Текст книги "Рузвельт (СИ)"
Автор книги: Дилан Лост
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)
Глава 16
День независимости – это праздник из ада. Народу в больнице было больше, чем на Таймс-Сквер в канун Нового года. Такого рассадника болячек, порезов, проколов и сильных ушибов я не видела даже на самых кровавых потасовках в Мидтауне.
Время перевалило за три часа ночи, а мы все еще ждали, когда Хайду в хирургическом отделении наложат на руку гипс. Мне уже успели дать обезболивающие, обработать и заклеить пластырем кровоточащий висок. Выжатая как лимон, я стояла в забитой до отказа приемной, где больничные тележки с капельницами катались по всему коридору и, сталкиваясь между собой, образовывали пробки. Перекрикивания и назойливые звуки неподнятых трубок стационарных телефонов отдавались в голове сумасшедшей пульсацией, а от количества американских флагов уже рябило в глазах.
Черт бы побрал эту Америку.
Все лавочки и сиденья были заняты спящими или стенающими от боли людьми, так что я стояла, устало облокотившись о стену.
– Кто твой самый любимый человек на планете? – усмехнулась Кара, появившаяся из-за угла с двумя стаканами кофе в руках.
– Ты! – я с облегчением потянулась к самой необходимой мне вещи на свете.
Глаза слипались от усталости и действия тех таблеток, которыми меня напичкали медсестры. Через три минуты я без сил упаду на кафельный пол.
Я не успела сделать даже глотка – на мое запястье легла сильная твердая рука.
– Кофеин в три часа ночи? – нахмурился Артур. – Решила загнать себя в могилу?
Я только раздраженно фыркнула в попытках побороться за стаканчик. Даже если бы я вложила свою мозговую активность на то, чтобы произнести какой-нибудь толковый ответ, у меня бы все равно ничего не получилось.
– Как ты? – улыбка быстро сползла с лица Артура, сменившись озабоченностью. Кончиками пальцев он пробежался по пластырю на моем виске.
Кара с интересом поглощала свой кофе, наблюдая за нами. А я только судорожно сглатывала и пыталась восстановить сбившееся дыхание.
С кудрявившимися от влажности волосами он был похож на сказочного принца. И очаровал меня настолько, что я даже не заметила, как его ладонь соскользнула с моего запястья на теплый стаканчик с американо.
– Порядок. – сердце ушло в галоп, когда он заправил прядь волос мне за ухо.
– Мне правда жаль, Тэдди. Я должен был подоспеть быстрее.
– Как насчет подоспеть на двадцать лет пораньше и всучить мамаше Хайда огромную коробку презервативов, чтобы этот кусок дерьма под названием Патрик никогда не вылезал на свет божий? – Кара в ярости смяла пластиковый стакан в руках и выкинула его в урну.
Я успела только озадаченно моргнуть, когда поняла, что весь мой кофе был вылит туда же.
– Артур! – разозлилась я.
Умудрившись одурачить меня своими выходками и показной заботой, он лишил меня кофеина.
– К Хайду запускают. – сказал он прямо перед тем, как я успела закатить истерику.
Протиснувшись через него, я бегом бросилась соседнее отделение, где за одной из занавесок нашла лежащего в койке друга. Медсестра как раз заканчивала обрабатывать последнюю ранку на его скуле.
– Неплохая вечеринка, да, ребята? – жизнерадостно заявил Хайд, когда мы втроем появились в зоне его видимости. – Слава богу, что на том ковре в комнате уже были пятна, и Мишель сказала, что шрамы украшают мужчину. А то я уже собрался удалять профиль в Инстаграме.
Мишель – это, судя по всему, пожилая хохочущая медсестра, которая кнопками на пластиковом пульте регулировала градус угла на спинке его больничной кровати.
– Ну что ты за парнишка, Хайд! Скоро все затянется, будешь, как новенький! Увидимся завтра на перебинтовке!
Все еще смеясь себе под нос, Мишель покинула нас.
– Знаете, в чем самая большая трагедия моей жизни? – распинался Хайд, разглядывая себя в неизвестно откуда взявшееся миниатюрное зеркальце.
