Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Изба старшины за наполовину разваленным частоколом нашлась в центре деревни. Дородная волчица приветствовала гостей низким поклоном.

– Помыться дорогие гости не желают? – добродушно поинтересовался хозяин дома, вынося к гостям полотенце с хлебом, – нетрудно будет истопить баньку-то!

И Хмель, и сопровождающие его воины переглянулись.

– Разве что лицо и руки, – неуверенно предложил один из гостей, – ветер, от холодной воды можно простудиться.

– Ни за что на свете, – заверил хозяин и цокнул языком, – всякая зараза от грязи, как у нас на севере говорят.

Приезжие вновь переглянулись, затем заулыбались с пониманием. Проблема мытья стояла во всем Поднебесье особенно остро – это касалось Черноземья и юга, и, разумеется, многих областей Загорья – далекого запада. Позволить себе хотя бы раз в месяц мыться в общественной бане могли далеко не все жители больших городов, на счастье, в деревнях севера жить было проще.

Для оборотней из далеких провинций каждый остроухий с оружием был горожанином, и неудивительно, что им всегда предлагали прежде баню, а уж потом сесть за стол.

– Руги и самхитские люди вообще не моются, – делился наблюдениями недавно приехавший сын хозяина дома, – кто бы мимо ни шел – вонь вперед идет, клянусь! Лечиться никто особо не лечится, клопы, вши, блохи повсюду – а странно, ведь блохи нас едят в основном…

– Это что, – пожаловался один из соратников, показывая старый шрам на левой руке, – видали?

– Это тебя кто так, спаси Святой Клык нас? Какой зверь? – присматривались оборотни.

– Да… по глупости, – остроухий слегка смутился, пряча поспешно руку, – из окна прыгал… в Беловодье. Зашивал цирюльник, ночью, на сеновале.

– Могу поклясться, из того окна тебе вслед смотрел чей-то разгневанный муж! – расхохотался хозяин дома, а вслед за ним и его друзья.

Сидевшие за столом охотно принялись рассказывать о своих приключениях, закончившихся ранами, столкновениями с докторами или знахарями. Хмель Гельвин, знающий достаточно из медицинской науки, вздрагивал и морщился.

– А почему вы не лечитесь кровопусканием? – поинтересовался один из сыновей хозяина, – был у нас один старик, он всех лечил пиявками, и знатно, признаю, лечил…

– Тш, – зашипели на него, – зачем обижаешь гостей…

Всему Поднебесью было известно, какая «жидкая» у остроухих кровь.

– Только ткнешь – и помер, – пояснил за спинами гостей оборотень и, поняв, что допустил еще одну бестактность, поспешил загладить вину, – зато самого дохлого ни глисты не жрут, ни лихорадка не берет, и туда их и растуда, живучие!

– Все дело – в чистоте, – завел свою волынку заново старший, – вот в большом городе…

Несмотря на познавательность рассказа, Хмель и сам мог перечислить с десяток недостатков житья в большом городе или в диких поселениях Черноземья. Он и сестра прежде Лерне Анси жили в Торденгерте пять лет, а после – в Сургоже, столице Заснеженья и что в горном городе, что в городе охотников и кузнецов, грязь была везде, разве что боролись с нею по-разному.

– Говорят, вы уезжаете, – наконец, задал главный вопрос хозяин, – что, припекло степное солнышко?

– Зимой холодно, летом жарко, это вам не с Алого Древа сласти кушать…

– Да ты накладывай, накладывай, не стесняйся, у нас чужих нет, все под Богом ходим, – слаженно гнусавили волки со всех сторон, от любопытства готовые не есть и даже не пить – но слушать.

– Уходим, – кивнул Фиорен, один из соратников Гельвина, – кто на юг, кто на запад.

– А здесь кто ж останется? Апсы?

– Афсар? Вряд ли. Слишком много племен из наших кочевников. Эти никуда не денутся.

– А на западе Бану…

Бану – огромный народ людей, анклавы племен, – были, конечно, не такими сложными соседями, как волки, но и легким сожительство с ними называть не приходилось.

