Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Она тратила невероятные деньги, чтобы сохранить свою красоту в походах и войнах; по слухам, многим она была обязана своим любовникам, каждый из которых, конечно, считал себя избранным и единственным. Пожалуй, только Ревиар Смелый никогда не обманывался насчет мятежной княгини Салебской, но только посмеивался наивности остальных, и ни разу не сделал попытки открыть им глаза.

Зная хорошо самого себя, он не решался судить кого-либо другого.

– Сальбуния хороший город, Этельгунда, – мужчина встал со своего места, и подошел к воительнице сзади, наклонился, перебирая пальцами ее роскошные волосы, – а ты ее законная княгиня… тебе осталось только пойти и взять ее назад.

– В военной суете города пропадают и появляются на бумаге, словно сами собой, – подняла бирюзовые блестящие глаза Этельгунда на мужчину, – как и границы.

– Это не пустяк, красавица. Это тридцать верст южного фронта.

– Когда ты отказывался?

Ревиар расхохотался. Потом расстегнул кафтан, поставил кубок на походный стол, покрытый голубым покрывалом.

– Ночь со мной ты оценила в один маленький победоносный поход, – улыбнулся полководец, – Совет и так отдал бы тебе Сальбунию, Эттиги.

– А я и не сомневаюсь, Ревиар, – Этельгунда распустила шелковый пояс, туго опоясывающий платье, – я вольная воительница, княгиня. Сегодня – твоя.

Пояс вместе с платьем скользнули к ее ногам. Нижний наряд был уже совершенно прозрачным. Ревиар Смелый прикусил губу и искренне залюбовался воительницей. Этельгунда сделала шаг вперед и коснулась ладонью его лица.

– Мои отряды и я – в твоем распоряжении, великий полководец. И женщина, что стоит перед тобой, тоже. – Этельгунда повела плечами, – в знак заключения союза, как мой неизменный подарок.

И кочевница томно потянулась. Ревиар недолго колебался. Достаточно было взгляда наружу: сумрак, сгущавшиеся синие облака и ветер, предвещавший бурю. Наступающий день не сулил новых радостей, но ночь с красавицей Этельгундой соблазняла.

– Ты меня уговорила, – и он отвернулся, неспешно расстегивая кафтан, захлопнул занавесь шатра, закинул тяжелую веревку в кольцо, – если таково твое желание, мое с ним совпадает! И прости меня заранее, цветок ночи, – Ревиар подошел к ней близко и поцеловал ее руки, – если любовник из меня не самый нежный. Я так давно не был с тобой… – последние слова звучали уже шепотом.

Но Этельгунда не стала отвечать – она задула три свечи из четырех, и шатер погрузился в сумрак.

***

– Господин мой благородный, сын Солнца, надежда трех народов, – пела Молния, любуясь Летящим, бледным и сосредоточенным, – как никто, ты красив в этой одежде!

– Помолчи, – попросил юноша тихо, – у меня от резких звуков болит голова.

– Наследник великого дома Элдар должен быть стоек перед испытаниями, – не умолкала южанка, – стоек перед всем выпитым вчера…

– Минуту тишины, Молния!

Он оделся для паломничества, но чувствовал себя далеким от трепета веры, что окружал прочих паломников, пешком и верхом движущихся по каменной дороге через южные предместья Элдойра.

Летящий и товарищи с сомнением покосились на приземистые дома, наполовину каменные, наполовину – состряпанные из непонятного сочетания разнообразных материалов. Преобладающим должна была быть глина, но судя по цвету этого сказать было нельзя. Очевидно, все камни, извлеченные из земли, пошли на постройку дома, а то, что осталось, служило пашней.

В Предгорье поселения ютились на склонах, как ласточкины гнезда. Причиной была нехватка плодородных устойчивых земель и отсутствие прямого сообщения с основным торговым трактом. Сюда караваны не забредали даже случайно, а местные жители привыкли полагаться на себя и свой труд.