– В чем? – тихо спросила я.
– Сколько бы меня не избивал Патрик, он никогда не может попасть в бровь! У меня никогда не будет такого же сексуального шрама, как у Дженсона Момоа, например.
Хайд придирчиво осматривал в зеркало каждый дюйм лица. Его правый глаз вспух, губа кровоточила, на скулах остались синяки и царапины. Рука была забинтована в гипс, шею и ключицы тоже покрывали фиолетовые гематомы.
– Трагедия, ты прав, – сломавшимся голосом проговорила позади меня Кара.
Я знала, что она держалась из последних сил.
– Хочу пудинг. – внезапно сказал Хайд, щелкнув зеркальцем. – Разве всем больным здесь не полагается пудинг? Какой смысл лежать в чертовой больнице без еды?! – друг завозился в узлах белой простыни. – Они могли принести хотя бы йогурт!
Мы с Карой остановили его порывы подняться с кровати и вытребовать у больничного персонала ужин. Хайд активно сопротивлялся, повторял что-то про несправедливости жизни и нарушения графика приема пищи.
– Хайд, – прошептала я.
– Что?
– Волчанка.
Немного присмирев, друг уселся посреди кровати и пустым взглядом уставился в больничную койку напротив.
А затем заплакал.
Крупные капельки слез текли по его щекам. Он таял, как ледник в самом эпицентре глобального потепления.
Я гладила его по макушке, по худым плечам. Кара пристроилась рядом, пуская слезы в унисон вместе с ним.
Хотела бы я коптеть в том же горе, что и они. Разорвать сердце в клочья и ждать, чтобы кто-то собрал его обратно. Но это обычно всегда я. Я хожу и поднимаю ошметки, неуклюже сшиваю их между собой и притворяюсь, что теперь все даже лучше, чем было.
Я крепко держала Хайда, пока он весь трясся и отрывисто всхлипывал мне в плечо. Артур, стоя рядом, смотрел на нас с такой жалостью, что у меня сжимались внутренности. Горькая слезинка вырвалась из моего глаза, и я быстрым движением руки рьяно смахнула ее с лица, злясь на себя за слабость.
– Пятое июля, три часа, сорок девять минут, – глухо просопел Хайд. – Мои первые гейские слезы.
Друг оторвал красное, заплаканное лицо от моего плеча, и я ладонями вытерла с его щек мокрые дорожки слез.
– Все хорошо, – улыбнулась я.
– Я уродливо плачу? – понуро спросил он.
– Нет. Очень красиво. Как Шарлиз Терон в «Хэнкоке». Выглядит благородно.
– Тэдди, – Хайд горько посмеялся, укладываясь обратно на подушки. – Ты бы не смогла правдоподобно соврать, даже если бы от этого зависела чья-то жизнь.
Когда Хайд уснул, мы с Карой осталась дежурить около его кровати, а Артур зачем-то вышел с медсестрой в коридор и вернулся только через полчаса.
– Я вызвал такси, – сказал он, и я молча спустилась с ним вниз, чтобы проводить до машины.
Большую часть времени я смотрела себе под ноги, разглядывая испачкавшиеся в лужах подошвы «конверсов», а периферийным зрением все равно ощущала, как Артур буравит меня взглядом.
Он смотрел на меня, пока мы миновали лестничные пролеты. Смотрел, пока под покровом ночи обходили скверно постриженный газон больничного дворика. У меня было ощущение, что я как в «Жизни Пи» застряла в шлюпке посреди океана с бенгальским тигром и каждую секунду рискую стать его ужином.
– Не молчи, Тэдди. – вздохнул он. – Ради всего святого, только не молчи.
Пока он устало массировал пальцами переносицу, я заметила его стертые вкровь об лицо Патрика костяшки.
Поместив его пораненную руку между своих ладоней, я легко прошлась по травмированной коже.
– Прости меня, – сказала я.
– За что? – нахмурился он.
Дождь уже закончится, а я все равно словно до сих пор находилась в самом эпицентре шторма. Земля уходила из-под ног, и глаза Артура напротив сигналили о приближающемся бедствии.
За что?
Он правда спрашивает меня, за что? Насколько слепым нужно быть, чтобы не увидеть, как изорвалось то тряпочное полотно, за которым я скрывала все грязные, замусоренные подворотни своей жизни?
Когда у тротуара остановилось такси, я выпустила его руку из своей.
– Думаю, тебе пора.
– Такси не для меня. – сообщил Артур.
– Зачем тогда мы…
– Я вызвал его для тебя.
Он открыл пассажирскую дверь сиденья, намекая мне сесть в машину.
– Черта с два, – заупрямилась я, сложив руки на груди. – Я не могу уехать.
– Но ты должна.
– И почему это?
– Тебе здесь не место.
– Нет, это тебездесь не место! – выкрикнула я. – Во всех этих драках, больницах, дурацких вечеринках. И уж тем более в моей жизни! Мы живем в параллельных вселенных, Артур! Если уж кто-то и должен уехать, так это ты. Потому что ты единственный, кто никогда не должен был быть здесь.
– И что именно натолкнуло тебя на такую мысль? – Артур нагнулся ко мне, все еще сжимая открытую нараспашку дверцу такси, водитель которого тихо сидел на своем месте, не вмешиваясь в наш спор.
– Ты не создан для этого всего, неужели ты сам не видишь, какие мы разные?
– Ни за какие коврижки не поверю, что это единственная причина, по которой ты вдруг решила избавиться от меня. – глаза Артура горели яростным огнем.
– «Ни за какие коврижки»?! – усмехнулась я. – Да что с тобой? Говоришь не как джентльмен, а как карманник из гетто. Где твои книжки, Даунтаун? Где твои хрустящие рубашки? – я потянула за выпущенный подол его футболки. – Ты весь пропитался этим местом, всем Мидтауном, Картерами. Мной! Я не хочу, чтобы ты превратился в одного из тех уличных мальчишек без будущего. Не хочу уничтожить и тебя.
– А ты разве не видишь, что тоже меняешься? Ты что, совсем ничего не замечаешь? Что больше не вешаешь нос и не протягиваешь междометия через каждое слово? Читаешь теперь Ричарда Хукера! Где твои дурацкие носки? Где твои ток-шоу про татуированных фриков и барахольщиков?
– Прекрати! – не выдержала я.
– Так вот, в чем причина? Моя голубая кровь, которую ты себе придумала? Тридцать восемь гувернанток и слуг, которые, по-твоему, меня вырастили? Или, может, чаепитие у королевы, на которое я опоздаю, если сейчас же не прыгну в эту машину? Мои проблемы кажутся тебе настолько поверхностными?
– Нет! – я покачала головой. – Но твои проблемы – это не то же самое, что моипроблемы.
– Не смей. – он предупредительно наставил на меня палец. – Не говори мне, что я чего-то в своей жизни не выстрадал, чтобы быть здесь с тобой, потому что я страдал. Я страдал, Тэдди, и я мучился. Какая разница, где это произошло? В замусоренных подворотнях Мидтауна или в фешенебельной квартире в Лондоне?! Боль, это все еще боль! И ее сила растет не в зависимости от географических координат. И я наивно полагал, что тебе это известно лучше всех. Хотел бы я быть тем, кого ты во мне видишь. Маменькиным сынком с трастовым фондом, чья медицинская страховка может вытащить даже из могилы. Но я не такой. Никогда не был и не буду, а ты как будто бы и не хочешь всего этого замечать.
Каждым словом он бил меня наотмашь. Я боялась поднять глаза выше его подбородка.
– Почему, Тэдди?
– Почему что?
– Почему ты не спрашиваешь меня про Анну? Я прекрасно помню ту ночь, помню, что рассказал тебе. Но ты ни разу не спросила.
Мой подбородок задрожал, в горле запекло, как в сердцевине готового к извержению вулкана.
– Ты просто боишься. – пришел к выводу он.
– Ну конечно, я боюсь, – болезненно выдохнула я. – Поэтому и не хочу узнавать тебя лучше, не хочу видеть дальше того фасада, который сама же вокруг тебя и выстроила. Потому что как только я пущу тебя в сердце, ты осядешь там навечно! И я просто сойду с ума. Ведь сколько бы книг я не прочитала, сколько бы не заучивала, какой вилкой, что едят, мы с тобой все равно из разных миров. Мы не можем быть друзьями, Артур.
Две секунды он ничего не говорил. Он молча смотрел на меня, словно я влепила ему самую сильную пощечину в его жизни. Я не знаю, кто кого уничтожил. Под свистом пуль мы оба оказались смертельно ранены и брошены на произвол судьбы.
– Ты права. – в итоге хладнокровно заявил он. – Мы не можем быть друзьями. А теперь садись в машину.
– Нет, – прошептала я.
Артур придвинулся ближе, придавливая меня своим телом к боку автомобиля.
– Сядь в чертову машину, Тэдди, пока я не затолкал тебя туда насильно. – угрожающе произнес он.
– Не поступай так со мной. Ты знаешь, что я не могу сейчас уехать. Я нужна Хайду.
– Хайду нужны антибиотики, и ему их уже предоставили. Он спит. Тебе пора заняться тем же самым.
– Я не уйду.
– Ты, кажется, не поняла? Я не даю тебе выбора. Садись. В машину. Сейчас же.
Это был не тот Артур, которого я знала. Без ухмылки, которая может растопить мое сердце, без понимающего взгляда, ради которого я могу броситься с крыши небоскреба. Не целующий меня Артур, заставляющий всю меня пылать, не беспокоящийся за меня Артур, от которого ускоряется сердечный ритм.
С этой стороной его личности я еще никогда не сталкивалась. Жестокое, непримиримое ни с чем существо, загнавшее меня в угол и готовое растерзать на кусочки, ни на шутку испугало меня. Кровь сворачивалась, и кости ломились вдребезги.
– Cчитаю до трех. – предупредил он.
Я шмыгнула, упрямо вздернув нос. На секунду в его взгляде промелькнула вспышка сочувствия, но она была такой скоротечной, что, скорее всего, просто мне привиделась. Я словно находилась в пустыне, только вместо песка – везде его жесткий взгляд. И проблески прежнего Артура всплывали передо мной, как галлюциногенный мираж.
– Один, два, три. – вконец выйдя из себя, быстро подсчитал Артур, а затем, открыв пошире пассажирскую дверь, схватил меня за руку и затащил в салон автомобиля.
Я упала на мягкие сиденья, как тряпичная кукла. Все во мне надломилось, разрушилось. Я обвила руку вокруг того места на предплечье, которое, явно переусердствовав, сжал Артур. Я выглядела нелепой и жалкой, сгорбившись на своем месте.
– Тэдди, – Артур смотрел на меня из-за приоткрытой двери этой проклятой машины. – Это ради твоего же блага.
Он принял раскаявшийся вид. Но было слишком поздно. Я уже унижена, оскорблена и уничтожена.
– Убирайся! – у меня хватило сил захлопнуть дверь, на которую он опирался.
Выслушав адрес, водитель наконец-то тронулся с места, а я уткнулась лицом в коленки и делала глубокие вздохи.
«Ты снова придумала себе сказку, Тэдди! – корил меня мой внутренний голос. – Это твое право. Можешь и дальше жить в ней, можешь в ней и умереть. Но это все еще Детройт. Жалкие трущобы. И погребена ты будешь именно здесь, а не в своих иллюзиях!»
Когда вздохи перестали помогать, я сделала самую ненавистную вещь на свете.
Я попросила таксиста включить самую грустную песню «Братьев Эверли» так громко, чтобы не было слышно звука сирен от проезжающих мимо полицейских машин. И самое главное, моих рвущихся наружу всхлипов.
Глава 17
Рузвельт.
Почему Рузвельт?
Я сидела, уткнувшись носом в книгу с автобиографией.
Тот самый Рузвельт, светящий своим лицом cгоры Рашмор между Томасом Джефферсоном и Авраамом Линкольном, двадцать шестой по счету президент Америки, который носил пенсне и напоминал мне улыбчивого библиотекаря-лепрекона на форзаце учебника по истории.
Он толкал пафосные речи на заседаниях Конгресса США в просторном кабинете с прекрасным видом на Вашингтон. Но я уверена, что он бы никогда не сказал ничего обнадеживающего в Мидтауне, в проклятом гетто, где умерли сказки и мысли о великих свершениях. Где не работают светофоры, по ночам с перебоями горят фонари, на улицах сушат белье и устраивают потасовки, а в домах после комендантского часа смотрят новости криминальных хроник, надеясь не увидеть в репортаже члена своей семьи. Где никому нет никакого дела до урегулирования марокканского кризиса или заключения Портсмутского мира.
Рузвельт родился в аристократической семье, в то время как от моей родни даже и не пахло благородным происхождением. Он учился в Гарварде, а моей успеваемости едва ли хватит, чтобы закончить школу. Он совершил путешествие по Европе после окончания университета, а я только пару месяцев назад поняла что Швеция и Швейцария – это два разных государства.
Я не Рузвельт. Я просто Тэдди. Я безнадежна и застряла здесь с Хайдом, который уже десятый раз подряд зовет меня по имени.
– Ало-о! Ты намеренно меня игнорируешь? – пока он негодовал, кончик сигареты между его губ скакал вверх-вниз.
– Нет, извини. – я взяла зажигалку и, укрывая пламя от ветра, подожгла другу сигарету. – Просто зачиталась.
Спустя полторы недели Хайда наконец-то выписали из больницы. В районе семи часов вечера мы сидели на скамейке, на окраине больничного сквера. Если быть точнее – это я сидела на скамейке, а Хайд отказался вылезать из инвалидного кресла на колесах и снимать с ног клетчатый плед (даже несмотря на палящее солнце). Кроме того, он напялил какую-то странную плетеную старушечью шляпу с кучей прилепленных на нее огромных искусственных цветов. Попытки спрятать образовавшийся за неделю неудачный цвет волос за уродством нового головного убора превратили Хайда в Северуса Снейпа, переодетого в бабушку Невилла Долгопупса.
Слава богу, с минуты на минуту должен был приехать Джек и спасти меня от этого позора.
– Ты меня пугаешь. У тебя какой-то вирус? Инфекция? – Хайд выдохнул струю дыма. – С каких пор ты вообще читаешь? И что это за старый хрыщ на обложке?
– Теодор Рузвельт.
– Как этот чертов Рузвельт может быть важнее меня? Ты не слышала, что я говорил?
– А ты снова рассуждал о чем-то вечном и возвышенном?
– Конечно! Вот скажи мне, ты когда-нибудь пыталась загипсованной рукой побрить подмышку?
Я закатила глаза, готовая зарядить ему книгой по лбу.
– Нет.
– Никогда и не пытайся.
– Хорошо. К чему мне вся эта информация?
– К тому, что быть геем ужасно сложно. Одноруким геем, так тем более. Понимаешь, о чем я?
– Хайд, ты что, просишь меня побрить тебе подмышку?
– Боже упаси, конечно, нет! Ты со своей ногой-то еле справляешься, – Хайд в испуге покачал головой, но спустя минуту молчания все-таки произнес: – Хотя один разочек я бы все-таки рискнул…
– Хайд! – скривилась я.
– Тэдди, ты бы видела, какой там разросся кошмар! Сплошные сорняки и дикие кустарники. Не просто дикие, я бы сказал, ядовитые! Если все эти волоски превратятся в змей, я стану самой уродливой версией Медузы Горгоны в истории.
Вздохнув, я отложила на скамейку наполовину прочитанную книгу и вытащила из кармана шорт телефон. Автоответчик был пуст, как и папка со входящими сообщениями.
– Тэдди?
– Ладно-ладно, – сдалась я. – Я побрею тебе подмышку.
Хайд умудрился щелкнуть меня по носу, привлекая к себе внимание. Потушив сигарету о спинку скамейки, друг выкинул докуренный бочок на тротуар.
– Позвони ему. – сказал он.
– Зачем? – я прекрасно знала, что он имел в виду Артура.
– Ты только что согласилась побрить мне подмышку. Ты не в себе. Позвони ему, Тэдди.
– Не могу, – замучавшись пялиться на треснутый экран телефона, я швырнула его к книге.
– Почему?
– Потому что я с ним не разговариваю. Мы поссорились.
– Это я уже давно понял, но почемувы поругались?
На этот вопрос я промолчала.
– Я провалялся в этой чертовой больнице всего неделю, а уже успел пропустить все самые важные сплетни! – сокрушался Хайд. – И у кого мне теперь их выпытывать? У Кары? Эта ведьма не расскажет мне даже про начавшуюся ядерную войну.
– Ты тоже не рассказываешь мне, с кем Патрик застал тебя той ночью!
Ни за что в жизни не поверю, что Хайд тогда целовался в своей комнате с Куин.
Я все еще упрямо держала с ним зрительный контакт, а друг тем временем выпрямился на кресле и гордо поправил на голове уродливую шляпку.
– Между прочим, – как ни в чем не бывало заявил он, – если бы ты не была такой упертой ослихой, нас бы сейчас забирали на сверкающем «Ферарри», а не на этом ржавом корыте.
Хайд имел в виду красный потрепанный грузовик, который подъехал к месту, где мы с ним сидели. Окно со стороны водительского сиденья опустилось вниз, явив нам довольную белозубую улыбку моего братца.
– Что ты здесь делаешь? – вскинулась я на него.
– Забираю ваши задницы с улицы, вообще-то.
– Джек должен был приехать.
– Он пьяный. Валяется на диване без ног. – равнодушно пожал плечами Джулиан. – Залезайте.
– У тебя даже нет водительских прав.
– А у Джека – денег на выпивку. Но он все равно в хлам. Парадокс жизни, Тэдди? Не иначе.
– Не умничай! – загрузив вещи Хайда в прицеп, мы с ним потеснились в передней кабине.
Джулиан завел мотор, Хайд наконец выбрался из скрипучего инвалидного кресла, пробрался в салон машины и включил радио, где играла старая как мир песня Вилли Нельсона.
Мы ехали, подпевая под «Реку виски», представляя, что рассекаем дороги в самом сердце Оклахомы. Хайд фальшивил и, сильно увлекаясь, тыкал мне в глаз несносным цветком со шляпы на двух светофорах подряд. На удивление, Джулиан довольно прилично водил машину. И учитывая, что полиция ни разу не остановила нас, чтобы потребовать у моего малолетнего братца права, я решила, что поездка прошла удачно.
– Напомни-ка мне, дружище, почему ты везешь свои вещички к нам домой, а не к себе? – спросил Джулиан, доставая из бардачка пачку сигарет, которую я тут же выбила у него из рук.
– Потому что Кара снова сошлась с этим мудаком Шоном, что б его. – причитал Хайд, когда мы уже свернули на нашу улицу. – На кой черт она вечно тащит его в дом? Он только и делает, что полуголый торчит на кухне.
– А ты разве не должен быть на седьмом небе от счастья? – озадачился брат, паркуясь во дворе.
Хайд принял максимально оскорбленный вид.
– То, что я гей, не означает, что у меня нет вкуса или хотя бы чувства собственного достоинства. Меня скоро стошнит от его «вялого Джимми» по утрам.
– «Вялого Джимми»? – не поняла я.
– От стояка. – Хайд закатил глаза. – Иисусе, Тэдди, посмотри ты уже хоть раз порнушку.
Как только мы вышли из машины, сразу стало понятно, что в родовое гнездо Картеров нагрянула Мойра. Айрис с Китти бегали на заднем дворе, окна и двери в доме были открыты нараспашку, а на всю округу пахло знаменитой тетиной мясной подливкой. И если Картеры поедали его просто фунтами, то Хайд поглощал центнеры. Подливка была его религией.
Он и сейчас готов был воспарить в воздух, как мультяшка, и полететь по волнам от запаха еды.
Учитывая количество открытых банок с консервированной фасолью и мелко нарезанных острых перцев на кухне, Мойра в добавок к подливке затеяла приготовление супа-чили. Тетя решила отметить выписку Хайда самым настоящим пиршеством.
Друг еще не успел схватить ничего съедобного, как она заприметила его у двери.
– Хайден Брукс! – воскликнула она, уперев руки в бока. – Немедленно подойди сюда!
– Я уже где-то накосячил? – недоуменно шепнул друг.
Мы с Джулианом лишь пожали плечами в ответ. Хайд медленно, с опаской подобрался к Мойре и застыл перед ней, ожидая расправы за то, что он даже не помнит, когда совершил.
– Что этот изверг с тобой сделал? – покачала головой тётя.
Вместо того, чтобы, как обычно, залепить ему оплеуху, Мойра положила руки Хайду на щеки, поцеловала в лоб и прижала к своей необъятной груди.
– Бедный мой мальчик! Я никогда больше не дам тебя в обиду. Не уверена даже, что милостивый Господь может простить твоему братцу все его грехи. – она хлопала его по спине, все ещё сжимая в объятиях. – Я люблю тебя, дорогой.
Где-то с минуту Хайд стоял смирно, разрешая Мойре прижимать его к себе и качать из стороны в сторону. Затем, выйдя из ступора, он обхватил её руками в ответ и улыбнулся.
– Я тоже тебя люблю.
От этой сцены в горле у меня застрял огромный ком. Джулиан легко задел мое плечо своим – его подростковый эквивалент проявления любви.
– А что такое рулька? – указав на кучу продуктов на обеденном столе, спросил Хайд.
– Да черт его знает. – Мойра выпустила его из объятий и постаралась незаметно промокнуть слезившиеся глаза кухонным полотенцем. – Главное, что мясо.
– Тэдди! Тэдди! Тэдди! – нетерпеливо заверещала Китти с заднего двора. – Смотри, кого я нашла! Посмотри!
Я подавила стон, надеясь, что племянница не собиралась в очередной раз протащить в дом навозного жука, хорька или, не дай бог, муравейник. Обернувшись, я поняла, что дела обстоят гораздо хуже, и лучше иметь дело с грызунами и покалеченными птенчиками, выпавшими из гнезда, чем с Артуром.
С Артуром, который беспечно нес Китти на руках, слушал все новые истории про ее чаепития с куклами и роботами-трансформерами, и про ее охоту на невидимых летающих обезьян.
С Артуром, с которым я не разговаривала вот уже полторы недели.
– Что ты здесь делаешь? – резко спросила я, намереваясь выставить его за дверь.
Ни капли не удивленный моему тону, Артур не успел сказать ничего в ответ. В разговор не преминула вмешаться Мойра.
– Где твои манеры, Тэдди? – оборвала она меня, проходя ко входной двери. – Артур, дорогой, проходи! Ты как раз успел к ужину. У меня для тебя и работенка найдется – поможешь достать сковородку с верхней полки…
Причитания Мойры и хихиканья Китти, играющейся со вьющимися волосами Артура стали назойливым задним шумом. Он смотрел мне в глаза, но его смиренный, раскаявшийся вид не вызвал во мне ни капельки сочувствия. Потому что Артур точно не жалел меня, когда усадил в то проклятое такси в День независимости.
Его взгляд зацепился за обложку книги с портретом Теодора Рузвельта. Не обдумав толком, что делаю, я спрятала ее за спину, как провинившийся ребенок.
На губах Артура заиграла ухмылка. Мои щеки густо покраснели, а он снова смеялся надо мной, потому что я уже в сорок шестой раз дала ему для этого повод.
– Проходи, дорогой, не стой на пороге! – звала его Мойра, упорно не замечающая нашей холодной войны и косых взглядов.
В одну секунду он собирался что-то сказать, но приняв во внимание мой воинственный вид, передумал.
– Конечно, Мойра, – широко улыбнулся он, еще крепче прижимая к себе Китти. – Я целиком в вашем распоряжении.
Когда он проходил мимо, всем своим видом показывая, что ему больше интересна Мойра, чем я, у меня возникло странное ощущение. Как в метро, когда от тебя трогается переполненный вагон, в котором тебе не хватило места. Ты смотришь на свое отражение в темных стеклах и думаешь, что едешь вслед за ним. Но на самом деле?
Ты стоишь на том же самом месте.
