Текст книги "Фея из Кореи (СИ)"
Автор книги: Злата Меркулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)
– Джун... это как неведомый шедевр известного художника, который обнаружили совсем недавно и случайно.
– Чего? То есть она где-то пылилась на полке, а тут вдруг вылезла? Сидела бы и дальше в своей кладовке! – Инну развеселило сравнение подруги, она даже на минуту забыла, что страдает.
– Я не то хотела сказать, – криво улыбнулась Лиза. – Просто шедевр... кто бы его не обнаружил, он не принадлежит нашедшему...
– Нет, я тебя вообще не понимаю...
– Ну я хочу сказать, как бы тебе ни нравилась картина в музее... ты не можешь ее просто снять со стены и унести, даже если и хочешь, чтобы она принадлежала тебя...
– Заканчивай говорить загадками.
– В общем Джун как произведение искусства – даже если тебе не нравятся какие-то штрихи у врубелевского демона – это все равно шедевр, и его уже не переделаешь.
– Ага, ты тоже думаешь, что она чертовка! А то бы привела в пример "Царевну Лебедь"!
– Да не в этом дело!
Последние слова ее тихая подружка почти прокричала. Казалось, что она вот-вот заплачет. Но объяснять, что случилось, Лиза отказалась. Зато, по-дурацки заикаясь, спросила, как у них дела с Ромой. И настроение сразу же испортилось. Потому что этот гад даже не пытался с ней помириться! Хорошо еще к Лизке-бестолочи не лез больше. Но ничего хорошего, на самом деле. К Лизке не совался, а с новыми приятельницами Инны – веселыми девчонками во всю заигрывал. А те хоть бы его турнули! Нет же! Как ни в чем не бывало отвечали на его шуточки, как будто Инна им никто!
– Я хочу сказать... – продолжала мямлить Лизка. – Если любовь настоящая, то рано или поздно вы сможете друг другу поверить и помириться.
– До пенсии что ли мне ждать теперь, пока этот вредный тип раскачается?
– Ну... ты сама можешь сделать первый шаг... хотя...
– Не дождется. Сам виноват!
В этом вся ее подружка. Готова простить кому угодно что угодно. Даже... Инне было неприятно это признавать, но от себя не убежишь: даже на нее Лиза уже не сердилась ни капли. Вот сидит как привязанная, утешает, а сама-то тоже чем-то загружена.
Выйдя от подруги, Лиза наткнулась на знакомую фигуру – в этот раз ее любимый сосед отказался от платьев, которые два дня подряд носил, и вернулся к своему привычному стилю – нежно-кофейная туника, чем-то похожая на древнегреческие одежды, и белые леггинсы. И никаких нежно-звенящих браслетов на руках, наталкивающих на мысль о восточных принцессах и арабских ночах. И макияж самый легкий. А то ведь родственников своих провожал раскрашенным...
Девушка кивнула Джуну, удивившись слегка тому, что он забыл у чужого домика. Может быть, правда, решил пообщаться с однокурсницами. Это было не так уж важно, поэтому Лиза прошла мимо – к их номеру. Юноша последовал за ней. В комнате Лиза стала разбирать свои наброски, думая, чем бы порадовать Инну. Может, зарисовки во время экскурсии? К счастью, их она тогда оставила в машине Джуна и они не пострадали от ее пляжной выходки. Точно... надо ей принести их. Подруга обычно с удовольствием смотрела на работы Лизы. Или может... Инна ведь не видела их общий портрет – почему-то даже ни разу не спросила, как получается... Лучше ей его не показывать тогда... тем более что Лиза тут костюмы рисовала по памяти – стилизованно-славянские, светлые, с яркими лентами и вышивкой... а Инна фольклорный стиль не очень любит. Еще обидится, что из нее "деревенщину" сделали.
Отобрав несколько симпатичных рисунков и захватив плеер, в котором были очень нежные и спокойные мелодии, которые могли сейчас подойти Инне под настроение, Лиза опять направилась к выходу, мимо наблюдавшего за ее сборами соседа.
– Ты на что-то обижаешься? – лениво поинтересовался Джун, загораживая ей выход.
– Нет, просто мне надо вернуться к подруге.
В ответ на вполне спокойное объяснение ее освободили от ноши (папка с рисунками) и усадили на кровать. А затем Джун сел напротив, наклонился к ней, так что они чуть не соприкасались лбами, картинно вздохнул и заявил:
– Ладно, хорошо, все понятно! Если я что-нибудь не сделаю, ты так и будешь от меня бегать.
– Я не бегаю от тебя. – Девушка гадали, что это ему в голову пришлось. То, что она немного сторонилась его сегодня, – это естественно. Если они не настолько близки, чтобы ей можно было доверять, то и надоедать ему не следует.
Но продолжение разговора, как обычно, поставило ее в тупик.
– А кто все время вокруг своей подружки крутится? Я ревную, между прочим.
Ревнует? Опять это слово! Может быть, и любит? Девушка немного приободрилась, а то после бессонной ночи, проведенной в сомнениях, ей было как-то не по себе. Она решилась посмотреть Джуну в глаза и, немного запинаясь, ответила:
– Так ведь... Инне сейчас тяжело. Ей надо больше внимания уделять. И вообще... к ней-то ты точно можешь не ревновать.
– Не знаю, не знаю... Поэтому, когда я их помирю – будешь все время рядом со мной. А то как я пойму, что я к тебе чувствую?
Ну и что он такое говорит? Разве не сам минуту назад заявил, что ревнует? Лиза озвучила свои сомнения, но ответ Джуна был как раз в его духе:
– Цыпленок, ревность и любовь иногда никак не связаны.
Лиза начинала жалеть, что не стала разуверять самонадеянного притворщика в своих чувствах и сделала вид, что поверила в его игру.
– А что ты собираешься делать? – сменила тему девушка. – Я тоже хочу помочь!
– Ни в коем случае! Держись от этого пастушка подальше!
– Ну ты ведь не будешь его бить?
– Как говорит твой брат, это позор – драться со слабым соперником.
– Не такой уж Рома и слабый. Знаешь, как он легко парты таскал, когда мы перед занятиями летом ремонт на факультете делали?
– Да... нельзя допустить, чтобы твоя подружка потеряла такого ценного грузчика! – почему-то Джун казался немного сердитым, хотя и улыбался.
– И все-таки я бы хотела помочь их помирить.
– А ты уже... Если мне вообще удастся, то только благодаря тебе.
Услышав, что придумал Джун, Лиза немного засомневалась. Не такая уж она и великолепная, просто неплохо делает то, что умеет. Но разве поспоришь с самоуверенным парнем, который вбил себе в голову, что ее работа – это что-то необыкновенное?
– Сама убедишься, когда я тебе этих голубков верну в прежний воркующий вид, – торжественно заявил он и, осторожно подхватив одну из ее работ, удалился, милостиво разрешив перед уходом другой набросок из той же серии показать Инне.
Федор после обеда еле вырвался из объятий рыжего капкана по имени Аллочка. Все-таки надо и поработать. Он, озираясь, устроился в тени административного корпуса и невольно стал свидетелем необычного происшествия. Высокомерная Ли Джун бегала за парнем! И непросто за парнем, а, кажется, за парнем хорошенькой черненькой подружки малышки Лизы. Мысленно похвалив внешность двух посторонних девчонок, Федя вздрогнул и оглянулся. Он почти почувствовал кожей возможное недовольство своей поработительницы. И все-таки разговор был интересный.
Высокий плотный парнишка был в дурном настроении, как будто его плохо накормили и за завтраком и за обедом, что было, конечно, не так. Он появился из-за угла здания, своим топотом подняв немало песка с нагретых плит, которыми обозначены дорожки между коттеджами. А следом, неторопливо, но не отставая, медленно и плавно ступала кореянка.
– Ну и что тебе от меня и Инны надо? – недовольно буркнул... как его там... шатен-крепыш.
– Мне до вас вообще дела нет, – своим обычным издевательски-снисходительным тоном прогнусавила Ли Джун. – Но Цыпленок целый день грустит из-за того, что вы поцапались. Если бы она делала это в моем обществе – пусть. Так ведь она все время торчит у твоей гусыни!
– Инна не гусыня. Тебе до нее далеко! – вскинулся на защиту своей девушки парень. Но разве ему по зубам эта интриганка и спорщица? Как она только самого Федю вывела на чистую воду?! Да еще и взяла с него слово, что он ничем больше не поможет двум своим заказчикам. И пришлось соглашаться: и сам-то не хотел с ними связываться, а уж когда Ли Джун пригрозила, что расскажет Аллочке некоторые интересные подробности его деятельности...
Не теряя самоуверенности, кореянка продолжала гнуть свою линию. Федя прислушивался к ее словам, но мало что понял. Потом он решил, что все-таки работать иногда надо и картофель от него никуда не денется и он от картофеля тоже.
Вот ведь упрямый баран! И выслушать не желает. Но упрямства и Джуну не занимать. Сейчас этот пастух перестанет задираться.
Поговорив с Лизой, юноша прямиком отправился в логово к Пичугину, который хоть и хорохорился, но выглядел не лучшим образом. Весь, как жеванная бумажка, на которой неизвестно, что было написано – то ли стихотворение, то ли долговое обязательство, а то ли вообще кто-то ручку расписывал. Тот даже не пожелал узнать, зачем к нему пожаловал такой важный гость. Но и не попытался его выгнать. А просто ушел. Но от Джуна уйти трудно, если он полон решимости пообщаться. Так что обмен любезностями все же состоялся. Услышав, что девица Ли Джун, великолепная и прелестная, уступает по всем параметрам гусыне Куликовой (ну если по справедливости, то девушка из Куликовой явно лучшая, потому что настоящая), Джун усмехнулся:
– Ага... о вкусах спорить не будем. Ясно только, что эта гусыня тебе небезразлична.
– И что? – в припухших от невоздержанности глазах Пичугина мелькнул интерес.
– А вот что, – Джун сунул Роману под нос картину Лизы.
– Это я уже видел. Хорошая работа. Я тут очень убедительно получился.
Ох уж эти первокурсники – все бы им по верхам скакать. Дослушал бы, что умные люди говорят! Эти свои "старческие" ворчания совершеннолетний с недавних пор Джун не стал озвучивать, а просто продолжал настаивать на своем:
– А теперь еще раз посмотри. Я не я, если даже на такого чурбана не подействует! Хотя ты ведь художник – больше должен понимать. Да не только на себя смотри, знаток!
Все получилось, как и задумывал Джун. Ведь его Цыпленок не просто преображалась сама за творчеством. Всякий раз он наглядеться не мог на нее за работой. И на ее работу тоже. Хоть ему и не очень нравился ее эскиз "Лель и Купава", но он не мог не видеть, что она нарисовала. А было все очень просто: одного взгляда на картину лично ему хватило для того, чтобы понять: ее герои созданы друг для друга и, если не сглупят и не профукают свое своеобразное счастье, то будут жить долго, скандально и счастливо, а потом сведут друг друга в могилу в глубокой старости.
Он бы очень удивился, если бы Пичугин этого не увидел. И ожидания миротворца поневоле не были обмануты. Однокурсник Лизы сначала неохотно кинул взгляд на рисунок, потом задержался подольше на нем, а затем, как кролик перед удавом, таращился и не мог оторваться.
– Все увидел? – После кивка следующий вопрос. – А понял?
– Еще бы! – полувыдохнул Пичугин. – Какой я дурак! Ясно же, что она меня любит.
– Извини, что уточняю: кто?
– Инна! Кто же еще! Я должен немедленно с ней поговорить!
– Уверен? Или, может, мне пойти арт-терапию с твоей красоткой провести? А то ведь она тебя может и не принять назад.
– Сами разберемся! Без тебя!
– Даже и не сомневаюсь...
– И что ты так расстаралась?
– А я разве не говорила раньше? У меня очень нехорошие планы на Цыпленка, но их осуществлению все время кто-то мешает.
"И прежде всего я сам"
Пичугин улетел на крыльях любви. Оставалось надеяться, что никто их ему не подрежет, пока он не доберется до своей цели.
"Думаю, Цыпленок, будет довольна", – юноша улыбнулся. Оставалось не так много времени, чтобы он мог позволить Лизе проводить его со своей подругой, а не с ним.
О чем бы ни говорил Джун с парнем Инны, это подействовало! Уже наутро на пляже Рома крутился около подруги и пытался с ней заговорить, а та явно была счастлива, хоть и притворялась сердитой. Лиза потихоньку оттащила свое полотенце подальше, а эти голубки и не заметили.
– Ну что, убедилась в моем таланте переговорщика и в силе своего творчества? – Джун, отходивший за водой, застал ее за попытками расправить пляжное покрывало так, чтобы не было ни складочки, ни морщинки. Он опять был в каких-то палантинах, с расплывчатыми как картины импрессионистов узорами. Улыбался и сбивал ее с толку. – И больше никаких отговорок. До вечера ты в моем полном распоряжении.
– А Инна?
– А свою дорогую подругу поздравишь потом. Сама видишь, как она занята, изображая обиженную.
– А братья?
– Как будто им нечем заняться!
Спорить совершенно не хотелось. Поэтому весь день Лиза так и провела в обществе своего соседа. Он рассказывал ей полувыдуманные истории о своих родителях. Признался, почему решил помочь Толстушке с личной жизнью. Оказывается, его мама – та самая любимая балерина родителя Жизели! Вот Джун и решил, что должен взять ответственность за свою омоним – ведь из-за нее девчонка живет с таким странноватым именем. Обещал как-нибудь познакомить Лизу со своими русскими дедушкой и бабушкой. И все было почти идеально. Девушка чувствовала, что она ему небезразлична, вот только никак он не собирался признаваться в своем обмане. Может, и правда, существует дружеская ревность?
Да все было хорошо – до вечера. Они отправились перед ужином немного посидеть у моря. Джун предложил Лизе для разнообразия нарисовать их вдвоем и готов был позировать прямо на пляже, где в этот час никого еще и уже не было, если не считать чаек. Тогда-то, пока Лиза устанавливала этюдник в песке (не обошлось без пары камешком под складные ножки, чтобы не разъезжались), Джун и сказал ей, что собирается уехать уже сегодня. Прямо после того, как она в последний раз его нарисует. Это было немного странно, ведь их отдых заканчивался завтра, и даже Лиза еще не собирала вещи, а она-то никогда не откладывала дела на последнюю минуту, каким бы занудством это не казалось окружающим. И вдруг Джун заявляет, что уезжает, что ему надо как можно быстрее быть в Корее, что он, скорее всего, пробудет там довольно долго...
Лиза слушала и уже скучала. Она, конечно, собиралась попросить любимого дать ей свой сеульский адрес – для писем и посылок, но надеялась, что это "довольно долго" все-таки закончится побыстрее. И ломала себе голову над тем, почему все-таки надо так спешить.
Бросив в волны монетку, Джун некоторое время смотрел куда-то вдаль, а потом присел рядом с Лизой на небольшой холм из камней, которые до начала сезона выловили из моря, чтобы отдыхающие не ранили свои ноги, близко-близко, и шутливо произнес:
– Перед отъездом я кое-что хочу тебе сказать. Обещай, что не будешь прыгать до потолка? А то ушибешься.
– Что? – Лиза замерла от восторга. Неужели Джун доверит ей свою тайну? Все-таки он ей начал доверять!
– Ты, кажется, меня убедила, и я начинаю тебя любить. Но сейчас нам надо расстаться... Я сразу же уеду домой, в Сеул, а так как моя карета быстрее твоей тыквы, то...
– Это и есть то, что ты хотела мне сказать? – перебила Лиза.
– Да... – Джун явно не знал, чего она от него ждет. Или искусно делал вид, что не знает.
– Больше ничего?
В ответ только покачивание головой. Конечно, чего еще ждать?
– Ясно... Значит, ты говоришь мне, что любишь?
– Точно. Даже не верится, – развел Джун руками и тотчас зачем-то скрестил их на груди.
– Ты меня любишь...
– Ну да... я понимаю, что ты рада, но повторять-то зачем? – ее сосед-выдумщик недоумевал. Ничего, Лиза не собиралась держать его в неведении.
– Что же это за любовь? Ты говоришь, что любишь меня, но не хочешь признаться в одной мелочи. Так, конечно, не важно, кто ты. Я тебе и сама об этом могу сказать. Я люблю именно тебя – и мне все равно, кто ты и какой ты, – спокойно, не повысив голоса проговорила девушка, следя за тем, как меняется ее недоверчивый любимый в лице. – Я бы поняла, если бы ты и правда был девушкой, переодетой мужчиной, и тогда не захотел бы даже перед разлукой рассказывать мне о своем переодевании. Но ведь все наоборот!
– Постой, Цыпленок. Ты хочешь сказать... что...
– Вот и дай мне сказать то, что я хочу. Если бы ты не признался мне в любви, я бы поняла твою скрытность. В конце концов, обычной знакомой в таких вещах не признаются. Но ведь ты, зная о моих чувствах, уезжаешь и говоришь, что начинаешь любить меня. И все? Мы можем больше никогда не увидеться, а ты даже не собираешься сказать мне, что ты парень? Хочешь, чтобы я продолжала надеяться на отношения с несуществующим любимым человеком? Что же это за любовь у тебя такая? – последний вопрос все же получился чуть более громким, чем вся речь. Даже чайки, что-то выискивающие в песке и кромки воды, встрепенулись и недовольно покачивая головами отошли подальше.
– Но Цыпленок... все не так... я просто хотел... подождать... Я не собирался расставаться с тобой. Я бы приехал как парень... – Джун сбивался и, кажется, не знал, что сказать. Неужели его фантазия на выдумки на этот раз подводила?
– По-твоему, я конченная дура? Говорю о любви, каждый день рисую тебя – и не смогла бы узнать своего любимого в другом костюме. И как бы ты объяснил свое сходство с некоей Ли Джун? Брат-близнец? Или ты, может быть, соврал бы, что ради меня из девушки стал парнем?
– Да нет же – я бы просто сначала немного подшутил... – Темные глаза смотрели на девушку испуганно.
– Считай, что твоя шутка уже удалась. Можешь уезжать прямо сейчас, как и собирался.
– А как же наш последний сеанс? – услышала девушка, не поднимавшая головы, в ожидании, когда Ли Джун уйдет. Такой любимый. Человек, который не собирается ей доверять.
– Спасибо, но я больше не хочу рисовать тебя. И видеть пока тоже. Езжай.
С этими словами Лиза никуда не убежала, даже не заплакала, а просто как будто совсем перестала его замечать. Даже не ответила на его слова, что он остается, что они еще не договорили.
Наверное, он не очень-то и хотел оставаться – пять минут постоял и побрел к номеру.
Наверное, Лиза странная, что обиделась на такой пустяк. Но она не могла понять, как можно признаваться в любви и продолжать скрывать от любимой девушки такие важные вещи.
Наверное, она пожалеет об этом сразу же, как только войдет в опустевшую комнату.
Это было очень странно. Пытаться заговорить со своей любимой и понимать, что тебя для нее не существует. Это было невыносимо. С этим надо было что-то делать. Нельзя же, в конце концов, ложиться спать в ссоре?! Расставаться в ссоре! Бабушка Аня его этому не раз учила, когда маленький Джун спрашивал, почему она всегда первая мирится с дедом, даже если тот явно виноват. «Потому что упрямство, Женечка, это палка о двух концах, а мягкая вода твердый камень точит», – неизменно отвечала мудрая женщина и улыбалась. Не мог он так все оставить, хотя и должен был уехать. Память услужливо подсказала: у него оставалась еще незаконченная история. Наспех собрав вещи, которые еще оставались в номере, Джун отправился загружать их в машину, про себя вспоминая придуманную недавно сказку. Он сам оказался глупым клоуном – гораздо глупее своих неразборчивых в средствах братцев.
– Что-то ты рано вещи пакуешь. Может, тебе бельишко приглянулось и ты по темноте его прихватить хочешь?
"Только Хрюши сейчас не хватало. А вообще, именно его и не хватало"
– Слушай, брат, у меня к тебе просьба.
– Выкладывай, сестренка.
– Посерьезнее, пожалуйста.
– Это с тобой-то и посерьезнее? – продолжил было ерничать Костик, но увидев что-то на его лице, все же поинтересовался. – И что тебе нужно?
– Дай мне в глаз от души. А то самому себя бить – это глупость несусветная.
– А друга о таком просить – это, конечно, умно.
– Тебе это в самый раз сделать. Считай, что я заслужил.
– Ты что же это, все-таки добрался своими ручонками до моей сестры?
– Хуже!
– Она до тебя добралась, а ты ее продинамил?
– Хуже! Стой, и ты вот так спокойно говоришь об этом? Твоя сестра...
– Наивная, но далеко не дура. Она знает о тебе то, что надо знать.
– И что это значит?
– Она в тебя влюблена. Она художница. Она неглупая. Рано или поздно она бы все поняла.
– Убил наповал. Ну и семейка.
– Считай, что это вместо настоящего удара. Так что тебе от меня на самом деле надо?
– Уже ничего.
После этого невразумительного диалога двое друзей разошлись довольные собой и своими планами на оставшиеся мгновения догоравшего дня.
Так и есть. Он все-таки уехал. Лиза застыла посредине комнаты. Никаких вещей. Она бросила альбом на кровать. Зря только спешила сюда с пляжа. Еще ругала себя за вспыльчивость, думала, вдруг он на прощание хотя бы объяснит, зачем ему все это понадобилось. Или скажет свое корейское «спокойной ночи». Тихий звук прервал воспоминания, и девушка обернулась.
Джун невозмутимо стоял у двери, держа руки за спиной. Он все еще был одет в какую-то многослойную тунику, но из-под нежного шелка вместо тонких кремовых лосин выглядывала грубая светлая джинсовая ткань.
– Знаешь, Цыпленок, а я ведь задолжал тебе счастливый финал, – как ни в чем не бывало, словно и не было их размолвки, заявил он.
– Счастливый финал?
– Для грустной сказки о глупом клоуне, – пояснил её знакомый незнакомец, как будто она должна была помнить все его выдумки. Но она помнила. Может, она была не очень умна и внимательна, но память у нее была превосходная. И вечер, когда она заснула у него на руках, оставался ее драгоценным воспоминанием, как бы она ни сердилась на своего прекрасного обманщика.
– Ты хочешь сейчас мне рассказать сказку? Чтобы я опять плакала, а ты утешал?
– Я буду рассказывать тебе сказки всегда, если ты только захочешь. А вместе можно не только плакать, но и радоваться, – в голосе ее изящного и самоуверенного возлюбленного звучала незнакомая нотка – робости, звучащей в унисон с надеждой.
Когда первый шок прошел, он кинулся к маленькой помощнице фокусника. Из-за его признания она пострадала. Его глупая выходка сделала ее невнимательной. Он и только он убил ее. Своим признанием, сделанным не вовремя. Или своей глупостью. Близко его не подпустили. Голову аккуратно положили с хрупким телом на носилки и унесли за кулисы, а он бежал следом, бежал и не догнал. И рухнул на колени где-то между клетками диких животных и снарядами для гимнастических номеров. И лег на бок, и обхватил себя руками, в одной из них все сильнее сдавливая обломки веера.
Он сидел в гримерке, усталый, бледный не от грима, а от горя и сжимал в руках красный нос. Он непонимающе рассматривал руки, испачканные в саже. Рядом с огромным зеркалом лежал ее глупый, бессмысленный, бесценный последний подарок. Он не помнил, как добрался сюда, но это было неважно. Все отныне не имело значения.
Он думал, что представление отменят: как можно смотреть на трюки эквилибристов и ужимки дрессированных мартышек после такой трагедии? кто вообще останется в зале? Но до его слуха доносились восторженные крики и громкая веселая музыка. А потом к нему заглянули и поторопили выйти с новым номером.
"И все-таки я смешон, – потирая заспанные, заплаканные глаза и очищая лицо для нового грима, подумал он. – Что ж, раз я настолько слаб, что не смог проститься с любимой, в память о ее чудесной улыбке пойду смешить публику. Может быть, какая-нибудь жестокая девчонка наконец улыбнется своему неудачливому поклоннику и будет более благосклонна"
Дверь без стука открыли. На пороге стояла маленькая помощница фокусника.
– Ты наконец-то проснулся! Ну и сердита же я на тебя! – говоря так, она не переставала смеяться. – Хорош влюбленный! Убежал куда-то и заснул рядом с тиграми!
А он счастливый, ошеломленный и бессловесный стоял, пока она расспрашивала, что у него с лицом, почему он плакал, что он видел во сне. Не веря своим глазам, подошел и обнял свою ожившую любовь, которая тотчас же затихла, засмущалась и наотрез отказалась отвечать, чем же таким она испачкала свой веер.
– А ты знаешь, что уголь и алмаз – одно? – глухо спросил Джун, когда молчание затянулось.
Лиза не ответила, так как в середине рассказа принялась отчаянно и страстно зарисовывать говорящего взволнованно, но ладно возлюбленного.
– И все-таки неисправима, – улыбнулся юноша. Он и не надеялся, что на эту его реплику кто-нибудь ему ответит.
– Привыкай, моё корейское чудовище, – буркнула Лиза. – Буду теперь тебя эксплуатировать на законных правах.
– Каких еще законных правах? – воскликнул Джун. Он, кажется, сейчас станет счастливым человеком.
– Ты говорил, что не можешь быть моей девушкой, но моим парнем-то быть не откажешься? – не отрывая глаз от бумаги, спросила Цыпленок.
– С одним маленьким условием, – хитро улыбнулся удачливый дипломат, нашедший выход из тупиковой ситуации. – Позировать как девчонка я тебе больше не буду.
С этими словами он снял с себя тунику и остался в одних джинсах.
Лиза, взглянув на него, замерла. Рука, державшая карандаш, прекратила свой танец, пальцы медленно разжались и поднялись к губам, тщетно пытаясь поймать слетевший вздох.
– Да-да, я даже красивее, чем ты представляла, – довольно отреагировал Джун. – И раз уж ты сама прервала сеанс...
В два шага он пересек разделявшее из расстояние и обнял свою малышку – ничуть не слабее, чем придуманный им клоун свою маленькую помощницу фокусника. Судьба и не такие фокусы выделывает.
Глава 31
– Ну что, прощаемся, рыжий?
– От рыжей слышу.
– Смотри-ка, как заговорил. Небось, рад, что уезжаю и перестану тебя доставать.
– Обрадуешься тут. Сама, небось, довольна – наигралась с бедным парнем, завлекла его – и в кусты.
– А интересная постановка вопроса, как думаешь, Цыпленок? – Лизе, наблюдающей прощание повара Феди и "буки" Аллочки, почти почудилась насмешливая реплика Джуна. Она уже уложила свою сумку братьям в машину и отправилась составить компанию в ожидании автобуса своим подругам – новым и старой одной, если та, конечно, обратит на нее внимание. У Инны с Ромой опять было все настолько прекрасно, что они игнорировали окружающих. Пичугин, к счастью для Инны, забросил своих попивающих дружков и совершенно был поглощен возрожденной любовью. И как только Джуну это удалось? Не может быть, чтобы было достаточно одного взгляда на ее картину!
Ее прекрасный сосед все-таки уехал вчера. Опасно было вести машину вечером, но это его не удержало.
– Чем раньше я доеду до аэропорта, тем лучше, Лиза. И тебе безопаснее, – не спеша вставать с кровати, на которой они оба сидели и приходили в себя после объяснения, объяснял он.
– Безопаснее? – Лиза прижималась к теплому, надежному парню и думала, что это самое безопасное для нее место во всем мире – и только ее.
– Нет, а ты думаешь, что я святой? – взгляд темных глаз был одновременно и хитрым и открытым.
– Еще чего! Святые не обманывают на каждом шагу.
– Ну... и это тоже... Но вот ты представь, легко ли мне быть паинькой и плюшевым медведем в твоем безраздельном пользовании, когда я знаю, что ты знаешь, что я и кто я.
– Ну... я о тебе маловато знаю... Ты наполовину русский и зовут тебя не только Джун, но и Женя.
– Она все еще не понимает! – Джун насмешливо пожал плечами и потрепал ее по макушке. – Неважно. Забудь. В конце концов, детей всегда можно будет усыновить.
– Каких еще детей?
– Тех самых, до которых дело никак не дойдет, если ты так и будет видеть во мне лучшую подружку.
– Ты о чем это?
– О чем? Я тут устраиваю такой стриптиз! А все, что получаю в награду, – это скромный чмок в щеку? Эх...
Тут до Лизы кое-что дошло. Она даже, наверное, немного покраснела и решила по-своему утешить своего, на всех основаниях своего парня.
– Хм... а хочешь, я тебе кое-что расскажу о чутье своих братьев?
– Что за смена темы? Ну давай... для разнообразия побуду слушателем баек.
И Лиза рассказала своему нетерпеливому возлюбленному, как Ванечка безошибочно мог угадать ее настроение, как Костик вычислял с ходу, по ее рассказам о школе, кто ей нравится из мальчиков в классе, как Валя... нет, о том, что ее любвеобильный брат каким-то шестым чувством знал, опытная девушка или нет, Лиза говорить постеснялась.
– И в кого вы все такие догадливые и проницательные?
– В маму, наверное... – Лиза вздохнула, как и всегда, когда вспоминала о той, кого не могла помнить.
Джун, почувствовав перемену ее настроения, вновь нежно обнял ее и предложил вернуться домой с ним. Но девушка отказалась.
И она теперь об этом немного жалела. Все-таки минуты вдвоем с любимым никогда не бывают лишними, их всегда слишком мало, чтобы мы были абсолютно счастливы. Она могла бы приехать в Татринск с Джуном, но раз уж ему надо как можно быстрее оказаться на родине, то и не о чем говорить! А потом... он ведь обещал вернуться сразу же – как только решит одну маленькую проблему.
И вот стоя под раскаленным солнцем позднего июля, прислушиваясь к гомону собирающихся у выезда из базы студентов, почти угадывая шелест волн и веселые крики остающихся отдыхать счастливцев, Лиза гадала, чем же закончится ее история любви.
То, что Джун признался ей в любви, не изменило разом ее мир или ее взгляды на жизнь, просто она почувствовала, что на многое способна. Не потому, что она оказалась достойна любви такого замечательного человека. А потому, что открытие его любви помогло ей понять и себя, хотя и не полностью. Это понимание пока только ощущалось, но не осознавалось. Все было впереди. Но и сейчас мир стал словно ярче и чище, ближе и сложнее в своей простоте.
– Лизка, дырку в небе протрешь, и оттуда звезды посыплются! – Костик потянул замечтавшуюся посреди чемоданного ажиотажа сестру за руку. – Вот ведь эта корейская зараза Джун! Я так надеялся, что ты с ней поедешь!
Брат немного притормозил на пути к Ванечкиной машине, хозяин которой уже нетерпеливо постукивал пальцами по рулю.
– Ты как, в порядке? Вы не поссорились с Джун? Она тебя не обидела?
Поддерживая игру в то, что оба они и знать не знают об истинной сущности ее прекрасной соседки, Лиза просто показала головой и призналась, что как раз вспоминала кореянку и беспокоилась, как то она ехала по ночным дорогам полуострова.
– Ага, то есть ты просто плохо выспалась. А за Джун не беспокойся... ездил я с ней пару раз в ночное... Зрение как у кошки... или совы.
Решено было далеко от автобуса не отрываться – так и путешествовать безопаснее и веселее: все-таки и Лиза во время остановок могла пообщаться с "буками", да и Жизель, которую ее Хрюша не захотел оставлять в автобусе, тоже.
