Текст книги "Дни войны (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

Молодые воины, никогда не бывавшие в белом городе, примолкли; даже Молния сделалась необычно тиха.

До Элдойра оставалось сорок верст. Уже не было общих привалов, а отряды то и дело отделялись от основного марша войска, и занимали предместья. Летящий и его друзья двигались без остановок.

Ночью они все же сделали последнюю, но даже не стали готовить ужин, и легли спать около костерка под открытым небом.

Вокруг разливалась удивительная уютная тишина, и не было слышно ни привычных шуток, ни подначек. Все молчали, думая каждый о своем. Остроглазый, словно чувствующий ответственность за отсутствие бурного веселья, бубнил под нос то, что успел запомнить из правил пребывания в столице. Накануне их повторяли на построении.

– А там можно петь песни? – заинтересовалась Молния.

– Это город, сердце мое, – ответствовал Остроглазый, – там можно все, но в специально отведенных местах. Только вот тебе придется получить документ.

– Документ? – переспросила девушка, – что такое «документ», господин Летящий?

– Бумага, – пояснил юноша, переворачиваясь спиной к огню, – где написано, как тебя зовут, чья ты дочь и кому служишь. У меня есть такой документ на тебя.

– А почему у тебя, а не у меня?

– Потому что ты мне служишь. И за все, что ты делаешь, я тоже буду отвечать. Пристойность, нравственность и сохранение достоинства – то, что отличает…

Он не закончил свою поучительную речь – южанка хмыкнула и демонстративно отошла от костра, уселась чуть поодаль. Словно этого показалось мало, оттуда она что-то выкрикнула на гихонском. Остроглазый захихикал.

– Что она сказала? – заинтересовался Летящий. Его приятель улыбался.

– Если дословно, то она сообщает, что мочится на каждого, кто в этом войске смеет произносить слова о достоинстве и чести. Приглядывай за тем, чтобы это осталось только угрозой, друг мой… может, со временем из нее тоже может получиться воспитанная горожанка.

– Как же, – проворчал наследник Элдар, закутываясь в одеяло, – когда я подарил ей вуаль, она в нее высморкалась.

– Будь уверен, в следующий раз я этим не ограничусь! – с вызовом добавила Молния, и друзья, сонно посмеявшись, замолчали.

Засыпая, Летящий не мог не чувствовать особого трепета. «Завтра. Я увижу белый город. Наследие моих предков, и, возможно, место моей смерти. Стоит ли он того?.. все узнаю завтра. Завтра…».

Элдойр не оставил равнодушным никого из тех, что видели его, что в первый раз, что – во все последующие. Летящий, увидев стены города, открыл рот – и не закрывал его даже слишком долго, чем полагалось благородному.

Он никогда не видел ничего прекраснее. И, судя по судорожно вцепившейся в него Молнии, девушка его чувства разделяла.

Под горой Белоснежной, уходя, словно ползучими корнями, предместьями в горы, цвел Элдойр – белый город, центр Поднебесья, страж паломничеств и караванов. И хотя Летящий и слышал несчетное число раз о разрухе и запустении – их он не увидал.

Они смотрели – и не могли насмотреться. Перед ними все ближе вставал величественный Элдойр: своими облицованными стенами, двумя невозможно высокими шпилями здания Военного Совета, синими куполами Храма, и множеством других куполов, шпилей, башен и высоких теремов. И вокруг города стоял шум – не тот, который Летящий привык слышать над воинским лагерем. Нет, это была многоголосая песнь: рёв и мычание животных, скрип дверных петель, шумы кузни, веселые напевы извозчиков, шумная ругань пьяниц, плач и смех детей…

Предгорье было заселено плотно, настолько, что с трудом можно было вспомнить, что лишь в паре недель езды верхом – степь, которой, казалось, нет предела и границ. Но глядя на сам Элдойр, нельзя было поверить, что вообще возможно существование на одной земле палаток кочевников Черноземья – и красота и мощь белого города.

Летящий бывал прежде в городах, но в таком городе – нет, никогда; он даже и вообразить его не мог бы.

