Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

– Довольно.

Летящий никогда прежде не видел своего наставника столь гневным. Полководец кусал губы.

– Не править мне Элдойром, учитель Ревиар. Я и сам знаю.

– Не вздумай рот открыть с такими словами! – не сдержался Ревиар, показывая кулак, – это еще хуже, чем открытый страх.

– Но почему?

Ревиар молча пришпорил коня, который недовольно заложил уши, досадуя на непривычное обращение.

– Я могу ручаться за своих, – чуть погодя, сказал полководец в пространство, – но если кто-то, кому еще не заплатили, услышит тебя… узнает, что Элдар не будут платить… услышат, что… нет, Финист Элдар. Что бы ты ни слышал в шатрах воевод, держи язык за зубами. Даже наедине с собой.

– Держу, – пробормотал Летящий, опуская голову.

Он в самом деле молчал слишком о многом. О том, что ему страшно, страшно днем, ночью и особенно – рано по утрам, когда каждый далекий собачий лай кажется шумом вражеского наступления. Ему приходилось молчать, что зерна – и хлеба, соответственно – в королевских зернохранилищах осталось только до осени, а новые урожаи погибли в огне отступающих армий. Он молчал, но не видеть не мог, как и забыть.

И каждый новый день начинался со страха и им же заканчивался. В первые дни после обретения звания сетования старших воинов казались словами неудачников. Разве могут эти трусливые слова быть правдой? Но теперь собственное тогдашнее высокомерие удручало и заставляло стыдиться. Бывалые воины знали. А он обольщался собственной неопытностью.

«Ревиар гений. Поселение среди степи, окруженное только пустыми лугами… и теперь еще и тремя… четырьмя армиями кочевников… ужасно, должно быть, там внутри стен…». Летящему очень не хотелось признавать перед самим собой, что снаружи стен ничуть не менее жутко.

Особенно внушали опасения виднеющиеся из-за бойниц начищенные шлемы приготовившихся лучников. Осада уже длилась какое-то время, и сейчас Летящий видел, как, подбадривая себя криками, пятьдесят воинов-ругов таранили главные ворота крепости. Уже дважды бывшая осажденной за одно лето, Сальбуния приближалась к падению.

Ами Ситар выстраивал своих лучников, и защищающих их щитами воинов. Он лично оббежал почти всех, укрывшихся за насыпным валом в каких-то двух сотнях шагов от стен воинов.

– Готовься! – прозвучал, наконец, его звонкий голос, – Стрелы! Цель! Выстрел!

Летящий был среди лучников. Медленно, но верно воины приближались к осажденным стенам, а лучников на стенах стало меньше. Внизу уже поддавались ворота – начинали потрескивать возле петель в слабых местах.

– Готовься!

Он запомнил только, что они по очереди перебегали по зигзагу – впереди один с щитом, следом один с луком – и вот уже оказались прямо под стенами. И в этот же миг ворота, наконец, сломались, и в город хлынули всадники.

Лучники заняли позиции внутри стен, готовя прикрытие для нападающих товарищей; Летящий успел только заметить, как мелькнули мимо тени первых ворвавшихся. Они бежали и бежали, группами, а может, и целыми дружинами. Летящий не знал. Все, на чем он был сосредоточен – это по команде воеводы Ситара натягивать тетиву, а затем отпускать ее, целясь в высоту над зданиями западных ворот Сальбунии. Обстрел должен был продолжаться достаточно долго. Наконец, Ами Ситар скомандовал наступление. Точно так же, прикрываясь щитами, артиллерия пошла в наступление.

Над головами лучников что-то взорвалось. Воины привычно прикрыли глаза руками, опасаясь летящей пыли и обломков. Куски штукатурки посыпались на их начищенные шлемы.

С противоположной стороны баррикад почти на ревиарцев вывалились два десятка державшихся до последнего молодых воинов-сальбов.

– Батис! – выкрикивал чье-то имя незнакомый молодой воин, весь залитый кровью, – его распотрошили, как утку!

Его голос прерывался рыданиями. Летящий замер, дрожа от непонятного чувства нетерпения. В это мгновение он раз и навсегда перестал быть собой.