Именно отсюда происходили предки семьи Гельвин. Здесь, в немыслимой тесноте, где ни один клочок земли вокруг дома не оставался заброшенным, проживал народ, ничем в Поднебесье не прославившийся так, как своей речью – срединной хиной. Из-за легкости и удобства, богатства этого языка, хинское наречие использовалось по всему королевству и далеко за его пределами. Сами жители не были мастерами высокой словесности, но все же здесь грамотность уже получала распространение среди всех сословий.

Эделы и хины, когда-то населявшие Предгорье, давно образовали общий народ эдельхин, и представляли собой самое образованное сообщество в Поднебесье, опережая даже асуров и сулов. Возможно, это помогало эдельхинам относиться философски к тому, что с падением Элдойра они превратились также в весьма бедный народ.

Налоги, которые с боем выдирали у дальних провинций, здесь взимались даже в Смуту. Летящий, проезжая к ущелью, дышал с легкостью. То тут, то там, слышал он знакомые с детства пословицы и поговорки, видел привычные жесты и наслаждался никогда прежде не испытанным ощущением мира. С зеленых холмов поспешали повозки, везде вздымались бережно сохраняемые для паломничества флаги и знамена, и везде виделись взволнованные, радостные лица. С каждой возвышенности доносилась молитва.

По дороге медленно тек бесконечный поток паломников.

С древности, когда Пророк привел народы Поднебесья к новой вере, ущелье в четырех верстах от Элдойра стало объектом круглогодичного паломничества.

Там, где когда-то под Алым Древом – арумасом – Пророк читал свою последнюю проповедь двенадцати тысячам последователем, избрав местность за ее отдаление от поселений и хорошую акустику – теперь царила вечная суматоха.

Никаких ритуалов соблюдать паломники не были должны. Единственной их обязанностью было провести в святом месте десять дней. Чем паломники должны были заниматься, нигде не регламентировалось; и вот, ущелье Драконья Кишель стало самым сердцем Поднебесья, где разрешена и процветала беспошлинная торговля, не имеющая ограничений и запретов. Ограничивала ее во все времена лишь совесть продавцов и кошельки покупателей.

Здесь же разбивали лагеря паломники, прибывшие издалека; все холмы ущелья, каждый клочок земли был занят. Свободной оставалась лишь узкая дорога внизу, где движение не останавливалось и не ослабевало ни днем, ни ночью, вот уже много сотен лет.

Зрелище было удивительное и притягательное. Вдоль всего ущелья располагались шатры купцов – постоянные постройки были запрещены с самого начала паломничества – и торговля, как и движение, не останавливалась ни на мгновение.

Были здесь и скорбные разумом юродивые, которые в иное время в любом другом месте бывали посажены на цепь или в яму. То там, то здесь заунывно завывали плакальщицы и поэты. Деловито сновали вдоль рядов палаток торговцы хлебом, водоносы, продавцы дурмана и всяческой снеди.

В сплошном хаосе расположились менялы, мимо спешили носильщики и погонщики скота. Летящий споткнулся о какую-то спешно выедающую помои собаку. Сердце его замерло на миг: шагах в ста он увидел место, которое тысячи раз видел изображенным живописцами во всех храмах, в которых бывал. Правда, на тех картинах не было ни единой живой души.

Это был Холм, на котором некогда возвышалось Алое Древо. Теперь же вокруг суетилась разномастная толпа. Однако, на удивление Летящего, смотрелась она вовсе не чужеродно.

Приглядевшись, он понял, что и Древа давно уже нет на Холме: вместо него выросла небольшая рощица деревьев. Вокруг и внутри этой рощицы торговали саженцами арумасов, книгами – в основном, богословскими – и собирались богословы со всех краёв Поднебесья, и их бесчисленные слушатели.

И над всем этим бесконечным кругом движения возвышались Кундаллы, подпирая лазурное небо и серебристые кучевые облака.

Здесь можно было купить все, что угодно: от самонаводящихся арбалетов, крошечных, крепящихся к запястью под рукавом, и до пары единорогов, безразлично взирающих на мир сквозь грязно-серые челки. Летящий рассматривал торговцев, разложивших свой товар прямо на земле, лишь подстелив под него какие-то ветхие тряпки.