– Приятель, здесь общая дорога, вообще-то, – недовольно раздалось откуда-то снизу, и молодой асур встряхнулся. Его с укоризной подвинул с дороги за узду какой-то средних лет бану, даже не оглянувшийся на наследника Элдар. Не успел Летящий возмутиться неподобающим отношением, как на него налетел шумный табор гихонцев – он успел уловить знакомое стрекотание Молнии, тут же слезшей со своего осла для быстрых приветствий, – кто-то подсадил невероятно вертлявого и грязного ребенка к нему в седло, и сунул в руки пирожок с капустой.

– Славься, Элдойр! – невпопад запели гихонцы и гихонки, выразительно протягивая открытые ладони к юноше, – славьтесь, белые стены!..

– Молния, – простонал Летящий, теряя самообладание, – что это? Что ты им сказала?

– Господин, живи тысячу лет, – Молния вновь сидела на своем осле, среди соотечественников выделяющаяся необычно опрятным видом, – они услышали, что ты из Элдар.

– И?

– Дай им денег.

– Молния! – пытаясь разглядеть служанку через подпрыгивающих гихонских детей, и особенно того, что извивался перед ним в седле, – у меня нет денег! Скажи им!

– Славься, воинство, – дружно завывали гихонцы, умильно прижимая руки к себе и отчаянно жестикулируя в попытке изобразить искренность, – славься, отвага нашего народа!

Очевидно было, что слова они выучили недавно, и потому в половине ударения ставили, как им казалось удобнее, однако эмоциональное исполнение искупало этот недостаток. Получив какие-то гроши от следующих за Летящим воинов, гихонцы испарились также быстро, как и появились. С седла Летящего исчез босоногий мальчишка – прихватив из рук ошеломленного асура пирожок. С песнями табор растворился в толпе путников.

Летящий двинулся вместе со всеми. Теперь воины в изумлении двигались по мощеной белым камнем дороге – кое-где она уже начинала обваливаться, но все равно казалась им самой ровной, – и в полном удивлении наблюдали за движением вокруг белого города.

Движение не останавливалось ни на мгновение. В стены въезжали, входили, вбегали; в обратную сторону поток был ничуть не меньше. Дети бегали, запуская бумажного дракона в небо, мелькали пестрые покрывала южанок, и плотные сетки на головах кочевниц; шатры, звон бубенцов на шее скота – все смешалось перед глазами Летящего, он едва не пошатнулся в седле, но вовремя нашел пальцами луку.

– Господин мой, – улыбнулась ему снизу Молния, и, задавленный собственным счастьем, Летящий понял, что она испытывает то же.

Они возвращались домой.

Мгновения растянулись в бесконечность, все плыло; Летящий лишь успевал всмотреть, но удивляться – не успевал. Он лишь пораженно молчал, понимая, что все, что скажет, будет абсолютно лишним. Одно не шло из головы у него: то великолепие, тот размах, что он видел, было его. Его наследством.

«Как? – и мысль теряется, тонет в хриплых криках восхищения, – как я – видевший шатры, степь и иногда – богатые дома родственников – могу управлять этим?». Только теперь слова «величие Элдойра» обрели свое истинное значение. Элдойр был действительно велик.

– Куда нам? – спросила Молния, подгоняя ослика, – тут вот говорят, надо выбрать ворота.

Летящий замешкался. Перед собой он видел лишь огромную, нескончаемую белую стену и уйму спешащего народа, шатры торговцев – и никто ровным счетом не обращал внимания на два десятка вооруженных воинов верхом.

– Добрый горожанин, – остановил Летящий одного из торговцев, – будь благословенна твоя торговля и твоя прибыль. Скажи нам, с какой стороны лучше въехать в город?

– Прямо до упора, будут Салебские ворота, но там сейчас скот гонят, – ничуть не удивился вопросу торговец, – ярмарка сегодня здесь, и за северными воротами.

– Далеко?

А вот это уже был странный вопрос, но торговец только понимающе ухмыльнулся, признав растерявшихся провинциалов:

– Прямо, – повторил он, – будут Салебские ворота. После них – снова вдоль стены, господин.

