сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
Данька камлал долго. Он то смешивал карты, то раскидывал их в разных последовательностях, то давал мне вытягивать, вновь и вновь бормоча непонятные заклинания.
Мексиканцы играли, кое-кто из публики, видимо, уже достаточно набравшись, пытался плясать у сцены. Пьяные девицы – не самое приятное зрелище, я отвернулся к Даньке. Он закончил и сцепив руки смотрел на меня.
- Дело ясное, что дело тёмное! – сказал он, наконец. – Вероятность того, что вы встретитесь есть, но только не в этом месяце и не в этом городе. К тому же, есть странные намеки на изменения судьбы…
- Чьей судьбы?
Данька фыркнул.
- А ты знаешь, твоей, ее, и, как это не странно, моей!
- Ладно, а хоть в какую сторону-то? Что, будет еще хуже? – язык у меня уже заплетался, но мысли были еще вполне четкие.
- А вот это я сказать пока не могу! Руны говорят о переменах, причем в самое ближайшее время. О больших переменах и о больших потрясениях. Надо еще на Таро погадать, для верности.
- Умеешь ты успокоить, Водорезов! – сказал я с чувством.
Программа кончилась, музыканты получили свою порцию хлопков, раздали автографы. Трое удалились куда-то в заднюю дверь, а певец отдал свою гитару и скинул пончо. Он что-то долго объяснял долговязому парню, видимо переводчику.
- Выпить хочет, - сказал Данька, прислушавшись. – Смирновской хочет.
Переводчик покивал и пошел к стойке.
Мексиканец спустился со сцены и прошел в зал. Наискосок от нас, в нише, стоял двухместный столик с надписью «заказано».
Гитарист смело разместился там, скрываясь в полутьме.
Ему подали водку и вазочку с черной икрой. Данька хихикнул, нагло глядя, как он намазывает себе маленькие бутербродики толстым слоем икры.
- Почему они все так банальны? – спросил он меня. – Россия – икра, медведи, цыгане, «казачок», Распутин. Хотя, мы тоже недалеко ушли: Мексика - сомбреро, пончо, текилла, кактусы, Карлос Кастанеда. Ладно, допьем! Твое здоровье, камрад! – воскликнул он, кивая мексиканцу.
Тот ответил на испанском, и тоже поднял стопарик. Народ начал рассасываться. Данила потребовал Жанну.
- Жанночка, майне кляйне, нам еще кофе!
Жанна покачала головой.
- Даниил Алексеевич, извините, с полуночи в Диване закрытая вечеринка, уже без пятнадцати. Этот зал закрывается.
- Тогда мы туда! Туда и кофе! – Данила был бесшабашен и здорово пьян.
- Даниил Алексеевич, только по приглашениям, извините пожалуйста. Хорошо, я сейчас подам кофе сюда.
- Жанна, кофе и сразу счет, - вмешался я. – После кофе мы вас покинем, все хорошо, спасибо.
- А я не желаю! – воскликнул Водорезов.
- Данила, ты пьян! Мы с тобой возьмем «Немирова» и поедем ко мне, посидим, поговорим. Машину, вот только, придется завтра с утра забирать, - посетовал я.
- Ладно, но только не перцовой, - согласился Данька.
Мексиканец в своем углу чиркнул длинной спичкой и запыхтел, раскуривая трубку с длинным прямым чубуком. Багряное свечение отражалось в его маслянисто-черных глазах. Данька покрутил носом и склонился ко мне через стол.
- Ты понюхай, похоже, этот Хуан «пыхает»!!! Чуешь?
Я втянул воздух. Сквозь табачный дым пробился странный сладковато-терпкий запах.
- Чёж он курит-то? – я хмыкнул и полез за деньгами. – Интере-е-е-сная у них тут будет вечерина.
Мексиканец снова затянулся и откинулся к стене, прикрыв глаза.
- Глянь, «приход» начался. – Данька стрельнул в гитариста глазами и сейчас же отвел взгляд. – Темень, а он следи-и-ит! – прошипел он прикрываясь счетом.
- У тебя уже идеи отношения. Допивай свой кофе и пошли на воздух, - проговорил я, тайком поглядывая на мексиканца.
«Хуан» сидел, вытянув ноги, лицо его расслабилось, точно у спящего. Казалось, он дремлет. Веки были прикрыты, однако, под опущенными ресницами я приметил острый, словно черное лезвие, взгляд.
Мне стало не по себе. С соседнего столика снялась молодая компания и окружила мексиканца, пытаясь выразить свое пьяное восхищение. Данька поднялся, его изрядно «штормило».
Пока мы одевались и расплачивались, «Хуан» выбрался из объятий пьяных русских и, улыбаясь, прошел к выходу.
У стойки он задержался, говоря что-то переводчику. Тот кивал и поглядывал на нас. Мексиканец покинул бар и направился в подвал, где располагался приватный «Диван».
Переводчик подозвал распорядителя и что-то быстро говорил ему, тот вежливо, но твердо возражал. Мы приблизились к выходу. Они замолчали и прилизанный распорядитель недовольно кивнул переводчику. Уже в дверях он окликнул нас:
- Э-э-э… Даниил, э-э-э… Алексеевич?
- Я, - встрепенулся Данила. – Нам очень понравилось, спасибо большое!
- Э-э-э… всегда рады, - распорядитель явно колебался.
- Да, деньги на столе, сдачи не надо! – поспешил я его уверить.
- Благодарим. Даниил Алексеевич, а-а-а… не хотели бы вы остаться?
Мы удивленно переглянулись.
- Спасибо, но мы вполне довольны, и, к тому же, исчерпали свой лимит на сегодня. В другой раз – всенепременно! – Данила шутливо поклонился.
Я толкнул дверь.
- За счет заведения! – на трагической ноте воскликнул распорядитель. – Как постоянному посетителю!
Лицо его было несчастным, он явно «отрывал от сердца».
- Чудеса, - повернулся ко мне Данька. – Ну что останемся? Давай? – в его глазах запрыгали шальные чертики.
- Этот Хуан стопудово голубой! – сказал я. – Я видел как он договаривался.
- Да-а-а ла-а-адно, ты же со мной, милый! – противным голосом протянул Водорез, состроил мне «глазки» и вдруг захохотал совершенно невоздержанно.
- Дурак! – сказал я с чувством. – Вечно ты приключения ищешь на свою…
- Ага, - радостно согласился Данька и вихляющей походкой направился к лестнице в Диван.
Уж не знаю, сколько стоили приглашения, но когда мы прошли мимо, от распорядителя повеяло неизбывной тоской.
========== Часть 6 ==========
По длинной лестнице мы спустились в подвал. Два пуленепробиваемых охранника молча растворили дубовые двери, впуская нас внутрь загадочного Дивана.
- Вау! – воскликнул Водорез, обозревая полутемные внутренности чилаута. – «Вайт пусси, блек пусси, еллоу пусси»! – он раскинул руки и обернулся, блестя шальными глазами.
Данька поймал пьяный кураж. Да и было от чего!
Сходство с известным фильмом поразило и меня.
Только здесь дух индейской пирамиды был несколько более подчеркнут.
Стены имитировали истертые каменные блоки, колонны, подпирающие высокий потолок, покрывали изображения индейских богов. Тут и там горели бронзовые жаровни, из курильниц вился ароматный дым, втягиваясь в замаскированные спутанными корнями сплиты.
Помещение наполняла объемная музыка, на стойке из целого куска дерева танцевала щедро одаренная природой стриптизерша. Еще две извивались на возвышающемся в центре зала подиуме, отгороженном от публики стилизованной решеткой.
Я огляделся по сторонам. В полумраке я приметил лица, до боли знакомые по газетным полосам, мне стало не по себе, как голому в трамвае. Я поспешно зашарил взглядом по углам в поисках свободного местечка.
Когда я его обнаружил, то совсем не удивился, заметив во тьме знакомый красноватый отблеск. Данька уже сливался в экстазе танца с какой-то «богато раздетой» девицей. «Ох, будут у нас проблемы!» - подумалось мне. Делать нечего, я отодвинул тяжелый стул из грубо обработанного дерева и уселся напротив мексиканца.
- Текила? – произнес хриплый голос после минутного молчания.
- Давай! – мрачно буркнул я, краем глаза следя за отрывающимся Водорезом.
Музыка закончилась и Данька, поцеловав руку девице, бодро устремился в наш уголок.
- Буэнос ночес, камрад! – приветствовал Данька мексиканца. – Данила, Артём, - представил он нас.
- Диего-Антонио Манчарес – ответствовал гитарист, протягивая руку через стол.
- Диего… - Данька затараторил по-испански.
- Но! – ответил Диего, рассмеялся хрипло, но заразительно и добавил что-то на своем языке.
Данька тоже заулыбался и пожал ему руку. Я тоже пожал протянутую кисть и подивился, какая горячая и сухая у мексиканца ладонь.
- Я спросил его, - повернулся ко мне Данька, - голубой он или не голубой. Он сказал, что он – не голубой и что я - мнительный русский дурак.
- Дурак! – подтвердил Диего, блестя в темноте ровными зубами.
- Ну, за знакомство! – сказал Данила, разливая по рюмашкам текиллу - бутылка появилась сразу же, как только мы уселись.
Выпили, и я почувствовал, что эта рюмка была уже лишней.
Перед глазами начало плыть и кружиться.
Я кивнул официанту и попросил проводить меня в туалет.
Когда я вернул себя в относительно приличную форму и почувствовал начинающуюся головную боль, я вернулся в зал.
Диего и Данька оживленно бормотали по-испански и было видно, что они спорят.
- Темень, ты представь: эта дурилка говорит, что Водорезов шарлатан и гадает неправильно! – возмущенно повернулся ко мне Данила, видать, только сейчас обнаружив, что я отсутствовал.
Я многозначительно кивнул, башка болела все сильнее. Басы отдавались в висках и от дыма уже тошнило. Я бездумно уставился на стриптизершу. Ее тело расплывалось в несколько цветных пятен, и мне стоило немалого труда удерживать фокус.
Данила с Манчаресом все трещали по-испански, я уже трижды пожалел, что спустился в этот Диван. Вдруг, мои томные размышления грубо прервались ощутимым толчком в ребра.
- Смотри, Темень!
Я повернулся и посмотрел на тарелку, на которую указывал длинный палец Водорезова. На цветной глазированной глине лежало три бурых комочка.
- Что это? – вяло поинтересовался я.
Манчарес, залопотал, блестя зубами и оживленно жестикулируя.
- Это, брат, пеотль! – назидательно сказал Данила. – Наш друг «Хуан» настаивает, чтобы мы его отпробывали немедленно! Говорит, так и только так рождается настоящее предвидение! Ну что, докажем свою состоятельность?
- Данька, ты, конечно, личность увлекающаяся, но я не думал, что ты настолько доверчивый… Хотя и пьяный, - я неодобрительно глянул на сверкающего глазами мексиканца. – Завтра ты проснешься без памяти и без денег…
- Тёмка, у меня и так денег нету! – радостно сообщил мне Данила. – Не, не боись - Манчарес, хоть и Хуан, но наш человек! Мы с ним все обсудили. Досконально. Темень, надо! – он взял один комочек и протянул мне. Давай, жуй его!
- Даня, хорошо, я его съем, только потом пойдем домой, а? – я вкрадчиво заглянул в лихорадочно блестящие Данькины очи.
- О-кей! Договорились! Только положи в рот и обещай, что потом все расскажешь, что увидишь…
- Даня, я тебе все, все расскажу, только давай домой пойдем…
Я беру этот маленький шарик и кладу в рот.
Горько-приторный вкус наполняет мой рот слюной. Некоторое время я жую этот жесткий «марципан», не чувствуя ничего кроме прежней тошноты.
Данька с Манчаресом заворожено следят за движениями моих челюстей, а потом одновременно кладут себе в рот свои кусочки.
Мы все трое сосредоточенно жуем, точно имбецильные парнокопытные. Данькин взгляд постепенно стекленеет, он застывает, пристально глядя в свою тарелку. Манчарес достает свою потухшую уже трубку, вытряхивает пепел в тарелку, набивает трубку из полотняного мешочка и раскуривает ее вновь. Я смотрю на все это действо, достойное документализации, как кадры из жизни заядлых наркоманов. Все это начинает медленно, но верно выводить меня из равновесия.
Я потыкал Даньку в бок – он даже не повернул головы. Манчарес полностью ушел в себя и даже глаза прикрыл. Только трубка медленно разгорается и гаснет в полумраке.
- Да ну вас куда подальше! – сказал я и встал, пошатываясь. - Ты, Водорез как хочешь, а мне пора! Мне на дежурство завтра. Пошли домой!
Данька вяло отмахнулся.
- Пошли, я тебе говорю! - сказал я погромче, и потрепал его по плечу.
Никакого эффекта! Я плюнул, в сердцах, и направился к выходу. В голове у меня грохотало, и перед глазами все плыло. Драли бы черти этого шарлатана Манчареса, пропойцу Водореза и меня, дурака, вместе с ними! Я поднялся наверх и вышел наружу.
На улице было светло, и солнце нещадно поливало красноватый песок своим золотым расплавом. Зыбкое марево дрожало у самой кромки пустыни. Возле входа, привалившись спиной к каменной кладке, сидел старик. Лохмотья его выбелило убийственное солнце, нечесаные седые патлы трепал горячий ветер. Старик перебирал гитарные струны. Звенящие звуки царапали мое сердце и больно отдавались где-то внутри.
- Дед, престань! – сказал я.
Гитара зазвенела еще громче. Струны взвизгивали, звуки взмывали, уносясь вверх, в желто-синее небо.
- Дед, прекрати, я тебе сказал! – сердито крикнул я и наклонился, заглядывая старику в глаза.
В его глазах плескалось жидкое золото.
Я испуганно отпрянул и бросился прочь. Вслед мне неслись колокольные звоны и скрежещущий ржавый смех. Ноги вязли в песке, но я боялся остановиться. Я понял, что страшный старик нагонит меня, едва я замедлю шаг. Песок обжигал, набиваясь в ботинки, кираса раскалилась и сдирала кожу у горла, меч больно колотил по бедру. Задыхаясь, я взобрался на усыпанный песком и камнями склон. Моим глазам открылось поле битвы.
Единороги стояли широким фронтом, белые гривы полоскались подобно знаменам, витые рога нестерпимо блестели на солнце. Драконы выстроились напротив. Их перья, вздуваясь шальной радугой, преградили пустыню от края до края. Орлы кружили в ослепительном небе, наполняя воздух дерзким клекотом. Битва ждала. Я понял, что она ждет только меня. Я смотрел на Единорогов и видел их дружеские ободряющие взгляды, я смотрел на Драконов и видел полные любви сердца, я смотрел на Орлов и видел, что они дарят мне мечту.
Я никак не мог понять, где же все-таки мое место? Тогда, прямо передо мной появился воин в золоченых доспехах. Он стоял спиной ко мне, и на шлеме блестела корона. Корона из чистого золота горела, словно само Солнце!
Это и было Солнце!
Светило жарко клубилось, исходя огненными протуберанцами, прямо над его головой. Он протянул руку и указал на Единорогов. Я переступил копытами в нерешительности. Сзади раздался все тот же страшный скрежещущий смех. Я сорвался с холма и понесся к войску Единорогов. С каждым шагом на сердце становилось все легче. Да, так и только так! Вот мое место, вот мои друзья, соратники, родные! Меня приветствовали хрустальным ржанием, стуком алмазных копыт, прохладными всплесками гривы. Я встал в ряд и обернулся. Солнце смотрело на меня, улыбаясь. Я видел только то, что мой Свет смотрит на меня, я понимал только то, что Свет счастлив за меня, что мой Свет ЗА меня!
Чистый звук пронесся над пустыней - и битва прянула, словно разделенный надвое, но единый зверь! Мы сшиблись в центре.
Взметнулись тучи песка, и солнце померкло в пыльном мареве. Я бил копытами, раздирая плоть и дробя кости, я пронзал рогом - и радужные перья летели в небо. Их кровь пахла удивительно приятно! Это были шиповник и мята, лаванда и апельсин. Я бил и кромсал их тела, только для того, чтобы еще раз втянуть ноздрями этот запах.
Так продолжалось бесконечно долго, и я несказанно удивился, когда пыль осела, и все внезапно кончилось. Поле было покрыто изломанными, исковерканными телами, драгоценные перья оседали, кружась и порхая, словно снежинки. Моя белая шкура покраснела от крови – чужой и моей. Мои бока ходили ходуном, а мой рог был сточен до половины.
Я осмотрелся, и увидел, как сквозь оседающую пыль проступают очертания золотой фигуры моего Света. Я приготовился издать победное ржание, но впереди из груды тел поднялась фигура Дракона. Его перья также сплошь слиплись от крови, изящные лапы дрожали, на губах вскипала алая пена, но он вставал.
Я поднял голову: Орлы по-прежнему кружили в небе, их безупречные линии чертили воздух. Я посмотрел на холм и увидел, что рядом с моим Светом стоит Старик. Теперь он не смеялся, и его черная гитара беспомощно валялась на песке. Я посмотрел на своего врага и ударил копытом. Из груди моей вырвалось яростное рычание.
Я – победитель! Только я!
Я бросился на врага, метя копытами в его грудь.
Дракон взвился на дыбы, выставив острые как кинжалы когти. Мы ударили друг друга, разрывая кожу и мясо, свились и покатились в едином неистовом клубке. Наша кровь смешалась. Мои глаза отразились в его глазах… и, ударив последний раз, я вдруг понял, что убиваю свою Любовь.
Я растерянно обернулся, чтобы посмотреть на свой Свет. Под яростной Звездой я увидел лицо Дракона… Я все смотрел, и смотрел, и никак не мог поверить себе... Я обернулся, чтобы увидеть Любовь.
И я увидел ее лежащей во прахе среди многих других. Тогда я спросил: «За что?», но услышал лишь жалобный стон вместо своих слов. Мой Свет улыбался улыбкой Дракона. Вдруг с неба раздался пронзительный клекот, и стальная молния ударила в Звезду-Корону. Яростная, всепожирающая вспышка пронзила мое существо, Время и Пространство выгорели дотла...
В бескровных, пустых сумерках тихо плакал старик. Из его золотых глаз на невесомый пепел текли крупные слезы. Слезы собирались в ручьи, пробивая дорожки в сером пепле. Ручьи соединялись в реки, а реки сливались в моря. Моря постепенно покрывали выжженную землю…