Вокруг была опасность – он не мог предсказать, из-за какого угла покажется враг. Несмотря на множество раненных, он не смотрел ни на кого, его глаза быстро перебегали от одного дома к другому, изучали расположение улиц и строений.

Он разглядел лишь пустоту, всеми покинутый городской округ. По крайней мере, в какой-то момент Летящему очень захотелось в это верить.

Его надеждам не суждено было сбыться. С криками «Проклятье! Выродки!», из-за угла вывалилась группа сильно потрепанных новобранцев войска Элдойра – судя по когда-то пестрой одежде, они принадлежали к сабянам. Летящий помахал им рукой. Изможденные, прибывшие со стонами попадали кто где.

– Третий легион Сабы того, – пытаясь отдышаться, начал один, жадно глотавший воздух, – в смысле, пал. Тяжелая смерть… – он прошипел несколько ругательств, и жадными глотками выпил поданную воду, – парни, я думаю, нам повезло, что мы живы.

Было видно, как он напуган.

– Я видел, что они разделили войска. Прямо за Арками стояла тьма всадников, харрумы.

Хотя Летящий осознавал все, что говорит несчастный, одновременно его мозг лихорадочно работал. Зная об угрозе, Ревиар Смелый не мог оставить войска надолго. И неудивительно, что он сам решил в сложный период перед осадой нанести удар по южному соседу. Летящий пытался разгадать тайный план полководца, но потерпел неудачу.

– Омай! – раздался зычный крик над вновь прибывшими, и Летящий поднялся, прижимая к себе лук, – к стрельбе – готовимся!

Возде камней началась толчея: лучники спешно подтягивались словно из ниоткуда, и располагались у рубежа. С высоты хорошо было видно, как уходят штурмовые войска, бросая все, что им удалось уже захватить, освобождая пространство для прицела соратников. Все предместье было как на ладони.

– Стрелы, – спокойно скомандовал старшина отряда, и все, сидящие за камнями, сосредоточились на своих луках, – готовимся… Цель!

Быстро поднявшись, за долю секунды Летящий нашел своего противника, уже натягивая тетиву. Прицелился, выстрелил, и упал за камень обратно, переводя дыхание и слушая гул тетивы.

– Стрелы! Готовимся, цель!

Повторив, молодой воин заметил, что первая его жертва еще жива, и вновь прицелился по нему. После того, как стрела со свистом отправилась за предыдущей, Ами Ситар огрел юношу по затылку колчаном.

– Тоже мне, поединщик. Ты должен их ранить. И не пялься, пока пялишься, самого подстрелят. Стрелы! Готовимся!

На сто первом повторении одних и тех же приказов Летящий сбился. Он уже не мог сосчитать, сколько раз натягивал тетиву – зато хорошо чувствовал онемение в пальцах правой руки и ноющее плечо, а когда обнаружил, что в колчане осталась последняя стрела, удивился.

Проползая вдоль остальных лучников, Летящий обнаружил пятерых раненных, и троих – убитых, и ужаснулся тому, что не заметил, когда и кем они были убиты. Сколько времени прошло, он тоже понять не мог. У него слегка кружилась голова.

То ползком, то пригибаясь к земле, он и несколько лучников вслед за ним пробрались к следующей точке – шагах в пятидесяти. Медленно, но верно, лучники окружали отбивавшихся, и наступали. Летящий услышал, как, громко выругавшись, защитники Союза отступили за стены. Юноша перевел дух, и вытер глаза – они слезились из-за дыма: похоже, кое-где уже поджигали захваченные дома и лавки.

На этот раз наступавших никто не остановил. Ами Ситар сам куда-то запропастился, и нигде не было видно ни единого знамени. Отчаянно сопротивляясь, жители миремских районов ушли к нижним улицам, и Летящий остался один на один с отбитой территорией.

Шатаясь, шел он по городу, кашляя от густого черного дыма, которым заволокло весь город; горели храмы, роскошные библиотеки нижних садов, крыши из рогоза, склады янтаря. Едкий, масляный, тяжелый дым мешался с приторным, тошнотворным запахом теплой крови, навоза, свежего сена, напоминая, что еще каких-то три недели назад… каких-то три дня тому назад – война не стучалась в двери.

