Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

========== Нищие ==========

Ставить деньги неразумно, особенно если ставки высоки. На что бы ни ставил даже самый везучий игрок, рано или поздно удача-изменница показывает свое истинное лицо.

На песчаной, пыльной площадке сцепились двое. Правилами не было запрещено убийство, однако оба боролись довольно вяло. Только изредка доносящийся рык свидетельствовал, что кому-то причиняют боль.

Наблюдатель сморщился. Принюхался, поводя носом вдоль невидимых струй запаха. Зажмурился, глядя на солнце.

– Э, да ты снова с нами, друг мой! Ты уже сделал ставку? – раздался за его спиной веселый голос, и мужчина оглянулся. Невысокий плотный человек, размахивая свитком исписанного льна, подошел ближе.

Высокий мужчина отрицательно покачал головой.

– Они слишком плохи, Самва. Твои рабы никуда не годны.

– Друг мой волк, это же гладиаторы! Они на раз. Ты много хочешь от них. К тому же это люди Бану. Твои собратья не особо-то охочи портить шкуру ради звонкой монеты…

– Придержи язык, торгаш.

Оборотень сделал движение рукой – и к ногам работорговца упали две монеты. Человек не стал разыгрывать спектакль «гордость» и поднял их. Серебряные ногаты стали дорожать после того, как рудники были закрыты, а гордость мещан подешевела.

– Я хочу купить раба, – глухо произнес волк, – покажи мне товар.

– Для тебя только лучшее! – заверещал торговец, угодливо кланяясь.

Договор купли-продажи заключался в здешних краях просто. Товар попадался разный, иной раз порченый: рабы не доживали до момента перепродажи. Были тут оборотни, проданные в рабство за долги, выкупленные из тюрем либо беглые каторжники; были тут люди Бану, попавшие в плен либо оказавшиеся без денег и продавшие себя в попытке спасти семью от голодной смерти. Были болотные упыри – кровопьющие и очень мрачные, угрюмые создания, которых активно раскупали для охраны торговых складов. Кого только не было! Встречались и одиночные представители таких народов, что якобы обитали за Тарскими нагорьями на востоке, не говорили ни на одном из известных языков и ни на кого похожи не были, только на самих себя. И, конечно, остроухий народ – а точнее, представители его вечно враждующих племен.

И почти все народы Поднебесья были представлены сейчас на рынке рабов, за исключением оборотней. Массивные, крепкие, крупные северяне, с окладистыми бородами, мощными руками и ногами, редко попадали в плен – значительно чаще они в него захватывали.

Несмотря на то, что остроухие отличались красотой и стоили дорого, продавать их было невыгодно, так же, как и специально разыскивать. Закаленные же воины, попав в плен, работорговцев мало интересовали. Продать на рудники, в каменоломни, а еще лучше – предложить выкуп за них – вот, что привлекало умных перекупщиков. Ловкие дельцы наживались на желании пленников вернуться домой, выбирая более именитых и богатых воинов, однако важно было не промахнуться: благородных порой ничто не отличало от нищих и никому не нужных.

Обычно торги вели люди, но и волки не отставали. Чаще всего оборотни-купцы ходили без оружия, зато в сопровождении телохранителей. А высокий волк пришел один, но при себе имел булаву.

Торговец Самва нетерпеливо разгонял мух, вьющихся вокруг клетки с пленниками. Длинные зеленые четки, дважды обвивающие его упитанную шею, он торопливо умудрялся прокручивать ловкими пальцами левой руки.

– Э, взгляни! Отдам лучшую красотку! Смотри, эта просто блеск! Нет, ну ты посмотри! Ты видел такую раньше? Посмотри, какие груди, посмотри, какие бедра!

– Мне не нужны твои толстозадые девки, – равнодушно протянул оборотень, – я хочу купить сильного воина. Остроухого. Эдельхина. Есть такие?

– Друг мой, но зачем же ты подался в перекупщики солдат, они строптивые… – заныл было торговец. Третья монета убедила его заткнуться.

