355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Julia Shtal » Капелла №6 (СИ) » Текст книги (страница 6)
Капелла №6 (СИ)
  • Текст добавлен: 15 мая 2017, 17:30

Текст книги "Капелла №6 (СИ)"


Автор книги: Julia Shtal


Жанры:

   

Мистика

,
   

Слеш


сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

– Ну, чего ты там встал как вкопанный? Что-то странное?

========== Глава 6. Дистанцирование. ==========

…Одинокий человек – человек неестественный, он быстро впадает в смятение. За смятением приходят фантазии. За фантазиями – безумие.

«Моя кузина Рейчел» Дафна дю Морье ©.

«Чес», одетый в домашнюю одежду и тапки, непонимающе хлопал глазами и лишь редко шевелил челюстью в попытках что-то сказать. Джон понял, что крупно ошибся: всё-таки это был дом, в котором жил его бывший водитель. Накладочка вышла. Он устало выдохнул, понимая, что объяснять незнающему суть его работы – одно пустословие, а между тем без каких бы то ни было объяснений то покажется ну очень уж странным для другого человека. К тому же, парень теперь был его адвокатом, и в какой-то степени Константин зависел от него, от его мнения о себе; когда дело покрыто завесой тайны, а совершивший его – ещё более хитромудрый объект, кто решится распутать всё это, не будучи сам ввязанный в это дело? Никто не захочет рисковать; он знал и, пока Кристиан приобретал дар речи, придумывал оправдания.

– Джон… Это вы… – адвокат наконец отошёл от шока, потёр затылок и хмыкнул. – Как вы здесь оказались?

– Дела, – ничего оригинальнее он выдумать не смог; с фантазией, увы, было худо, как и всегда. Форстер приподнял бровь – явно не верил, но говорить не собирался; Джон знал этот жест.

– Странные у вас дела… Я услышал шум и решил подняться к соседям. Да и вообще: какие-то ужасные соседи поселились. Давно хотел заявления на них подать. Шумят, но не открывают, – он помолчал; Константин в это время незаметно перезаряжал пистолет, полуотвернувшись. Было сумрачно, так что Кристиан не заметил. Наконец он закончил, оправил пальто и начал подниматься по ступеням.

– Может, вам помочь? – Форстера разъедало любопытство, поэтому он не смог не подняться полностью на площадку. Джон обернулся к нему назад, и, подумав, ответил:

– Нет. Не нужно. Иди обратно в квартиру.

– Так всё-таки чем вы занимаетесь? – не унимался Кристиан, ставя ногу на первую ступень. – Должность в анкете, звучащая как «Работаю в кафе Миднайт», звучит неубедительно, к тому же, я пробил: такого кафе нет. По крайней мере, легального… – он понизил голос и уставился пристальным взглядом исподлобья. – Джон, кто же вы такой?..

Это был скорее риторический вопрос, чем тот, который требовал ответа; Константин помолчал некоторое время, смотря как бы поверх Чеса, но не в его глаза, а потом небрежно бросил:

– Считай, я просто человек. Обычный. Как и ты. Но есть то самое, называемое частной жизнью. Куда не лезут всякие адвокаты… – уж Джон прекрасно знал, как нужно обрубать излишнее любопытство Креймера – так жёстко, холодно, не оставляя и надежды. С этим у парня и правда был перебор.

Константин развернулся и поплёлся обратно в квартиру. Кристиан (а он это чувствовал спиной) так и не ушёл и, весьма вероятно, не собирался. Джон не хотел проводить обряды и прочее и прочее при нём, поэтому, достигнув площадки этажа, обернулся и приказал:

– Иди.

Он видел, что Чес чувствовал что-то неладное; ровно такие – наполовину испуганные, наполовину желающие узнать правду глаза были у него всегда, когда дело касалось нечто нового, непонятного им. Джон всегда с ироничной усмешкой реагировал на них, но сейчас это отозвалось болью – такой острой и неприятной по причине, скорее, воспоминаний, а не из-за чего другого. Хотя что такое воспоминания? Константин всегда ненавидел такие вещи и ни черта не признавал; а теперь и вдруг признал? Право, ему самому было смешно от себя! И отвратительно. Отвратительно даже больше.

– Кто знает, может, вы занимаетесь чем-то страшным и уголовно наказуемым… – проговорил тихо, сузив глаза, Кристиан. Тот рассмеялся.

– Боже правый, ты даже не представляешь, какой я добренький! За всю жизнь только курением и грешил! – «А ещё тем, что выматывал твои нервы». Джон только подумал, и вся та весёлость, что возникла у него при этих словах, мигом пропала.

– Так что, Че… – он сплюнул, списал это на кашель и договорил: – Короче, иди. Возвращайся в свой тёплый дом и не высовывайся. Не для этих ты разборок.

– Вы собираетесь что-то с ними делать? Но какое вы имеете право? – начал было Форстер, поднявшись на две ступени вверх. Константин, стоя уже у квартиры, проклял парнишку на чём свет стоит и бросил ему:

– Вали отсюда – какое из этих слов тебе непонятно? Я двузначно не выражаюсь, – он вошёл в квартиру и прикрыл за собой дверь.

Демон теперь метался где-то в кухне; Константин знал, что привлёк ненужное внимание к себе этим тупым разговором, но, кажется, тот не заметил. Вероятно, был занят «заботой» о детёныше. Джон осторожно прошёл в прихожую и остановился рядом с поломанным шкафом; тень часто мелькала на пороге кухни, так что двигаться надо было осторожно. Он задумался, взвешивая свои силы, и порешил, что зарядить нужно было полный барабан – половины в этом случае не хватит. Но тогда нужно было стрелять очень метко – пуль осталось не так много, а готовить их – сущий ад, на который был способен только Чес. Нет-нет, конечно, мог и Джон, но его как-то не прельщало заниматься таким скучным делом.

Чтобы не шуметь в прихожей, он забрался в шкаф и осторожно затворил за собой едва держащуюся на петлях дверцу. Только потом он подумал, что мог нашуметь ещё больше, если б эта дресливая затворка отвалилась, но, слава богу, всё прошло хорошо. Константин только начал заряжать пистолет, как дверь в прихожей отворилась и чья-та любопытная голова заглянула внутрь. Джон цокнул, обматерил «Креймера какими только можно словами и, заткнув пистолет за поясницу и по карманам – пули, отворил дверцу шкафа.

Впрочем, как он мог думать, что тот просто-напросто уйдёт? Это ещё тот упрямый баран, если вы не знали, похуже Джона! Константин, зажав ему рот и потянув на себя, затащил его в шкаф; Кристиан поначалу начал брыкаться, испугавшись, чем, видимо, заставил насторожиться демона. Шаркающие шаги уволакивающегося человека всё-таки были не полётом пушинки; характерное рычанье раздалось на пороге кухни. Константин быстро закрыл дверцу шкафа, а парня придвинул к себе ближе (было ужасно тесно) и шёпотом приказал ему не двигаться, не говорить и дышать потише. Руку со рта решил убрать.

Демон, судя по шагам, решил проверить, что творится в коридоре; он шёл медленно, рыча и царапая одним когтем стену, сдирая обои. Джон понял, что не до конца зарядил пистолет, чем скоротечно и занялся, но с долей паники понимал, что не успеет. И всё из-за кого? Из-за этого дурацкого адвоката!

– Ну вот скажи: на кой-хрен ты попёрся за мной? Недетское это дело! – едва слышно шипел ему Джон, а на последующие слова того лишь приложил ему руку ко рту. – А вот разговаривать тебе тем более никто не разрешал. Только сидеть тише воды, ниже травы.

Кристиан был обескуражен, поражён, но оказался способен понять, что от него требуется, потому и замолк. Константин вытер испарину со лба и прислушался: демон уже где-то близко.

Он продолжил в полной тьме заряжать своё оружие; одна пуля упала выскользнула из вспотевших ладоней, довольно весомо брякнув о пол. Джон чертыхнулся, а «Чес» напрягся; у демона это, наоборот, вызвало скорее положительные эмоции – он развернулся и шатающимися шажками направился к шкафу.

Константин защёлкнул барабан, чем только подтвердил опасения демона, который поспешно увеличил шаг, а потом скоро зашептал адвокату:

– Что бы ни произошло и что бы ты ни услышал, сиди здесь тихо, не высовывайся. Ясно? – и выпрыгнул из-за двери, не дождавшись ответа.

Он сразу пошёл вперёд, напролом, решив отогнать демона подальше от шкафа; сделал первые три выстрела в упор. Адское отродье с заунывным криком приняло в себя эти пули, согнулось, но продолжило бежать на него. Тогда Джон с ноги врезал ему в голову, тем самым отбросив вглубь прихожей, к тому месту, где без памяти лежала его жена. Демон впечатался в стену, но встал на ноги и, вопя, бросился на него; Константин без сожаления палил из пистолета посеребренными пулями, уже испытывая какую-то тревогу по поводу того, что столько пуль не срубили его.

