Текст книги "Рузвельт (СИ)"
Автор книги: Дилан Лост
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)
Глава 7
Я все чаще просыпаюсь с мыслями о том, что возможность иметь под рукой армию миньонов или умпа-лумпов разом решила бы все мои насущные проблемы. Всего-то и нужно расчистить им чулан и парочку полок в шкафу, чтобы обеспечить местом жительства, а они взамен мыли бы посуду, чистили зеркала, чинили слетевшую с велосипеда цепь и расталкивали по утрам мое недееспособное тело.
Мечты, мечты. В размышлениях на тему несправедливостей жизни я уже тяну на докторскую степень. Как будто только мне известно, что ни Грю, ни Вилли Вонка, ни даже Белоснежка, которой птички по утрам готовят яблочные пироги, не знают, какого это – справляться со всем в этом мире самостоятельно.
А еще – вставать по утрам под долбящие треки Кендрика Ламара.
– Джулиан! – я стучала кулаком по тонкой стене, смежной между нашими комнатами. – Я убью тебя! И съем все твои колонки на завтрак!
Братец, естественно, не внял моим угрозам. Просыпаться с утра пораньше под его надоедливую музычку даже в свои немногочисленные выходные было той еще пыткой. Предварительно повалявшись еще несколько блаженных минут лицом в подушку под саундреки «Черной пантеры», я, кряхтя как пожилая старушка, все же выбралась из кровати.
После трех тяжелых смен подряд кости у меня ломило так, словно по мне проехался мустанг. Разминая шею и плечи, я спустилась на кухню, где Чарли в своих очках для чтения уже перелистывал страницы утренней газеты.
– Доброе утро, солнышко, – улыбнулся он, не отрываясь от статьи.
Приобняв отца за плечи, я прошлась по заголовкам на развороте:
– Найденный осколок метеорита и перестрелка в соседнем районе? – удивленно приподняла бровь я.
– Да уж, сегодня одна скукотища. – пожал плечами он.
В силу некоторых обстоятельств Чарли стал заложником этой кухни. Год назад здоровье у него серьезно подкосилось, и он загремел в больницу. Работать на заводе стало уже невозможно. Сейчас он в основном подрабатывал в шиномонтаже или время от времени перебивался какой-то случайной халтурой на стороне.
Тяжко вздохнув над раковиной, полной грязной посуды, я потянулась к дверце верхнего шкавчика, чтобы достать упаковку растворимого кофе. Напиток дьявола, к которому меня приучила Мэгги.
Еще год назад Маргарет и Китти жили вместе с нами, пока не стало слишком тесно. Перед уходом на работу утром сестра готовила завтрак и варила кофе. Теперь вся эта рутина по наследству перешла ко мне.
Я заливала кипяток нам с Чарли в чашки, когда позади меня вниз по перилам скатился Джулиан.
Приветственно ткнув меня пальцем в ребра, он открыл холодильник и достал молоко. В три огромных глотка он осушил почти всю коробку, а остатки по-джентельменски вылил в мой кофе.
– Ну и мешки под глазами, – сделал замечание брат, посмотрев на меня. – Хоть картошку в них таскай. Опять до утра смотрела фильмы про ковбоев?
Что-что, а вестерны я любила до сумасшествия. И не только те, которые с Клинтом Иствудом, а вообще все, снятые с шестидесятых годов по настоящее время. Но вчера моя ночь была посвящена телефонным разговорам с Хайдом и поклонению Киану Ривзу.
– Ты бы лучше в душ сходил, а не разглядывал мои синяки, – я кинула брату в лицо полотенце.
Джулиан работает в салоне аэрографии – целыми днями раскрашивает бамперы машин и приходит домой вымазанный в краске с ног до головы. Сейчас, после восьмичасового сна, на виске у него расплылось сине-желтое пятно, и бровь была покрыта странной шелухой.
Поставив перед Чарли дымящуюся кружку, я уселась за стол, обжигая язык об горячий кофе. Напиток этот я не любила, скорее уважала. С некоторых пор – это единственная жидкость, которая помогает мне выжить.
Кстати говоря о чудодейственных жидкостях. Джулиан за прилавком налил стопку водки и, забрав мелочь из трясущихся рук пьяницы, протянул одноразовый стакан в кухонное окно. В шестнадцать лет мой братец промышляет притоном. Какая прелесть.
Как ни в чем не бывало, хрустя печеньем и не замечая моего осуждающего взгляда, Джулиан уселся к нам за стол.
Аккуратно сложив газету, Чарли вдруг неожиданно прокашлялся.
– Дети, мне нужно вам кое-что сказать. – он снял очки с носа и поместил их на край стола.
Мы с Джулианом одновременно переглянулись и напряглись. Если Чарли отложил газету – речь как минимум должна идти либо о геноциде, либо о внезапной кончине Стиви Уандера.
– Джек опять что-то натворил? – предположила я.
– И да, и нет, – замялся Чарли.
– Он снова в вытрезвителе? – закатил глаза брат.
– Нет.
– Он в тюрьме?
– Нет.
– В монастыре? В рабстве? На том свете? – допытывалась я. – Что происходит, пап?
– У Джека возникли неприятности. – тихо произнес Чарли.
Хотела бы я удивиться этой новости.
– А точнее, у нас всех теперь неприятности, – послышалось из открытой входной двери.
Джек зашел на кухню, достал из пачки сигарету и уселся во главе стола. Скрипнул стул. Щелкнуло колесико зажигалки.
– Мы банкроты. – объявил Джек.
Джулиан подавился печеньем.
– Что?
– Сегодня утром прошло последнее заседание. Суд вынес решение.
Я не моргала две долгие-предолгие джековские затяжки.
– Последнее заседание? – ожила я.
Третья затяжка.
– Как давно ты все от нас скрываешь?
– Давненько, – устало выдохнул Джек.
– Нихрена не понимаю, – нахмурился брат. – Что это все значит? Что будет дальше?
– Все банки вступили в реестр кредиторов, скоро начнутся торги. – объяснил Джек.
– Как это торги? – сердце у меня замерло. – Нам нечего продавать.
– Есть, – печально вклинился Чарли.
Я перестала дышать, прекрасно зная, что именно они имеют в виду.
– Последнюю ссуду я взял под залог дома. – бесцветно проговорил Джек, глядя куда-то в точку пространства над моим левым плечом.
Джек мог бы достать из раковины чугунную сковородку и заехать ей мне прямо по челюсти – я бы все равно испугалась от этого меньше, чем от сказанных им слов.
Дом. У нас больше не будет дома.
Мне казалось, я знаю, что такое боль. В детстве в меня стреляли, кидали тяжелые предметы, в приюте меня запирали в темных чуланах и надевали на голову мусорные пакеты. Я до сих пор вся была покрыта шрамами, ссадинами, синяками и появлявшимися из ниоткуда царапинами.
Но это ничто по сравнению с тем, что говорил Джек. Лучше бы он убил меня. Выжег сердце тлеющей у него в руках сигаретой.
Пятая затяжка.
– Нам конец? – задал вопрос Джулиан.
– Дом реализуют в ближайшие пару месяцев. Скоро придет пристав, чтобы описать имущество.
Кончик сигареты беззвучно расплющился о поверхность пепельницы.
– Нам конец, – понял брат.
Оперевшись ладонями о стол, я поднялась с места. Хотелось бы сделать это грозно, но получилось движение неуклюжего жирафа, отходящего от анестезии.
– Как? – я смотрела на Чарли. – Как ты ему это позволил?
Отец болезненно сморщился.
– Тэдди, детка… – он поднялся вслед за мной.
Кто-то постучал в кухонное окно. Кто-то за очередной стопкой водки.
– Иди нахрен, Ларри! – прорычал Джек, кидая что-то звенящее в окно. Видимо ключи.
Я качала головой, пытаясь отделаться от ноющей протаранившей меня пустоты.
– Как мы это исправим? – спросила я, все еще держась за стол, чтобы не упасть. – Мы же это исправим, верно?
– Я пытался полгода. У меня ничего не получилось. – мрачно выдал Джек.
Это было последней каплей.
– Тэдди! Стой!
– Тэдди! Куда ты?
Голоса доносились до меня издалека. Но было уже поздно. Потому что я выбежала из дома и трусцой понеслась вдоль улицы.
. .
У Хайда была одна особенность – он сплетничал, бубнил и жаловался на жизнь, как старуха на закате лет без намека на личную жизнь.
– Моя соседка – чокнутая истеричка. – заявил он.
– Кара твоя соседка. – напомнила я.
– Да. Но если бы я сказал, что Кара – чокнутая истеричка, ты бы сразу накинулась на меня. А она вчера, между прочим, нарисовала огромный член на моей двери из-за того, что я не поставил тарелку в чертову посудомоечную машину. Скоро я активирую свою внутреннюю сучку и сживу ее со свету… Не шипи, Марта, раствор перекиси слабоват, без глаза не останешься.
Хайд протянул салфетку часто моргающей женщине, а затем снова скрючился над ее покрашенной, завернутой в фольгу головой, фиксируя каждый локон.
Я была у Хайда на работе.
Думаю, бизнес моего друга заслужил особого упоминания. Хайд умудрился найти себе ремесло, которое идеально ему подходило. Он был парикмахером. Хотя в лицо ему это лучше не говорить, потому что он может маникюрными ножницами заживо содрать с вас кожу, доказывая, что он вообще-то «стилист».
Салон в арендованной и приятно обустроенной студии, где работал он и еще пара девушек, назывался «Кинсеаньера»(*). И название вполне оправдывало себя. Помещение находилось в самом сердце Мидтауна, среди шумных баров и сэконд-хэндов, в проходном дворе из латино-американцев, которым импонировало знакомое слово. Сразу через дорогу работал стриптиз-клуб, и местным «работницам» было без разницы, как называется место, где им делают прическу со скидкой.
– Медвежонок, пижамная вечеринка у нас вроде бы на следующей неделе, – Хайд наконец обратил внимание на меня и мой внешний вид.
Все это время я тихонько сидела на корточках у стены. В розовой пижаме, мягких тапочках, с растрепавшимся пучком на голове и телефоном в руках, я составляла компанию осунувшейся бамбуковой пальме в горшке под подоконником.
Другу я ничего не ответила, чем сильно его встревожила. За словом в карман мне обычно лезть не нужно.
– Так, девочки, я на перекур. – быстро объявил Хайд, сняв с себя поясную сумку с расческами и ножницами. – Марта, жди двадцать минут, пока впитается краска, и даже смотреть не вздумай на пончик, который лежит на столе. Съешь его, и я сдам тебя копам.
Друг протянул мне руку, помогая встать, и вытащил на улицу. В теньке, перед входом в салон стояла лавочка. Усевшись поближе к мусорке, Хайд закурил.
– Так что случилось?
Мне пришлось вкратце пересказать ему события сегодняшнего утра.
В течение целой минуты Хайд просто смотрел на меня и ничего не говорил. Сигарета на это время застыла в дюйме от его рта.
– Волчанка. – наконец произнес друг.
– Я серьезно, Хайд.
– Волчанка. – снова повторил он. – Волчанка. Волчанка. Волчанка.
Он выбросил недокуренную сигарету в урну.
– Какого черта, Тэдди?
– Если бы я знала…
Я уселась подальше от кондиционера, висящего прямо над скамейкой. В прошлом году туда засосало клок моих волос, который Хайд состригал ножницами. Всю осень пришлось отходить с залысиной.
Я притянула колени к подбородку и обернула вокруг них руки. Плакать было нельзя.
– Извини. – Хайд погладил меня по плечу. – Мне жаль, медвежонок. Очень-очень жаль.
Я изо всех сил прикусила губу.
Хайд не приближался слишком близко и правильно делал. Он прекрасно знал, что если даст мне хоть немного объятий – я разревусь, как младенец, пару секунд назад покинувший материнскую утробу.
Никто, вообще-то, никогда не запрещал мне плакать. Тем более Хайд. Но у меня особенные отношения со всеми жидкостями организма. Я – хозяйка своего мочевого пузыря: во всех школьных походах с ночевками в палатках я единственная никогда не ухожу писать в кусты, вместо этого терплю до дома, как полагается. Я приучила себя спать с закрытым ртом, чтобы не пускать слюни во сне, ежесезонно я вынюхиваю половину бутылька спрея для носа, чтобы не мучиться с насморком. Меня даже никогда в жизни не рвало. Ну или по крайней мере, не в общественном транспорте.
Я не люблю плакать, шмыгать или кровоточить – все это делает меня такой размазней, что и подумать страшно. Слезу можно пустить только над каким-нибудь фильмом с Дастином Хоффманом, больше поблажек я себе не даю.
– Хочешь пончик?
– Его разве не доедает Марта?
– Скорее всего. – вздохнул друг. – Кокосовая стружка – ее слабость, ты же знаешь.
От Хайда вкусно пахло средством для волос. Это помогало держать слезные железы под контролем.
– Что теперь будет? – спросил он.
– Мы погрязнем в нищете. Джек сопьется. Джулиан пойдет барыжить в подворотнях, а я – петь в переходах за гроши. Спать придется на автобусной остановке.
Думаю, в моей жизни настал один из таких моментов, когда кто-то должен залепить мне пощечину.
Раздалась песня Бейонсе, и я подскочила на месте, когда мой телефон начал вибрировать на скамейке.
Высветившееся на экране имя привело меня в шок.
– «Артур», – прочитала я вслух.
– Что?
– Даунтаун звонит.
– Бери трубку, тупица!
Сердце подскочило к горлу. Чтобы принять вызов на моем ископаемом телефоне, нужно было нажать на кнопку минимум десять раз подряд.
– Ало? – наконец ответила я.
– Привет, Рузвельт.
– Привет, Даунтаун.
Хайд приложился ухом к трубке по ту сторону динамика.
– Решил не писать тебе смс-сообщения. Побоялся перегрузить память того карманного калькулятора, который ты называешь телефоном.
– Это историческое наследие. Досталось мне от ацтеков.
Он посмеялся, и сердце у меня пропустило удар. Я сглотнула так громко – ему должно было показаться, что я сломала себе кость.
– Давай увидимся. – вот так вот просто заявил он.
Хайд оторвал голову от телефона и начал активно жестикулировать, намекая мне соглашаться.
– Не могу, – вздохнула я, отвечая им обоим.
Хайд шлепнул меня по затылку.
– Я имею в виду, ты, наверно, хочешь вернуть часы, но они сейчас не у меня. И я их не продала, честно! – поспешила оправдаться я. – Просто они дома, а я…недома.
Мои щеки горели так, словно их заклеймили с двух сторон знаком «лузер».
– Где ты?
– Я у Хайда. Он передает тебе привет.
Прежде чем я успела сказать что-то еще, Хайд выцепил телефон у меня из рук и вскочил с лавочки.
– Привет, милый, – сладко заговорил он. – Да, это я. Тэдди немного не в себе. Пару пощечин, холодный душ, и я верну ее к жизни.
Все это время друг уворачивался от моих попыток ударить его. Даже забрался на спинку лавочки и балансировал там, спокойно продолжая разговор.
Знал же, что я на пушечный выстрел не подойду к этому чертовому кондиционеру.
– Конечно, она пойдет, – отвечал он. – Когда она будет готова? Я бы сказал, через пару лет, когда пройдет весь этот пубертатный период и одержимость принцем Гарри, но с моей помощью можно будет уложиться и в час.
Артур сказал что-то, и Хайд рассмеялся.
– Не волнуйся, дорогой. Если будет нужно, я притащу ее на буксире. Ну или по частям – в зависимости от того, как сильно будет сопротивляться. Целую. Пока.
Хайд положил трубку и кинул мне вниз телефон, который я неуклюже поймала.
– Если у вас родятся дети, назовите их в мою часть. Всех до единого, вне зависимости от пола. И домашних питомцев тоже. – важно проговорил Хайд, чувствуя свое превосходство.
Со спинки лавочки он слезть еще не успел, поэтому когда я ударила его кулаком в бедро, для него это был неожиданностью. Он потерял равновесие и повалился в кусты.
Конечно, я не могла явиться к Артуру, выглядя, как похмельная Бриджит Джонс в депрессии. Хайд подключил к процессу моей трансформации все доступные ему ресурсы, и спустя двадцать минут на мне были топ и джинсовые шорты, которые мне одолжила стриптизерша, работающая через дорогу.
Эта же стриптизержа по имени Кэнди, сидя в одном розовом лифчике, покрасила мне ногти в красный цвет. Хайд помыл и завил мои волосы, а затем зацементировал все свои труды, вылив мне на голову половину баллончика лака для волос.
Я кашляла так, словно вот-вот скончаюсь от туберкулеза.
Во время всей процессии мой взгляд изредка метался к зеркалу. Вид у меня был довольно жалкий. Если бы я была животным на ферме – меня бы пристрелили.
Я от природы была довольно бледной – голубоватая с прожилками кожа, незаметные брови, светлые ресницы, от солнца на щеках и носу высыпали веснушки. Я вся была какая-то непростая, как запчасть от машины, которая никуда не подходит. Косметика Кайли Дженнер мне никогда не подойдет, да и «смоки айс» на мне выглядели крайне нелепо. Хорошо, что Хайд только немного подвел мне глаза.
– Не понимаю, зачем это все. Что ему от меня надо? – задалась вопросом я. – Ведь если так прикинуть – мы же ничего о нем не знаем.
– А вдруг он твой джек-пот? Если уж купила лотерейный билет – будь добра проверить, не выиграла ли ты случаем миллион. – наставлял меня друг.
– Скажи честно, каковы шансы, что он окажется извращенцем или женоненавистником?
– Пятьдесят на пятьдесят. – ответил Хайд. – Русская рулетка.
– Дереводробилка, – вздохнула я.
Я отправила Артуру смс с координатами встречи. Просто чтобы он перестал называть мой телефон калькулятором. Хотя он вообще-то прав – печатать на нем было до жути неудобно, палец всегда попадал мимо нужной кнопки.
Желание Даунтауна встретиться выпало на первую пятницу месяца. Наш с дядей Перси день сэндвичей, который никто не в силах отменить.
На улице на меня все пялились. Я не знала, это потому что Хайд так красиво уложил мне волосы или из-за того, что я вечно оттягивала вниз шорты, ведя борьбу за каждый дюйм кожи на бедрах.
По соседству с салоном Хайда, на Касс-авеню, в чаще забитых до пределов парковок и магазинчиков со всяким старьем, работал мой любимый мексиканский ресторан. Только вместо того, чтобы зайти туда через входную дверь, я обхожу здание с торца, миную пару мусорных баков и стучусь ногой в окно цокольного этажа, из которого валит пар, дым и ругательства на испанском.
Когда заляпанное и чуть треснутое окошко кухни, располагающееся всего на два дюйма выше земли, приоткрылось, я встала на четвереньки и заглянула внутрь. Первое, на что я наткнулась, были до боли знакомые усы.
– Привет, Густав. – я улыбнулась пожилому мужчине в заляпанном фартуке и помахала остальным поварам за его спиной, которые тоже были заняты готовкой.
– Hola, Тэдди. – он кивнул мне в ответ. – Тебе как всегда?
Густава я знала еще с голодных приютских лет. Через это грязное запотевшее окошко он подкармливал меня сэндвичами с самого детства.
– На этот раз три, – пожала плечами я, выпрашивая порцию для Даунтауна.
В благодарность, все еще скрючившись в неудобной позе, я протянула Густаву табак и самокрутки, которые позаимствовала у Хайда. Густав принял их с благодарностью.
– Давай что-нибудь экстравагантное, ладно? Мой новый друг голубых кровей. Ест лобстеров и полупрожаренные стейки.
– Что еще за друг?
Пока Густав делал мне сэндвичи, я, совсем забыв, что должна прилично выглядеть, стояла на четвереньках. Как и десять лет назад, я снова в запачканных кроссовках отмахивалась от комаров и жевала острые маринованные перцы, которыми Густав подкармливал меня через заляпанное окошко кухни.
– Я знаю его недавно. – пожала плечами я. – Точнее практически не знаю. Сегодня спрошу, не маньяк ли он случаем.
– Pobre cosa,(*) уверенна, что хочешь услышать честный ответ?
– Он британец, Густав.
– Ну ты даешь, Тэдди. Чем плохи здешние янки?
– Играют они, как девчонки. – улыбнулась я. – То ли дело «Ливерпуль».
Со спортом у меня, конечно, туговато. Да и чувство юмора не очень. Если волшебные специи Густава не спасут этот день, то даже высшим силам молиться бессмысленно.
Весь автобус пропах сэндвичами. Я ехала стоя пять остановок с наглухо закрытыми окнами, пока наш неуклюжий фургончик пытался объехать аварию в соседнем ряду.
На задних сиденьях во все горло рыдал младенец, но мне казалось, что все всё равно пялятся именно на меня. И это точно не из-за стильной прически, потому что волосы от жары уже успели прилипнуть к шее, лбу и вискам. Может, все-таки зря я сажусь подальше от кондиционера? Давно пора состричь эти патлы.
Выглядела я совсем не так роскошно, как пару часов назад. На правом колене уже побагровел утренний синяк, туш немного растеклась под глазами, на ногте указательного пальца облупился лак. Я стояла посреди салона с растопыренными руками и активно махала локтями вверх-вниз. От страха появления мокрых подмышек я была готова словить паническую атаку.
Жаль, что потовые железы мне приручить так и не удалось.
Еле-еле доковыляв до здания католической церкви, автобус наконец затормозил у остановки и выплюнул меня на тротуар.
В моих планах было попробовать привести себя в порядок – стереть комочки туши под глазами, распустить пучок, который я была вынуждена собрать в автобусе. Но не успела я даже оглядеться в поисках укромного местечка, как на плечи мне неожиданно легли две руки, напугав до смерти.
– Привет, Рузвельт, – ухо защекотало теплое дыхание.
Я развернулась и встретилась взглядом с Артуром. Он улыбался и в отличие от меня выглядел безупречно. На его чинасах были идеальные стрелки, оксфорды из натуральной кожи просто блистали, а небесно голубая рубашка с короткими рукавами при каждом движении шуршала от чистоты и благоухала вкусным кондиционером для белья.
Он следил за собой так, словно ему было сорок, а не… О боже, а сколько ему вообще лет?
Хотя сейчас это было не особо и важно. Он так вкусно пах. А я вся провоняла сальсой, отчаянием и слезами грудничка из автобуса.
– Ну привет, салемская ведьма!
Артур улыбнулся шире, когда я сдула с глаз прядь волос.
– Ведьма?
– А кто еще может так хорошо выглядеть в восемьдесят пять градусов жары? Если ты не колдуешь у себя в подвале, то, наверно, поедаешь по ночам детские желудочки.
Даунтаун рассмеялся, а мы тем временем шли от остановки в направлении парка.
– Да. Запаса желудков осталось всего на неделю. Скоро буду выглядеть, как Линдси Лохан на очередном судебном заседании.
– Ты говоришь про Линдси Лохан? – ужаснулась я. – Это тревожный звоночек. Детская больница в той стороне, если что, – я указала себе за спину пакетом с сэндвичами.
– Вообще-то, я уже твои органы заприметил.
– Я не ребенок!
– На тебе носки с картошкой фри.
– С каких это пор личность определяется по носкам? – возмутилась я.
– С этих самых. – он ухмыльнулся. – Готов поспорить, что это даже не самые смешные, которые у тебя есть.
Он был прав. На самом деле, это были самые приличные мои носки.
– А ты носишь только черные и белые! – заявила я, уставившись на его лодыжки. – У тебя, наверно, не дом, а кладбище носков, потому что дважды ты такую вещь гардероба не носишь.
Артур ничего не ответил.
– Боже мой! – я чуть не уронила сэндвичи.
– Что?
– Так это правда! Ты выбрасываешь носки после того, как наденешь!
– Это абсолютно нормально! – начал защищаться он.
– Нет! Не нормально! Неужели у тебя нет любимых носков?
– Почему для тебя это признак неполноценности?
– Ну это же носки! – воскликнула я. – Их бесчисленное множество: какие-то слишком короткие, какие-то слишком длинные, слишком яркие, бледные, просвечивающие, или не подходящие к случаю. Особенность любимых носков в том, что они идеальны. Ты их носишь, когда болеешь, когда волнуешься, когда скучаешь по кому-то или ждешь Рождество. Их ты возьмешь с собой на необитаемый остров и в кругосветное путешествие, потому что любимые носки – это самая незаменимая вещь в гардеробе.
– И какие у тебя любимые носки?
– Сиреневые носки с коровами, конечно же. С ними меня я уйду в последний путь.
– Надеюсь, последний путь будет вызван не грибком, – смутился он.
Мы еще немного поговорили на тему моей носочной религии, держа курс в направлении парка, расположенного недалеко от церкви. Я прижимала сэндвичи к груди, как новорожденного ребенка. Хруст крафтовой бумаги помогал мне отвлечься.
– Вообще-то, я думал, что опоздаю. Долго искал, где припарковаться. – сказал Артур.
При каждом шаге в кармане брюк у него звенели ключи. Ну конечно, он выглядел как манекенщик перед неделей мод – он же добирался сюда на машине, а не на общественном транспорте.
– Надеюсь, ты позвал меня не на свидание. – пробормотала я.
Я пыталась не переборщить с прижиманием к себе сэндвичей. Иначе через несколько минут они сплющатся и оставят жирное пятно на моем топике.
– Что плохого в свиданиях?
– Ничего. Кроме того, что я на них не хожу.
– Почему?
– В моей жизни и без того куча неловких моментов. Незачем к ним добавлять еще и свидания.
– Это не свидание, если тебе так будет проще.
– Гораздо проще. Спасибо. – нервно улыбнулась я. – К тому же, мы будем не одни. Хочу познакомить тебя с дядей Перси.
– А я думал, что знаю уже всю твою семью. – усмехнулся Артур.
– Только вершинку айсберга. – закатила глаза я.
Дядя ожидал меня в нашем старом месте в самом центре парка. Его фланелевой рубашке было уже лет десять, не меньше. Столько же, сколько клетчатой кепке-уточке, шраму на виске и дружелюбной улыбке, с которой он всегда меня встречает.
– Привет, дядя Перси! – передав пакет с сэндвичами Артуру, я с разбега ринулась к нему в объятия.
– Привет, крошка, – засмеялся он, легко приобнимая меня одной рукой.
Второй руки у Перси не было. Ее оттяпали хирурги, когда пять лет назад на стройке его правую конечность по локоть придавило подъемником.
С дядей Перси я познакомилась даже раньше, чем с Чарли. Гуляя однажды по парку я нашла его здесь, на этой самой скамейке, перебирающего струны маленькой гавайской гитары. Меня так зачаровала мелодия, что я даже не заметила, как остановилась и уставилась на него во все глаза. Не прекращая играть, он улыбнулся мне – один из его передних зубов был серебряным. В тот день он прогулялся со мной по парку, купил мороженное и начал учить играть на гитаре. Каждую первую пятницу месяца.
Конечно, после инцидента с рукой он был раздавлен. Но все равно приходил. Его легендарная укулеле внезапно перекочевала ко мне, я к тому времени уже неплохо умела на ней играть. Именно она и покоится на кресле у меня в комнате и по сей день.
– Ты привела друга? – удивился Перси, глядя на Даунтауна. – Или это Хайд вымахал на целый фут?
– Это Артур, дядя. – представила его я.
Они пожали друг другу руки.
– Тебе даже доверили сэндвичи? – усмехнулся дядя. – Ну что ж, друзья Тэдди – мои друзья. Присаживайся, сынок.
Прежде чем рухнуть на скамейку, Артур тщательно протер ее салфеткой. Только убедившись, что на ней не осталось никаких пятен, он скромно примостился на самый краешек.
Я лишь пожала плечами, поймав удивленный взгляд дяди Перси.
Мне тоже удалось усесться не с первого раза. Длина моих шорт оставляла желать лучшего, и я не знала, какую позу принять, чтобы не смахивать на стриптизершу, которой принадлежала вся эта одежда.
Резко выдохнув, я все же разместилась на скамейке, скрыв ноги под пакетом с сэндвичами и плетеной сумкой.
Мы с Артуром сидели по обе стороны от дяди Перси, пока он рассказывал про рождение внука, когда тот запутался в пуповине, про то, как встретил свою жену в баре и про жизнь в Нью-Йорке в восемьдесятых. Все те истории, которые я слышала сотню раз, а Артур не слышал еще никогда.
Даунтаун переводил зачарованный взгляд с дяди Перси на меня и улыбался.
– Вы схомячили все сэндвичи по дороге или решили помереть с голоду? – неожиданно прервался Перси. – Я требую свою дневную дозу поджаренной индейки и плавленого сыра.
Как ни странно, на шортах-стрингах мои мучения не закончились. Развернув из фольги свой сэндвич, я столкнулась с еще одной дилеммой. Пока Дядя Перси и Артур вгрызались в хлеб, я так и сидела с выпученными глазами и крафтовым пакетиком в руках.
– Что такое? – спросил Артур, конечно же, сначала тщательно все прожевав и проглотив.
– Не мог бы ты отвернуться? – попросила я.
– Тебя тошнит?
– Нет, но тебяточно стошнит, если увидишь, как я пожираю сэндвичи.
– С чего ты взяла?
Ела я совсем не как леди – оттопырить мизинец я могла только для того, чтобы хоть какой-то из пальцев не был заляпан острым соусом, и при необходимости, я могла бы почесать им глаз. Половина из того, что я ела, обычно летело куда-то мимо рта, и в итоге я оказывалась тонущей в крошках, использованных салфетках и с засохшим пятном на подбородке.
При посторонних я старалась сдерживать свой зверский аппетит. Потому что лучше умереть с голода, но в чьих-то крепких объятиях, чем схорониться в одиночестве среди пустых банок от «Нутеллы».
– Просто поверь мне на слово. – вздохнула я, бессильно откидываясь на спинку лавочки.
– Когда это ты стала такой стеснительной? – спросил дядя Перси.
– Я не стесняюсь! – щеки у меня все же предательски порозовели. – Просто берегу вас, глупцы. Зрелище все-таки не для слабонервных.
– Мы едим здесь уже больше десяти лет, Тэдди!
Я стушевалась на своем месте. Урчание моего желудка перебивало даже звуки полицейской сирены вдалеке.
Артур отложил свой сэндвич. Густав действительно постарался ради Даунтауна – положил ему лосось, пармезан, кучу непонятной травы с необычным соусом. Выглядело по-королевски.
– Тэдди, я видел, как тебя тошнит в мусорку, как ты ударялась головой о все возможные предметы. Я даже видел, как ты плачешь перед офицером полиции и вытираешь с глаза детскую пюрешку. – сказал Артур. – Меня не напугать каким-то там сэндвичем.
Его слова меня не убедили. Я все равно осталась верной своей идее умереть голодной смертью.
– Либо ты сейчас же начинаешь есть, либо мне придется запихнуть в тебя этот сэндвич силой, понятно? – Артур звучал так, словно говорил на полном серьезе.
– Ну ладно. – я не стала дальше упираться, мы все-таки не на дебатах. – Но это просто потому что я ничего не ела с самого утра.
Главное было – дать ему понять, что я не испугалась. Хотя, вообще-то, я еще как испугалась.
– Вот это наш человек! – воскликнул Перси, похвалив Артура. – Тэдди, а он мне начинает нравиться!
Даунтаун, кажется, был очень доволен тем, что заставил меня есть. Первый укус породил стон удовольствия. Мне нельзя садиться есть очень голодной – я всегда кусаю столько, сколько толком не могу прожевать. Особенно, когда дело касается моего любимого сэндвича с самым острым соусом на свете.
Дядя Перси тем временем продолжал рассказывать истории, лет которым в два раза больше, чем нам с Артуром.
– В общем, мы застряли тогда под Бруклинским мостом с моим приятелем, как его… – дядя Перси защелкал пальцами.
– Кевин. – подсказала я с набитым ртом.
– Да, точно. Мы тогда везли… ээ-э…
– Двадцать фунтов пикши в итальянский ресторанчик на Генри-стрит. – снова помогла я.
– Кевин еле-еле выбрался из фургона живым. У меня тогда было две руки, приятель, я вытаскивал его, как мог. Кевину в неотложке еще час откачивали воду из легких!
– А что с фургоном?
– Бедный «Додж» так и утилизировался на дне Ист-Ривер, как, впрочем, и вся рыбешка, выловленная в Атлантическом океане. – поведала я, почти расправившись с сэндвичем.
В таком духе наши посиделки продолжались еще около часа. Дядя Перси начинал свои истории, а я их продолжала, если он сбивался с курса повествования. А Артур смотрел на нас и вроде бы даже не помирал со скуки, как сделал бы любой нормальный человек на его месте.
– Боже, вот это выдержка! Ну и парень! – с восхищением заметил дядя. – Тэдди, выпрыгивай за него замуж, пока не поздно, а то я ему свою внучку сосватаю.
– Ей же всего одиннадцать, дядя. – сказала я, поднимаясь.
– Самый возраст позаботиться о будущем.