В самом дальнем загоне – по-другому глиняную клетушку было и не назвать – на земле сидел остроухий эдельхин. Увидев его, оборотень прищурился и втянул ноздрями воздух. Пленник был изможден и явно не раз избит, однако был не в пример другим пленникам крепок, довольно широк в плечах; осанка его не превратилась в сгорбленную спину, как у многих, в глазах не появилось затаенного или явного отчаяния.

Это был воин.

– Этот, – ткнул в него пальцем оборотень, – сколько хочешь за него? Давай честную цену.

Эдельхин вяло усмехнулся, щурясь на слишком яркое солнце. Взглянув на его ноги в кандалах, оборотень поморщился, неосознанно потер правое запястье. Торговец Самва следил за каждым его движением с пристрастным любопытством.

– Тринадцать золотых по северному… – начал было Самва и тут же осекся, встретив холодный взгляд волчьих глаз, – ну хорошо, хорошо. Десять и двадцать три медяка.

– Девять, – не моргнув, произнес волк. Человек нехорошо подавился.

– Помилуй, дружище, я его покупал за десять! Ты посмотри, он сильный, у него руки крепкие, он может приносить пользу. А если захочется, то отправишь работать в поле.

– У него ноги колесом, и почти наверняка чахотка. В поле он будет работать недели две, потом помрет, – спокойно продолжал оборотень, – но наверняка умеет ухаживать за лошадьми и другим скотом. Если мне удастся его выходить, это будет чудом, конечно. И посмотри, какой тощий! Восемь ногат.

– Он ученый, – не сдавался торгаш, – а морда постная, потому как верующий; вот тебе и прибыль – школу откроешь, деток грамоте обучишь, сам разуму понаберешься…

– Бесовские пляски вся эта грамота! – волк искренне вознегодовал и сплюнул еще раз, – а зачем я его беру, не твое дело. Сбавь цену!

– Скупка военнопленных запрещена… но я сбавлю, если купишь одну из моих девочек. Для старого друга. Скидка будет хорошая, обещаю тебе.

После непродолжительного разговора торговец и воин сошлись: за пленного оборотень заплатил десять золотых гривен и за восемнадцать серебряных ногат купил миловидную рабыню из Руги. Перепродать ее очередному предприимчивому перекупщику удалось за восемнадцать с половиной, и оборотень, радостно подвывая какой-то мелодии, отправился с эдельхином дальше.

Еще примерно полчаса они шли рядом молча. Волк был, казалось, всем доволен и не собирался вести разговоры со своим пленником.

– Зачем ты купил меня, воин волков? – задал вопрос эдельхин, наконец. Оборотень нервно вздрогнул. Говор родного языка в устах пленника звучал безупречно. Волк подошел к своей лошади, поправил поводья, сунул руку в карман за сухарями. Пегая кобыла с удовольствием захрустела угощением, радуясь редкому добродушию хозяина.

– Ну, у каждого своя работа. Свое призвание. Каково твое, остроухий?

Пленник несколько удивился. Его внимательные карие глаза проследили за движениями оборотня.

– Я воин, но служу при одном из наших храмов. Беру учеников и обучаю их.

Волк усмехнулся.

– А я, дорогой мой друг, – он сунул руку за пазуху, достал что-то и протянул спутнику, – я читать и писать сам не шибко умею. Зато я умею искать тех, кто нужен. Твое?

В руках у оборотня была налобная повязка, расшитая бисером. Мужчина мгновенно переменился в лице.

– Откуда это у тебя? – произнес он, не в силах скрыть удивление. Волк вздохнул с облегчением.

– От твоего друга. Назови свое имя.

Эдельхин помедлил с ответом, словно не зная, как отреагировать, но затем пожал протянутую ему руку, и пожатие это было крепким.

– Я – Хмель из рода Гельвин.

На лице у волка появилось ехидное выражение, затем он мгновенно стал серьезнее.

– Я знал, что не ошибусь. Что ж, Хмель из рода Гельвин, прими мои поздравления: тебя – в моем представительстве – только что выкупила родня. Ты возвращаешься домой.

…Опрокинув на себя очередной ковш горячей воды, Хмель с удовольствием выдохнул. Голова непривычно кружилась, но и головокружение, и боль в желудке – все это казалось мелочью и пустяком рядом с тем, что наконец-то он вернулся домой.