Кого-то за углом шумно тошнило, всадники из тех, что постарше, занимались своей обычной работой – добивали тяжелораненых, молодые лучники разбрелись по городу, дожидаясь переклички.

– Добыл – твое! – визжал кто-то, задыхаясь от нескрываемого счастья, алчно улюлюкая, мимо Летящего пронеслись на полном скаку его соратники. Трое обзавелись трофейными лошадьми, и не смогли удержаться от возможности похвастаться перед товарищами.

– Полоумные! – стащил мастер меча одного из них, стоило тому притормозить, – скольких наших у порта из окон пристрелили! Хочешь сдохнуть? Быстро все сдали в обоз!

Пошатываясь все сильнее, не осознавая уже, от чего, Летящий внезапно свернул на Янтарную – когда-то она считалась самой благоустроенной чуть ли не во всем Поднебесье. Он много раз слышал рассказы. В них сейчас не верилось.

– Посторонись, – зычно и весело рявкнул над ухом кто-то из друзей Ами, и Летящий равнодушным, мутным взглядом проводил пятнадцать пленных, отрешенных, бесчувственных. Таким же бесчувственным, мертвым взором он наблюдал, как их провели на второй этаж одного из домов, бесцеремонно разбивая мешавшие окна и двери, и как поочередно, всех повесили – по одному в окне.

Ему казалось, прошла минута, но вся процедура заняла больше часа, ведь воинам потребовалось время. Час или больше ушло на то, чтобы перекурить, обсуждая погоду и всеобщую усталость, нерадивость молодых лучников и строптивость собственных лошадей, догнать кого-то из пленников, кто в отчаянии бросился бежать, посетовать на тех из пленных, что бросались на мечи до того, как их скрутили захватчики.

Летящий не двинулся с места, даже когда воевода Ситар тронул его осторожно за плечо.

– Жив? Цел? А ну-ка, быстро к воротам, и выводи обозы. И постарайся, чтоб никто не растащил…

Однако исполнить приказ Летящему не пришлось: рог с южных гаваней доложил об особо ожесточившемся сопротивлении. Выжившие не желали сдаваться, и бились до последнего.

Следующие полчаса – или половину вечности, Летящий и сам не мог понять, – он и его соратники провели, ломясь в склад у гаваней, откуда доносились истошные вопли, проклинающие захватчиков. Кончилось все тем, что один не особо рассудительный воин попытался подпалить балки второго этажа – первый стоял на сером камне.

– Не жечь! – заорал Ами Ситар, но было поздно, – там янтарь! Недоумок чертов, туши теперь!

Склад полыхнул мгновенно, посыпались искры, огонь весело побежал по боковым балкам, и спустя всего десять минут столб пламени стал виден издалека сквозь проваленную крышу.

– Скажи теперь, что я жесток, – пробормотал Ситар, отдавая приказ к отступлению, – когда под моим руководством сплошь дикари да девчонки.

Куски горелого янтаря падали сверху, словно с неба, запертые пленные пытались выбраться наружу, их захватчики спешили разбежаться, кто куда. Хаос окончательно овладел городом. Летящему повезло – он отделался ударом по затылку, и это была всего лишь задевшая его обгорелая доска.

Ему повезло также и в том, что именно ночью и именно в предгорном поселении, занятом харрумами и рыцарями Союза появилась Спящая Лань, а за ней вел охоту сам Долвиэль, прославленный мастер войны и предводитель самой отчаянной наемной дружины. Наемникам мастера Долвиэль и досталась самая грязная и тяжелая работа.

Правда, и разрушений они после себя оставляли значительно больше. Горели дома, пылали крыши, стога сена, изгороди. Летящий ухватился за рукав спешащего мимо старшего воина из Элдойра, узнав его по черному плащу королевских войск.

– Кто вы, откуда? – хрипло выкрикнул юноша, – куда идти?

– А, ты верно с той стороны вернулся, – тот сжал его локоть, – я из пятой сотни восточной армии Крельжа и Долвиэль. Ты один выжил, что ли? Тогда чего так дрожишь? Иди туда, там мастер Долвиэль был.

