Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Первая встреча с матерью получилась скомканной, потому что Эстер, оказывается, не ждала их так рано, и была по горло занята на кухне с Ребеккой, а Исаака они и вовсе не увидели, поскольку он с раннего утра торчал в танцевальном зале – и тоже пропустил момент прибытия тех, кого ждал с таким жадным нетерпением.

Оставалось только выполнить распоряжения временной хозяйки дома, у которой было свое видение, кто и что должен делать, и в каком порядке, так что Эрнеста мигом отправили в приготовленную для него комнату, «передохнуть и переодеться», Соломона же попросили задержаться «на несколько минут».

Он очень хорошо знал свою мать и понял, что Эстер хочет немедленно переговорить с ним без свидетелей, и пока она этого не добьется, Соломон не сможет ни составить компанию любовнику, ни повидаться с братом, ни, в свою очередь, привести себя в порядок перед обедом.

…Едва они остались наедине, Эстер напала сразу же, не дав сыну ни секунды передышки, и высказала все накопившиеся претензии в одном выразительном монологе. Ей не требовалось повышать голос или нарочно подбирать обидные слова, чтобы заставить Соломона пристыженно опустить голову и покраснеть. Зрелый возраст, ученая степень и профессиональные заслуги доктора Кадоша не имели никакого значения, когда мать была недовольна его поведением, и уж точно не могли защитить от проявлений родительского гнева.

– Объясни мне, милый – как это вообще могло случиться? Ты заверял меня, что Исаак совершенно здоров, что он в полной безопасности, и был очень убедителен, признаю… Я ехала к вам в гости и чуть ли не пела от радости, что мы наконец-то побудем вместе, семьей, как в добрые старые времена, до всего этого кошмара, я надеялась, что смогу утешить вашего отца хорошими вестями. И что же я увидела, сынок, едва порог перешагнула?.. Какую-то оргию времен Калигулы!..

– Мама, я знаю, что ты увидела, но пожалуйста…

Эстер решительным жестом пресекла попытки сына остановить ее прежде, чем она сама сочтет нужным:

– Нет, ты послушаешь! – она шлепнула Соломона по руке, когда он машинально потянулся к крему, предназначенному для начинки пирожных, взяла кондитерский шприц и, делая инъекции золотистым шарикам из заварного теста, продолжила обвинительную речь. – Ты должен был сам, лично, побеспокоиться насчет этого поца… (5)

– Мама…

– Да, поца! – в нынешних обстоятельствах Эстер не считала нужным стесняться в выражениях. – Этого ненормального сексуального психопата, вообразившего, что он школьница, а твой брат – кинозвезда, и куда-нибудь услать его, подальше отсюда… а ты что сделал? Место ему сохранил! Это после того, как он устроил тебе столько неприятностей с завещанием Шаффхаузена!

– Мама, оставить его в клинике было правильным решением, – возразил Соломон твердым тоном. – Как раз из-за неприятностей с завещанием… уволенный, он мог метнуться куда угодно, его наверняка стали бы использовать мои враги, теперь же все наоборот, он наш с потрохами, и надеюсь, останется преданным союзником, пока я окончательно не разберусь с клиникой и не развяжу себе руки.

– Хорошо же ты себе их «развязал»… – фыркнула Эстер, раскладывая готовые пирожные на большом фарфоровом блюде. – Бросил все на бедного герра Фридриха, и клинику, и брата, и этого сумасшедшего психиатра, и сбежал в Париж!.. Я понимаю, дорогой, что ты без памяти влюбился в этого прекрасного молодого человека, которого я умела удовольствие наконец-то увидеть наяву, и желаю тебе с ним счастья, но как бы то ни было, тебе следовало потерпеть и отложить медовый месяц, пока здесь все так сложно…

– «Без памяти» – это еще мягко сказано, мама, – вздохнул Соломон и грустно усмехнулся, заранее смиряясь с тем, что на самом деле никто на всем белом свете, включая родную мать, не понимает природу его чувств к Эрнесту, и даже приблизительно не догадывается об их силе. – Я принимаю твои упреки, но, прости, не стану обсуждать Эрнеста и мои отношения с ним, ни сейчас, ни потом.

– О-о… вот значит как. – Эстер поджала красиво очерченные губы, чуть тронутые неяркой помадой, и покачала головой. Она хорошо знала манеру Соломона прекращать нежелательный допрос – как будто железная дверь захлопывалась наглухо, и задвигался тяжелый засов – но все-таки сделала еще одну попытку:

– Я надеялась, что ты будешь более откровенен со мной, сынок. Мне о стольком хотелось тебя спросить… узнать побольше о месье Вернее…

Взгляд и тон Соломона остались непреклонными, когда он ответил:

– Сожалею, что разочаровал, но нет. Ты сможешь лучше узнать Эрнеста, общаясь с ним лично, пока мы все живем в этом доме.

– Ну что ж, если ты считаешь, что так лучше… будь по-твоему. – признавая поражение и временно отступив с боевых позиций, Эстер улыбнулась, любяще погладила сына по щеке и положила ему в рот пирожное.

Лакомство было восхитительным на вкус, как и все, что мать готовила собственными руками, но, наслаждаясь золотистым заварным тестом и воздушным фисташковым кремом, Соломон еще раз обдумал разговор и решил пока не рассказывать фрау Кадош о драматических событиях в Париже, что не имели никакого отношения к медовому месяцу, но едва не стали причиной безвременной смерти виконта де Сен-Бриза.

Вместо этого он с благодарностью поцеловал руку матери и мирно поинтересовался:

– Теперь я могу увидеть брата и получить назад моего любовника? Ты разрешаешь забрать их из детской?

Эстер притворно нахмурилась, но природная легкость нрава взяла верх над желанием быть строгой: она рассмеялась и кивнула головой.

***

Сидя за обеденным столом между Исааком и Соломоном, Эрнест чувствовал себя очень странно, как человек, попавший меж двух зеркал. Близнецы почти не смотрели друг на друга, но их движения часто оказывались синхронными, они говорили одинаковыми голосами, и если один, начав фразу, делал чересчур длинную паузу, второй заканчивал мысль брата с такой легкостью, словно принимал телепатему.

Это было похоже на сцену из фантастического фильма, но только для художника – фрау Кадош, наблюдавшая своих сыновей с рождения, и доктор Витц, знакомый с ними со времен детства, давным-давно привыкли и к чудесному сходству братьев, и к удивительной гармонии их поведения.

Четверо сотрапезников были заняты беседой, точнее – жарким спором, особенно усердствовали Исаак и Витц, Соломон время от времени вставлял выверенные реплики, поддерживая брата, а фрау Кадош вовсю подпевала Витцу, соглашаясь со всеми его тирадами.

Эрнест помалкивал, делая вид, что интересуется только супом из лобстера и овощным кишем, и Соломон порою недоуменно посматривал на него: художник впервые был таким тихим. Он даже коснулся украдкой колена любимого, нежно и чувственно, и понять вопрос, не заданный вслух, оказалось совсем нетрудно: что с тобой? Эрнест любовно вжался в его бедро и ответил легким толчком, что означало: я в полном порядке. Поднял глаза, улыбнулся Соломону – и густо покраснел под пристальным взглядом Исаака. Лис со своего места не мог видеть, как они дотронулись друг до друга, но Эрнест почему-то был уверен, что он обо всем догадался, и даже прочел их мысли…

– Эй, вы там, трое! – прогудел Витц. – Хватит строить заговоры, вы и так всего за один жалкий месяц натворили столько, что и за год не расхлебать… Предлагаю вернуться к нашим баранам и уже что-нибудь решить, наконец-то. Дюрок ждет от нас окончательный ответ не позднее завтрашнего вечера.

– Предлагаю открыть бутылку шампанского, – усмехнулся Исаак. – Мы победили, разве не так? Дюваль, кто бы там его ни подзуживал поначалу, и какие бы причины не побудили его встать на нашу сторону, отказался от претензий на клинику, и хочет только одного – работать, как и работал, на тех же условиях, что и при Шаффхаузене. Я думаю, эту скромную награду милейший Жан полностью заслужил… что же касается мадам Дюваль и ее католических спонсоров, то они теперь ничего не смогут предпринять против нас. У змеи вырваны ядовитые зубы. Верно, Сид?

Он подмигнул брату, преувеличенно бодро, но Соломон не стал скрывать, что не разделяет его благостного настроя, и скептически покачал головой:

– Внешне все так и выглядит, но я бы не торопился с выводами, Лис.

– Почему? – одновременно спросили Исаак и мать, а Эрнест, хотя и ничего не сказал вслух, ожидал ответа с не меньшим интересом и напряжением. Витц хмыкнул: он примерно представлял себе ход мыслей Кадоша, но ему хотелось сравнить собственные выводы с выводами коллеги.

Соломон отодвинул пустой бокал, положил перед собой руки и сцепил пальцы в замок:

– Во-первых, мне очень не нравится видимое бездействие тех, кого ты, Лис, назвал «католическими спонсорами мадам Дюваль». Я склонен думать, что они не отступились, просто решили сменить тактику… и выбирают место и способ для нанесения удара. Во-вторых, когда на кону такие деньги и такой жирный кусок собственности, очевидно, что никто из претендентов не откажется от своей доли добровольно. Формальный отказ, как у доктора Дюваля, означает в действительности только одно: дайте мне что-нибудь другое. Ну и в-третьих… это, конечно, сущая ерунда… однако может сработать против нас и принести немало проблем, на радость «католическим спонсорам».

– На что это ты, черт возьми, намекаешь? – уточнил Витц, предчувствуя недоброе, и Соломон его не разочаровал:

– Репутационные издержки. Когда Эмиль неожиданно умер, и мне пришлось выйти из тени, и раньше срока принять бразды правления в «Сан-Вивиан», я потратил немало времени и сил, чтобы должным образом представить самого себя местному обществу, и заодно убедить акционеров клиники Ротшильда, что неврологический реабилитационный центр в качестве филиала клиники на Ривьере – замечательная идея… Конфликт из-за тайного завещания, был неприятен, но ожидаем, он не нанес существенного ущерба и не был особенно интересен ни сплетникам, ни газетчикам, но…

В столовой повисла такая тишина, что собеседники слышали дыхание друг друга. Три пары глаз встревоженно смотрели на Соломона, он же невозмутимо продолжил:

– Сперва меня могли подозревать только в обыкновенной еврейской корысти и тайных «дурных наклонностях», которые позволили повлиять на Шаффхаузена, зато теперь… благодаря впечатлительности месье Дюваля и эксцентричности мадемуазель Бокаж… и некоторым другим обстоятельствам… я приобрету громкую славу донжуана, ниспровергателя семейных устоев, тайного алкоголика и, возможно, содержателя свингерского клуба. Имея такую репутацию, мне сложно будет рассчитывать на спокойную работу за стенами «Сан-Вивиан», а вот избыточного внимания и слежки за происходящим – со стороны самых разных персон – окажется предостаточно… Как бы в местных газетах через пару месяцев не начали писать, что в бывшей клинике Шаффхаузена устраивают оргии с участием пациентов и проводят безбожные эксперименты.

– И приносят в жертву христианских младенцев… – не выдержал Эрнест, которому некстати вспомнился безобразный скандал, устроенный Шаффхаузену его матерью – она обозвала доктора нацистом и сравнила его клинику с концлагерем.

Фрау Кадош осуждающе посмотрела на художника и строго проговорила:

– Мы все ценим ваше остроумие, месье Верней, но это было не очень уместное замечание.

– Простите, мадам, – сказал он, не демонстрируя особого раскаяния, поскольку видел одобрительную улыбку Соломона.

– Черт, ты прав, как всегда. Если бы я только подумал об этом… – пробормотал Исаак, прекрасно понявший все, что брат подразумевал, но не сказал вслух.

Эрнест же, вместе с горячим сочувствием, испытал прилив безудержного гнева – не то на дурацкое стечение обстоятельств, подставившее под удар и Лиса, и Сида, не то на людей, ставших вольной или невольной причиной этих обстоятельств.

– Хорошо, Соломон, ты убедительно доказал, что радоваться особо нечему, ситуация запутанная, а теперь еще и вдвойне опасная, поскольку нет никаких гарантий, что те двое…ночные гости Исаака… будут держать язык за зубами. – снова вступила в беседу Эстер: – Если так, остается единственный способ -передать клинику в доверительное управление и ускорить ваш переезд в Канаду. С этого мы начали, к этому и пришли. Вы ведь со мной согласны, герр Витц?

Фридрих покосился на Соломона, слегка развел руками и ответил обтекаемо:

– Согласен-то я согласен, мадам, я был согласен еще два года назад, когда услышал от Эмиля об этом плане, но только это трудненько будет осуществить прямо сейчас, вы же понимаете…

Эстер холодно покачала головой:

– А я надеялась, что вы поможете мне уговорить моих сыновей не противиться самому разумному решению. В конце концов, клиника, карьера – это еще не все, это не самое главное в жизни.

Изящная женщина с тонким лицом, осанкой и манерами похожая на королеву, устремила непреклонный испытующий взгляд на виконта де Сен-Бриз и спросила:

– Вы ведь не против переехать в Канаду, Эрнест, если Соломон решит туда отправиться вместе со своим братом?

***

– Я не хочу ехать в Канаду, – сказал Исаак.

Он стоял за спиной Эрнеста, сидящего на садовых качелях, и раскачивал его, несильно и достаточно плавно, чтобы художник мог делать карандашный набросок в своем дорожном альбоме.

– Ты и не должен, если не хочешь, – не оборачиваясь, тихо ответил Верней: ему не нужно было смотреть на Лиса, чтобы до мельчайших подробностей представить выражение на его лице. Исаак был взволнованным и напряженным, как струна, Эрнест слышал это по голосу.

Солнце почти уже село. В небе догорали последние оранжево-малиновые всполохи заката. Синеватые сумерки сгущались, размывая контуры предметов, удлиняя и оживляя тени, так что ухоженный сад с подстриженными кустами, тщательно размеченными клумбами и ровными дорожками, и современный комфортабельный дом, со светлыми стенами, казавшийся темным из-за наглухо закрытых ставен и опущенных жалюзи, постепенно становились похожи на зачарованный замок из сказки Перро.

В столовой на первом этаже накрывали к ужину, фрау Кадош лично следила за приготовлениями; Соломон и фон Витц еще днем заперлись в кабинете, чтобы с глазу на глаз обсудить дела клиники и вместе просмотреть документы, присланные Дюроком, и все попытки выманить их оттуда терпели крах. За время вынужденного отсутствия доктора Кадоша дел накопилось множество…

Исааку с Эрнестом, предоставленным самим себе, не оставалось ничего другого, кроме как общаться и углублять утреннее знакомство. Ни один из них не был против.

Первоначальная неловкость рассеялась как дым еще во время севильяно, и потом после завтрака, они провели на паркете по меньшей мере час. Для Лиса это был прекрасный повод освежить свои навыки хореографа и преподавателя, но демоны ритма оказались сильнее, и они с Эрнестом, меняя кассеты и диски, устроили настоящий танцевальный марафон.

Лис пришел в полный восторг, обнаружив, что художнику отнюдь не в теории знакомы не только архаичные вальсы и танго, но и самые нескромные варианты движений из латиноамериканского набора. Если бы он не знал, что Соломон с Эрнестом познакомились на траурной церемонии, то предположил бы, что его скрытный братец подцепил своего красавца на Ибице, на танцполе какого-нибудь популярного мужского клуба.

После импровизированного шоу они отправились в бассейн, но не столько плавали, сколько хулиганили, брызгались, перебрасывались продранным мячом для поло, ныряли с бортика, неожиданно хватали друг друга за ноги или за плечи, утягивали под воду, исподтишка любуясь телом «пленника», и сожалея, что губам достается только прохладная вода…

Плавание разбудило аппетит, и Ребекка приготовила для них холодные закуски и кофе, и, сидя друг напротив друга за маленьким круглым столиком, они неожиданно разговорились об искусстве, сперва о живописи, потом о танцах, и как-то незаметно переключились на Париж, где Исаак не бывал давным-давно, но не забыл ни одной улицы, ни одного бульвара, ни одного достойного клуба или хорошей кофейни…

Эрнест упомянул, что во времена своей бурной юности – да и позже – часто бывал в «Лидо»; они довольно быстро выяснили, что художник, несомненно, должен был видеть выступления Исаака, и конечно, у них нашлись общие знакомые в голубой тусовке… и даже общие любовники…

Беседа опять едва не приняла опасный оборот, но Лис и Принц с Монмартра обменялись долгим взглядом – и словно заключили соглашение о границах, призвав в свидетели своих ангелов-хранителей, всегда стоящих за правым плечом. Одного ангела звали Ксавье, второй носил имя Сезар.

…Незадолго до ужина друзья вышли в сад, Эрнест – порисовать, Исаак – подышать вечерней прохладой. Художник сел на качели, и то, как Лис принялся качать его, само по себе просилось в сюжет картины.

Исаак не знал, почему выбрал этот момент для непростого признания, что не хочет подчиняться семейному решению насчет Канады, просто следовал интуиции. Он был уверен, что Эрнест поймет.

– Я не хочу ехать… что мне делать в Канаде? Там и по-французски никто толком не говорит… но в Канаде живет наша старшая сестра, Рут, со своим мужем, они готовы нас принять и помогать во всем. Это, понимаешь ли, безопасно…

– Соломон немного рассказывал мне о Канаде, и почему первоначальным планом был ваш совместный переезд. Я согласен, что там для тебя намного безопаснее, но я понимаю, почему ты не хочешь уезжать.

Исаак обошел качели и сел рядом с Эрнестом на прохладное деревянное сиденье, дотронулся до плеча художника, без слов прося повернуться и смотреть на него:

– Понимаешь?

– Да. После смерти Сезара я много лет не покидал Францию… даже подумать об этом не мог.

– Черт побери… – прошептал Лис, откинулся на спину и закрыл глаза. – Ты действительно понимаешь… Мне ужасно надоело сидеть взаперти, надоело чувствовать себя живым трупом, я хочу вырваться с этой проклятой Ривьеры, подальше от надоевшего моря, от вечного цветения, от этих ебучих пальм… но я не хочу в Канаду! Мне нужно сперва в Женеву, туда, где я последний раз видел его живым… где он… оооо…

– Тише… – Эрнест придвинулся поближе, ласково взял Исаака за руку – такую же сильную и красивую, как у Соломона, с такими же длинным пальцами и чуть загрубевшей ладонью, но чуть более худую – погладил ее, бережно положил к себе на грудь.

Лис проглотил комок в горле и продолжил, немного сдавленно, но так же решительно:

– А потом я хочу вернуться в Париж. Туда, где он похоронен. Туда, где я только и чувствовал себя живым. Те, из-за кого он умер… те, кто его довел до смерти… я знаю, что они живы и здоровы, ходят по земле, едят, пьют… Я же официально мертв. У меня нет ни жизни, ни доброго имени, я только призрак, всеми забытый…

– Не всеми…

– Ну даже если и так – какой в этом толк? Если я уеду в Канаду, если даже вы с Соломоном будете со мной….

– То есть как это – если?..

– Хммммм… – Исаак открыл глаза и улыбнулся. – Неужели ты правда готов все вот так бросить и уехать с Сидом на край света?

– Я поеду за ним куда угодно. Хоть в Канаду, хоть в Лапландию, хоть к эскимосам, хоть к папуасам.

Эрнест сказал это спокойно и буднично, но глаза его так ярко вспыхнули, а лицо стало таким вдохновенным, что Лис невольно замер от восхищения. Он дотронулся кончиком пальца до щеки Эрнеста и сказал без тени ревности, просто констатировал факт:

– Ты чертовски его любишь.

– Разве вас, Кадошей, можно любить как-то иначе?..

– Ты прав, пожалуй… Ну так вот, если я – мы все-уедем в Канаду, сбежим – значит, мы сдадимся. Здесь все будет кончено. Мне уже никогда не доказать своей невиновности, не получить назад мое доброе имя, не стать снова живым.

Исаак наклонился вперед и стиснул обе руки перед грудью, словно у него мучительно болело сердце.

– А я, Эрнест, хочу назад мое доброе имя, – глухо сказал он. – Хочу снова стать живым. Ради себя, ради Сида, чтобы он мог, наконец-то, жить своей жизнью и отдохнуть от забот обо мне, но больше всего – ради Ксавье, потому что я ношу его в своем сердце.

Эрнест горестно кивнул, по собственному опыту зная, как мучительно болит, не заживая, рана от подобной потери, и единственный способ заштопать ее – отдать ушедшему часть своего сердца и жить за двоих…

Слова сами собой сорвались с его губ, раньше, чем он успел их осознать или обдумать:

– Мы вернем тебе доброе имя, Исаак. Ты получишь обратно свою жизнь. Не знаю как – но мы это сделаем.

Комментарий к Глава 6. Ангелы Исаака

1 Пике – «укол», быстрое «колющее» движение пальцами; флорео – движение пальцев танцора, напоминающее раскрывающийся и закрывающийся веер; сапатеадо – дробь во фламенко, сочетание ударов пальцами и каблуками (или пятками) и разнообразных шагов.

2 ладони (исп)

3 демон танца в испанской мифологии, превращающий музыку в магию, а танец-в шаманство.

4 байлоры – танцоры фламенко

5 потц – хуй на идише

Визуализации:

1. Вот что примерно увидел Эрнест в танцклассе:

https://www.youtube.com/watch?v=fBefsNiLrhg

https://www.youtube.com/watch?v=pTVqfCPq_CE

(танцует великий Антонио Гадес, но техника исполнения у Исаака столь же совершенна)

2. Эрнест смотрит на Исаака:

https://c.radikal.ru/c31/1809/63/a43a94e5379e.jpg

3. Исаак (и так бывает):

https://b.radikal.ru/b17/1809/70/421aa61f6d0e.jpg

4. Соломон в дороге:

https://c.radikal.ru/c09/1809/81/3a9ee69af3fc.jpg

5. Соломон при разговоре с мамой:

https://d.radikal.ru/d31/1809/2e/29ee861aca0a.jpg

========== Глава 7. Змея под цветами ==========

И все ж сильней всего отрава глаз зеленых,

Твоих отрава глаз,

Где, странно искажен, мой дух дрожал не раз,

Стремился к ним в мечтах бессонных

И в горькой глубине изнемогал и гас.

Тебя любить бы мог, обожествлять бы мог,

Все тело дивное обвить сетями ласки,

Когда бы ввечеру, в какой-то грустный час,

Невольная слеза нарушила хоть раз

Безжалостный покой великолепной маски.

Шарль Бодлер, сборник «Цветы зла»

***

Они засиделись внизу далеко за полночь – сперва ужинали, потом пили кофе с ликером, потом Витц и фрау Кадош взяли в компанию Ребекку и перешли в малую гостиную, чтобы играть в карты, а Исаак предложил Соломону и Эрнесту вместе посмотреть кино.

Идея была радостно поддержана, но фильм, который одинаково устроил бы всех, пришлось выбирать долго и не без споров. Лис хотел смотреть «Кармен» или «Тоску», но Сид возразил, что после отличного ужина классическая музыка усыпит его за пять минут, и предложил «Профессионала». Исаак согласился – оба близнеца были горячими поклонниками Бельмондо – но теперь воспротивился Эрнест, заявив, что в финале всегда плачет, как сентиментальная барышня, а это зрелище едва ли кому-то доставит удовольствие.

Братья понимающе переглянулись, и Соломон спросил:

– Ну, а чего же ты хочешь, Торнадо?

– Почему бы не посмотреть что-нибудь историческое, например, «Капитана», или комедию вроде «Фантомаса»? – тон Эрнеста был не слишком уверенным, даже смущенным, но в Валлорисе фильмы с Жаном Марэ в главной роли приходили на ум в первую очередь…

Лис пожал плечами:

– Почему бы и нет? У меня есть оба… и месье Марэ в обоих очень хорош. Что, Сид?..

Тень, пробежавшая по лицу Соломона, была совсем легкой, но Исаак ее заметил, заметил и то, как покраснел Эрнест, когда любовник сухо проговорил:

– Можно и «Фантомаса», хотя лично меня больше устроил бы «Фанфан-Тюльпан».

– Еще бы нет, – усмехнулся Лис. – Ты же в курсе, Эрнест, что твой серьезный доктор с двенадцати лет сходит с ума по Жерару Филипу?

– Да, он мне говорил. – теперь голос Эрнеста сделался прохладным, как северный ветер, и он в свою очередь пожал плечами и скрестил руки на груди, показывая, что ему совершенно все равно, какая кассета в итоге будет вставлена в видеомагнитофон. Соломон бросил на него жаркий взгляд, но ничего не сказал…

Эта выразительная пантомима, бывшая ни чем иным, как обоюдной сценой ревности, многое объяснила Исааку; он улыбнулся с нежной грустью, вспоминая, как много лет назад, на пике романа, Ксавье ревновал его к самым неожиданным персонажам, от хореографа труппы «Лидо» и Далиды до микеланджеловской скульптуры «Восставший раб».

– Слушайте, ребята, если хотите, я могу поставить кассету с немецким порно, – заговорщически предложил он. – Тогда это точно устроит нас всех.

Эрнест фыркнул от смеха и уткнулся лбом в плечо Соломона, а тот, понизив голос, ответил:

– Отличная идея, Лис. Я полностью «за»… ты даже не представляешь, насколько.

Исаак заметил с невозмутимым видом:

– Очень даже представляю. Не у тебя одного стоит.

– Отрицать наличие полной эрекции у всех присутствующих было бы непростительной врачебной ошибкой, – важно кивнул Сид, чем вызвал новый приступ веселья у художника:

– Обожаю, когда ты включаешь доктора… Доктор Кадош, так что же вы нам прописываете для избавления от… напряжения?

– Несомненно, требуются лечебные мероприятия. Сеанс групповой мастурбации пошел бы нам всем на пользу. – ответил Соломон все с той же прекрасной невозмутимостью врача на консилиуме.

Оторвавшись от поисков нужной видеокассеты в обширной фильмотеке, Исаак положил руки на пояс, наклонил голову и слегка расставил ноги, как будто готовился к уличной драке или… провоцировал партнера на танцполе сделать ему минет:

– Ну так что -«Лето Скотта», «Без седла» или «За дверью в Греции?» А может быть, «Фараон и раб»? У меня здесь большая коллекция.

– Все такое вкусное… прямо не знаю, что и выбрать… – Эрнест уже не смеялся, не скрывая, что этот фривольный разговор и сама ситуация завели его с пол-оборота и толкают на бесстыдные фантазии и безрассудные поступки. Масла в огонь подлило тихое рычание любовника, раздавшееся прямо над ухом:

– Я помогу тебе с выбором, Торнадо. Положись на меня.

Эрнест задрожал, когда теплая рука властно прошлась по его спине, скользнула ниже, сжала крепкую задницу, обтянутую джинсами, и конечно, такая шалость отнюдь не способствовала успокоению крови в жилах и спаду возбуждения. Художник резко выдохнул, повернулся, обхватил любовника сбоку и потерся пахом о его бедро, с трудом сдерживаясь от более активных действий… но губы Соломона нашли губы Эрнеста и смяли их в нетерпеливом, сладострастнейшем поцелуе. Настойчивый язык скользнул по сомкнутым зубам, прося открыться, впустить, и Эрнест не устоял перед этим призывом.

Исаак, чье желание становилось все более очевидным, следил за ними с такой жадностью, что, казалось, еще минута -и большая гостиная снова превратится в место древнегреческой оргии, с участием одних только мужчин.

Понимая опасность для всех троих, Эрнест сделал честную попытку притормозить:

– Охххх… Соломон… тшшшшшшш… подожди, это какое-то безумие…

– Да, мой дорогой… – промурлыкал пепельноволосый бог с темно-янтарными глазами, упоенно и жадно скользя горячими губами по длинной гибкой шее своего Ганимеда. – Ты прав. Я хочу, чтобы ты ему поддался…

Он слегка укусил художника за мочку уха и, обжигая дыханием, прошептал по-немецки:

– Ich will dich, ich will Wahnsinn. Mein Schwanz ist steinhart. Ich konnte kaum warten, bis dieses verdammte Abendessen vorbei ist. (Я хочу тебя, хочу до безумия. Мой член уже каменный. Я едва мог дождаться, когда закончится этот чертов ужин).