Уезжая, кочевники кланялись по-волчьему в пол, благодарили хозяев и оставили им, по обычаю севера, тайные подарки под скатертью; когда хозяйка снимет ее для стирки, то непременно обнаружит пять серебряных ногат. Здешние жители умели поддерживать обычаи гостеприимства, и давно уже распрощались с прежним высокомерием.

Но не до конца.

– Бану, – задумчиво протянул Фиорен, вытряхивая на ходу трубку, – как тебе, а, Гельвин? Если в Предгорье и Элдойре тоже бану – куда денемся?

– Потеснятся, – буркнул кто-то сзади, – расплодились, агтин нирам. В провинциях и центре одно людьё.

– И людьё, и зверьё.

– Так их и так, – вздохнул Фиорен, и вновь взглянул на молчавшего Гельвина, – господин благородный, так что ты думаешь?

– Пустое, – ответил, наконец, Хмель, и поторопил жеребца, – поспешим, братья. Темнеет.

Презрение ко всем прочим народам, и даже к собственному, считалось отличительной чертой остроухих народов.

Хмель Гельвин этой черты был лишен. Он был верующим, а Писание – его единственным руководством. Иногда Гельвин особо остро начинал чувствовать собственное отчуждение от остальных по этой причине.

Но он действительно верил. И вера разрывала его сердце, когда он не мог донести ее до сердец остальных.

– Грязные сабяне! – ругались асуры-горцы, – кого не тошнит от их приторных духов и слащавых песенок?

– Поганые стервятники, – зло сплетничали кельхиты об асурах, – спрятались в своих камнях, и носа в нашу степь не кажут…

– Язычники, – говорили о южанах, гихонцах и ругах.

– Заносчивые демоны, – упрекали жителей Загорья.

Хмель Гельвин жил бедно и тяжело еще до того, как стал воином. Несмотря на знатность своего рода, он большую часть жизни провел, отчаянно борясь с нищетой. И в этой жизни все, кого презирали и ненавидели, о ком слагали насмешливые песни и над кем издевались, хоть раз, но представали перед ним в облике друзей.

Последний раз его жизнь висела на волоске, но помог ему северянин, пусть и наемник – и Гельвин лишний раз убедился, что происхождение не гарантирует благородства, так же, как и не предсказывает подлости. наследник древнейшего рода, связанного с правящей династией, он никогда не чувствовал себя лучше, выше или чище других, и друзей выбирал, не глядя на имена, звания и народности родителей.

Ревиар Смелый когда-то оценил его за эти качества. Хмель отправился наниматься в войска, где рады были любым новичкам. Именно там познакомились тогда еще молодой кельхитский всадник Ревиар и бедный дворянин Гельвин. Молодой воевода Ревиар происходил из семьи воителей-кельхитов, бесконечно кочевавших по дорогам степей. Двое мужчин, совершенно различных по рождению, достатку, складу характера, столкнулись в наемных войсках.

– Ты занял мое место, милорд, – сообщил с ужасающей наглостью и прямотой смуглый и темноволосый мужчина Хмелю, и нахмурился, – уступи мне очередь – тут и так зерна маловато будет.

В то время готовность мужчины воевать означала больше трех пудов зерна с полей и иногда какую-нибудь еще скотину. Год выдался неудачным, и в загоне наличествовали три тощие курицы и полуоколевший баран. Хмель Гельвин, всегда старающийся оставаться вежливым и невозмутимым, не сдержался и впервые за долгое время сцепился с другим воином.

– Мое место в дружине всадника стоит дорого, и у меня семья, – спокойно ответствовал он, – так что тебе придется встать позади меня, и довольствоваться курятинкой на ужин.

– Чем мне ужинать, говоришь? Твоими ахель шакал полакомится, гольба городская. Давай, келе агтуин отсюда! – немедленно начал наступать на него Ревиар.

Однако Гельвин не сдвинулся с места. Спустя пару минут молодые воины сцепились в ожесточенной схватке под звонкое и пронзительное улюлюканье окружающих. А через три дня – после того, как они отбыли обязательное наказание за нарушение порядка и работали вместе на выгребных ямах и попали затем вдвоем в отряд всадников – это были уже лучшие друзья.