Порадовавшись знакомым именам, Летящий, хромая и стараясь не упасть в обмороке, зашагал в указанную воином сторону. Он не прошел дюжины шагов, как с ним столкнулся чересчур шустрый и вертлявый воин. Воин оказался девчонкой лет восемнадцати. Летящий поднял глаза, и увидел мастера Долвиэль, рядом с которым стояли несколько молоденьких девушек, и даже детей. Это были те немногочисленные освобожденные из плена, которым повезло дожить до нападения войск Элдойра.

– А ну-ка, парень, давай-ка сюда, – подтянул Летящего к себе Ситар, и ткнул пальцем в зловещие кроваво-красные знамена Долвиэль, – сейчас ты присоединишься к тем недоумкам.

– Мастер…

– Заткнулся! В ратуше забаррикадировался смотритель гаваней. Если он еще не отравился, зарежешь сам. Слушай меня.

В полумраке Ами Ситар казался одержимым: глаза его сверкали, пальцы рук нехорошо подрагивали.

– Я хочу, чтобы каждый, кто увидит этот городишко после нас, обгадился от ужаса. Я хочу видеть головы на вон тех кольях…

Летящий не отдавал себе отчета в своих действиях – вообще, он не был уверен, что по-прежнему управляет своим телом. Вокруг была только чудовищная усталость, очень много крови, суета, бестолковые мародеры и невероятное количество знамен Элдойра.

– Хорошо, что оборотни не видели этого, – заметил Ласуан, не замечая своего родственника, что обессилено привалился к обозу рядом с ним, – плевались бы еще долго… Элдар! Финист Элдар, да чтоб меня неделю полоскало! Ты как?

Летящий был настолько бледен, что казалось, даже кровь в его жилах стала синевато-прозрачной, а впалые щеки пепельно-серыми.

Ласуан уже приготовился звать лекарей, но Летящий не узнал об этом – его так ужасно мутило, что он не смог даже сидеть. По счастью, его не вырвало, но ощущения, пронзившие с ног до головы, приятными назвать было нельзя.

– Эй! Куда?

– Ласу, осторожно!

– Прикрой, дурачина. Это мой брат. Подними щит повыше, мне нужно расшнуровать хоть немного. Э са! Кажется, его чем-то пришибло.

Летящий не стал разубеждать Ласуана и его взволнованных товарищей. Да и что он мог сказать?

«Меня просто тошнит. От всех вас, от войны, и от себя – сильнее всего от себя самого».

– Кровищи-то сколько.

– На себя глянь.

«В конце концов, это даже милосердно. Мы уничтожим с жестокостью целый город, украсив колья головами, насадим детей на штыки, сожжем здесь все, но остальные испугаются, и сдадутся без боя. Ведь так? Так ведь должно быть, старший отец?».

Кто-то же должен был быть виноват в том, что происходило вокруг.

– Летящий тут, мастер. Видимых ран нет. По-моему.

– Это что еще за овощ?

– Финист, сын Элдар.

– Хто? – голос принадлежал кому-то с Юго-Востока, очевидно, с далеких, очень далеких окраин королевства.

«Да и не всё ли равно. Чем я лучше любого другого вооруженного сброда».

– А, эти. Ну, хорошо. Ну, наш сектор чист. Мастер-лорд обещал час на трофеи, но пока молчит. В оба глядите, вы, лентяи.

И это было последнее, что услышал Летящий перед тем, как ему в глотку залили самого отвратительного пойла, что можно было вообразить – какую-то настойку, судя по вкусу и запаху, на подгнивших ослиных трупах, – и наконец-то его тошнота и последовавшая мучительная рвота были полностью оправданы перед боевыми товарищами.

========== Осажденные ==========

С триумфом входил мастер войны Долвиэль в Элдойр, и гордо проезжали его дружинники по окрестным деревням. Саму Спящую Лань захватили они прошлой ночью, и немало тем гордились: за поимку их князю вернули его звание, прежде отобранное за взяточничество и мародерские набеги, а дружине выдали месячную норму вина и раздали по сорок ногат из трофеев.