Знаменитая оружейная ярмарка только открывалась, и проехать через северные ворота пока еще представлялось возможным. При входе Летящий с удивлением увидел три десятка воинов Элдар из дружины Гвенедора. Были тут и родственники.

– Проходим, не задерживаемся, – с нескольких сторон монотонно распевали они на разных языках, прерываясь на затяжку трубкой и на откашливание, – проходим, не задерживаемся. Проезд верхом через ворота запрещен. Ведем лошадь в поводу. Проходим, не задерживаемся…

– Эйга! – узнал брата Летящий.

Они обнялись, уходя в сторону.

– Проходим, не задерживаемся, – одной рукой обнимая брата, продолжил Эйга, – у тебя два десятка, брат? А ну-ка, ребята, сейчас по Большой Скотной вниз до пересечения с Горской. Там расквартируют. Не стой, дядя, не стой, места мало. Проходи, проходи, чего встал! И ишака этого убери, девушка! – это он бросил Молнии, сопроводив пояснительным жестом, – в сторону, в сторону!

Мимо прогромыхала скрипящая повозка, которую вели два пожилых оборотня, прижавших к груди мохнатые шапки, и кланявшихся в пространство.

– Проходим, не задерживаемся… братец, ты останься, – задержал Эйга Летящего, – как ты? Я не видел тебя полтора года. Не женили? Меня вот заставили. Проходи, чего уставился, морда, хоть бы причесался, не в баню собрался, в белый город! брат, ей-Богу, устал я, как не уставал прежде.

– Тебя сюда что, сослали? – посмеиваясь суетливому говору родича, спросил Летящий. Тот понимающе подмигнул:

– Кого сослали, те за южными стенами ров чистят. А я три языка, кроме родного, знаю. Вот и сижу тут день-деньской. Кого не встретишь только… проходим, проходим, девушки!

Стайка хихикающих молоденьких девчонок с корзинами фруктов просочилась вдоль стены караульной.

– А дядя где? – разумея Гвенедора, спросил Летящий. Эйга пожал плечами.

– В Совете. Отпразднуем вечером? Знаю-знаю, что паломничество. Ну и что? Поедешь завтра, все равно. Давай, братец, не прогуливай. Мы будем ждать.

Ведя лошадь в поводу, и стараясь не потерять в толпе Молнию, юноша побрел по городу. Дойдя до Горской улицы – она, просторная и удивительно красивая, пересекала половину города от Военного Совета – Летящий был встречен уже расположившимися друзьями, и мастерами меча Элдар, у которых в доме он немедленно вымылся, и, не дождавшись обеда, уснул прямо на той лавке, где сел одеться.

Его не будили до вечера.

«Что? Кто? Нападение, тревога?». Он вскочил, хрипло заглатывая воздух.

– За тобой пришли, господин, – неодобрительно звенел где-то над ним голос Молнии.

«За мной?». Вопросы исчезли, когда Летящий выглянул из окна второго этажа дома, где разместился он и две его десятки. Сидя в разукрашенной арбе, ему улыбался Эйганор.

– А ты думал, я шучу? – покровительственно махнул он рукой, – поехали. На Сиреневую! – это он сказал извозчику.

В синих летних сумерках, только начинавшихся, город постепенно озарялся все большим количеством огней. Летящий не сдержал вздоха восхищения, когда на одной из улиц, по которым нарочно медленно двигался извозчик. Брат понимающе хмыкнул.

Полумрак наползал на Элдойр, превращая его в волшебную долину. Тут и там слышались звуки музыки, чей-то громкий смех, легкий шепот, редкий плач некстати проснувшихся детей, и все чаще – звон соприкасавшихся в заздравных тостах кубков. В город уже прибыли две тысячи воинов, и ночь Элдойра стала ярче.

Но было в городе место, где именно ночь была главным временем в сутках, круглогодично. И это, конечно, знаменитая Сиреневая улица, о которой Летящий был наслышан, и которую впервые видел своими глазами.

Пожалуй, Сиреневой ее называли зря. Он бы назвал Пёстроцветной. Только густые заросли сирени, скрывающие внутренние дворы богатых особняков, говорили о том, как умело избегали горожане напоминаний о том, что в их прекрасном оплоте нравственности Поднебесья существует улица удовольствий. Ветка сирени была символом чувственной любви, и, однажды завезенные с юга, «дома цветов» никогда не пустовали в Элдойре, пока в городе были воины.