Спустя пять лет они вдвоем выступили в первый большой поход – войну с южанами, землями Луны и Союза.

Как случается нередко, народы, произошедшие от одного корня, враждовали особенно отчаянно, и тем более жестокой была борьба, чем ближе они были по родству. Жители зеленых долин далекого Загорья отличались миролюбием, но только не к горским обычаям и не к южанам из земель Луны. Южане, в свою очередь, презирали порядки Предгорья и крепко стояли на своих рубежах. Одно объединяло народности: ненависть к Смуте, разделившей Элдойр навсегда и обратившей в забвение великое королевство.

Семья Хмеля Гельвина жила в Элдойре с момента его основания, и тем самым Хмель становился для большей части Поднебесья бесконечно далеким горожанином. Но что простые крестьяне, воинское сословие или дворяне – тысячи подались за королевским двором в бегство и бесконечное кочевание.

Несколько выгодных браков – и горцы, и кочевники породнились и заключили союз, сливаясь уже в один народ. Хмель Гельвин был рад тому, что обладает «знанием Бога», и способен убеждать обе стороны в необходимости поддерживать мир. Правда, на этот раз он был бессилен: против голодных земледельцев и засухи у него средств не было.

В этот раз шатры разбили за десять верст от Лерне Анси, возле небольшой рощи из акаций и низких степных сосен. Присутствовали многие из старейшин племен и глав кланов, обеспокоенные ответом Афсар.

– …В прошлом году в Мирменделе южане продали каким-то безбожникам серебро, – озабоченно заметил Оракул, – что дальше? Начнут выдавать своих дочерей за них?

– Они покупают рабов; говорят, Мирмендел вымирает, – хмыкнула леди Алида Элдар, воительница из свиты Оракула, – отец семьи, в Элдойре запустение, его дорого содержать. Не лучше ли нам будет вернуться в Атрейну и перенести столицу?

– Гана Отта и его дружина уже покинули Элдойр, – поддерживая сестру, добавил Эйга Элдар.

– Наместник всегда был трусоват.

– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты там жил сейчас!

Ильмар Элдар вздохнул, слушая.

– Кто-то может остаться здесь.

– Если нас разбить еще на части, то мы будем беспомощны, тем более в степи, – возразил Ревиар немедленно.

– А если мы помедлим, то новый военный союз возьмет Элдойр, – покачал головой другой мастер войны, – у нас есть месяца три?

– Один месяц, – звонко добавил Ревиар Смелый.

Послышались задавленные восклицания. Месяц!

– Кто-нибудь может посчитать, хотя бы примерно, сколько мечей у нас? – тревожно поинтересовался Оракул, – Ревиар?

– Двенадцать тысяч – я надеюсь, – ответил полководец, – если говорить о регулярных дружинах по эту сторону гор. Сколько в Загорье – не знаю.

– Никто не знает! – подал голос кто-то из воинов, – безумием будет идти на Элдойр…

– Потеряем его – потеряем все.

– Вернемся в стены белого города – помрем от голода или будем платить дань!

Последние двадцать пять лет – Гельвин считал, что это слишком значительный срок – Элдойр никому не принадлежал, вообще никому. Конечно, сохранялась ратуша, и проходящие войска задерживались в городе, но время не щадило руины королевства, и постепенно военная столица Поднебесья превращалась в обычное разбойничье княжество – никто не собирал дань, не облагал налогом, не занимался порядком – и никто ни о чем не заботился.

И каждый глава семьи или клана понимал, что титулом «великий» их государь обязан предкам, а сам навсегда останется в памяти поколений как тот, что потерял Элдойр Белокаменный. И медленно, но верно, разруха подбиралась и к горцам, а там уже недалеко было и до Приморья.

– Призовите остальных полководцев, – встал Оракул со своего места, – и сообщите всем: мы вовращаемся.

Пугающая неопределенность отступила, сменившись неизбежной будущей схваткой.

Тем же вечером Хмель Гельвин платил «седьмую часть» – воинский налог. Скорбно пересчитав оставшиеся деньги, он досадливо прикрыл глаза и тяжело вздохнул.