Сразу за воином, поймавшим колдунью, вели и ее саму, со связанными освященными цепями руками и с повязкой на глазах. Она спотыкалась – ноги у нее тоже были связаны, а цепи с двух сторон держали ее на одинаковом расстоянии от опасливо озирающихся всадников.

Редкий случай – стены города украсились сверкающими щитами и яркими флагами. Казнили прилюдно и торжественно всех пленных со стороны Мирмендела. Площади были переполнены как любопытствующими горожанами, так и теми воинами, что пришли одобрительными выкриками поддержать справедливость.

Общее число пленных составило почти двести воинов, что было немало для города. Виселицы строили с самого раннего утра: в основном этим радостно занимались оборотни и те из остроухих, чей доход не превышал военного пайка. Особенно, конечно, старались, молодые юноши: ведь трофеи с преступников им разрешалось забрать себе без разрешения старшего по отряду. С пальцев осужденных срывались кольца, нередко даже с кожей, сапоги обычно стягивали еще оборотни-подростки.

– Слава единому королевству! Слава мужественному его народу! Проклятие и порицание предателям! – возвестил глашатай о начале казни, – слава отважному воинству и полководцам его! Слава воинам!

Мало кто видал из тех, что не видел город в осаде, что такое – показательная военная казнь по самым строгим законам, со всей возможной злобой недоедающего и недосыпающего войска. Спящей Лани повезло: к ней никто не хотел приближаться, даже когда ее протаскивали через толпу – вокруг оставалось пустое пространство.

– Знамена! – громко крикнул Оракул, и Летящий, шатающийся от усталости и накатывающей дурноты, подивился, как громогласен может быть провидец. В воздух вздымались десятки и сотни знамен и флагов; разом прогремел клич всех дружин, всех полков.

…Он не услышал обращение Оракула и виновато поклонился деду, когда тот дернул его за руку, призывая к вниманию.

– Смотри, – процедил провидец, – и постарайся держаться прямо.

Летящий понял, что первую часть казни – поучительные чтения и молитвы – он уже пропустил. На эшафот уже вывели Спящую Лань в подобающем ее статусу предательницы народа наряде: босую, в длинной серой рубашке, с распущенными волосами, обрезанными по плечи воинским клинком.

– Позор! Позор! Позор! – веско и важно прокричал глашатай сначала от эдельхинов и асуров. Затем поднялся и оборотень, который перевел сначала на ильти, потом на сальбуниди, а затем и на сурт, чем именно провинилась эта женщина, и какая судьба в загробной жизни – да будет милостив всевышний закон к тем, кто не грешил нарочно! – ее ожидает.

Спящая Лань смотрела точно перед собой. Ее губы не складывались в молитвы, по ее щекам не катились слезы. Она была каменно спокойна.

– Это не конец, – прошептал Оракул, глядя на ее лицо, и Летящий понял, что о его присутствии рядом провидец, как водится, забыл, – совсем не конец. За ней еще стоит целый народ, пусть и не столь многочисленный, как наш.

– Ты не жалеешь ее, провидец? – спросил Летящий, пользуясь возможностью, – уже очень давно никто не умирал на этом эшафоте…

– Не дерзи, – прошипел Оракул, одергивая внука за рукав, – я мщу за твою мать и за свою жену, за Элдойр и за наших погибших. Пусть скажет мне спасибо, что я не стал живьем ее скармливать стервятникам или не велел вздернуть над воротами.

– Полководцы не одобрили бы.

– Они нет. Войска только этого и ждут.

– Я…

– Ты, Финист Элдар. Слушай полководцев. Уважай мастеров войны. Советуйся с проповедниками. Но помни о том, что от тебя ждет народ – крови врага.

«Приготовиться… трубы!». Спящая Лань хорошо знала обычаи народа Элдойра. Но она даже не зажмурилась перед тем, как воин за ее спиной занес свой меч.

– Варвары они, – ворчал Илидар, – мечом голову бабе снести!

Остальные волки хором поддержали своего вожака.

Глашатай еще не закончил читать проповедь с эшафота, а провидец уже удалился в здание Совета. Уже почти дойдя до ворот, он вдруг обернулся к внуку и крикнул ему, грозя кулаком:

– А за то, какие расходы мы понесли, связавшись из-за тебя с драконами – я спрошу с тебя отдельно, Летящий, так и знай!

Но молодому воину уже было совершенно все равно. Он не мог сказать, что в его душе остался сильный страх перед чем-либо – в тот момент ему показалось именно так. Было лишь тупое усталое равнодушие. Он задержался на площади. Посмотрел на ряд виселиц, пожал плечами и поморщился.

– Жалко только, что так же просто войну не окончить, – вздохнула за его спиной Молния, отчаянно зевавшая все утро, и из брезгливости не смотревшая на казнь – я пойду, господин Элдар, и, с твоего позволения, отосплюсь.

***

Ревиар Смелый, перебрав донесения разведчиков и союзников, узнал расстояние до чужаков. Теперь настолько малое, что бессмысленно было надеяться остановить приближение осады.

– Двадцать три версты к северу точно, – сообщил он Этельгунде Белокурой и Гвенедору, – они отрезали нам путь еще три дня назад. Мы бы только зря потеряли бойцов, отправив их туда.

– Я могу встать на севере, – неуверенно высказалась Этельгунда, – но мы понесли серьезные потери…

– На севере встанем мы, и прикроем отступление, – возразил Гвенедор Элдар, – друзья, нам стоит поспешить – двадцать верст можно за три часа пройти!

Всего через несколько минут над воротами Элдойра уже вывешивали красно-черные флаги. Горожане, сперва недоуменно взиравшие на перестановки у стен, заспешили: разворачивалась бурная торговля, все торопились сбыть товар, перед тем, как начнутся бои, и всякая жизнь внутри стен испугается и стихнет.

На рынках толпились очереди и затевались ожесточенные споры, переходящие в давки и драки; в проулках домовладельцы ругали нерадивых слуг, оставивших окна без ставень. Домохозяйки собирали по соседкам принадлежащие им вещи, и закупали соль и масло.

Красно-черные флаги означали внезапную тревогу, а не осаду, но жители Элдойра словно сошли с ума. В предгорьях паники не было: жители обычно имели дальнюю либо ближнюю родню на высокогорных пастбищах, и, скрепя сердца, готовились уйти с пожитками в тесные каменные хижины. Развернули торговлю и дела довольные драконы, готовые вывозить за долю богатства и запасы в горы.

Оголодавшие, еще не привыкшие к городской тесноте переселенцы, ремесленники, крестьяне, бежавшие от войны – все они, даже владея навыками боя, не могли противостоять вражескому натиску.

– Не хочешь ли ты сказать нам, Ревиар, – в очередной раз подал голос Гвенедор на Совете, – что надо готовиться воевать в стенах города?

Рыцари запротестовали, перемежая объяснения с возмущенной бранью: каждый знает, в доспехах или нет – развернуться на улицах Элдойра непросто, хоть они и слывут самыми просторными в Поднебесье. Вести же какие-либо оборонительные действия становилось совершенно невозможно – горожане в случае любой опасности вываливали на улицы телеги, обозы, мусор, и все в таком количестве, что не только враг, но и свои же войска потом по нескольку дней не могли войти в город.

Была и другая причина для возмущения – скрытый страх перед осадой. Оборотни знали толк в обороне стен – остроухие же предпочитали нападение на них. Стоило им оказаться запертыми где-либо, и шансы резко падали.

– Армии Мирмендела и харрумов подходят к городу с двух сторон, – пытался объяснить свою поспешность Ревиар Смелый, – уже сейчас надо закрывать ворота и готовиться дать отпор. Осаду держать мы не сможем: южные стены практически разрушены, и наша задача будет удержать противника перед северными и восточными воротами, разбить их, не отступая в город всем сразу.

Вновь рыцари переглянулись, на этот раз в тишине: полководец сказал то, что все так боялись услышать.

– Сотники, вас не так много у нас, – продолжил Регельдан, – мы надеемся, что вы не падете духом. Если нам придется драться в городе… – многие содрогнулись, – ваши жизни, солдаты! Отставить мочиться от страха! Кто хочет, пусть наденет юбку и проваливает!

