Текст книги "Свет в океане (СИ)"
Автор книги: -Edelweiss-
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)
========== Глава 1 – Кричер ==========
«И розы умирают вместе с летом,
И наши дороги могут разойтись.
Но в Пикардии одна роза не увянет.
Это роза, что я храню в своём сердце»,
– «Roses of Picardy» by Frederick Weatherly
***
Кричер придерживался весьма невысокого мнения о французах. Этот народ был так беспечен, что, казалось, совершенно не заботился о соблюдении «Статута о секретности». Многие волшебники Франции жили буквально под носом у магглов, заселив Рю-дю-Ша-ки-Пеш(1) в Пятом округе Парижа. Магглы видели лишь просвет между домами – узкую средневековую улочку, соединяющую набережную Сен-Мишель и улицу Юшет. Но за потемневшей от времени и сырости стеной дома алхимика Перле, на которой был изображён чёрный кот с удочкой в лапах, скрывался целый мир – мир магии. Волшебная улица, вымощенная разноцветным булыжником, была застроена вперемежку жилыми домами и лавками. Всюду сновали сытые книзлы, а с витрин на покупателей таращились всевозможные лягушки, которых французы ели со времён Столетней войны. Здесь земноводных предлагали купить в качестве питомца, а потом, когда компаньон надоест или постареет, поджарить его до хрустящей корочки. Или сделать из шкурки почившего земноводного портмоне на память. При виде такого безобразия у Кричера глаза на лоб полезли, он схватил хозяина за рукав и всласть поделился своим возмущением. Хозяин только странно усмехнулся, будто Кричер сказал что-то забавное.
В конце апреля фермеры (маги и магглы) собирались на ярмарке и как одержимые спорили, чьи лягушки в этом году наели лучшие окорока.
Однако в кулинарии французы кое-что всё же смыслили. Кричер по достоинству оценил запеканку гратен и тарт татен, радующий глаз блестящими от глазури кругами тонко нарезанных яблок. За год, проведённый вдали от родины, он стал мастерски разбираться в местных сырах и легко отличал «конте», подаваемый к бургундскому, от «реблошона», который любители-лягушатники запивали белым эльзасским вином. Впрочем, они всё запивали вином, даже воду.
Пока Кричер осваивал третий десяток способов приготовления яиц, его хозяева тоже не сидели на месте.
Воздух Монпелье пошёл госпоже Андромеде на пользу, она воспрянула духом. Кричер частенько видел её гуляющей в саду с мастером Тедди на руках. Она показывала ему зелёные стрелы ирисов, звёздочки космеи, тяжёлые шапки георгинов и, конечно, белые лилии. Госпожа Андромеда расцветала вместе с ними. Цветы здесь можно было встретить повсюду: они росли на лужайках по всему Монпелье, на клумбах, в горшках и специальных ящичках под окнами. Только ландыши не приносили хозяевам Кричера радости. Первого мая,(2) когда вся страна утопала в этих трогательных белых «колокольчиках», Блэки оплакивали утраты.
Накануне Вальпургиевой ночи госпожа Андромеда полдня просидела в детской, разглядывая мастера Тедди, приглаживая ему волосы, будто расчёсывала кого-то другого. В тот день господин Регулус и мадам Розье едва сумели вывести её из комнатки внука. Они вызвали целительницу, а Кричеру было приказано проследить, чтобы госпожа Андромеда каждый час принимала капли. И никаких газет, радиоэфиров, новостей о годовщине окончания Второй Магической войны в Британии – ни-ни! Местные волшебники вообще мало о ней знали и ещё меньше говорили.
Розье – семья уважаемая, даром что поселились на неправильной стороне Ла-Манша. Они на корню пресекали все слухи в местных салонах и сами с расспросами не лезли – ни к чему это.
Однажды хозяева встретили у ворот Сен-Дени, недалеко от входа в Министерство магии, мадам Делакур. Во время войны её старшая дочь несколько недель принимала у себя в коттедже на берегу моря госпожу Андромеду. Миссис Флёр приютила в тяжёлые времена её, самого Кричера и ныне покойную матушку мастера Тедди. Да что уж там: сам мастер Тедди появился на свет под крышей «Ракушки». Волей-неволей Кричер испытывал к Флёр Уизли благодарность, но встреча с Аполлин Делакур оказалась судьбоносной для Блэков, роковой.