Охваченный злыми силами мужчина не прекратил бежать и, будучи с простреленным всеми частями тела, даже размахнулся и ударил рукой с довольно длинными когтями его по лицу. Джон едва устоял, ощутил кровь, но сумел наугад пальнуть куда-то пару раз; послышался уже жалобный крик демона – хороший признак. В следующую секунду чьи-то зубы вцепились ему в штанину, прогрызли, кажется, до крови, но вскоре ослабили хватку; мужчина соскользнул на пол.

Константин неосознанно отпрыгнул от него на метра два и, тяжко дыша, смотрел на тело; по щеке ощутимо бежала тёплая струйка, правую ногу неприятно саднило, как, собственно, и бок. Такое же существо, как и в прошлый раз, вылезло из мужчины, робко сделало один шаг в направлении его жены и сдохло, получив пулю в лоб. Через мгновение от него не осталось и следа – только полы помыть, и все дела.

Джон, выдохнув и оправив волосы, развернулся и сделал несколько выстрелов в маленькое существо, что виднелось где-то на стуле в кухне, и потом в вылезшее из него чёрное пятно; то же самое и со вторым, которого он в прошлый раз не дострелял.

Константин упёрся в ближайшую стену, скатился с неё до пола и сел, откинув голову назад; на людях уже не было и следа пуль, и лишь тёмная вонючая жидкость напоминала о случившемся. Да бардак. «Сильные были демоны… Не зря за ними столько гонялись. Странное нынче отродье пошло». Джон прикрыл глаза и только тогда вспомнил о своей испорченной одежде, ранах и пареньке в шкафу. Только он собирался насмешливо позвать его, как Кристиан вышел сам, отворив дверцу. Та с грохотом рухнула, порвав тишину. Форстер ойкнул, постарался её приделать обратно, вскоре бросил это глупое занятие и сделал пару неловких шага к Джону, уставившись на него глазами, что явно требовали объяснения случившемуся.

Тот лишь усмехнулся и спрятал пистолет.

– Кто тебе разрешал выходить? Тишина не всегда залог того, что всё закончилось; вдруг это часть моего плана?

– Вы, как я думаю, не настолько остроумны, – на полном серьёзе выговорил Форстер и задумчиво уставился на нелицеприятную картину перед ним. – Но, скажите, вы их?..

– Ну да, конечно! Я ведь похож на убийцу! – саркастично и устало воскликнул Константин.

– Вообще-то да…

– Ну раз не веришь, так убедись – проверь пульс что ли! – адвокат остановился там, где стоял, и изумлённо оглядывал прихожую.

– Но я же слышал, что вы стреляли…

– Стрелял. Но никого не убил. Видишь, женщина уже дёргается? Значит, нам пора отсюда валить, – Джон аккуратно поднялся и пошёл к выходу, по пути схватив за рукав кофты паренька. Тот был сильно озадачен.

Константин прикрыл квартиру и принялся спускаться по лестнице, принудительно утаскивая оттуда Форстера. На нижней площадке он наконец сказал ему:

– Слушай, твоё дело сейчас – молчать, и лучше никак не объяснять эту ситуацию у себя в голове. Просто благодари Бога, что остался жив и не пострадал…

– А вы, кажется, ранены… давайте ко мне зайдём, перебинтую вас что ли, – Кристиан кое-как отошёл от увиденного и задумчиво оглядел его.

– Не стоит. Возвращайся в квартиру, – Джон указал вниз, на его этаж и дверь; бывший водитель, недоверчиво на него глянув, медленно поплёлся по ступеням, изредка на него оглядываясь, и наконец закрыл дверь. Константин вернулся обратно и умылся в ванной семейства, подумав, что уж лучше здесь привести себя в порядок, чем у Форстера; вновь не хотелось ни видеть, ни слышать его.

Он наспех стёр кровь, застегнул пальто, пригладил взъерошенные волосы и оправил штанину; вроде, теперь выглядит куда приличнее. Немного постояв ещё над шумевшей водой раковины и смотря на свой отражение в мутном, запотевшем и грязном зеркале, Джон наконец некрасиво усмехнулся (он теперь увидел, как выглядит со стороны его насмешка, и решил с тех пор называть её некрасивой) и медленно поплёлся назад.