– Все-все, не лютуй, – вздохнул Первоцвет, – кто мог, все уже это сделали. А самые смелые сражаются и в юбках. Верно, братья-сестры? В городе, так в городе.

– Надо запретить торговлю в лавках, только на домах. Расширить траншеи. Заколотить каналы с водой, – посыпались предложения со всех сторон.

– На время осады всем велеть спуститься в погреба – у них точно есть орудия.

– У нас пара тысяч из Баниат тут ходит по улицам, – осторожно высказался один мастер войны, чье имя Ревиар никак не мог вспомнить, – я бы, пока не поздно, переселил бы их в южные части, к стенам поближе…

– Бану такие.

– Хороша твоя идея!

В зале раздались отдельные смешки, даже Гвенедор опустил глаза и постарался спрятать улыбку. Старая уловка – поставить людей на пути врага – была действенна и незатратна.

Многие ученые из тех, что сидят в университетах и не выходят на городские улицы, гадают, почему в любом городе бедные кварталы были втрое, а то и вчетверо чище, если на них было не слишком много бану. А гадать было нечего: люди просто не умели жить в чистоте, особенно те люди, что не могли смешаться с остальными горожанами. Народ Баниат отличался совершенной неспособностью поддерживать порядок и чистоту. Казалось бы, ничего не стоит хотя бы нанимать обоз для вывоза мусора, что не пригодился в хозяйстве – но и этого не делали жители грязных кварталов. Все города Поднебесья были грязны – но там, где жили еще и люди, грязнее становилось с каждым днем. План мастера войны был понят всеми воинами на Совете: вражеские войска, даже разрушив стены и южные ворота, тут же попросту утопли бы в грязи дорог, тесных улиц и сточных канав.

В этом квартале города поставили в последний раз столы переписчики добровольцев. Призыв в войска не заканчивался в Элдойре никогда, но и никогда прежде к столам не стояла столь длинная очередь.

Чтобы поддержать боевой дух, несколько проповедников оглашали площади и проулки зычными криками:

– Вставайте на битву! Вставайте, если вы мужчины!

Другой вторил ему не менее голосисто:

– Запахи горелой плоти ваших братьев не дадут вам спать спокойно!

Впрочем, от подобных глашатаев толпа шарахалась, но очередь к столам не оскудевала.

***

Больше всего Летящему хотелось сделать вид, что войны нет. Да, пожалуй, именно так. Можно было как бы проспать призыв. Можно же было? Например, впасть в оцепенение от голода – паек вновь снизили. В запасах не иссякла только брага.

Его беспрестанно мучили видения грядущих смертей. Он не мог спать и не мог заниматья ничем, кроме как молча сидеть на месте, впериваясь в одну точку. Зайдя к лучникам, Летящий обнаружил низко висящий густой дым: дурман витал в воздухе, вместе с кислыми парами вчерашних возлияний. Кое-где расставляли лучины для молений.

– От дрожи в коленях спасаюсь, как могу, – с видом мудрого старца сообщил один из соратников Ситара, – жить хочется!

– Можно думать, это помогает, – буркнул Летящий, чтобы что-то сказать.

– Не трясись, выпей, – добродушно посоветовал Гиэль.

– Кто трясется?!

– Да и не злись! Я по себе сужу: потрясывает…

– Ну и пусть, – Летящему казалось, что он сам слышит, как-то и дело сбивается его собственный пульс, и в ушах шумит. Чем отвлечься?

Разве что бессмысленными байками и разговорами. Хвастовством. Песнями о погибших друзьях. Отвлекало, правда, отвлекало: уходили мысли хотя бы на время пения.

– Награбил в Сальбунии? – спросил Гиэль Летящего, – много там добра?

Юноша в ответ сделал неопределенный знак рукой. Несмотря на строжайший запрет грабежа, разумеется, никто и не пытался остановить погромы и насилие. Но Летящему было не до трофеев. Гиэль принял его жест как отказ отвечать, и продолжил разглагольствования о своем: он и несколько молодых товарищей собирались отправиться в кольцо обороны.

– Я хочу к Ситару, – говорил Остроглазый, проходя в очередной раз точильным камнем по уже безупречному клинку, – привык.

– А я привык к мастеру Менда. Но он не набирает.

– А я хочу к Орте…

«Я хочу домой, – говорил про себя Летящий, и перед его глазами вставала Лерне Анси, какой он ее покинул, – хочу домой, и пусть рушится Элдойр и все, что с ним связано…». Лерне Анси! Какой, должно быть, там поспевал теперь виноград! Как сладко ворковали весенними вечерами соловьи! Как звякали бубенцы на шеях овец, возвращавшихся с пастбищ!

И вот теперь близилась страшная битва, суетились громкоголосые воины, и бренчали мечи. И ничто не было так далеко, как умиротворение степей Черноземья. И, мечтая о горячей воде, Летящий спешил к Элдар. В доме царила уже привычная сумасшедшая суета, женщины голосили громко, и почти нигде на улице не гас свет. Близкая осада взбудоражила жителей. На третьем этаже особняка, вылезая периодически на крышу, чтобы полюбоваться вбудораженным Элдойром, Летящего дожидалась Молния.

Он улыбнулся, а затем и рассмеялся, обнаружив ее. Посреди суеты и гнетущей паники Молния представляла собой образец спокойствия и уютной самодостаточности. Она расстелила красное покрывало и поставила весь ужин на него, и где-то добыла три настоящие свечи – их давно не хватало в городе, даже в богатых домах. К тому же, Молния приукрасилась, насколько это было возможно. Ничто не напоминало о тех траурных одеяниях, что окружали на улицах, ни о скорбных лицах. Его маленькая служанка была улыбчива и весела.

– Что за праздник ты устроила вдруг? – с улыбкой полюбопытствовал Летящий, принимая от нее трубку после трапезы, – или это какой-то обряд?

– Есть хороший обычай, господин, – изображая благовоспитанную прислужницу, молвила Молния, – мы устраиваем праздники перед победой. И дарим друг другу подарки.

Летящий понял, что усомниться в победе было невозможным для Молнии кощунством, и промолчал. В последние дни она была само послушание. Угадывая настроение Летящего, Молния спешила выполнять его поручения, мелкие и значительные, вела себя скромнее обычного и почти не ругалась.

Она окурила благовониями его кольчугу, его шлем, колчан и каждую стрелу по отдельности; бормоча и напевая гихонские песни – от них у Летящего всегда ползли мурашки по спине – она осыпала его оружие синими васильками, и несколько раз прочитала нараспев какие-то собственные молитвы.

Летящий грустно покачал головой. Действительно, Элдойр был ни на что не похож; он объединил одной идеей сотни непохожих народов и племен, со всеми их пугающими, чарующими, порой отталкивающими обычаями и традициями. Непонятно было, станет ли возможным из последних сил удержать это единство.

Но, глядя на язычницу-южанку, молящуюся за горца, что шел на войну с ее братьями, Летящий находил в себе силы для надежды.

***

– …Так значит, они все же не пьют вино? – допытывался оборотень у Верена, который много времени проводил с асурами вместе, – я же видел…

– Не вино они пьют, – хихикал тот, – а сок.

– Что?

– Сок!

Волки покатились со смеху. Они виляли косматыми хвостами и подвывали едва слышно, давясь смехом.

– Перебродивший слегка сок называют вином, а свои три волосинки – бородой, – продолжал знаток остроухих, – Герви, вот у тебя за сколько борода отрастет? Ежели сбрить.

– Чего удумал! – не понял сначала Гервурд, хватаясь за свою пышную бороду обеими руками, – я ее три месяца растил.

– Ну так остроухий, значит, за год-два такую отрастил бы…

– Брешешь, ей-же! – восхищенно вторили ему голоса соратников.

Но за всем этим весельем и Верен, и прочие оборотни из его дружины скрывали неуверенность.

– Плохо быть остроухим! – заключил, наконец, Верен, сидя около ворот снаружи и раскуривая свою трубку, – Плохо быть остроухим, и плохо жить с ними рядом, видит Бог; хоть и созданы они ходить по земле и портить нам жизнь, а все же лучше бы их вовсе не было. Подлые они…