Прежде чем опять удивленно разглядывать заморские диковинки, Летящий подслушал интересный разговор двух мужиков, одетых в пыльные, сношенные сапоги и плохонькие кафтаны. Судя по выговору, приехали они издалека: прежде столь удивительного акцента юноше слышать не приходилось. Мужики были коренасты, кряжисты, бороды у обоих спускались чуть ниже кадыков, и на обоих были шапки – тоже старые, поношенные. А вот принадлежность их к какому-либо народу молодой асур выявить не смог.

– Кто сегодня коров чешуйчатым продает? – спросил первый, и юноша даже подумал, что ослышался, но второй сплюнул и ответил:

– Мой племянник; хороших, красных коров отдал старый хрыч недоумку; клянусь всеми идолами побережья Сина, однажды отравлю гадов в их гнездах!

Ужасаясь услышанному и внутренне содрогаясь, Летящий заставил себя выпрямиться и обратиться к собеседникам:

– Найна таро, уважаемые! Подскажите, как и мне добраться до торговых площадок драконов?

На него посмотрели, словно на сумасшедшего. Поняв, что молодой воин не шутит, люди переглянулись, и старший из них с сострадательным взглядом покачал головой: «Пусть съедят меня демоны, юноша, но счастливее тот, кто и не знавал этого, и не начинал торговаться с драконами». В последующей непродолжительной беседе Летящий также узнал, что ящеры не только жадные и коварные, но и обладают на редкость скверным характером, и подчас, забывшись в гневе, якобы съедают двуногого собеседника. Несмотря на эти грозные предупреждения, юноша изъявил желание увидеть драконов.

– А что, доставку закажешь, в горы? – вяло полюбопытствовал один мужичок, – чего везти и далеко ли? А то и мы могли бы.

Несмотря на слова эти, он явно не горел желанием что-либо куда-либо доставлять.

– Да вот к драконам дорога, – кивнул другой, – в гору, и иди, иди, иди…

Летящий и его вечная спутница Молния отправились наверх по крашеным в красный цвет ступеням, вырезанным прямо в скале. Хотя Летящий и уговаривал свою служанку соблюдать тишину, Молния просто не могла молчать: от страха она делалась еще болтливее, чем была обычно.

Драконья Кишель оказалась вовсе не мрачной и не страшной, но достаточно было репутации этого места, чтобы колени у молодых путешественников начали дрожать.

– Здесь воняет, – пискнула Молния, и Летящий зашипел на нее, – чего? Я говорю правду; тухлые яйца пахнут приятнее. Нет следов драконов, нет их гнезд, по-моему, нас надули… да прекрати ты шипеть!

– Я не шиплю, – возмутился Летящий, одновременно с этим чувствуя, как мерзкий холодок пробежал по его спине. Он резко обернулся, и тут же столкнулся с огромными роговыми пластинами, с которых капала вода.

Это был дракон. В первые секунды Летящий не мог издать ни звука – столь глубок был поразивший его ужас. А потом он закричал – он даже не мог назвать криком тот утробный звук, вырвавшийся у него из горла и самого его поразивший до глубины души. Молния завизжала чуть позже, но вместо того, чтобы оцепенеть и застыть, подобно своему другу, она выхватила из его ножен кинжал и запустила им в дракона, который тут же с воплем негодования отпрянул.

– Ты хочешь быть сожранным? Бежим! – потянула девушка Летящего за собой, и они, спотыкаясь, помчались, не разбирая дороги, по каменистой тропинке вперед. Заросшая мхом и лишайником, она петляла, то и дело оббегая неглубокие озерца с темной водой, и это было худшее место, чтобы пытаться скрыться.

– Стоять, подлые трусы! – зарычал сзади дракон, и с треском пролез вслед за беглецами на тропу, – бесовы дети; вам не убежать от дракона ни по горам, ни по земле!

Летящий и не знал, что умеет бегать настолько быстро; не разбирая дороги, перескакивая через препятствия, пролезая в узкие щели. Не останавливаясь, он и Молния пронеслись сквозь высохшие заросли горных лиан, через сухие кустарники боярышника и вылетели, покатившись кубарем, на ровную поверхность – плато, огороженное камнями со всех сторон.

