Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)

Определенно, население Холмов увеличилось едва ли не втрое. А когда Мирволк услышал о предложении наняться в Элдойр, то продемонстрировал Верену свою маленькую армию – если двести вооруженных головорезов, не считая сотни верховых дружинников, могли считаться армией.

– Мирволк, скажи мне, откуда у тебя эдакая толпа? – потрясенно вопросил Верен старого соратника.

– Это смертники, – зашелся приятным смехом Мирволк, – каждому рабу в этих рядах, каждому каторжанину и карточному должнику обещана свобода, прощение или помилование. Выкупаю с каменоломни и рудников у асуров. Идут в бой первыми, некоторые выживают, не жалуются – да и обходятся дешево: их даже кормить не надо.

– Что, столько каторжан, и никто не ударит другого в спину? А против, на стороне красных плащей, они не идут воевать?

Мирволк презрительно оскалил нижние клыки и почесал за ухом.

– Их там не ждут. Их вообще никто нигде не ждет, брат. Так что это очередь за смертью.

Пехота Элдойра ни в какое сравнение с ополчением Таила не шла – вероятно, причиной также было то, что пеших войск у королевства было немного, и в основном они лишь числились в списках «армий» – чаще всего это были кочевые племена, жившие в вечном скитании на просторах Поднебесья. Командовали ими кланы, порядки и обычаи со времен первобытного хаоса не менялись, и в расчет их не брали никакие полководцы.

Впервые Элдойр столкнулся с вольными стаями оборотней давно, в Заснеженье; то были шумные, румяные, нетерпеливые волки в пестрых одеждах и длинных шубах и кафтанах. Жены их были весьма своенравны, ревнивы и шумны. Основное свое свободное время они проводили за бездельем, в разговорах с соседками за чашкой чая.

Что и говорить было о мужчинах этого племени. Единственным средством против них была пылкая дружба, что для остроухих характерно не было.

– Ты меня уважаешь – я тебя уважаю, – удовлетворенно кивнул Мирволк Верену спустя несколько часов обильных возлияний и взаимных состязаний, – так уж и быть, за добычу сойдемся. Оно нам все равно; ты знаешь жизнь волка. Под какое хоть знамя вставать?

С Ярфридом договориться было еще проще: возможность помириться с Элдойром и Атрейной, то есть ближайшими соседями, для этого оборотня была долгожданной мечтой.

– Океан мёда после

========== Торговцы ==========

Несмотря на безоблачную погоду, бывшую на Белоснежной редкой, Пипс скучал. Но оружейная вмиг отгоняла всю скуку, только выслушивать нудные поучения историка ни один остроухий воин не смог бы.

«Вот здесь, – протяжно гнусавил длинный коричневый дракон, с поблекшей от времени чешуей, – лежит меч короля Альданрэ, сына Ольхойра, того самого, чей дед убил Рохрайма, а меч самого Рохрайма и его сына лежит вон там, около копья Глорна, отца….», и так весь день. Молния не слушала почтенного крылатого странника и весьма неучтиво зевала. Даже бесчисленные наворованные редкости никак не развлекали девушку.

Так остроухие гости провели почти целый день. Только врожденная вежливость и изысканные – относительно остальных двуногих – манеры помогли им продержаться все это время. Наконец, ящеры разошлись по своим делам, предоставив гостей Пипсу.

– Ты поговорил с теми, кто готов отвезти нас к Мелтагроту? – сразу спросил его Летящий. Пипс слегка смутился.

– Я сам сделаю это, – ответствовал он, садясь на свой хвост, – но ты мне, конечно, заплатишь. И заплатишь сразу. Ты же не обманешь меня?

– Обмануть дракона? Полно, Пипс! – Летящий заулыбался против воли, – неужели никто больше не согласился заработать на двуногих?

– Не твое это дело! – возмутился дракон, расправляя одно из крыльев и приглаживая его когтями.

Выяснилось, что, так или иначе, Пипс собирался отправиться навестить родню в Западные Леса, а все прочие обитатели гейзеров и пещер Белоснежной не желали вовсе связываться с суетными двуногими, тем более с теми, кто нарушал их покой, начав внизу толчею, что распугала всю вероятную добычу и обрушив торговлю.

– Мы, драконы, – начал он веско, разводя своими длинными чешуйчатыми пальцами перед глазами друзей, – принесли свет знания в этот мир прежде вас, двуногие. Мы научили вас писать, читать и пользоваться огнем… мы первыми учили вас об Этом, что управляет всем и что вы зовете Богом… и какова благодарность!

Интерес друзей тут же пропал. Пипс вновь читал нотации.

– Тошнит от ханжества, – возмутилась Молния, и тут же чихнула, – за вами, гадами чешуйчатыми, столько грехов водится, сколько и за нами. Смертный, значит, грешен, или нет? И хватит о морали и прочем вашем небесном.

Пипс заткнулся. Несколько мгновений он настороженно сопел, выглядящий оскорбленным в таланте проповедника и прорицателя. Затем махнул лапой, закатывая желтые глаза.

– Договорились, – сообщил он неохотно, – будем просто добрыми товарищами – проповедник из меня никудышный.

Пипс налил себе бульона из котла и принялся шумно прихлебывать. Добравшись до половины, он озвучил цену своей помощи двуногим: пять тысяч золотом за полет до Мелтагрота и обратно, и – два мешка сабянского табака.

– И не вздумай мешать табак с сеном, – предупредил дракон недовольно, – у меня имеется опыт с вашими пройдохами-торговцами… ты согласен?

Пять тысяч! Сердце Летящего упало. Пожалуй, если бы он попросил в долг у каждого в отряде матери, и то не набралось бы стольких денег.

– А в долг? – не нашел он ничего лучшего, чтобы спросить, и дракон закатил огромные желтые глаза к небу.

– Истинный сын Элдар! – процедил он, качая головой и издавая низкочастотные вибрации недовольства, – как ты себе представляешь наше дело? Чтобы я тратил три дня на опасно-низкие пересечения ваших границ – чтобы мне по пузу стреляли двуногие безумцы, желающие мою шкуру пустить на сапоги и сумки, – и чтобы я делал это бесплатно?

– Мы отдадим долг. Даю слово.

– Этими словами стоят белые стены, но не летают драконы, – парировал Пипс и почесался, – но…

Летящий знал едва ли не с рождения, что любое «но» от воина значит, что он хочет торговаться, и приободрился.

– Табак дадим вперед, – с воодушевлением начал он, – в залог проси, что хочешь, хоть мою жизнь…

– Маленькую подругу! – Пипс облизнулся, глядя на помрачневшую Молнию, – не дашь?

– Пипс, даже для дракона это чересчур.

– Но кроме меня, ни один дракон не собирается… – и ящер прикусил язык, понимая, что проболтался. Летящий против воли улыбался. Если забыть о величине страшного небесного хищника и его способности дышать огнем, он был прост и понятен – возможно, даже более понятен, чем многие другие явления Поднебесья.

– А если я найду другого? – будто бы задумчиво возвел к небу глаза асур, – если найду кого-то, кто обойдется… дешевле? Если хорошенько поищу, найду непременно.

– Я согласен в долг, – немедедленно согласился дракон, и тяжело вздохнул – пепел вновь закружился над друзьями, – истинный, повторю, ты истинный Элдар!

В свете последних событий, Летящий сомневался в оттенке, с которым произносили подобные фразы.

***

– Она Элдар, – повторил Оракул, глядя на оборотня, явно сомневаясь, что тот в своем уме. Верен безразлично пожал плечами.

– Я слышал. Я знаю.

Поразмыслив немного надо всем, что желал сказать дому Элдар, Верен предпочел начать с уединенной беседы с Ильмаром. И, хотя он продумывал многие способы и пытался изыскать выражения, доступные ему на горском, когда он и Оракул остались наедине, оборотень сник.

Черные глаза провидца казались бездонными колодцами тьмы. Ни единого проблеска чувств. Говорить с ним о любви, когда вокруг была агония королевства, казалось теперь Верену самым бессмысленным занятием на свете.

«А с чего я вообще решил, что это имеет смысл для кого-то, кроме меня? А если скажет, что взял силой? Может! Ох я дурень. Ведьма она!».

– Я хочу забрать твою дочь, – наконец, вырвалось у Верена просившееся слово, – и готов дать за нее шесть дружин. Отдашь?

Такая лаконичность претила оборотням, но еще сильнее оскорбляла горцев. Однако именно она спасла ситуацию, когда один кровник шел на сближение с другим, и ни один из участников не желал затягивать. Оракул помолчал, затем наклонил голову, и тогда-то и прозвучали слова:

– Она из Элдар.

Приговор? Напоминание? Верен знал цену и тому, и другому. И еще он обладал самым острым чутьем в своей стае – не зря именовался «нюхачом-навигатором», не зря прославился, как Старый, не зря в схватке со многими противниками одержал верх и выжил.

Латалена Элдар – это вызов. Само имя, его значение, его история и его непростое будущее.

– Далеко зашла моя дочь, – вздохнул Ильмар и присел, предложил жестом сделать то же и волку. Верен устроился на лавке, чувствуя неудобство от совершенно излишних, по его мнению, мягких подушек.

Обманчивая мягкость асуров.

– Отдашь? – спросил еще раз Верен. Оракул усмехнулся, посмотрел на оборотня так, что тот пожалел, что не взял с собой оружия – не пронес даже тайно ножа, поступил, как порядочный воин. Безоружного особенно волнуют такие взоры. Источающие презрение и особую брезгливость. Источающие омерзение.

– Бог свидетель, я непричастен к тому, чем околдовала она тебя, – вполголоса заговорил, наконец, Оракул, опуская лицо, – но твое предложение сейчас дорого стоит. Полагаю, дороже, чем любая женщина Элдойра. Если бы не ее имя, я бы не задумался.

– Это против Веры, возвеличивать имена, – сухо напомнил оборотень, и, к его удивлению, старый асур улыбнулся – правда, лишь на кратчайшее мгновение.

– И ты прав, волк из Заснеженья, убийца и сын убийцы.

– Я убил многих, но не трогал твоих детей, – хмуро ответил оборотень, едва не ерзая по лавке и пытаясь найти твердую опору, – я сам был тогда слишком молод, не носил бороды, не ходил в лес один. Кости моего отца сгнили в земле, и Бог пусть простит его и остальных. Забудем вражду, между семьями и между родами.

– Волчонок, – голос Оракула был насмешлив, – с каким лицом мне сказать, что я отдаю тебе дочь? Этим, – он дернул плечом, носом – словно смахнул с плеча невидимую грязь, – которые верят, что она – Солнце Народа? Если я за свою семью не поручусь? Чем ты защитишься от их гнева? Моего слова здесь уже мало.

Этого Верен заранее боялся. Он не хотел такого поворота в беседе, в истории, в течении событий. Он надеялся, отчаянно, конечно, что каким-то чудесным образом удастся сохранить что-то, призрачно именуемое «честью», хотя бы перед этим заносчивым черноглазым чудовищем, против которого ни у кого в Поднебесье не было оружия. Даже у его собственного народа. Даже у единственной дочери.

«Она возненавидит меня, когда узнает. Меня возненавидят все. Определенно, я сошел с ума. Нет сомнения, брат Илидар был прав. И все же я делаю это».

– Ты хочешь победы. Я хочу свою женщину. Я не спросил тебя, когда брал ее в первый раз, – небрежно будто бы бросил Верен, пожимая плечами и складывая ладони на коленях, – и брал по доброй воле.

«Как бы старика не хлопнул сердечный приступ». Оракул же, несмотря на то, что казался мертвенно-бледным, не потерял самообладания. Лишь заходили под скулами желваки, а посох неприятно заскрипел по камням пола.

– О такой торговле не слышало Поднебесье. Понимаешь или нет, это дело принципа. Ты знаешь, что значит «принцип», волк?

Верен вздохнул. Пути назад не оставалось.

– Она моя женщина, – продолжил он, – я так захотел, и я так сделал. Отдашь мне ее сейчас – дам тебе шесть дружин защищать Косль. Не отдашь – погибай, если того желаешь. Я с места не двинусь, а твоя дочь все равно будет моей. После того, как осиротеет.

Оракул посмотрел в пол, размышляя.

– Вот что натворила Смута, – горько посетовал он, едва слышно, на горском, – если мне приходится оставить тебя живым, согласиться с твоими условиями, и скрыть причину от своей семьи. Как бы хорошо смотрелась твоя серебристая шкура на моем стяге! – Верен, хотя и привык слышать разные угрозы, вздрогнул от этой, произнесенной монотонно и буднично, как бы про себя, – что ж, добро. Когда все будет кончено, заберешь ее, и увезешь. Я не стану препятствовать тебе. Даю слово перед Богом. Теперь иди.

– Куда? – опешил волк.

– Иди к остальным Элдар. Будь красноречив и вежлив, – и, когда старый асур поднял лицо, Верен сжался где-то в глубине души: черные глаза полыхали огнем, – если моя дочь не сохранила своей чести, то ты не таков, как я уже понял. Скажи им сам. Будь проклят мой язык, если он повернется произнести эти слова.

– Как скажет отец, – вставая, поклонился оборотень.

Ему, должно быть, послышалось, что за его спиной раздался едва слышный стон, исполненный боли и ненависти.

***

Гвенедор Элдар понял все, стоило только Верену переступить порог дома. Это было не слишком сложно. И все стало ясно для старшего воина Элдар, когда оборотень вернулся после разговора с Оракулом.

– Отец, – обратился он к Оракулу, затем помедлил, прежде чем продолжать, – почтенный отец дома Элдар! Позволь утешить тебя в этот недобрый час.

– Зерном или скотом? – подал нетерпеливо голос Гвенедор, желая лишь одного: услышать приговор скорее и прекратить лелеять нелепую надежду, что все это еще можно остановить.

– Есть у меня, отец, – игнорируя вмешательство полководца, продолжил оборотень, – три брата. При каждом – по сотне волков. У трех братьев есть по двое сыновей. У них по двадцать. Есть у меня два кума – у каждого по пятьдесят голов хороших лошадей.

Ропот, поднявшийся в зале, мог бы заставить замолчать любого. Послышались хлесткие фразы: «Чего хвастаешься?» и «Считать учишься? Оно полезно».

– Знаешь ты, мы так и так побьем южан, – продолжил уверенно волк, – и знаешь, Косль и наш город. Пусть и зовется он для вас иначе. Прежде ты над ним хозяйничал. Теперь вот братья-воины.

– Да говори уже, лохматый загривок!

– Он денег хочет.

– Мы тоже хотим, ан нет.

Оракул молчал, пристально глядя в лицо оборотню.

– Просят мои волки не больше, чем твои асуры, – сохраняя достоинство тона, продолжал Верен, не отводя глаз, – сколько в бою возьмут: нам хватит. А я и того не прошу, отец. Есть у тебя конь, а у меня узда. Есть у тебя товар, на который я купец. Отдай мне свою дочь-вдовушку, которую я вернул тебе, и зароком кладу свою жизнь и всех своих волков – ответь.

С последними словами замолчали все. Когда вперед вышла Латалена, многие отворачивали от нее лица.

– Если согласишься, и примешь их помощь, я разрешу тебе остаться в живых, – почти пронзая ногтями ее ладонь, тем временем по-верхнегорски бормотал Ильмар Элдар, бледнея с каждым шагом, – но никогда, слышишь! – никогда…

Он остановился, перевел дыхание. Гвенедор мог поклясться, что слышит каждый вздох, невидимый даже оборотням, не говоря о людях.

– Я никогда не позволю тебе осквернять своим присутствием белый город, – закончил холодно Оракул, и Латалену шатнуло.

Многие недоуменно переглянулись.

– Пусть она только согласится, – шептал, молясь, Ласуан, закрывая глаза, – пусть она только согласится…

Гвенедор молчал. На одной чаше весов была свобода Латалены Элдар, а на другой – шесть вооруженных дружин, обойтись без которых Элдойр не мог. Отказаться от союза значило обречь город, королевство, да и половину Поднебесья вслед за ним на голод, дикость и возвращение к варварскому времени первых племен, на долгие годы и десятилетия. Но лишиться той, кого называли Солнцем, даже для предотвращения войны казалось невозможным.

Не он один испытывал похожие чувства. Латалена коротко кивнула – слегка шевельнулась трехслойная белая вуаль. Гвенедор, глядя на нее затуманенным взглядом, очень хорошо заметил, как дрожали кончики ее пальцев, сложенные в вежливое приветствие.

Как и в первом замужестве, у Латалены не было выбора.

В покоях Прекраснейшей собралась почти вся верхушка семьи Элдар: сестры и все прочие родственницы спешили принести соболезнования Латалене.

– Как ты смогла, Солнце? – допытывался Гвенедор нежно у сестры, целуя ее руки, – пожалуйста, прекрати плакать хоть на минуту. Скажи, откуда в тебе столько отваги…

– Я пошла на это ради союза. Ради белого города. Ради своего сына и его наследства. Я плачу от счастья, – тихо донеслось из-под вуали, – теперь Элдойр доживет до победы. Не знаю, посчитает ли отец мою жертву достойной того, чтобы Летящий взял трон.

Гвенедор тяжело вздохнул. Его сестра всегда была полна амбиций.

– Я не могу загадывать на такой большой срок, сестрица. Нам в этот раз придется очень тяжело. Надеюсь, ты понимаешь это. Я бы… просил тебя – уезжай в Атрейну. Беги в горы. Сегодня до заката – ты успеешь. А там – может, волка еще и убьют в бою! – в голосе горца слышалось отчаяние.

– Я останусь, – она отбросила вуаль, и Гвенедор увидел знакомое выражение лица: строго сжатые губы и твердый, решительный взгляд, – здесь мой сын. Мои учителя, мои ученики, моя семья и мой город. Я останусь.

Леди Элдар утешали. Ей сочувствовали и, по крайней мере, многие уже выказали ей поддержку. Главным же утешением было то, что обещание, данное Оракулом на словах, могло быть исполнено не раньше победы Элдойра, а до той победы надо уметь дожить. Кое-кто даже сожалел вслух нарочито громко о клятве верности, данной волкам-кровникам: разве что только наемник теперь сподобится убить наглого оборотня, посягнувшего на благородную Солнце асуров!

Латалене были благодарны: под стенами Элдойра раскинулся самый большой из когда-либо выстраивавшихся военных лагерей. Горожане смогли вздохнуть с некоторым облегчением. Дух захватывало от вида, который открывался со стен, и три дня в честь союза желающих пускали посмотреть на войска с высоты. Многим это зрелище поднимало настроение и вселяло надежду.

В самом лагере порядок соблюдался лишь благодаря немыслимым усилиям со стороны воеводств. Любая стычка, любой косой взгляд жестко пресекались, зачинщики – карались. И вопреки тем, кто предвещал озверение войска, ничего подобного не произошло. За долгое время это были первые добрые новости для жителей Элдойра, и настроение в городе изменилось.

***

Настроение Летящего можно было охарактеризовать, как исключительно подавленное.

– Не переживай, маленький друг, – утешил Летящего Пипс, – вряд ли наш полет окажется страшнее кровавой драки, что вы, двуногие, столь любите учинять. По поводу и без оного….

– Я не боюсь крови, – с наигранным презрением к смерти выдавил Летящий.

Дракон хмыкнул, но промолчал, раскуривая свою трубку.

– Ладно, ладно, – всего лишь спустя минуту уязвленная гордость заставила юношу признаться, – я не был никогда в такой драке; я еще могу сосчитать по пальцам рук… – он поморщился, – одной руки, скольких я убил.

– По нашим, драконьим, меркам, я в армии отслужил не больше тебя… ну или чуть-чуть больше, – вдруг сказал Пипс, и тяжело постучал когтистой лапой по камню, – и я однажды дрался с драконом всего лишь. Ну, двуногие у нас… не считаются.

– Не считаются, прости, что значит? – не смог удержаться Летящий. Ящер закатил глаза:

– Вы маленькие и вас много. С вами же нельзя всерьез, так? Один на один против дракона вы никто не устоите. А с драконом я один раз дрался.

Он снова замолчал, и Летящий догадался: Пипс победил в той драке, и впервые ранил или убил сородича.

– А у вас, значит, тоже есть войско? – спросил он, чтобы как-нибудь отвлечь загрустившего дракона. Тот принял смертельно обиженный вид:

– Не такое, как ваши стада бездельников с железом! Знаешь, как нас там мучают! – внезапно дракон прикусил язык, и смутился. Летящий же начинал широко улыбаться против воли.

Из дальнейшей пламенной речи Летящий узнал, что дракону приходится в первые пятьдесят лет службы очень нелегко. Пипс ругал скудный паек, злых капитанов, ведущих стаю, жадных начальников гнездовий, за деньги продающих дармовую рабочую силу молодых драконов.

Именно благодаря этой силе, насколько знал Летящий, было построено несколько крупнейших городов. Задолго до династического периода Элдойра асурийский народ изыскал способ находить общий язык с драконами и немедленно воспользовался их строительными навыками.

– Нет, я не строил этих ваших монументов, – ворчливо ответил Пипс на вопросы своего двуногого собеседника, – мы мост опрокинутый ставили в одной деревне, ну еще пару раз крыши чинили… особенно, когда низко летишь по погоде, хвостом ее как зацепишь! И паек отбирают, и стукнуть могут.

– Что ты говоришь! А я получил двадцать пять палок…и меня два раза дверь заставляли ставить, – понимающе кивнул Летящий, – хотя я просто оказался рядом.

– А мне досталось по гребню, – радостно принялся делиться Пипс, и молодые самцы обоих народов на несколько минут забыли о различиях между собой.

Различий на самом деле оказалось не столь много. Пипс был дракон, а Летящий асур. Пипс умел летать, что Летящему не было доступно. А Летящий представлял собой наследника королевской семьи, и его имя знал каждый в Поднебесье. Об этой известности ни один дракон мечтать не мог.

«Слава несет ответственность, богатство – страх за потерю нажитого. Великое имя принуждает к подвигам…» – Летящий встряхнулся и с содроганием оглянулся на своих ровесников, сопровождавших его на Запад, в Мелтагрот.

Полет на драконе большинство из них подвигом не сочли, и лететь вслед за молодым Элдар отказались.

– Я полечу, но не на трезвую голову, – отрезал Отстроглазый и кивнул Инаресту, – братец, а ты?

– Прикуешь меня к дракону цепями, и я подумаю, – откликнулся тот, и посмотрел на Летящего, – тебя поставили приказывать, но ты выбрал для нас самоубийство.

– Составь ему компанию, Дацит! Ты же вечно стонешь, что надоело жить! – послышались дружеские подначки с разных сторон. Летящий знал: они пытаются приободриться и скрыть свой страх.

«Если рассудить, то драконы могут заменить двуногих, и я не делаю ничего противозаконного, меняя одних на других, – изыскивал он для себя оправдание – перед собой же, – и нет никакой причины переживать, так ведь?».

И все же, поборовшись со страхом, с ним решили отправиться пятеро его соратников, и, к удивлению юноши, Молния.

– Мы полетим на вас сверху? – задал, наконец, Летящий вопрос, мучавший его. Пипс хмыкнул.

– Тебя сдует, маленький друг, а я потеряю маневренность, если буду подлаживаться. Пожалуй, мы понесем вас по одному в корзинах для скота.

Оказавшись перед упомянутой корзиной, Летящий содрогнулся.

– Мне надо сидеть внутри? – слабым голосом поинтересовался он. Деревянная конструкция не казалась надежной, к тому же, пропахла навозом и овечьей шерстью. Пипс плотоядно усмехнулся.

– Дорогой мой друг, но ты же не боишься, правда?..

…страх оказался слабее тошноты и качки, но их Летящий преодолел, так же, как и невыносимую вонь. Однако, что поразило его много больше – это скорость взлета, сила, прижавшая его ко дну «корзины», и прочность дна.

А в просвете он увидел Поднебесье, каким его знали лишь птицы да драконы. Корзина для скота, смрад, качка – все перестало существовать, и Летящий приник к щели. Сначала его сильно бросало из стороны в сторону, но, когда Арно встал на курс, трясти перестало, и юноша смог насладиться открывшимся зрелищем.

Под ними плыли облака, тонкие, густые, и вокруг клубился туман. Иногда туман рассеивался, и в огромном разрыве внизу становились видны далекие зеленые равнины. Летящий постарался представить себе карту Поднебесья и хотя бы приблизительно угадать, каким маршрутом движутся ящеры, но это оказалось невозможно. Земля казалась слишком маленькой и тесной. Привычных очертаний нельзя было угадать с высоты, и юноша потерялся.

«Ладно, сделаю вид, что знаю, что происходит – рассудил он, осторожно перебираясь вдоль стены корзины к противоположной стороне, – только что там, за горизонтом, и почему она не видна вся сразу? Почему она все время уползает?». Что там, сверху, он увидеть не мог, зато очень хорошо видел, что происходило точно под брюхом дракона. Вид открывался потрясающий.

Змеились реки, блестя на солнце. Рассыпались, как жемчужинки, отары овец на зеленых лугах. Как полотнища, сшитые из неровных лоскутков, разворачивались обширные пашни, а вокруг и между ними – веселые крохотные домики под черепичными и соломенными крышами. Этим мирным зрелищем любоваться можно было бесконечно, но от долгого смотрения с высоты Летящего страшно замутило, тошнота подступала к горлу, и пришлось на время отказаться от любования Поднебесьем.

Так прошли часы полеты; юноша то смотрел вниз на землю, то сворачивался в клубок и зажмуривался, борясь с качкой.

В один из светлых промежутков поразила Летящего река, которая появилась под ним, и которую он разглядел с горизонта. Сначала он даже не понял, что это река, и начал думать, что они приближаются к морю. Но это была Велда – самая полноводная река Поднебесья, несущая жизнь жила Загорья. Древние верили, что Велда брала свое начало у стоп одного из божеств, живущих в Кундаллах. Река считалась священной. Минули уже тысячелетия, но по-прежнему Велда занимала в сердцах жителей Загорья значительное место.

Летящий дал себе обещание, что непременно совершит в Велде омовение, если ему доведется вернуться на твердую землю живым. Его опять начало укачивать. Земля то приближалась, то отдалялась, но скорости дракон как будто не снижал и курса не менял.

Еще спустя какое-то время внизу все чаще стали появляться перелески и дубравы, глубокие влажные овраги и заливные луга – никогда раньше Летящий не видел ничего подобного – насколько хватало глаз, везде была влага, в самый жаркий сезон!

В Черноземье последние солончаки собирали на водопой измученных животных, и только колодцы спасали путников от неминуемой смерти от жажды. А здесь… здесь Велда представала Царицей, и вода в изобилии была повсюду. Поблескивали заводи, виднелись каналы, отводящие избыток влаги, и сотни похожих на ореховые скорлупки крохотных лодочек.

Едва он смог разглядеть паруса на реке, как дракон начал делать крен, и Летящий уцепился за дно корзины. В ушах свистел ветер, и нарастало давление. Пальцы начинали дрожать, а дракон принялся снижаться с невероятной скоростью под немыслимым углом. По ощущениям было похоже, что внутренние органы не успевают за телом и висят в пустоте, пока кожа и прочие потроха падают камнем вниз.

Когда же юноша встряхнулся и собрался, то обнаружил себя лежащим на земле.

– Прибыли, – довольно зарычал дракон, – смотри, смотри, испугались! Эй, вы! Не бойтесь! Идите сюда, поговорите с двуногим, которого мы вам привезли! Да не бойтесь, он из вас! Из Элдойра!

Здесь Элдойр не любили. Это было довольно занятно – узнавать, что сулы и суламиты Мелтагрота считают именно свой город и его окрестности центром цивилизации Поднебесья, и уж никак не Элдойр, построенный значительно позже. Мелтагрот, хоть и вырос из деревни, все же был старше, и потому к нововведениям и изменениям относился с опаской и подозрением.

В местных лесах – сосняк и дубы, причудливо изогнутые рябины и густой орешник, сменяющийся зарослями можжевельника, и изредка гигантские оремес, взмывающие в небо… Все загадочные ведьмы, все колдуньи жили в представлении народа здесь, и отсюда происходили все чародейские штучки вроде загадочных амулетов, колец и монет.

Княжий двор располагался между нескольких исполинских дубов, вокруг которых выстраивались причудливо изящнейшие деревянные лестницы, поднимавшиеся вдоль ствола под кроны и дальше к самым верхушкам. Прямо перед рассевшимися лучниками играли в мяч веселые девушки. Молния прищурилась: одеты они были ярко, плечи у всех были обнажены, а в высоких причудливых прическах красовались прозрачные вуали, отброшенные назад. Как и у самой Молнии, в ноздрях у многих сияли драгоценные камни и жемчужные кольца, и тяжелые литые браслеты украшали тонкие, обнаженные руки.

Все здесь было непривычно взгляду. У города не было стен и даже намека на рвы. Конечно, чуть дальше находились бесчисленные линии обороны, а леса вокруг были напичканы ловушками, ловчими ямами и засидками караульных, но их не было видно. И, если там и встречались женщины с оружием, в городе ничто о том не говорило.

Редко можно было увидеть всадницу с мечом в руках; большинство сулок и суламиток вели жизнь самую беспечную и беззаботную, хотя богатство здешних мест было запредельным лишь в сказаниях иноземцев. Княжества очень зависели от разливов рек, между которыми располагались их земли, и урожай и неурожай тоже зависели от них. Города и селения располагались исключительно посреди леса, и только здесь еще можно было встретить подобные первым жилищам постройки – навесные деревянные дома у самых крон деревьев. Считалось, что здешние жители лучше других умеют делать луки и обучены стрельбе настолько хорошо, что им всегда были рады в любой дружине. Правда, они совершенно не умели ездить верхом и предпочитали быструю ловкость в умении перемещаться по деревьям. Летящий, присмотревшись, обнаружил и отсутствие грубых подошв на сапогах.

Почти все вокруг принадлежали к исконным жителям Приморья. Суламитские народности говорили с мягким акцентом, часто пропускали взрывные слоги. Они почти не расставались за пределами своих дворов с плащами, которыми спасались от сезонных дождей, и посохами, служившими одновременно опорой и оружием. Мелтагрот был широким городом, разделенным на две части: построенную на каменистом берегу и спрятанную в густом лесу. Лишь крыши и иногда резные башенки домов поднимались выше крон деревьев.

Летящий отмечал, как похожи сулы были на жителей Элдойра внешне – и как невозможно разнились внутренне. Торопливая, напряженная поступь жителей Предгорья не ощущалась; напротив, здешние горожане вышагивали спокойно, хоть и точно так же бесшумно.

Поразмыслив, Элдар осознал и еще кое-что. Здесь не было оборотней. Ни одного. Здесь вообще не было никого, кроме сулов и их ближайшей родни.

«Благословенные земли… но такие чуждые».

Летящий шел по Мелтагроту, стараясь не показать своего удивления – но это было поистине непросто.

Как и в Элдойре, красивые центральные улицы были выложены из белого камня, только здесь больше было тончайшей кружевной резьбы, и многочисленных цветников. Непривычный к красотам Загорья, Летящий не видел ни единого пятнышка на стенах, и удивлялся чистоте городских улиц и их особому, ни с чем не сравнимому уюту. Повсюду было разлито благоухание, и веселые песни беззаботными юными голосами звучали едва ли не на каждом перекрестке.

Если это и было когда-то королевство Элдойр, то сейчас ничто не говорило, что где-то на востоке решается его судьба в кровавой войне. Здесь о войне не напоминало ничто. Повсюду царил расцвет и достаток.

И женщины; Летящий не мог отвести восхищенных взглядов от суламиток, которые так не были похожи на слегка надменных, мрачноватых асуриек, льстивых и угодливых южанок или напуганных кочевниц. Суламитки улыбались ему, когда видели, что юноша не сводит с них глаз. А он просто не мог не смотреть – хоть и пытался; обилие полупрозрачных тканей, открытых рук и нежных лиц пьянило.