Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Я пойду, а ты останешься! Соломон решил бы именно так!

– Что?! Бросить тебя к черту в зубы, а самому прятаться, как крысе?! Этому не бывать! – Исаак протащил Вернея на себе в сторону выхода и отвоевал еще несколько шагов, но упрямец уперся в каменные плиты пола обеими ногами и снова притормозил его бег. Они продолжили спорить в коридоре первого этажа, ведущем к кухне и к холлу с входной дверью.

Ребекка, оставленная позади, ничего не могла поделать. Насмерть перепуганная, она поняла, что Исаак собирается совершить безумный, опасный и, самое главное, строго-настрого запрещенный поступок – пойти туда, где Соломон был с другими людьми, и предъявить самого себя. Значит, ее мальчик, младший мальчик, снова сошел с ума! С ним опять припадок буйства, болезненного буйства, что так долго лечилось в клинике Шаффхаузена, и едва не свело Исаака в могилу!

Не время было размышлять о причинах, следовало действовать. Помешать! Остановить! Художник тоже думал так, иначе не ринулся бы наперерез, удерживая, возражая… нужно было срочно ему помочь и не выпустить Исаака с виллы.

Ребекка рассчитала момент и, когда Исаак поравнялся с кухней, коршуном ринулась на него, втолкнула в дверь, резко захлопнула ее, навалилась всем весом и заперла на два оборота ключа.

– Lauf! Lauf schnell, finde Solomon und bring ihn hierher! (Беги! Беги скорее, найди Соломона и приведи его сюда!)

Эрнесту не нужно было повторять дважды: он уже бежал к террасе, но, прежде чем исчезнуть из вида, крикнул:

– Если мы оба не появимся через четверть часа, или я не позвоню, вызывайте полицию! И позвоните в Париж комиссару Кампане!

***

В детективных романах и приключенческих фильмах отважный герой обычно проникал на закрытую территорию, скользя вдоль стен незаметной тенью, подняв и держа наизготовку пистолет или автомат, или с обнаженной шпагой в руке. У Эрнеста же при себе был только обыкновенный складной нож, который едва ли мог сойти за дуэльный, да ремень с тяжелой пряжкой, которым он едва ли сумел бы воспользоваться так же ловко, как боец спецназа – но это никак не влияло на степень его готовности принять бой. Понять бы только, с кем придется биться, что за твари могли подстеречь любимого в солнечный летний день, в Валлорисе, самом мирном и тихом городке Франции?..

Подбегая к дому, Эрнест поддался паническому импульсу, крикнул во все горло:

– Соломон! Соломон! – и напряг слух, надеясь услышать отклик.

Но ничто не нарушало тишины, кроме его собственного громкого дыхания, бестолкового птичьего щебета и плеска воды в садовом фонтане. Снаружи соседская вилла выглядела совершенно мирно и безмятежно – светлый современный дом среди клумб и декоративных деревьев, большие окна, стеклянные двери, гостеприимно расставленные на террасе плетеные стулья, ничего загадочного, ничего трагического. Никакой мистики «пирамиды Хеопса»…

Эрнест был бы рад убедиться, что все это он сам себе придумал, что страхи напрасны, и обморок Лиса не означает реальной опасности для Соломона. Но сперва нужно было войти в дом.

Художник взбежал по ступеням, позвонил во входную дверь, прикидывая, сумеет ли выбить ее, если ему не откроют, а Соломон так и не отзовется на зов – но дверь распахнулась тут же, как будто внутри дома кто-то с нетерпением ждал гостей.

За порогом Эрнест увидел незнакомого темноволосого мужчину, крепко сложенного, одетого по-рабочему, в блузу и комбинезон, и на вид вполне мирного и безмятежного.

Скрестив на груди руки, пожевывая сигаретку и чуть ли не зевая, работяга спросил:

– Добрый день, месье, вам чего? Это вы кричали?

– Соломон Кадош. Где он? – голос Вернея прозвучал резко и требовательно, даже грубо, но это было куда лучшим вариантом, чем обнаружить панику.