Когда проходил рядом с дверью своего адвоката, задумчиво глянул на неё: квартира номер сорок, дверь сама новенькая, без единой царапины – только въехал, видимо. Он остановился на пару секунд, а потом продолжил спускаться, как замок резко заскрежетал и на пороге появился Кристиан с пакетом мусора в руках. Он изумлённо глянул на Джона (хотя после увиденного навряд ли что-то могло его сильно удивлять), но, сделав вид, что не заметил его, сделал неловкий шаг вперёд. Он наверняка думал, что его клиент давно ушёл; может, из-за того, что его съедала любознательность, он и решил прикрыться хотя бы выносом мусора, чтобы выйти и убедиться.

– Вы ещё здесь… – даже не спрашивая, тихо проговорил Форстер и хмыкнул, опустив голову. Потом снова зашагал в его сторону (а Джон тогда, к слову сказать, был уже на лестнице), и, когда он проходил мимо него, теснясь к перилам и стараясь близко к нему не подходить, Константин схватил его за край кофты и скоро зашептал:

– Не думай об этом. Забудь. Воспринимай, как страшный, но уже давно прошедший сон, и не смей заговаривать об этом. Может быть, когда-нибудь ты и узнаешь правду… – он отпустил парня, тот быстро отпрянул; Джон тут же молниеносно стал почти что бежать по лестнице вниз, буквально перепрыгивая через ступени, как на нижней площадке до него долетели слова:

– Вы очень странный человек, Джон Константин.

О, и это Джон Константин уже слышал! Много, много раз: и от Чеса, и от Анжелы, и от других… Это не было новостью, а, скорее, каким-то заштампованным штампом в его характеристике. Поэтому он, лишь пару минут пребывая в довольно приподнятом расположении духа, как только покинул дом, сразу нахмурился и вновь ощутил отрезвление от своих больно радужных мыслей. Свежий ветерок приятно прошёлся по вспотевшим волосам и заставил развеяться; между тем Лион, по своей привычной традиции, вновь неспешно надевал на себя неоновый костюм и натягивал шатёр из грузных туч над собой, будто прогнозируя, что эта ночь будет получше даже тех, что устраивал Гэтсби в своём замке.

Джон поспешно направился к себе домой.

Но что-то в той схеме «дойти до отеля» сломалось: в итоге он и сам не заметил, как вполне осознанно дошёл до остановки за ж/д станцией, сел на нужный автобус и медленно покатил в противоположном направлении. А когда, минут через пятнадцать, его нога опустилась на асфальт, а глаза натолкнулись на желтоватый камень впереди, Константин с горечью всё понял: куда пришёл и кто его вёл сюда. Вот и ответы: церковь святого Бонавентуры, его вечный дебилизм. Но последний ответ неточный; в данном случае было вообще счастьем хотя бы обозвать это как-нибудь.

Джон ухмыльнулся и опустил голову: значит, он сам привёл себя на очередную исповедь? Значит, внутри него всё опять заполнилось до краёв этой мерзкой противной субстанцией под названием «чувство одиночества»? Значит, снова настало время ощутить небольшую ремиссию в его не страшной, но буквально срубающей болезни? О, он знал, что это лишь просто красивый набор слов и на деле это не было таким уж серьёзным; ну, в самом деле, в мире происходят вещи и пострашнее. И его псевдо страдания – ничто. Но это, чёрт возьми, его псевдо страдания. Собственные, острые.

Он привычно зашёл в церковь; народу было вообще человека два. Он прошёл сначала к главному алтарю и уселся на первую скамейку – начинать сразу с исповеди как-то не хотелось, нужно было впитать в себя этот невинный, чистый воздух и привести мысли в порядок. Джон не совсем понимал, откуда в его голове возникло такое правило, такая традиция, но охотно поддавался ей, стараясь уже не думать о причинах чего-либо. Он напомнил себе в тот момент тяжело больного, например, гриппом: вот он лежит, бедный, в лихорадке, и ему нужно что-то быстродействующее, что бы сбросило высокую температуру; он принимает таблетку, на пару часов становится лучше; но если не искоренить причину – сам вирус, – то ведь можно сбивать температуру вечно. Ну, конечно, не вечно, однако суть понятна – то, что даёт временное облегчение, куда привлекательнее (лично в его случае), чем-то, что действительно устранит проблему (ведь за нужным лекарством нужно и рецепт получить, и в магазин сходить). Но Джон-то и не знал своей истинной проблемы, то, зачем он искал болеутоляющие; но если б знал, думаете, решился бы пойти на крайние меры и выжечь тот «вирус» до конца?

Константин уже сомневался.

Сегодня ладаном пахло сильнее; ему, как известно, становилось малость неуютно при нём, поэтому он скорее решил направиться в исповедальню. Джон неспешно встал со скамьи, и вновь что-то громко хлопнуло сзади, словно дверь; он вздрогнул – этот звук был равносилен грому в такой тишине, но с удивлением припомнил, что такое было и в прошлый раз. Может, это у него в голове? Джон и не задумывался. Может. Всё может. Ибо сейчас у него такое состояние, что куда-куда, а в психушку он был годен как никогда. «Наверное, это гремит моё нежелание исповедаться. Ну ничего, Джон, придётся, тебе же легче будет».

И вдруг, шагая по мраморным плитам, Константин осознал одну простую, банальную вещь: а ведь причина его заболевания в адвокате! Все прошлые дни, если подумать, он жил себе спокойно, а когда они встретились, так всё пошло наперекосяк! Джон даже в задумчивости остановился и пристальным, но пустым взглядом глянул на какую-то молящуюся женщину совсем рядом. Долетали слова «Господи… дарует… что он… грешная». Наверное, тоже что-то типа исповеди. Константин задумался о причине её молитвы и тут понял, что хоть где-то выиграл, хоть в какой-то глупой номинации, под названием «Самая оригинальная причина молитв». Ибо кто ещё будет искать уже мёртвого человека, потом всё же находить его, вляпываться в удивительные истории, поворачивать мироздание вспять, нарушать все законы, встречаться с ним и придумывать себе из-за него проблемы? Ну, есть похожие варианты? Джону даже стало как-то удивительно весело. Как идиоту.

Он медленно прошагал до своей шестой капеллы, остановился, по привычке, около двери; его вновь повторно остановило какое-то предупреждающее чувство, кричащее, что «Не надо, Джон, одумайся!». Но Константин не понимал его, называя просто дурацким предчувствием, и задумался над тем, что скажет. В чём смысл его исповеди на этот раз? Джон задумался: а разве он его уже не назвал?

Тот самый человек, из-за которого всё и устраивалось. Господи, если послушать со стороны – сам посланник Ада ради кого-то что-то устраивает! Кому скажи, обсмеёт. «Уже самое время осмеивать меня». Однако смейся-не смейся, а причина была правдивой – Джон уже блевать хотел своей отвратной ложью, адресованной себе. Хоть где-то, хоть в чём-то хотелось видеть правду; от неё, понятное дело, не легче, но всяко получше.

С тяжелейшим вздохом он вошёл в исповедальню и прикрыл дверцу; мягкий свет разлился по потолку, заплясала его тень на стенах, мигом всё наполнилось той странной атмосферой… чьих-то облегчённых душ, чьего-то ушедшего страдания, горячих слов, слёз, но обязательно с одним концом – с хорошим. И только одна десятая часть – это он, его неудовлетворённое сознание и мечущаяся душа. И почему всегда он один являлся исключением? Хотя когда он хотел быть банальным, с другой стороны? Джон усмехнулся своим противоречивым мыслям и присел на ступеньку, прислонившись к решётке и смотря в кромешную темноту впереди.

– Здравствуйте, святой отец. Я хотел бы исповедаться… – сухо начал он, вздохнув и зацепившись пальцами за решётку – ему уже стало душно, невыносимо, отвратительно.

– Не Джон ли ты, сын мой? – Константин слабо ответил. – Твой голос забыть невозможно.

– Голос грешника, имеете в виду?

– Голос желающего найти себя, отчаянный голос. Такие голоса не забываются; ты страдаешь, сын мой.

– Да, вы правы, святой отец. И… – он вспомнил нечто и вновь безумно усмехнулся, – и я опять забыл начать с традиционной фразы…

– Это необязательно, Джон. Просто расскажи, в чём бы ты хотел исповедаться сейчас. Молился ли ты в последние дни?

– Нет… нет, не молился и находил это слишком ненужным мне. Вот видите, святой отец, я совсем не желающий обрести покой, я обычный грешник, который, к тому же, в своём грехе находит удовольствие и живёт в нём, – Константин замолчал, ожидая реакции. Шёпот полился всё той же ровной рекой.