– Придется взять еще учеников, – сам себе сказал он, и потер шею, – я ушел с войны, чтобы убить себя учительством за четыре с половиной пуда зерна. Даже без соли.

Спустя полчаса он возвращался домой с четырьмя пудами зерна: паек опять снизили. Оставалось жить за счет общины, как и прежде.

– Если только община не будет сама слишком голодна, – скептически высказался его младший брат, и Наставнику нечего было ему ответить.

Комментарий к Кочевники

Ругань:

агтин нирам – ёбанное создание (создания)

ахель – яйца

келе агтуин – съебывай

========== Бездомные армии ==========

Королевский двор, почти пятьдесят лет сопровождавший своего владыку в его скитаниях, наполовину разбежавшийся, в Элдойре состоял из двухсот именитых семейств с представителями от каждого дома. Однако большая часть свиты были воины, заслужившие себе это место в битвах и походах. Звания передавались по наследству лишь у очень немногих семей – их было не более пятидесяти, и многие из них уже почти исчезли.

Традиция предписывала решать судьбу воинского сословия – а через него и всего королевства, и народов, в нем живущих, путем совета всех воевод и князей. Окончательные решения принимала четверка военачальников, старшим из которых был Ревиар Смелый.

Полководец вышел на крыльцо. Ворота открыли прислуживающие ему молодые воины. Мужчина поклонился прибывшим, едва они спустились с коней.

– Я рад приветствовать полководцев в моем скромном доме, – и Ревиар снова поклонился, князья поклонились все по очереди, согласно обычаям своих далеких окраин.

Регельдан, наместник из города Крельж, выглядел нервным и встревоженным, но это было понятно: его рубежи сражались против Афсар и оборотней, и оставлять их он не собирался. По крайней мере, все. Князь Ниротиль Лиоттиэль, молодой и вздорный воевода из простой семьи западных переселенцев, никогда не получал звание мастера меча в Школе, и надела у него собственного не было. Так, разросшаяся разбойничья шайка, изредка занимающая Сабу, а в промежутках между разбоями нанимавшаяся в регулярные войска отдельных княжеств. Однако именно его уважали на Юге, и именно он до сих пор успевал отбиваться там от нападений – что казалось просто невероятным, за что и был пожалован высоким званием против всех прежних правил.

Глаза Ревиара Смелого встретились с глазами третьего гостя.

– Давно не виделись, – жестко отбил тот взгляд, откидываясь на спинку стула, – хорошо ли у тебя в доме?

– Очень хорошо твоими молитвами, – ответил так же церемонно Ревиар, – спасибо, Гвенедор. Спасибо всем вам, что приехали.

Гвенедор Элдар достал трубку и старательно ее раскурил. Каждый раз, когда Ревиар встречался с ним, одним из старших воевод клана Элдар, ему всегда хотелось спросить двоюродного брата леди Латалены: не таскал ли ты сестрицу за волосы в далеком детстве?

Полководцы не встречались очень давно. И теперь присматривались друг к другу, как зубастые кобели в чистом поле, нашедшие одну дичь. Каждое слово, каждый жест был выверен. После стольких лет Ревиар Смелый не верил никому из полководцев, зная, что наверняка каждый из них не упустит собственной выгоды. Однако, проводив гостей, Ревиар устыдился своего недоверия.

Ниротиль остановился на постоялом дворе, и почти наверняка уже напивался, а Регельдан лишь отдал распоряжения своей свите, и вернулся в дом старшего друга. Теперь они вместе пили чай, смотрели на полуденное солнце, постепенно движущееся на запад, и говорили ни о чем.

– Ревиар, мы с тобой не первый десяток лет воюем вместе, – говорил Регельдан, поправляя широкие рукава рубахи, – и мне кажется, именно восточные княжеств будут выдерживать основной удар в этой войне. Поговаривают – ты знаешь, о ком я, и не только мои дружинники, но и кое-кто на севере, – что господин белого города подумывает передать корону… не в свою семью. Что ты думаешь об этом?

Ревиар взвешивал каждое слово, отвечая:

– Я ничего не слышал от него, но если и так – мы узнаем об этом в свое время.

