Текст книги "Операция "Бешеные лошади" (СИ)"

Автор книги: Анатоль Нат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 52 страниц)

Никто не жил там больше года, двух. Основная масса умирала вообще в течении первого полугодия. Оттого и ценился так высоко там живой товар, что расход был весьма велик.

Седой впал в глубокую задумчивость. Точнее, он из неё все дни после пленения и не выходил. В то что даже с мифического Торфяного Плато, куда обещались работорговцы продать его бывшего атамана не было побегов и оттуда не возвращались, он не поверил. Зная что из себя представляет Паша, Седой ни секунды не допускал и мысли что тот и оттуда не сбежит, как в своё время сбежал из казалось бы невозможных для побега мест.

Слишком многих таких подобных мест, откуда Паша в своё время с блеском сбежал. Так что, по всему выходило что следовало самому предпринять превентивные меры по устранению и Паши, и всей оставшейся ещё в живых команды. А для этого был лишь один путь – княжна. Его тайный союзник, которая даже лица его не видела. Но тем не менее дала своё княжеское слово точка в точку выполнить их тайное соглашение.

И Седой теперь знал что ей ещё можно было предложить, дабы ещё больше скрепить внезапно возникшую между ними дружбу.

Место!

Место, где теряются следы банды Паши-ушкуйника. И где она совершенно спокойно могла теперь достать своего врага.

Оставалась лишь одна проблема. Надо было сначала добраться до Старого Ключа и перевести на себя все права на серебряный рудник. А потом можно было и заняться Пашей. Уж этот-то вопрос терпел. Путь Паши далеко на север был не скор и не близок. Его же, в обратную сторону, в Старый Ключ, много короче.

Склонившись над низким бортом малой торговой лодьи какого-то речного барона, направляющегося куда-то в верховья Лонгары по каким-то своим, баронским делам, и с охоткой взявшего на борт одинокого пассажира, Седой тупо уставился на мутные речные воды, рассекаемые форштевнем.

– У меня всё получится! – жёстко дал он установку самому себе. – У меня всё получится, – это было всё, что ему сейчас было надо.

Глава 18 Девичье поле

.

Ах, телега ты моя…, давно не мытая… *

Грязное днище «штабной» телеги Сидора, под которой у него при каждой ночёвке устраивалось персональное лежбище, казалось было изучено им за прошедший месяц от и до. Но постоянно возникающие на нём всё новые и новые нашлёпки грязи от безкрайнего бездорожья Левобережья, вносили в его нижний рельеф всё новые и новые интересные оттенки. Изучать его было прикольно, особенно ленясь лёжа и фантазируя всякую хрень. Особенно когда для того было свободное время. Вот как сейчас…

Сидор валялся под своей командирской телегой, на своей любимой толстой кошме из грубой шерсти верхнелонгской породы местных овец, и сладостно прищурившись смотрел на грязное днище телеги у себя над головой. Снизу вверх. Было покойно и лениво.

Сонные ещё после сна мысли, вяло шевелились в его голове. Было самое его любимое время, когда он уже проснулся, но ещё можно было немного поваляться, понежиться в постели перед долгим трудовым днём. И он снова вернулся к мыслям о произошедшем за последний месяц.

Казалось бы обычное, рядовое дело – перегнать несколько тысяч голов живого скота. Ну, непривычное скажем прямо, незнакомое дело. Но, казалось бы что и с того? Только вот сколько в нём оказалось тяжёлого, изнуряющего труда…

И ведь не было бы всего этого, если бы не необдуманная жадность Корнея, скупившего на корню считай что половину всех породистых лошадей Амазонии. И теперь вместо нормального, спокойного перегона, где один конник спокойно вёл с собой в поводу две, три лошади, которые легко можно было направить куда угодно, приходилось надрываться с огромными, плохоуправляемыми табунами. К тому же, раздираемыми изнутри бьющимися за лидерство жеребцами.

Хорошо ещё что этих элитных жеребцов-производителей у них оказалось не так много, как поначалу думал Сидор. Наверное, на порядок меньше, чем ранее он предполагал. Оттого наверное и управляемость табунами хоть какая-то была. Иначе… Будь этих скотов – жеребцов, сексуально озабоченных, хоть на десяток больше, и у несчастного Сидора точно бы поехала крыша, настолько ему обрыдли эти безконечные лошадиные битвы за лидерство между собой и за чужих кобыл.

И ещё он совершенно определённо понял и сам в том чётко удостоверился – у него в табуны дйствительно собрана была самая настоящая элита. По тому, как те жеребцы дрались – точно, все они, как один – были супер!

– "Удавил бы гадов", – каждый раз просыпался он с одной и той же ненавистной мыслью. И относилась она отнюдь не к постоянно рано будившем его дежурным. Нет! К жеребцам, скотам, устроившим в табуне очередную драчку между собой. И как всегда не вовремя, когда он только-только прилёг наконец-то поспать.

Никогда ещё в своей жизни Сидор так не выматывался, так не уставал. Никогда ещё у него не было такой дикой усталости и так мало свободного времени на нормальный, спокойный сон. Когда он от усталости буквально падал под копыта своей лошади, засыпая на ходу, или вечерами, сидя у походного костра, так и засыпал с кружкой чая в руке. Времени на отдых эти четвероногие твари ему практически не оставляли.

И ведь нельзя же было отвертеться. Потому как только у него во всём двухтысячном отряде, как в случае и с медведями, вдруг оказался чудесный дар общения ещё и с лошадьми. Он с ними прекрасно понимали язык друг друга. Чем все в отряде тут же нагло и воспользовались, свалив на него все проблемы с животными, как будто он им лошадиный психолог какой-то… Анализатор там… чего-то такого… Блин!

Но, как сказал очень давно и не в этом мире один мудрый человек: "Добрым словом и пистолетом можно сделать гораздо больше добрых дел чем только добрым словом и только пистолетом". Ну, слов, включая ненормативную лексику у него всегда было в достатке, и он их никогда особо не экономил. А пистолет ему заменил добрый толстый кнут, который он безжалостно наказывал жеребцов, несогласных с его личным, единственно правильным мнением. Так что дело помаленьку пошло, наладилось.

Правда, иной раз он тяжело вздыхал, с тоской вспоминая городской арсенал в Старом Ключе, куда его однажды с какими-то мужиками по пьяни занесло. Что-то они там ему показывали, сейчас уж и не упомнишь чего. Главное, что он с того раза запомнил – ему предлагали купить за пару сотен золотых мечту идиота – настоящий, в рабочем состоянии пистолет-маузер, с коробкой-прикладом и парой десятков аутентичных патронов к нему.

Вот это тогда его и остановило. Не цена – просто безумное количество золота, что те хотели получить за свой раритет, а малое количество патронов к пистолету. Потому как больше, те парни ему сказали, что у них нет где и взять.

Но сейчас, Сидор рад был бы и этому. Пугануть выстрелом какого-нибудь чересчур обнаглевшего жеребца, вошедшего в раж, которого и плётка уже не берёт. Пугануть вот такого дурня, было бы о-очень даже хорошо. Для такого случая сейчас ему было не жалко и тех двух сотен золотых.

Но, это всё лирика, и воспоминаниями настоящего не исправишь.

Теперь же ему приходилось частенько среди ночи вставать ни свет ни заря и куда-то тащиться, чтобы там на месте в очередной раз разобраться с очередной привычной проблемой.

И так день за днём, утром, днём, вечером и ночью. С самого первого дня, когда Паша натуральным образом выкинул его со своей лодьи, сказав что воинскую славу себе он пусть добывает на суше, а таких безбашеных идиотов, как некий влюблённый дурак-Сидор, готовый развязать хоть мировую войну, лишь бы понравиться своей красотке, ему не надо. И всего-то из-за чего? Только из-за того, что он, не подумав, ляпнул ему будто ему надо обязательно прославиться. Чтобы на него более благосклонно взглянула некая белокурая особа с красивыми голубыми глазами.

И этот мерзавец при первой же удачно сложившейся возможности просто пинком под зад выкинул его с ушкуя, отправив возглавлять перегон. Гад!

Возглавлять! У Сидора, от всплывших в голове матерных эпитетов на сей счёт, в тот же миг сбились в кучу все мысли. Это он-то возглавляет?

Ха! Расскажите кому другому эту глупость.

Он, владелец этих тысячных табунов – банальный пастух со слабыми задатками лошадиного психолога и толстым, длинным кнутом, которым он совсем недавно лишь наловчился неплохо пользоваться, а никак не начальник.

Начальник – сидит себе в какой-нибудь кибитке, или там – в юрте, и только и делает что раздаёт всем указивки, которые его помощники тут же бросаются бегом исполнять. А не носится сам, как наскипидаренный, разрешая словно из рога изобилия сыплющиеся на голову проблемы.

Начальник – бездельник, что ничего не делает, и лишь пьёт водку и собирает со всех бабки… Или прекрасный организатор, у которого всё идёт как бы само собой.

Ни тот, ни другой, ни третий случай не соответствовал случаю Сидора. Он был… пастух… этого… стада.

У него даже в мыслях были одни лишь матерные слова для точного описания своего настоящего положения. Всё о чём он мечтал, о чём думал, к чему мысленно готовился – всё пошло на этом перегоне прахом…

Сидор про себя повеселился собственным, пришедшим в голову мыслям.

– "Придёт же в голову такая дурь, – подумал он, позёвывая. Под бочину ему впился какой-то корешок и он с недовольным ворчанием лениво перевернулся на другой бок.

Да нахрена оно ему нужно, начальство это! Есть Корней! Пусть этот дурак, умудрившийся купить на три тысячи лошадей больше чем им было нужно, и тем фактически сорвавший тщательно подготовленную Сидором за долгую зиму операцию, пусть он и возглавляет этот перегон. Причём купивший то, что им в принципе то и не надо было.

Захотел элитных лошадей завести? Так пусть бы теперь покорячился.

Ага! Как же!

Сидор недовольно поморщился. Корячиться-то, как раз пришлось ему. Корней, скотина такая, ничем кроме своих военных побрякушек заниматься не хотел. И как только у него под рукой появился Сидор со своей дурацкой жаждой воинской славы, как у Корнея почему-то на всякие хозяйственные нужды тут же не оказывалось времени. И в результате всё это огромное хозяйство по обеспечению перегона пришлось тащить на своём хребте удачно подвернувшемуся ему под руку Сидору. Хорошо что хоть помошников он себе постепенно подобрал толковых, из тех купцов, что остались с табунами охранять своих лошадей. Иначе бы точно зашился.

– "Элитное племеноводство!" – чуть не выплюнул из себя ненавистные слова Сидор. Как же он теперь ненавидел этот простой, научный термин.

Собранные в один табун элитные жеребцы отказались сами разделяться по своим, отдельным, элитным признакам, и тут же бросились в борьбу за неожиданно оказавшихся у них в прямом доступе чужих кобыл. Захотели тут же порушить всю элитную работу, проведённую до них несколькими поколениями животноводов амазонок.

– "Боже! Каких трудов ему стоило всех их развести по своим отдельным табунам. Да чтоб они не пересекались, да не переопылялись"…

Сидор замер в раздумьях. Наверное плёток с десяток он поистрепал всего за один какой-то паршивый месяц, препятствуя подобному переопылению.

– "Нет! Переопыляться – это из другой области", – чуть не расхохотался он над собственной шуткой.

– "Дожил, – посетовал он сам себе. – Теперь даже шучу сам с собой".

После того как он до потери сознания избил подвернувшимся под руку дрыном заснувшего на посту дежурного пастуха, который своей безалаберностью чуть не привёл дело к тому, что вот один… такой чересчур активный жеребец меклекбургской породы чуть не "переопылил" вдруг оказавшихся доступными кобыл лонгарских тяжеловозов… С тех пор разговаривать ему стало практически не с кем. Если не считать немногих своих помощников из купцов. И так не слишком то хорошие его отношения с курсантами окончательно испортились.

Прилюдное его обещание после этого случая убить любого, кто по неважно какой причине допустит порчу элитных кобыл, окончательно разорвало бывшее ещё ранее внешнее подобие нормальных отношений между ним и курсантами.

Впрочем, Сидору было на это откровенно плевать. Ему вдруг стало совершенно безразлично чужое мнение, кто там что о нём чего думает. Ему стало крайне важно сохранить чистоту породы и не допустить никакой порчи. А пустить прахом труды нескольких поколений животноводов Амазонии, веками занимавшихся селекцией лошадей, из-за какого-то разгильдяя, кто собственный сон ставит превыше всего, он был не намерен.

И видимо в тот момент он был по-настоящему убедителен, раз таких случаев со стороны курсантов больше не было. Курсанты прониклись. Ему поверили. Он действительно теперь был готов убить любого, кто допустит подобное разгильдяйство, настолько он сам уже проникся идеями племенного животноводства, ещё совсем недавно буквально навязанными ему Корнеем.

К слову сказать, который сам теперь отнюдь не спешил заниматься тем делом, которому был единоличным инициатором, полностью сосредоточившись на своих военных игрушках. К которым категорически теперь не подпускал Сидора: ни к охране табунов, ни к совместным с курсантами тренировкам, ни к вольтижировке. Ни к разгону и показательному уничтожению бродячих шаек случайно попавшихся им навстречу конокрадов-амазонок, пожелавших сдуру поживиться за их счёт. Ни к чему тому, к слову сказать, к чему из-за дикой усталости теперь совершенно не стремился и сам Сидор.

Ну и, как говорится – на сладкое, Корней теперь полностью сосредоточился на разгроме перегородившей им дорогу целой армии каких-то молоденьких амазонок, непонятко как вдруг оказавшихся прямо перед ними. Словно спецально ждали.

Что, опять же, очень было на то похоже.

– "Боже! Как же я всё-таки устал!" – подумал Сидор, с силой пройдясь лёгким массажом по кончикам и фалангам пальцев, тщательно разминая суставы.

Он устало потянулся, вытянув на брошенной им под телегу кошме до сих пор гудящие от дикой усталости ноги. Прошедшая, на удивление спокойная ночь, так и не смогла окончательно восстановить ему силы.

Как всё же он устал за всего лишь один какой-то месяц перегона. Ему казалось что прошло целых полгода, а не каких-то тридцать дней. Сил на что-либо не было вообще.

Он поймал себя на мысли что доволен. Действительно доволен тем что какие-то шальные соплюшки перекрыли им проход сквозь "Бутылочное Горлышко" и он имел целых семь дней тишины и спокойного отдыха, и смог наконец-то хотя бы первый раз за прошедший месяц выспаться. Относительной, конечно, тишины и спокойствия, но всё же.

То что при этом ему приходилось решать тысячи постоянно возникающих вопросов и с лошадьми, и по хозяйственной жизни лагеря, было не в счёт. По ставнению с тем что творилось во время перегона это был чистый курорт, санаторий.

– Хоть выспался. – порадовался он сам себе, опять сладостно потянувшись.

– Трофим! – радостно заорал он, увидав спешащего куда-то знакомого корнеевского сотника. – Совещание уже началось?

– Ага! – довольно кивнул он сам себе. – Судя по кривой роже Трофима ещё не началось, но уже скоро. Пожалуй, схожу ка и я туда, – довольно ухмыльнулся он, поняв что не проспал назначенное на утро совещание. – Пора подёргать за усы этих воинственных тигров, по чьёму-то недомыслию названных курсантами, а то что-то они за последнее время слишком много возомнили о себе, и совсем мышей перестали ловить. Пора дать им хорошего пинка, – нагло ухмыльнулся он. – Я отоспался и готов двигаться дальше. Нехрен сиднем сидеть на одном месте. Лично мне это уже надоело и меня дома красавица жена ждёт.

– Пора! Труба зовёт!

Немного предыстории с географией.*

С этими молоденькими амазонками, недавними выпускницами чуть ли не всех воинских училищ со всей Амазонии вообще было много неясного. С какого такого перепугу они вдруг все вместе оказались у них на пути, да ещё в таком количестве. Четыре с половиной тысяч недавних выпускниц, практически весь выпуск этого года, за исключением пары элитных столичных, вдруг оказавшийся стоящим прямо перед ними?

В этом было много странного. И ничего случайного.

Да и место где они их встретили, навевало всякие нехорошие мысли. И одна, самая главная из них – о чьей-то тупости и недомыслии. И Сидор прекрасно знал чьей. Его! Потому как он и только он с самого начала, чуть ли не единолично спланировал всю эту операцию, и выпускать в самый ответственный момент вожжи из рук, надеясь на непроверенных товарищей, было откровенной дурью. За что и получил!

Безкрайняя левобережная лонгарская равнина, на необъятных просторах которой ещё неделю назад Сидору казалось можно было безследно затеряться с каким угодно по численности табуном, неожиданно оказалась удивительно тесной.

Огромная, широкая, вытянутая с севера на юг низина, рассекающая длинной цепью непроходимого чернолесья и бездонных болот всю лонгарскую равнину ровно пополам и делящая её на две условно равные части: Верхнее и Нижнее Левобережье, тянулась от реки и до самых гор. С одним единственным удобным и безопасным для прогона больших табунов проходом, имеющим у местных довольно символичное название – "Бутылочное горлышко".

Это было неширокое, шириной всего версты в две-три, и длинное, в полтора десятка вёрст относительно сухое и ровное возвышение на самом севере этой низины, между её северным краем и рекой.

Место давно и всем хорошо известное. Через него всегда все гоняли стада коров и овец при перегонах стад вверх или вниз по лонгарской равнине. Проход был настолько всем хорошо знаком и привычен, что никто никогда не задумывался над тем, что он был один такой удобный на всём огромном протяжении низины от гор до реки.

Были конечно и другие проходы, и их было много. И безусловно, знающему человеку пробраться где-нибудь в стороне от основного, широко известного прохода, среди этого дикого месива лесов и болот труда особого не составляло. Но они все были намного более узкие, извилистые и для перегона большого стада животных малопригодны. Можно было много животных потерять в подступающей со всех боков трясине.

А вот такой, с удобно расположенными водопоями, равнинным, пологим рельефом и сочными травянистыми лугами, был один.

И армия Корнея, не имея иного выбора, не задумываясь в него и сунулась. И естественно уткнулась в заслон. Чего и следовало ожидать.

Первоначальные планы Сидора, рассчитанные на то что курсанты поведут по две-три лошади в поводу, тайными тропами по многочисленным тропам меж болот, где их будет невозможно перехватить, совершенно не предусматривал табунного перегона. При той схеме пройти с лошадьми можно было где угодно, что собственно и планировалось. А вот такая масса лошадей вынуждена была сунуться в это горлышко. Сунулась и естественно застряла.

В том самом одном единственном месте на всей обширной лонгарской равнине – в так называемом "Бутылочном Горлышке", где они могли безпрепятственно перебраться с табунами на равнину Верхнего Левобережья, их эти вчерашние курсантки и встретили.

То, чего Сидор с самого начала при планировании операции так боялся и с самого начала стремился избежать, с железной неизбежностью произошло.

Корнеевская армия, уткнулась в запертый четырёх с половиной тысячным отрядом амазонок проход меж болот и вот уже неделю стояла в полной боевой готовности, ожидая непонятно чего.

Четырёх с половиной тысяч недавних выпускниц амазонских военных училищ, не имеющих ещё практического боевого опыта, оказалось вполне достаточно, чтобы наглухо перекрыть им путь, что вперёд, что назад. С двух сторон запечатав проход и мёртвой хваткой вцепившись в табуны, они не оставили войску Корнея ни малейшей возможности поискать другого выхода, фактически заперев их в ловушке.

Это был тупик. И выход из него был один – разгром противостоящего им войска.

Была лишь одна проблема. Битву то они как раз и не принимали, словно собаки, не отпускающие от себя далеко раненого медведя и выжидая непонятно чего, раз за разом тревожа его и нападая со всех сторон не давали двинуться с места.

Но и у них терпение похоже было уже на исходе, потому как поначалу редкие стычки между курсантами и амазонками раз за разом происходили всё чаще и чаще, и с каждым днём приобретали всё большее и большее ожесточение.

Дело уверенно шло к генеральному сражению. Обе стороны уже отчётливо поняли что долгое стояние в Бутылочном Горлышке, на виду друг у друга затянулось и всем надоело. Обе стороны хотели драки.

И если Сидору это вынужденное стояние с самого начала доставило истинное удовольствие, позволив наконец-то нормально отдохнуть и выспаться, то как обуявшее Корнея раздражение проявлялось в характерных матерных выражениях, не ругавшегося, а последние дни буквально разговаривавшего матом, лучше было даже не думать. На что уж Сидор считал себя знатоком матершины, напрактиковавшись этой зимой и весной на бондарях с медведями, но этот… У Сидора было только одно название для этого знания Корнея – СПЕЦИАЛИСТ.

Но вчера затянувшееся ожидание, к добру ли, иль к худу, кончилось.

К левому берегу Лонгары, сразу за проходом между краем болот и берегом реки, подошла армада боевых речных лодий под стягом Подгорных князей и на берег потянулось высаживаться многочисленное рыцарское войско со всем своим обеспечением и обозами.

Полторы тысячи рыцарей присоединилось в четырём с половиной тысячному войску амазонок и судя по настрою, царящему в их лагере, стоящее напротив них шеститысячное объединённое войско долго заставлять ждать с битвой небольшой, всего лишь двухтысячный Корнеевский отряд, было не намерено.

– Дождались– хмуро буркнул Сидор вчера вечером, глядя как рыцарское войско неспешно высаживается на берег и принимается быстро разбивать палатки, обустраиваясь. Хорошо было видно что перед ними бывалые вояки, а не новички, насколько сноровисто это у них происходило.

– Мало было нам одних амазонок, так теперь ещё и княжна со своим войском подвалила, – недовольно проворчал он. – Слетелось вороньё на поживу.

– Одно хорошо, – буркнул он себе под нос. – Насколько я её знаю, княжна с битвой тянуть не будет. Сразу, тварь такая, бросится на нас. Раз у них такой перевес в силах, наверняка захочет покончить с нами быстро, одним ударом.

– А это есть good! Ждать надоело.

Совещание.*

В сшитой из плотного домотканного материала, просторной командирской палатке защитного грязно-зелёного цвета с разводами, пропитанного каким-то местным водоотталкивающим составом, плохо пропускающим воздух, она сегодня напоминала Сидору знаменитые гестаповские душегубки, времён второй мировой войны, настолько в ней сейчас было нечем дышать. Казалось, тут яблоку негде было упасть, настолько набилось в неё много разного военного люда.

Воздух, насыщенный ароматами грязных, давно не мывшихся здоровых мужиков был так густо насыщен всяческими миазмами, что дышать здесь если и можно было, то с большим трудом. Тем не менее он не собирался из-за такой ерунды покидать совещания, желая знать как же они из той задницы куда влетели, теперь выбираться будут.

– "Он бы сюда ещё и десятников до кучи собрал, – раздражённо подумал Сидор, наблюдая за устроенным Корнеем столпотворением. – Одних сотников набралось двадцать с лишним штук. Не считая всякой прочей мелочи, вроде выборных от кланов, которым здесь вообще не место.

Сидор ещё в очередной раз подивился насколько оказывается у Корнея оказалось вдруг много матёрого военного люда в подчинении, и как безропотно они его слушались. Наблюдать как какой-нибудь седой мужик, покрытый шрамами и с ног до головы увешанный смертоносным железом и видно что давно уже не новичок, вдруг по первому взгляду своего командира бросается выполнять его распоряжения, даже не задумываясь насколько оно правильное, было… как-то странно.

Хорошо было видно что Корнея здесь искренне любили и уважали, и потому безпрекословно подчинялись.

Для самого же Сидора это было дико. Он такое безоглядное подчинение не выносил. Он привык к совершенно иным отношениям, когда любое его распоряжение раз по десять до того при нём же оспорят, обсудят, обсосут со всех сторон, поругаются с ним и обязательно между собой, доказывая собственную правоту. И лишь пото-о-ом, примутся исполнять. Да ещё и надо будет их тщательно проконтролировать, и желательно с кнутом, чтоб всё выполнено было так, как ему надо, как он решил, иначе обязательно всё переделают и перевернут по своему, ироды.

– Ну, раз все собрались, то можно начинать, – буркнул Корней, оглядывая собравшихся и недовольно покосившись на затесавшегося сюда же, без приглашения, Сидора.

Не командуя никаким, даже самым завалящим воинским отрядом, он, по его мнению, как и по мнению всех присутствующих здесь вояк, не имел никакого права здесь и сейчас находиться. Но поскольку Сидор в своём лице как бы представлял владельцев перегоняемого табуна, за который перед ним все несли ответственность, никто с совещания выгнать его не посмел. Хотя периодически каждый из присутствующих пару раз да покосился неодобрительно в его сторону.

Всё же вояки оставались вояками, что ни говори, и в любой военной стычке ставили на первое место себя, безцеремонно оттирая в сторону штатских. Каковым, по их мнению и являлся Сидор.

Даже Корнея сейчас Сидор раздражал своим откровенно дилетанским видом и хоть и редкими, но непрошенными советами. А порой и откровенно неприятными вопросами, на которые у него не было ответов. Типа того что и так вертелся у него в голове всё это время: "А что, сразу догадаться трудно было, что нас обязательно будут ждать в одном единственном удобном для перегона таких масс лошадей месте?"

Умение задавать неприятные вопросы, да ещё с подковыркой, с необычной силой прорезавшееся вдруг у Сидора, стало последнее время его самой неприятной чертой.

Ещё раз неодобрительно покосившись в сторону Сидора, Корней начал совещание.

– Первое что следует отметить – недельное стояние лоб в лоб с амазонками не кончилось ничем. Все наши попытки вызвать амазонок на стычку и навязать им генеральное сражение, вязли в их глухой, пассивной обороне. Прорваться нам не удалось. Любые наши телодвижения с табунами раз за разом с железной неумолимостью заканчивались провалом. Надо честно признать, что опыта обращения с лошадьми у амазонок несравненно больше чем у нас. Единственный наш специалист, что хоть что-то понимает в лошадях, нам ничем не помог, – Корней недовольно кивнул в ту сторону, где забившись в самый дальний угол, зевал от скуки формальный начальник перегона Сидор.

По лицу его, по всему выказываемому им отношению к нынешнему совещанию, было чётко видно, что тому пофигу всё что здесь говорят.

– Амазонки каждый раз неумолимо загоняли нас обратно в болота, – поморщившись от равнодушного вида Сидора, продолжил Корней. – Но и окончательно разбить они нас не смогли.

– Единственный плюс прошедшей недели – что в нашем обозе скопилось несколько десятков пленных амазонок. С которыми, честно говоря, не знаем что и делать, – сердито проворчал он.

– Продать, – зевнул душераздирающе Сидор. – Шутка! – резко подавился он зевком под злыми взглядами соседей. – Да шутка, шутка это, чего взбесились, – постарался успокоить он разгневанных курсантов. – Вы чего? – деланно удивился он. А про себя подумал: "Хрен вам это была бы шутка, если бы у меня под рукой было хотя бы сотен пять своих людей, и действительно было бы кому этих сволочей продать. Даже рука не дрогнула бы и ничего в душе не ворохнулось ворьё это кому-нибудь на вечную каторгу сбагрить.

– А что молоденькие, так даже лучше. В спальне какого-нибудь графа пусть отрабатывают практические навыки божественной заповеди: "Не укради!".

Сидор был очень зол на амазонок. Настолько, что готов был расправиться с ними любым способом, настолько он не выносил воров. А попытку силой отбрать у них обратно честно купленное, он иначе и не рассматривал.

То что честно им купленное могло оказаться отнюдь не так уж и честно взятое герогом уже из племеноводческих хозяйств Амазонии, он просто не знал.

– Следует отметить, дальше нам не прорваться, – мрачно пробурчал Корней, снова невольно бросив недовольный взгляд в сторону тихо сидящего в углу безмолвного Сидора, как будто тот, а не он был виновен в том, что их загнали в этот угол.

– Единственное место на равнине, которое не обойти, не объехать, – раздражённо хлопнул он кулаком по стоящему перед ним походному столику. – Слева река, справа начинается огромная цепь болот. И узкий перешеек между ними – единственное место для такого огромного табуна где нам можно свободно пройти

– И естественно они нас здесь ждут!

– "А то это раньше было не известно", – лениво подумал про себя Сидор.

Указывать Корнею в очередной раз на его глупость, ему уже надоело. Да и знал он что тот ему ответит. Новых матерных эпитетов и оборотов, что тот при этом ему говорил, он узнавал с каждым разом всё больше и больше. Следовало теперь остановиться и попытаться освоить новый, благоприобретённый словарный материал.

– Выход только один, – уверенно вещал тем временем Корней. – Надо генеральное сражение навязать уже княжне Подгорной, как оказывается командующей этим сбродом из амазонок и рыцарей. В нашем случае – это единственная возможность прорваться и разбить противника.

Альтернатива…, – мрачно замолчал он ненадолго. – Только рассыпаться по равнине и малыми партиями по многочисленным узким тропам в окружающих нас болотах попытаться проскользнуть мимо конных застав амазонок. Как некие в своё время и планировали, – неодобрительно кивнул он в сторону Сидора. – Теоретически это возможно, практически это гарантировано приведёт к тому что всех нас поодиночке переловят их конные разъезды, которые именно при такой тактике имеют колоссальное над нами преимущество.

– Значит, нам это не подходит.

– Иначе, ещё день, два такого тупого стояния перед ними и амазонки вспомнят свою излюблинную тактику. Будут днём и ночью виться вокруг нашего табуна, пока всех лошадей не разгонят, а потом не примутся по одиночке выдёргивать нас. И нас просто выбьют поодиночке, – хмуро буркнул он.

– Почему до сих пор они этого не сделали, непонятно, – недоумённо мотнул он головой. – Словно криная слепота на них напала. Но не советовать же им правильную тактику собственного разгрома, – невесело пошутил он.

– "А вот это действительно серьёзный вопрос, – молча смотрел на него Сидор. – Почему амазонки до сих пор не использовали свои любимую и в данном случае самую эффективную тактику? Может проплаченное загодя золото наконец-то сработало, и развило у амазонок эту твою куриную слепоту?" – раздражённо подумал он, глядя на недоумевающего Корнея.

– Значит, поторяю ещё раз, – Корней взял в руки длинную указку из тоненького орехового прутика, заострённого с одного конца. – Нас прижали вот к этому болоту, – Корней хмуро потыкал кончиком указки в кусок растянутой на стене палатки возле себя большой схематической карты местности. – Местное название выхода из этого бутылочного горлышка перед нами – Девичье поле. Дурацкое название, но уж очень символичное, – раздражённо поморщился он. – По крайней мере, так его называют местные бродники.