Текст книги "Стрела Кушиэля. Битва за трон (ЛП)"

Автор книги: Жаклин Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

– Да, милорд, – кивнула я, – эту книгу я тоже читала.

– Хр-рм, – откашлялся Селиг, взял том с полки и любовно погладил обложку. – По этим текстам я осваивал каэрдианский язык, когда мне было девятнадцать, – начал он вспоминать с видимым удовольствием. – Меня учил одряхлевший наемник из Тиберия, возжелавший увидеть север. Я немало заплатил ему за те уроки. У него при себе не имелось никаких других книг, кроме этой – способной скрасить самые холодные ночи. – Длинные пальцы Вальдемара ласкали переплет. – Она мне дорого обошлась, но до сих пор мне не встречалась женщина, способная исполнить то, что здесь описано. – Он отложил книгу и взял меня за подбородок. – А ты способна.

– Да, милорд, – прошептала я, чувствуя себя абсолютно беспомощной в его руках, и от этого еще больше его ненавидя.

Но он ничего не предпринял, а лишь продолжил разглядывать мое лицо.

– Гюнтер рассказывал, будто ты так одарена богами, что любой мужчина доставляет тебе удовольствие, – произнес Селиг. – О чем свидетельствует метка в твоем глазу. Это правда?

Я могла бы солгать, но из непокорности ответила честно:

– Я действительно отмечена богами, чтобы в страданиях находить удовольствие, и не более того.

Он с удивительной нежностью коснулся моего лица, провел кончиком пальца по нижней губе, видимо, отмечая, как резко я втянула воздух и как участился мой пульс – пробудилось неотвратимое желание.

– Но я же сейчас не заставляю тебя страдать, – ласково прошептал он, – но вижу, что тебе и так приятно.

– Да? – Я закрыла глаза, молясь, чтобы голос не сорвался. – Я свободная ангелийка, которую предали и сделали рабыней. Не говорите мне о страданиях.

– Я буду говорить тебе все, что посчитаю нужным, – сухо ответил Селиг, безо всякой издевки ставя меня на место, и отпустил меня. Я открыла глаза и посмотрела на него. Король скальдов постучал пальцем по отложенной книге. – Мне хочется испытать, каково это – обладать женщиной, обученной доставлять удовольствие королям. Начни прямо с первой страницы.

Склонив голову, я послушно встала на колени – именно с этой позы начинались «Три тысячи радостей».

        * * * * *

Утром Вальдемар Селиг выглядел сытым и удовлетворенным. Со всех сторон раздавались неизбежные перешептывания, на которые я не обращала внимания. Жослен один раз посмотрел в мои уставшие глаза и не стал ни о чем спрашивать, за что я была ему безмерно благодарна.

Несомненно, я сумела доставить Селигу удовольствие. И достаточно изысканное. В отличие от Гюнтера, рвение нового хозяина смягчалось определенными познаниями, хотя бы теоретическими. Представьте, лет двенадцать, а то и дольше, он читал про науку ангелийской плотской любви, и желал достичь совершенства, которого Гюнтер не мог даже вообразить.

Вальдемар уже однажды женился – о чем я узнала позже. Мне удалось раскопать, что жена была ему под стать – страстной и вспыльчивой до вздорности дочерью вождя одного из селений племени суэвов. Селиг зачитывал ей отрывки из «Трех тысяч радостей», и они пробовали применять советы оттуда на практике, смеясь и катаясь по огромной постели. Но она быстро забеременела, и роды оказались крайне тяжелыми из-за неправильного положения младенца: он прожил всего один день, а женщину убила горячка.

Возможно, Селиг не стремился бы к завоеваниям, останься она в живых. Но разве тут угадаешь? Однако я давно заметила, что чем счастливее человек, тем меньшие страданий он готов причинить другим. И мне нравится думать, что с Вальдемаром так бы и случилось.

Несмотря на тяжелое похмелье, скальды вскорости начали собираться в обратный путь. Селиг объезжал палатки, прощаясь со всеми. Он являл собой внушительную фигуру, восседая на мощном вороном коне. В его волосах и бороде сверкала золотая проволока. Не стану отрицать, король варваров был привлекательным мужчиной. С ясными глазами, поскольку не позволял себе излишеств накануне, он деловито переговаривался со своими гостями, подбирая из теннов каждого селения самых быстрых гонцов, которым надлежало остаться при нем. Тем самым Селиг закладывал сеть связных.

Не получив приказа оставаться в большом чертоге, я вышла побродить по лагерю, рассчитывая попрощаться с Хедвиг. К тому же такое времяпрепровождение показалось мне более заманчивым, чем сидеть в душном зале и терпеть ненавидящие взгляды скальдов. Настроения в лагере значительно разнились с теми, что я отметила по приезде. Мужчины, недавно глядевшие друг на друга с почти нескрываемой враждой и опаской, теперь по-братски обнимались и клялись беречь друг друга в бою, когда в следующий раз доведется встретиться. Да, речи Селига творили чудеса. В голове не укладывалось, как поднаторевший в интригах Исидор д’Эгльмор мог так ужасно сглупить. Наверное, он допустил в отношении Вальдемара ту же ошибку, что и большинство ангелийцев по отношению к нему самому. «Камаэлиты думают своими мечами», – вспомнились мне пренебрежительные слова на балу у Сесиль Лаво-Перрин. Пока камаэлитов в прочих провинциях считали воинственными и туповатыми, их герцог д’Эгльмор строил изощренные планы захваты престола и наращивал свою армию. Интересно, говорил ли он о Вальдемаре Селиге теми же словами? Вряд ли. Я ни разу не слышала, чтобы кто-либо из ангелийцев признал за скальдами способность мыслить, хотя бы и мечом.

Погруженная в раздумья, я отвлеклась от дороги и забрела к палатке гамбривийцев, откуда как раз выходил какой-то тенн. Он ухмыльнулся, обнажив плохие зубы, и схватил меня за запястье с криком:

– Смотрите-ка, Селиг решил и нам дать попробовать вкус победы, хе-хе! Кто хочет перепихнуться по-королевски, а, парни? Чур, я первый, а следом все желающие!

Это случилось слишком быстро, буквально за пару секунд. В одно мгновение я глазела на гнилозубый рот, набирая в грудь воздуха, чтобы достойно ответить, а в следующее мгновение тенн уже умелым движением завел мою руку за спину и толкнул меня в снег, давя на затылок. Лежа лицом в утоптанном снегу, я слышала дружный хор поощрительных возгласов с редкими вкраплением осторожных протестов. Но до тех пор пока скальд не задрал мне юбки, выставив голые ягодицы на трескучий мороз, я не могла поверить, что это происходит со мной на самом деле.

А все потому, что изнасилование в Земле Ангелов является не просто преступлением против личности, как и во всех цивилизованных странах, и даже среди скальдов, правда, по отношению только к скальдийкам. У нас, ангелийцев, это еще и богоборчество. «Люби по воле своей», – завещал нам Благословенный Элуа, и изнасилование – это нарушение сей священной заповеди. Во исполнение вышнего закона на каждое служение Наамах от меня – даже от ангуиссетты – ожидалось предварительное согласие и ни один мой гость не посмел бы нарушить святости сигнала. Даже Мелисанда чтила сигнал, как и прочие установления нашей Гильдии. То, что она творила со мной в последнюю ночь… она бы остановилась, если бы я произнесла сигнал, в этом я никогда не сомневалась. Я молчала из упрямства.

А Гюнтер и Селиг брали меня не спросясь, против моей воли, не оставляя мне выбора, и потому мне мнилось, будто весь ужас насилия уже мною изведан. Но в те минуты, когда утоптанный снег таял и холодил мне щеку, а тенн-гамбривиец, нависнув надо мной, возился со своими штанами под похабные вопли обступивших нас скальдов, я вдруг поняла, что познала лишь малую толику этого кошмара.

И тут в гул голосов вклинился новый, и мне на шею перестало давить. Торопливо отползая и поправляя юбки, я подняла взгляд и увидела Кнуда, неказистое лицо которого в тот момент показалось мне прекрасным. Он поднял насильника за шиворот и дважды засадил ему кулаком в лицо.

Большего Кнуд сделать не успел – гамбривийцы налетели на него, и вся братская любовь между племенами в одночасье оказалась забыта. Мой защитник боролся изо всех сил. Забыв о собственном страхе, я схватила первый подвернувшийся под руку предмет – котелок – и обрушила его на голову ближайшего гамбривийца. Один из теннов перехватил мои руки и, прижав меня к себе, принялся с хохотом потираться о мои ягодицы.

В гаме и суматохе никто не заметил появления Вальдемара Селига.

Он восседал на огромном коне и свысока наблюдал за дракой, должно быть, набирая в грудь достаточно воздуха, чтобы на одном дыхании отдать приказ прекратить безобразие. Что он собирался сказать, так и осталось для меня секретом, поскольку следом за ним в окружении Белых Братьев подоспел Жослен и, слетев с лошади, кинулся в бой, выкрикивая мое имя, словно боевой клич.

На сей раз он обнажил меч.

Двое гамбривийцев пали прежде, чем хоть кто-нибудь понял, что происходит. Тенн, который меня удерживал, с проклятьем оттолкнул меня, выдернул из ножен меч и устремился вперед. На снегу уже алела кровь. То, что началось мордобоем, вдруг обернулось смертельной схваткой с Жосленом в центре. Он вертелся юлой, от клинка и наручей летели искры. Еще один гамбривиец свалился, прежде чем Вальдемар Селиг спешился, обнажил свой меч и с воплем вклинился в мешанину тел. Я наблюдала за побоищем, в ужасе прикрыв рот рукой.

До того я не вполне понимала, почему скальды буквально боготворят своего предводителя. Тогда это стало для меня очевидным. Он не обладал изощренным кассилианским мастерством и грациозностью. Но они ему и не требовались. Вальдемар орудовал мечом так же естественно, как дышал. Гамбривийцы отступили от него, продолжая наскакивать на Жослена.

– Ангелиец, приказываю тебе остановиться! – крикнул Селиг, побледнев от ярости.

Один из гамбривийцев попытался ткнуть Жослена копьем, тот отскочил и занес меч над нападавшим. Но варвару повезло. Вальдемар оттолкнул его мощным плечом и принял удар на свой клинок, а затем подступил к кассилианцу и рукоятью саданул его в висок.

Мой защитник рухнул на колени как подкошенный, ослабевшие пальцы разжались, и он выронил оружие. Жослен стоял на коленях, покачиваясь, окруженный телами скальдов, истекающими багровой кровью на белом снегу. Чуть поодаль застонал Кнуд и, шатаясь, поднялся на ноги. Все молчали. Вальдемар Селиг посмотрел на Жослена и скривился с видимым отвращением.

– Убейте его, – приказал он Белым Братьям.

– Нет! – пронзительным, будто не своим голосом выкрикнула я и кинулась к ним. Упав на колени перед Селигом, я взмолилась: – Милорд, окажите милость, оставьте его в живых! Он только защищал меня во исполнение своего обета, клянусь! Я сделаю все, все что захотите, только оставьте его в живых!

– Ты и так сделаешь все, что я захочу, – бесстрастно ответил Селиг.

Я не сказала: «Нет, если вы его убьете». Но я так подумала, и Селиг меня понял. Даже пронзенная стрелой Кушиэля, я бы постаралась любой ценой обуздать свою отзывчивость и, думаю, мне бы это удалось. Во всех нас, детях Элуа, переплетаются божественное и земное. Как и Жослен, обнаживший меч, я готова была сорваться, вынужденно балансируя на грани своей природы.

Но до трагедии не дошло. Кнуд, мой добрый Кнуд, прохромал вперед, потирая шишку на лбу. Ногой подтолкнул тело мертвого гамбривийца с яростно оскаленными гнилыми зубами. Штаны его были приспущены, а вялый бледный член лежал на бедре – жалкое зрелище.

– Я своими руками сбил этого гаденыша, когда он пытался залезть на твою девчонку, лорд Селиг, – честно признался Кнуд. – И это правда, что парень поклялся ее защищать. Такой у него обет перед ихним богом. Гюнтер держал их вместе, чтобы они усмиряли друг друга.

Пока Вальдемар обдумывал его слова, мы так и стояли на коленях – Жослен без признаков сознания, а я в молитвенном оцепенении.

– Кто-нибудь из вас пытался остановить насильника? – наконец спросил Селиг у гамбривийцев. Вождь селения неуверенно приблизился к нему. – Никто? Разве вы встанете на сторону человека, крадущего моего коня? А мой меч? Нет? Эта женщина точно так же принадлежит мне, и даже больше. – Он схватил меня за волосы и встряхнул. За моей спиной Жослен что-то пробурчал и осел на снег. Селиг меня выпустил. – Снисходя к твоей просьбе о милосердии и принимая во внимание причиненные тебе страдания, – строго добавил он, – я пощажу парня, но закую его в цепи. Вигфус, – перевел он взгляд на вождя гамбривийцев, – я заплачу золотом за смерть твоих теннов. Так будет справедливо?

– Да, милорд. – Зубы скальда стучали – несомненно, он боялся, что Селиг призовет его к ответу за беспорядки. – Справедливо.

– Хорошо. – Вальдемар окинул собравшихся спокойным взглядом. – Возвращайтесь к своим делам, – приказал он, и скальды поспешили подчиниться. Только тогда он помог мне встать. Мои зубы громко стучали от холода и пережитого потрясения.

– Куда ты шла? – раздраженно спросил он. – Что, во имя Одина, ты забыла в лагере?

– Ах, милорд. – Я обхватила себя, дрожа и с трудом удерживаясь от слез. – Я хотела попрощаться с людьми Гюнтера. Они ведь были добры ко мне – некоторые из них.

– Надо было мне сказать, и я приставил бы к тебе сопровождающих. – Он подозвал одного Белого Брата. – Проводи ее к стоянке Гюнтера.

– Я сам ее туда провожу, лорд Селиг, – ворчливо вызвался Кнуд, а на приподнятые брови Селига пожал плечами. – Я привязался к этой девочке. Ничего худого с ней больше не случится – молва-то, небось, уже разошлась.

К тому времени я уже никуда не хотела идти, поглощенная беспокойством за Жослена, который лежал на снегу, часто дыша и глядя в никуда. Но я уже спасла ему жизнь, если он сможет за нее удержаться, и боялась просить Селига о чем-то еще.

– Хорошо. – Вальдемар разобрался с внеочередной заварушкой, и теперь ему не терпелось продолжить обход. – Приведи ее назад до темноты. – Он кивнул двум Белым Братьям. – Доставьте ангелийца в кузницу и закуйте в кандалы. Так он не наживет новых неприятностей. – Взгляд холодных глаз на секунду остановился на мне. – Надеюсь, что и ты тоже.

Я опустилась на колени и поцеловала Селигу руку. Он отмахнулся, зашагал к своему коню, запрыгнул в седло и ускакал. Кнуд бережно помог мне встать и повел прочь от побоища. Я оглядывалась через плечо на Белых Братьев, которые поднимали Жослена. Он было утвердился на ногах, но тут же согнулся и его вырвало, затем все же выпрямился и ушел с теннами к озеру, где пылали кузнечные горны. Один из Белых Братьев, приотстав, поднял меч Жослена и пристегнул к своему поясу, словно справедливо завоеванный трофей.

– Ты сделала для него все, что могла, девочка, – по-доброму сказал Кнуд. – Он выживет, если не станет больше дразнить Селига. Этот парень намного сильнее, чем выглядит. На моей памяти никто еще не пережил гюнтеровой псарни. Хотя на моей памяти туда, кроме твоего вояки, никого и не сажали. – Он усмехнулся собственной шутке. Возможно, для Кнуда она и была смешной, но я расплакалась. С неуклюжей нежностью он обнял меня и погладил по спине, сердито зыркая на наблюдавших за нами скальдов.

Когда я немного успокоилась, он повел меня дальше – повел прощаться с теми немногими людьми, которые отнеслись ко мне с толикой тепла в этой смертельно студеной, враждебной и беспощадной стране.

Глава 49

Прощаясь со скальдами из селения Гюнтера, я испытывала неловкость. И не только из-за нападения по дороге к ним, но и потому, что накануне все они единодушно объявили моему народу войну. Поскольку ничего изменить я не могла, пришлось делать хорошую мину при плохой игре. Харальд Безбородый – чья борода уже начала пробиваться, а значит, вскоре ему понадобится новое прозвище – должен был остаться в распоряжении Вальдемара Селига как лучший из наездников Гюнтера, и я надеялась, что Харальд, прежде не скупившийся на добрые слова обо мне, и здесь послужит мне на пользу.

Когда мы с Хедвиг обнялись и вместе поплакали, мне не потребовалось притворяться, будто я опечалена их отъездом, – в тот бедственный день меня печалило многое, почти все.

– Если Гюнтер сделает тебе предложение в четвертый раз, – шепнула я Хедвиг, – не отказывай ему. Он питает к тебе самые нежные чувства, несмотря на всю свою показную грубость, и вы с ним слишком хорошо подходите друг другу, чтобы размениваться на тех, к кому еще придется притираться. И если он все-таки выучился от меня паре-тройке способов доставить женщине удовольствие, зажги от моего имени огонек для Фрейи. – Я уже немного изучила пантеон скальдийских богов и решила, что эта богиня по своей природе ближе всех к Наамах.

Хедвиг кивнула и, шмыгнув носом, отвернулась.

Потом Кнуд проводил меня в большой чертог, прихрамывая после ударов, которые он снес, заступившись за меня, и на прощание поцеловал мне руку, выбрав место, где нас не видели тенны Селига. Не настолько осторожная, я взяла лицо Кнуда в ладони и поцеловала его в лоб, про себя молясь Элуа, чтобы этот скальд вернулся с грядущей войны целым и невредимым. Благословенный Элуа, читающий в сердцах, не мог меня не понять. «Люби по воле своей», – думала я, глядя, как Кнуд поспешно хромает в сторону лагеря с сияющей улыбкой на невзрачном лице. Иешуа бен Иосиф, от чьей крови родился Элуа, просил своих последователей возлюбить их врагов – в тот день я отчасти поняла, что он имел в виду.

Но для меня было немыслимо возлюбить их всех.

Жослен нигде не показывался. Я осмелилась спросить о нем Вальдемара Селига, вернувшегося вечером усталым после трудного дня. Он коротко ответил, что Жослен в безопасности, не оставив мне иного выбора, кроме как поверить ему на слово.

Только спустя трое суток я снова услышала о кассилианце, и за это время мне стало совершенно ясно, что в селении Селига меня не приняли и не примут. Его тенны неустанно следили за мной с похотью и презрением во взглядах, женщины же откровенно меня ненавидели, и ни те, ни другие даже не пытались скрывать свои чувства, не стесняясь присутствия самого Селига. Только дети поначалу относились ко мне как к своей. Вспомнив способ, которым Алкуин очаровал малышей в Перринвольде, я заплела нескольким косы, перевязав их, правда, не лентами, а обрывками веревок и шкур. Ребятишки пришли в восторг – всем детям нравится, когда им уделяют внимание, – но потом я увидела, как женщины, злобно на меня косясь, быстро распустили те косы под шумные протесты своих отпрысков, и больше уже не тратила силы на то, чтобы расположить к себе местных варваров.

Селиг все это наблюдал, но не хотел понять, почему его люди так меня невзлюбили. Возможно, он пытался смягчить всеобщую враждебность, когда делал комплименты моей внешности или умению прислуживать, но скальды расценивали его похвалы как возвеличивание меня над ними, и от этого их ненависть только крепла.

А еще Вальдемар старался держать меня поблизости от себя, что тоже накаляло обстановку. Я очень обрадовалась, когда он поручил мне хотя бы приблизительно воссоздать скальдийский алфавит Дидимуса Понта. Это занятие позволяло мне длительное время отсиживаться в королевских покоях вдали от злобных взглядов. Иногда Селиг привлекал меня, чтобы вместе поработать над картами Земли Ангелов, исправляя и уточняя их, насколько было возможно. Признаюсь, что при каждом удобном случае я изобретательно лгала и горжусь этим, поскольку сбить с толку противника – тоже способ защитить мою родину. Но когда Вальдемар попросил меня обучить его ангелийскому языку, я не осмелилась водить его за нос. Если бы он узнал об ошибках в картах, то мог бы списать их на мое невежество, но по части владения родным языком подобного оправдания у меня не имелось.

Ночами же мы плодотворно трудились, постепенно осваивая «Три тысячи радостей». Тут нет смысла вдаваться в детали – для интересующихся ласки и приемы подробно описаны в книге. Я знала все из них, которые положено выполнять женщине, – даже не предусмотренные каноном Дома Кактуса. И я щедро делилась своими познаниями с Селигом, хотя некоторые услаждения он отвергал, сочтя их недостойными скальдийской мужественности.

На четвертый день Вальдемар, хмурясь, сообщил:

– Жуслин Фирьой уже несколько дней не ест. Пожалуй, тебе следует с ним повидаться.

Сердце заколотилось: разлуку с кассилианцем я пережила спокойно, веря, что он в безопасности и здоров, пусть и в заключении. Я спешно накинула свой меховой плащ и вместе с Селигом отправилась к Жослену.

Его держали в маленькой хижине чуть поодаль от большого чертога, вроде бы принадлежавшей резчику по дереву. Один из Белых Братьев охранял узника, сидя перед натянутой в дверном проеме шкурой и скучающе играя с кинжалом. Завидев нас, он вскочил.

Внутри оказалось холодно и грязно – воздух согревала только крохотная жаровня, в которой еле тлели несколько углей. Еще там имелись соломенный тюфяк и одеяло, но Жослен стоял на коленях на голом полу, скрестив руки и дрожа. Его руки и ноги были закованы, а цепь от щиколоток тянулась к ввинченному в пол железному кольцу. Она была достаточно длинной и не помешала бы воспользоваться тюфяком, так что Жослен, судя по всему, сам предпочел усугубить свои лишения.

Выглядел он ужасно: лицо осунулось, щеки запали, губы потрескались, волосы засалились. Селиг прислонился к стене, а я подбежала к узнику, опустилась перед ним на колени, вгляделась в изможденное лицо и по-ангелийски сказала:

– Дурак! Что ты, по-твоему, делаешь?

Кассилианец поднял голову, его глаза были налиты кровью.

– Я нарушил обет, – хрипло прошептал он. – Я обнажил меч, чтобы убить, когда твоя жизнь смертельной опасности не подвергалась.

– Благословенный Элуа! И всего-то? – Я села на пятки и спрятала лицо в ладони. Вспомнив о Селиге, опустила руки и посмотрела на него. – Милорд, Жослен раскаивается, что поступил неправильно, учинив смертоубийство, – пояснила я на скальдийском. – Таким образом он искупает свою вину.

Селиг понимающе кивнул.

– Скажи ему, пусть живет, – сказал он. – Я уже заплатил золотом за жизни убитых им воинов и тем самым с лихвой искупил его вину. И я хочу, чтобы он научил меня своим боевым приемам. – Вальдемар на секунду замолчал, подбирая слова, и медленно повторил то же самое для Жослена на каэрдианском.

Тот рассмеялся, да так, что я испугалась – смех был безудержным и полубезумным.

– Господин меня одолел, – по-каэрдиански же ответил он Селигу. – Зачем победителю учиться бесполезным приемам, которые мне известны?

– Потому что я не считаю себя победившим – ты ведь не собирался со мной сражаться. Ты дал мне клятву и не ожидал, что я на тебя нападу, – логично ответил Селиг. – В иной ситуации не исключен и иной исход.

– Я не могу научить его драться по-кассилиански, – обратился Жослен ко мне на ангелийском, качая головой. – Я слишком много раз тебя подводил. И опять нарушил свой обет. Лучше мне умереть!

Я покосилась на Селига и тут же вперила яростный взгляд в ужасного глупца.

– Сколько раз тебе нужно напоминать, что ты всего лишь человек, а, Жослен? Ты вовсе не возрожденный Кассиэль! И ты принес мне клятву, а сейчас мне, как никогда в жизни, нужна твоя помощь! – Я встряхнула его за плечи, повторяя слова наставника: – Помнишь, что сказал тебе Делоне? «Попасть впросак, но продолжать сражаться и победить – это более сложное испытание, чем любая учебная схватка. Убери свой меч. Пусть он и дальше мне служит».

Жослен снова рассмеялся, на этот раз горестно, и шумно выдохнул.

– Не могу, Федра, клянусь, не могу! Мне даже убирать нечего – меча у меня больше нет. – Он поднял глаза на Селига, по-прежнему стоя на коленях. – Простите, господин, – произнес он на каэрдианском, – я недостоин жить.

Тогда я разразилась ругательствами на всех трех знакомых ему языках и толкнула Жослена так, что он покачнулся и под тяжестью кандалов завалился набок, глядя на меня с открытым ртом.

– Да проклянет тебя Элуа, кассилианец, если это и есть предел твоей храбрости! – напустилась я на него уж не помню на каком языке. – Если мне повезет выжить, клянусь, я напишу префекту твоего ордена, как куртизанка из Двора Ночи послужила Элуа лучше, чем воин из Братства!

Не знаю, как расценил мою пламенную тираду Селиг; я бы не посмела взглянуть на него, даже если бы об этом подумала, но в тот момент эта мысль просто не пришла мне в голову. У Жослена не хватило сил быстро подняться, но он нахмурился, услышав мое страстное воззвание.

– Ты не посмеешь! – возмущенно возразил он, пытаясь встать на колени.

– Ха, а ты попробуй, останови меня! – Я поднялась на ноги и сверху вниз припечатала его последними словами: – Раз поклялся, так не скули, а служи и защищай, кассилианец!

Должно быть, это прозвучало зло и безжалостно, но в глубине души я Жослену сострадала. А злилась, потому что очень боялась. В некоторых обстоятельствах кнут действует вернее пряника. Звеня цепями, кассилианец снова встал на колени, трясясь и глядя на меня красными глазами, в которых стояли слезы.

– Это так тяжело, Федра, – умоляюще протянул он. – Помоги мне Элуа, как же это тяжело!

– Знаю, милый, знаю, – прошептала я.

Селиг вышел за дверь и что-то сказал охраннику. Я не расслышала, что именно, а через несколько минут хмурый тенн вернулся с деревянной миской полной бульона. Селиг кивнул и протянул ее Жослену.

– Ешь, парень, – приказал он на своем примитивном ангелийском. – И живи.

Кассилианец принял посудину трясущимися руками. Когда Вальдемар приподнял шкуру на двери, чтобы я вышла, я оглянулась и увидела, как Жослен поднес миску к губам.

 «Он выживет, – с облечением подумала я. – И у меня прибавится шансов уцелеть».

После этого Жослен перестал отказываться от еды и заметно окреп, хотя на его руках – особенно на запястьях, где крепились кандалы, – появились язвы. Они зудели и доставляли ему немало страданий, но Жослен использовал их как повод откладывать в долгий ящик занятия с Селигом. Немало заплатив золотом за сохранение жизни строптивого ангелийского жреца-воина, Вальдемар прислушался к моим мольбам и позволил мне раз в день навещать Жослена, справедливо рассудив, что раз он под моим нажимом выбрал жизнь, то мое присутствие укрепит его в этом решении. Теперь король убедился, сколь значим для кассилианца обет меня защищать.

Ах, как же я ждала этих посещений, ждала каждый день. Селиг был поглощен делами и поэтому приставил мне в сопровождение Белого Брата. По счастью, Жослен не успел показать, что уже неплохо овладел скальдийским языком, и наши разговоры на ангелийском не вызывали подозрений, а в отличие от Селига, ни один из его теннов нашего языка не знал.

Замыслить побег мы не могли просто потому, что селение слишком хорошо охранялось. Но мы много говорили о необходимости выжить и помогали друг другу не падать духом.

Терпение Селига было не безграничным, и вскоре он устал ждать, пока руки Жослена заживут, и прибег к помощи жреца Одина, который также занимался и целительством.

– Честно говоря, – признался Вальдемар мне ночью, – мне любопытно, как Лодур оценит тебя. Он старейший из моих учителей, и я высоко чту его мудрость.

Стоит добавить, что к тому времени растущее недовольство скальдов моей будто бы сладкой жизнью при Селиге внушило им уверенность, что я ведьма, специально засланная из Земли Ангелов, чтобы околдовать их правителя. Красное пятнышко в моем левом глазу варвары рассматривали как тому доказательство – несомненный признак черной природы.

Селиг лишь посмеивался над этими досужими выдумками.

– Они и про мать Лодура когда-то говорили, что она ведьма и способна вылечить любую рану, смертельную или нет, но только если раненый ей приглянется. На самом же деле она была умелой целительницей, совсем как ты умелая… в других занятиях.

Не помню дословно, что я на это ответила, но скорее всего как-то ему польстила. Изредка я отваживалась на дерзость, но в основном все же старалась говорить хозяину то, что ему хотелось слышать. И из того же послушания поехала с ним и двумя Белыми Братьями к Лодуру Одноглазому на маленьком пони, подобранном специально для меня.

Впервые я увидела скальдийского жреца-целителя – жилистого тощегрудого старика – стоящим по колено в снегу в меховом жилете нараспашку. Его волосы были седыми и всклокоченными. Одной рукой он опирался на посох, а на кулаке другой держал ворона. Издалека казалось, будто Лодур беседует с птицей, но когда мы подъехали поближе, ворон сорвался и улетел. Тогда я сочла это скальдийской магией, но позже узнала, что целитель вылечил птице сломанное крыло и так приручил ее. Старик, не удивившись, обернулся к нам, и я увидела повязку на его правом глазу – вот почему его прозвали Одноглазым.

– Вальдемар Берундсон, – спокойно произнес он; до того я ни разу не слышала, чтобы короля скальдов величали по отчеству. Обычно его называли Селиг или Благословенный, словно таково было его имя от рождения.

– Я привел к тебе Фэй-дру но Дэй-лоне из Земли Ангелов, учитель, – уважительно представил меня Селиг. Спешился и поклонился старику, а я повторила его движения, заметив, что и тенны сделали то же самое. – Ее одноплеменник страдает от язв, которые почему-то никак не заживают.

– Эхм. – Лодур пошел по снегу нам навстречу, двигаясь с проворством, неожиданным в столь преклонном возрасте. Его единственный глаз был пронзительно-синим, но сам взгляд не показался мне недобрым. В отличие от других скальдов, жрец не носил бороды, и сизая щетина едва пробивалась на дубленом загорелом лице. – Небось тебе нравится гладкая кожа, а? – Он перехватил мой взгляд и с ухмылкой погладил себя по подбородку. – Когда-то я встречался с девушкой, которой было по нраву чистое лицо, да так и привык бриться.

Мне встречались множество священнослужителей, но ни один не походил на этого. Я что-то пробормотала в ответ.

– Неважно, – отмахнулся Лодур и деловито ощупал меня сверху донизу крепкими, сухими ладонями. Я ошеломленно замерла на месте. Селиг, казалось, ничего не имел против самоуправства старика. – Ангелийка, да? – Он уставился на меня своим единственным глазом, задумчиво изучая мое лицо. Его обнаженная грудь была розовой; казалось, он не чувствовал холода. – А это как называется? – указал он на мой левый глаз.

– Стрела Кушиэля, – тихо ответила я.

– Значит, ты отмечена богами. Вроде меня, да? – Лодур засмеялся, тронув повязку на своем глазу. – Меня зовут Одноглазым, как и Всеотца. Знаешь эту историю?

Да, я знала, поскольку в селении Гюнтера довольно часто пели это сказание. Я даже помнила слова.

– Всеотец Один отдал свой глаз, чтобы Мимир дозволил ему выпить из своего источника, – кивнула я. – Источника мудрости.

Лодур захлопал в ладоши, сунув посох под мышку. Тенны Селига что-то пробурчали.

– А вот что случилось со мной, – завел он нараспев. – Будучи глупым учеником, я выколол себе глаз и принес его в жертву, надеясь сподобиться мудрости, как Один. Знаешь, что тогда сказал мне наставник? – Я покачала головой, и Лодур склонился к моему лицу, не сводя с меня взгляда. – Он сказал, что так я познал одну, но наиважнейшую мудрость: богов не подкупишь. Эх, каким же дурнем я был! – Он хохотнул, вспоминая тот далекий день. Только скальд мог смеяться над подобной историей. – Но с тех пор я поднабрался ума-разума, – добавил он.