Со всех сторон – сверху, снизу – раздалось ленивое ворчание. На двуногих с равнодушием и даже некоторым презрением смотрели десятки пар драконьих глаз.

Летящий внезапно понял чувства овцы, окруженной стаей волков.

– Торговля кончилась, в долг не дадим, табачком не поделимся, у самих мало, – наконец, снизошел до невнятной скороговорки один из ящеров и обмахнулся деревянным веером в аршин длиной, – Пипс! – тут же приветствовал дракон своего родича, что гнался за незваными гостями, и ящеры перешли на свой язык, словно забыв об остроухих.

Беседа их была краткой. Дракон-преследователь отмахнулся от сородича и обратил внимание на незваных гостей.

– Маленькая самка обронила, – сказал он, и протянул кинжал рукоятью в сторону Летящего, который все силы прилагал, чтобы не дрожать слишком уж явно.

– Благодарю вас и прошу прощения за этот… инцидент, – немыми губами ответил он.

– Должно быть, вы оба были не в себе, – важно пророкотал дракон, преследовавший их, веско поднял на лапе один когтистый палец.

Молния вышла вслед за другом из-за скалы. Дракон намеревался прочитать им целую лекцию по правилам поведения. Он устроился поудобнее, сметя своим хвостом с шипами на конце пару мелких засохших кустиков. Летящий сглотнул и поинтересовался: «Не могли бы вы, в таком случае, представиться?».

Дракон выдохнул пару тучек с огнем изо рта, гордо поднял голову и улыбнулся в жутком оскале.

– Не имею обыкновения долго объясняться с двуногими, – кокетливо помахал ящер кончиком хвоста, – но сделаю исключение. Ваша отважная подруга, – он указал на Молнию, – мне стала симпатична. Меня зовут Пипендур Лилсиг Нор Большой Гром, сын Фанпипа-с-горы, сына Рагнафа-из-под-земли, сына Азрагна-волосатые-рога, сына…

Не закончив длинной фразы, дракон закашлялся.

– Зовите меня просто Пипс, – плюнул он на землю, и трава там зашипела, – табака больше не покупаем, и ничего не продаем. Или вы не знаете, что больше торговли не будет? Война; мы поднимемся выше уже через неделю, и торговать перестанем, пока вы, двуногие плуты, не перебьете друг друга. Ну что, оглохли? Скажите уже, зачем приходили.

Пипс повел крыльями. Летящий, наконец, выдохнул, успокаиваясь.

– Это я, благородный дракон, виновата в том, что мы побеспокоили тебя, – встряла Молния внезапно, – я всю жизнь мечтала увидеть настоящего дракона, и мой господин… хоть и старался отговорить меня…

Пипс гордо выпрямился, его друзья также проявили внимание к двуногим.

– Я никак не ожидала, что вы будете так заняты… что вы очень деловые… драконы. Мы очень издалека, мы не готовы были лицезреть вашу силу и ваше величие, испугались…

Летящий прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Молния умела прекрасно пользоваться своим основным оружием – лестью, до того тошнотворно приторной, что даже у южан уши вяли от ее славословий; однако драконам такие речи явно нравились.

– Маленькая подруга, ты воспитана лучше того, что ты зовешь господином. Ты, кого она назвала господином – что ты?

Занятный говор сложно было понять.

– Что я? – переспросил Летящий, стараясь скрыть растерянность.

– Что ты есть такое? – нетерпеливо повторил другой дракон, затем поправил, – кто ты есть такой? Ты, вы оба.

С трудом продираясь сквозь смысл драконьих вопросов, друзья представились.

– Торговаться пришли?

– Подружиться пришли, – вторил кто-то еще. Драконы, проявив интерес, теперь говорили и за себя, и за гостей:

– Это можно.

– Торговаться им нечем. Просто пришли.

– Или купаться пришли? – задал очередной вопрос другой дракон.