Сиреневая улица Элдойра представляла собой самое блестящее место города после центральных улиц – Горской, Славной и Монетной. Правда, для того, чтобы полностью вкусить удовольствия ее, следовало быть приглашенным в дома цветов, а это стоило немалых усилий.

Летящий привык к весу своего имени – для него были открыты все двери города, волей или неволей. А на Сиреневой, помимо актрис, певиц, куртизанок, всегда было много и мастеров меча, знаменитых кузнецов, хореографов боевых техник – которые и составляли значительную часть высокого мира искусства Элдойра.

Летящий, как всякий высокородный асур, стремился к познаниям в искусстве. По крайней мере, этим он пытался оправдать то воодушевление, которое вызвала в нем улица.

«Да что же, ребенок ли я? Так делают все. Ах, какие украшения! Какие дивные контрасты архитектуры и убранства!». Дом цветов, обустроенный и украшенный, как небольшой асурийский дворец, распахнул перед гостями ворота. Во внешнем дворе было тихо, почти не горело фонарей, но роскошь палисадника была видна и так. Мшистые валуны, красиво подстриженные кусты – и непрозрачные окна, на которых тенями плясали профили гостей и принимающих красавиц.

– Брат, поспеши, – обратился Эйга к Летящему, распахивая дверь, – и выдохни, наконец: потому что ты в Элдойре. Ты – дома.

Мир замедлил вращение, вечер поменял вкус, и, шагая через высокий резной порог дома цветов, Летящий в слова брата поверил.

– Видишь, – почти шепотом жарко говорил Эйга в ухо младшему брату, – это знаменитый мастер меча, и вот Рино – не смотри, заметит. А вот ту видишь? Сахна зовут. Бросила меч, ушла в ойяр. Сегодня будет танцевать с саблями. Ты должен это видеть.

– А это кто? – одними глазами показал Летящий на двух девушек, одетых нарядно, но неброско. Особенно по сравнению с йарни.

– Вольные воительницы. Та, что слева, кажется, с Запада. Может, из Нэреина. А черненькая наша, из асуров Атрейны. Не помню ее имени, но помню, что после двенадцатой по счету улыбки можешь ждать от нее поцелуя.

– Любвеобильный характер? – кто-то подлез под руку, и Летящий увидел еще одного асура рядом.

– Нет, так редко улыбается! – и Эйга, довольный своей шутке, захохотал.

Оказалось, в домах цветов не принято долго оставаться в одной и той же компании. Как замечал Летящий, гости то и дело перемещались от столика к столику, и, пока не началось главное представление, развлекались беседами и новыми знакомствами.

– Познакомьтесь, братья, это Финист Элдар, – Эйганор, как старший, взял на себя представление Летящего, – присаживайся, это мои друзья…

– Добро пожаловать.

– Как добрался? Разместился?

Летящий никогда не терял чувство собственного достоинства. Но сейчас ему отчего-то было слегка неловко. Где-то в глубине души он ощущал превосходство окружавших его старших воинов, и боролся с ним.

Они уже имели до десяти лет звания, и следующим надеялись видеть почетное прозвище «мастер». У большинства в руках были дорогие, длинные трубки, инкрустированные матовыми камнями и ценными породами дерева. Все благоухали ладаном и чайным маслом, были хорошо причесаны, явно умели отдыхать, и быстро переключаться от отдыха к войне, и обратно.

– Сахна будет выступать, – кивнул один из представленных Летящему воинов, и вокруг начал стихать гул голосов и смеха. В центр освещенной площадки для танцев вышла девушка.

Даже если бы Летящий не знал, что она училась в Школе Воинов, он бы догадался. То, как она держала сабли, выдавало годы упорных тренировок, которые, несомненно, принесли результат. И одновременно Сахна была удивительно красива. Причесанная слегка небрежно, и нарочно одетая без идеальной завершенности, она отличалась от остальных ойяр. Когда же зазвучали тонкие голоса лютен, а после и глухой ритм барабанов, Сахна начала двигаться.

