сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)
Они уселись за стол и успели выпить по стопке, ожидая пока вернутся Илья и Василий. Которые, как поведал Лискин, вели очень важную беседу у поленицы.
Когда те появились, хозяйка подала завтрак, состоящий из жаренной на сале картошки, домашней ветчины и соленых груздей в большой глиняной миске.
За столом говорили о пустяках, об охоте, рыбалке и качестве самогона в окрестных селах. Василий больше слушал, поглядывая на Даньку веселыми глазами.
Данька все время чувствовал это внимание, но не подавал виду, уплетая картоху и ветчину. Ополовинили новый штоф, под шутки про аристократов и дегенератов и настроение у всей компании улучшилось.
Напившись чаю со свежим капустным пирогом, они вышли все покурить на крыльцо. Молчали, щурясь на солнце, курили и удовлетворенно вздыхали.
- Ну что же, - помедлив, проговорил Камча, туша окурок в рыхлом, тронутом солнцем снегу на перилах крыльца. – Пора и честь знать. Собирайтесь, да поехали дальше. До Побоища путь неблизкий. Машинка-то справится?
- Об чем речь! – ответил Илья, хлопнув себя по колену. – Поехали!
- А нас там ждут, в Побоище? – Спросил Лискин.
- А мы как отец Кондратий: жди, не жди - все одно приходит!
Лискин и Илья засмеялись над этой мрачноватой фразой, а Данька отвернулся, твердо решив ничему не удивляться и вопросов не задавать. Не то, чтобы ему было плевать на то, что эти люди навязывают ему какую-то роль, и он постоянно чувствует внимание к своей персоне, а просто он устал на все реагировать.
Казалось, что его запас негативных эмоций иссяк, уступая место куражу и скрытому ликованию. Он то и дело, украдкой оглядывал картотеку в своей голове, словно человек, выигравший миллион и по сотне раз проверяющий чемодан с хрустящими купюрами, веря и не веря одновременно.
К вечеру следующего дня они добрались до Побоища – старинного селения, затерянного среди дремучих, нехоженых лесов.
Маленькая команда окончательно ухайдакалась, то и дело выталкивая машину из вязких, уже почуявших весну, снегов Урала.
Горы подобрались незаметно, скрадывая горизонт, застилая окоем неба шумящими на ветру соснами, бросая под колеса неожиданные колдобины и трещины, сплошь засыпанные снегом.
Побоище встретило их звонким собачьим лаем, деревянными срубами, запахом дыма и лежалого навоза.
Едва машина, рыча и стеная на взгорке, показалась ввиду села, из леса, что подступал к самой колее, выпорскнула стая гигантских волков. Серые звери словно выныривали из сугробов, вздымая снежную пыль. Данька вытаращил глаза от изумления.
- Ишь, скачет бригада! – усмехнулся Камча.
- Понятно, тебя встречают! – буркнул Лискин. – Мы такой чести не нагорбатили!
Василий проигнорировал это замечание, приветливо помахивая рукавицей, скачущим по обочине волкам.
По узкой заснеженной колее, они въехали в центр села и затормозили возле самого большого дома, в котором, как и следовало ожидать, размещалось Правление.
На крыше старинного двухэтажного строения, торчал лес антенн и огромная тарелка спутниковой связи. Данька хмыкнул: выглядело это довольно дико. Где-то во дворе тарахтел генератор.
- Хо-хо, Станислав! – Василий выпрыгнул из машины, раскрывая руки навстречу одному из волков. – Сколько лет, сколько зим!
Волк поднялся на задние лапы, передние, водрузив на плечи Камчи.
- Знарровааа! – прозвучало в ответ.
Сначала Данька подумал, что ему послышалось. Он вышел из машины, скромненько встав поодаль.
Давыдов и Лискин, наклоняясь, пожимали лапы волкам, воздух наполняли своеобразные утробные звуки, издаваемые серыми зверями.
Прислушавшись, Данила с удивлением стал понимать, что это не просто рычание, а настоящая человеческая речь, просто гугнивая и смазанная волчьими глотками.
Снова торкнулся один из ящичков в сознании – Данила позволил ему отвориться. Фигуры людей и животных словно выделились на окружающем фоне, будто кто их фонариком подсветил.
Особенно ярко светилась фигура Василия – его силуэт был словно наполнен сконцентрированным люминесцентным раствором. Свет, точно жидкость, тек слоями, завихряясь яркими водоворотами в нескольких точках: на лбу, на горле, на груди и конечностях.
Данила без труда узнал чакры, расположение которых, было известно ему еще со времен увлечения йогой. Зрелище было крайне любопытным, однако Данила воспринял новое знание спокойно, в полной уверенности, что все это только начало чего-то большего.
Тем временем честная компания направилась к дверям.
Илья принялся грохотать кулаком в дощатую дверь, да так, что из соседнего дома начали выглядывать обеспокоенные соседи.
Однако, увидев, кто ломится к начальству – не только поспешно захлопнули дверь, но и моментально потушили свет во всем доме. На стук, в сенях послышалась возня и грохот, что-то рухнуло, и дверь сразу отворилась. В проеме показался здоровенный мужик, заросший щетиной до самых глаз.
- Оба-на! Пожаловали! Хаюшки!
- Привет, Петрович! - воскликнул Камча из-за широкой спины Давыдова. – Опять порнуху качаешь? Не слышит, не видит, хоть все село выноси!
- Гыыы! Цыган! Вот не ждал! Да я на «Удаве», там сидел, на втором этаже, – он протянул руку, здороваясь со всеми по очереди, не исключая волков. – Проходите, проходите!
- А что, Петрович, выпить есть у тебя? – спросил Лискин, потирая моментально покрасневший на улице нос.
- Да как же – у меня да не будет?! – гордо ответствовал небритый Петрович. – Смолянковы уехали вчера, так четыре литра ставили, за то, чтобы я их выпустил. Пошли в буфет!
- Что, бегут аборигены? – осведомился Камча.
- Да как же не бежать, Вася? Лысый позавчера такое устроил, я бы сам испугался! – отвечал Петрович, посмеиваясь из темного коридора, пропахшего истлевшим деревом и мышами. – Помнишь старый погост? Так вот позавчера над ним зеленое зарево поднялось, гукать начало, сначала на дворы крысы набежали, ну прямо ковром! Бабы повсюду визжат, мужики матерятся, прелесть! А потом три скелета на стежке показались – бредут по главной улице, кости с мороза скрипят! Один подгребает к Смолянковому окну, да в стекло и постучал! – Смолянков-то и выглянул! Как его инфаркт не хватил – не знаю. Одно видать спасло, что выпимши был, он последнее время все время выпимши. Ну, вот вчера он всей семьей и уехал. И Поповы с ними и Астаховы. Я им дал вездеход до Тирги, Андрюха повез, не встретились? Однако, Сидоренко и старики Басовы держатся – говорят, что при Хрущеве и не такое видали – кто горы под кукурузу распахивал, тому сам черт – не брат!
Смеясь, Петрович вел компанию по полутемным коридорам.
- Ну, и чё со скелетами стало? – заинтересовался Илья.
- Да чё, Александр Петрович вышел, матом их покрыл и отправил к Лысому обратно, вместе со всеми крысами. Крысы в огороде у Лысого построились в виде надписи: «Лысый – некромант хренов!» да так и замерзли. А скелеты всю ночь вокруг усадьбы маршировали… Располагайтесь! – Петрович щелкнул выключателем.
Буфет представлял собой просторное помещение, устланное самодельными циновками из камыша с длинным столом в центре и шикарной русской печью во всю стену.
Красный угол занимал старинный поставец, полный посуды, на бочонке, что стоял возле него, рядком висели ковши. Самой дикой деталью этого древнерусского интерьера была огромная офисная кофеварка у входа.
- Я щас в кладовку сбегаю, у меня колбаса, а в печке, как по заказу, картошки целый чугун!
- Мыыы тооожжее воооодгии атиимммм! – сказал один из волков, широко раскрывая пасть и нервно, совсем по собачьи, зевая в конце фразы.
- Не, ну чё ты, не мог раньше сказать?! – возмутился Петрович. – Прискочат вечно, голые, босые – нате вам! И жрут же - в три горла! Идите сами в спальню, чё найдете то и одевайте!
- Мыы теееме кабббанннааа пинесееем! Задрррррааа! – заверила его волчица с изящной шеей и аккуратной темной мордочкой.
Стая сорвалась, стуча когтями и пробуксовывая на крашеном полу.
- Молодежь! – сказал Илья. - Ни о чем не думают, дети просто!
Прибывшие разделись, повесив куртки на вешалку за дверью.
Камча тут же отворил заслонку печи, ловко ткнул ухватом в глубокое жерло и достал здоровенный прокопченный чугун. Лискин, быстро кинул на стол деревянный кругляш, служивший здесь подставкой под горячее.
Илья, присел перед зевом и начал подбрасывать в него поленца из аккуратной стопки у подножия печи.
Данила, чтобы не стоять столбом, направился к кофеварке и обнаружил возле нее, на чугунном столике банки с превосходным кофе, сахарницу, и множество разных приспособлений, знакомых ценителям настоящего кофе. Судя по прокопченным туркам и девственной чистоте кофеварки – кофе варили прямо в печи.
- А зачем тут кофеварка? – спросил Данька, вертя в руках большую медную турку.
- А, это Петровича! – ответил Илья, разулыбавшись. – Только ты у него не спрашивай, а то он злится…
Лискин и Камча зафыркали, переглядываясь.
- Она ему как память дорога, он раньше сисадмином в одной конторе в Москау-Сити работал, - сказал Лискин, блестя мелкими зубами. – С этой кофеваркой столько приколов! Вот однажды…
Дверь скрипнула, обрывая Лискина на полуслове. Петрович метнул тяжелый взгляд на турку в руках Даньки.
- Я - ничо, я – ничо! – поднял руки Лискин. – Я молчу!
- Понимаешь чё-нть в нормальном кофе? – кивнул Петрович Даниле, ставя на стол объёмистую корзину.
- Кое-что, - ответил Данька, аккуратно ставя турку на место.
- Ну-ну… Завтра утром сваришь, я погляжу, - проговорил он, выкладывая из корзины коляски домашней колбасы, сало, лук, плошку с грибами, какие-то крынки и свертки.
Данила перешагнул лавку и сел напротив Камчи, который уже раскладывал по глазурованным мискам с витиеватой надписью «Общепит-75», исходящую паром картошку в мундире.
- Сварит, сварит! – ответил за Даньку Лискин. - Если сможет! Что-то он, в прошлый раз, слаб оказался на расправу: всего пол-литра на троих – и он баиньки пошел.
- Ну не бреши! Положим не пол-литра, а семьсот грамм! – ответил Илья, расставлявший по столу узорные стопки «под хохлому». – А во-вторых, он еще себя покажет, уж я-то знаю, как эти доктора на самом деле могут!
- Ух, ты! Дак ты – доктор? А какой? Хирург? – заинтересовался Петрович, извлекая из корзины огромную запотевшую бутыль.
Данька покосился на нее. «Да что они все одной картохой, салом и самогоном питаются что-ли?!!» - подумал он, а вслух сказал:
- Да нет, психиатр я. Детский, причём.
- Психиатр?! – изумился Петрович. – Кр-у-у-у-то!
- Ага, такой он у нас, Данила Алексеевич Водорезов! – подтвердил Лискин, поглядывая на Даньку, как новый русский на свою крутую тачку. – Так что ты, Петрович поосторожнее, а то он все твои детские комплексы раскроет, будешь тогда гол, как сокол – никакой тайны! Чем тогда девушек прельщать?
Все дружно загоготали.
- Да ты Лис, не переживай, я-то найду, чем девушек прельстить! – ответил Петрович, разливая по стопкам.
Он хотел, было, еще что-то добавить, но дверь снова заскрипела, и все взгляды приковались к проему, за которым показалось нечто, лишившее Даньку дара речи.
В кокетливой позе, поставив одну руку на бедро, а другую, положив на дверной косяк, стояла изящная брюнетка в синей мужской рубашке и валенках на стройных гладеньких ногах. Смуглянка томно улыбнулась, подтянула желтый галстук на точеной шейке и объявила:
- Начинаем показ от кутюр! Коллекция «Весна-осень от Петровича»!
Мужчины за столом бешено зааплодировали, разражаясь приветственными криками, когда брюнетка продефилировала вокруг стола походкой профессиональной модели.
Вслед за ней показалась миловидная шатенка с шикарными волнистыми волосами.
На ней были кальсоны, стянутые под коленками в виде своеобразных и довольно милых капри, и меховой жилет на голое тело.
Затем, под бурные аплодисменты и свист в комнате появились три парня в ошеломляющих нарядах из старых «треников», ушанок и семейных трусов в сочетании с кирзовыми сапогами и домашними тапочками.
- Заслужили, заслужили, вот черти! – кричал Петрович, протягивая стопки молодым людям, когда бесподобное представление закончилось и все, под смех и одобрительные восклицания, расселись за столом.
Данила оказался рядышком с несравненной смуглянкой, и то и дело, косил на ее профиль в обрамлении темных локонов и нежную ямочку в основании шеи.
Ее звали Элия. Данька был совершенно сражен.
Самогон потихоньку делал свое дело, компания шумела все больше, вот уже появилась старенькая гитара, и Илья запел глубоким мощным голосом: «Скорей бы лед встал, пошел бы тогда на рыбалку…». «Ой-йоооо, ой-йооо, ой-йо!» - с душой отзывался народ…. Эли прижималась теплым плечом к Данькиной руке…
Данила закрыл глаза и позволил миру крутиться вокруг него. Из цветного вихря вырвались туманные и сладостные картинки ближайшего будущего. Он расслабленно улыбался – на каждой из них было утро, он и смуглянка - Элия на смятых простынях.
Дни летели незаметно.
Данька с удовольствием занимался хозяйством, обустраивая огромную избу, что досталась ему с щедрой руки Петровича.
Элия с которой он не расставался со дня прибытия, оказалась очень покладистой и даже удобной спутницей. Они жили вместе, словно муж и жена с той только разницей, что в их жизни не было ругни из-за денег, разбросанных носков, и, самое главное скуки.
Здесь Даньке не приходилось скучать.
Он, словно губка впитывал новые впечатления, изучал привычки новых знакомых, погружался в совершенно не знакомую жизнь на природе. Ему все нравилось: запах старых бревен, клохтание кур поутру, разговоры о магии, шаманские пляски у костров и тайные ритуалы некроманта Лысого.
Его везде привечали, с удовольствием рассказывая о своем ремесле. Впрочем, это была не новость – Данила всегда умел находить общий язык с людьми. Контингент здесь подобрался что надо. Этакая человеческая Кунсткамера, и Данька бросался на эти типажи, словно человек, десять лет просидевший в «одиночке». Дни шли и шли, пока не пришел тот последний день на его ЧЕЛОВЕЧЕСКОМ пути…
Утром в окно тихонько стукнули.
Данила поднял голову взъерошенный и недовольный. В окно едва брезжил мутный свет занимающегося утра. Посмотрев в себя, он увидел приникшую к заиндевевшему, с ночного морозца, оконцу квадратную фигуру Ильи. Дальше, во дворе, покуривали Вася и Лискин, причем последний отпускал довольно двусмысленные шуточки насчет гулены-Эльки и всей ее стаи, не являвшихся в деревню уже целых три дня.
Данька нахмурился, когда Лискин намекнул о приближающейся весне, поры любви и собачьих свадьбах.
Конечно, он прекрасно видел, что стая уже два дня, подвывая, гонит одинокого красавца-лося, видел, как запали бока его черноухой волчицы, как стая останавливается только за тем, чтобы схватить пастью подтаявший снег, да прикорнуть на два-три часа, свалившись друг на друга под какой-нибудь корягой.
Он так же видел, что, несмотря на усталость, они горят особым, недоступным простым охотникам, азартом. Однако, все равно, слушать ядовитые шуточки этого тощего пса было неприятно. В окно опять постучали, уже настойчивей.
Данька перестал смотреть сквозь стену и вспомнил в чем причина столь раннего визита. Конечно же, они собирались на охоту за черным медведем-шатуном, что проснулся посреди зимы и пугал теперь неколдовское население Побоища своими внезапными появлениями. Сначала тощий, облезлый медведь только бродил вокруг села, изредка показываясь на склонах. Стоя на задних лапах, он принюхивался, и прислушивался к звукам, доносившимся от человеческого жилья.
Потом, окончательно отощав и обозлившись, стал захаживать на окраину, копаясь в выгребной яме и доводя до истерики дворовых псов. А третьего дня вовсе обнаглел – забрался к живущим несколько на отшибе старикам Кудиновым, убил цепного пса Сурика и разобрал стену сарая, добравшись до трех овец, две из которых вот-вот должны были принести ягнят.
Крику на утро было так много, что решено было наглеца прикончить, во избежание дальнейших злодейств. А, кроме того, практически всего мишку тотчас разобрали на составные части, устроив настоящую склоку за желчь и сердце. Желающих поделить шкуру еще не убитого медведя было гораздо больше тех, кто страждал бродить за косматым по сырому и холодному лесу.
У всех нашлись неотложные дела, и мероприятие чуть не сорвалось, поскольку ведуны, с присущей им обстоятельностью и любовь ко всему умозрительному, пустилась в изобретение тысячи и одного способа как избавиться от медведя «не отходя от кассы». Конец импровизированному вече положил Камча, просто предложив пойти и убить зверя из простой, но очень хорошей винтовки. Данила вызвался за компанию, потому что дома делать было совершенно нечего.
Элька была на охоте, а будни Побоища с его неизменными рутинными чудесами, со временем, стали казаться привычными и даже нудноватыми.