Кричер сразу почуял неладное: ему не нравились частые визиты полувейлы со своей младшей дочерью, кокетливые взгляды этой маленькой жеманницы на хозяина Регулуса, совместные поездки на пикники, прогулки по кривым бегущим в горку улочкам Монмартра и обеды в «Оберж дю Клу».
Хозяин Регулус казался счастливым, и Кричер покладисто помалкивал, хоть и не одобрял его погружение в богемные развлечения французских волшебников. В конце концов, эльфы должны быть снисходительны к причудам хозяев.
Господин Регулус каждый день находил себе занятие: то на ловлю штырехвостов поедет в Пемпонский лес, то на вечер к призраку Люксембурского сада, то на Праздник нового вина, то на озеро, откуда возвращался загорелым, как индийский ныряльщик за жемчугом.
Вырвавшись из знакомого с детства мира тёмных комнат и светских салонов, он будто опьянел от обрушившейся на него свободы, новых впечатлений и вейл, которые окружали его на каждом шагу. Казалось, вспоминая что-то из жизни в Англии, хозяин тут же старался всеми силами забыться. Некогда домашний мальчик, проводивший вечера за книгой, всё больше превращался в жадного до свежих ощущений господина Сириуса. Кричер был бессилен, когда хозяин одевался как маггл, чтобы попасть на сеанс в «Лю Шампу», где по выходным крутили чёрно-белые ленты – эдакие часовые колдографии, которые видны только в темноте.
Кричер всерьёз забеспокоился, когда господин Регулус начал осваивать велосипед – хлипкую штуковину на двух колёсах – и ездить на нём в виноградники.
Госпожа Нарцисса обустроилась в Бордо. Мистер Люциус, по словам хозяина, внезапно вспомнил о своём нормандском происхождении и потянул за нужные ниточки. Теперь волшебные вина «Малфуа-Манифик» поступали в погреба богачей по всей Магической Европе.
Делакуры не стали исключением.
Мсье Делакур, низенький, кругленький волшебник с заострённой чёрной бородкой, прослыл заядлым коллекционером вин и беспристрастным дегустатором даров Диониса на «Фестивале лозы». Его приглашали даже магглы, и он с гордостью признавался в этом, когда хозяева Кричера принимали его или навещали Делакуров в Карнаке сами.
Разумеется, ни один уважающий себя английский волшебник не станет делать достоянием общественности столь низменные занятия, как посещение маггловского праздника кровяных колбас или ежегодной ярмарки сыров в Ливаро.
Всё же эти французы очень странные люди.
Мадам Аполлин, в отличие от супруга, предпочитала целебную воду, благотворно влияющую на цвет лица. Такую же пили её спаниели с длинными колышущимися ушами.
У их хозяйки, наполовину вейлы, не было возраста. Казалось, она была обречена оставаться юной. Красота этой женщины ослепляла, как и дивный облик её дочерей.
Габриэль, младшая сестра миссис Флёр, повсюду следовала за господином Регулусом. Осаду она вела долгую и умелую: надевала воздушные платья, которые бы постыдилась примерить любая уважаемая волшебница Соединённого Королевства, кроме, пожалуй, миссис Сирены, и открытые тонкие сарафаны, она носила игривые шляпки с цветами, от которых чесалось в носу, обливалась духами, кружащими голову. Даже чинное чтение книги превращалось в непотребство, когда юная мадемуазель, игриво покручивая ручку белого ажурного зонтика, наклонялась к хозяину так, чтобы лучше подчеркнуть свои прелести, подсаживалась к нему так, чтобы он мог случайно коснуться её руки. О да! Кричер видел все её уловки, все вейловские штучки. Сколько ей? Шестнадцать? Семнадцать? У вейл, этих нелюдей, год шёл за два, потому что француженка совсем не походила на ребёнка.
Кричер с нетерпением ждал, когда родной берег гостеприимно раскроет свои объятия, чтобы Блэки могли вернуться домой: к каминам, зонтам в часы угрюмой хмари, чайникам с заваркой, запотевшим от сырости окнам и свитерам с горловиной.
Новости из Англии приходили в Монпелье с почтовыми совами. Госпожа Андромеда вела переписку с мистером Гарри, а хозяин Регулус получал британский «Ежедневный пророк» и всегда делился с Кричером самыми нелепыми или захватывающими сводками. В сентябре всё изменилось. Хозяин прочёл свежий выпуск молча, свернул газету, сунул монету в кошель, притороченный к лапе совы, вышел из дома и на сутки куда-то пропал. Госпожа вся извелась, не знала, что и думать, а он вернулся да ни словечком не обмолвился, где был.
Кричер тот номер «Пророка» потом в камине разглядел – скомканный шар бумаги, погребённый под слоем золы – чуть его тронул, а страницы рассыпались, и из пепла выпрыгнула саламандра – красная с высоким гребнем. На спине ящерицы отпечатались чёрные буквы: «…гордость нации, самая завидная неве… обруче…». Кричер протянул к ней пальцы, а она зашипела, как уголёк, попавший в воду, тут-то он её кочергой и прихлопнул.
Хозяин сделался совсем мрачным, угрюмым. Он отменил поездку на квиддичный матч и занятия с мистером Миргурдом.
Когда хозяин замыкался в себе, он с головой уходил в книги и терял всякий интерес как к еде, так и к жизни. Никакие увещевания не работали, даже горячий шоколад под облаком взбитых сливок не мог растопить его сердце.
Ветреный сентябрь сменился ленивым октябрём. Осеннее солнце баловало округу, и дни походили на летние. Даже стены дома с южной стороны до вечера оставались тёплыми, как яйцо из-под наседки. Трава ещё сохранила краски, и ветер щадил набрякшую от тяжести ягод лозу.
Как и год назад Делакуры пригласили хозяев Кричера на Праздник молодого вина, а после – на званый ужин. Кричеру доверили присматривать за юным мастером Тедди, но его больше занимал хозяин Регулус, очутившийся в непосредственной близости от мадемуазель Габриэль.
С ужином было покончено, и Зое – младшая дочь Делакуров, златокудрая и совершенно ангелоподобная – предложила гостям сыграть в пантомиму. Французы испытывали необъяснимую привязанность к этому чудному виду театра.
Мадам Аполлин взмахнула палочкой, наложив простейшее «Силенцио» на дочь, и та принялась махать руками, приседать и корчить рожицы, вызывая смех у всех собравшихся. Кричер не терял бдительности, поглядывая на её ушлую сестрёнку, подсевшую на софу к господину Регулусу. Обсуждая, кого на сей раз изображала Зое, они сблизили головы так, что почти соприкоснулись лбами. И Кричеру это не нравилось. Совсем не нравилось.
Пока длилась игра, мсье Делакур занимал госпожу Андромеду безнадёжными шутками и хвастался тем, что ни одна пробка не застревала в горлышке бутылки, попавшей ему в руки, а ведь он никогда не использовал при этом магию.
– Кажется, я догадалась, кто это! – воскликнула Габриэль, хлопнув в ладоши. – Зое, ты водяной тритон!
Девочка, услышав ответ, часто-часто закивала.
– Это было сложно, – заметил Регулус, начисто игнорируя сопение Кричера. – Когда ты раздувала щёки, я был уверен, что передо мной келпи.
Аполлин сняла чары немоты, и Зое рассмеялась.
– А ты когда-нибудь видел келпи? Говорят, они могут утянуть человека на дно к русалочкам? Ты когда-нибудь слышал, как поют русалки, Реджи?
– Нет, слава Мерлину! – рассмеялся хозяин.
– А тролля? Ты когда-нибудь видел горного тролля? – допытывалась девчушка.
– Да, и горного, и лесного.
– А фею?
– Ты говоришь о пикси?
– Нет же! – Зое хихикнула. – Настоящие феи не кусаются.
– А ты, выходит, их видела? Настоящих?
– Конечно! Летом в саду. Там и земляничная была, и брусничная, и самая пугливая – в голубом платье. Она спряталась в бутоне василька, когда меня заметила.
– Цветочные феи показываются только детям, Зое, – сказала госпожа Андромеда. – У детей чистые сердца и светлые души.
Девочка задумчиво постучала пальцем по губам и возобновила расспросы:
– А королеву фей ты видел, Реджи? Она другая. Совсем другая.