– Но ты пришёл на исповедь; значит, всё же хочешь найти свою тропу, с которой сбился. Я тебя слушаю, – Джон напрягся и попытался собрать мысли в кучку, но в итоге получалось, что его мысли, как песок, просыпались сквозь сито его головы и процесс начинался заново. Однако начинать хоть несусветный бред он был обязан – всё-таки, никто об этом не узнает. Никогда. И только это заставляло его выплёскивать всё дерьмо внутри себя наружу.

– Святой отец, недавно я понял, что болен, болен болезнью под названием безумие. Это страшный недуг… Сначала проявлялись лёгкие симптомы, потом стало тяжелее, голова становилась будто свинцовой от постоянно плодящихся мыслей, лёгкие будто сжимали щипцы, а в речах почти через слово проскальзывал бред; поначалу я даже думал о всяком ложном, постороннем, что считал истинной причиной своих недугов – я вот якобы рассуждал, что не до конца знаю себя. Но это в данной ситуации лишь как следствие… причина скрывалась в куда более далёком субъекте. Я понял, что заболел именно из-за него, стал таким – непохожим на себя, там, где надо было плевать, неравнодушным, а там, где не надо, равнодушным. Сложно и непонятно, да? А мне тем более! Но я смог угадать причину своего сошедшего с ума сознания! И этот человек… был столь неожиданной причиной, что мне уже страшно копать дальше, вглубь себя… И да, наверное, моя прошлая проблема ещё актуальна – я не знаю себя так, как хотелось бы.

– Расскажи о том человеке, сын мой. Безумие всегда должно искореняться разумом и взвешенностью, помни. Всякое безумное действие влечёт за собой поток в два раза больше таких же дел; и остановиться сложно. Но необходимо, – Джон только заметил, что нервно начал кусать кулак, а сам подрагивал, как будто было холодно. Ох как не хотелось делиться подробностями, выуживать эти склизкие воспоминания из своих похожих на канализационные трубы уголков памяти! Он искал, как бы завуалированнее это сказать. И кое-как нашёл нужные слова и предложения, хотя сейчас было такое состояние, что уж не до обдумываний.

– Этот человек… знаете, он умер месяца два назад. Но… верите ли вы в то, что существуют ангелы? Нет, не отвечайте, вы конечно же верите! А я тем более. Они есть; ими становятся слишком пожертвовавшие собой люди, отдавшие жизнь ради какой-то их совсем не касавшейся идеи, задачи. Они и правда ангелы, что при жизни, что и… там; правда, при жизни всё-таки это видно не так сильно и порой даже кажется, что это за дьявол, но… это мой скверный характер, не обращайте внимания! – Константин прокашлялся, чему-то слабо и надломлено улыбнулся, протёр лоб от холодной испарины и продолжил: – Однако я настолько близок ко всему этому миру, что точно знаю одно: ангелы могут вернуться назад. И этот человек вновь пожертвовал собой, вновь вернулся на Землю. Я не знаю, честно, из-за чего он это сделал, но в иные промежутки безумства всегда думал, что из-за меня. Высокомерно, не правда ли? – снова усмешка. – Но я и до сих пор в это верю… Но есть у ангелов и другое правило: если вернёшься на Землю – все воспоминания из головы вон! И новую жизнь ему даруют, и новую работу, судьбу, даже воспоминания влепят в голову насильно и людей заставят помнить его. Короче говоря, Рай всегда старается сделать дела так, чтобы не было и возможности найти брешь в его законах. Я уже ненавижу Рай!..

– Сын мой, не богохульствуй! Я вполне понимаю твои чувства, но ты должен хоть немного сдерживать себя. Ибо только в укрощении своих желаний и страстей кроется истинный смысл существования. Но что же дальше с этим человеком?

– Скажите, вы мне уже не верите? – глотая судорогу, воскликнул Джон.

– Я верю тебе, сын мой; ангелы есть. У каждого из нас есть свой ангел-хранитель.

– А у меня нет, святой отец, нет! И это я точно знаю – я видел… я был там. Я почти умер однажды. И никто, никто на том свете за меня не хлопотал. Я совершенно один. И, возможно… этот ангел и был моим спасителем и на Земле, и там?! – Константин оторопело посмотрел перед собой, понимая, что ещё немного – и святому отцу придётся вызывать для него земную помощь для обезумелых. – О, я не знаю. Но теперь мне кажется, что у меня был этот ангел-хранитель, только я в упор, как дурной баран, не видел этого! Знаете, а меня это уже не так сильно удивляет – я слеп и глух ко всему, пока не потеряю это. Я совсем… совсем обычный человек, коих миллионы, с такой типичной и такой, к чёрту, стандартной проблемой, что в иные моменты мне хочется скорее быть похороненным на кладбище, лежать себе спокойно в сырой земле и не думать ни о чём… Мне хочется, чтобы после смерти было забвение, отдых, отсутствие всякого понимания, чтобы вот закрыл глаза и больше не помнил себя; темнота, мрак – вот чего я желаю! Но нет… нет, в мире создали Рай, Ад, чистилище – что хочешь выбирай, если не наработался на Земле. А я устал, святой отец, я просто хочу подохнуть, но никуда не идти, остановиться где-нибудь на середине этого отрезка между нашим миром и их и закрыть глаза. Господи, да я готов сдохнуть во второй раз, будучи мёртвым, лишь бы не знать себя, не помнить и не видеть! – Джон дышал надрывисто, тяжело, последние его слова скатились в полухриплые восклицания; он чувствовал, что к горлу подкатывает комок, пот струйкой стекает со лба, а живот скручивает так, как недавно скручивалась его душа – в тугую толстую трубочку. Отдышавшись, он с усмешкой добавил:

– Вы там ещё не набираете номер психушки?

– Нет, сын мой, о чём ты? Ты говоришь то, что наболело, то, в чём чувствуешь свою вину, пытаешься понять себя. Я лишь посредник, помни; ты говоришь это Господу, а Господь всё прощает, всякие несуразные и богохульные мысли, если ты в них каешься.

– Но я ведь не совсем каюсь, святой отец… что, если нахожу приятное в этом? – чувствуя жар не только на лбу, но и внутри себя, Джон почти шептал, понимая, что до безумия осталось буквально несколько минут таких речей.

– Такого не может быть, Джон. Я вижу: ты хороший, но ужасно запутавшийся в себе человек. Каждый, даже попавший в Ад и думавший, что попал несправедливо, глубоко в душе всё равно кается… и ты, Джон. Ты просишь прощения и, возможно, не у самого Господа напрямую, а у того человека ты просишь искреннее прощение. Но понимаешь, что поздно… Сын мой, ты просто сожалеешь о не сделанном для того человека, который теперь рядом с Господом нашим; это нужно отпустить. Возможно, я смогу дать тебе несколько молитв, чтобы успокоить сознание, ведь дорогой тебе человек простил тебя – ангелы всегда прощают…

– Нет-нет, святой отец, в двух вещах вы ошибаетесь: во-первых, он не был мне дорогим, а во-вторых, он не остался ангелом… Я же начал говорить, правда, не докончил, как и многое в моей жизни, что человек этот вернулся в наш мир… он выбрал вновь страдание длиной в человеческую жизнь вместо райских кущ; к тому же, он вполне поставил себя под риск, что не вернётся туда вновь, ибо никто не застрахован от грехов. Например, курение, – вдруг вспомнил Джон животрепещущую тему. – Вы знали, святой отец, что, даже отдав всю свою жизнь на служению Рая и освобождению мира от зла, всё равно можно попасть в Ад, если ты хотя бы увлекался какой-нибудь пагубной привычкой, например, курением? Будто ты вдыхаешь ядовитый дым и наполняешь своё тело какой-то дрянью; а ничего страшного, что люди порой держать вот тут, в груди, дерьмо похуже никотина? А нет, ничего – он ведь не курил и был хорошим мальчиком, а что внутри и какие помыслы – дела не их. Все судят по внешнему виду, это древнее правило; но я не знал, что такая же свинья поджидает меня и там… – Джон дал себе секундную передышку, уже ощущая хрипоту в голосе.

– Вы удивлены? почему вы не удивлены? – ждал ответа, но тут же добавил: – Хотя я понимаю почему – каждый день вам вываливают столько ереси, что моя, наверно, не такая уж и оригинальная… Вот опять я банален, слышите? – Джон вздохнул, пытаясь успокоить клокотание в груди. – На чём я там остановился, вы не помните?

– Кажется, ты говорил, сын мой, что твой человек ввернулся в наш мир…

– Ах да… как я ушёл от темы! Да… да, он вновь оказался среди нас. Но теперь он – совсем другой. Новый, будто вылитый из того материала, но в другую форму и имеющий другие свойства. Он не помнит ни меня, ни своих прошлых друзей, ни всего того, что мы вместе прошли. Но ведь… – Джон остановился, усмехнулся и процитировал себя: – Но ведь только воспоминания делают нас теми, кого привыкли видеть наши знакомые, делают нас какой-то неповторимой личностью; кажется, воспоминания – такая мелочь, всего один элемент, но, Господи, какой важный элемент, и это я понял не сказать, что как только столкнулся – знал ещё давно, но встал перед обескураживающей правдой, видимо, только сегодня, потому иначе не был бы таким безумным и отвратительным. Представляете? Я, наделённый багажом горького опыта, был так странно и по-детски наивно убеждён знаете в чём? В том, что этот человек (прости Господи, что предаю себя) вспомнит меня! Смейтесь! Лучше смейтесь, святой отец, упрекайте! Критикуйте! Но только не будьте со мной мягки… прошу… – Джон совсем ослаб и сполз по решётке вниз, почти согнувшись в три погибели. За стеной стояла почти тишина; только редкие, такие взволнованные и мелкие вздохи отчего-то запомнились Константину. Будто священник и сам был в шоке от услышанного и просто не мог найти нужных слов. «Неужели я хоть кого-то в чём-то удивил?» – спросил, сам не поверил и зло сплюнул. Наконец послышался не по ситуации тихий спокойный голос:

– Зачем мне смеяться, Джон? Я хочу вам помочь. Но, чтобы дать хоть сколько-нибудь дельный совет, я должен услышать историю полностью, сын мой. Продолжай, – Константин лишь горько усмехнулся и не скоро заговорил:

– Я сильно отвлекаюсь. Он вернулся в наш мир, и с тех пор в моём сердце нет покоя. Конечно, в нём не было покоя давно, но с тех пор я даже совсем забыл, как этот покой вообще выглядит. С того времени и начались ужасные проблемы: я ввязался в одну ситуацию, в которой просто не мог не обратиться в то место, в котором предположительно работал этот человек в своей новой жизни. И… знаете, как дальше пошло всё банально? Я думал, что увижу его просто издали, но нет, этот человек стал теперь моим официальным помощником. Я неоднократно жалел о том, что вообще сунулся сюда, в этот проклятый город с его гадкими треволнениями! И тогда-то и стали приходить на ум странные, безумные мысли; болел я своей болезнью ещё давно, но проявляться так ярко стала она только сейчас, святой отец. И я не знаю, в чём проблема. Наверное, это воспалилось всё невысказанное между мной и тем человеком… хотя я уверен: воскреси его, и я вновь буду молчать, как рыба, как последний идиот… – он вздохнул, потёр лицо руками. – Когда я встретил его, заговорил с ним, пускай и по делу, то ощутил остро-остро: два месяца назад я всё-таки похоронил его, его прошлого, того, кем он был, каким он мне… нравился что ли! А человек передо мной не то чтобы сильно отличался – характер-то тот же, внешность, привычки, все те мелочи, что я запомнил в нём, но он… он просто никогда не станет мне тем, кем был в прошлой жизни. Что бы ни случилось и как сильно бы я к нему ни привязался! И… вы слышите это слово – привязался! Прошлый я только бы насмешливо улыбнулся на это странное сочетание звуков, но нынешний знает это не понаслышке… я бы никогда не позволил себе этой слишком дорогой, но в любом случае провальной роскоши. Теперь конец, хотя его я слил; больше ни видеть, ни слышать этого человека не желаю. Потому что мне становится… неприятно от того, что он такой недосягаемый, но вместе с тем и близкий, что мы никогда не сможем стать прежними, что как ни крути, а останемся совсем незнакомыми друг другу людьми, что мне не рассказать ему всех тех историй, что были между нами. Что просто… хоть он и живой, но как бы и мёртвый вместе с тем, ушедший два месяца назад и не больше; меня пробивает зависть, ненависть и гнев… к тому же, я желаю обрести свой прошлый равнодушный характер, чтобы как и обычно решать все такие сложности одним словом насрать и чтобы никогда в жизни не привязываться, не искать нужных фраз, не корить себя за это… стать просто холодной кучкой дерьма со сталью вместо сердца и манящей пустотой вместо души… Вот моя ситуация в общих словах; молитвы помогут, да? – произнёс с иронией и громко рассмеялся. – Что же, если это правда, то я готов повторять их вечно; однако у меня такое чувство, что всё это более чем бесполезно.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю