Текст книги "Знамя его надо мною. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Jim and Rich

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Доктор Кадош не просил поддержки -это было не в его характере – и старался лишний раз не обнаруживать душу, истерзанную до кровавых ран; но достаточно было поинтересоваться его рабочим графиком, расписанием и географией поездок, чтобы понять: вне стен клиники Ротшильда жизнь Соломона полностью подчинена брату, и он не отступился и не отступится от своих попыток вернуть Исаака из мира теней.

Дельмас не вмешивался в семейное дело, не лез с советами, не предлагал денег, он просто молча и упорно был рядом, и Соломон, насколько мог, ценил его тактичную преданность… По крайней мере, не возражал, чтобы время от времени, когда он собирался в Антиб, «позагорать и окунуться в море», Франсуа присоединялся к нему. Они вместе навещали Шаффхаузена, но в комнату брата Соломон всегда поднимался в одиночку.

А еще через год произошло чудо… сотворенное, возможно, по воле Творца, но руками людей, на соединении искусства Шаффхаузена и братской любви Соломона. Душевный недуг отступил. Исаак пошел на поправку.

Восстановление было очень медленным, успехи – крохотными, прогресс в лечении продвигался черепашьим шагом, но все же продвигался. Франсуа оставался наблюдателем, уже понимая с горечью, что чем лучше становится близнецу, тем меньше Соломон нуждается в его, Дельмаса, дружбе, и со временем они отдалятся настолько, что будут видеться пару-тройку раз в год, на громких театральных премьерах и званых обедах общих знакомых. Жозеф опять-таки считал, что это хорошо… его мнение не изменилось: чем реже участники операции «Железная маска» бывают под одной крышей, тем безопаснее для всех.

– Мы должны наконец-то похоронить Ксавье, забыть о братьях Кадош – и жить дальше, как подобает Дельмасам, занимаясь работой и преумножением состояния. Чем скорее ты это примешь, Франсуа, тем легче тебе станет.

И Франсуа принял неизбежное; но перед тем, как окончательно поставить точку в прежней особой дружбе с Соломоном – ей надлежало перейти в разряд необременительного светского знакомства, из тех, что называют «полезными социальными связями» – он попросил разрешения повидать Исаака. Всего один раз, чтобы своими глазами увидеть чудо, сотворенное врачами, и убедиться, что мужчина, которого так любил Ксавье, узнает голоса и лица, отвечает на вопросы и понимает, кто он такой и где находится.

Соломон не пришел в восторг от этой идеи, но в конце концов все-таки согласился. Чашу весов перетянул довод Дельмаса:

– Я хочу запомнить вас живыми, вас обоих, тебя и твоего брата. Вы же неразделимы, черт побери! Не заставляй меня думать, что Райх победил…

Встреча состоялась, но никому не доставила удовольствия. Исаак не выглядел помешанным, вел себя спокойно и говорил разумно, даже улыбнулся несколько раз и на прощание крепко пожал Дельмасу руку, благодаря за все – вот только глаза его оставались мертвыми озерами, до краев полными болью… Так Франсуа узнал, что такое депрессия, и таким Исаак запечатлелся в его памяти: глубоко страдающим, похожим на призрак самого себя.

Холодноватый и сдержанный Соломон на фоне близнеца казался разнузданным весельчаком…

Встреча в клинике «Сан-Вивиан» стала своего рода Рубиконом. Франсуа последовал совету Жозефа, замкнул в самом дальнем подвале воспоминания о погибшем племяннике, и о его убийце, ловко ускользнувшим от возмездия, «поместил в архив» историю со спасением Исаака Кадоша, и перестал упоминать о Соломоне в частных беседах (хотя втайне следил за жизнью бывшего друга и старался не терять его из виду).

…Разве мог он предположить тогда, что через несколько лет заклятие падет, и призрак, обретший заново жизнь, кровь и плоть, появится на пороге, чтобы рассказать о новой беде, о новых происках старого врага, который все не мог успокоиться в своей алчности – и поманить новыми приключениями?..

В комнатах сумрачного особняка как будто повеяло свежим морским бризом, похожим на ни с чем не сравнимый аромат прошедшей юности, когда горячее биение сердца и благородный риск наполняют большим восторгом и дают больше смысла, чем звон монет и шелест бесконечных деловых бумаг…

***

– Это находится вот здесь. – Франсуа постучал концом карандаша по точке на подробной карте Швейцарии. – Видишь, недалеко от Вербье, но место довольно уединенное… и гораздо ближе к Маттерхорну, чем к Монблану. Вообще лучше всего ориентироваться на Церматт и Гондо, есть там такая деревушка, вот от нее до места назначения рукой подать, но только если знать, куда и как идти. Бернар нарочно купил шале в изрядном отдалении от людных мест и маршрутов, он называл его «аббатством» и ездил туда, как иные ездят в монастыри – встречать рассветы, провожать закаты, молиться и читать религиозную белиберду.

– Понятно… – Исаак ниже склонился над картой и впился взглядом в указанную Дельмасом точку; мышцы на его руках так напряглись, как будто он готовился прыгнуть и телепортироваться прямо в «аббатство». – А… ты не знаешь, он брал туда Ксавье?.

– Разумеется, брал, и весьма часто. У него была идея фикс насчет здорового отдыха для сына: во время школьных каникул Ксавье не дозволялось бесцельно болтаться с друзьями, ходить по вечеринкам или пялиться в телевизор, объедаясь сладостями… все было очень строго и расписано по дням.

– Воображаю…

Франсуа криво усмехнулся, отложил почти докуренную «гавану» и взял с блюда еще один бисквит, чтобы окунуть в портвейн. Он давно не выпивал так много спиртного за один присест, но почему-то оставался трезвым, да и Кадош тоже был ни в одном глазу. Зато Жозеф, похоже, отдувался за всех: задрых на диване пару часов назад и храпел во всю мочь, как настоящий пьяница.

– Нет, друг мой Кадош, такого тебе не вообразить, ручаюсь. У Бернара была настоящая страсть к педагогическим экспериментам, очень таким… католическим, и швейцарское шале для них идеально подходило.

Исаак потер рукой глаза и глухо спросил:

– Что… что же там происходило? Его тоже секли, как во время этих ужасных «бдений и жертв»?

– Да нет… Бернар, бывало, поднимал на него руку, но все же старался не злоупотреблять розгой. Просто приучал к строгой дисциплине, на случай, если из Ксавье получится сотворить аббата или нумерария. Ранний – очень ранний – подъем, долгая молитва, пробежка на лыжах, километра три-четыре, и только потом парню дозволялось позавтракать. Ну и остальной режим в том же духе.

«Бедный олененок…» – вспоминая первого возлюбленного, Лис проглотил комок в горле и пробормотал:

– Он терпеть не мог рано вставать, ты ведь знаешь? И ненавидел лыжи… он вообще не любил зиму.

– Еще бы, этакий оранжерейный цветок, – вздохнул Франсуа, разделяя горе. – Зато Райх все эти экзерсисы весьма одобрял, он часто бывал там почетным и желанным гостем – в отличие от нас с Жозефом. Мы вечно портили все благолепие, ломали режим и «перевозбуждали» Ксавье.

Дельмас начал подливать Исааку портвейна – с вином разговор шел как-то легче, да и сейчас они фактически поминали племянника – но тот остановил его руку:

– Подожди… а сейчас этот дом чей? Ваш, в смысле, твой и Жозефа?

– Ха, если бы… Это дом Райха. Он не принадлежит ему на правах собственности, но, согласно завещанию Бернара, очень хитро составленному, дядюшка Густав получил шале в единоличное, пожизненное и безвозмездное пользование, только без права продажи… и если бы эта тварь отбросила копыта в положенный срок, а Ксавье остался жив, дом после смерти Райха снова вернулся бы к нему.

Исаак напряженно слушал и, едва Франсуа умолк, выстрелил следующим вопросом:

– Так что же – ни ты, ни Жозеф не имеете права просто поехать туда и вышвырнуть Райха пинком под зад? Или… хотя бы заставить его открыть двери, чтобы дом можно было обыскать весь, от подвала до чердака?

– Формально – нет, друг мой. Туда и полиция едва ли сунется просто так, без весомого повода, ты ведь сам говорил, что Кампана поехал на Ривьеру искать доказательства, но пока что ничего особенного не нашел… но с другой стороны, кто нас заставляет идти формальным путем? Поехать все равно можно и нужно. И мы поедем.

– Да! Мы поедем! – Исаак кивнул и горячо, благодарно пожал Дельмасу руку: он знал, что не ошибается, обратившись за помощью к дядьям Ксавье.

– Надо только все хорошо продумать, – подытожил Франсуа и вернул пожатие – он уже и забыл, какой теплой и сильной бывает ладонь Кадоша, приятно было снова вспомнить… на секунду уйти из-под власти прошлого. Но его очень интересовал один вопрос:

– Прошло столько лет… и мы так мало общались с тобой после всех этих ужасов…откуда ты узнал про этот дом в Швейцарии? Мы с Жозефом и сами почти забыли, что он у нас был.

– Мне рассказал о нем Ксавье, – Исаак не видел смысла лгать. – Точнее, показал это место…

– Показал? – Франсуа вновь на миг усомнился в том, что Исаак здоров, пока не услышал ответ, который его почему-то устроил.

– Да. Я увидел его во сне.

Комментарий к Глава 18. Разумен Оливье, Роланд отважен…

1 Собор святой Репараты – кафедральный собор Ниццы, с очень красивым мозаичным куполом. Внутри много религиозных картин периода барокко.

https://www.youtube.com/watch?v=MqHuOiJ0LpE

2 перечень гимнов, которые обычно исполняются хором, всеми участниками мессы

3 я использовал реальную католическую проповедь – о. Иакинф Дестивель, “Христос более желал любви, нежели веры”.

4 катастрофа на чернобыльской АЭС произошла в конце апреля 1986 года, европейцы очень боялись радиоактивных осадков

5 Вербье – горнолыжный курорт на юго-западе Швейцарии, между Маттерхорном и Монбланом

Визуализации:

1. Франсуа и Жозеф Дельмасы:

https://c.radikal.ru/c26/1812/24/02a6d59555f8.jpg

2. Соломон на встрече с Райхом:

https://c.radikal.ru/c37/1812/32/eb6ffd4f4c6a.jpg

3. Исаак у Дельмасов:

https://c.radikal.ru/c11/1812/f4/722b5acdc4b4.jpg

4. Эрнест во время звонка Соломону:

https://b.radikal.ru/b25/1812/df/6695bfed482c.jpg

========== Глава 19. Интермедия. Por una cabesa ==========

Cuántos desengaños, por una cabeza,

yo juré mil veces, no vuelvo a insistir, pero si un mirar me hiere al pasar,

su boca de fuego, otra vez, quiero besar.

(Сколько разочарований у потерявшего голову,

Я сотни раз клялся, что не буду настаивать,

Но меня ранит единственный взгляд из прошлого,

Эти пламенные губы я хочу поцеловать еще раз)

Карлос Гардель, «Потерявший голову»

Двенадцатью годами ранее, 20 декабря 1974 года.

История Исаака Кадоша и Ксавье Дельмаса, часть 4.

– Маэстро, пожалуйста, пройдите со мной эту связку еще раз… У меня не получается.

Хосе стоял посреди репетиционного класса, тяжело дыша, его красивое лицо и шея, изящно выступавшая из выреза трико, были покрыты бисеринками пота, стройные ноги дрожали от перенапряжения, но он не сдавался.

Исаак слегка поморщился от обращения «маэстро». Подобный официоз заставлял его чувствовать себя глубоким стариком, только и способным, что покрикивать на танцоров с преподавательского стула, но юноше, пришедшему на дополнительные занятия, совсем не обязательно было знать о моральных терзаниях балетмейстера.

– Хорошо. Передохни десять минут, и продолжим.

– У меня бедро свело… – Хосе скривился от боли и, наклонившись, потер правую ногу спереди.

Лис покачал головой:

– Конечно, свело… и у меня бы свело, если бы я так ставил стопу в сапатеадо и так выкручивал колено во время высокого ганчо (1). Ну что, потянуть тебя, или сам справишься?

