. Каждый раз.

Когда они вышли и адвокат закрывал квартиру, он продолжил:

– Ты и сам видишь, на что можешь надавить, чтобы мне стало неприятно или обидно, – Джона жутко смущало общее настроение Кристиана: меланхолично-равнодушно-открытое. Закрыв дверь, он повернулся к экзорцисту и насмешливо спросил:

– Как это называется?

– Глупость.

– Доверие! Впрочем, синонимы для тебя, да? – Форстер рассмеялся и стал спускаться. Джон с трудом понимал, на что намекал его собеседник. Сегодня он был словно расстроенный инструмент; нет, звучал не грустно, но очень безрассудно. Какую же вчера такую важную струну задел в нём Джон?

Когда в лёгкие хлынул прохладный воздух и голова, напитавшись им, словно необходимым топливом, мигом просветлела, Константин сказал совсем не то, что следовало говорить, когда мысли проясняются.

– Позвони мне, как освободишься.

– Ого, теперь ты мне устроишь экскурсию по городу? – Крис хотел считать это шуткой и пытался сам отшутиться, хотя по нему было видно, что, конечно, на самом деле он воспринял это далеко не как шутку… Только когда они достигли перекрёстка с улицей пл. Шарлемань, Джон пояснил:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю