Текст книги "Операция "Бешеные лошади" (СИ)"
Автор книги: Анатоль Нат
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 52 страниц)
Создалось такое впечатление, что плотный до того строй разом брызнул во все стороны, как бы рассыпаясь.
– Бегут! – радостно завизжала княжна, чуть ли не приплясывая от возбуждения, в седле, и лихо размахивая, выхваченной из ножен саблей – Бегут! Бегут, холопы!
– Рано радуешься, дура, – тихо, едва слышно, процедила сквозь зубы Тара. Глядя как смешавшиеся сотни амазонок спешно перестраиваются и выходят из-под линии атаки рыцарей, тихо, зло, сквозь зубы процедила. – Попробовали бы твои железные болваны хоть краем зацепить моих девочек, – Тара бросила на княжну ещё один злой, обещающий взгляд. – Я бы тебе тогда показала, кто бежит и куда.
Но ни Таре, ни княжне, так и не привелось ничего друг другу показать.
Рассеявшаяся странным образом ключовская рать неожиданно бросила наземь высокие ростовые щиты, и весь раздавшийся в стороны квадрат войска как-то странно встряхнулся, а потом несущейся бешеным галопом баронской коннице, с расстояния не более ста пятидесяти метров, прямо в лоб брызнули две тысячи бронебойных сулиц.
Один залп. И этого хватило.
Оказывается на дистанции до трёхсот метров, кованая бронебойная сулица, брошенная специальным образом сделанной копьеметалкой, пробивала хвалёную рыцарскую броню как фольгу.
Перед стеной курсантов мгновенно вздыбился вал мёртвых лошадей, разом преградивший путь всей коннице. А потом в смешавшуюся за валом кучу рыцарей снова и снова, раз за разом ударили несколько слитых, плотных залпов бронебойных сулиц.
Вот где показал Корней преимущества копьеметалки перед обычным копьём. Двести метров, убойная дальность броска. А тут меньше, уже много меньше. Одна минута – два копья. Один залп – две тысячи сулиц. На всего лишь полуторатысячную конную лаву.
И полегла там вся дворянская рать. Все полторы тысячи.
На полутора тысячную бронированную баронскую конницу всего только за первые три минуты обрушилось двенадцать тысяч бронебойных копий, брошенных с убойно-короткого расстояния.
И всё! Баронской конницы не стало.
На мокром, заболоченном поле перед редким, рассыпанным строем ключовской рати визжало, орало, материлось и плакало какое-то чудовищное месиво изуродованных людей и лошадей, перемешанное самым невообразимым, страшным образом.
Лишь редкие рыцари, невероятным чудом проскочившие краем полосу смерти, ещё пытались продолжить атаку. Яростно выдираясь из этого месива они поодиночке устремлялись на рассыпанный пеший строй, но тут вся рассыпанная рать снова шагнула вперёд, сплачиваясь, и в лицо чудом сумевшим вырваться из ада смерти рыцарям брызнул густой рой арбалетных болтов.
Не зря! Ой не зря до седьмого пота всю зиму гонял своих курсантов Корней, заставляя попадать из арбалета в цель из любого положения, и за зиму сделав из простых вояк настоящих снайперов.
– Пиздец! – флегматично заметила Тара бледной как смерть княжне, застывшей каменной статуей на холме, откуда та послала своих рыцарей на смерть. – Вот теперь точно, пиздец! – довольно заметила она.
– Куда? – неожиданно удивлённо проговорила тихим голосом Тара, заметив что-то неправильное в ходе закончившейся за пару минут битвы. – Куда! – заорала она в бешенстве уже себя не сдерживая, в полный голос, с ужасом глядя за тем, что разворачивается на поле. – Назад! – продолжала она отчаянно кричать, безуспешно пытаясь остановить безумие, что там разворачивалось.
Конные тысячи амазонок, видя гибель баронской конницы и непонятно на что рассчитывая, неожиданно развернулись и бросились с двух сторон на редкий, рассыпанный строй ключовских пешцев.
Может быть, им показалось, что разреженный строй это лёгкая добыча для них, может ещё что, но они бросили убегать из-под таранного удара баронской конницы и, развернувшись, с двух сторон обрушились на курсантов.
Этот день стал самым чёрным днём во всей истории Амазонии. Пешая ключовская рать, остановив неспешное движение в сторону хаоса уничтоженной баронской дружины, разом развернулась в две стороны, став лицом к амазонкам, а потом брызнула им в лицо бронебойными сулицами.
Только раз. Всего лишь раз. Один! Валом трупов остановив неудержимую атаку конной лавы. А потом они взялись за арбалеты. За знаменитые двухзарядные арбалеты ящеров. Когда они их успели перезарядить было непонятно, но в лицо смешавшимуся строю амазонок брызнул густой рой арбалетных болтов, а за ним сразу второй. И всё, конницы амазонок не стало. Всей!
Те, кто в задних рядах ещё чудом выжил, теперь яростно нахлёстывали лошадей, спеша выскочить из под возможного ещё одного арбалетного залпа. Но их никто не преследовал. Некому было.
А егеря, развернувшись обратно пошли вперёд, добивая чудом выживших и пытающихся сопротивляться ещё рыцарей слитными залпами арбалетных болтов.
В персональные схватки никто не вступал. Тех, кто выжил и вздумал сопротивляться, расстреливали издалека.
– Это конец, – тихо сказала Тара, наблюдая с командного холма за уничтожением молодого пополнения своей Речной стражи. – Не быть им уже ветеранами.
– Почему? – растерянно спросила княжна, глядя на поле широко открытыми растерянными глазами. – А разве….
– Некому, – мрачно оборвала её Тара, быстро разворачивая коня и резко пришпоривая. – Уходим, – бросила она небольшому отряду своих ветеранов, оставленному ею возле себя перед боем.
На всём поле больше не было никого и ничего живого. Лишь только грозный квадрат ключовской пешей рати тяжело ворочался по нему из угла в угол, добивая редкие, оставшиеся ещё на ногах небольшие группы сопротивляющихся. А потом и он, медленно пройдя по месту истребления баронской конницы, безжалостно добивая раненых, медленным, грозным шагом двинулся в сторону рыцарского лагеря, собираясь окончательно расправиться с врагом.
С правого края его строя неожиданно быстро отделилась небольшая, не более пары сотен группа всадников, и яростно нахлёстывая лошадей быстро устремилась к холму, где развевался флаг княжеской ставки.
Отчаянно взвизгнув, проорав что-то нечленораздельное, княжна бешеным галопом бросилась к берегу реки, ловя последний момент, когда ещё можно было уйти. И лишь небольшая группа молодых рыцарей её свиты, не более двух десятков, бросив ей вслед брезгливый, полный презрения взгляд, начала медленно выстраивать редкий бронированный кулак против несущихся ей навстречу конных сотен ключевских купцов.
Только эта малая группа рыцарей, намертво вставших стальной стеной на их пути и смогла задержать всю ключовскую конницу, показав на что действительно способны настоящие рыцари. И тем дав возможность княжне не только самой уйти, но и запалить стоящие у берега рыцарские лодьи, спустить на воду которые уже не было времени.
Весёлый, дикий восторг бешеной схватки кипятил Сидору кровь и закружил ему голову, бросив в бездумную, безшабашную лобовую атаку на рыцаря. Про арбалет свой он к тому времени уже прочно забыл, расстреляв весь запасённый с утра боекомплект бронебойных болтов, которыми он только что ссаживал рыцарей с их высоких, могучих лошадей.
Опущенное вниз забрало и железный колпак рыцаря напротив – всё что он сейчас видел. И сверкающий на солнце кончик своего длинного рыцарского копья, в последний момент перед атакой подхваченного им из обоза, как магнитом притягивающий его взор, направленный прямо в грудь сидящего на коне впереди какого-то рыцаря.
Страшный удар! Мрак и темнота!
Два неполных десятка рыцарей, грудью вставших перед двумя сотнями Ключовских купцов с курсантами на деле подтвердили то, что рыцари действительно чего-то стоят. Остановив две сотни ключовских новичков, они дали княжне и амазонкам время запалить все вытащенные на берег суда, и на оставшихся на воде немногих кораблях отойти от берега.
А немногочисленные брошенных на берегу экипажи рыцарских лодий все полегли, в безнадёжной попытке задержать корнеевских пешцев хоть на какое-то время.
И пока подошли пешцы, пока жалкие остатки от двух конных сотен купцов и курсантов сумели окончательно разобраться с двумя десятками бившихся на смерть рыцарей, все оставленные на берегу корабли уже жарко пылали, уничтожая всё, что могло бы быть воинской добычей. Ничего не досталось ключовской рати на лодьях, кроме сгоревших дочиста головешек. Хорошее было на рыцарских судах дерево – сухое, выдержанное.
Но оставался ещё лагерь, полный богатого рыцарского имущества.
И вдалеке, чуть ли не на самой середине реки, медленно покачивались на волнах несколько десятков оставшихся лодий амазонок и княжны. Всё, что осталось от бывшего ещё этим хмурым, туманным утром столь грозным речного флота Подгорного княжества.
Это был невиданно чудовищный, страшный разгром.
После битвы.*
Следующие несколько дней подошедшие ближе к берегу жалкие остатки эскадры княжны и амазонок, медленно покачиваясь на нагоняемой с речного простора невысокой речной волне никуда не двигались.
Столпившиеся на одном борту лодий, обращённого к берегу, толпы амазонок, вперемешку с редкими оставшимися в живых рыцарями, молча наблюдали за тем, что там происходило.
Небольшие группы курсантов неспешно ходили по низкому, открытому берегу Лонгары и вкапывали вдоль линии берега двойной ряд заострённых кольев с насаженными на них рыцарями, старательно утрамбовывая землю у основания.
Большинство казнимых к этому времени были уже мертвы. Но те, кто всё это время молча стоял у борта и наблюдал за происходящим на берегу, этого не знали. Им казалось, что раненых рыцарей, одного за другим с помощь лошадей медленно насаживают на кол, а потом, всё так же медленно, неторопясь поднимают тела вертикально вверх, оставляя их медленно опускаться по намазанному маслом колу, подвергая мучительной казни.
– Ну что, нравится? – мрачно спросила Тара княжну, кивая на корчащихся на берегу рыцарей. – Говорили тебе, дура, чтобы не зверствовала в округе. Так ты не послушала. Теперь получай подарочек.
– Две тысячи кольев, – покачала она головой. – Заранее заготовленных и маслом намазанных. А о том, что военное счастье переменчиво, ты дура не подумала? – брезгливо посмотрела она на мрачную княжну.
– Если завтра, рядом с твоими рыцарями сядут на кол мои девочки, то я сама сдеру с тебя шкуру. Живьём! А потом то что от тебя останется своими руками на кол посажу, – медленно и внешне совершенно спокойно, даже как-то равнодушно, проговорила Тара, глядя на княжну мёртвым, немигающим взглядом. – А пока посидишь под охраной, в гнилом трюме, – кивнула она лучницам, окружившим свиту княжны с натянутыми луками. – Подождёшь.
Разоружив княжну и всю её свиту, их загнали в трюм корабля и, приставив усиленную охрану, отвели корабли подальше от берега, опасаясь какой-нибудь неожиданной выходки со стороны Ключовских курсантов.
Наученные горьким опытом, теперь они уже намного более серьёзно относились к своим левобережным соседям.
Всю неделю, пока курсанты хоронили павших, делили трофеи и отдыхали, боевые лодьи амазонок стояли неподвижно, замерев возле берега. Ждали. Тихо покачиваясь на невысокой речной волне, они каждую минуту были готовы выбросить всех, кто ещё остался у них, в отчаянную, смертельную, безнадёжную для них битву, чтобы только не допустить повторения для пленных амазонок того, что на их глазах было сделано с рыцарями.
Всю эту неделю княжна со своей свитой просидела в вонючем трюме лодьи, по колено в грязной, тухлой воде, питаясь только гнилыми сухарями, сбрасываемыми им сквозь решётку люка прямо в гнилую воду, и получая только два раза в день на всех маленькую бадейку мутной речной воды.
Ни о какой санитарии не было и речи. Всё, что они съедали и выпивали, тут же и плавало рядом с ними, источая вокруг удушающие миазмы испражнений.
Наверное, именно там, в том вонючем человеческими экскриментами трюме, окончательно и выкристаллизовался железный характер княжны. Окончательно сформировалась её ненависть к Сидору, к его друзьям и ко всему Левобережью. Личная ненависть. Искренняя, чистая и безпощадная. Именно там она окончательно поняла, что игры в догонялки и шутки кончились, и теперь осталось только одно. Или она, или они. Те самые четверо весёлых путешественников, что встретились ей как-то в том, недоброй памяти, трактире.
И где-то там, в дальнем укромном уголке своей ненависти, она выделила особое место для пленившей и державшей её в грязном трюме Тары.
А потом на берег, прямо к кромке воды вышел какой-то человек и долго махал большим белым флагом, вызывая амазонок на переговоры.
И только после этой встречи амазонкам стало окончательно ясны масштабы постигшего их разгрома.
Из четырёх с половиной тысяч амазонок, принявших участие в битве, в живых сейчас осталось чуть более двух тысяч. Остальные полегли на том поле. И среди этих не было ни одной не раненой. И сейчас ключовская рать предлагала Таре заключить перемирие, по которому они бы взялись вылечить, а по возможности и спасти всех оставшихся в живых и раненых амазонок до момента их выкупа. А в ответ на это, оставшиеся амазонки не трогали бы их табуны, пока они не доберутся до своего города. Ничего больше.
Скрепя зубами от бешенства, Тара была вынуждена согласиться. И с того дня, просто чудовищно огромный табун лошадей, словно раздувшийся после битвы на несколько тысяч трофейных коней, медленно двигался по широким заливным лугам Левобережья Лонгары, постепенно и неуклонно смещаясь в сторону далёкого Старого Ключа.
И лишь отдельные, редкие стычки со случайными, неподчиняющимися Таре отрядами амазонок, разбойничавших на этом берегу, изредка нарушали это неспешное, но уже неостановимое движение.
И их безмятежному движению ничто больше не грозило, поскольку после столь чудовищного разгрома, на этом берегу у амазонок не осталось никаких значительных сил, чтоб им противостоять. А те, что оказались случайно в пределах досягаемости конной рати Старого Ключа, поспешно уступали дорогу, чтобы даже случайно не столкнуться с курсантами где-нибудь здесь, на берегу.
Для защиты со стороны реки, параллельно основному руслу постоянно двигались несколько конных отрядов периодически сменяемых курсантов, ограждая табуны от возможного посягательства амазонок. А впереди и по бокам постоянно рыскали небольшие охранные отряды неловко сидящих на лошадях конников, на ходу осваивающих азы вольтижировки.
После мучительной казни рыцарского дворянства и пленения огромного числа раненых амазонок, последние уже вели себя на левом берегу очень аккуратно и осторожно, опасаясь хоть чем-то прогневить движущуюся по берегу армию. Опасаясь за судьбы своих товарок, попавших в плен, они уже не так вольготно хозяйничали на этом берегу и старались даже случайно никого из местных не задирать.
До всех амазонок, находившихся в рейдах, или собиравшихся на этот берег в набег, было лично Тарой доведено, что любая попытка учинить безобразия в левобережных поселениях повлечёт за собой жестокую месть со стороны Речной Стражи. Особо подчёркивалось и персональное обещание её начальника, Тары, озабоченной сохранением жизней пленённых амазонок из своего корпуса, её обещание лично снять шкуру с любой, кто только сунется туда.
– Две тысячи! – Тара, в безсильной ярости металась по тесной каюте капитанской лодьи. – Две тысячи пленных.
– Лучше бы их добили, – тяжело грохнула она кулаком по столу. – Ну погибли и погибли. Не первые и не последние. Ещё наберут. Ещё будут выпуски. Но эти то живы, – злобно ткнула она кулаком в перегородку. – Да ещё их и лечат, не жалея дорогущих лекарств.
– Да где же это видано, – снова заметалась она по каюте. – Выхаживают своих врагов, как родных детей. Чуть ли не всех вытащили с того света.
– Боже, – Тара остановилась посреди каюты и бездумным взглядом уставилась куда-то в пространство. – Как же всё это плохо, – неожиданно чётко и ясно выговорила она.
– Ты что, Тара, в своём уме, – ахнула Варья Сухая из Дола, маленького городка где-то на границе с Подгорным княжеством, её теперь личный секретарь и старая подруга, с которой они начинали с самого начала службу в казармах. Она теперь была вместо сгинувшей где-то в пылу битвы Кары, и несмотря на давнюю дружбу, всё одно раздражала Тару одним своим видом, напоминая о тяжёлой потере. – Да как ты можешь такое говорить? – в ужасе уставилась Варья на неё. – Да ещё о наших бедных девочках? Они же ещё совсем молоденькие.
– Как? – Тара, медленно повернувшись всем корпусом к ней, наклонилась, приблизив лицо к сидящей за крохотным столиком Варье, и, цедя каждое слово, тихо выдохнула. – Они на этом не остановятся.
– Ну ясное дело, – раздражёно откликнулась Варья. – Чего ещё от этих сиволапых мужиков ждать. Небось, уже голова закружилась от успехов. Думают, что раз выиграли одно сражение, так и во всех остальных победят тоже.
– Ду-ура! Ты ничего не поняла, – выговаривая каждое слово по отдельности, – оборвала её Тара. – Это наш Совет Матерей на этом не остановится. Они захотят отыграться и наверняка готовят уже флот вторжения в этот их вонючий, нищий городишко.
– Зачем? – удивлённо посмотрела на неё Варья. На оскорбление она не прореагировала никак. – Нам же там ничего не надо. Ни золота, ни добра какого, там же ничего нет. А нападать на них себе дороже. Они же бешеные. Будут драться за каждый кустик. Нам это вторжение такой ещё кровью выйдет, что лучше бы его и не было.
– Они используют наших девочек, – с тоской во взгляде заметила Тара, снова тихо ткнув кулаком в стену каюты. – Используют то, что они окажутся в городе. Как только до них дойдут вести о порядочном обращении с пленными, так они наверняка решат этим воспользоваться. И я даже знаю, как, – с тоской во взгляде, Тара опустилась на откидной стул, привинченный к стенке каюты, и мрачно уставилась прямо перед собой. – А потом их постараются всех изолировать и перебить, чтобы вести о хорошем к ним отношении не достигли любопытных ушей в остальном войске. Чтобы у других не было искуса сдаваться левобережным в плен.
– Они по любому смертники.
– И тут ещё эта сучка, Лидка Подгорная. Шлюха тупая! – выругалась Тара.
– Да, – протянула задумчиво Варья, – припомнит она нам этот вонючий трюм, припомнит. Такая, не забудет.
– Может её того? – махнула она большим пальцем правой руки по горлу.
– Поздно, – глухо отозвалась Тара. – Сразу надо было. А теперь уже поздно, – с явственно прозвучавшей тоской в голосе, тихо проговорила она.
Кибитка лазарета. *
По грязно белому войлоку боковой стенки просторной, но раздражающе низкой кибитки, в глубине которой на крепких толстых конопляных канатах был подвешен узкий, походный гамак для раненого Сидора, медленно ползла большая, жирная муха.
– "Муха, – была первая мысль, пришедшая Сидору в голову как только он открыл глаза. – Зелёная. Жирная. А это? – повёл он вокруг глазами. – А это я уже где-то видел…
– Лазарет", – пришло осознание.
– Здорово Сидор! – негромкий, с нотками явного облегчения голос сидящего у его изголовья Корнея вывел его из задумчиво-созерцательного состояния. Осторожно пожав лежащую поверх новенького лоскутного одеяла безвольную руку раненого, Корней тихо, участливо спросил. – Ты как тут, живой?
– Да живой я, живой, – едва слышным, слабым голосом откликнулся Сидор, пытаясь через силу улыбнуться. – Вот зараза, – пожаловался он жалобно, – даже улыбнуться не могу. – Сил нет.
– Да-а…, – медленно протянул Корней, глядя на лежащего, как колода Сидора с откровенной жалостью, – здорово же тебя расшибло. Мы уж тут думали всё – нет больше нашего Сидора.
– Теперь будешь знать, каково это в атаку на конного рыцаря дуриком нестись. А то всё ерунда, ерунда, панцирь, панцирь, – сердито обругал его Корней.
За раздражением, демонстративно написанным на его лице, хорошо было видно как Корнея покидает до того тщательно скрываемое от Сидора безпокойство.
– И тебе спасибо на добром слове, – Сидор едва смог найти в себе силы немного раздвинуть губы в улыбке. – Я тоже рад что ты живой.
– Ребята санитары, все, как один грозились, что в следующий раз они сами тебя прибьют, чтоб дурью подобной не маялся. А то, жалуются, возиться потом много приходится, – невесело пошутил Корней. – Чижол ты больно таскать тебя на закорках по всему полю, да потом ворочать твою неподвижную колоду в гамаке.
– Жалуются, значит, – через силу улыбнулся Сидор. – Это хорошо. Хуже было если б вообще не интересовались.
– Ну это вряд ли, – тихо проговорил отвернувшись Корней.
Сидор, отвлёкшийся на надоедливую муху, его не расслышал.
– А это что? – скосил он глаза в угол кибитки, заваленный каким-то железом. – Никак трофеев натащили? – слабо пошевелил он пальцами, пытаясь указать на заваленный каким-то острым железом широкий и низкий походный сундук. – Ишь ты как много, – подивился он. – Хорошо, что хоть железа, а не пилюль всяких, – слабо пошутил он.
– Не боись, – скупо улыбнулся Корней. – Будут тебе и пилюли. Ящеры твои, из обоза, как узнали, что ты живой, так настоящее безобразие учинили. До того тихо сидели, словно пришибленные, считали что тебя рыцарь всё…, того…, – Корней сделал характерную отмашку поперёк горла. – Не верили что бронь твоя выдержала такой удар и что сам ты после этого живой в ней останешься. Да и никто не верил, честно говоря, – тихо проговорил он.
Так что, ты бы их приструнил, что ли, ящеров своих. А то совсем обнаглели. Всё-то у нас по их мнению не так. И врачи не такие, и всё остальное прочее не такое. Пока их до тебя полудохлого не допустили, так и не успокоились. А Пилюлькина нашего, дежурного лекаря из училиша, так вообще грозились прибить, когда он к тебе при них попытался сунуться. Так беднягу зашугали, что он теперь к твоей кибитке и близко подойти боится.
Надеюсь, что теперь хоть поуспокоятся.
Обещались за пару недель тебя на ноги поставить. Пока прошла только неделя, – скупо улыбнулся он. – А то прям, как собаки какие были. Всю неделю не давали с места тронуться. Хотя, – улыбнулся он, – нам и без их указивок было чем всё это время здесь заняться. Наследство от рыцарей досталось бога-а-атое, – окончательно расплылся он в довольной улыбке и сразу стало хорошо заметно что дела у него идут не просто хорошо, а очень хорошо, просто отлично, и лишь безпокойство за Сидора портит ему настоящий момент торжества.
Ребята твои рассказывали, – Корней буквально цвёл в тридцать два зуба, – те, кто тебя в момент твоего триумфа видел, что ты красиво взлетел. Прям, как птица. Они тогда так и подумали – всё, нет больше нашего Сидора. Как ваши земляне сказали? – Корней поднял глаза к низкому потолку кибитки, вспоминая, – "Всё! Нет больше Сидора! Отлетался наш Сидор. Остался от нашего Сидора не Сидор, а один сплошной Икар".
Может разъяснишь мне, тёмному местному аборигену, что это за птица такая – Икар? – с улыбкой посмотрел он на него. – А то вдруг помрёшь, и я так и не узнаю.
По улыбке, промелькнувшей в глубине его глаз сразу стало понятно, что кто такой Икар тот прекрасно был осведомлён. Видимо ему просто хотелось пошутить с больным, расшевелить его немного.
– Не, – улыбнулся слабой улыбкой Сидор. – Как говаривал знаменитый в иных местах литературный персонаж Рабинович: "Не дождётесь".
Помолчав, глядя на смутившегося под его насмешливым взглядом Корнея, он неожиданно поинтересовался:
– А чего ты врача вашего отрядного Пилюлькиным обзываешь? У него что, фамилия такая?
– Да нет, – Корней ещё больше расплылся в широкой, радостной улыбке. – Фамилия у него обычная и зовут его просто – Яцык Голота. А Пилюлькиным его Машка моя обозвала, как только он у нас в училище первый раз появился. За то что корчил из себя не пойми что.
Так и прижилось с тех пор, Пилюлькин да Пилюлькин. А теперь, когда его ещё и ящеры Пилюлькиным обозвали, и от твоего тельца прогнали, так его даже за врача никто больше не считает. Ни к чему серьёзному не допускают больше беднягу. Совсем несчастный парень остатков былого уважения лишился.
Теперь уж и не обижается, – насмешливо махнул он рукой. – Привык и смирился, наверное.
Тут с твоими ящерами вообще-то штука занятная вышла, – Корней с неожиданно проступившим на лице лёгким недоумением, рассеянно почесал висок правым указательным пальцем. – Как тебя ранило, то есть расшибло, – поправился он, – так их словно подменили. Полное впечатление, что словно проснулись. То сидели и никуда не лезли, а тут…
Пилюлькина нашего от дел отстранили, команду его разогнали, обвинив в отсутствии мастерства и этого…, – Корней в некоторой растерянности машинально пощёлкал пальцами, вспоминая. – Профессионализма! – вспомнил он.
Так что всех наших бывших врачей ныне перевели они на должности санитаров. И вообще…, – несколько растерянно заметил он. – Теперь всеми делами, связанными с ранеными, занимаются исключительно ящеры. – Корней как-то недоумённо пожал плечами. – Взяли власть в свои руки и творят что хотят. Обнаглели, кошмар просто!
У нас теперь не воинский отряд, а настоящий передвижной лазарет. Все телеги в округе под раненых забрали никого даже не спрашивая. Кому не хватило – волокуш наделали. Из-за тебя вот неделю не давали трогаться с места, опасаясь за твою жизнь.
Корней с каким-то растерянно недоумевающим видом покачал, как бы сам себе не веря головой.
– У нас что, так много раненых? – удивлённо поднял правую бровь Сидор. – А как же наша непробиваемая бронь?
– Какая ещё нахрен бронь, – недовольно поморщился Корней. – Бронь вообще выше всяких похвал. И у нас раненых вообще ты, да полтора десятка купцов из твоих конников что выжили после стычки с рыцарями.
На подобное заявление Сидор лишь удивлённо на него посмотрел. До этого дня никаких персональных конников за ним не числилось.
– Я говорю про амазонок, – не совсем понятно уточнил Корней.
Хоть мы и старались их щадить, но в бою сам знаешь как. Или ты, или тебя. Вот нам теперь и досталось полторы тысячи раненых. А с учётом лишь слегка покалеченных и взятых ранее в плен, то пленных у нас под пару тыщ набралось.
Не военный отряд, а не пойми что. Какой-то передвижной лагерь военнопленных пополам с лазаретом. Да ещё с огромными табунами лошадей на шее.
– Как же вы с ними управляетесь? – заинтересовался необычной ситуацией Сидор.
Ему стало вдруг интересно, как Корней выбрался из сложившегося положения. А что тот выбрался, Сидор ничуть не сомневался, настолько он был теперь уверен в военных и организационных талантах его.
Перегон сильно изменил Корнея, сбросив всю шелуху, что за безмятежную прошедшую зиму наросла на нём. И теперь перед Сидором снова сидел матёрый воин, которому можно было доверить любое войско, которое он недрогнувшей рукой поведёт… куда сам решит.
– Постой, – остановил он свои разбежавшиеся в стороны мысли. – А почему ты всё время говоришь только о пленных амазонках и ни слова не сказал о пленных рыцарях? Не может быть чтобы их всех побили?
И вообще, расскажи как у нас идут дела, а то всё ни о чём, да ни о чём. Что с табунами, как управляетесь.
А что с табунами, – Корней раздражённо передёрнул плечами. – Дело ты наладил, теперь оно идёт как бы само собой, даже не смотря на то что тебя нет и у нас появилась куча трофейных лошадей.
Тяжело, конечно, – пожал он плечами. – Но ничего, управляемся.
Вот с рыцарями…, – Корней помрачнел, как-то замялся, отведя глаза в сторону. – В общем, с пленными рыцарями нехорошая история вышла.
– Что? – слабо улыбнулся Сидор. – Не можете без меня трофеи поделить? Кому какой пленённый барон, али граф на выкуп достанется.
– Да нет, – ещё больше нахмурился Корней. – Всё гораздо хуже.
Сидор, суть прищурив глаза внимательно на него посмотрел. Смущённый, и какой-то ставший вдруг мрачным Корней, мнущийся и явно не знающий с чего начать – это было что-то новое.
Не знаю как тебе и сказать, – Корней, замявшись, ненадолго замолчал, явно не зная как приступить к неприятному делу. – Мы тут с ребятами, на месте их высадки нашли кое-что. – Корней, замолчав, долго смотрел в сторону, не решаясь продолжить разговор. Наконец, тяжело вздохнув, он продолжил свой путаный рассказ терпеливо ожидающему Сидору.
В общем так. Там, на месте их стоянки, колья были припасены.
Ребята, как увидели, сначала ничего не поняли. Тын, думали, рыцари собрались городить, от нас валом огораживаться. А потом кого-то дурака дёрнуло пересчитать… Сейчас даже не упомнишь кого, – тихо проговорил Корней, мрачно глядя в пол.
Как пересчитали, так никто долго поверить не мог. Потом опять пересчитали, уже все вместе… Ровно две тысячи штук. Остро заточенных и густо намазанных маслом. Свеженькие, только, только из леса. Мы так поняли – на нас это, на всех, ровно по счёту. Ни больше, ни меньше, – Корней мрачно смотрел в угол кибитки, не отводя взгляда от сваленных там кучей мечей. – А потом и пленные амазонки подтвердили, что у княжны последнее время любимое, мол, развлечение это стало. А рокошская шляхта, что составляла чуть ли не треть от её войска, всячески ей в том содействовала. Как попадался им на пути какой-нибудь наш хуторок здесь, на Левобережье, так жителей всех…того, – Корней с мрачным лицом, снова сделал характерную отмашку по горлу. – В общем, пока они нас по Левобережью искали, позверствовать зело изрядно успели.
Вот и выходит, что если бы мы проиграли эту битву, то всех нас, кто потом, после боя выжил бы, собиралась эта милая девушка на кол посадить.
Как видишь, подруга наша как-то шибко быстро изменилась со дня нашей с ней последней встречи.
А может мы её просто плохо знали, – мрачно проговорил он. – Похоже, Маша всё же была права, когда ругала вас с Пашкой за то что вы её отпустили.
Нелюдь это! Даже в ближайшей округе, всего лишь за сутки что они тут стояли, она все окрестные хутора вместе с жителями спалила. Человек наверное сорок будет. И вот что я тебе скажу, друг ты мой Сидор. Жить этой твари только до того момента, когда она нам в руки попадёт, – неожиданно жестким, глухим голосом проговорил Корней, подымая на Сидора тяжёлый, посуровевший взгляд.
А потом мы рыцарей столбовали, – без перехода, тихо проговорил Корней. – Всех. Не разбираясь, виновен кто, а кто нет. А потом и мёртвых на колья насадили к ним за компанию и выставили в рядок на берегу всем на обозрение.
– Как это? – непонимающе уставился на него Сидор.
– Так это, – тихо и жёстко проговорил Корней. – Как будто ты не знаешь, как это делается, – хмуро проворчал он, продолжая в упор глядеть ему прямо в глаза.
Жопой на кол и лошадушками чуток натянули. Подняли, в ямку вставили, утрамбовали. А дальше – оно само пошло… по склизкому-то…
– Да и хрен бы с ними, – равнодушно отозвался Сидор. – Собакам собачья смерть.
– Хрен то хрен, да не всё так просто, – тихо проговорил Корней. – Потом, как первый запал прошёл и ребята поуспокоились, так и не знаем теперь как и быть. Требуется теперь твоя санкция.