В поселение под названием Лерне Анси, затерянное в степях Черноземья. Храмовые постройки да поля, на которых росла пшеница. И степь. Степь от горизонта до горизонта. Даже все многолетние старания поселенцев изменить ландшафт – прекрасные сады, аккуратные каменные изгороди и оросительные каналы – не могли бы обмануть гостя. Но, как бы там ни было, Хмель был рад вернуться. Узнавать сначала верстовые столбы, затем знакомые деревни, дорожные развилки… и, наконец, въехать в Лерне, не имеющую стен, оборонительных рвов и мостов, по дороге, по обе стороны которой росли ореховые деревья, туи и вязы.

Дома, ворота, высокие заборы, украшенные калитки… молотки при входе, и яркие пятна цветущего клематиса, которым был оплетен практически каждый следующий дом. Свой Хмель Гельвин разглядел издали. Одноэтажное здание с вытянутыми окнами, тень от винограда, просторный двор под ореховым деревом, и аккуратные хозяйственные постройки, стены которых были разукрашены детскими рисунками.

– Дома, – выдохнул воин и улыбнулся. Оборотень хмуро фыркнул, с неудовольствием отмечая, что на глаза почему-то едва не наворачиваются слезы.

Невысокая женщина выскочила на крыльцо на крик «Хозяюшка!», несколько настороженно взглянула на оборотня и лишь потом перевела взгляд на приезжего родича.

– Братец! – выкрикнула она и бросилась ему на шею.

Оборотень ждал. Устав ждать, он хотел было прервать трогательное приветствие, но не смог: к этому мгновению эдельхина обнимали четыре ребенка разных возрастов, а женщина в голос рыдала, успевая театрально благодарить Бога и заламывать руки. Оборотень не выдержал и сел на землю, приобретая звериное обличье.

Именно это отвлекло семейство от слезных приветствий.

– Я не знаю вас, благородный волк, – чуть дрожащим голосом произнесла на хине женщина, оборотень неуверенно вильнул хвостом, – но хочу поблагодарить вас за то, что вернули моего брата домой. Я не ждала его живым уже, и…

Она не выдержала и снова заплакала, обнимая Хмеля.

– Погоди, так это не ты заплатила за меня выкуп? – начал воин, но в это мгновение у ворот раздался задавленный возглас. Рядом с уже скинувшим волчье обличье оборотнем застыла еще одна женщина, лицо ее было скрыто белой вуалью.

– Мила!

***

Если у королевства есть король, а у короля подданные, то охранять королевство должны воины. Власть всегда опиралась на силу. И конечно, там, где собиралось много воинов, неизбежны были войны. Если спросить самого старого среди живущих, даже он не вспомнит и дня без войны. Никто не помнит золотого века, и никто уже не может поклясться, что когда-то он был. Где-то льется кровь, каждый день.

Если задуматься, могло ли стоять королевство Элдойр на чем-то, кроме крови?

«Это всего лишь домыслы. Досужие домыслы слабых. Нельзя бояться войны. Она стучится в двери ко всем».

…Полководец отвернулся от окна. Созерцать степь – занятие скучное. Особенно, когда знаешь вид из окон наизусть. Неминуемая засуха шагала по Черноземью не первый год, многочисленные беженцы с востока теснили и без того скученные поселения у источников воды. Отступать на восток было невозможно: некуда. На севере – оборотни, не настроенные делиться территорией с извечными врагами. Последней надеждой было уйти на юг в сторону моря и вновь столкнуться с клановой дикостью, отчаянной бедностью на просоленной земле и, что особенно неприятно, холерой.

«Война – болезнь, за которой идут и все остальные».

– Помнится, много лет назад ты обещал нам мир, если мы будем служить тебе, а что мы получили взамен?

– Я пока еще твой правитель, Ревиар Смелый. Ты мог бы быть повежливее, – веер ударил в ладонь, – так понимаю, твои войска готовы выступить в бой хоть завтра?

– Если я попрошу. Но по твоему распоряжению – они не пойдут воевать за Элдойр, – воин снял перчатки, – мы потеряли шесть крепостей за последние три года. Это слишком много. Засуха усилилась, больше ждать нельзя. Гриднич сдался без осады. Ни за какие деньги мои не пойдут на это во второй раз.

– А ты?..

– У меня достаточно денег, господин.

– Я знаю, что ты выкупил из плена Хранителя трона, Учителя твоей дочери… дорого, наверное, обошлось? Или наш народ все дешевеет с каждым годом?

Полководец промолчал.

– Знаю, ты не лжешь… и не преувеличиваешь, Ревиар, – голос короля дрогнул, – есть ли что-то, что я могу обменять на твою поддержку?

– Месяц, милорд. Один месяц, и я отступлю. Мои войска покинут Крельжские предместья. Мы не останемся здесь, – воевода легко поднялся с походного кресла, – Лерне Анси, как и остальные степные поселения, будет разграблена племенами с востока, а я слишком дорожу своей жизнью и жизнью своих воинов, чтобы рисковать. Восток для нас закончился. Так что ты можешь предложить мне даже свой белый трон, но я откажу тебе.

– Ты кочевник, Ревиар Смелый, кочевник… тебя нигде ничто не будет держать. Но если уж в Черноземье ты не хочешь задержаться…

– Моя родная земля далеко на юг отсюда. Здесь меня держит лишь пролитая кровь, господин. Или мы отступим – или погибнем.

– Ни Запада, ни Востока в итоге, – задумчиво прошелестел голос опального правителя, – и ты, приносящий мне плохие вести.

Кочевые войска были самыми неукротимыми во всем Поднебесье. Однако к ним королевские ратники относились со снисхождением. Но только они умели противостоять опасности пустошей, населенных самыми различными воинственными племенами. Землей и водой никто не был намерен делиться добровольно.

Ревиар Смелый, великий полководец, не зря получил свое прозвище. Во всем войске не было такого опытного и умелого предводителя. Владыка это знал. Если и был кто-то способен отстоять восточные земли – так это Ревиар, и никто другой. И вот теперь полководец отступал.

Ревиар происходил из семьи воителей. Никто из его предков не принадлежал к знати, и поколение за поколением эта семья довольствовалась платой из казны и наделами в отдаленных провинциях королевства. Семья эта присягнула трону достаточно давно, а благодаря обширному родству со многими кланами, приносила значительную поддержку роду Элдар.

Он, Хмель Гельвин и кочевые войска, несколько обедневших знатных родов – переезжая с места на место, нанимаясь на службу к тем, кто мог заплатить, – так они и жили. И правителю Элдойра такое не могло нравиться. Кое-кто уже и прекратил говорить о нем, как о короле: ведь королевства, как такового, не существовало, а значительная часть войск подчинялась исключительно лордам и воеводам, но не трону.

– И куда ты пойдешь, Ревиар? Обратно в Кельху?

– Если мой призыв поддержат еще три дружины – мы отправимся в княжество Салебское и осадим Сальбунию.

– Значит, на Юго-Запад? – уточнил Оракул. Полководец пожал плечами в знак согласия, – тогда что удерживает тебя от взятия Элдойра?

– Мой господин знает, что я не посягну на белый город. И я здраво оцениваю силы своих войск. Нам не вернуть Предгорье и Беловодье, и не стоит рисковать. Мы уйдем на юго-запад.

– Латалена выбрала для себя и своего сына хорошее место, – веер раскрылся, и на солнце блеснули вышитые золотом драконы и единороги, – и хорошего защитника.

– Моя госпожа вольна выбрать кого угодно. А ее сын уже достаточно взрослый, чтобы сам стоять во главе войска, – церемонно ответил Ревиар, отворачиваясь от бывшего короля, – я могу за него поручиться.

– Очень хорошо, очень… здоров ли он?

– Он сейчас с восточными отрядами, я давно не видел его, государь Элдар. Но я уверен, он в добром здравии.

***

Первое ранение – оно как первая любовь; не забывается. Любви молодой воин не испытал, зато уже сломал два ребра и палец, а сколько раз его били, и сосчитать не мог.

Летящий, наследник Элдар, учился быть воином своего королевства наравне с другими юношами семьи. Четыре месяца он находился там, где требовалось присутствие силы – на восточных границах в ста верстах от города Крельж. Выздоровев, он отправился домой. К матери. К друзьям. К восторженным девушкам.

Юноша с тревогой ощупал свой затылок. У горцев была традиция: первый раз, уходя на войну, они отрубали длинные косы, оставляли невестам либо матерям. Это означало, что юноша стал воином, взрослым и самостоятельным. Но Летящему по-своему повезло: его длинная иссиня-черная коса спасла его от удара тесака, и осталась где-то позади, в пыли и грязи восточных дорог. Оценят ли это? Можно ли гордиться таким неожиданным знаком судьбы?

На горизонте показались первые верстовые столбы. Здесь уже встречались и надписи на столичной хине. «Грамотные, читайте! – звучно раздалось сзади, – далеко ли?». И Летящий был одним из тех, что радостно кричали в ответ: «Близко!». Дом и в самом деле был очень близок.

Уже бесплодные пустоши сменились зелеными степями. Все чаще стойбища пастухов отличались от восточных более яркими, еще не выцветшими шатрами. Весна в Черноземье – время буйного цветения жизни и тяжелой работы. Но местные жители знали, что она окупится: тучная земля рождала шесть из семи лет, достаточно было напитать ее влагой. Последние два года засуха терзала эти земли, но теперь весна удалась, и половодье возродило к жизни степи.

Летящий дышал полной грудью.

– Финист Элдар! Летящий! – раздался позади него звонкий девичий голос, – господин мой, да ты совсем бледный! Перебрал чего-то крепкого вчера?

Среди воинов раздался смех. Летящий отличался крайней умеренностью в выпивке.

– Молния! Да ты смущаешь своего приятеля!

– Э, девушка, не тебе ли досталась его коса?

– Я завидую ему!

С достоинством выслушав гул полупристойных шуточек, девушка подъехала на своем понуром осле ближе и прикрикнула на шутников на родном гихонском диалекте, которого никто не знал.

– Какой из моих соратников поцеловал тебя, что ты так возгордилась? – как бы невзначай бросил проезжавший мимо всадник, и Молния, ослепительно улыбаясь, ткнула его лошадь своим ботинком точно между ребер. Не ожидавший подвоха, всадник едва удержался в седле.

– Если бы звание воина можно было передать через поцелуи, то ты бы свое растратил, зато все придорожные шлюхи ходили бы при знаменах!

Этот ее красноречивый ответ вызвал новое состязание в остроумии, и еще долго над отрядом гремел раскатистый хохот.

Служанкой Летящий обзавелся полтора года тому назад, еще в звании эскорт-ученика. Как и вся родня, Летящий южанок побаивался, наслышанный об их способностях насылать порчу, отравлять еду незнакомыми зельями и снадобьями, заговаривать руки, ноги и иные важные члены. Но Молния была не страшна. За время короткого случайного знакомства Летящий успел в этом убедиться. Однако распрощаться ему с ней уже не удалось. Дико завывая, она вцепилась в плащ «молодого благородного», и не отпустила его, пока тот не пообещал ей место и работу.

– Благородный господин! – возликовала девушка и принялась кланяться, – ты не пожалеешь – пусть обрушит гнев Майяль и святая Дая на меня – пусть сгниют мои ноги – я буду хорошо служить тебе, господин!

– Ради Бога, отпусти меня, – Летящий, закрывавший лицо рукавом, безуспешно пытался вырвать подол плаща из рук навязчивой попрошайки, – я же сказал тебе, что возьму с собой.

– О, благородный господин! – не унималась девушка и рухнула на колени, принимаясь ползать у ног юноши в пыли, – за пять золотых я душу тебе отдам! Спасибо тебе, спасибо.

– Когда я успел сказать про пять золотых? – удивился Летящий и только через несколько минут догадался, что будущая служанка уже успела его обдурить. Однако договор, заключенный столь заметным образом в присутствии посмеивающихся зрителей, расторгнуть он не решился. Так Летящий Элдар обзавелся спутницей.

Невысокого роста, румяная и кудрявая, она по жизни не степенно шагала, но бежала, подпрыгивая от радости и полноты ощущений. Приятелей у нее было много, любимых занятий тоже, и каждое приключение вызывало у нее бурный восторг и желание поучаствовать, поучаствовать немедленно. В отличие от высокородных дам, она не носила вуаль даже по праздникам и никогда не прятала за ней ни улыбки полных губ, ни блеска огромных фиалковых глаз.

И Молния была слишком мила, чтобы на нее злился кто бы то ни было.

– Чтоб вам сгинуть, шакальи дети! Отступаете и поете, где это видано! – вопила она сейчас, обращаясь к соратникам, – что, хвосты промеж ног прижали? И поделом! Каждая тхуди знает, что любая вошь на ваших головах весит больше, чем ваши звонкие монеты.

– А если собрать у всего отряда? – звонко возразил кто-то, но Молния не замешкалась с ответом:

– Если поищешь в голове у мастер-лорда, то и на гривну хватит!

Летящий не смог удержаться от смеха.

Молния теперь числилась служанкой при наследнике Элдар, и вместе с ним имела паек при отрядах воинов, сопровождая полки в качестве прачки и подавальщицы. Летящий смог добиться расположения воеводничего начальства, и у Молнии появилась работа: больше никак прожить девушка без семьи не могла. А с военным сословием Молния вдруг расцвела: ей были совершенно не страшны долгие марши, утомительные переброски, она всегда хорошо переносила лишения походной жизни и снискала безусловную симпатию всех, кто ее знал.

Летящий тяжело вздохнул. Он уже представлял себе дорогу. Одна надежда была на то, что в Молнии за это время проснется учтивость и деликатность. Впрочем, надежд было мало. Это стало ясно уже по репертуару ее песен.

Летящий сам любил петь. Правда, он знал несколько иные песни, например «Первый Снег» – баллада о том, как снежинка за снежинкой обнимают землю. Тонкая музыка, сопровождавшая эту чудесную песню, заставляла дам щуриться и вытирать покрасневшие глаза. Во время песен Молнии краснеть приходилось от стыда. Летящий вряд ли отважился бы спеть что-то вроде «Как закопали тёщу», шедевр волчьего песенного искусства, неизменно вызывавший у слушателей бешеный восторг.

За четыре месяца он вполне сносно освоил здешнее наречие оборотней и ругательства племени Бигум, получил множество ссадин и подзатыльников от старших и привык считать себя воином.

Если это была «война», то он желал бы, чтобы она никогда не кончалась. Ночная остывающая степь, чернота тьмы, разорванная костром, мягкая, окутывающая звездная ночь… трубка с дурманом, кочующая из дрожащих рук соратницы в горячие ладони соратника… пряный запах полыни, далекий-далекий, почти снящийся соловей…

Дальняя дорога, веселая подруга, костры и палатки, добрые новые товарищи, похожие на закадычных друзей после пяти минут знакомства – вот, что влекло Летящего. Конечно, он слышал рассказы о серьезных битвах, о настоящих поединках, да и сам успел пострадать от чесотки и вездесущего степного лишая и не раз травился малосъедобным пайком.

Но это все было далеко, бесконечно далеко от честолюбивой юности и мечты – однажды стать великим воином, из тех, чьи имена навсегда остаются вписаны в историю.

Комментарий к Нищие

Работа написана целиком. И хотя у нее есть множество ответвлений и продолжений, именно с этой истории когда-то все начиналось.

========== Нищие короли ==========

В доме Ревиара царствовал настоящий переполох: не каждый день знатные воины возвращались из плена. Слуги полководца сновали по дома совершенно бесшумно. На веранде, открытой в сад, Ревиар Смелый и Наставник пили чай.

Ни один житель здешних мест не признавал чая, кроме Ревиара. Он перенял его у народа оборотней, когда жил с ними на севере. Они казались Ревиару образцом спокойствия; недаром они победили соседей в последней войне, несмотря на неожиданность нападения последних. Да и сам он был схож с волками в душевном устройстве. Неторопливая беседа, величавые движения Ревиара Смелого создавали резкий контраст с разговором его собеседника. Наставник мог, если хотел, увлечь своими речами любого, стоило ему только увлечься самому.

Именно горячность едва не погубила его.

– Ты никогда не мог выжидать момент, – поучительно произнес полководец, – я предполагал это и потому даже не удивился, когда мне сообщили о твоем пленении. Как тебе повезло избежать участи остальных?

– Мне повезло, что я не был ранен, друг мой, – Хмель улыбнулся, – только побили, да и блох было немало, а так ничего… зато кормили неплохо.

– Оборотни знают толк в хорошем застолье, – Ревиар вздохнул с некоторой тоской, – я успел по их стряпне соскучиться. Рад, что ты вернулся живым и невредимым, несмотря на блох, – он хмыкнул, – благодарность моя волку будет безмерной.

– А чем я смогу вернуть долг тебе? – тихо поинтересовался Хмель, и в комнате повисло грустное молчание.

Полководец и учитель были старые друзья. Их характеры в чем-то сходились, разве что проявлялись в мирное время в разных областях: упорство Хмеля в науке и богословии дополняло всем известную настойчивость Ревиара Смелого в военном деле.

Ревиара оборотни-соседи любили за щедрость, широту души и молчаливое благородство. Хмель прекрасно понимал, что друг не примет денег из рук Наставника. Да и денег у Хмеля не было. Когда-то его род был богат, но с течением времени обеднел. И все же даже эту бедность его семья носила с достоинством: они происходили от Хранителей трона, ближайших советников короля – когда у Элдойра еще был король.

– Деньги никогда не будут стеной между друзьями, – решился наконец произнести Хмель, – и если я могу как-то отблагодарить тебя…

Ревиар Смелый лишь улыбнулся. Ему не доставлял радости разговор о деньгах, тем более, если речь шла о спасении лучшего друга и учителя дочери.

Пока рядом с Милой был Наставник, Ревиар за нее был спокоен.

– Гелар и Мила рыдали, как будто бы меня вернули на щите, – пожаловался Гельвин в шутку.

– Поверь мне, это была лишь легкая вспышка! – улыбнулся в ответ полководец, – они проплакали неделю, пока нам не сообщили, что ты жив. Хотя я ни на секунду не прекращал верить, что ты вернешься, как уже это делал… как тебе удается оставаться таким везучим?

– Если бы я знал, был бы богаче…

– Я тоже: делал бы на тебя ставки. Бесы меня раздери, если я знаю второго такого удачливого воина в войсках Элдойра.

– А ты сам? – Хмель и его друг рассмеялись.

Гельвин дышал глубоко и наслаждался запахами с кухни, с полей и даже запахом мокрой пыли – служанки поливали улицу перед домом. Он был дома; после утомительного путешествия, после угрозы быть проданным в рабство, Хмель все еще не мог поверить, что и в этот раз ему удалось остаться целым и невредимым. Он надеялся, что везение останется с ним и впредь.

– Как знать, как знать… – сдвинув темные брови, ответил Ревиар, – говорят – и это мне сказал кое-кто из клана Элдар – что нам придется сниматься и снова кочевать, возможно, покинуть область Долва и отправиться на юг.

– Нет, только не это, – Хмель откинулся на резную оградку и запрокинул голову: над головой было все то же безоблачное небо, – не говори, что дружины опять едут к Салебскому княжеству.

– Нас сжали в кольцо, – Ревиар стиснул кулак и подался вперед, – клянусь тебе, я готов воевать.

– Ты всегда к этому готов, – вздохнул его друг.

«Не уверен, что смогу сам заплатить за обоз, – думал Хмель, вглядываясь в безмятежную степь, – пожалуй, не смогу… значит, мне придется возвращаться в дружину». Гельвин уже успел раскаяться и в том, что отправился воевать, что всегда шел первым на переговоры, и в том, что нередко переговоры эти заканчивались вовсе не мирно. А самое главное – он укорял себя за безрассудность, из-за которой оказался в плену и расстроил своего друга, сестру, племянников и, конечно, ученицу.

Впереди снова замаячил кровавый призрак неизбежной войны. Хмель был грустен, а Ревиар – счастлив.

– Тяжело нам придется, если будет поход, Ревиар. Каждый присягал своему князю или воеводе. Как ты собираешься их объединить?

– Три года все говорят, что «завтра» или «той луной» или «совсем скоро» будет война, – хлопнул полководец ладонью по столу, и трубка на нем подпрыгнула, – три года я кормлю обещаниями своих воинов. Я знаю, надо терпеть, но – эрух уль хишар! – у Элдойра долги на десять лет вперед. У династии Элдар и того больше. Нам пора. Голод объединит нас крепче любой присяги.

– Ты надеешься на трофеи?

– Да, – кивнул Ревиар Смелый уверенно, – пока мы здесь, без дорог и торговли, будем сидеть в нищете. Всегда.

Хмель не смог сдержать усмешки. Кто бы говорил о нищете и богатстве!

Аскетизм полководца Ревиара был известен так же, как и его военные подвиги. Мало было среди воинов таких, кто, подобно ему, не менял обстановки на более роскошную с каждым новым трофеем.

Домашние Ревиара – то есть, служившие ему эскорт-ученики и несколько девушек-сирот, могли бы многое рассказать о привычках великого полководца. Вставал он рано – рассвет уже встречал его полностью одетым на ежеутренней молитве, и бывало, он успевал лично обойти свой земельный надел, чтобы раздать работы. Все было заведено в доме с бесперебойной точностью. Хмель Гельвин не удивился бы, если бы его друг назвал точный вес только что родившихся ягнят в своих отарах – всех до единого.

И Мила, дочь Ревиара, восхищала Учителя своими навыками. Выросший в Предгорье в Кунда Лаад, Хмель привык к слегка бестолковому быту родичей. Предместья особенно им выделялись. Его родная сестра, Гелар, отличалась неспособностью поддерживать порядок, когда любой необходимый предмет не был ей преподнесен. Если у нее не было большой метлы – она ни за что не стала бы мести двор меньшей. Если у нее терялись корзины для яблок, то она, уж конечно, не стала бы складывать те в корзины для вишен. А Мила, подобно остальным кельхитам и своему отцу, не задумываясь, могла смастерить в голой степи нечто, напоминающее шатер, разложить очаг и приготовить два-три блюда, ничего с собой, кроме ножа да пары веревок, не имея.

Ревиар ли, в собственном доме установивший военное положение раз и навсегда, научил ее, Гельвин не знал. Изящная, ловкая, терпеливая и совершенно по-особенному кроткая, Мила сопровождала полководца и его всю «семью» – войско – сколько помнил себя Хмель в Черноземье. Никогда Хмель не замечал за ней той непреодолимой страсти к украшениям и красивым вещам, что была свойственна его сестре и племянницам, и всей западной родне.

Ведь в доме полководца в изобилии было представлено лишь оружие.

У любого вошедшего в дом гостя появлялся возглас на устах, стоило ему переступить через вычищенный порог дома Ревиара. Как и прочие кельхитские дома, он был построен из тонкоствольного ясеня и самана в большом количестве; снаружи на нем не было никаких украшений, росписи (кроме нескольких боевых кличей и восхвалений Бога прямо над входом), и внутри дома обстановка была самая простая. По старой привычке, Ревиар не стал наращивать имущества, после того, как сменил шатер на стены оседлости. В семи просторных комнатах стояло шесть сундуков, двенадцать сундучков, не лежало ни одного роскошного ружского ковра, изобиловавших в обстановке кельхитской знати, и не стояло ни единой вазы.

Зато повсюду попадалось оружие. Казалось, где-то поблизости находится отдельный оружейный склад – и это было недалеко от истины: под арсенал хозяин выделил отдельные три крепких строения, но и дом Ревиара Смелого был завален боеприпасами в огромном количестве. Здесь были образцы стрел с разными наконечниками, представленные ему заезжим другом-лучником; бесконечные свитки с описаниями боевых искусств и военных хитростей прошлого на всех семи диалектах, жизнеописаний героев, памятных подарков – все тех же свитков, кинжалов, ножей, даже арбалетов и настоящих доспехов, как у оборотней – из жителей Железногорья, что всего воина одевают в металл – и пяти великолепных кольчуг со всех краев Поднебесья. Еще, конечно, были стяги, три для разных случаев: «траур» (также называемый «пост»), «триумф» и «битва». Обычно ими занавешивали вход в шатер, и знамя поста проводило над дверью полководца два-три дня в неделю.