Только тогда Летящий понял, почему вокруг так много пара. Гейзеры – обычное явление в горах Кундаллы. Чья-то когтистая лапа разогнала пар вокруг. Из тумана появилось удивленное лицо большого дракона, значительно превосходящего Пипса по размерам. Этот дракон был золотистого оттенка. Он вопросительно уставился на гостя, и тот поспешно стал что-то объяснять на драконьем языке. Золотистый дракон отмахнулся от Пипса, и поманил когтем двуногих гостей. Глаза гостей привыкли к пару и туману, и они смогли разглядеть место, куда попали. Это было плато, и в центре пузырилось кипящее озеро, со дна которого время от времени со страшной силой вырывался фонтан горячей воды. Таких фонтанов было несколько. Кроме главного дракона, из пара выступили очертания еще нескольких. Драконьих дам можно было узнать по отсутствию длинных рогов на носу. Они с интересом поглядывали на пришельцев, а некоторые из них с голодным блеском в холодных глазах облизывались. Это пугало.

Пипс с ревом плюхнулся в горячий источник, обрызгав всех драконов. Они злобно зашипели на вынырнувшего собрата. Он же довольно оскалил клыки, и перевернулся брюхом кверху.

– Значит, вы никогда не видели дракона, – и он приосанился, насколько это было возможно, сделал лапой широкий жест, – вот мы! Любуйтесь.

– Любуйтесь, потому что скоро мы поднимемся, – добавил его сосед, поигрывая огромным золотым браслетом, украшенным рубинами размером с хороший булыжник, – на Белоснежную. И спустимся не раньше, чем вы друг друга перебьете.

– Жалко. Хорошая была торговля, – развел крыльями Пипс, – теперь не скоро повторится такой год.

– Это точно.

– От двуногих одни проблемы.

– От двуногих сплошные неприятности!

– Но что вы тогда делаете здесь? – удивился Летящий, и драконы разом смолкли, уставившись на него.

Он бы назвал эти взгляды возмущенными.

– Совершаем паломничество, конечно, юноша. Как и ты.

– Драконы есть всяко не хуже тебя!

– Драконы есть лучше всего двуногого зверья внизу, там.

Чего угодно ждал Летящий. Но каким образом он забыл начисто, что драконы исповедуют Единобожие! У него опустились плечи.

– Мне сказали, что иногда вы доставляете грузы, – юноша прикусил губу, стараясь в точности вспомнить, как именно звучали слова торговцев внизу, – в том числе, двуногие грузы.

Ящеры заклокотали что-то на своем наречии между собой. В конце концов, все отвернулись, кроме Пипса. Тот выглядел не слишком радостным.

– Ты перепутал меня с почтой?

– Что такое «почта», господин? – некстати встряла любопытная Молния. Летящий от нее отмахнулся.

– Если не ты, то кто-то этим занимается, дракон Пипс?

– А ты не так прост, – заизвивался Пипс, пуская пузыри в гейзере.

– Я просто полагаюсь на здравый смысл. Работа эта ничуть не хуже другой, тем более, вы наши единоверцы. У меня есть деньги из казны, рассчитанные на двадцать воинов, бредущих через все Загорье, лишь, чтобы узнать, ждать нам помощи с Запада или нет. Наверняка кто-то уже попадал в такую ситуацию, когда время дороже любых денег. Я прав?

Пипс смотрел на двуногого с определенным удовольствием. Это было заметно по странной гримасе на его чешуйчатой морде.

– Летящий, – дернула Молния юношу за рукав, – что такое «почта»?

– Помолчи, – шикнул он на нее.

– Я не специалист по вашим мастям, остроухие двуногие, но, судя по настойчивости в речах, ты горец. Да, бывали случаи, когда драконы нанимались. Но те времена минули.

– Ты прав. Почему бы их не возродить?

– Мы не принимаем ничьих сторон. Это принцип Золотого Дракона.

Прочие драконы дружно закатили глаза и высунули свои слегка раздвоенные языки, демонстрируя почтение к Золотому Дракону.

– А что Золотой Дракон говорил о «почте»? – Молния не могла успокоиться, встретившись с чем-то неисследованным, – господин Пипс?

Летящий прикусил губу. Переговоры осложнялись, потому что общаться с Молнией дракону явно нравилось гораздо больше. По необъяснимой причине девушка произвела впечатление на всех драконов поголовно и мгновенно вызвала их симпатию. Вот и сейчас Пипс, усевшись поудобнее и достав длинную огромную трубку для табака, принялся увлеченно рассказывать Молнии, что такое «почта», и какими героическими приключениями полнится это благородное занятие.

– Почта – это доставлять двуногих вместо писем? – сделала быстрый вывод южанка. Пипс нахмурился, признавая свою неудачу, как толкователя языков.

– Можешь не объяснять, Пипс, – вставил Летящий, – она не умеет читать все равно.

– Смысл написания письма мне ясен, – отозвалась девушка, дуясь, – непонятно лишь, зачем твоей милости тащиться на край света, если можно просто отправить письмо с благородным господином Пипсом через Великий Драконий Орден Почты и дождаться ответа.

Драконы, когда-либо доставлявшие почтовые грузы, заметно приосанились. Презренное занятие – работа на двуногих – на которую ящеры шли от крайней нужды, обретало заметный вес в устах Молнии, и это драконам, безусловно, нравилось.

– Ну… если, скажем, я попрошу наличную оплату… – Пипс понизил голос, оглядываясь, – и хороший обед…

– Он не жадный, – вступилась Молния за своего господина, который уже испытывал желание треснуть ее чем-нибудь, – он сытно кормит.

Возможно, это и стало поворотным моментом в развитии отношений с драконами. Пипс, клятвенно пообещавший найти Летящего в течение паломничества, распрощался с двуногими в самом наилучшем раположении духа, и Летящий и его верная служанка отправились от гейзеров вниз – к первому закату перед паломничеством.

***

…Очередной закат Ревиар пропускал. Проповедники пели молитвы, вокруг шатров наступала тишина. А Ревиар и Этельгунда вновь проводили время вместе. Полководец не колебался, распахивая занавесь в ее шатре. Храбрая воительница была куда более приятной собеседницей для настоящего воина, чем самая роскошная ойар, изнеженная и пустоголовая.

Воительницы. Ревиар зарылся носом в волосы красавицы Этельгунды, и прижался к ней, зажмурившись.

– Ты приятно пахнешь, – сообщил он ей, не выпуская из кольца рук, – все Салебское княжество благоухает. Как это называется?

– Это смола наших кипарисов, – Этельгунда провела пальцем по его спине, пощекотала слегка, – тебе нравится?

– Мне нравишься ты…

На вкус ее поцелуи тоже были неплохи.

– Сколько лет прошло, дорогой друг, а ты все так же ненасытен, – притворно посетовала воительница между поцелуями, – давай, соблазни меня еще раз, скажи, что это лишь я так волную твою душу и кружу голову…

– Ты многим вскружила головы, Эттиги. А многим их оторвала напрочь.

– Ревио, признайся, – также обратилась она по домашнему имени к мужчине, незаметно выползая из-под него, и продолжая их неторопливую игру, – тебя ведь это заводит? – он не возражал и целовал ее, – правда? – она томно вскинула ногу в воздух, – так же, как меня, или сильнее?

Головы на пиках, кровь, впитавшаяся в подошвы сапог до стелек, боль и голод, вши и чесотка… Ревиар усмехнулся, отрываясь от ее тела и потягиваясь.

– Эттиги, госпожа страсти, пока на войне не появляются сестры вроде тебя, она настолько отвратительна, что…

– Но ты все равно любишь все это, – она обвела блестящими возбужденными глазами обстановку, – я знаю, тебе милее, когда женщина снимает с груди кольчугу, а не шелка…

– …а под кольчугой подкольчужник.

– А под ним? – Этельгунда изогнулась, приникая с жадным поцелуем к его груди и понемногу спукаясь ниже.

– А под ним – провонявшая потом застиранная в лоскуты рубашка. Краденная…

– Гад!

Полководец не стал возражать. Этельгунда довольно взвизгнула, шутливо сопротивляясь его внезапно вспыхнувшей напористости.