Эрнест, все больше теряя голову, тяжело дыша, уперся кулаками в плечи любовника – его не особенно смущало, что тот ласкает его в присутствии другого мужчины, пусть даже собственного брата; в комнатах отдыха любого гей-клуба это было в порядке вещей -наслаждаться одновременно прикосновениями и созерцанием, но они проводили вечер не в клубе…

В нескольких шагах от гостиной сидели за картами две приличные пожилые женщины и строгий доктор фон Витц, внушавший художнику особое почтение, как коллега Шаффхаузена. Кто-то из них в любую минуту мог войти: фрау Кадош – чтобы пожелать им всем доброй ночи, или Витц вдруг устанет от карт и тоже решит посмотреть “настоящее мужское кино вместе с парнями”. И даже к старушке Ребекке могла спорхнуть заботливая идея «отнести мальчикам какао».

«И что же, чёрт возьми, тогда будет?»

Мысли путались, а Соломон, деспотично завладевший разгоряченным телом возлюбленного, не прекращал обнимать, сжимая все крепче, и целовать все чувственней и глубже… да что там – просто пожирать его рот, умело пробуждая ответную жажду наслаждения.

– Ммммммм… mein liebe….Du bist verrückt. Ich habe Ejakulation in meiner Hose, Wenn du nicht aufhörst. (Ты сумасшедший. Я кончу в штаны, если ты не прекратишь).

– Lass uns das zusammen machen. Ohne Hosen. (Давай сделаем это вместе. Без штанов).

Эрнест охнул, ощутив, как длинные пальцы, пробравшись под рубашку, слегка царапнули напрягшийся сосок, и охнул снова, еще громче, когда его спину неожиданно обвила вторая пара рук, и еще одни губы жарко прижались к шее…

Не имея сил отказаться от возбуждающей игры на грани фола, в которую его так легко и умело вовлек Соломон -и которую столь явно подхватил Исаак —он пробормотал почти умоляюще, не сознавая, к кому из братьев обращен вопрос:

– Ты уверен, что мы можем… здесь?.. И прямо сейчас?

И два одинаковых голоса страстно прошептали с двух сторон:

– Все, что ты захочешь. Везде, где только пожелаешь…

***

Исаак плотно закрыл двери и погасил верхний свет, так что гостиная погрузилась в уютный полумрак, рассеиваемый оранжево-розовым свечением больших настольных ламп со стеклянными расписными колпаками, с изображениями птиц и экзотических цветов.

Соломон же включил видео с фильмом «Бал». Он сам не знал, почему выбрал эту кассету, возможно, из-за прекрасной музыки, отсутствия диалогов и необходимости внимательно следить за действием.

Как только декорация для сцены с их собственным участием была выстроена, все трое переместились на диван, и близнецы расположились по обе стороны от Эрнеста, как прирученные львы возле Аладдина. Никто не проронил ни слова, речь казалась кощунственным излишеством, способным мгновенно разрушить алхимическое таинство, порвать особенные тонкие узы, симпатические нити, протянувшиеся от сердца к сердцу. Все трое были переполнены любовью, они испытывали голод друг по другу, как родные души, разделенные по воле богов, долго бродившие во мраке, по бледным полям, заросшим асфоделями, и наконец, почуявшие живое тепло.

Первые касания были очень осторожными, почти робкими: Соломон притянул Эрнеста поближе, уложил к себе на грудь, обнял и зарылся лицом в волосы, целуя теплый затылок, и постепенно опускаясь ниже… Художник прикрыл глаза, теряясь в ощущениях, как в опиумной грезе, и принялся мягко тереться о любовника, точно большой ласковый кот. А Исаак завладел рукой Эрнеста, сжал изящные пальцы и, склонившись, перецеловал их все, один за другим, любуясь, воздавал должное почти совершенной красоте кисти и запястья.

Это была нежная игра-прелюдия, но сердце сорвалось в стремительный бег, а член налился сладкой тяжестью, как только Лис почувствовал, что Эрнест отвечает на ласку, сжимает его ладонь, гладит запястье кончиками пальцев. Исаак придвинулся к нему вплотную, помогая брату высвобождать влекущую мужскую наготу из тканого плена.