Текст книги "Фея из Кореи (СИ)"

Автор книги: Злата Меркулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

   Маленькая помощница фокусника захлопала в ладоши и засмеялась. Ей очень понравился смешной клоун. А он подумал: "Неужели я смешон сам по себе?" и испугался.

   Он появлялся перед ней в обычном, повседневном виде, а она все смеялась, не замечая его грустных влюбленных глаз.

   Он вышел на арену без грима и парика и признался маленькой помощнице фокусника, что любит ее. Он знал, что она стоит за тяжелыми портьерами и ждет своего выхода.

   Публика ничего не поняла и освистала скучный номер. А девушка засмеялась и кинула ему свой бутафорский веер, испачканный в золе.

   Изломав игрушку и спрятав обломки за пазуху, клоун, не похожий сам на себя, убежал прочь.

   За кулисами его настиг единый вздох ужаса публики и испуганные крики отдельных людей.

   Фокусник ошибся. Фокус не удался. Голова маленькой помощницы была отрезана.

   Узнав об этом, клоун вглядывался не в безжизненное тело любимой, а в ее первый и последний подарок.

   Жестокая девчонка оставила ему только пустые, никчемные дощечки и бумажки.

   Но они не были пустыми. Слушая признание, маленькая помощница фокусника торопливым полудетским почерком написала по строчке на каждой грани веера, схватив уголек из машины, производящей сценический дым:

   "Я тоже тебя люблю.

   Я не очень умна и поэтому мало говорю.

   Я вижу тебя и смеюсь от смущения.

   Я вижу тебя и смеюсь от счастья.

   Я смеюсь потому, что смех – это ты.

   И моя любовь – это ты"

   Он так и не прочел ее ответа.

   Он сам не знал цены своему искусству и не был достоин получить это бесценное послание.

   Совсем немного примечаний

  Тхыль – это комплекс, состоящий из основных атакующих и защитных двигательных действий, в ыполняющихся в логически обоснованной последовательности. Занимающиеся имитирует поединок с несколькими соперниками. При этом выполняются различные атакующие или защитные действия, соответствующие 'складывающейся обстановке'. В тхэквондо всего 24 тхыля, подобно тому как в сутках 24 часа. (Эту информацию автор тоже узнала в процессе написания главы)

   Купава – персонаж пьесы А.Н. Островского 'Снегурочка'. Счастливая невеста Леля, которую этот милый юноша утешил в горе (первый жених ее бросил). Автор добавляет это примечание, так как сама с трудом вспомнила, как зовут эту героиню. )

   Айщ – всего-навсего междометие – 'Ой' и т.д. Чинча – тоже междометие – 'тьфу', 'вот черт' – и тому подобное, в зависимости от фантазии говорящего и слушающего.

   Глава 16

   Аромат ночного моря, приглушенные тона уснувших до зари цветов, табачный дым не заботящихся о своей здоровье балбесов и балбесок. Джун воспринимал все эти запахи особенно остро и как-то по-новому.

   Он прогуливался перед сном, стараясь избегать знакомых. Что-то во всей этой истории было неправильным. Что-то не сочеталось.

   – Опять я в пролете! – пробасил откуда-то сбоку Василий. Его лицо освещал лишь огонек сигареты. – Искал вас сегодня с Лизой, искал.

   – Какой же ты спортсмен, если куришь? – отреагировал Джун.

   – А это не моя – отобрал ее у парней и вот изучаю, – в самом деле, физкультурник просто рассматривал бумажный цилиндрик.

   – Парни-то хоть целы? – хмыкнул Джун. Как может воспитывать этакий обстоятельный товарищ, он мог представить. Дед Петр как-то поймал его за тем же занятием – любознательный мальчишка долго потом прикидывал, не лучше ли было бы, если бы его просто выдрали как сидорову козу, вместо того чтобы читать двухчасовую лекцию с красочными описаниями болезней и других неприятных последствий. Так что лично в его жизни сигареты играли роль прикрытия: когда нужно было как-то объяснить любопытствующим, почему у красавицы-иностранки такой низкий голос, Джун, специально похрипывая, говорил: "Плохой табак курила".

   – Что мы видим! – раздался нестройный хор девичьих голосов. – Наша корейская звезда снимает стресс в приятном обществе.

   – Ну... я пойду? – дернулся Вася, но сбежать ему не удалось.

   – Стоять, – прошипел Джун и схватил громадину за плечо. – Кто-то хотел исправить свое бедственное положение. Вот и набирайся опыта.

   Самому юноше отвечать на расспросы любопытных и проницательных сокурсниц сейчас не хотелось.

   – Ну ты, мать, и силачка, – ответил спортсмен. – Ладно уж, не драться же с тобой. Остаюсь.

   "Еще я буду драться при таком перевесе сил!" – промолчал юноша. Нет, если бы было очень надо... Но ведь не надо – так к чему всякие "если"?

   – Ого, не думала я, что такое увижу: Джуня вцепилась в парнишку! – тоненько засмеялась Жизель.

   – Джонни, ты ранишь меня прямо в сердце, – весело заметила Даша. – Я уж было решила, что мы одинаково не любим мужчин.

   – Нет, о капитан мой, капитан, мы с тобой их просто любим неодинаково. А от этого прекрасного джентльмена я просто хочу, чтобы он вам рассказал парочку охотничьих баек. Как поймал розового зайца, как преследовал оленя, а провалился в медвежью берлогу.

   – Ой, как интересно! – Вика тоже присоединилась к разговору.

   – Да что интересного – не было такого, – набычился Василий, смущенный тем, что вокруг собралось столько особ женского пола, но все-таки начал что-то рассказывать.

   Джун про себя посмеивался. Ему-то эти особы за годы учебы стали почти подругами, а у посторонних с непривычки могла голова кругом пойти – от их болтовни и оригинальных выходок. К счастью, он хорошо приспособился к жизни в образе одной из них.

   Оставив Василия развивать навыки общения с дамами и подтверждать звание джентльмена, которое он ему даровал, юноша осторожно удалился в темноту – направился на берег моря.

   Равномерно, но не механически набегающие волны помогли немного успокоиться, и вместе с тем Джун еще ярче увидел перед глазами шмыгающую носом Лизу, которая почему-то решила, что в его истории есть какой-то глубокий смысл, что это не просто слезоточивая страшилка для маленьких девочек, и расплакалась, увидев себя в клоуне.

   – Я тоже недостойна, раз не могла понять чувств близких людей, – прорыдала Цыпленок, и юноше ничего не оставалось, как присесть на кровать рядом, обнять плачущую малышку и шептать, мысленно надавав себе подзатыльников за дурацкую идею, что глупые сказки созданы для того, чтобы глупые девочки плакали, а не для того, чтобы делали философские выводы. Потом Цыпленок затихла, что не было чудом – с таким-то отличным утешителем и нянюшкой, как он. Юноша осторожно, чтобы не разбудить, устроил ее поудобнее и накрыл, порадовавшись, что сегодня видение в голубом не будет смущать его покой.

   Лизе снилось предчувствие. Именно так. Во сне она оказалась в полной темноте, но ей было спокойно, надежно и даже весело, как будто она предвкушала что-то хорошее. Эта надежда укутывала ее как теплым одеялом, и девушка улыбалась. Потом мелькнула чуть размытая фигура Джун – близко-близко перед глазами. Отголосок ее истории звучал во сне, и грустный клоун со своей возлюбленной кружились под куполом цирка – как самые настоящие воздушные гимнасты.

   Робкие лучики света поддевали покрывало предутреннего сумрака, но не только они гуляли по лицу маленькой художницы. Пристальный взгляд ее соседа-соседки остановился на щеке с россыпью родинок.

   – Надо же, – хмыкнул исследователь. – Как я раньше этого не понял?

   Лиза волновалась. За завтраком Инна и Роман, как и было условлено, сообщили, что согласны на сеансы до обеда, – загорать жарко, а делать что-либо и не хочется, и нечего.

   Пляжное веселье прошло по краю сознания девушки. Она выходила к морю скорее по какой-то обязанности. Подруга, не скрываясь, уделяла все внимание своему парню, и Лизе совсем не хотелось на это смотреть. И так целый час проведет в их обществе. Но это – ради дела, это – не в счет.

   Сокурсницы Джун пытались ее тормошить, не зная в подробностях, что случилось, но видя, что Лиза сидит безучастная к развлечениям и к красоте южного дня. Девушка кратко объяснила, что вчера спряталась, так как расстроилась из-за ссоры с подругой, но все уже в порядке и они сегодня даже будут вместе заниматься живописью. А еще извинилась, что заставила всех поволноваться.

   – Вот именно, что всех, Тутта Карлсон, – притворно осуждающе уставилась на нее Дарья. – Ты бы видела, как тут наше сокровище Азии носилось.

   – Да, Джун очень добрая – она так меня утешала! – согласилась Лиза и опять сосредоточилась на том, чтобы не смотреть на Инну и Романа. Она не заметила странного взгляда Даши, которым та осмотрела ее с головы до ног, прежде чем вновь присоединиться к игрокам в волейбол.

   Немного помогла Жизель. С Толстушкой Лиза нашла неожиданно общие темы для разговора – девушка рассказывала благодарной, не престающей расспрашивать слушательнице о своей семье, о том, где им пришлось побывать, о том, как папа до сих пор скучает по маме, которую она к стыду своему почти не помнит.

   – Да ладно ты! Этот лоб здоровый тоже не помнит! – проворчала Жизель.

   – О ком это ты? – удивилась Лиза.

   – Да так, об одном поросенке, который вечно забывает поведать мне о важных вещах, – хищно улыбнулась толстушка. – Извини, Лизок, что перебила. Я пока придержу этот секрет, не то Джуня у тебя его выспросит. А поросенка я бы хотела застать врасплох.

   Лиза пожала плечами и перевернулась на живот. У всех какие-то секреты. Одна она совершенно ничего из себя не представляет. Впрочем Жизель ей напомнила о дорогих людях – было приятно рассказать о своих обожаемых братцах и дорогом папочке незнакомому с ними человеку.

   – Цыпленок, пора готовиться к захвату мира, – неожиданно сверху вниз проронила слова темная фигура Джун.

   Лиза неуверенно взглянула на Толстушку. Ей неловко было оставлять собеседницу в одиночестве, но та уже погрузилась в разгадывание каких-то заковыристых числовых квадратов, совершенно недоступных для Лизиного понимания.

   «И зачем это я вздумал поиграть в стилиста?», – думал Джун, скептически рассматривая гардероб своей соседки.

   – Цыпленок, не то чтобы мне это очень было нужно знать, но удовлетвори мое любопытство. Где вся твоя одежда?

   – Как где? Здесь, – девчонка как ни в чем не бывало провела рукой над уже знакомыми футболкой с медвежатами, джинсовыми бриджами, бесформенной коричневой теплой кофтой, сарафаном неопределенного цвета (что-то между брезентом и мокрым забором) и парой нижнего белья, которую он сразу же прикрыл голубым шелком смутившего его ночного одеяния соседки. Свободное серо-синее платье-рубашка было на самой обладательнице богатого приданого.

   – Если ты насмотрелась, могу я прибраться, а то неаккуратно, – робко поинтересовалась эта антимодница. – Ты же что-то хотела мне посоветовать перед тем, как я пойду писать свою картину.

   – То есть ты хочешь сказать, что я каждый день буду видеть тебя в одном и том же? – удивился Джун.

   – И не только ты, – Цыпленок простодушно улыбнулась. – Это же не ночнушка. Вот ее только ты и видишь.

   "Еще чего не хватало, чтобы она бегала в этом по улице", – в воображении юноши уже мелькали призрачные образы – тысячи крошек-соседок танцуют что-то вроде вальса в зыбком свете фонарей, как мотыльки. Это было совершенно на него не похоже – занимать мозг такими глупостями, и Джун приказал себе вернуться к реальности.

   – Цыпленок, ты меня убиваешь! Где же твое чувство стиля? А в чем ты будешь ходить, когда все перепачкается?

   – Постираю и дальше носить буду! – Лиза явно не понимала, в чем не права.

   – Запущенный случай, – вздохнул Джун. – Тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты женщина, нежная и воздушная, прекрасная, как цветок персика и игривая, как морская волна?

   Цыпленок заслушалась, раскрыв рот, а потом, конечно же, ответила отрицательно.

   – Будешь так одеваться – никто кроме меня и не скажет, – веско сказал юноша. – И как ты собралась вызвать ревность у своей дорогой подруги?

   – Постой, а я думала, что это надо было вчера, чтобы Инна захотела всем доказать, что не ревнует, и уговорила Рому... – пробормотала девчонка.

   – Более странной логики мне встречать не доводилось.

   Небольшое раздумье привело к следующим умозаключениям:

   – Косметики и аксессуаров, я так понимаю, у тебя здесь тоже нет.

   – Не совсем так, – Лиза весело рассмеялась, и Джун почувствовал, что ему стало гораздо легче, и немного расслабился. Значит не все потеряно и есть с чем работать. Дальнейшее показало, что успокоился он преждевременно.

   – У меня их вообще почти нет, не только здесь, – развела руками Цыпленок. – Боди-артом не увлекаюсь, заколки с волос соскальзывают, а шарфики у меня все равно теряются.

   – Как же ты жила до сих пор? – это одновременно и раздражало, и забавляло. – Ладно, тебе несказанно повезло, что я так добр...рра к тебе. Надо будет заняться твоим перевоспитанием на досуге.

   Нужно было что-то делать, а так как находчивости и интеллекта ему было не занимать, то Джун, разумеется, увидел нетривиальное решение.

   Пожав плечами, он достал из-под кровати второй чемодан – с одеждой совсем на крайний случай.

   Чемоданов у юноши было три. В первом помещалась повседневная изящная, слегка романтичная амуниция. Во втором всякие баночки, краски, техника – он сейчас был пуст, так как всю парфюмерию и все железо он достал и расположил: баночки – на полочке в ванной, раз уж соседка ничего, кроме мыла и шампуня, там держать не хотела и по-корейски читать не умела, а последний привет корейских технологий – в тумбочке.

   Третий кофр был самым интересным: в нем он хранил одежду на крайний случай и на совсем крайний случай – на дне расположились нормальные мужские одеяния, если вдруг захочется покрасоваться перед обществом какого-нибудь курортного городка инкогнито; значительную же часть места сверху занимали изумительные по красоте, если бы он увидел их на ком-то другом, но пугающие на нем самом девчоночьи платья. Именно их груду он и вывалил сейчас перед Лизой.

   – Это что? – заикаясь, пропищала Цыпленок. Конечно, такого великолепия она еще не видела.

   – Это мой вклад в борьбу с жестокой реальностью. Несу прекрасное в массы как могу. Иногда надрываюсь, – важным тоном заявил Джун. Его увлекало происходящее почти так, как быстрая езда на своей драгоценной крошке.

   – Но я-яя не могу!

   Его крошка-соседка, наверное, от благодарности сейчас просто таяла. Как все-таки приятно делать добро! Она еще что-то пыталась возражать, но юноша вручил ей самое подходящее свое платье и затолкал в ванную.

   – И все-таки я не могу, – через пять минут Лиза вплыла в комнату в чем-то немыслимом. Это трикотажное розовое платье Джун захватил на совсем уж крайний случай. Оно было коротким, с широкой пышной юбкой и рукавами – крыльями и довольно скромно смотрелось. Конечно, Цыпленку оно было не так коротко, но кто же знал, что этот трикотаж так...

   – Да, ты права, тебе не стоит это надевать, – быстро согласился юноша, опасаясь, что скоро по цвету сможет поспорить с платьем.

   – Оно миленькое, конечно, но, Джун, я ведь работать собралась. Как я могу испачкать такое замечательное платье. Ванечка меня бы убил! Поэтому у меня и сарафан с собой – рабочий! А это платье... мне оно, наверное, и не к лицу.

   – Вот гляжу я на тебя и диву даюсь, – Джун немного пришел в себя. – Если ты художник – почему так необъективно к себе относишься? Красавицей тебя назвать, конечно, трудно, но хороший наряд и нужное настроение тебя преобразить может.

   Махнув на время рукой на проблемы самовыражения своей соседки, Джун смилостивился:

   – Иди уж, на время даю тебе разрешение разгуливать в чем тебе угодно. И пусть тебе будет стыдно: ведь ты своим немодным видом бросаешь тень и на меня.

   – Это как? – Лиза почувствовала, к счастью, что он шутит, хотя юноша сам уже был не рад, что дал волю языку, и вопросительно улыбнулась.

   – А так. Такая лень заразна. Вот посмотрю я на тебя, посмотрю – и краситься перестану, одежду начну носить обыкновенную и вести себя неженственно. Вот тогда узнаешь, где руки зимуют. То есть раки.

   Цыпленок мигом переоделась, хотя ему показалось, что наряд она сложила на его кровать с явным сожалением. А может, у нее просто руки чесались разгладить неровно заправленное покрывало. У самой вон опять гладь зеркала, а не кровать.

   – Слушай, ну дай я тебя хоть накрашу? – Лизе послышалось, будто Джун ее почти умоляла. – Считай, что ты индеец, который выходит на тропу войны.

   – А перья в волосы ты тоже вставишь? – не сдержала смешка девушка. – И что подумают Инна с Ромой, когда я явлюсь вся разукрашенная?

   – Да там будет и без тебя кому перья распускать павлиньи, – теперь ее соседка была чем-то недовольна и минуту спустя пробурчала. – Ладно, не хочешь – как хочешь. Заставлять не буду, а то извращение какое-то получается.

   – Ну не ворчи, – Лизе пришло в голову, что с соседкой можно тоже покапризничать, как с братьями иногда, и состроила умильную рожицу. – Я же не говорила, что не хочу.

   – Все, Цыпленок, все, я передумала, устала, хочу поработать, и тебе тоже пора, – непостоянство кореянки цвело и пахло. И все-таки она была отличной соседкой – даже такое красивое платье нежно-персикового цвета ей одолжить собиралась.

   Лиза привела себя в порядок, пригладила едва заметную, но все же раздражающую складку на покрывале, спрятала одежду и собралась в бой. Этюдник с собой, бумага с собой, решимость – тоже с собой.

   И вот наступил долгожданный момент. Роман и Инна уже сидели на лавочке в том же самом месте, где она писала портрет своей принцессы-соседки. Поблагодарив подругу и желанного натурщика Рому, Лиза принялась за работу. Их постановка ее вполне устраивала. Все было как раз так, как она и представляла.

   Двое влюбленных, прекрасная пара. Летний день. И на этот раз никаких клоунов. У Лизы все отлично выходило с первых же штрихов. Завершив быстрый набросок, девушка сразу же принялась за акварельный эскиз. Мягкие кисточки, податливые краски, перетекающие – один тон в другой, чудесно передавали нежность героев сказки и реальных юноши и девушки друг к другу, и радость взаимной любви проглядывала в прозрачных цветах.

   Лизе очень нравилось то, что вырисовывалось на бумаге, еще пара-тройка сеансов – и задел для замечательной работы, большой, основательной, будет готов. Все получалось, но такого погружения в работу, как тогда, когда рисовала кореянку, она не переживала.

   Она рисовала и думала, а всегда ли Инна так наклоняла голову немного набок – словно подстраиваясь под похожий жест Ромы, а давно ли у однокурсника появилась эта привычка заправлять локон своей девушки за ушко как раз тогда, когда он начинал ей досаждать, нет, за несколько секунд до того, как Инна почувствует неудобство.

   Лиза смешивала краски, добиваясь нужного цвета – то на палитре, то прямо на наброске, и одновременно думала, анализировала, как падает свет, где оживить цветовое пятно, добавив немного светлого тона. Золотисто-каштановые волосы Романа, в которые она влюбилась, увидев, как лучики солнца пляшут на мягких кудрях, черные, как будто мерцающие, локоны Инны. Безупречный профиль молодого человека, немного заостренные черты девушки. Крепко сбитая фигура Романа, почти как у античных статуй, и легкая пышность форм его темноволосой возлюбленной. Все было правильно. Но чего-то не хватало. Не ее работе – ей самой.

   Девушка вдруг поняла, когда сеанс почти подошел к концу, что была непроходимо глупа и слепа. Эти мелкие привычки, эти жесты – все это было и раньше, может быть, не так явно. Вот же они – на ее набросках. Совершенно разные и неуловимо похожие счастливые влюбленные.

   – Ребят, спасибо за сегодняшний сеанс, думаю, мне хватит еще трех-четырех, а остальную работу закончу уже дома, – Лизе было стыдно за свою невнимательность, но на подругу она все еще была сердита. Не давала она повода считать себя неспособной порадоваться счастью другого человека.

   Парочка при ее словах отмерла, а Лиза, не глядя на них, стала складывать свои инструменты, улыбнулась, выливая воду с краской и споласкивая стаканчик.

   – Только не говори мне, что ты все еще имеешь какие-то виды на моего парня, – мило улыбаясь, прошипела Инна, незаметно подобравшаяся ближе.

   – Да я вообще о другом думала сейчас! – удивленно возразила Лиза.

   – И о чем же, если не секрет? – прищурилась скрытная подруга. – Сияла, как блин масляный.

   – О том, как... – девушка запнулась. Разве можно было объяснить, что она вспоминала сейчас, как вылила воду на свою восточную модель, не поведав, почему ей вообще пришлось это делать? – О Джун, я думала о Джун!

   Последняя фраза получилась чуть громче, чем остальные, и Роман уставился на беседующих девчонок и почему-то нахмурился.

   – Об этой корейской мисс-зазнайке? – Инна была сбита с толку. Ей совершенно было не понятно, с чего бы вдруг Лизе мечтательно пялиться на льющуюся воду и сиять. Хорошо еще, что ее любимый в тот момент не смотрел на художницу. Хватало и того, что он довольно часто косился на Самойлову, пока она рисовала. А на что там смотреть? Раскрасневшаяся. Волосы растрепанные. Глаза дикие.

   Тут и Рома к ним подошел, соскучился, должно быть, уже. Только вот разговор он завел не тот, что хотелось бы слушать.

   – Меньше бы ты, Самойлова, с ней связывалась, – покачал он головой. – Ты вроде бы нормальная...

   – Ромочка, а пойдем на пляже под навесом просто посидим – на море полюбуемся! – Инна взяла парня под ручку и собиралась увести. Ничего, пусть уж Лиза думает о своей соседке-заразе, чем о ее парне, а то ведь она, Инна, и передумать может насчет позирования.

   Но тут раздался немного абсурдный, но вполне в характере Лизы звук.

   Очень легко отказаться от абстрактных денег, которые и предлагают не вам, а героям телесериалов. А вы сидите, честные и порядочные, и возмущаетесь: ах, я бы на его месте ни за что не взял бы этих денег за убийство героини или ах, как она не понимает, что за эту одолженную хорошенькую сумму ей придется сделать что-то совсем не хорошенькое! А как вы откажетесь от барсетки, набитой такими новенькими и хрустящими деньгами, такими нездешними, такими заграничными, такими манящими и соблазняющими картинами всего того, что на них можно купить или где за их счет побывать? Федор знал, что лучше бы ему было отказаться помогать двум подвезшим его иностранцам чудной внешности, но не мог противостоять зову зеленого вия. А что? Деньги также слепы и также страшны – из-за ужаса, который перед ними испытывают сами люди, из-за жестоких проделок, на которые идут ради них.

   Когда он на выезде из города стоял и голосовал и вдруг перед ним остановилась супермашина, огромный внедорожник, который обычно брали на прокат в салоне гости детского курорта отнюдь не детского возраста, он даже перепугался, но обитатели салона дружелюбно улыбнулись ему и на почти понятном английском пригласили присесть. Узнав, куда едет Федор, иностранцы еще больше разулыбались, отчего с лица одного из них посыпалось что-то вроде пудры. Их рыжие парики одинакового фасона наводили на мысли о бродячем цирке. "Неужели на курортной публике решили зарабатывать настоящие заграничные артисты?" Артисты понятными короткими фразами предложили Федору заработать, поучаствовав в розыгрыше одной их хорошей знакомой. Парень не нашел тогда ничего предосудительного в шутке, тем более хорошо оплачиваемой. Теперь же ему было не по себе.

   – Думаешь, как бы сбежать? – резкий голос рыжей девицы, становящейся потихоньку завсегдатаем их кухни, пробудил Федора от воспоминаний и вернул к не менее суровой действительности в виде ведра свеклы, которую надо было помыть, запечь в духовке, а затем очистить. – Советую подкоп – летать-то ты не научишься! А лучше бы тебе сдаться. Я слышала, что противник пленных не берет.

   – Что-нибудь умное ты когда-нибудь сказала бы! – огрызнулся повар-стажер.

   – Умное сказать – это каждый дурак может! – прохрумкала кукурузными палочками вредная Аллочка.

   – Сын, прости, что тебе приходится пока скрываться, сам понимаешь, что, когда особые распоряжения покойного президента вскрыли полтора месяца назад, все усложнилось.

   – Да уж, дедуля всегда был оригиналом, мир его памяти.

   – Но ты ведь его простил?

   – Ха! Если бы вы знали, отец, какие у меня преимущества, то бы в детстве тоже запросились в девчонки и удрали бы в балетную школу и познакомились с мамой на пятнадцать лет раньше. Ах, как это я упустил из виду: купальники для тренировок и неспособность моего дорогого отца к языкам! Нет-нет, все хорошо как есть!

   – Ты закончил свое представление?

   – Конечно, нет. Более того, на сцену вышли новые лица. Два неуклюжих, странно мыслящих типа, один из которых изображает клоуна, гнездящегося на дереве. Не знаете ли, кто бы это мог быть?

   – Но они же не могут знать содержания письма!

   – Я бы не был в этом так уверен. Ладно, пора мне становиться вновь принцессой. Позовите, пожалуйста, маму и Соль, давно их не видел, соскучился.

   Вдоволь наобщавшись с семьей, набросав план выступления на совете директоров и еще раз обдумав не дававшее ему покоя распоряжение деда на его счет, Джун потянулся, размялся и решил, что можно и на охоту выходить.

   Но только он вышел из дома, как был пойман.

   – А вот и ты. Отдохнула? Пойдем-пойдем! Мы решили устроить дефиле лучших нарядов – в тайне от парней. Надо же убедиться, что в субботу мы всех сразим, – две симпатичных девчонки повисли на его руках.

   – Боюсь показаться невежливой, девочки, но все-таки спрошу: а вы кто?

   – Ой, бедняжка, ты еще не отошла с дороги? Мы ведь вечером первого дня познакомились, – защебетали липучие красотки. – Пойдем, не стесняйся!

   И Джуна "пошли" – потащили под белые рученьки.

   "По-хорошему увильнуть не получилось", – конечно, никакой амнезии у юноши не было, его вопрос был, скорее, попыткой исподволь дать понять девицам, что их внимание его не очень-то радует. Ну нет, приятно, конечно, полюбоваться на красавиц в нарядах. Но кто их знает – вдруг они начнут оскорблять его стыдливость, переодеваясь прямо при нnbsp; – Ой... ну нет, я...

ем? Опять не так. Джун, может и не отказался бы от такого зрелища, но вот знай любительницы моды, кто он, – они бы уж точно не стали его звать на свой закрытый показ.

   – Девчонки, я вспомнила, вспомнила, отпустите меня – сама пойду! – усиливая нарочито акцент, Джун чуть-чуть приложил силу, чтобы только его не тянули.

   – У меня идея! Нам ведь nbsp; – Надо же, – хмыкнул исследователь. – Как я раньше этого не понял?

все равно нужно узнать и мужское мнение – так что отловите сначала одного наиболее безобидного и nbsp;молчаливого из наших славных мужчин. А я к вам тоже загляну, только чуть позже, – он еще толком не знал, заглянет или нет. Но хотя бы присутствие одного парня его нравственные муки исключало. А дороже своего собственного спокойствия у него было только здоровье.

   На его беду, мимо проходил выбрасывать отходы поваренок, который очень кстати пришелся как представитель мнения противоположной стороны. Федора тоже поймали, и пленников красоты потащили на суд. Хотя судьями были именно молодые люди – один явный, другой в тайне, больше они были похожи на обвиняемых, заключенных под стражу.

   Конечно, эту оживленную компанию не миновал журналистский взгляд: Лапиков, который выглянул на шум, увидев это забавное зрелище, пулей сбегал за фотоаппаратом и занимался сейчас фотоохотой, что гарантировало появление новой статьи.

   "Так, минуточку! У меня же есть универсальный пушистый щит!" – опомнился Джун.

   – У меня есть право позвонить адвокату! – заявил он, уперевшись.

   Пока воины стиля соображали, причем тут адвокаты, юноша ухитриnbsp;лся достать телефон.

   – Я так привыкла к своей замечательной соседке, что и шагу без нее не хочу делать. Вы же не против? – пропело его коварное величество.

   – Ну... если она стильная – то конечно!

   – О... у нее совершенно уникальный стиль! – заверил юноша, отыскивая в памяти телефона номер Цыпленка.

   "Цып-цып-цып, мои цыплятки ,

   Цып-цып-цып, мои касатки,

   Вы пушистые комочки,

   Мои будущие квочки".

   Откуда-то сбоку зазвучала забавная детская песенка. Лиза засмеялась от удовольствия.

   – Может, ты ответишь на звонок? – сморщилась Инна, которая остановилась, услышав эту милую мелодию.

   – Звонок? У меня другой, я думала – это кто-то просто слушает музыку.

   – Да... у кого это такой вкус будет странный, кроме тебя? Стоишь и улыбаешься, как детсадовская. Еще запляшешь, – подруга подошла, приняла вызов и сунула трубку Лизе в руки. Это действительно был ее вызов.

   Смотря в спины уходящим Лелю и Купаве, художница вслушивалась в чуть сдавленный голос:

   – Цыпленок, спать до обеда вредно! Лети сейчас же сюда! Нас ждет незабываемое зрелище, для меня приятное, для тебя полезное. А не придешь – выгоню на мороз и вещи конфискую. Айщ, ну что такое?

   На заднем фоне послышались смешки. "Не надо так со мной!" – жалобно умоляла Джун кого-то. Поэтому Лиза решила пока не выяснять, как у нее появился такой "подходящий" сигнал и что за зрелище ей навязывают: ее соседке явно надо было помочь.

   Прибежав с собранным этюдником через плечо, подгоняя себя взмахами альбома, чтобы быстрее двигаться, девушка увидела, что Джун действительно в бедственном положении.

   Кажется, пока она работала, ее соседка не поделила с кем-то повара Федора, и обоих удерживали студентки с дизайнерского. Наверное, их покорили чудо-пироги, предназначенные азиатской красавице.

   – Вы что делаете? Джун такая слабенькая – ей нельзя долго на солнце находиться – она в обморок падает! – вмешалась Лиза, пока не поздно.

   – Э? – все и в первую очередь ее соседка были удивлены.

   – Ну я подумала недавно и решила, что не могла же ты отрубиться оттого, что я тебя слегка стукнула? – пояснила Лиза. – В общем, девчонки, отпустите Джун. А ваш Федор ей не нужен даром – у нее в Корее целый ресторан таких поваров! И не один.

   "И все просто жаждут ее накормить и напоить", – если это и было преувеличение, то, по мнению Лизы, самое незначительное.

   – Э? – повторился тот же почти дружный возглас.

   – Цыпленок, по-моему, это ты не очень хорошо переносишь жару, – отмерла наконец Джун.

   – Джун, сейчас не время показывать, какая ты гордая и сильная! Надо и о здоровье подумать!

   Лиза протолкнулась в группу девчонок, попутно отметив, что они чем-то напоминают ей нимф с картины Боттичелли "Весна", только более свободно и ярко одетых. Один-одинешенек повар крепко прижимал к животу какое-то ведро, для кухонной утвари столовой непропорционально маленькое.

   – Федор, а вы-то хороши! Зачем столько девушек с толку сбиваете? Понятно, что Джун вне конкуренции и вообще почти что Весна, но ведь и они тоже нимфы! И тоже хотят внимания! А вы их обнадежили, а сами только Джун и видите!