– Помогите, пожалуйста… – молодой танцовщик мило покраснел и смущенно добавил:

– Я могу сам, конечно, но у вас руки какие-то волшебные – боль сразу отпускает.

Дожидаясь, пока «жертва» уляжется на коврик, Лис небрежно отмахнулся от комплимента:

– Это ты моего брата не знаешь. Вот у кого действительно волшебные руки, а я так, ремесленник…

В прекрасных глазах испанца блеснула искра острого интереса:

– Ваш брат – месье Соломон Кадош? Доктор?

– Ах вот как, ты уже выяснил…

Хосе уловил иронические нотки в голосе наставника и снова покраснел:

– Простите, маэстро, если я проявил нескромность. Я ничего не выяснял нарочно, просто видел месье Соломона как-то раз с Жоржем. А он придет на представление?..

– Слишком много вопросов. Давай-ка займемся твоим бедром, а потом танцем. Премьера через четыре дня.

Номер, с которым Варгасу, получившему в труппе прозвище Fuego, то есть Пламя, Пожар, предстояло выступать в рождественском шоу, был придуман Исааком довольно давно. Пять лет назад они с Жоржем исполнили его на гастролях в Барселоне, куда ездили в составе «артистической сборной» из нескольких кабаре и мюзик-холлов. В финале представления парни без предупреждения вышли на сцену в узнаваемых образах коня и всадника: один – в черном трико, с длинным лошадиным хвостом и гривой, другой – в костюме Зорро, и привели и без того разгоряченную публику в экстатический восторг.

Поклонники и поклонницы, прорвавшиеся за кулисы, осаждали гримерку, а потом караулили танцоров у выхода из театра и возле отеля… это были незабываемые дни славы, однако в местной прессе появилось несколько критических статей, где французское гастрольное шоу обвинили в «политической ангажированности», «порнографичности» и «пропаганде безнравственности».

Никаких серьезных проблем это не принесло, артисты только смеялись и втихомолку поздравляли друг друга; но мисс Блюбель, чуткая ко всему, что могло повлиять на парижскую прессу, не разрешила ввести «El tango de caballo» в постоянный сценический репертуар.

«Танец прекрасен, Исаак, но слишком уж эксцентричен, даже для «Лидо». Время для подобных экспериментов придет позже, а пока оставь их, пожалуйста, для клубов и частных вечеринок…»

Но когда в труппе неожиданно появился грациозный и длинноногий испанец, с огромными сияющими глазами и роскошной вьющейся шевелюрой – настоящей гривой! – и особенно сильный в сценах с экспрессивной хореографией, Исаак и Маргарет, не сговариваясь, вспомнили о «лошадином танго»… По стилистике и сюжету оно идеально вписывалось в сценарий новогоднего шоу, и должно было обеспечить не просто зрительский восторг, но и дополнительные сборы.

Жорж, у которого с Хосе намечался роман, вспомнил о том же самом, и резонно предложил Исааку поставить для них с испанцем сольный номер:

– Лис, ты же знаешь, что я всегда хотел танцевать «лошадиное танго» только с тобой! Но что же делать, раз ты теперь почти не выходишь на сцену?.. Обидно, что такой классный танец умер, едва родившись, дай ему второй шанс! Да и Пламя идеально подходит для роли андалузца Торнадо (2), а я, так и быть, сыграю Зорро…

Идея была хорошая, формального повода для отказа не нашлось, одаренный и трудолюбивый Варгас вполне заслуживал сольника, а Жорж – повышения своих шансов в ухаживании, так что Исаак согласился. За репетиции взялись, что называется, в последний момент, но увлеченность и старание танцовщиков и балетмейстера, готовность ежедневно работать по несколько дополнительных часов компенсировала малое число дней, оставшихся до премьеры.

…Вопреки опасениям Лиса, Ксавье не возражал против плотного рабочего графика своего возлюбленного, и даже скрепя сердце смирился с очень поздними возвращениями домой, которые теперь случались три-четыре раза в неделю. Он страдал молча, не напоказ, и, вероятно, подобное самопожертвование было для него способом держать рождественский пост. (3)

Правда, воздержаться от сексуальной близости Ксавье опять не смог. Он сделал честную попытку в первое постное воскресенье, около полуночи уйдя спать на диван в гостиной, но через три часа ворвался обратно в их общую спальню и разбудил Исаака жаркой наготой, неистовыми поцелуями и страстным минетом… И в процессе кончил сам, не помогая себе руками, просто от удовольствия ласкать любовника ртом на прохладных простынях, под покровом густой темноты, пахнущей яблоком и корицей.

В ту ночь они больше не заснули, поскольку Исаак не остался в долгу и щедро отплатил наслаждением за наслаждение: то подчинял требовательной страсти по-юношески изящное, золотисто-смуглое тело Ксавье, то давал ему полную свободу следовать собственным фантазиям, какими бы бесстыдными и безумными они не казались поначалу юному католику… Ксавье седлал его, как жеребца, и насаживался на каменно-твердый член до упора, с криками и стонами, запрокинув голову и задыхаясь от удовольствия, Исаак, не смущаясь заданным темпом, легко держал любовника на бедрах, проникал в него снова и снова, и не позволял себе разрядки, пока сильные ритмичные толчки не доводили Ксавье до бурного двойного оргазма и полного расслабления.

Потом они отдыхали в объятиях друг друга, целуясь и нежно шепчась, задремывали, но просыпались от желания – и начинали снова…

– Люблю, люблю, люблю тебя! – шептал юноша в подобии экстатического транса, утратив чувство времени и пространства. – Люблю тебя, мой Лис, только тебя, одного тебя, люблю-люблю-люблю! И хочу… хочу тебя, всегда, всегда и везде, всегда только тебя!..

Его руки слепо шарили по груди Исаака, задевая соски, спускались ниже, гладя бока и плоский мускулистый живот, и еще ниже, к члену и ягодицам, как будто самые откровенные касания к интимным частям усиливали взаимную принадлежность.

Лис отвечал поцелуями и не менее нежными чувственными ласками, и, конечно, не забывал шептать в доверчиво подставленное ему ухо – «ушко олененка», на их альковном языке – искренние слова любви.

Они были вместе три с половиной года, и несмотря на испытания, выпавшие им обоим в начале романа, несмотря на неизбежные трудности притирки двоих, живущих под одной крышей, несмотря на ссоры и размолвки, случавшиеся в основном из-за дикой ревности Ксавье, страсть между ними не остыла ни на градус. Наоборот, становилась сильнее, по мере того, как вызревали отношения, подобно тому, как с каждым годом вызревает и усиливается вкус доброго вина…

…Наутро Исаак и Ксавье, оба проспавшие и опоздавшие повсюду, чувствовали себя настолько влюбленными и до краев наполненными счастьем, что без зазрения совести провалялись в постели до полудня, а когда встали, решили превратить поздний завтрак дома в ранний обед в любимом ресторанчике на бульварах. За супом и жарким они просто болтали и дурачились, обмениваясь студенческими и театральными байками, подшучивали друг над другом и строили грандиозные планы на швейцарские каникулы…

Когда же подали десерт, Ксавье, ломая золотистую корочку крем-брюле, опустил глаза, как смущенная невеста, и прошептал:

– Знаешь, Лис… Пожалуй, в этом году я все-таки пропущу ночную рождественскую мессу. Пойду в церковь на следующий день.

– Что? – переспросил Исаак, не веря своим ушам: рождественский сочельник и обязательное посещение ночной службы в Нотр-Дам были единственной католической традицией, которые Ксавье продолжал соблюдать строжайшим образом. Лис давно оставил попытки соблазнить любимого светским вариантом праздника и увидеть его на премьерном рождественском представлении в «Лидо».

«Милый, поверь, что для меня быть ночью в соборе так же важно, как для тебя – выйти на сцену… Я не настаиваю, чтобы ты ходил со мной на мессу, хотя мне было бы это очень приятно – но и ты не настаивай, чтобы я вместо службы сидел в кабаре».

И вдруг…

– Я хочу увидеть твою премьеру. – твердо повторил Ксавье, и сейчас же лукаво улыбнулся: – Для меня ведь найдется контрамарка? Или ты припас ее для кого-то другого?

– Конечно… конечно, найдется, моя любовь! – потрясенный Исаак горячо и нежно сжал руку юноши и припал к ней губами. – Спасибо… спасибо тебе. Я буду просто счастлив увидеть тебя в зрительном зале, хотя сам буду на сцене от силы десять минут.

– Ничего, зато ты сможешь посидеть со мной в ВИП-зоне, – засмеялся Ксавье. – Вам же не обязательно все время торчать за кулисами, господин балетмейстер?..

В ответ Лис только вздохнул, притянул своего милого поближе и прижался лбом к его лбу. Семьдесят четвертый год был не самым простым для их пары, но последние недели перед рождеством оказались невероятно щедры на чудеса.

***

24-25 декабря 1974 года.

Праздничное представление в «Лидо» было обречено на успех – это стало понятно еще до начала, когда нарядная и заранее приятно возбужденная публика заполнила зал до отказа, и встречала одобрительным гулом и аплодисментами все интригующие приготовления к действию.

По стенам, под потолком и по краям сцены мерцали гирлянды – плавными переливами алого, голубого, зеленого и золотого света, на фоне темно-синего «неба», усыпанного звездами, и серебристого силуэта знаменитой на весь мир пастушки облаков, Эйфелевой башни. Над лестницей, расположенной в середине и плавно уходящей вверх, в таинственное закулисье, откуда вскоре должны были появиться участники парада-алле, как будто мела рождественская метель.

Оптическая иллюзия снегопада была такой достоверной, что Ксавье невольно хотелось подойти поближе, подставить лицо и протянуть руки, чтобы наяву ощутить холодные поцелуи снежинок… но это было бы чересчур по-детски, а сегодня Ксавье как никогда хотелось выглядеть взрослым и солидным месье Дельмасом, настоящей ВИП-персоной.

Например, такой, как его дядя Жозеф.

Одетый с иголочки в костюм от Диора, тот с королевской важностью восседал на соседнем диване, в компании необыкновенно красивой брюнетки в платье винного цвета, с огромным декольте. Веселая и оживленная, очень довольная собой и своим кавалером, предвкушающая еще большее удовольствие, она то перешептывалась и хихикала с Жозефом, то заговаривала с Ксавье, подшучивала и мило улыбалась ему…

Он знал, что это Изольда, начинающая модель из дома Диора, и вероятная кандидатка на роль второй жены дяди-вдовца, но все равно смущался, отвечал сухо и старался лишний раз не смотреть в ее сторону.

Если бы рядом с ним был Исаак, он не чувствовал бы себя таким скованным, и не возвращался бы постоянно мыслями к пропущенной мессе и тому, как огорчается мама на небесах, видя его легкомыслие… Но Лис должен был постоянно присутствовать за кулисами, по крайней мере до первого антракта – и только потом, убедившись, что все идет гладко и в точном соответствии с программой и замыслом постановщиков, сможет составить ему компанию в ложе. Да и то ненадолго, поскольку в третьем отделении Лис все-таки будет танцевать.

– Ну ничего, мой дорогой, после спектакля мы все наверстаем… – утешал он Ксавье перед тем, как оставить его в зале на попечении Жозефа с невестой. – Будем праздновать до самого утра! И Соломон тебе не позволит грустить, он ведь почти то же самое, что и я…

Ксавье только улыбнулся в ответ на это смелое замечание, но спорить не стал.

Присутствие Сида действительно почти что – процентов на восемьдесят – могло примирить его с отсутствием Лиса, вот только доктор Кадош непростительно запаздывал. Гости уже допивали аперитив, вот-вот начнется вступительный конферанс и подадут праздничный ужин, а место по правую руку от Ксавье, нарочно оставленное для Соломона, все еще пустовало…

«Что могло его так задержать? Неужели пришлось ехать в госпиталь, к какому-нибудь срочному пациенту?» – тревожно размышлял юноша, и дополнительно сокрушался насчет того, как расстроится Лис, если брат не придет на премьеру, даже по самой уважительной причине…

Но Соломон пришел, за несколько минут до поднятия занавеса: тоже нарядно одетый – даже в жилете и с галстуком-бабочкой под безупречным пиджаком – тщательно выбритый, идеально причесанный, пахнущий душистым табаком и можжевельником, такой же немыслимо красивый, как его брат-близнец…

Правда, сопровождал доктора Кадоша более чем неожиданный компаньон в лице месье Франсуа Дельмаса.

При триумфальном появлении в ложе второго дяди, Ксавье оставалось только глазами захлопать и подавиться приветствием. Это не лезло ни в какие ворота: по всем правилам, писаным и неписаным, принятым в семействе Дельмасов на протяжении многих лет, Франсуа – как формальному главе клана – надлежало находиться дома, сидеть за столом в компании жены и детей, раскладывать подарки в гостиной под елкой и наполнять конфетами и монетками чулки, висящие у камина…

«Почему же он здесь?.. Ну… конечно… мне тоже следовало быть сейчас на мессе, а я вот сижу, пью шампанское и пялюсь на грудь Изольды… Дядя Франсуа наверняка приглашал Соломона на домашний ужин, а тот сказал, что идет на премьеру – и дядя тоже захотел пойти. Но… если так, почему он не взял собой ни тетушку, ни кузенов?.. Что же получается, Сид дал дяде Франсуа только одно приглашение?..»

В голове у юноши крутилось множество ответов на щекотливые вопросы, и ни один из них ему не нравился. Он все больше жалел, что поддался искушению, и вместо спокойного и торжественного богослужения – которое всегда так любила мама! – очертя голову ринулся в тенета богемных развлечений.

Оба мужчины не заметили в поведении Ксавье ничего странного, или сделали вид, что не заметили. Они поздоровались, извинились за свою непунктуальность и как ни в чем не бывало заняли места на диване, сели рядом, как давние друзья или родственники. Или…

«Нет, нет, что за чушь!» – Ксавье покраснел от стыда за толком не оформленную мысль, и торопливо напомнил себе, что Соломон и Франсуа на самом деле друзья, довольно давно, и, если быть до конца честным – почти что родственники.

Тем временем Франсуа, наполнявший бокалы шампанским, подмигнул племяннику:

– Ты что такой кислый, дружок? Смотри, если не будешь веселиться на полную катушку, Папаша Ноэль осерчает и насыпет в твой чулок угля вместо золотых!..

– Я веселюсь… – уныло пробормотал наследный принц, и тут же, повинуясь своей прямодушной чистоте, спросил: – А где же тетушка Мари и кузина Аннет, и Антуан с Робером? Наверное, они ужасно огорчились, что остались дома одни.

– Вот уж нет! – возразил Франсуа, а Жозеф только фыркнул высокомерным котом и что-то зашептал на ушко Изольде; красавица понимающе закивала и сделала вид, что полностью поглощена созерцанием сцены.

– Если бы ты чаще бывал у нас, Ксавье, и не пропускал безбожно воскресные обеды и литературные вечера своей тетушки и моей супруги, то знал бы, что на эти праздники все семейство Дельмасов, исключая тебя, меня и Жозефа, дружно отбыло в Дижон, в гости к тете Одетте.

Это сообщение изумило Ксавье еще больше – он прекрасно знал, что парижская родня не особенно любит родню дижонскую, а тетя Одетта вообще считалась кем-то вроде семейной парии, после того, как, одовев, за бесценок распродала старинную серебряную посуду и коллекцию голландской живописи и повторно вышла замуж за депутата, влиятельного члена коммунистической партии, алжирца по происхождению…

– О… зачем?.. То есть, я хотел сказать – почему туда?

Франсуа захохотал и отсалютовал ему бокалом:

– А вы, как всегда, тонко схватываете суть, месье без-пяти-минут доктор философии! Как вы ловко намекнули на щекотливое обстоятельство, что моя супруга считает мадам Одетту сумасбродкой с опасными идеями, а та ее – глупой курицей, подавленной тираном-мужем, то есть мной.

– Приверженность опасным идеям – не такая уж редкость в вашей семье, Франсуа, – заметил Соломон, чем вызвал у друга еще больший прилив веселости.

Ксавье укоризненно взглянул на обоих и тихо сказал:

– Я ни на что такое не намекал, дядя, но вы мне так и не объяснили ничего…

– Терпение! Несмотря на внутрисемейные разногласия, тетушка Одетта нежно любит твою кузину Аннет, которой осенью как раз исполнилось восемнадцать лет -вполне подходящий возраст, чтобы начать подыскивать ей хорошую партию… Не кривитесь, доктор Кадош, не кривитесь! Никто не собирается принуждать Аннет идти под венец за какого-нибудь мерзкого старикана! Но почему бы ненавязчиво не познакомить прекрасную девушку с не менее прекрасными молодыми людьми из хороших семей? А?

Франсуа положил руку на запястье Соломона, требуя ответа, и Ксавье опять покоробил этот фамильярный жест и развязное поведение дяди… и он был рад, когда Сид высвободился из захвата и спокойно проговорил:

– Ты знаешь мою точку зрения на буржуазный брак, незачем повторять ее сейчас. Заканчивай историю, Франсуа, пока занавес не подняли – ручаюсь, до самого антракта нам будет не до бесед.

– Заставить моего братца прекратить «дозволенные речи» можно только с помощью отсечения головы, – подал голос Жозеф. – На твой вопрос, Ксавье, я отвечу одним предложением: тетя Одетта сумела получить приглашения на рождественский бал в поместье графа де Сен-Бриза, и все наши уехали туда, пить бургундское, смотреть фейерверк и щеголять в хрустальных туфельках перед тамошними принцами…

Услышав такое простое и радостное объяснение, Ксавье сразу же успокоился и повеселел – значит, никто никого не обманывал, не хитрил, не страдал от лжи, и все дело было только в желании кузенов повеселиться на графском балу, и в предполагаемой помолвке Аннет с каким-нибудь знатным красавцем.

– А у графа де Сен-Бриза есть неженатые сыновья? – поинтересовался он светским тоном, чувствуя себя обязанным сгладить допущенную бестактность (иначе было и не назвать устроенный дяде допрос).

Франсуа усмехнулся:

– Есть один от первого брака… Но я слышал, что он изрядный шалопай, кутила и повеса, так что едва ли его можно считать хорошей партией для Аннет. Но тсссс! Представление начинается!

В этот момент заиграла громкая музыка, по залу прокатился шквал аплодисментов, занавес, как малиновое облако, взлетел вверх, открывая декорации праздничного Парижа и на их фоне – артистов кордебалета, в бальных платьях и фраках, застывших «живой картиной» в вихре синевато-серебристой метели…

***

– Аааааа… черт возьми, как же больно… – Жорж поднял на Исаака глаза, полные слез, и отрицательно покачал головой: – Лис, это пиздец, я не могу наступить на ногу… вообще. Это ахилл (4).

Исаак и сам прекрасно видел признаки травмы сухожилия: синюшный отек от заднего свода стопы, выше пяточной кости и до кончиков пальцев, и характерную одеревенелость, как при параличе – но при сжимании голени стопа начинала двигаться. В таком состоянии Жорж не просто не мог танцевать: хорошо, если он сможет нормально ходить хотя бы через пару недель.

– Лис, не молчи, пожалуйста… – не отводя взгляда от напряженного лица друга, взмолился Жорж дрожащим голосом. – Мне и так страшно, но когда ты молчишь, сразу хочется застрелиться, утопиться и выброситься из окна одновременно!.. Я… я же не нарочно!

Лола, сидевшая рядом с кушеткой в роскошном розовом платье принцессы, с блестками и многочисленными нижними юбками из золотистых кружев, как и подобало милосердной даме, нежно и успокаивающе погладила незадачливого Зорро по голове:

– Не волнуйся, миленький! Доктор уже идет. Сейчас тебя быстренько перевяжут, сделают укол, отвезут в больничку…

– Не-ет! Только не в больницу, нет! Не поеду я ни в какую больницу! Я там умрууууу… – испуганный этим «утешением» партнерши по номеру больше, чем мрачным молчанием балетмейстера, Жорж окончательно потерял над собой контроль и расплакался.