Пожалуй, ни до, ни после Летящий не мог сказать, что какой-либо танец его настолько поражал. Исчез дом цветов, восхищенные зрители, отдалились стены, провалился во тьме сам Элдойр. Взлетели непокорные ореховые волосы, блеснули мятежные глаза танцовщицы. Украшенные, сабли поднимались и опускались, скользили между пальцев девушки, дополняя ее изящные движения, приседания, поклоны. И в танце Сахны не было ни капли самолюбования. Чувствовалась лишь необузданная, неукротимая мощь оружия и мастерство владения им.

Когда Сахна, под победный завершающий рев барабанов, опустилась на пол, выставив обе сабли перед собой в прощальном жесте, Летящий обнаружил себя, сидящим с широко открытым ртом, уронившим на колени пиалу с чаем.

– Впечатляет, – хлопнул его по плечу Эйга, и мир вокруг начал вращаться в привычном направлении, о чем Летящий пожалел.

Сахна же удалилась к ожидавшим ее благородным воинам из Мелтагрота, которые сидели в другом конце зала. Оттуда доносился ее звонкий смех и замечания, свидетельствующие о редком уме.

– Потрясающе, – оценил Летящий зрелище, оглядываясь на собеседников, – после такого я не смогу смотреть ни на что больше.

– Брат, мастерство древности рождает искусство, – вставил поговорку один из них, выпуская дым колечком, – в древние времена предки украшали поля сражений, как для праздника, и умели умирать красиво.

Летящий воевал всего лишь год, но уже усомнился в том, что понятия «война» и «красота» могут как-то пересекаться.

– Ты поймешь, – засмеялся Эйга, – когда приходит осознание, что это – на всю жизнь, поневоле начнешь искать поэзию. По крайней мере, сидя здесь – для чего мы, собственно, и собираемся.

– Брат Финист Элдар, смотри, тебя приглашают те сестры. Почтишь их приветствием?

В другой ситуации Летящий никогда бы не стал подсаживаться и тем более знакомиться с девушками без сопровождения, но перед ним были воительницы, да и друзья их явно не чувствовали особого смущения. Двое играли в драконьи нарды, еще один дремал на коленях куртизанки, а девушки приветливо усадили Летящего между собой, и добрых полтора часа развлекали самыми приятными разговорами.

Когда Летящий обнаружил, что в ложе остался лишь он и старшая из девушек, свет уже был приглушен, народу в зале значительно поубавилось, и вместо песен звучала тихая ненавязчивая музыка.

– Сестра позволит? – потянулся он за чашей с финиками через колени воительницы.

– Если брат представится еще раз; я забыла его имя.

– Воин Элдар, – под нос себе пробубнил юноша. Асурийка хихикнула.

– Не так много в Поднебесье осталось мест, где в ответ на это имя не получишь нож в глаз, не так ли? – она рассмеялась, не открывая рта, выпустила дым из трубки на Летящего, – и как тебе благословенный белый город? крепкие стены, высокие башни? Стяги нашей победы?

Как хорошо, думал Летящий, не сводя глаз с ее лица, и все-таки краснея, что сказанное и услышанное на Сиреневой остается здесь навсегда.

– Я не многое рассмотрел. Приехал в Элдойр впервые лишь вчера, – спокойно нашел он нужный тон в ответ на ее насмешку, – я не из Атрейны.

– А откуда?

– Из восточного Черноземья.

Она помолчала, опустив взор.

– Я не знала, – тише и мягче пропела она, снова улыбаясь своей безучастной улыбкой, – что ж, это многое объясняет.

– Для меня любые стены высоки, а стяги прекрасны, так ты хочешь сказать? – перехватил инициативу острой беседы Летящий, и подвинулся чуть ближе, – говори. Я не против.

– Так странно, – она также сделала незаметное движение к нему, потеснив для этого кувшин с вином, – мы говорим на одном языке, мы похожи внешне. А ведь ты – оттуда. Оттуда! – она едва уловимо, одним движением бровей и глаз, обозначила взгляд на веселящихся в соседней «ладье» кочевников.