Гибкая, стройная, но очень сильная. Смелая, нетерпеливая, страстная… ее характер, ее стальной, цепкий взгляд, который красавица могла в любой миг превратить в пустой, глуповатый и отрешенный.… Этельгунда Белокурая, как и сестры по оружию, с достоинством, хотя и не без греха, несла бремя своего звания.

Шутила, играла, дразнила, зная, что способна за себя постоять. Она, Этельгунда Белокурая, та, которую боялись, та, что перешла единственная изо всей семьи на сторону Элдойра – та, что перебила всех оставшихся верными Югу.… Которая способна отказать любому, которой никто отказать не может.

Воительницы. Засыпая поздно ночью, Ревиар задумался о них. Сцепив руки за головой, он смотрел на еще тлеющий огонь в очаге, и слушал мерное сопение Этельгунды на своем плече. Ревиар думал о своей дочери, и о том, что за будущее ее ждет.

Он все же надеялся, что Мила передумает.

Комментарий к Паломники

найна таро – почтенны предки (приветствие)

========== Враги врагов ==========

Пять дней, пережидая налетевшие шторма, отряды Ревиара, княгини и оборотней ждали, когда закончится распутица, и восстановятся дороги. Сальбуния была всего лишь в тридцати пяти верстах от лагеря, но это расстояние было теперь покрыто расползающейся грязью, глиной и навозом многочисленных стад степных туров. Через пять дней, когда для полководца стало очевидно, что дороги восстановятся нескоро, он принял решение двигаться в обход вдоль гор, намереваясь твердо отбить южную жемчужину Лунных Долов – Сальбунию.

Здесь жили племена и народы южан, которые отличались поразительным равнодушием к намерениям Союза захватить Элдойр. Множество малых народов и всевозможных полукровок, занимались скотоводством, земледелием, постоянно боролись с бурями, приходящими с моря, и с засухами, идущими от восточных степей. Благодаря древней оросительной системе маленьких каналов и плотного слоя глины в почве, это местным жителям вполне удавалось. Каждые пятьдесят лет зеленые насаждения – поля, фруктовые сады, виноградники – продвигались на юго-восток еще на два десятка верст, и это было большим достижением.

Вместе с ландшафтом медленно, но неумолимо менялась и погода – становилось более влажно, уменьшилось количество ядовитых змей, вовсе пропали крупные зеленые ящерицы – на них теперь охотились домашние кошки. Держались лишь северные Долы, но и здесь среди полей нет-нет да появлялись одинокие домишки, отвоевывая у буйства природы кусочек земли.

Ревиар не желал ехать через селения здешних обитателей, но выбора у него не было – села и хутора тесно облепляли тракт – единственный мощенный камнем путь до Сальбунии.

– Еще неделя без единой стычки – и они поднимут бунт, – буднично пробормотала Этельгунда Белокурая, отламывая кусок от лепешки, и скармливая ее на ходу своей лошади, – эй, шакальи сыны! Пустобрехи! Шевелите окорочками, два часа до привала!

Оборотни злобно ворчали на воительницу, но спорить с ней мало кто решался: уже несколько наглых волков получили от южанки по лбу. Этельгунда была весьма скора на расправу.

Очередной привал был встречен отсутствием зерна и почти иссякшими запасами пива. Местное пиво было настолько не по нраву воинам, что даже в жаркий полдень они предпочитали обходиться водой. Стан изнемогал от жары. Несмотря на приятный свежий ветер, дующий откуда-то с гор, с запада, солнце пекло невыносимо. На привале единственным местом, где можно было освежиться, была оросительная канава – но конечно, никто этого проезжавшим воинам позволять не собирался: воду здесь берегли.

По состоянию канав можно было судить о лени или трудолюбии его владельца: на многих виднелись отметины, соответствующие нужному количеству воды, многочисленные плотины, ровные края. А другие, напротив, заросли камышом, осотом и жгущей крапивой, и там водились лягушки, а то и рыба.

