Текст книги "Рузвельт (СИ)"
Автор книги: Дилан Лост
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Дилан Лост
Рузвельт
Глава 1
Кто-то говорит, что жизнь в детройтском гетто – это как приговор за предумышленное убийство первой степени. Безапелляционный и пожизненный. Кто-то считает это хронической болезнью без каких-либо видимых ремиссий. Для одних Детройт – давящая на черепушку бластома головного мозга, для других – крематорий, в котором тебя вот-вот зажарят заживо.
Моя жизнь здесь тоже задалась не сразу. Еще в раннем детстве меня сплавили в приют с выбитыми окнами, обвалившейся штукатуркой, изрисованными стенами, гадкой кормежкой и обозленными сиделками. После чего меня удочерили Чарли и Джек, которых я безмерно люблю.
Детройт стал моим диагнозом, клеймом на всю жизнь.
Этот город и губит, и калечит, он может растоптать, а может и вознести. Жизнь здесь – сплошное психическое расстройство, а Детройт – большая психушка, полная ненормальных.
Мы мошенники. Мы карманники. Мы патологические лжецы.
Мы везде видим копов, подвох и способ нажиться.
Это не мы потеряны для общества, а общество потеряно для нас.
И мы боремся. Потому что нам всегда кажется, что кто-то хочет нас уничтожить. Каждая минута каждого дня – это война.
Так было до Артура. До того, как он стал светом софитов. И принес мир на мои кровавые, вечно сражающиеся улицы.
. .
Мы с Хайдом восседали на спинке деревянной скамейки у самого края пустующей парковки, прилегавшей к супермаркету на Вудсток авеню, где уже минут сорок наблюдали за баталией двух водителей, собачившихся из открытых окон своих машин. Полицию здесь можно ждать хоть до самой смерти. Учитывая местную криминальную статистику, дорожные аварии, как фантики, брошенные мимо мусорного ведра, – просто игнорировались.
Никогда не пробовала протухшую мочу, но подозреваю, что вкус у нее мало чем отличался от того пива, которое я медленно цедила, борясь с желанием вытошнить содержимое желудка прямо на тротуар.
Бросив попытки снова влить в себя это пойло, я тупо уставилась на горлышко стеклянной бутылки, где остался отпечаток вишневого блеска для губ.
Болтовня Хайда отлетала от меня рикошетом, потому что всеми ментальными мышцами я была сосредоточена на кармане своей джинсовой юбки, где вот-вот должен завибрировать телефон. Было бы здорово, если бы я ждала звонка от парня моей мечты или пиар-агента из рекламной компании. Но нет, в моем мире все куда прозаичнее.
Кажется, я никогда не смогу закончить школу. Мне сулит депрессия, одиночество, а теперь еще и безработица. И все потому, что я застряла в той отстойной части человечества, которую Евклид проклял, когда придумал математику.
Пару недель назад я завалила экзамен по алгебре. А еще испанский и географию. Но если географию можно было пережить, а испанский подтянуть, то вот алгебра… Выпотрошит из меня кишки. А мой учитель, мистер Таннер, поджарит их на медленном огне и съест на обед.
Так как перспектива все каникулы проторчать в летней школе меня совсем не прельщала, я просьбами, мольбами и даже угрозами все же выбила шанс пересдать итоговый экзамен. Все задания были сданы еще три дня назад. Оставалось только надеяться, что в них набрался хотя бы проходной балл.
На нервной почве желудок крутило, как от эффекта Доплера. Если из-за математики у меня разовьется острая язва, я подам на мистера Таннера в суд.
Паршивая тройка и три свободных месяца лета, разве я о многом прошу?
– Тэдди, я перед кем тут распинаюсь? – Хайд ткнул меня в плечо своим длинным бледным пальцем. – Ты меня вообще слышала?
Я лишь краем уха уловила что-то там про неожиданный поворот судьбы.
Все мои органы чувств уже давно приспособились игнорировать кучу словесного мусора друга. Хайд без конца мог вести светские разговоры о ситкомах семидесятых, модельных показах «Виктории Сикрет» и остальных вещах, до которых мне в тот момент не было никакого дела.
– Да-да, вчерашний выпуск «Топ-модели по-американски» был просто улет. – кивнула я, сделав максимально заинтересованный вид. – За каблуки мисс Джей можно и убить.
Ну или убиться. Грациозной королевой подиума меня уж точно не назовешь.
Хайд покачал головой, изрядно веселясь.
– Ты даже и не близко. Не пьешь пиво, не слушаешь меня. От тебя сегодня никакого толку.
– Не заставляй меня напрягать мозги. Я до сих пор отхожу от зубрежки теоремы косинусов. – сморщилась я.
– Я гей. – выпалил Хайд, невозмутимо пригубив пиво.
Бум. БУМ.
Именно с таким звуком что-то взорвалось внутри меня после этих слов. Я вся натянулась, как струна, не в силах посмотреть другу в лицо. У меня глаза готовы были вывалиться из орбит, а бедро перестало находиться в боевой готовности почувствовать вибрацию телефона.
Кажется, я даже не дышала. Просто таращилась на Хайда, словно он превратился в розового вервольфа прямо у меня на глазах.
– Нет, ты не гей.
– Я абсолютно точно гей, Тэдди.
– Это не смешно.
– А я и не шучу.
– Ты не гей! – снова повторила я. – Ты не можешь быть геем. Сэм Смит гей. А ты не Сэм Смит, ты Хайден Брукс. Куришь как паровоз, всюду толкаешь дурь, смотришь «Фокс Спорт» и ненавидишь Риану.
– Я не ненавижу Риану, – хохотнул друг.
До моих ушей донеслись грязные ругательства – это водители на дороге начали орать друг на друга еще громче, почти затевая между собой драку. Я была бы не против, если бы сейчас их зажевала огромная дереводробилка. У меня жизнь трещит по швам, неужели я не заслужила пару хотя бы минут скорби в тишине?
– Детки, огонька не найдется? – у нашей скамейки остановился бездомный.
В его заросших густой бородой губах дрожала помятая сигарета.
Дереводробилка. Дереводробилка. Дереводробилка!!!
Вытащив из кармана джинсов зажигалку, Хайд прикурил ему сигарету, и попрошайка, пошарив еще пару минут в мусорном баке, удалился.
– Тэдди? – смеясь, Хайд приподнял локон волос, закрывавший вид на мое шокированное лицо.
Он нагнулся так близко, что я могла почувствовать вкус одеколона, который когда-то рекламировал Джуд Лоу.
– Ты как там? – спросил он.
– Волчанка. – сказала я.
Это наше стоп-слово. Оно означает «завязывай с этим дерьмом, пока я не надрала тебе задницу». «Волчанка» означает, что мы продолжаем диалог с самой повышенной серьезностью и концентрацией.
– Ты расстроена чуть больше, чем мне хотелось бы, – Хайд смотрел на меня так, что я сразу поняла – «волчанка» здесь не сработает.
Теперь очередь в дереводробилку хотела занять я сама.
– Подожди. Дай прийти в себя. – сказала я, пытаясь избавиться от острого желания подышать в бумажный пакетик.
Медленно сканируя своего друга, я пыталась разглядеть вещи, которых не замечала (или не желала замечать?) в нем раньше.
Боже, какая же я тупица.
Хайд ведь всегда одевался, укладывал волосы и помогал кому-то с девчачьими проблемами гораздо лучше меня. Он был немного субтильным, небольшого роста, но при всем при этом выглядел, как модель с обложки журнала «CQ» (а в наших трущобах, чтобы вы знали, в журнал обычно попадают только в раздел криминалистики, и то либо в колонку «Разыскиваются», либо неопознанными искалеченными трупами). И вы бы только видели его маникюр – во всем гетто вы не найдете никого с такими опрятными и ухоженными ногтями. Да и вообще, Хайд – единственный знакомый мне парень, у которого есть профиль в «Тиндере», фен для волос, и диск со всеми частями «Классного мюзикла» с Заком Эфроном на обложке.
Вселенная буквально кричала мне о том, что мой друг – гей, а я упорно игнорировала ее.
Хайд рассмеялся и, отставив пиво, обвил мои плечи своими длинными, руками, к которым я уже успела привыкнуть за несколько лет нашей крепкой дружбы.
– Ты меня подставил. – заявила я.
– Каким образом?
Я устроила голову на его костлявом плече и начала нервно играться с железным треугольником, висящим у него на цепочке.
– Ты был моим последним шансом, – неверяще покачала головой я. – У меня ведь все было спланировано наперед. Мы должны были пожениться лет через десять, арендовать коттедж где-нибудь на окраине города и разводить там породы собак. А теперь все кончено. Кто возьмет меня в жены? Я состарюсь в одиночестве и умру среди консервов.
Он погладил меня по предплечью и положил щеку мне на макушку. Я даже представить не могла, чего ему стоило не засмеяться.
– У меня же аллергия на собак. Да и на коттеджи вроде бы тоже.
Хайд, как всегда, пытался меня рассмешить, и у него это почти получалось. Драматичность момента как-то ускользала от меня, вызывая на лице улыбку.
– Медицина бы помогла. – уперлась я.
– Провести вскрытие тела после моей долгой, мучительной смерти от аллергического шока? О да.
– А что на счет гипноза? Им сейчас даже рак лечат. Мы могли бы попробовать…
– Но у меня не рак, Тэдди. Я всего лишь гей.
Не то что бы я правда серьезно задумывалась о том, чтобы выйти замуж за Хайда. Он не моя венская вафелька с шоколадным соусом, не принц Чарминг на белом коне. Никаких романтических чувств или воздушных замков.
Хайд был, скорее, моим ментальным наставником, гуру в области косметики, новых линий одежды и фильмов с участием Дженнифер Энистон. Наша с ним совместная жизнь – это план на самую последнюю букву алфавита.
– Прости, медвежонок, – он смачно поцеловал меня в висок, а я не смогла сдержать рвущейся наружу улыбки.
– И как давно ты уже знаешь? – спросила я. – Про ориентацию.
– Да вот, пару минут назад дошло. Засмотрелся на задницу парня, выходящего из бара, и понял, что попал, – пожал плечами друг.
Я закатила глаза.
– А может, ложная тревога? – в моем голосе проскальзывали крупицы надежды. – Я когда посмотрела «Матильду» в детстве – почти два года думала, что я ведьма.
– И что ты мне предлагаешь?
– Может, перестанешь быть геем? Я скажу «пожалуйста».
– Давай попробуем, – пожал плечами Хайд и прикрыл глаза.
Так прошло пару минут, мой друг сидел с закрытыми глазами и проводил внутренний анализ своего организма.
– Ну что? – спросила я наконец. – Райан Гослинг? Ченнинг Татум?
– Гей. – трагически выдохнул Хайд, открывая глаза.
– Это нечестно! Гей-меньшинства забрали у меня еще и лучшего друга! Теперь я чувствую себя Фрэн Дрэшер, когда Питер Джейкобсон сделал каминг-аут.
– Да, но мы-то с тобой, в отличие от них, не женаты, – Хайд спрятал ухмылку в горлышке бутылки.
– Это был вопрос времени. А теперь все точно потеряно. Человечество обречено на вымирание.
Рассмеявшись, Хайд снова сделал глоток пива, а я просто тупо смотрела в пустоту, пытаясь осознать все произошедшее и подавить нарастающую где-то в горле тошноту.
Я не гомофобка. Джек с Чарли оформили на меня документы по опекунству, являясь при этом открытыми геями. А быть сорокалетними геями в гражданском браке с нелегальным бизнесом на заднем дворе и сворой спиногрызов в доме само по себе было адом. И это не учитывая того, что в гетто в то время толерантность к нетрадиционной ориентации все еще находилась на уровне средневекового восприятия человечества. Нашу семью спасало только то, что в Мидтауне никто не желал связываться с чокнутыми Картерами. Все уже давно знали, что мы больные на голову и крайне мстительные.
Со стороны, наверно, кажется, что я живу в каком-то зверинце или в больнице для душевнобольных. В какой-то степени, так оно и есть, но я не знаю другой жизни.
Первые пять лет меня воспитывала только мать, и ничего кроме смутных расплывчатых очертаний женщины с бледной кожей и шершавыми ладонями она за собой не оставила. Кроме того, ей было мало просто избавиться от меня, едва я научилась ходить. Чтобы предоставить мне целый арсенал мучений на всю оставшуюся жизнь, она умудрилась назвать меня Теодорой.
Именем, которое пригодится в проституции, либо в порноиндустрии.
Было уже почти шесть часов вечера, когда мы с Хайдом разошлись. Я запрыгнула в самый первый автобус, подъехавший к остановке, чтобы доехать в нем до кафе «Круз», где через двадцать минут должна была начаться моя смена официантки.
Древний автобус кряхтел и с трудом преодолевал кочки на ухабистых детройтских дорогах, пока я, прислонившись к пыльному стеклу, рассматривала вид на токсичный Мидтаун. На улицах друг на друга грудились заброшенные, недостроенные многоэтажные здания, рынки и торговые лавки, мимо то и дело проезжали полицейские машины, и заходящее солнце скорее спешило убраться с замусоренных улиц с прорванной канализацией.
День уже почти закончился, но битвы продолжались. И люди пытались выживать – торговали всем, что попадалось под руку, стреляли сигареты, просили милостыню, за гроши продавали краденные велосипеды, телефоны и наушники.
На любом тонущем корабле последней умирает только надежда на спасение. Думаю, Детройту в этом плане позавидовал бы и Титаник.
Выйдя на нужной остановке, я крюком обошла дорожные работы и добралась до кафе, в котором подрабатывала уже почти год.
Закусочная «Круз» находилась на Восток-Форест-авеню. Это заведение пережило годы Великой депрессии, Психоделической революции и вполне могло бы простоять даже Первую мировую, если бы открылось на десяток лет пораньше.
У этого кафе был свой собственный обособленный мирок – смешной и несуразный, с запахом жаренного бекона и специй, и неоттирающимся пятном от соевого соуса. Здесь раздавалась музыка из прошлого столетия, потрепанное меню грудой валялось на столике у входа, и огнетушитель вечно стоял так, что все ударялись об него ногой.
Зал ломился от традиционных для любого общепита красных столов со стальными рамами. Стены повсюду были где-то кирпичными, где-то отделанными деревянными ячеистыми панелями. Пятьдесят без косметического ремонта превратились во вполне себе приемлемый и уютный артхаус.
Кафе встретило меня своей привычной флорой и фауной. Все лица здесь были знакомыми, и все знали друг друга по именам, делились новостями за чашкой кофе или виски.
В «Круз» ходили только закоренелые завсегдатаи. Те, кого не смущало, что кофе слишком горчит, и радио играет с какими-то нездоровыми хлюпами и щелчками. Я узнала Уильяма, рыбака с юга, мистера Обернатти, милого старичка, который красит волосы в зеленый цвет, и миссис Хенриксон, беременную уже в шестой раз. Все эти люди за столиками с ходу просили повторить им пиво, принести сахар или подсыпать корицы в кофе.
Один только Грэг снова отрубился у барной стойки, до сих пор думая, что никто не догадывается о том, что в кружке с чаем он разводит свой дешевый виски.
Олли – наш шеф-повар, который считает себя сыном божьим из-за того, что остается за главного, пока мистера Гити, владельца кафе, где-то мотает жизнь, громогласно горланил из полной шипящих звуков кухни:
– Ким, забери этот чертов бургер, пока он не стал твоей месячной зарплатой! – миловидная блондинка Ким стремительно пробежала мимо меня.
Я все еще пыталась стереть ошарашенное выражение лица и параллельно завязывала на себе фартук, выстиранный после инцидента с парнем, которого стошнило на меня в прошлую субботу из-за пары порций чили. В «Крузе» такое часто случается. Вообще-то, нам даже выписывают премии, если кого-то не вывернуло наизнанку прямо посреди зала.
– Что с тобой? – моя подруга Кара облокотилась о стойку между мной и отрубившимся Грэгом. – Опять видела отвисшие яйца Стэнли?
Я скривилась, потому что перед глазами сразу возникла картинка голого Стэнли, местного эксгибициониста, который ходил по улице без штанов в виде наглядного пособия по анатомии даже в суровые зимние морозы.
– Хайд – гей, – грустно вздохнула я, уткнувшись взглядом в шнуровку на ботинках.
Гей, гей, гей, гей, это слово не выходило у меня из головы. Я чувствовала себя каким-то заикающимся проповедником на публичном религиозном собрании, который все никак не мог сдвинуть молитву с мертвой точки.
Гей.
Кара задорно рассмеялась, запрокидывая голову назад.
– Ну конечно, он гей! – выдала она и оттолкнулась от стойки, чтобы пройти к столику в центре зала.
– Что значит «ну конечно»?! – я последовала за стройной фигурой подруги, которая даже объедки со стола умудрялась убирать грациозно.
– Очнись, Тэдди, мы же с ним живем вместе. Я ходила при нем в майках с вырезом глубже Марианской впадины, а он даже ни разу не посмотрел на мою грудь. А на мою грудь не смотрят либо геи, либо мертвецы.
Хайд, вообще-то, не имел права быть геем. Он же знал о моем комплексе неполноценности в связи с нетрадиционными ориентациями. Мои родители голубые, моя сестра лесбиянка. Дом Картеров – просто бесконечный гей-прайд-парад, и мы с моим братом Джулианом чувствовали себя его ненужными гетеросексуальными декорациями.
Мы с Карой вернулись к центральной стойке, которую спящий Грэг успел залить коньяком. Я взяла тряпку и усердно начала протирать заляпанную поверхность.
– И когда ты планировала рассказать мне об этом?
– Я думала, ты знаешь. Почти все были в курсе. – Кара виновато пожала плечами.
Я устало вздохнула откинула тряпку и положила подбородок на согнутые руки.
– Даже я знал, милочка, – Грэг отнял свое помятое, бородатое лицо от стойки и пододвинул ко мне пустой стакан с просьбой его наполнить.
– Заткнись, Грэг, и без тебя тошно. – скривилась я, но все же налила ему в стакан чай, который он снова разведет алкоголем, когда никто не будет смотреть.
Пытаясь хоть чем-то себя занять, я схватила со стойки пачку салфеток и начала распределять их по залу. Кара, загадочно улыбаясь, проследовала за мной.
– Расслабься, Тэдди, на Хайде свет клином не сошелся. Просто еще один гей в твоей жизни. – улыбаясь, она притянула меня к себе за плечи и обняла.
Мне оставалось только обиженно сопеть ей в затылок.
Мы с Карой были примерно одного роста, с той разницей, что у нее фигура, как у профессиональной модели, а у меня, как у новорожденного детеныша жирафа. Кожа у подруги красивого смуглого оттенка, длинные черные волосы заплетены в тысячи косичек, и большие глаза цвета молочного шоколада были очерчены густыми ресницами.
Я же с рождения была нескладной и чуть угловатой. Доской, в которую невозможно забить гвозди.
Несколько лет назад, чтобы обрасти формами, я начала много есть, и в итоге стала весить чуть ли не на полсотни фунтов больше положенного. Тот период моего существования веселым не назовешь (если только вы не находите картину толстушки, со слезами поедающей маффины по ночам, забавной). Где-то лет в пятнадцать Джек серьезно взялся за мое воспитание. Точнее за мои тренировки – иногда мне действительно казалось, что он готовит меня к боевым действиям в горячих точках. Зачем еще мне нужно было вставать с утра пораньше и нарезать мили вокруг всего района, собирать и разбирать автоматы по сто раз на дню, приседать, отжиматься и таскать на себе бревна?
Я даже и не подозревала, что все нормальные девочки в моем возрасте ходят на бальные танцы и свидания. Единственным плюсом было то, что в короткий период я снова умудрилась вернуться к своей прежней форме плоского кухонного противеня, как любил меня называть Чарли.
Пару месяцев назад половое созревание все-таки устало постучало в двери моего организма, и он, хоть и с опозданием, но начал внешне проявлять свои гендерные признаки – острые углы моей фигуры медленно сглаживались, а я уже начала приглядывать в магазинах не одни только спортивные лифчики.
Мне-то казалось, что жизнь налаживается. А Хайд взял и оказался геем.
Геем, геем, геем.
– Когда это ты вообще успела втюриться в Хайда? – удивилась Кара.
– Не втюрилась. – застонала я. – Просто я надеялась, что хоть кто-тоиз гетеросексуалов смеется над моими шутками. Я жалкая, да?
Кара чуть отстранилась, все еще придерживая меня за плечи.
– Мне тоже нравятся твои шутки. И по последним данным я все еще гетеросексуалка. Так что если в фонд твоего чувства юмора однажды потребуются пожертвования, я готова отрезать себе левую грудь.
– Почему левую грудь, а не правую?
– Ты не Джордж Карлин, чтобы лишаться ради тебя правой груди.
Я не смогла сдержать смех.
Хайда с Карой я любила не меньше членов своей семьи. Они определенно были важной частью сумасшествия, заложенного в фундамент дома Картеров.
В гетто подростки моего возраста едва ли оканчивали среднюю школу. Своевременно они беременели, начинали отбывать срок в тюрьме, либо подавались в проституцию. Я всегда чувствовала себя белой вороной среди этих малолетних преступников – меня не тянуло заниматься беспорядочным сексом, я не особо любила алкоголь, а на шумных сборищах у меня развивалась мигрень. В результате я отбилась от стада, заплутала и была вынуждена справляться со всем сама.
Хорошо, что Кара и Хайд нашли меня на задворках социума и пригрели у себя под крылышком.
Я знала, что они не святые. Но мы жили по принципу «не осуждай ближнего своего». Я не читала Библию, но в ней должно быть что-то на этот счет.
– Если тебе просто катастрофически не повезет, то только дай мне время, я всегда успею стать лесбиянкой и закрутить с тобой жаркий, крышесносный роман. – заверила меня подруга.
– Нет уж, хватит с меня секс-меньшинств, – я расцепила наши объятия. – И вообще, я пытаюсь разрушить стереотип о том, что все Картеры рождаются с нетрадиционной ориентацией.
– Ну во-первых, ты не родилась Картер, ты ей стала, – напомнила подруга. – И во-вторых, разве Джулиан не трахает всех девчонок в школе в режиме нон-стоп?
Джулиан – ребенок Чарли от первого брака, ему всего шестнадцать, и да, он действительно сломал систему своим ненасытным либидо.
– Не напоминай, я каждый день молюсь, чтобы к нам домой не заявилась какая-нибудь пятнадцатилетка с положительным тестом на беременность.
Кара ухмыльнулась, а затем направилась к столику, чтобы принять заказ у команды рабочих, которые все свои перекуры пожирают мою подругу глазами.
– Извращенцы оставляют больше чаевых, – пожимала подруга плечами.
В выходные, особенно вечером, начинался наплыв посетителей, поэтому приходилось быть настороже, чтобы кто-нибудь не спер чайник из-под кофе, банку с чаевыми, автомат со жвачкой или настенные часы.
Часов до восьми я крутилась, как белка в колесе, бегая от одного клиента к другому. Когда я зашла за стойку, чтобы прикрепить лист с заказом, лицо Олли неожиданно выплыло из арки, соединяющей кухню с залом. Я вскрикнула от удивления и толкнула его в плечо.
– Ты ведь знаешь, что я могу подать на тебя в суд за производственную моральную травму? – поинтересовалась я.
– А ты ведь знаешь, что я гораздо раньше могу уволить тебя, если ты не обслужишь клиентов, которые сидят без меню уже пятнадцать минут? – Олли за плечи развернул меня к залу и указал пальцем на столик у окна.
Я откинула голову, безуспешно пытаясь подавить стон. За столом сидел мой худший кошмар – подростки из Даунтауна.
Детройт, как огромный инь-янь, вмещал в себя два кардинально противоположных мира. Я жила в трущобном Мидтауне, в воплощении вандализма, насилия, массовых грабежей и убийств. А Даунтаун – это процветающий, элитный район с вышками, небоскребами, Старбаксом и музеем Генри Форда. Самое страшное событие на той стороне – это, наверно, инфляция. Что бы она там ни означала.
Окраина – это почти параллельный мир для тех, кто вырос в грязи и бедности. Отпрыски приличных, уравновешенных семей появлялись на нашей территории не так уж и часто, поэтому казались чуть ли не инопланетными существами. Именно и сидели прямо сейчас за столиком номер шесть, который мне предстояло обслужить.
– Нет! Только не мажоры, Олли, пожалуйста! Ты же знаешь, что я облажаюсь. Я на них что-нибудь уроню или на себя что-нибудь уроню, они сама упаду на них!
По части неуклюжести я самый настоящий чемпион. Мне не составит труда упасть, стоя на ровном месте. Просто чудо, что меня взяли работать официанткой.
– Не разводи драму, Тэдди, все заняты, а я не выйду в зал в этой дурацкой сеточке, – он потеребил тонкую сетку на волосах.
– Я должна следить на Грэгом!
Но Грэг уже лежал в отключке, полностью игнорируя меня и мою панику.
Я вздохнула и с траурным видом поплелась к столику, нервно теребя себя за подол джинсового сарафана.
Надо признать, эти ребята сразу бросались в глаза. Всем было видно, что их компанию жизнь еще не переживала и не выплюнула погрызанными косточками обратно, вынуждая вертеться в этом мире, чтобы просто выжить. Одежда у них яркая, не поношенная, кричащая популярными лэйблами. Головы венчали стильные прически, а глаза удивленно шарили по каждому дюйму помещения, впитывая такую непривычную им трущобную жизнь. Я понятия не имела, что люди вроде них могли забыть в нашей дыре. Если бы я жила на той стороне города, то ни за что бы не решилась наведаться в Мидтаун.
И все же они завораживали. Как произведения искусства. По каким-то причинам я получала мазохистское удовольствие от одного только взгляда на них, хотя во мне генами должна была быть заложена ненависть к людям их сорта. Они напоминали мне о том, что где-то за просторами гетто есть и лучшая жизнь. Та, которая мне никогда не светит.
Три парня и девушка рассосредоточились за угловым столом, и вяло что-то обсуждали. Они даже не заметили, как я подошла и положила меню за их столик. Спустя пару секунд пришлось прокашляться, чтобы на меня обратили внимание.
Господи, у меня даже кашель вышел неловким. Кто-то должен уже избавить меня от этих мучений.
И вообще, мне казалось, что я выгляжу нелепо в своих ярко-красных гетрах, торчащих из-под кожаных ботинок, в полосатой радужной водолазке, c габаритными кольцами в ушах и кучей пластырей на пальцах (я ведь просто не могу не порезаться обо что-то в течение дня!).
Непреодолимое желание побыстрее смотаться отсюда росло во мне с каждой секундой.
– Готовы заказать что-то сразу? – я старалась говорить так, словно не хотела выбежать из закусочной с криками. – У нас… – и тут я запнулась, осознав, что понятия не имела, куда подевала свой карандаш для записи заказов.
Две секунды. Ты продержалась ровно всего две секунды, Тэдди. Браво!
Пришлось неловко озираться вокруг себя, ощупывать карманы и другие места, где мог бы быть карандаш.
Я даже заглянула под соседний столик, который обслуживала ранее, пока все заинтересованно следили за мной, ползающей по полу.
– Эй, все в порядке? – спросил парень со светлыми волосами, склонив голову ко мне под стол.
– Извините, карандаш куда-то подевался. – я нервно рассмеялась, все еще протирая коленями пол. – Но не волнуйтесь, у меня феноменальная память. – нагло соврала я, едва помнящая названия всех штатов Америки.
– Видимо, она подвела тебя на этот раз, – откуда-то сверху послышался мягкий бархатный голос со скользящим британским акцентом.
От неожиданности я вздрогнула. А когда задрала голову, ударилась лбом о край столешницы.
Единственный представитель противоположного пола с британским акцентом, которого я знала лично, умер от передозировки пару месяцев назад. А парень напротив меня не имел ничего общего с ожившим трупом Уолтера Девиса.
Он был божеством, сошедшим с небес.