– Ааа, энто который доктор что ли? Да здеся он… – начал было самозванный привратник, но Эрнест не собирался терять ни одной лишней секунды и решительно отстранил парня, освобождая себе проход в глубину дома:

– Отойди, приятель. Я сам его отыщу.

– Хех, месье. Да за ради бога… ищите. Наверху он, вместе с месье Дювалем. Идите, идите, воон туда, по лесенке.

Гаспар ухмыльнулся вслед красавчику-пидэ (6), со всех ног побежавшему прямиком в западню, выглянул наружу, цепким взглядом обшарил сад и тропинку, ведущую к дому -не идет ли следом за виконтом де Сен-Бриз еще один гость, как две капли воды похожий на того жида, с кем ребята уже успели как следует поработать?..

Нет, никто больше не торопился нанести визит. Жаль, очень жаль…

Ах, вот бы Господь сотворил такое чудо, чтобы все крысы зараз попались в расставленную им ловушку! Жидовские крысы были самыми хитрыми и умными, и это большая удача, благословение, что им, псам Господним, верным слугам, ходящим пред оком Его, удалось поймать хотя бы одну, самую главную.

Отец Густав останется доволен и не обойдет их заслуженной похвалой.

«Пусть все содомские нечестивцы, блудницы и мужеложники, сгинут, смертию да умрут. Кровь их на них. Аминь».

Гаспар осенил себя крестным знамением, достал из глубокого кармана рацию и… затворил дверь на ключ. Мышеловка захлопнулась.

Комментарий к Глава 13. Мышеловка

1 Хрустальная ночь – отсылка к еврейскому погрому в Германии в ночь с на 10 ноября 1938 года. Это событие считается началом Холокоста. “Кровь их на них” – прямая цитата из Библии, Книга Левита

2 Прямо скажем, плохая комбинация карт Таро, сулящая беды

3 Книга Экклезиаста

4 “Сигаретки” -популярный еврейский рецепт блинчиков с начинкой, свернутых определенным образом, в узкие трубочки.

5 фляк – один из самых эффектных прыжков на руки в гимнастике, выполняется вперед или назад с переворотом тела

6 пидэ – презрительное наименование гомосексуалиста

Визуализации:

1. Исаак в дурном предчувствии:

https://a.radikal.ru/a23/1810/d9/9f1a3319be44.jpg

2. Соломон на вилле Дюваля:

https://c.radikal.ru/c15/1810/5e/9d2f45fed708.jpg

3. Эрнест в дурном предчувствии:

https://d.radikal.ru/d21/1810/4c/551a9f4563d5.jpg

4. “Поденщик”:

https://b.radikal.ru/b05/1810/c4/3ed7175f04a7.jpg

5. Жан Дюваль пытается предупредить Соломона:

https://a.radikal.ru/a02/1810/d2/560e2cd245ff.jpg

========== Глава 14. Интермедия. Танец на лезвиях. ==========

Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?

С отравой жгучих слез и яростью без сил?

К вам приводила ночь немая из могил

Месть, эту черную назойливую гостью?

Шарль Бодлер

Двенадцатью годами ранее, 25 октября 1974 года.

История Исаака Кадоша и Ксавье Дельмаса, часть 3.

– Он сводит меня с ума… – пожаловался Лис и подлил брату вина. – Точнее, не он сам, а его постоянная ревность. Это какой-то кошмар.

Сид сочувственно покачал головой и протянул Лису сигариллу, которую только что зажег и раскурил специально для него:

– Насколько я знаком с Ксавье, он всегда был маленьким ревнивцем и собственником. Будь его воля, он запер бы тебя в вашей спальне и привязал к кровати, но зато сам бы готовил тебе еду, гладил рубашки и водил гулять в Люксембургский сад… на красивом кожаном ошейнике…

– Смейся-смейся. Ты правда думаешь, Сид, что сказал сейчас что-то остроумное?

Укоризна в голосе близнеца была непритворной, и задела Соломона за живое. Он покраснел и примирительно погладил Исаака по запястью:

– Прости меня, это было бестактно. Но вы так живете уже три года, и прежде ты не жаловался, разве что-то изменилось?

Лис жадно затянулся и вместе с горьковатым дымом выдохнул горькое признание:

– Изменилось. Все изменилось, Сид. Он всегда ревновал, это верно, но никогда не вел себя так…

– Как именно?

Соломон подвинулся поближе, чтобы не вынуждать брата повышать голос, и не посвящать людей за соседними столиками в подробности семейных проблем. Исаак не обращал внимания на такие мелочи. Заданный вопрос, хотя и был ожидаемым, заставил его нервно рассмеяться:

– Ты правда хочешь знать? Ну, изволь… Я чувствую себя арестантом на гауптвахте. Мало того, что все свободные вечера мы проводим, запершись дома, никуда не ходим, никого не приглашаем к себе – так я еще и не могу никуда выйти один, даже за сигаретами. Я не могу разговаривать по телефону дольше десяти минут, иначе меня ждет скандал на полночи. А если я на полчаса задерживаюсь после репетиции, или, упаси Бог, иду ужинать с ребятами, чтобы за едой обсудить гастроли или спектакль, Ксавье отлучает меня от тела, и хорошо еще, если только на сутки.

– Хммм… это действительно что-то новенькое… – протянул Соломон, неприятно удивленный услышанным. – Если бы история не касалась тебя и Ксавье, я сказал бы, что подобные отношения стоит прервать, пока они не довели до беды. Но ведь я бываю у вас, мне, как я понимаю, от дома не отказано… как же я ничего не замечал?

Он запнулся, получив от Лиса еще один укоризненный взгляд, и покаянно пробормотал:

– Ну да, я к вам не приходил больше месяца…

– Полтора месяца, – холодно уточнил Исаак. – Ты не приходил к нам полтора месяца.

– Ты ведь знаешь, почему, – в голосе Соломона послышались молящие нотки. – С тех пор, как я возглавляю отделение, у меня работы невпроворот, и по выходным я хочу только спать…

– Между прочим, прекращение твоих визитов мне тоже ставят в вину, – усмехнулся брат: – У нас, видишь ли, теперь есть одобренные и не одобренные посетители…

– И кто одобренный?

– Ты. Ты также тот единственный, к кому Ксавье меня не ревнует.

– Ну, а не одобренные…

– Все остальные, но особенно бедняга Жорж и другие ребята из труппы.

Соломон залпом допил то, что еще оставалось у него в бокале, и тихо спросил:

– Как ты терпишь?

Исаак поднял плечи и развел руками, расписываясь в своем полном бессилии справиться с ситуацией:

– А что мне делать? Бить его, ругать? Он этого дерьма сполна наелся в школе и в колледже, из рук доброго дядюшки Густава. Устраивать ответные сцены? Поступать по-своему, игнорируя его истерики? Может, действительно уйти… и оставить мальчишку на съедение фанатикам из «Дела Божьего», которые только того и ждут? Да ни за что, Сид. Если бы я даже не любил Ксавье, как собственную жизнь, я все равно бы так не поступил.

– Но молчать и терпеть – тоже не выход. Тебе уже сейчас плохо… плохо, Лис, я же чувствую… а станет еще хуже, если ничего не предпринять.

– Да, постоянная ревность – это как хронический понос. Кашлянуть боишься, но все равно нет-нет да кашлянешь.

Настал черед Соломона усмехнуться:

– Понос-это всего лишь симптом, указывающий на неполадки в организме… то же самое и с ревностью, говорю как врач. Если ты хочешь понять, что происходит с Ксавье, нам нужен более точный диагноз.

Обед в «Мулен де ла Галетт»(1) затягивался, хотя поначалу близнецы планировали провести в обществе друг друга не более часа. Соломона ожидало дежурство в больнице и встреча с пациентом, которого ему предстояло оперировать через пару дней, а Исаака – вечерняя репетиция с труппой, поскольку до премьеры рождественской шоу-программы оставались считанные недели.

Вот только танцевать в этой новой программе Лис не будет, и его имя появится на афише мелким шрифтом, с пометкой «хореограф и балетмейстер».

Все находили, что это очень здорово и почетно, вершина профессионального признания, поздравляли Исаака, и он принимал похвалы и поздравления с улыбкой, отчаянно стараясь не выдать, что на душе у него скребут кошки… Ему было только тридцать пять, и выступать на сцене «Лидо» в сольных партиях он мог еще по крайней мере лет семь, а то и дольше. Слишком рано уходить в преподаватели и постановщики, и никакой престиж режиссуры, никакая доля в кассовых сборах не значили для Лиса больше, чем возможность танцевать для зрителей.

Упоение музыкой, движением, пластикой собственного тела, преодоление физических границ и ощущение полета в акробатических трюках – он не знал ничего сладостнее и желаннее, и принимал аплодисменты и крики «браво» как заслуженную награду. Восторг, зажженный им в глазах зрителей, был одновременно и его даром людям, и топливом для вдохновения…

Но «маленький фабрикант», «домашний Муссолини»(2), как в горькие минуты Исаак про себя именовал Ксавье, не прекращая при этом безумно его любить, не желал, чтобы хоть кто-то чужой любовался красотой и грацией танцовщика; подобно дракону, он ревниво охранял сокровище, которое считал по праву своим, и только своим…

Они долго спорили, Исаак клялся в верности, взывал к здравому смыслу и даже тщеславию Ксавье, но тот был глух ко всем уговорам, и в конце концов победил.

Посторонние люди не знали подоплеки и верили, что решение Исаака уйти в режиссуру, сохранив для себя лишь два-три ежемесячных коротких выхода на сцену, в кордебалетных номерах, было осознанным и добровольным, но обмануть таким образом Соломона он не смог бы, даже если бы захотел.

Он и не хотел лгать – напротив, встреча, назначенная брату на нейтральной территории, в непривычном ресторане, который не посещал никто из общих знакомых, была сигналом бедствия… и маяком последней надежды.

Соломон отнесся к его признаниям с той же спокойной серьезностью, что и к медицинским проблемам своих пациентов, и принялся разбираться в ситуации с дотошной скрупулезностью, как будто в самом деле ставил диагноз их отношениям. За десертом он приятно удивил Исаака, сказав, что сделает несколько звонков коллегам и перекроит расписание, чтобы провести вечер не в больнице, а в квартире брата, которую вот уже три года нельзя было назвать холостяцкой…

***

Едва заслышав звонок, Ксавье метнулся к порогу со скоростью шаровой молнии:

– Пришел, наконец-то! – произнес он одними губами, чтобы Исаак не расслышал его из-за двери. Сердце радостно запело в предвкушении встречи и приветственного поцелуя – такого желанного – но молодой философ строго одернул себя и остановился в коридоре перед зеркалом: порепетировать правильное выражение лица.

Исаак серьезно провинился, уйдя из дому неизвестно куда, потом еще опоздал на ужин, так что встречать его улыбкой и ласками не следовало. Сперва Лис должен осознать свою вину, раскаяться и попросить прощения, может быть, даже не один раз… и только после этого, так и быть, возлюбленный подарит ему поцелуй.

Убедившись, что брови нахмурены достаточно гневно, а губы стиснуты достаточно плотно, Ксавье распахнул дверь… и вскрикнул от неожиданности, поскольку вместо одного Кадоша на пороге стояли сразу двое!

Близнецы явились во всеоружии: в руках у Исаака были цветы (Бог знает, где он нашел розовые тюльпаны в конце октября), а у Соломона – коробка с пирожными из «Анджелины»(3), и это был удар ниже пояса. Ксавье обожал меренгу с кремом шантильи, фруктовое суфле и эклеры с каштановым муссом, а именно ими из коробки и пахло… Он жадно втянул божественный аромат ванили, апельсинового сиропа, малины, взбитых сливок и свежего заварного теста, и ему понадобилось собрать в кулак всю свою волю, чтобы устоять перед соблазном капитулировать немедленно и безоговорочно.

– Добрый вечер, – от ледяного тона Ксавье поежился бы даже снеговик. – Добро пожаловать, Соломон… Исаак не посчитал нужным предупредить меня о твоем визите, так что, прости, я готовил ужин на двоих.

Юноша спохватился, что выходит как-то совсем невежливо, и доктор Кадош, равно уважаемый и обожаемый, может обидеться – тем более, что он-то ничего плохого не сделал – и примирительно добавил:

– Ну, не страшно, еды много, мы поделимся, и хватит на всех. Входите!

Братья послушно вошли, и в маленькой прихожей сразу стало тесно. Исаак воспользовался этим, чтобы схватить Ксавье в объятия, но не тут-то было: упрямец увернулся, демонстративно не принял букет, зато с улыбкой взял у Соломона пирожные и горделиво уплыл в сторону кухни, одновременно служившей и столовой… Прямая застывшая спина и напряженная шея свидетельствовали о крайнем неудовольствии властителя этого маленького королевства.

Лис и Сид переглянулись, и без слов поняли друг друга.

«Вот видишь? Видишь? И так все время…»

«Да, вижу и понимаю, как тяжело тебе приходится, братец».

Сняв пальто и шарф, Соломон пошел в ванную, чтобы дать влюбленным шанс на быстрое примирение наедине, однако его уловка не сработала. Когда он через несколько минут присоединился к ним на кухне, то обнаружил Ксавье все таким же надутым, а Лиса – еще больше расстроенным… Но стоило брату, в свою очередь, сбежать, чтобы умыться и переодеться перед ужином, молодой любовник проводил его страдающим взглядом и горьким, болезненным вздохом.

От внимания Соломона не укрылся ни взгляд, ни вздох, ни внезапная бледность, разлившаяся по красивому лицу Ксавье, и он задался резонным вопросом – что или кто заставляет чувствительного парня отравляться бессмысленной ревностью, мучая партнера, и еще сильнее изводя самого себя? Все это напоминало сцену из дешевой мелодрамы… умело срежиссированную сцену…

Соломон остановил Ксавье, натиравшего сыр для салата с явным риском для пальцев, перехватил у него терку и кусок грюйера и взялся за дело сам.

– Спасибо… Я никак не могу научиться готовить так же ловко и вкусно, как ты….– застенчиво пролепетал юноша. – но я все делаю по твоим рецептам, правда. И очень стараюсь, чтобы Лис питался правильно и регулярно.

Он взмахнул длинными ресницами и улыбнулся, мгновенно став прежним Маленьким принцем, полным любви и доверчивой нежности, не способным на манипуляции и коварство; куда только исчез капризный себялюбец, уверенный в священном праве на тиранию?

– Я вижу, как ты стараешься. – фраза прозвучала немного иронически, хотя Соломон и не имел такой цели, но сказалось то, что он все-таки был сердит на Ксавье.

Парень почувствовал его недовольство и вдохнул поглубже, собираясь что-то сказать в свое оправдание, но Кадош опередил его. Больше по наитию, чем осознанно, и не предполагая, во что выльется любопытство, Соломон спросил:

– Как поживает дядюшка Густав?

Ксавье опешил и уставился на него в полном изумлении…

С тех пор, как они с Исааком съехались и начали «вести совместное хозяйство» (так описывался их любовный союз на отвратительном казенном языке нотариусов), имя Густава Райха было запрещено к упоминанию в доме и за два с половиной года ни разу не произносилось вслух. Единственным свидетельством, что этот человек когда-то присутствовал в жизни Ксавье, оставались газетные вырезки, сохраненные Исааком в отдельной папке и запрятанные на антресоли, вместе со старыми балетными партитурами и подборками журналов. Ксавье пару раз робко предлагал выкинуть «мусор» – слишком неприятные воспоминания были связаны с заметками и фельетонами под хлесткими антиклерикальными заголовками – но Лис возражал, что этот архив может пригодиться, если бывшие «братья» из «Дела Божьего» позабудут полученный урок и снова сунутся туда, куда не звали.

Ну и как теперь было признаться, что «братья» не только сунулись, но и снова начали принимать активное участие в духовной жизни Ксавье?.. Точнее, не братья, а дядя…

– По… почему ты о нем спрашиваешь? – наконец, выдавил Ксавье, густо краснея, в последней попытке увильнуть от прямого ответа. С Исааком это еще могло получиться – Лис не единожды запутывался в витиеватых рассуждениях философа-мистика – но не с Соломоном: тот всегда помнил главную тему беседы, и сбить его с толку было не проще, чем заставить льва отпустить добычу.

– Так… у меня сложилось впечатление, что вы с ним снова общаетесь, и довольно тесно.

Вторую стрелу Кадош тоже пустил наудачу, и по лицу Ксавье понял, что снова попал в цель.

Юноша опустил голову и прижал ладони к пылающим щекам. Он не мог отрицать правду и лгать Соломону прямо в глаза – хотел бы, ведь его учили, что «благая ложь» друзьям и родственникам вовсе не грешна и даже желательна – но не мог.

Мысли заметались, как вспугнутые кролики по садку:

«Откуда он только узнал?.. Может быть, видел меня с дядей Густавом в кафе?.. Нет, нет, вряд ли… Но он точно знает, я вижу! Вон как злобно трет сыр… наверное, хочет и меня стереть в порошок. Ох, стыдно-то как… я совсем запутался в своем вранье…»

Соломон продолжал выжидательно смотреть на него, и Ксавье обреченно кивнул:

– Да, это правда. Мы общаемся… Только, пожалуйста, не говори Лису! Пожалуйста!

Он умоляюще сложил руки и стал похож на ангела скорби.

– Чудесная новость… – Кадош вздохнул скорее сокрушенно, чем сердито, и подумал, что бездны человеческой наивности и глупости поистине неизмеримы…

Согласно христианской доктрине, врагов нужно прощать, более того – любить, и подставлять другую щеку после полученной затрещины; все это имело глубокий философский смысл, взывало к осознанности и высокому чувству сострадания, но в обыденной жизни принимало весьма странные формы. С точки зрения Соломона, прощение врага вовсе не означало обязательных объятий и дальнейшего общения, как ни в чем не бывало, но Ксавье, видимо, считал по-другому, раз так легко позабыл перенесенный страх, обиды и унижения.

– Понимаешь, все вышло… само собой, – торопливо принялся объяснять юноша, посматривая в сторону коридора, чтобы не пропустить появление Исаака и не оказаться застигнутым врасплох:

– Я… я очень злился на дяд… на Райха, после той истории, когда он позволил братьям меня украсть и запереть на целый месяц…

Соломон в сердцах так крутанул ручную мельницу для пряностей, что едва не сломал ее:

«Позволил! Ну что за глупый мальчишка! Райх сам же все и организовал, Кампана установил точно, и если бы дошло до суда, этой твари бы не поздоровилось! Не следовало нам тогда соглашаться на сделку, но ведь самым главным было освободить парня из домашней тюрьмы».

– …Я не хотел его видеть больше. Но он… он все равно посылал мне открытки на все праздники, и подарки на день ангела. Целых два года, Соломон! – продолжал Ксавье со странной горячностью, как будто выступал свидетелем защиты. – Поначалу я ведь даже не открывал его письма, сразу выбрасывал… но одно открыл… на прошлое Рождество. И он там писал, что молится за меня и… и даже за Исаака, потому что хочет, чтобы мы оба узрели божественный свет и обрели благодать.

Губы Кадоша скривились в гримасе, и он поднес к ним салфетку, как будто боролся с приступом тошноты, но перебивать собеседника не стал – оскорби юнца в лучших чувствах, и он захлопнется, как устрица, и ничего больше не скажет.

– Меня это потрясло, Соломон… до сих пор потрясает… – Ксавье в самом деле разволновался, даже стал немного задыхаться. – Представляешь, молился за Исаака, хотя Исаак вообще не крещеный, и… ну… ты понимаешь…

– Еврей.

– Да, еврей… мне так было стыдно… ведь даже я сам не решался молиться за него в храме, только дома, а дядя Густав решился! Вот что такое настоящая вера в Господню благодать!

– Потрясающе.

Мальчишке, само собой, и в голову не приходило, что Райх откровенно ему врет, и все его истинные цели шиты белыми нитками, и более чем далеки от стяжания благодати.

Время шло, на кухне вот-вот мог появиться Лис, который не должен был узнать о предмете их разговора -ни в коем случае, не сейчас – и Сид решил чуть-чуть подтолкнуть процесс:

– После всего этого… когда ты стал встречаться со своим дядей?

– Первый раз мы увиделись на Пасху, в соборе. Он сам подошел ко мне, и… я не смог прогнать его, Соломон… – голос Ксавье задрожал, на глазах выступили слезы. – Он был такой старенький, несчастный… и он просил у меня прощения, за то, что обижал меня! Потом мы виделись еще на празднике Тела Господня, когда я ездил на могилу мамы. Тогда дядя Густав рассказал мне про клуб христианской музыки и литературы, миссионерский клуб, и пригласил меня иногда бывать на собраниях… помогать чтецам, наливать гостям чай и кофе…

«Праздник Тела Господня… 12 июня… Лис как раз был на гастролях в Швеции… Ах ты, скользкая немецкая гадина, как точно все рассчитал…»

– И ты согласился. – это не было упреком, лишь констатацией факта, и Ксавье кивнул уже поувереннее:

– Да… но постоянно туда ходить я стал не сразу. Только два месяца назад, после праздника Преображения. Потому что у Исаака начались репетиции этого дурацкого нового шоу, и он все время был ими занят, и говорил только про них, и… и…

– Часто задерживался и опаздывал на ужин.

– Да! И ладно бы задерживался… Он еще и постоянно приглашал на ужин Жоржа, и эту женщину… Лору… – округлый подбородок Ксавье задрожал совершенно по-детски, и Соломон, узнавший все, что ему требовалось – можно сказать, собравший жалобы для постановки диагноза – решил, что признаний и эмоциональных потрясений на один вечер уже хватит.

Он перемешал салат деревянной ложкой, придирчиво осмотрел результаты своего труда и передвинул блюдо на середину стола:

– Ну вот, все готово.

– Готово? Что там у тебя готово, Сид – надеюсь, не шприц? – входя на кухню, весело сказал Лис, поцеловал Ксавье в макушку, сел рядом с ним и обнял за плечи: ему хотелось верить, что сегодняшний запас обиды и гнева уже иссяк у обоих.

Считая необходимым разрядить обстановку перед совместной трапезой, Соломон поддержал неуклюжую шутку брата:

– Не шприц, но штопор… и с помощью этого хитрого инструмента я прямо на ваших глазах произведу кровопускание чудесной бутылочке пино нуар.

Исаак кивнул с преувеличенной серьезностью и слегка подтолкнул Ксавье:

– Нуууу, если его высочество не планирует подавать к спагетти мою кровь, и дозволяет заменить ее виноградным вином, то я целиком и полностью «за»!

Юноша прерывисто вздохнул и, больше не имея сил сопротивляться желанию коснуться любимого, уткнулся лицом ему в грудь, принялся обнимать и целовать, бормоча бессвязные извинения, и только что на колени не взобрался, как провинившийся котенок…

Лис посмотрел на Сида поверх темноволосой кудрявой головы льнущего к нему Ксавье и произнес одними губами:

– Спасибо…

Соломон слегка кивнул и отвернулся, делая вид, что полностью поглощен возней с бутылкой вина; сегодняшний вечер влюбленных был спасен, но он понятия не имел, что делать с известием о новом появлении на горизонте Густава Райха. Он даже не был уверен, что Исааку стоит его благодарить за вмешательство, ибо воистину есть вещи, о которых лучше не знать.

***

30 октября 1974 года.

Рамбуйе, вилла «Гортензия»

Двое мужчин медленно шли по садовой дорожке, обсаженной кустами самшита, можжевельника и турецкой сирени, курили сигары и беседовали. Предмет их беседы был настолько интересен и важен для обоих, что они уже с полчаса расхаживали туда-сюда, между домом и оранжереей, но не замечали однообразия маршрута. Мелкий дождь, сыпавший с угрюмого предноябрьского неба, их тоже не угнетал. Собеседники только поеживались, когда капли попадали за шиворот, или особенно сильный порыв ветра пробирал до костей.

– …Да, месье Кадош, как ни грустно, но ваш инспектор совершенно прав: у нас нет никаких законных поводов прищучить этого неудавшегося попа. Прошлые грехи на то и прошлые, что никому до них дела нет, а все, что он делает сейчас, не только не запрещено, но даже одобряется общественной моралью. И знаете, месье, мне сдается, что этот хитрый каноник бьет нас нашим же оружием…

– Вы о том, что Ксавье – совершеннолетний, и ни вы с вашим братом, ни я с моим, ни кто-нибудь еще, не имеют ни права, ни возможности помешать ему посещать любые собрания и общаться с кем только пожелает?

Франсуа Дельмас тяжело кивнул:

– Именно об этом. Что мне в вас нравится, Кадош – это ваш четкий ум. Сразу видно человека из мира науки. Вам не надо разжевывать, схватываете сами с полуслова.

– Благодарю, – Соломон улыбнулся уголками губ. – Вот только нашему делу это не помогает…

– Помогает, помогает. Я мало знаю таких, с кем можно говорить без обиняков, называя вещи своими именами, без того, чтобы собеседник впал в морализаторскую истерику и обвинил меня во всех смертных грехах. Мгм… ну, раз так, вот и скажите мне как есть – когда вы стремитесь достичь цели, насколько вы щепетильны в выборе средств?

– Мало щепетилен. Это подтверждает мое присутствие здесь.

– Ах вот оно как! Тогда спрошу еще прямее: вы готовы нарушить закон и подвергнуть себя опасности, ради счастья вашего брата с моим племянником – кто бы что ни думал и ни говорил на их счет, мы-то с вами знаем, что они счастливы… Ну, отвечайте: готовы или нет?

Дельмас прищурился и уставился в упор на Кадоша, очень довольный расставленной ловушкой. Ему было интересно, как доктор, невозмутимый с виду, но нежный душой, разрешит этическую дилемму… Поставит ли братскую любовь и преданность выше всего остального – или спасует, предпочтет сохранить маску добропорядочного человека, который никогда не шагнет за границу дозволенного?

Соломон даже не подумал отвести взгляд и невозмутимо поинтересовался:

– Вы предлагаете убить Густава Райха?

Франсуа заговорщически склонился к его уху и зашептал:

– А что, если и так? Нет человека – нет и проблемы. Поверьте мне, Густав давно уже стал для нас, Дельмасов, подобием чирея на заднице: боль адская, а никак не выдавить, место уж очень неудобное… так что лучше бы хирургическим путем – быстро и навсегда. Вам он тоже поперек горла, потому что добрался до вашего брата, и скоро доберется до вас – если только мы не договоримся, и первыми не уберем его. Ну, вы меня поняли, Кадош?

– Понял. И вижу только одну серьезную проблему.

– Какую? – разочарованно спросил Дельмас, готовясь услышать обыкновенные отговорки интеллигентного труса, грозного только на словах – что-нибудь про клятву Гиппократа, врачебную этику, а то и ссылку на десять заповедей из Торы… но глаза его распахнулись в изумлении, когда он услышал ответ:

– Где надежно спрятать труп. Я смогу профессионально расчленить тело, и довольно быстро, это не самый сложный момент, в отличие от утилизации останков.

С минуту Франсуа не мог произнести ни слова, только беззвучно открывал рот, как вытащенный из воды карп, а затем разразился гомерическим хохотом и хлопнул собеседника по плечу: да, Кадош не был бы Кадошем, если бы провалил экзамен…

– Оххххх, доктор, ну вы даете! Мне никогда не доводилось слышать, чтобы современный человек из нашего круга с этаким хладнокровием обсуждал возможность убийства врага, и утилизацию останков… Браво, браво. Надеюсь, мне не придется узнать наверняка, насколько серьезны вы были – предпочту думать, что вы меня сразу раскусили, так спокойнее. Вы ведь не в обиде, а?

– Нет. Вам хотелось знать, насколько далеко я готов зайти ради своего брата, и характер предложенного испытания убедил меня, что и вы на многое пойдете ради Ксавье.

Соломон умолк, не считая нужным развивать свою мысль, и Франсуа благодарно кивнул:

– Так и есть, месье Кадош. Пойдемте-ка в дом, ветер совсем ледяной, зимний, погреемся пуншем у камина, поедим канапе и обсудим более реалистичный план избавления Ксавье от «нежной заботы» Густава Райха… Хотя этот мерзавец, безусловно, заслуживает, чтобы его закололи где-нибудь под мостом, разрезали на кусочки и сбросили в Сену.