– Не знаю. А как она выглядит? – с улыбкой поинтересовался Регулус.
– Ты бы сразу понял. Она живёт на берегу чудесной реки и повелевает волшебными огоньками, а ещё она заботится о других феях и эльфах, но не таких, – Зое беззастенчиво ткнула в сторону насупленного Кричера, вытирающего мастеру Тедди подбородок, – а добрых, как у Пер-Ноэля. Она похожа на самый прекрасный цветок!
Кричер откровенно фыркнул. Знал он одну защитницу «угнетённых» домовиков.
Хозяин на мгновение замер. Казалось, улыбка приклеилась к его лицу, а глаза в то же время потухли.
– Ты права, – глухо произнёс он. – Если бы я её встретил, то сразу бы узнал. Прошу прощения, у меня пересохло в горле.
Мсье Делакур наполнил бокал красным искристым вином.
– Это поправимо. Вы ещё не пробовали урожай с южного склона, – Делакур поцеловал сложенные бутоном пальцы. – Прелестно! Прошу. Только не пейте так быстро! Это же вино, его надо смаковать.
– Зое, – мягко произнесла мадам Делакур, – ты ещё не устала, детка?
Девочка покачала головой, поймав за хвост ластящегося к ногам спаниеля.
– Сколько у вас собак? – поинтересовалась госпожа Андромеда, когда в гостиную вбежали ещё два слюнявых ушастых создания.
– Четыре, – ответила Габриэль. – Они все обучены поиску трюфелей. Волшебники до сих пор не изобрели заклинание, способное…
Кричер давно усвоил: больше, чем о лягушках, французы любили поговорить об этих уродливых сморщенных чёрных комочках. Странные люди, ну в самом деле. Они даже грибам нашли покровителя среди святых.(3) И язык у них зубодробящий.
– Почему трюфели растут под землёй? – внезапно спросила Зое. – Все остальные грибы сидят на поверхности, – и сама же ответила: – Наверное, потому что они не хотят, чтобы их нашли.
– Расскажи нам, что ты хочешь получить от Пер-Ноэля, – ласково попросила Габриэль. – Реджи наверняка удивится, когда услышит, сколько рождественских башмаков ты собираешься развесить!
Она вновь и вновь пыталась втянуть хозяина Регулуса в разговор, дотрагивалась до его плеча.
Когда Кричер в очередной раз фыркнул, хозяин сверкнул в его сторону глазами.
– Кричер, – пропел он елейным голосом, – ты, видимо, простудился. Я слишком часто слышу твоё сопение. Может, тебе глотнуть бодроперцового от заложенности носа? Или я могу ещё как-нибудь помочь?
Когда хозяин злился, то становился очень похож на своего папеньку. Господин Орион выходил из себя редко и больше отмалчивался, но уж если заговаривал таким обманчиво мягким тоном, то даже госпожа Вальбурга затихала и возражать ему более не решалась.
Пришлось прикусить язык.
Время тянулось резинкой «Друблз». Кричер не сдержал вздох облегчения, когда юный мастер Тедди совсем раскапризничался, и госпожа Андромеда начала прощаться. Пора домой.
Хозяин выглядел виноватым, он поймал руку Габриэль, повернул и прижал её ладонь к губам.
Старшие Делакуры с понимающими улыбками переглянулись. Зое выбежала в холл и свистнула собак. Госпожа Андромеда взяла на руки мастера Тедди и приказала Кричеру подобрать его игрушки. Он и моргнуть не успел, как дверь гостиной закрылась за его пятками, а хозяин остался по другую её сторону вместе с юной мадемуазель-прилипалой.
Ничего хорошего это не сулило. Сердце старого слуги сжалось. Он так боялся, что хозяин свяжет свою жизнь с магглорождённой ведьмой, но это… это…
Что бы сказала мадам Вальбурга, узнав, что благороднейший и древнейший дом Блэков может пополнить нелюдь? Полувейла? Четверть-вейла?
Кричера пробила дрожь. Он потянулся к дверной ручке, словно к той проклятой саламандре, исчезнувшей в очаге под весом кочерги, но опоздал. Опоздал на несколько недель или даже месяцев.