– Да. Черноземье.

– Там красиво?

– Очень, – Летящий сам не мог поверить, что говорит это, и, по мере произнесения слов, он ощущал неназванную, но вполне живую и болезненную тоску, – на востоке степи. Красивее всего на закате, и весной, когда все цветет. Вокруг стоит аромат огромных цветов в два раза выше меня, красных, малиновых, огненно-рыжих. Пасутся степные коровы, а туры дерутся за них, мыча и бодаясь. В конце апреля выводятся первые бабочки, с пестрыми крыльями, и по вечерам они умирают на зажженных фонарях…

«Набрался от Остроглазого его манер. Как пошло – привлекать девушку рассказами о красотах природы!». Но асурийка слушала с живым интересом.

– Огромное Черноземье, – уже увереннее вздохнул асур, закуривая, – кажется, дорога там никогда не кончается. Шатры, палатки, навесы среди ровной, как зеркало, степи. Летом бывает очень жарко, от солнца надо хорошо прятаться, и беречь глаза. Женщины носят на себе длинные покрывала до земли, под которыми прячут маленьких детей и все, что наши обычно носят в сумках. Мужчины, сражаясь, красят лица ярко-голубой и желтой краской. На верстовых столбах – черепа животных и тотемы племен.

– Враги есть?

«Конечно. Каждый шаг по этой земле твой враг. Особенно, когда твое имя стоит ножа в глаз».

– Несколько небольших племен, которые недовольны нами. Мы не начали конфликт. Мы просто ушли.

– Хотела бы я там побывать, – улыбнулась асурийка, поглядывая на Летящего, и вдруг его вернуло в реальность Элдойра. «Какая это по счету улыбка?». Он отставил блюдо со сладостями, придвинулся к ее лицу совсем близко, неприлично близко. Она не отстранилась.

– Если хочешь спросить о Черноземье, спроси меня, красавица.

– Когда в следующий раз увижу.

– И ты сюда ходишь часто? – спросил Летящий – их губы не разделяла и половина пальца. Асурийка улыбнулась – и улыбка начала медленно превращаться в поцелуй.

– Если хочешь меня где-нибудь встретить, здесь для этого самое подходящее место…

…Ага, вот он, Элдойр, говорил себе Финист Элдар, младший наследник своего дома, накинув на голые плечи шелковое покрывало, и ежась под неожиданно свежим летним ветерком. На террасе кадила чаша с дурманом и чайной смолой, и от этого молодого асура уже пошатывало, а предметы то и дело наплывали один на другой, и не собирались никак возвращаться в свои границы.

«Надо как-то ограничиваться в удовольствиях, – говорил внутри кто-то очень правильным голосом, – все-таки мы служим белому трону, должны бы представлять собой…».

Другой, не менее настойчивый голос, напоминал, что уже через несколько дней ему, возможно, предстоит спать на земле и есть сушеное мясо, запивая его кислым молоком. А может, его вообще убьют – страшнее чего Летящий представить мог только плен и пытки. Сейчас ему не только не хотелось умирать. Ему была омерзительна даже мысль о смерти, боли и всем, что несет война.

– Сестра, – позвал он свою подругу, и она вытянула ноги в его сторону.

– Что?

– Ты давно в звании?

– Семь лет. А ты?

– Год, – он не стал говорить о том, что этот год начался, но еще не закончился. Первый год его звания. Первый год его службы.Да и многое было впервые в этот бесконечный год.

– Привыкнешь, – тихо сказала девушка, подбираясь ближе, и приникая к его груди.

«Я хочу привыкнуть, – думал он, целуя асурийку в своих руках, удивляясь ее нежности – и количеству шрамов на ее теле, – хочу привыкнуть и к этому тоже…».

– Еще, – прикусывала она его губы, обнимая за шею, – люби меня еще!

Звуки лютен и мандолин слились с тонким плачем скрипок. Летящий и его незнакомка целовались, срывая друг с друга едва наброшенную одежду и разбрасывая вокруг.

За стеной пели о свободе воина, на улице звучали барабаны. Девичья рука, комкая шелковое покрывало, освобождала место на ложе. С него сыпались подушки и свитки, курильница, два кубка, какие-то мелочи – но любовникам было наплевать.

«Я хочу привыкнуть. К этим, ах, обжигающим смелым ласкам свободных и распущенных воительниц. К запаху дурмана и вина, к громкому смеху. Если б только не надо было убивать. Если бы для этого не надо было умирать». Воительница знала, точно знала, что такое жизнь. Так ласкать, так целовать его, жадно, искренне, страстно – как в последний раз – могла только…

«Война», назвал наутро он свою случайную ночную подругу – чьего имени так и не узнал.

========== Паломники ==========

Ревиара Смелого непросто было застать врасплох. Он спал чутко, никогда не поворачивался спиной к двери, если не имел зеркала, в которое посмотреть, ни разу не пробовал еды в гостях раньше хозяина. И даже во сне великий полководец не расставался с оружием под подушкой – или тем, что эту подушку заменяло.

Однако в этот день его бдительность все-таки притупилась. Проезжая мимо дороги на деревню Союза, Ревиар Смелый совершенно неожиданно встретился с небольшой дружиной оборотней. Уже предвкушая неприятное столкновение интересов и возможную потерю значительного количества золота, тем не менее, мужчина снял шлем и уверенно спрыгнул со своего рослого жеребца.

– Здравия почтенным волкам, доброго пути и хорошей добычи в охоте, – и Ревиар кивнул оборотням, – я Ревиар, полководец армий королевства Элдойр.

– Ты ль это? – добродушно заухмылялся один из оборотней, и тут же уверенно спрыгнул на землю, от чего под кованными подошвами его сапог взвилась пыль, – помнишь ли еще Брельга, сына Брельдара?

Ревиар от удивления даже ступил назад.

– Брельдара? А он сам, – голос полководца выдавал волнение, – сам он жив еще?

– Ну ты меня горазд хоронить раньше времени, – и вперед всей дружины выехал могучий оборотень, и снял шлем, – здравствуй же, остроухий; говорил я – свидимся!

…И конечно же, спустя пять часов ревиарцы, кто был не так сообразителен, уже на ногах не стояли, да и оборотни были пьяны. До деревни никто не доехал: ни волки, намеревавшиеся потребовать возвращения долгов за оружие и железо, ни ревиарцы, намеревавшиеся предложить деревенским жителям отречение от ереси в обмен на жизнь.

Брельг, сын Брельдара, некогда спас жизнь Ревиару, вовремя подметив отравленное вино, присланное полководцу в подарок. Несмотря на то, что никакой обязанности защищать здоровье и жизнь полководца у него не было, юноша честно признался, что его острый нюх чует измену. Предатели были найдены и казнены, а Ревиар и Брельдар обменялись дорогими подарками, свидетельствующими о взаимном уважении и дружбе двух семей. Теперь отказать воинам оборотней, ищущим себе нового покровителя, было никак нельзя, и отказаться от их вина – тоже.

Брельдар и его соратники охотно делились подробностями военных действий на севере в Беловодье.

– Страшные дела деются, друг мой, – оборотень хлебнул вина и отломил кусок от каравая – Ревиару такого хватило бы на полдня, – пятый день ходим вокруг деревни, и до сих пор плетня не увидели! Не иначе ведьма за нос водит, чтоб ей, проклятой, сгореть! Другого дня всех схватила горячка, а как прошла – есть ничего не могли, словно всех разом испортили. Да и как, казалось бы – знамени нет, не видно нас…

По поверьям оборотней, лишь общее имя и знамя могло стать причиной порчи и сглаза двадцати оборотней одновременно. Ревиар Смелый, впрочем, был уверен, что где-то здесь на полях растет сонный мак или болиголов, а оборотни спьяну и не заметили, как въехали в его заросли и потравились. Пренебрегать же поддержкой оборотней было весьма неразумно в военное время – особенно в Лунных Долах, где врагов было больше, чем полыни в Черноземье.

– Не желаешь ли пойти со мной на деревню, Брельдар? – учтиво поинтересовался Ревиар Смелый у оборотня, – и все вы, братья-воины на четырех лапах! Не желаете ли разом расправиться с должниками и ворами, с предателями? Объединив этой ночью наши силы, мы могли бы немало преуспеть.

– А ведьма тамошняя? – недоверчиво спросил один из волков, – никак наколдует нам проказу или мужичью слабость!

– А мы позовем нашего проповедника, у него хватит молитв, – не растерялся Ревиар, – заодно и вам может прочитать что душеспасительное.

На том общение окончательно перешло из русла военного в приятные беседы о трофеях, новостях друзей и соратников, и красоте местных и встреченных по дороге незнакомок.

Но Ревиар заметил, с какой осторожностью говорят о южанах и южанках волки. Нередко даже знатные дома Элдойра сталкивались с тем, что генеалогические книги неумолимо свидетельствовали о кровном родстве с тем или иным родственником отступников. Доходным делом стало платить составителям родословной, чтобы поменять, например, запись «леди Сат из Мирмендела» на «Сат, незнатного происхождения». Предпочтительнее было стать сыном или дочерью хоть полукровки, хоть оборотня-каторжанина, лишь бы не слыть потомком предателей единства народа.

И все же полководец не сдавался предрассудкам, ведь перед ним был пример южанки, которая сражалась за славу Элдойра на смерть, отчаянно и бесстрашно.

Ревиар Смелый знал, что такое хорошая воительница, и мог перечесть по пальцам двух рук лучших во всех войсках – тех, чьи имена останутся в истории. Этельгунда Белокурая, вне сомнений, была одной из них. Она прославилась не только тем, что роскошно обставляла всю свою жизнь – от цветов своего герба и до показательных казней, на которых даже топоры простых крестьян блестели, затмевая солнце. Этельгунда была способна вести осаду, а это умение давалось нелегко. Ее уважали, и через это уважение никто переступить не мог.

Вместе с Ревиаром она когда-то осаждала Сальбунию в течение почти четырех месяцев. Полководец успел убедиться в том, что знаменитая воевода умеет терпеливо сносить невзгоды полевой жизни, и даже умеет в ней успевать вовсю развлекаться.

И теперь Этельгунда не преминула отправить великому полководцу фривольное приглашение разделить с ней наедине ужин. Ревиар Смелый не мог отказать воительнице. И шел к ее шатру с предвкушением удачного вечера.

Этельгунда, распустив свои сверкающие белым золотом косы, ждала полководца в роскошном синем платье, покрытом лишь накидкой с полупрозрачной тесьмой. Она коротко кивнула Ревиару, и пригласила его к столу. Несмотря на военное время, Этельгунда, как и всегда, угождала себе: перед ней был свежий виноград, и молодое вино, и мед, и выпечка.

– Скажи мне, друг мой полководец, – сладко поинтересовалась Этельгунда, наливая вина в кубок Ревиару, – слышал ли ты о том, кто будет править Элдойром? Или пока все решает лишь Военный Совет?

– Совет, – коротко ответил Ревиар, принимая вино, – а чего хотела ты просить у короля?

– Сальбунию, – с алчным блеском в глазах сообщила воительница, – род Хранителей, правивший городом, иссох, подобно ручью; одна полоумная наследница, старая дева; вели рыцарям голосовать – пусть Сальбунию отдадут мне!

Ревиар поставил кубок на стол. Интуиция его не подвела. Этельгунда Белокурая не отказалась, несмотря на свои прекрасные манеры, от привычки клянчить из трофеев особо лакомые куски.

Княгиня Этельгунда отличалась от всего прочего своего семейства: первое определение, которое приходило на ум при знакомстве, было слово «испорченная». Необычно развязная, распутная походка, привычно полуспущенная накидка верхнего платья, два криво висящих ремня, надетых с целью подчеркнуть тонкую талию и длинные ноги – все выдавало в княгине опытную соблазнительницу и любительницу вольной гульбы. В самом деле, после Элдойра и Торденгерта, Сальбуния и все Салебское княжество прославились своими роскошными домами цветов, от недорогих до изысканных. И княгиню Белокурую видели там регулярно; вместе с куртизанками она с удовольствием танцевала со вчерашними соратниками, пила вино, продавала и покупала дурман и заключала головокружительные пари.