Текст книги "Рузвельт (СИ)"

Автор книги: Дилан Лост

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

– Я безнадежно верю в людей, – наши колени мягко соприкасались каждый раз, когда я нагибалась ближе к его лицу. – Странно, да? Живу в городе, где убийства служат местной развлекаловкой, и все еще отчаянно верю, что в у этого мира еще есть шанс, – я рассеянно улыбалась, пока говорила. – А теперь снова скажи мне, что я не безнадежная.

Вдруг его покрытое ссадинами лицо стало таким по-мальчишески юным и беззаботным, что мне захотелось прижаться своим лбом к его и запечатлеть этот момент.

– Ты добрая, – выдохнул он, а моя рука застыла над его скулой.

– Добрее тех парней, которые тебя отделали, это уж точно, – я сделала вид, что не смутилась, хотя уверенна, что покраснела, как переспелый помидор.

– Что ты выбросила перед тем, как зайти в дом? – спросил он.

– Предупреждение из банка. Мы либо не заплатили за воду, либо не внесли плату за кредит, – пожала плечом я.

Суд без конца присылает нам письма с просроченными счетами. Мы так сильно увязли в долгах, что сотрудники налоговой инспекции скоро будут ночевать у нас на крыльце.

– И ты выбросила предупреждение? – искренне удивился он.

– Оно ведь самое первое в этом месяце. Мы никогда не обращаем внимание за первое предупреждение. Мы и на звонки-то нечасто отвечаем, – объясняла я. – Джек начинает шевелиться, только когда домой приезжают вышибалы из конторы.

– И как он до сих пор не попал в тюрьму?

– Он попадал, – усмехнулась я. – Но Джек упертый, решеткой из него дерьмо не выбьешь. Всем остается только смириться. Трава зеленая, небо голубое, а Джек никогда не платит по счетам.

Все эти нелепые мелочи существования нашей семьи стали для меня такими привычными, что я уже и забыла, как неприемлемо это для нормального общества. По всем морщинкам нахмурившегося лица Артура можно было проследить, как он пытался переварить полученную информацию.

Кусая губы, я сдерживала смех.

Наивный Даунтаун, ты совсем ничего не знаешь о жизни, подумала я.

– Что ты здесь делаешь, Артур? – спросила я, смывая кровь с его лица.

– М? – он казался сильно увлеченным нижней частью моего лица, так что не сразу понял вопрос. – О, я приехал в Америку к своему отцу.

– В Мидтауне, – улыбнулась я рядом с его скулой. – Что ты делаешь в Мидтауне?

– Мне просто стало интересно, как вы, ребята, здесь живете. Лиам предложил сходить в местное кафе и разведать обстановку. Конечно, мы не ждали теплого приема, но это, – он указал на свое лицо, – явный перебор.

Нахмурившись, я чуть сильнее прижала вату к ране рядом с его глазом, и Артур зашипел от боли.

– Ауч, – воскликнул он. – Ты чего?

– Мы не какие-нибудь звери в зоопарке, чтобы наблюдать за нашей жизнью, – я бросила кровавый ватный диск на стол и поднялась с места, чтобы убрать аптечку обратно в шкаф. – Ты не можешь просто бросить в прохожего камень и следить за его реакцией.

– Я не кидался камнями! Если ты не заметила, то это мне влетело.

– Видимо, заслуженно.

– Слушай, я не хотел тебя обидеть, – он, опираясь рукой о стол, медленно приподнялся. – Просто…

– Просто ты вырос в доме, куда каждую неделю не вваливается полиция в поисках наркотиков, где по утрам пекут оладья, ужинают в семь вечера, и родители не пытаются зарезать друг друга кухонным ножом. Спорим, у тебя даже была железная дорога и большой дрессированный лабрадор?

– Кот, – сказал он.

– Что?

– У тебя есть кот, – улыбнулся он, глядя мне за спину.

Я оглянулась и увидела нашего кота Тони, равнодушно вылизывающего переднюю лапу на кухонном ящике.

– Это не кот, а исчадие ада. Он всех ненавидит и уже четвертый год продолжает думать, что это мыживем с ним, а не он с нами.

Артур все же подошел к шкафу и начал почесывать Тони за ухом. Тот через пару секунд уже блаженно прикрыл глаза и начал довольно урчать, изредка подергивая лапами.

– О господи, – я настороженно рассматривала морду кота. – Это чудовище умеет издавать не только шипящие и воющие звуки. Ты, что, экзорцист?

Артур, кажется, не обратил на мои слова никакого внимания, потому что следом выпалил:

– У меня правда была железная дорога. И много животных, – он грустно улыбался, все еще поглаживая кота. – У меня даже был пони и квадроцикл – в общем, все, что только мог захотеть ребенок в любом возрасте. Родителям всегда было проще съездить в торговый центр, чем провести со мной хоть пять минут свободного времени.

Я присела на кухонную тумбу, поставила ноги на ободранную обивку деревянного стула и наконец рассмеялась.

– Я сказал что-то смешное?

– Извини, – все еще смеясь, выдавила я. – Ты, что, правда хочешь поговорить со мной о своей «дерьмовой» жизни? Со мной?

Он облокотился спиной о кухонный шкаф, на котором заснул Тони, и скрестил руки на груди.

– Оглянись, – я жестом обвела столовую. – У меня в детстве не было пони, зато у меня была украденная из столовой вилка, которой в приюте можно было царапать тех, кто пытался отобрать у меня завтрак. И квадроцикла у меня тоже не было, я ездила на метро, где изо всех сил нужно держаться за свое имущество, потому что его в любую секунду могли стащить.

– Мой пони умер от головной опухоли, – Артур подошел ближе ко мне и опустил руки на спинку стула напротив моих коленей.

– Я жила в детском доме, приятель. Опухолей, смертей и инцеста там было больше, чем в «Игре престолов».

– Я учился в пансионате, где целую ночь провел подвешенным вверх ногами к карнизу четвертого этажа, – его глаза горели каким-то непонятном азартом, и с каждым словом он приближал свое лицо все ближе к моему.

– Хорошо, наверно, прохлаждаться на свежем воздухе? Потому что я упала с четвертого этажа и сломала себе два ребра, – я практически видела яркие пятнышки на радужке его глаз, так близко ко мне он находился.

– Я видел труп человека, – он повел бровью, как бы спрашивая «ну и что ты на это ответишь?»

Я лишь расплылась в победной ухмылке.

– Бедняжка, до сих пор отходишь от моральной травмы, верно? – я состроила сочувствующее выражение лица. – Родители, скорее всего, никогда не заставляли тебя быть посредником в сделке при передачи наркотиков? – мне было девять лет, когда Джек обвесил меня почти фунтом героина и сказал отдать его одному джентльмену в темном переулке, Джек наивно полагал, что никто не заподозрит ребенка. – Полиция появилась очень неожиданно. Началась перестрелка, и мне крупно повезло схватить пулю, – я отвела воротник водолазки, показывая Артуру заметный шрам у основания шеи, рядом с ключицей. – Пара дюймов в сторону, и мой труп бы уже давным-давно гнил под землей на местном кладбище.

Брови у парня удивленно взметнулись вверх. Он уставился мне в глаза, высматривая в них ложь, а я не отводила взгляда, потому что говорила чистую правду.

– Ну и ну, – покачал головой он. – Можно мне…? – он указал пальцем на мой шрам.

– Валяй, – равнодушно пожала плечом я.

Шрам был продолговатым и чуть выпуклым, довольно выделяющимся даже на фоне моей бледной кожи. Слава богу, я живу с ним уже слишком долго, чтобы комплексовать по этому поводу. Ходить без отметин в гетто – это все равно, что не уважать с древности сложившиеся здесь традиции. Мы все тут ходим покалеченными, морально, физически и экономически. В идеале у меня должно не хватать какой-нибудь из конечностей или внутреннего органа, но шрам тоже сойдет.

Теплые пальцы прошлись по белесому следу, чирканувшему полосу поперек моей шеи, и от этого прикосновения по всему телу у меня побежал табун мурашек. Слишком много заботы и осторожности было в его движениях, и дыхание прямо мне в щеку сбивало с толку, заставляя сердце стучать быстрее привычного ритма.

– Ладно, ты выиграла, – улыбнулся он рядом с моими губами. – Твоя жизнь дерьмовее моей.

– Ну конечно выиграла, – усмехнулась я, подтягивая горлышко водолазки обратно. – Я тебе не по зубам, Даунтаун, – я ткнула кончик его носа своим, хохотнула и успела спрыгнуть со стола, едва парень смог пошевелиться.

– Ты закончила с моим лицом? – спросил он.

Я хотела выдать какую-нибудь очередную глупую шутку, но все никак не могла утрамбовать мысли в голове, которые, как молекулы в нагретом теле, беспорядочно двигались в разные стороны.

– Да, – просто ответила я.

– Так я могу идти? – он стоял посреди кухни, перекатываясь с пятки на носок.

– Если только хочешь вернуться домой по частям? – он сморщился, и я не смогла сдержать улыбку. – Ты можешь остаться здесь, вообще-то.

– В твоем доме?

– Никакого двусмысленного подтекста! – заверила я. – Ты просто можешь переночевать здесь. Все равно автобусы уже не ходят, а до метро добираться тридцать минут.

Артур с долей сомнения оглядывался вокруг себя.

– Не Осборн-хаус, знаю. Зато мы недавно вытравили термитов, – пожала плечами я, словно отсутствие насекомых сделает из этой архитектурной развалюхи пятизвездочный отель.

– А что на счет твоих родителей?

– Повезет, если все явятся к полудню. Ты успеешь уйти до их возвращения.

– А насчет твоих каннибальских наклонностей?

– Здесь ничего пообещать не могу. Видимо, тебе придется рискнуть.

Лицо Артура почему-то просветлело.

– Спасибо тебе, – искренне проговорил он.

– Уже поздно, вообще-то. Пора ложиться, – часы на микроволновке показывали пятнадцать минут первого. – Но сначала мы должны кое-что сделать!

Я мигом рванула к лестнице и забежала в свою комнату. На компьютерном столе грудой были свалены тетради и сборники с пособиями по подготовке к тесту по математике.

Свалив всю эту мерзкую, мозолившую мне последние пару недель глаза кучу со стола, я запихнула ее в заранее подготовленную картонную коробку и с этим увесистым грузом спустилась на кухню к Артуру, который уже не первый раз за день смотрел на меня, как на спятившую.

– Давай за мной, – позвала я, толкая ногой дверь, ведущую на наш задний двор. – И захвати ром, он в заначке на полу, под холодильником.

На удивление, парень даже не стал задавать вопросов, а просто послушно достал бутылку рома. Ночь была наполнена звуками криминального Детройта, представляющими собой микс из полицейских сирен, взрывающихся питард и топота убегающих с места преступления подростков. Холодный ночной воздух теребил открытые участки кожи, а небо затянулось смогом и дымом, валившим из мощных труб ближайшего завода.

– Что ты задумала?

– Жертвоприношение, удовлетворение моих садистских наклонностей, огненную вечеринку или план возмездия, выбирай, что тебе больше нравится, – я вытряхнула кучу макулатуры из коробки в чугунный бак, достающий мне до бедер.

Эта жестянка всегда стояла здесь исключительно для того, чтобы сжигать в ней ненужные вещи. Иногда это были старые, изорванные тряпки, а иногда – мет, которым затягивались чокнутые дружки Джека.

Когда все учебники и тетрадки наконец-то были утрамбованы в бак, я забрала у Артура ром, вылила приличную дозу на помятые бумаги, подожгла спичку и бросила ее внутрь, наблюдая, как вспыхивает и разгорается пламя.

– Тэдди! – через пару минут на крыльце дома напротив появилась миссис Лукас, престарелая женщина на пенсии, которая любит носить камуфляж, пистолет и содержит целый склад оружия в амбаре за домом. – Что ты там поджигаешь?

– Математику! – крикнула я, чтобы она могла меня услышать.

– Слава господу, ты сдала этот треклятый экзамен! – миссис Лукас возвела очи к небу. – А я уже было подумала, что Джек снова переехал кого-то на машине! Я завтра принесу вам черничный пирог в честь такого случая.

– Спасибо, миссис Лукас! – заулыбалась я. – Но никаких брауни с орехами! Джулиан в прошлый раз попал в неотложку из-за аллергического шока!

Артур лишь тихо смеялся, наблюдая, как миссис Лукас, хромает обратно к себе домой.

– Знаешь, как у меня в семье говорят? – спросила я, поворачиваясь к парню. – «В Детройте можно вечно смотреть на три вещи: как строятся дороги, как Джек Картер снова обещает завязать с выпивкой, и как Тэдди сжигает все свои надежды на светлое будущее».

– Жизнь в итоге налаживается, – сказал Артур, вытягивая у меня из рук бутылку рома, которую я сжимала до побеления костяшек.

– Да, налаживается, – я улыбнулась, отворачиваясь к огню. – Только почему-то не у меня.

Я знаю, что вы думаете. То, что я родилась в гетто, не значит, что я должна и умереть здесь. Но вы не знаете эти места, не представляете, как сильно они к себе привязывают, выстраивают вокруг вас решетку, практически превращая в своего раба. Жить в центре Детройта – это как пожертвовать почку кому-то из родственников – фактически, это чертова благотворительность: сплошные побочные эффекты, никакой самовыгоды, и даже льгот не предоставляют.

И все же я никогда не ненавидела жизнь здесь. Может, я и спятившая, но мне действительно нравилась эта половина задыхающегося Детройта.

Стокгольмский синдром.

Да, это Город-призрак. Да, улицы здесь ломятся от заброшенных зданий и недостроенных вышек, бандитских группировок, бездомных попрошаек и голодающих детей. Жить здесь – все равно что тщательно планировать медленное самоубийство, но была особенная прелесть во всем этом вымирании. В итоге же нам всем придется пойти на дно с этим кораблем, обернуться призраками вместе с исчезающим городом.

Куда еще мы можем приткнуться? Где на свете вытерпят чудаков вроде нас? Мы ведь можем прожевать и проглотить битое стекло, можем спокойно спать в комнате с разлагающимся трупом или на спор съесть крысу. Мы все поехавшие. История о сумасшедших детройтцах, которых жизнь корнями привязала к таким же сумасшедшим улицам – это в итоге неизбежно.

Мы досмотрели, как в жестянке дотлел последний исписанный формулами листок и вернулись в дом.

Я постелила Артуру матрас на полу рядом со своей кроватью, на который парень очень странно таращился.

– Дай угадаю, ты думал, что твоя королевская британская задница будет отлеживаться на моей кровати? – ухмыльнулась я.

– Я просто надеялся, что смогу выгнуть свою королевскую британскую спину к завтрашнему утру.

– У тебя больше шансов сохранить жизнь, если будешь спать на полу, поверь.

Я подняла жесткий матрас на своей кровати и продемонстрировала арсенал оружия, который хранила под ним в целях самозащиты.

– В наши окна любят влезать всякие чокнутые парни, – пожала плечами я, пока он оглядывал набор заточек и ножей у меня под кроватью. – Джек частенько вляпывается в неприятности, и если бы я в начальной школе не научилась стрелять из пистолета, то…

– «То твой труп бы уже давным-давно гнил под землей на каком-нибудь местном кладбище», – процитировал он меня же, крутя в руках деревянную биту, которой я как-то раз отбила причиндалы дилеру, полезшему на Джека с кастетом посреди ночи. – А кто такой Джек? – спросил Арт, возвращая все тяжелые, острые и колющие предметы под матрас.

– Джек – мой отец, – я расшнуровывала свои ботинки и вынимала серьги из ушей, сидя на краю кровати.

Артур пристроился рядом со мной.

– Он удочерил тебя? Ты говорила, что жила в приюте.

– Ну да, – кивнула я. – Они с Чарли удочерили меня, когда мне было восемь.

– А Чарли – это…

– Тоже мой отец.

– И они с Джеком…

– Да, – кивнула я, понимая, какой вывод напрашивается Артуру.

– А ты…

– Нет, я не лесбиянка. А ты? – все еще подшучивала я.

– И я не лесбиянка.

– Слава богу! – выдохнула я, поднимаясь с кровати и распуская длинные волосы.

Я повернулась к Артуру и заметила, что он очень странно меня разглядывает, словно первый раз в жизни видит. Я не подала виду, что смутилась, только заправила прядь волос за уши.

– Мой лучший друг сегодня сказал мне, что он гей, – поведала я, спеша оправдаться. – Не пойми меня неправильно, но если в моей жизни прибавится еще парочка людей нетрадиционной ориентации, я просто сойду с ума.

Я достала из выдвижного ящика пижамные шорты и длинную футболку «Chicago Bulls» и отправилась в ванную, прилегающую к комнате, чтобы переодеться.

– Лучшая подруга моей мамы была лесбиянкой, – сказал Арт.

Дверь в ванной была чуть приоткрыта, и я отчетливо слышала каждое его слово.

– Была? Что с ней стало? – спросила я, натягивая майку.

– Она переспала с моим отцом.

– Что? – я высунулась из-за двери, едва успев натянуть на себя шорты и махровые носки с рисунками панды.

– Это случилось три года назад. Мы тогда жили в Америке, но после развода право полной опеки осталось у мамы. Она англичанка, так что мы с ней переехали в Лондон.

– Вот тебе и странный акцент, – только сейчас я поняла, что некоторые слова он произносил мягко, совсем как американец, а некоторые выходили резкими и чопорными, с проглоченной буквой «р».

– Моя бабушка ортодоксальная британка, она бы прожгла мне язык раскаленным чайником «Эрл Грея», если бы я не заговорил с акцентом.

– Какая милая женщина. Ты уверен, что она не из Детройта? – улыбнулась я, усаживаясь вместе с ним на кровать.

Артур тихо рассмеялся, потирая переносицу под оправой очков. Я решила, что очки ему больше не нужны, поэтому аккуратно стянула их с его лица и положила на прикроватную тумбочку.

– Лесбиянки вообще странные существа, – со знанием дела сказала я, подтягивая под себя ногу, на которой недавно начал светлеть огромный синяк. – Моя сестра Мэгги – побочный эффект юношеских похождений Джека – успела забеременеть от какого-то типа в баре, а потом поняла, что она вообще больше не по мальчикам.

– Это, наверно, неловко, – сморщился Арт. – Что она сделала с ребенком?

– Родила, – усмехнулась я. – Китти у нее получилась замечательной. Я надеюсь, что хотя бы из нее выйдет что-то стоящее, и у Картеров появится хотя бы один уравновешенный член семьи.

– Ты за этим проследишь, верно?

– Девочка с оружием под кроватью? О да, уж я точно знаю, как растить детей.

Наши с Артом плечи соприкасались, а моя коленка практически лежала на его бедре. Я не из тех людей, кто близко подпускает к себе незнакомцев, физически я могу контактировать только с теми людьми, которым по-настоящему доверяю, но сидеть так близко к Арту не казалось чем-то распутным или неправильным. Я не удивлена, что этот парень умудрился понравиться даже Тони. Было в нем что-то притягательное, необычное. И дело даже не в акценте. Каждую точку соприкосновения наших конечностей обдавало теплом, и мне хотелось льнуть только ближе, чтобы целиком согреться.

– А у тебя не только оружие припрятано, – он вдруг поднялся с кровати и прошел к винтажному стеганному креслу в углу комнаты и поднял с него лежащее там укулеле(*).

– Я одолжила его на время.

– И как давно оно у тебя? – спросил Артур, оглядывая мелкие царапины и потрескавшиеся наклейки на корпусе инструмента.

– Семь лет? – задумалась я. – Может, восемь. Точно не помню.

– Ты точно умеешь пользоваться чьей-то щедростью, – усмехнулся Даунтаун.

– Ага. Если подумываешь что-нибудь мне одолжить – не стесняйся.

Вообще-то, я не люблю, когда кто-то трогает мою миниатюрную гитару, но сегодня, по какой-то причине, решила сделать исключение ради этого недобританца.

– Сыграешь что-нибудь?

– Только за наличку, – улыбнулась я.

– Но меня обчистили.

– Не повезло тебе. Приходи, когда перестанешь бедствовать, – я хохотнула, забирая гитару из его рук и возвращая ее на место.

– Ты вымогательница, Рузвельт, – он встал вслед за мной и поймал меня за запястье, которое казалось слишком тонким, потому что буквально тонуло в его длинных пальцах.

Мы стояли посреди комнаты рядом с окном, на стекле которого бледными огоньками отражался светильник, горящий на прикроватной тумбочке.

Артур перебирал мои обернутые пластырем пальцы в своей руке и усмехался самому себе. А сердце у меня было готово галопом скакать по организму.

– Почему «Рузвельт»? – спросила я.

– Почему «Даунтаун»? – припомнил он прозвище, придуманное мной.

– Потому что ты из Даунтауна. А Рузвельт?

– Теодор Рузвельт, – пояснил он.

– Это тот, у которого прическа как у Обри Бердсли?

– Да, – усмехнулся он. – А еще тот, который был самым молодым президентом за всю историю Америки, натуралистом и борцом за социальную справедливость.

– Но ведь у нас с ним ничего общего!

– Это ты так думаешь, – Артур рассеянно провел пальцем по шраму, выглядывающему из-под футболки.

Он посмотрел мне в глаза, хотя сомневаюсь, что он увидел что-то без очков при этом слабом освещении, а затем резко выпустил мою руку из своей и прошел в ванну, так ничего и не объяснив.

Вода пошуршала какое-то время, а затем мы уже улеглись спать. Я ворочалась на кровати, пытаясь найти удобное положение, но все никак не могла заснуть. Вместо этого я думала об Артуре и о том, как ему, наверно, тяжело сейчас жить с отцом, который когда-то предал их семью. Я как никто другой знала, какого это – разочаровываться в своих никчемных биологических родителях, поэтому боль даунтаунского мальчишки на какое-то мгновение стала болью пятилетней девочки, плачущей на кровати в детском приюте.

Но я все же обрела новую семью, научилась доверять людям и оставила все предательства позади. Артуру такой возможности не представилось.

Устроившись на боку, я закинула руки и ноги на длинную ярко-красную подушку, а затем свесила лицо вниз к Артуру, который с закрытыми глазами лежал на спине, сложив руки на груди.

Он был так сильно похож на Дракулу в этой позе, что я чуть не закричала. Перевернувшись обратно на спину, я еще немного посверлила потолок взглядом и не выдержала:

– А как тебе больше нравится – «Арт» или «Артур»? Или «Даунтаун»?

Он думал всего на пару секунд.

– Артур.

– Хорошо.

Я еще немного повозилась с одеялом и собрала под головой гору подушек.

– Даунтаун? – тихо позвала я.

– М? – сонно отозвался он.

– Ты выиграл.

– Выиграл что?

– Награду за дерьмовую жизнь.

– Я, наверно, правда ужасно выгляжу. Может, та кишечная палочка вашего родственника была не последней?

– Вполне возможно, – я улыбнулась. – Но болеть может не только от кишечной палочки, понимаешь? Иногда есть и другие шрамы, просто они спрятаны глубже и саднят гораздо сильнее.

Я услышала, как он нервно кашлянул, а затем усмехнулся.

– Извини, я не приготовил речь победителя, – послышалось снизу.

– Ты выиграл первый раунд, Даунтаун, но не войну.

– Это мы еще посмотрим.

Мы ненадолго замолчали, погружаясь в звуки незамолкающих детройтских улиц за приоткрытым окном.

– А тебе как больше нравится. Теодора, Тэдди или Рузвельт?

– Тэдди, – я сильнее прижалась к подушке. – Лучше просто Тэдди.

– Хорошо, – даже не глядя, я могла определить, что он ухмылялся.

У меня вообще отличный слух, потому что я уловила шепотом добавленное «Рузвельт».

И поделом мне. Все-таки я первая начала эту игру.