Дверь отворилась. Хозяин Регулус, держа за ручку разрумянившуюся Габриэль Делакур, вышел из гостиной и объявил о помолвке. Невеста робко продемонстрировала родным кольцо.
– Прелестно! – привычно воскликнул мсье Делакур.
Кричер выронил игрушки и заплакал.
Комментарий к Глава 1 – Кричер
1) «Рю-дю-Ша-ки-Пеш» – улица Кота, Который Ловит Рыбу (Кота-Рыболова), старинная окутанная легендами улочка в сердце Парижа.
2) Праздник «День ландышей» отмечают во Франции 1 мая.
3) Святой Антуан – покровитель французских трюфелеводов.
========== Глава 2 – Мсье британец ==========
15 октября 1999 г.
Регулус аппарировал под козырёк кафетерия, убрал палочку во внутренний карман пальто и поднял воротник от осеннего ветра. Ближайшие фонари мигнули, плафоны вздрогнули, и то, что магглы поселили внутри них, сердито затрещало, плюясь искрами, будто почуяло чужое волшебство. Этот свет – тоже своего рода магия, иначе как объяснить пойманные комочки солнца в витражной оправе? Магглы научились ловить звёзды и держать их на привязи, помещая в стеклянные сосуды для освещения улиц.
В кафетерии было тихо. На двери заведения на шнурке примерно на уровне глаз висела табличка. Изящная надпись на ней гласила: «Открываемся на рассвете». Конкретного времени нет. Французы искренне считали, что пунктуальностью страдают лишь нетерпеливые зануды. «Право на опоздание» здесь было столь же священно, как право на забастовку, и определялось только мерой собственной значимости опаздывающего.
Так что эта, на первый взгляд, непримечательная фраза на табличке была своего рода вызовом и могла заставить содрогнуться любого привыкшего к распорядку дня британца.
Однако Регулус так часто бывал в этом месте, что привык даже к этой причуде владельца кафетерия. Он миновал старый квартал, состоящий из двухэтажных домов с маленькими балконами, словно созданными для любования Парижем за чашечкой кофе со сливками от какой-нибудь титулованной коровы из Нижних Альп, и свернул в узкий тёмный переулок. В такой час Рю-дю-Ша-ки-Пеш была пуста. Эта улочка с маггловской стороны была так коротка, что просматривалась целиком – до самой набережной. Регулус приблизился к стене с изображением кота-рыболова, достал палочку и дотронулся ею до нарисованного поплавка. Кот встрепенулся и отпрыгнул в сторону. Серые кирпичи в стене дома тут же зашевелились, перестраиваясь и образуя арочный вход в магическую часть города.
Улица, открывшаяся перед Регулусом, петляла то в одну сторону, то в другую. Однажды он потратил целые сутки, намереваясь обойти её целиком, но запутался в многочисленных ответвлениях. Оказавшись здесь, так просто не поймёшь, насколько ты продвинулся и в какую сторону держишь путь. С наступлением тепла улица утопала в белой пене каштанов, высаженных по обе её стороны, а в холода превращалась в сказочный туннель: на каждом дереве блестели крошечные огоньки иллюминации – белые точки среди сплетающихся ветвей походили на чертежи созвездий. Особенно ярко они сияли перед рассветом, и Регулус больше всего ценил эти минуты тишины – праздник чистого света в сбрасывающем дрёму Париже. С восходом солнца огоньки робели, лишь подойдя к ним вплотную, можно было различить их трепетный свет.
Возможно, у этих огоньков была своя фея – покровительница газовых ламп и стеклянных канделябров, загорелая, кареглазая, в платье из восковых капель и собранной с фонарей паутинки… маленькая кокетка с торчащими во все стороны волосами, колышущимися, как морские глубины. Он поймает её и преподнесёт Зое. Или оставит фею себе, посадит её под хрустальный колпак и станет ею любоваться. Ведь в этом нет ничего дурного, правда? Он будет любить её, пока ему будет позволено, поить росой, осыпать лепестками, подарит ей берёзовые серёжки, даже купит рыжую ленивую улитку.
О Мерлин! Регулус пошатнулся и упёрся ладонью в стену арки. У него кружилась голова, и этим безумным мыслям в ней не было места. От них следовало избавиться как можно скорее. Сейчас же! Немедленно!
Мсье Делакур, его будущий тесть, предупреждал:
– Молодое вино коварно.
Его тесть…
Регулус усмехнулся. Вот уже несколько часов он был женихом самой прекрасной девушки на свете. Она была остроумна и нежна, она пробуждала желание стиснуть её в объятиях… забыть о времени.
Нет, о времени забывать нельзя.
Регулус вскинул голову. Встреча с Миргурдом была назначена на девять часов утра. Её нельзя пропускать. Он и так пренебрёг последними двумя. На третий раз Миргурд это так ему не спустит и доложит о своём безответственном клиенте Андромеде. Казалось, этот въедливый промыватель мозгов получал истинное удовольствие от процесса, во время которого заставлял Регулуса копаться в собственной памяти, всё равно что нюхлера в исчерпанном прииске. Снова и снова. Он извлекал на поверхность давно забытые, казавшиеся навсегда утерянными воспоминания. Регулус мог бы попросить его об обратном: стереть, забыть, запечатать в стеклянный футляр… как ту фею с усатой улиткой. Миргурд, конечно, упрётся… но какая к дьяволу разница, за что ему платят!
Однако пока над городом висел диск луны, вокруг не было ни души (виноват прошедший праздник молодого вина), у Регулуса было время прогуляться. Дверь хорошо знакомого дома как всегда была не заперта, так что он без труда вошёл в здание.
Про этот дом рассказывали всякое. Многие считали его хозяина, мсье Перле, неудавшимся алхимиком – учеником Николя Фламеля. Кто-то уверял, что тут жил сквиб-каноник, прикармливающий кошек. В любом случае, при жизни сей загадочный господин всегда ходил в сопровождении чёрного кота, который мог с одного удара лапой выудить из Сены рыбу. Однажды трое магглов поймали кота и утопили в реке, убеждённые, что зверь и хозяин – одно целое, порождение ада. Перле исчез, но лишь на время – пока магглов не осудили их же власти, выдав им по пеньковому галстуку. Через несколько дней он объявился живым и невредимым, а позже вернулся и кот.
Четыре века спустя дом Перле так и остался нетронутым, даже волшебники обычно обходили его стороной.
– Вы давно меня не навещали, мсье Блэк, – воздух в мрачной прихожей дрогнул, и из него материализовался зыбкий контур едва различимой человеческой фигуры.
– Доброй ночи, господин Перле, – ответил Регулус, взмахнув палочкой, чтобы открыть обжитые докси шторы. Лунный свет хлынул в помещение, косыми лучами укладываясь на дощатый пол и стол покойного алхимика, отражаясь в пузырьках и бутылочках, похожих на старинные флаконы из-под духов.
Стоило Регулусу присесть на подоконник, как до слуха долетели следующие слова:
– Позволю себе заметить: вы нетвёрдо держитесь на ногах, – съехидничал голос. Иногда его обладатель возникал с нарастающим грохотом, но порой забавлялся неожиданными появлениями.
Регулус мирился с этим.
– В прошлый раз в сентябре вы выглядели не намного лучше.
– Разве французы не должны быть всегда немного пьяны?
– От француза в вас только умение элегантно повязывать шарф, – возразил Перле. – И довольно приличное произношение, иначе бы я попросту с вами не заговорил.
– Ясное дело, – хмыкнул Регулус, – и отсутствие собеседника за три-четыре столетия тут не причём.
– С чего вы взяли, мсье британец, что мне не с кем было поговорить? – голос оставался бесплотным, но Блэк мог с лёгкостью представить возмущённую физиономию Перле: тёмные глаза, крючковатый нос и сведённые к переносице брови под засаленными волосами. – А вот и мой собеседник – Нуар, – сказал он куда благосклоннее. – Явился, бродяга.
Угольно-чёрный кот с белым пятнышком на груди, с лоснящейся в лунном свете шерстью грациозной походкой прошествовал к Регулусу и запрыгнул на подоконник, сев рядом. Он никогда не издавал звуков и не позволял себя гладить.
– Никак не возьму в толк, что он в вас нашёл, – просвистело в воздухе.
– Возможно, он признал во мне родственную душу?
– Чушь! – фыркнул алхимик. – Он чует в вас смерть, вот и всё.
Наверное, он прав. Перле всегда был безжалостно прямолинеен, поэтому Регулус тщательно взвешивал все за и против, прежде чем прийти. Никто не любит людей, швыряющих правду в лицо, как дуэльную перчатку.
Но Нуар – другое дело. Регулус впервые увидел его на набережной, деловито вышагивающего по брусчатке с трепыхающейся рыбиной в зубах, и не поверил своим глазам, когда кот внезапно растворился в воздухе. В следующий раз загадочный рыболов попался Блэку в жаркий июльский день у фонтанчика Уоллеса. (1) Регулус удостоверился, что поблизости нет магглов, наколдовал небольшую миску, набрал из чаши фонтана воды и поставил перед котом. Третья встреча состоялась у лавки пряностей, где Регулус приобрёл валерьяновый корень для Тедди, у которого начали резаться зубки, и кот увязался сам.
Он мог в любой момент раствориться в воздухе и появиться на противоположной стороне улицы, выпрыгнуть из ниоткуда и убежать в никуда. Он-то и привёл Регулуса к дому Перле – одичавшему духу алхимика, умершего в пятнадцатом веке.
Блэк никогда его не видел, ведь Перле не был призраком в привычном волшебникам смысле. Он был сгустком энергии, слепком души, давним отзвуком, гуляющим под крышей заброшенного дома, и Регулус оказался единственным человеком в городе, способным его услышать. С того дня, когда он заглянул по ту сторону Завесы, решившись поднять инфернала, этих отзвуков стало слишком много, будто сама Смерть затаила обиду за вмешательство в её дела и регулярно о себе напоминала.
Неприкаянный дух утонувшей прачки у моста, мимо которого однажды прогуливался Регулус, едва поняв, что тот его слышит, преследовал его полмили, осыпая жалобами на загробную жизнь. Сгусток дрожащего света, круживший между колоннами французского Министерства магии, оказался слепком души секретаря заместителя министра. У этого сгустка тоже был голос, очень неприятный, визгливый и громкий. На счастье окружающих все, за исключением Регулуса, оставались к нему глухи. Также, похоже, никто больше не слышал десятки, а то и сотни голосов, доносящихся из катакомб стоящего на костях Парижа.
Сам мсье Перле сильно обижался, когда Блэк называл его привидением.
– Я потусторонняя субстанция! – говорил он с нескрываемой гордостью. – Призраки боятся уйти за Завесу, они все трусы, а у меня есть веская причина задержаться.
Причиной он считал ни много ни мало разгадку рецепта Философского камня, ибо плох тот алхимик, что не пытался его создать.
– Что же вы будете делать потом, когда секрет камня вам поддастся?
– Пожалуй, я займусь опытами над драконьей кровью, её свойства практически не изучены.
Регулус не стал разочаровывать Перле и благоразумно умолчал о том, что Альбус Дамблдор открыл двенадцать способов её применения ещё в шестидесятых. И всё-таки это забавно: у мертвеца было больше планов на будущее, чем у самого Блэка, только покинувшего Туманный Альбион. Конечно, эти планы никогда не выйдут за пределы пропылившейся лаборатории, но, в конце концов, не всем мечтам суждено сбыться. Даже мудрецы с бородой до колен, верно, скажут, что самые прекрасные грёзы – те, что никогда не воплощаются в жизнь. И они будут правы в превосходстве мечты над реальностью!
– Скажите, мсье, ваш кот – тоже «субстанция»? – Регулус задал давно интересовавший его вопрос и вытащил из кармана маленькое зеркальце. Он поймал им блик ночного светила и направил луч на пол. Нуар завертел головой, наблюдая за лунным зайчиком, потом прыгнул вниз и попытался зажать его лапами.
– Во-первых, – ответил Перле, – я глубоко убеждён, что Нуар – необычный кот. Возможно, он книззл или его помесь с матаготом. Во-вторых, несомненно, живой. Пусть его игра в невидимку вас не обманывает. Всё дело в его кошачьих родичах из Чешира – так сказал мне торговец из Честера, которому я показывал Нуара. А жаль, я рассчитывал, что приручил «денежного кота». (2)
Регулус удивлённо уставился в пустоту, где, судя по недовольным вздохам, клубился его собеседник.
– Сколько же ему лет?
– Нуару? Юноша, сия божья тварь видела казнь бедняжки Жанны.
– Выходит, это не я с тобой играю, – мягко произнёс Блэк, позволив Нуару наконец-то настичь его бесплотную добычу, – а ты со мной, – и Регулус вновь обратился к алхимику: – Это странно. Книззлы столько не живут.
– Кто это сказал? – сердито откликнулся Перле откуда-то из-под потолка.
– Ньют Скамандер. Самый известный магозоолог в мире.
– Вот как… Когда он умер?
– Насколько я знаю, он ещё жив.
Перле разразился нарастающим каркающим смехом. Пузырьки и помутневшие фиалы на столе дружно отозвались дребезжащим звяканьем.
– Ну так вот, мсье Блэк, когда ваш магозоолог умрёт, тогда и поговорим. После смерти на многие вещи смотришь совершенно иначе.
– Вы так считаете?
– Я уверен! Поверьте моему опыту. И даже не спорьте. Не в моём собственном доме! А теперь рассказывайте, по какому поводу я лицезрею вашу кислую мину?
Регулус отмахнулся от вынырнувшей из складок шторы докси.
– Осенняя хандра, только и всего.
– Надеюсь, у вашей «хандры» красивое имя?
Регулус слабо улыбнулся.
– Вы когда-нибудь влюблялись, мсье Перле?
– О, мой друг, эта участь меня счастливо миновала. Хотя однажды по ошибке я пригубил приворотное зелье.
– Вы, зельевар, не смогли вовремя его распознать?
– Зельевары варят, а алхимики творят! – провозгласил дух. – Зельевар из меня всегда был никудышный. Зелье предназначалось шляпнику из «Волшебного колпака», с которым мы собирались в кабачке неподалёку, чтобы сыграть в кости. Оно ничем не пахло, а на вкус не отличалось от гвоздичного масла, к которому я всегда питал слабость. Это было ужасно! Неделю меня мучила бессонница, начисто пропал аппетит, а к ярмарочному дню прихватило живот. Я проболел любовью четыре мучительных дня. Право слово, лучше бы уж подхватил простуду. Слышал, некоторые бедолаги страдают от любовного недуга годами.
Перле, очевидно, истосковавшийся по общению, был непривычно многословен, и Регулус этим пользовался:
– Как вы пришли в себя – приготовили антидот?
Темнота самодовольно хмыкнула.
– Две ложки жабьей желчи по утрам у любого отобьют все плотские желания и романтическую дурь. Вот мой совет: хотите исцелиться – выпейте какую-нибудь гадость и повторяйте каждый раз, когда вас начнёт «знобить».
Регулус рассмеялся, вдыхая пыль. Он посмотрел вниз – туда, где ранее резвился Нуар, но кота уже и след простыл. Его вообще нигде не было.
– Я до сих пор не спрашивал, как вы умерли.
Перле фыркнул.
– Я уж было подумал, что вам неинтересно.
– Ну что вы, мсье, – произнёс Регулус. – Мне говорили, что призраки любят пересказывать жуткие подробности своей смерти, но вы не призрак, даже не полтергейст. Вы – потусторонняя субстанция. Поэтому я не решался приставать к вам с расспросами.
– Благодарю вас. Рад, что вы не забыли, – торжественно откликнулся алхимик. – В знак признательности я всё же поделюсь с вами своей бесспорно животрепещущей историей. Это было ужасно, невообразимо ужасно. Смерть навестила меня в самый обыкновенный день…
*
Особняк Розье в два раза уступал в размере блистательному дому Делакуров. Мадам Стефания – тётка Андромеды из Булони – девятый десяток лет жила в нём со своей овдовевшей невесткой – матерью Эвана, так что Регулус оказался единственным взрослым мужчиной в доме. Семья Розье сильно пострадала во время войны с Гриндевальдом, отличившись тем, что её представители сражались и на той, и на другой стороне. Поэтому Стефания столь тепло приняла у себя Андромеду и Регулуса – она знала, через что они прошли, а Тедди одной улыбкой мог растопить любое сердце, что уж говорить о двух одиноких женщинах, потерявших близких. Они ни в какую не желали выпускать из вида приехавших к ним из Англии родственников, так что все разговоры о покупке собственного дома, поднимаемые Регулусом на семейных собраниях, пресекались на корню.