– Ревиар Смелый, я бы принял, если бы ты оскорбил этим ответом Ниротиля, который не из нашего края, но не меня, – с легкой обидой ответствовал Регельдан.

Оба полководца знали друг друга достаточно давно, и оба происходили от кланов Черноземья.

– Не уходи от ответа. Ты совсем стал горцем.

– Не настаивай на ответе, который не захочешь услышать, – поговоркой кельхитов ответил старший с недовольным возгласом, – мы многое пережили вместе, Регельдан, мы многим друг другу обязаны. Но даже если бы я и знал, что замыслил государь Элдар – я бы не сказал; как и ты, я связан присягой и не отступлюсь. Или ты боишься, что твои воины не станут служить никому, кроме Элдар?

– Все наши этого боятся, – после заминки признал Регельдан, закурив и слегка расслабившись, – кроме тебя; если они будут клясться служить белому трону – который шатается так, что скрип его слышен за Тарскими горами, то ведь – как знаешь – только… гм… величественный зад нашего повелителя еще держит этот трон целым. Кто бы ни взошел на него после, на второй день Смута вернется, усилится и уже никогда не прекратится.

Ревиар внимательно слушал эту исповедь, кивая и хмуря брови; вопрос был очень серьезным. Если речь шла о королевском дворе, то Смута в крови у всякого чиновника или казначея, или жреца; но воин должен быть тверд и непоколебим, и до сих пор полководец был уверен в войсках.

– И ты думаешь… что?

– Я думаю, какую бы власть над собой ни поставили мы после, – продолжил воодушевленно Регельдан, – что нам стоит породниться. Знаю, дочь у тебя на выданье.

Ревиар вздрогнул. Ему показалось даже, кто-то облил его холодной водой, швырнул ледышку за шиворот. Чтобы кто-то говорил ему: «дочь на выданье»! Регельдан залпом допил вино. Ревиар же старательно разглядывал воина, пытаясь угадать, за какого из своих друзей сватается один из полководцев королевства.

– Меня возьмешь в зятья? – спокойно продолжал воин, – не пожалеешь, клянусь. Мои войска присягнут тебе с радостью, и союз будет крепче, коль мы породнимся.

Ревиар едва сдержался от того, чтобы воскликнуть «Нет!».

– Так не делается, Регги, – упрекнул соратника полководец его домашним именем, – ты приходишь ко мне в дом, во время войны, да с пустыми руками…

– Вот уж не знал, что ты так ценишь традиции, – незлобно, но с намеком посмеялся Регельдан.

Ревиар поморщился. За долгие годы полководец почти убедил себя, что Мила всегда будет с ним. Единственная наследница, любимая дочь, в которой ее придирчивый отец не видел изъянов – выросла. И отказать в сватовстве с первого же раза было нельзя.

– Я хочу посмотреть на тебя в дороге до города, прежде чем отвечать. Дай время – времени, друг мой, – ответил полководец как можно более ровно, – и мы посмотрим, что нас ждет впереди.

Регельдан поклонился и вскоре, довольный, покинул дом полководца.

***

Возле Лерне разбили несколько лагерей прибывшие за ночь отряды четырех полководцев. Жители с ног сбились, разыскивая по всему огромному лагерю знакомых и родственников. В полдень же на повозку поднялись глашатаи.

Латалена наизусть знала, что они будут говорить.

– Ее высочество леди Элдар Латалена желает сообщить, что опасность, грозящая нам с восточной стороны, к сожалению, приближается слишком быстро…

Леди Элдар ничего не желала. Ее единственным желанием было оказаться в безопасности и подальше от звона оружия. Куда-нибудь в горы. О да, там, в горах, точно не придется бояться. А все, на что могли рассчитывать кочевники после двенадцати лет в Лерне Анси – это опять ехать на юг или скрываться в бесплодных землях Макеф. За Элдойр же предстояло сражаться.

– Посему как можно скорее следует собрать наиболее дорогие предметы обстановки, и, не теряя времени…

Латалена знала, что время они уже потеряли. Но она воинственно подняла подбородок и сохраняла невозмутимый вид. Никто и никогда не увидит ее паникующей. Она властительница. И все, что она могла сделать – беречь спокойствие.

– Кроме того, объявляется призыв: всем, умеющим владеть оружием, явиться к столам переписчиков…

На мгновение глаза леди Элдар встретились с глазами Ревиара Смелого. Их безмолвный разговор продолжался столько лет, что они понимали друг друга без единого слова. Сейчас полководец едва заметно поднял левую бровь. Он не собирался вести чужие отряды. Все воины, действительно умеющие сражаться, были записаны и так. Теперь же собиралось ополчение. «Опрометчивый шаг, – словно говорил Ревиар Прекраснейшей, – ополчение означает настоящую войну. Война означает страх и хаос».

– Такова воля государя Элдар и владычицы Элдар!

Владычица кивнула полководцу и опустила на лицо белую вуаль. Ревиар досадливо махнул рукой. Она никогда не слушала его советов; впрочем, Прекраснейшая редко принимала необдуманные решения.

***

Ревиар Смелый отчаянно хотел верить, что решение покинуть Лерне Анси с войсками она долго, очень долго обдумывала.

«Всевышний… не дай ей скитаться снова по моей вине».

Он знал, что леди разозлилась бы на него за эти слова. Как и большинство асуриек, она была по-горски горда, и не терпела намеков на недостаточную силу своего терпения и выдержки.

Но полководец не был уверен в себе настолько же. Он, поборовшись с собой, признал, что поражение в борьбе будет стоить слишком дорого. С одной стороны, Ревиар скучал по простой степной жизни в шатрах, как разбросанные вновь племена кочевников – если учесть рассеяние бездомных воинов-асуров, сабян, сулов, эребских суламитов… огромные племена, скитающиеся по Черноземью без особого оседания на месте. Вооруженные племена.

Бывшая армия Элдойра. «Половина шага до разбоя… Смута».

Смута. Так именовалось это рассеяние, лишенное центра. Ревиар Смелый, покинув место утренней молитвы, прибавил шаг, направляясь к Лерне. Именно там, у шатров заезжих оружейников, нашел полководец дочь.

Кельхитка; с ног до головы кочевница, воспитанная у ног бывших правителей. Ревиар Смелый снова вздрогнул, понимая, что ждет его дочь, если победа все же настанет. Если.

Воительниц не было в верхушках Школы Воинов, и служить в регулярных войсках девушек приходило в двадцать раз меньше юношей – и это в военные годы. Однако же, учитывая порядки в войсках, пестрыми стайками среди толпы встречались ровесницы Милы и девушки сильно младше – эскорт-ученицы воинов и воительниц, прислуживавших при них, но и не смевших рассчитывать на звание.

Однако Мила всерьез вознамерилась получить его. Ревиар же мечтал увидеть себя счастливым дедом. Оттягивая неизбежный миг расставания с дочерью, он лишь сильнее травил собственное сердце.

Сейчас Мила стояла, укутанная в темно-угольную вуаль. Просторные камисы были присобраны у легких сапог с ножнами. Девушка вздрогнула, понимая, что отец увидел их.

– Ты меня не спросила.

– Отец, это всего лишь эскорт…

– А разве стрелы и клинки интересуются званиями?

– Ну пожалуйста.

– Нет.

– Тогда я уйду сама, и попробуй меня останови.

Полководец замолчал, усмехаясь.

– И ты думаешь, кто-то примет тебя к себе, если я дам запрет?

– Если…

Она не договорила – резкий удар по щеке слева опрокинул ее на пол, однако сам полководец даже не шелохнулся.

– Звание сейчас – не роскошь, – донесся сверху его голос, – и не украшение. Ты не держишь удар. Ты до сих пор пререкаешься со мной, хотя я твой полководец. Тебя убьют в первой же стычке, и ты станешь слабым местом в любом отряде. Если ты хочешь быть среди солдат – то тебе придется проходить через все то, через что проходят и они, а ты не выдержишь. Понятно это? Прими и откажись.

– Не принято! – вытянулась Мила в стойку, сдерживая злые слезы.

Ревиар вскинул брови.

– Хочешь отказаться сама? У тебя есть последний шанс сейчас, пока ты еще ученица. Ты вообще осознаешь, чего хочешь? Идет война, Мила. Ты же знаешь, что это.

Она молчала, не двигаясь, и глядя в никуда перед собой. Ревиар Смелый нахмурился, и отвернулся. «До сих пор она не сдавалась, но этого не вынесет».

– Ученица Мила из Кельхи! – повысил голос он, не поворачиваясь, – ты поступаешь в эскорт и распоряжение Наставника Гельвина до дальнейших распоряжений. Приказ исполнять.

– Принято!

– Полководец сказал свое слово, голубка, – в спину ей тихо произнес он на ильти, когда Мила задержалась перед выходом, – но отец просит тебя передумать. Служит только одна из двадцати, а воюет – одна из пятидесяти. И я не знаю, сколько из них выживает.

***

Спустя некоторое время Гельвин услышал эти же слова от своего друга.

– Ты знаешь, как я люблю свою дочь, Хмель, – добавил Ревиар Смелый, – ты знаешь, как велик может быть мой гнев. Еще ты знаешь, что такое война.

– Я клянусь тебе…

– Дослушай. В ней вся моя жизнь, Хмель. Все, что у меня есть. Она похожа на меня больше, чем кажется, и она горяча…. Даже если притворяется скромницей. Если ей придется постоянно жить среди всей этой солдатни ополчения…

– Я…

– Дослушай! Если она получит звание, найди ей место. Ты сам все понимаешь.

– Можешь поверить, – Хмель Гельвин вскинул подбородок, – и не сомневайся – твоя дочь и царапины не получит, пока я жив.

– На счет царапин не зарекайся, – заулыбался Ревиар, – насколько я ее знаю, без них дело не обойдется. Иди и успокой ее, я на нее все еще зол.

Хмель Гельвин уже стоял у двери, когда услышал голос своего друга:

– Одного не могу только понять… почему же защищать ее не попросился тот, кто посватался за нее?

Наставник не мог объяснить себе, почему же стало вдруг нечем дышать, потемнело в глазах, и солнце стало вдруг черным, и мир вокруг потерял все свои краски и запахи.

А с утра, после того, как совершил Ревиар Смелый свою молитву, они покинули Черноземье. Больше его дочь никогда не видела этих мест.

***

Летящий привык к кочевью. Привык к перекличке по вечерам и рано с утра. Вот и войсковой переписчик торопливо пробегал по рядам палаток, шатров и повозок знатной верхушки кланов, и быстро теребил спящих: пора было подниматься и собираться в дорогу.

Юноша потянулся и сел. До рассвета оставался час, не больше. Кое-где любители раннего подъема уже пили чай, не желая вновь отправляться в путь на пустой желудок. Умывался в стороне молодой проповедник, готовясь к утреннему пению, и собаки гонялись за взлетающими жаворонками.

– Сын Солнца, молодой наследник Элдар? – осведомился, переведя дыхание, переписчик, и Летящий взъерошил руками волосы.

– Не слишком ли рано? – спросил он, удивляясь. Собеседник вздохнул, и показал на восточный горизонт.

– Говорят, придет пыльная буря, и господин Оракул приказал собираться. Нам нельзя останавливаться, он сказал.

Летящий растолкал Молнию, отправил ее за водой полусонной, а сам поторопился к матери. В шатре, как всегда, было уже все собрано, и его снимали. Латалена с удовольствием руководила погрузкой поклажи. Ревиар Смелый тоже был здесь, и внимательно изучал с полководцами карту.

Провести через пыльную бурю переселенцев и беженцев в таком количестве было невероятно сложно, если возможно вообще. Но и останавливаться было нельзя: песок и пыль запросто могли занести палатки, и это сразу бы сократило скорость. А недружелюбные племена с Афсар уже были совсем рядом, и, возможно, шли прямо за песчаной бурей.

– Мама, что говорят о буре? – обратился Летящий к Латалене, поклонившись и оглядываясь, – долгая или на день?

– Постарайся хорошо заткнуть все щели в повозке, – продолжая распихивать тюки, ответила ему та, – пусть твоя служанка, эта девочка с юга – наберет побольше воды.

– Все серьезно? – настойчиво повторил Летящий, и взял мать за руку. По беспокойству на ее лице он все понял.

– Я не сомневаюсь в тебе, – Латалена поправила его волосы и улыбнулась, – ты знаешь, что делать. Но держись поближе ко мне. Я хочу знать, что могу позвать тебя.

– В любое время я буду готов.

Он узнал у родственников Элдар, что буря предстоит длительная, и уже известно, что поднимается в воздух она с песком и пылью не меньше, чем на версту и все еще растет. Ученые спешили занести познания в календари и летописи, а переселенцы и воины запасались водой и в раздражении ругали королевское решение. Никто не хотел продолжать двигаться во время бури. Это казалось немыслимым расходом сил.

Но, прослышав про преследователей из племен Хасир, путешественники собрались меньше, чем за полчаса. «Можно не засыпать костры, – сказал Ревиар, глядя на небо, – буря сделает это за нас».

Тихо и молчаливо переселенцы снова двинулись в путь и больше не останавливались. Летящий напряженно всматривался в восточные горизонты и всего спустя полтора часа увидел бурю. Зашумели и заголосили кочевницы, и заплакали маленькие дети. Завидев бурю, мужчины спешили привязать повозки друг к другу – на всякий случай, чтобы не потеряться. Всадники поплотнее закутались в плащи и закрыли лица.

– Если это красный песок, придется несладко, – озабоченно сообщил Летящий Молнии. Подруга его поежилась.

– Да разве есть выбор! Пронесет – повезет.

На горизонте появилась темно-охряная полоса, довольно быстро растущая в толщину. Границ у нее видно не было, казалось, она наползает со всех сторон, постепенно занимая собой половину видимого неба. Теперь уже было ясно, что гигантский ураган несет на огромной скорости песок, пыль, мелкие обломки и части растений, и все это вот-вот загородит непроглядной завесой солнце, Бог знает, на сколько дней.

Летящий в последний раз проверил состояние повозки матери – она сама уже была внутри и помахала ему рукой, чтобы он поскорее возвращался к себе. Жеребец Ревиара гарцевал рядом, оглядываясь на песчаную стену, идущую с востока. Лошади начали беспокоиться еще с час до того, и теперь всадникам приходилось быть в сто раз внимательнее, чтобы не потерять их.

Подул ветер и принес первые песчинки. Все чаще они ударяли в шлемы и кольчуги воинов, и если от первых отлетали, то во вторых оставались, добавляя веса к и без них тяжелым доспехам. Лошади щурились и храпели, скот жалобно блеял и мычал, а переселенцы хранили тишину, вслушиваясь в песню песка. По крышам их повозок с шорохом скользила пыльная буря, закрывшая солнце окончательно. Темень и мрак опустились на степь.

С первым же ударом стихии Летящий изрядно наглотался песка и пыли, но затем приноровился: достаточно было поглубже спрятать в капюшон лицо, и можно дышать. А вот дремать верхом, как обычно, не получалось. Не было ни обычных молитв, ни песен над войском. Все двигались молча и сосредоточенно.

И хотя последующие три дня буря не стихала, переселенцы остановились лишь дважды на короткий ночлег, причем отдыхали по очереди. И даже когда Ревиару доносили вести о жертвах стихии, он стискивал зубы, и просил поспешить с похоронами или вовсе не искать покойных: промедление было опасным.

К третьей ночи небо расчистилось, и Летящий смог, наконец, вдохнуть полной грудью. Он покинул шатер матери – Латалена проверяла состояние своих платьев и командовала служанками – и взобрался на холм, надеясь посмотреть на последствия бури для войска.

Кое-где разожгли костры и принялись раскладывать для приведения в порядок пожитки; где-то выстроилась очередь к колодцу за водой – в степи Черноземья колодцы были общей драгоценностью, и от песка их оберегали. Перекличка и тревожное поторапливание отстающих, затем перекрытые многочисленными проповедниками и их песнопениями, знаменовали закат. Солнце пропало за горизонтом, и в небе засияли звезды.