Мила жарой не тяготилась. Отчего-то настроение у нее было просто прекрасное, словно за спиной появились невидимые крылья. Она подавала отцу и его гостям чай, слушала проповеди уставшего войскового святителя, собирала лекарственные травы, которые встречала по пути. Тяготы походной жизни вдруг перестали для нее существовать: первая эйфория от привычки к малому охватила воительницу. Она довольствовалась тем, что ей доставалось из пайка, спать привыкла в одежде и не различала, черствый ли хлеб.

Прославленные воины и опытные ветераны, закаленные множеством битв, наслаждаясь перерывом между схватками и боями, щедро делились с молодежью опытом, смешными и пошлыми историями из своей немудреной жизни, и вином – иногда. Те же из них, кто преподавал искусства в школе воинов, пользовались благоприятным моментом, чтобы уделить время ученикам. Хмель Гельвин тоже был здесь, и его терзали сомнения – Мила собиралась по обычаям, подтвердить или отвергнуть свое звание воительницы, перед советом учителей.

Девушка была совершенно спокойна. Очутившись перед пятью мастерами войны, она растерялась, потому что не очень понимала, как именно так случилось, что были забыты и книги, и молитвы, и пост. Было меньше полудня, и воины отдыхали в тени фруктовых деревьев и дубрав, а Мила сидела перед мастерами войны, ни в чем больше не уверенная.

– Мила, дочь воинов, – с акцентом горца обратился к ней председатель малого совета, протягивая чашку для чая, – ты приняла решение? Будешь ли ты воином или останешься невестой?

Мила осторожно взяла в обе руки пиалу, и поставила перед собой. Она знала обычай решать вопрос за чаем, и знала, как правильно вести себя, и знала все слова, которые должна была сказать.

– Я хочу стать воительницей, – сказала она тихо, но твердо, – я буду изучать мастерство нашего народа в бою, и буду идти с ним к славе или к смерти.

– Ха! – вдруг хлопнул один из мастеров себя по колену, и глотком опустошил свою пиалу с чаем, – не раз я уже слышал это от тех женщин, что сидели передо мной так, как ты. Гельвин – спасибо. Оставь нас, пожалуйста.

Не в обычаях было просить Наставников удалиться от учеников на испытании, но Хмель лишь коротко поклонился, и отошел.

– Ты знаешь, что получаешь вместе со званием? – спросил мастер у молодой кочевницы. Мила, немного удивленная, кивнула, задержав голову, как будто кланялась.

– Да, господин, – поспешила ответить она, – я буду воевать в воинстве Элдойра за его …

– Нет-нет, я про другое, – мастер переглянулся со своей соседкой, и та скептически усмехнулась ему, – про то, что ты теперь собой представляешь. Когда я назову тебя воином, ты перестанешь быть дочерью своего отца, и получишь от него в наследство только его звание, если окажешься достойна, его трофеи и оружие. За бегство с боя тебя казнят на месте. За нарушение присяги – повесят на стене города. Если ты выйдешь замуж, измена закончится для тебя там же, тогда как прежде тебя наказали бы ста ударами палки во дворе твоего дома. Сестра, ровня, сильная – этого от тебя будут ждать. Я об этом. Ты думала?

Внезапно развитая за годы тренировок интуиция восприняла мысли кого-то из воинов, что сидели перед ней. Мысль эта звучала на ильти – родном наречии Милы. Девушка помимо собственной воли уцепилась за нее, и услышала каждое слово, каждую мельчайшую эмоцию – никогда прежде предвидение не было и на треть столь же открытым.

«…спать на земле, носить вонючие тряпки и годами мочиться кровью…».

Мила, сначала, как и полагается, смотрящая в землю, подняла глаза на мастеров. Она никуда особо не смотрела, просто скользила взглядом по воинам перед собой, подмечая прежде пропущенные детали: поношенные плащи, стертые и залатанные сапоги, небрежно скинутые рубахи, пропотевшие насквозь, сохранившие многочисленные бурые пятна от наспех застиранных кровавых следов. Зеленые глаза остановились на треснутой пиале в руках воительницы. Та посмотрела на девушку оценивающе, и подала голос: