Текст книги "Стрела Кушиэля. Битва за трон (ЛП)"

Автор книги: Жаклин Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

– Да, ваше величество… Что касается наследства Анафиэля Делоне: городской дом и вся обстановка… как вижу, их выкупил у приставов некий… – Он вгляделся в пергамент. – Некий лорд Сандриэль Вокань, который впоследствии перепродал их… Что ж, в любом случае мы можем немедленно истребовать возвращения означенного имущества по вашему настоянию, миледи Федра, или же казначейство возместит вам всю сумму сделки…

– Но с какой стати?! – потрясенно перебила я.

Казначей испуганно поднял взгляд от бумаг на меня:

– Ах, вы не знали… Ваше величество не изволили… Понимаете, миледи, его светлость Анафиэль Делоне некоторое время назад написал завещание, в котором назвал наследниками вас и некого… – Он вновь уткнулся в пергамент. – Алкуина но Делоне, ныне покойного. Согласно декрету ее величества, провозгласившему, что в убийствах вы неповинны, арест имущества получается незаконным, а посему мы обязаны возместить вам причиненный ущерб.

Я открыла рот и закрыла, вдруг представив себе дом таким, каким видела его в последний раз: местом бойни, где погиб Делоне и умирал Алкуин.

– Мне не нужен этот дом, – с дрожью отказалась я. – Ни в коем случае. Пусть им и дальше владеет лорд Сандриэль или другой покупатель. Если мне полагается какая-то выплата… – Сложно было ни с того ни с сего чего-то требовать. – В общем, если она мне полагается, то я согласна ее принять.

– Да-да, конечно, полагается, – рассеянно подтвердил казначей, перебирая бумаги. – Полная выплата. – Исандра отхлебнула вина и улыбнулась. – И еще, разумеется, Монрев.

– Монрев? – эхом отозвалась я, совсем запутавшись.

– Монрев, родовое имение в Сьовале, да. – Казначей вновь сосредоточился, найдя искомый документ, и постучал по нему пальцем. – Поскольку лорда Делоне лишили наследства, после смерти его отца владение перешло матери лорда Делоне, а когда и она скончалась – его кузену Руфаю, который, увы, числится среди погибших в битве при Трой-ле-Моне. – Казначей значительно кашлянул. – В приписке же к завещанию графини де Монрев указано, что если лорд Руфай де Монрев умрет, не оставив потомства, то вотчину надлежит передать ее сыну Анафиэлю Делоне или его наследникам. А это значит, как явствует из завещания уже самого лорда Делоне, вам, миледи.

Хотя его слова складывались во вполне понятные предложения, я никак не могла ухватить в них смысл. Казначей мог бы с тем же успехом изъясняться на аккадианском, которого я не знала.

– Федра, он говорит, – пояснила Исандра, – что ты унаследовала имение, дающее право на титул графини де Монрев.

Ошеломленная, я уставилась на нее:

– Ваше величество, верно, шутит.

– Ее величество никогда не шутит, – упрекнул меня казначей и вновь зашуршал бумагами. – Вся цепочка предельно ясна и задокументирована в архивах Королевского казначейства.

– Спасибо, милорд Бренуа, – поблагодарила казначея Исандра. – Вы составите документы о вступление миледи Федры в наследство?

– Самолично и без промедления, ваше величество. – Он низко поклонился, прижал кипу бумаг к груди и поспешил удалиться.

– Вы знали, – обратилась я к Исандре каким-то не своим голосом.

Королева глотнула вина и покачала головой.

– О родовом имении – нет, не знала. Это выяснилось только после обнародования списков погибших, когда лорд Бренуа установил, что Руфай де Монрев умер бездетным. Ты, конечно, можешь отказаться от наследства. Но это мать Делоне пожелала, чтобы ее вотчина вернулась к ее сыну и его ветви рода. А он выбрал своими наследниками тебя и Алкуина.

– Делоне, – прошептала я. Он никогда мне не говорил. Интересно, знал ли Алкуин? – Нет. Я… Я согласна.

– Хорошо, – улыбнулась Исандра.

После этих ошеломительных новостей она еще посовещалась со мной насчет свадебных украшений и прически, но я совсем не помню, что ей насоветовала. Взбудораженный разум кипел. Для Исандры, королевы Земли Ангелов, Монрев был песчинкой. Крохотное имение в горах Сьоваля, которое не могло предложить короне ничего, кроме пары конников на военные сборы да приличной библиотеки. Исандру оно заинтересовало только потому, что принадлежало Анафиэлю Делоне, которого любил ее отец.

Для нее Монрев был песчинкой. А для меня, справедливо названной прежней дуэйной Дома Кактуса нежеланным отпрыском шлюхи, открывал целый новый мир.

Когда королева меня отпустила, я бросилась искать Жослена.

– Что случилось? – встревоженно спросил он, увидев мое раскрасневшееся лицо и горящие глаза. – С тобой все хорошо?

– Нет. Не знаю. – Я сглотнула. – Теперь у меня есть вотчина и титул.

Глава 95

Так и получилось, что на свадьбе Исандры де ла Курсель и Друстана маб Нектханы, королевы Земли Ангелов и круарха Альбы, я присутствовала как графиня Федра но Делоне де Монрев.

Из чувства гордости я сохранила фамилию Делоне. Ведь все, что у меня есть, дал мне он, в том числе и фамилию, которую выбрал для себя сам, а не ту, с которой был рожден. Никогда не забуду, как именно он парой слов превратил мой ужасный изъян в бесценное сокровище.

Исандра отменила изданный старым королем эдикт о запрете стихотворений Делоне, и теперь, спустя двадцать с лишним лет, его строки вновь открыто звучали, пронизанные страстью и великолепием его юности.

На свадебном пиру Телезис де Морне зачитала отрывок из своей новой эпической поэмы во славу невесты и жениха. Но на самой церемонии она вдохновенно продекламировала стихотворение Делоне.

И благодаря этому сейчас его лирику знают наизусть повсеместно – на многие месяцы после королевской свадьбы в Городе Элуа воцарилась мода читать стихи Делоне своим возлюбленным. А вот раньше его поэзия томилась под спудом безвестности, и я даже всплакнула, захваченная сладкой тоской, когда золотой голос Телезис заключил:

– Ты со мной –

Встречаются наши руки,

И рождается новый мир.

Эти слова как никому подходили брачующейся паре, правителям двух миров, отныне объединенных в один.

Церемония проводилась в дворцовом саду – на лужайках были расставлены разноцветные шатры, а венчалась королевская чета в увитой цветами беседке. На Земле Ангелов храм Элуа находится в любом месте, где земля встречается с небом. Венчание проводила седовласая жрица, ее морщинистое лицо светилось любовью и умиротворением.

Исандра выглядела краше летнего денька в платье из жемчужно-серого шелка и с уложенными короной светлыми волосами, в которые были вплетены золотые нити и живые незабудки. Если такой убор подсказала я, то мой совет себя оправдал. Что же касается Друстана, он предстал перед гостями настоящим феноменом: роскошный ангелийский наряд выгодно подчеркивал приметы пиктского варварства: алый плащ круарха благородными бархатными складками ниспадал с могучих, украшенных синей татуировкой плеч, а золотая цепь сверкала на фоне смуглой шеи.

Это тоже породило новую моду.

Они поприветствовали друг друга как король и королева, но когда клятвы были произнесены, и жених, скрепляя их, наклонился поцеловать невесту, Друстан и Исандра вдруг показались просто мужчиной и женщиной, мужем и женой. Увидев, как сверкали глаза Исандры, когда Друстан оторвался от ее губ, и его белозубую счастливую улыбку, я с легким сердцем приветствовала их союз, как никто другой зная, сколь дорогой ценой обошлось его заключение.

После церемонии мы пировали там же, в саду: в шатрах были накрыты праздничные столы с кипенно-белыми скатертями и приборами из золота и серебра. Меня усадили рядом с Жосленом за королевским столом, правда, далеко от центра, где восседала венценосная чета. Каждого гостя одарили серебряным кубком с золотой гравировкой, изображающей осаду Трой-ле-Мона и альянс, принесший ангелийцам победу. Я до сих пор бережно храню тот кубок и считаю его одним из своих величайших сокровищ.

Подавали великое множество разнообразных блюд. К примеру, зажаренных целиком молочных поросят и фазанов, свежие эйсандинские устрицы на льду, баранину, оленину, нежную крольчатину, сыры, моченые в коньяке яблоки, груши в пикантном ягодном соусе, хрустящий зеленый салат с лепестками фиалок, а на десерт – засахаренные и глазированные фрукты. И реки вин под каждую перемену: легких белых, пьянящих розовых и насыщенных красных. Гости угощались, ни в чем себе не отказывая, пока музыканты играли, а слуги хлопотали.

Когда солнце ушло за горизонт, по саду зажглись факелы и тысячи свечей в шарообразных стеклянных фонарях, и на огонь тут же устремились мотыльки. Тогда-то Телезис де Морне и продекламировала отрывок из поэмы, над которой работала, со временем превратившейся в «Исандрийский цикл». Странно было слышать свое имя в стихотворной ритмической окантовке – хотя главными героями пролога были, конечно же, Исандра и Друстан, моя история в нем тоже звучала. Слегка в подпитии, я подперла подбородок кулаком и внимательно слушала.

После выступления королевской поэтессы пошли бесчисленные тосты. Мне пришлось встать, когда Грайне, дивно роскошная в ало-золотом платье от портного Исандры, произнесла здравицу на языке далриад. Она воззвала к Фалер Бан, Белой Лошади Эйре, затем превознесла доблесть своих соплеменников, а в конце пожелала молодым много взаимной радости и скорейшего прибавления в семействе. Должно быть, я достойно перевела ее тост, потому что сорвала дружные аплодисменты. Грайне меня чинно поблагодарила и назвала сестрой, но потом заключила в объятия и одарила отнюдь не сестринской улыбкой.

Я не распространялась перед Исандрой о днях, проведенных в Иннисклане: сказала лишь, что владыки далриад после недолгих переговоров согласились помочь. Позже мне стало известно, что Квинтилий Русс поведал королеве эту фривольную историю во всех подробностях, и она хохотала до слез.

Знаете, я не стыжусь своих методов, она сама виновата, раз назначила меня королевским послом. Но я все равно горевала о соблазненном мною Имонне, который больше никогда не станет уравновешивать свою порывистую сестру.

Затем слово взял Друстан – потешив мою учительскую гордость, сначала он произнес тост на круитском, а потом повторил на почти безупречном ангелийском. Его темные глаза блестели от вина, мигающий свет тысячи свечей превращал затейливую вязь татуировки в постоянно меняющийся синий узор.

– Радость этого дня досталась нам дорогой ценой, – торжественно возгласил круарх. – И во имя великой совместной жертвы, принесенной на алтарь победы, давайте же все вместе дадим клятву, что как мы с Исандрой соединили свои жизни, так и наши народы объединятся, чтобы достигнуть силы и гармонии и при этом ни в чем не умалиться.

Сказано было хорошо, и гости поддержали тост одобрительными аплодисментами. Друстан царственно поклонился и сел. Следом за мужем встала Исандра, трогательно юная для всех выпавших на ее долю испытаний. Но в Исандре де ла Курсель чувствовалась сталь, выплавленная из опасного сочетания Роланда, Изабель и Делоне, выкованная на наковальне строгих дедовских правил, проверенная в долгой осаде Трой-ле-Мона.

Закаленная любовью.

– И ангелийцы и альбанцы вместе молятся Благословенному Элуа и помнят его наказы! Разве без этого краеугольного камня кто-то может обойтись? На суше, на море и даже в поднебесье, где есть человек и народ, дом и семья, стар и млад, друг и возлюбленный, наперсница и спутник… – Все захихикали, но королева продолжила: – муж и жена, пусть все и повсюду чтут священный завет Элуа. Будьте же со мной сегодня и до конца наших дней. И любите по воле своей.

Думаю, никакой другой правитель не произнес бы на своей свадьбе подобного тоста, но мы же на Земле Ангелов, а Исандра – наша королева.

Под конец столования слуги раз за разом наполняли наши кубки отрадом – прозрачной как слеза жидкостью, от паров которой факелы пылали еще ярче.

После тостов музыканты заиграли в полную силу, и начались танцы на лужайке. Благоухали летние цветы, сиреневые сумерки незаметно сгустились во мрак, и в черном небе зажглись звезды. Первый танец я отдала Жослену, затем к нам с поклоном подошел Каспар де Тревальон и протянул мне руку, а потом я потеряла партнерам счет, пока наконец меня не пригласил Друстан маб Нектхана.

По толпе поползли шепотки: прежде очень немногие аристократы знали меня в лицо, но теперь мое имя стало широко известным и отметина в глазу меня выдавала. При дворе без остановки течет клокочущая река слухов, каковы бы ни были обстоятельства.

Друстан не обратил внимания на пересуды, и я тоже выкинула сплетников из головы. Для альбанца он танцевал неплохо, несмотря на хромоту. Вспомнилось, как я впервые услышала его имя: «Исандра де ла Курсель, цветок королевства, будет учить косолапого варвара-принца танцевать гавот». Что ж, ей это удалось, и теперь я не без удовольствия отплясывала с круархом, и мы улыбались друг другу. Куллах Горрьим – Старейшие дети Земли. Для ангелийцев это ничего не значило, но они же не видели, как огромный черный кабан вырвался из рощицы близ Брин Горридам, чтобы повести войска круарха к победе, а я видела.

Мы с Друстаном всегда понимали друг друга.

Присутствовали на свадьбе и мои клиенты. Делоне подбирал для меня гостей из самых высших эшелонов знати, да и сама я, получив свободу выбора, за редким исключением следовала тому же принципу. Никого из них я не выдала. Королевская свадьба не место для скандальных откровений. Некоторые, вроде Куинселя де Морбана, в любом случае и ухом бы не повели, другие же не опасались быть скомпрометированными, полагаясь на традиционное благоразумие служителей Наамах. Огласка ничего бы не изменила ни для меня, ни для тех, чьи дары навсегда запечатлены на моей коже штрих за штрихом, образуя освободивший меня туар.

Посреди ночи Друстан и Исандра удалились. Толпящиеся гости проводили их до спальни, выкрикивая добрые пожелания и соленые шуточки и осыпая лепестками цветов, пока новобрачные, смеясь с лепестками в волосах, не закрыли дверь на засов. Перед нею встали кассилианцы Исандры и своим хмурым видом быстро разогнали толпу; особенно кисло они поглядывали на Жослена.

Но праздник на этом не закончился: королева распорядилась продолжать веселье до зари, и я присутствовала там до самого конца, поскольку душа стремилась изведать радостное начало нового дня, чтобы притушить воспоминания о горестной череде иных рассветов.

Жослен оставался рядом со мной – он понимал. Мы с ним танцевали и первый танец, и последний. Позже я немало посмеялась, выслушивая истории о попытках ангелийских лордов и леди поколебать добродетель кассилианца-отступника. Но тогда я просто отдыхала в его крепких объятиях, радуясь, что мы пришли к тому, чего недавно и вообразить не могли.

И мы вместе встретили рассвет над Землей Ангелов.

Последующие дни были наполнены суетой, поскольку оставалась еще уйма нерешенных дел, но моя роль в основном сводилась к незначительным поручениям. Когда казначей озвучил сумму выплаты за проданный особняк Делоне, я узнала у него фамилию надежного поверенного, и должным образом распорядилась своим неожиданным богатством.

Малая часть этих денег пошла на подготовку поездки в Монрев, которой занимался Жослен. Мы собирались на этот раз отправиться в путь не одни, потому что трое из Парней Федры, выживших в битве при Трой-ле-Моне, уговорили адмирала уволить их со службы, а меня – взять их к себе.

Когда Квинтилий Русс уступил их мольбам, Исандра согласилась увеличить квоту конников в имении Монрев, и в результате я обзавелась тремя шевалье. Реми, Ти-Филипп, Фортюн… я так до конца и не поняла, почему они столь рьяно стремились ко мне на службу, – хотя Жослен с усмешкой сказал, что ему-то все ясно, – но все равно была им рада, поскольку не ожидала в Монреве радушного приема.

Тамошние жители хранили верность отцу Делоне, старому графу де Монрев, а после него кузену моего учителя. Самого Анафиэля они помнили только совсем юным, а меня не знали вовсе. Рожденная и выросшая при Дворе Ночи, я ни с какого бока не доводилась им кровной родней. В прошлом меня ничто не связывало со Сьовалем.

За день до отъезда я получила последний неожиданный подарок. За мной вдруг явился королевский паж и сказал, что какие-то незнакомцы у ворот дворца хотят меня видеть.

Жослен взялся меня сопровождать, наверное, опасаясь, чем могла обернуться эта встреча. Он держался серьезно и сурово, касаясь ладонями рукоятей кинжалов – теперь ему было дозволено носить оружие даже в присутствии королевы. Дав такое дозволение, Исандра проявила не только доброту к моему кассилианцу, который явно чувствовал себя не в своей тарелке без привычной экипировки, но и недюжинный ум, поскольку Жослен в любом случае защищал бы ее до последнего вздоха.

Не знаю, кого я ожидала увидеть, но взору предстала молодая провинциальная пара в простой домотканой одежде.

– Миледи де Монрев, – произнес молодой человек и низко поклонился; его жена почтительно присела. Лицо юноши показалось смутно знакомым, но церемонное приветствие выбило меня из колеи, и я никак не могла сообразить, где же мы встречались. – Я Пернелл Фрийо из Перринвольда. А это моя жена Ришелин. – Девушка снова присела. Юный Фрийо дружелюбно улыбнулся мне, поблескивая глазами из-под каштановой челки. – Мой племянник научил вас ездить верхом, помните? Леди Сесиль намедни сказала, что вам, возможно, потребуется сенешаль в ваше новое именье.

О да, тут я их вспомнила, и так обрадовалась этому привету из прошлого, что расцеловала обоих в щеки, чем вызвала у юной четы немалое смущение.

Только тогда из тени выступила моя дорогая наставница, мадам Лаво-Перрин, явно довольная успехом своей задумки.

– Мой управитель Гавин клянется, что Пернелл умеет делать все то же, что и он, причем в два раза быстрее, – сказала она, когда я благодарно сжала ее руки. – Очевидно, Перринвольд становится слишком мал для растущего клана Фрийо, а тебе, дорогая, понадобятся союзники. Дай этим двоим похозяйничать вместе с жителями Монрева, и тебе легче будет там освоиться, потому что добрее сердец не сыщешь во всей Земле Ангелов.

Совет себя оправдал, и если в Монреве меня в конце концов приняли, то во многом из-за усилий Пернелла и Ришелин Фрийо, которые с готовностью повели дела имения столь умело и в такой открытой и дружелюбной манере, что легко завоевали сердца сьовальцев.

Итак, после долгих прощаний в путь мы отправились всемером. Выехали из городских ворот на большую дорогу и устремились на юг, в Монрев.

– Когда устроимся, – сказала я Жослену, пока мы скакали прочь от Города Элуа, – нужно будет кое-что сделать. – Он вопросительно на меня посмотрел. – Хочу съездить в Арен и отыскать там Таави и Данель.

Жослен улыбнулся, вспоминая иешуитов, укрывших нас в своей кибитке.

– И я не прочь их повидать. Как думаешь, может, они согласятся принять благодарственный подарок за наше спасение теперь, раз уж ты выбилась в титулованные особы? – поддразнил он.

– Может, и согласятся, – кивнула я. – А еще надеюсь, что они порекомендуют мне преподавателя иешуитского языка.

Брови Жослена поползли вверх.

– Делоне меня иешуитскому не обучил. А Хозяин Проливов – сын падшего ангела Рахава и им же был проклят, тогда как Рахав служит Единственному Богу иешуитов. Если и существует способ снять проклятие, думаю, подсказка таится в иешуитских легендах.

– Гиацинт, – тихо промолвил Жослен.

Я кивнула.

– Что ж, тогда давай съездим в Арен. – Он рассмеялся. – Да помоги нам Элуа, только ты способна выступить против богов, Федра.

Таким я его особенно любила.

И мы молча поскакали дальше. На Монрев.

Глава 96

Одно дело приехать погостить в провинциальное имение, а совсем другое – таковое унаследовать. Даже с помощью сенешаля Пернелла Фрийо и его жены, которых столь своевременно прислала ко мне Сесиль Лаво-Перрин, на обустройство в Монреве и завоевание доверия его обитателей ушло больше полугода. Жители, ясное дело, изумились, узнав, что старое сьовальское поместье перешло в руки столичной служительницы Наамах.

Монрев был прекрасен – зеленый яхонт посреди невысоких гор. Попав сюда, рожденный в Сьовале Жослен словно бы вернулся домой. Вместе мы изъездили все земли поместья и влюбились в его безыскусное очарование, лесистые холмы, зеленые долины и цветущие луга. Выяснилось, что здесь распространено овцеводство, и, вступив в наследство, я стала владелицей большой отары.

Сам по себе господский дом был подкупающе старомодным с налетом эйсандинской роскоши, привнесенной, скорее всего, матерью Делоне. При доме имелся небольшой садик, в котором девять месяцев в году попеременно распускались яркие цветы, но ухаживали за ним небрежно. Ришелин Фрийо пообещала лично заняться клумбами.

Меня же особенно привлекала библиотека, где в детстве учился Анафиэль Делоне, как и все сьовальцы жаждавший знаний. Однажды увидев его имя, выцарапанное на деревянной конторке, я долго боролась со слезами.

Разглядев любовь Жослена к сьовальской земле и мою любовь к Делоне, а также поближе познакомившись с добродушной четой Фрийо и тремя отважными шевалье, обитатели Монрева открыли нам свои сердца. Когда было достигнуто согласие и жизнь наладилась, я начала писать письма, а Парни Федры с радостью взялись послужить для меня гонцами по всему королевству. Исандру я горячо благодарила, Сесиль Лаво-Перрин и Телезис де Морне рассказывала о нашем житье-бытье, Квинтилию Руссу и Каспару де Тревальону слала приветы и у всех выпытывала новости. Я написала даже маэстро Гонзаго д’Эскобару, направив письмо его другу Лукрецию, преподававшему в Тиберийском университете, и у Реми, доставлявшего это послание, дорога туда-обратно заняла несколько месяцев.

А еще я пополняла библиотеку, и, наведавшись за книгами в Арен, Ти-Филипп отыскал там Таави и Данель, ныне державших процветающую швейную мастерскую в иешуитском квартале.

По весне мы с Жосленом поехали их навестить. Как же радостно было свидеться! Даже не верилось, что всего год назад иешуиты попались на нашем пути и выручили нас из смертельной опасности. Девочки заметно подросли, а мой скальдийский пони, так и живущий при семье, отъел бока. От вознаграждения наши спасители отказалась, но я отплатила им как могла, заказав ливреи и флаги для своего имения. Гербом рода Монрев был разделенный на четыре квадрата щит, в правом верхнем углу которого располагался полумесяц, а в левом нижнем – горный утес. Флаг с этим гербом развевался над нашим домом, но для Парней Федры я добавила к нему еще пару символов: пшеничный сноп Делоне и стрелу Кушиэля.

Вернувшись из Арена после возобновления старых знакомств, мы привезли с собой одного нового знакомого: Сета бен Явина, юного иешуитского ученого, который в моем присутствии заикался и краснел, но все равно усердно вдалбливал в меня науку.

Всю ту весну и большую часть лета я посвятила занятиям под его руководством, и дни утекали как вода. Иногда Жослен присоединялся к нашим штудиям, но изредка – захваченный горами, он заявил, что всему необходимому научится уже от меня. Передавая мне знания, Сет мало-помалу перестал принимать во внимание, что я ангуиссетта и бывшая служительница Наамах, и притерпелся к моему обществу, так что мы на равных вели долгие споры и дискуссии.

Было хорошо держать разум занятым, потому что учеба сдерживала мою неугомонность. Не приходилось думать о других моих устремлениях и о том, что случится, когда пробудится зов стрелы Кушиэля. Для ангуиссетты это было, увы, неизбежно. Но на тот момент даже мне с лихвой хватило боли.

Когда лето начало уступать дорогу осени, Сет умолил меня отпустить его проведать родных. Опекаемый Фортюной, он отбыл, имея при себе увесистый кошель с жалованьем и еще один, выданный на покупку необходимых мне книг и старинных рукописей, которые пообещал разыскать. Еще многое предстояло освоить, но я уже знала достаточно, чтобы подступиться к тайне Хозяина Проливов.

Листья начали желтеть, когда прибыл Гонзаго д’Эскобар.

Он явился без предупреждения с единственным учеником, двумя лошадьми и навьюченным мулом. Пожилой ученый еще больше поседел и располнел, но больше ни в чем не переменился. Я с радостным криком бросилась ему на шею, и он рассмеялся.

– Ох, малышка! Ты старика до удара доведешь. Ну же, я голоден как волк. Разве Антиной не обучил тебя гостеприимству?

Я проводила гостя в дом, всю дорогу болтая, а Жослен взирал на происходящее с вежливым недоумением, что не помешало ему приказать отвести лошадей в конюшню и снять поклажу с мула.

Сет бен Явин был платным учителем, так что маэстро Гонзаго стал моим первым настоящим гостем. Поддавшись бестолковой суетливости, я едва не свела слуг с ума противоречивыми распоряжениями, пока Ришелин спокойно и твердо не велела мне занять приезжего, пообещав позаботиться обо всем остальном.

За вином, которое маэстро пил взахлеб, и закусками (сыром и мясными деликатесами), которых ему хватило ненадолго, я узнала, что он путешествовал по северным городам Каэрдианского Союза, изучая смятение в Скальдии после разгромного поражения. Получив мое письмо от Лукреция из Тиберийского университета, Гонзаго решил нанести мне визит, прихватив с собой ученика, который желал опробовать походный способ познания мира, практикуемый учителем.

Маэстро давно собирался вернуться в родную Арагонию и засесть за мемуары, а мое письмо подвигло его двинуться наконец в дорогу и по пути заехать в Монрев, благо, крюк получился небольшим.

– Я бы предупредил тебя заранее, дорогая, но все равно приехал бы быстрее гонца, – улыбаясь, сказал он. – Нас словно ветром несло, правда, Камило?

Его ученик кашлянул, скрывая улыбку, и пробормотал что-то о ленивом бризе.

Я рассмеялась и похлопала Гонзаго по руке:

– С предупреждением или без, я всегда рада принять вас, маэстро.

После того как гости отдохнули с дороги, мы вместе отужинали сытными деревенскими блюдами, которые вполне удовлетворили старого чревоугодника. Я же почти не ела, охваченная гордостью и благодарностью за то, что мой Монрев показал себя столь гостеприимным. Да, в основном это была заслуга домочадцев, но тон задавала я.

За ужином мы с Жосленом поведали маэстро долгую историю наших странствий. В общих чертах Гонзаго ее уже знал, но хотел услышать в подробностях из первых уст. Мы начали с убийства Алкуина и Делоне, и глаза его заволокли слезы – маэстро очень любил и уважал Делоне. А дальше проявлял лишь живое любопытство историка. Когда мы с Жосленом выговорились, он рассказал о своих путешествиях и накопленных за это время сведениях. Каэрдианские города-государства из кожи вон лезли, чтобы наладить торговлю с отныне не изолированной Альбой, и горячо завидовали Земле Ангелов и Арагонии, которые, не мешкая, пожинали плоды военного союзничества.

Окончив ужин, мы сидели и попивали коньяк, Камило начал клевать носом, и маэстро отослал его в постель.

– Хороший паренек, – рассеянно пробормотал Гонзаго. – Когда-нибудь станет настоящим ученым, если сумеет не проспать все интересное. – Он с трудом поднялся на ноги. – Я привез тебе подарок, детка. Надеюсь, Камило ничего не напутал: прекрасный перевод стихотворений Делоне на каэрдианский… Жаль, что не догадался поискать иешуитские тексты – если бы я знал… И еще одну странную посылку.

– Я принесу вашу сумку, маэстро, – предложил Жослен и, не дожидаясь ответа, направился в гостевую комнату.

Гонзаго с благодарным вздохом опустился обратно на диван.

– Довольно долгий путь верхом для старика, – пояснил он.

– И еще раз спасибо за то, что решились приехать, – улыбнулась я. – Что вы имеете в виду под странной посылкой?

– Ну… – Он взял со стола свой пустой кубок и заглянул в него. Я шустро плеснула туда коньяка. – Как я уже говорил, какое-то время я провел в Серениссиме, где меня и пытался разыскать мой друг Лукреций. У меня там есть знакомый, который читает по звездам для семьи дожа. Когда Лукреций стал наводить справки во дворце, ему пришлось объяснить, что за дело у него к астрологу. Пришлось даже предъявить письмо с твоей печатью. Такие они там подозрительные все… – Гонзаго повертел кубок в руке и выпил. – Короче, астролог нашелся и сказал Лукрецию, что я отбыл в Варро, да посоветовал ему приличный постоялый двор. Ага, наконец-то! – Он выхватил из принесенной Жосленом сумки небольшой сверток и протянул мне с благоговейным вздохом. – Вот, держи.

Я аккуратно сняла обертку, под которой обнаружилась книга. Прекрасная книга в кожаном переплете с гравировкой в виде головы Антиноя, возлюбленного тиберийского императора Адриана.

Жослен рассмеялся:

– Воистину, чудо из чудес!

– Правда, маэстро, подарок великолепный, спасибо вам большое. – Я поцеловала старого библиофила в щеку. – Так что, вы всю ночь будете томить меня в неведении касательно таинственной посылки?

Гонзаго д’Эскобар неуверенно улыбнулся:

– Возможно, ты пожалеешь, что я вообще о ней упомянул, так-то. Я связал кое-какие ниточки, услышав твою историю, думаю, и у тебя то же самое свяжется, когда узнаешь мою. Так вот, Лукреций переночевал на постоялом дворе, а утром к нему пожаловала нежданная гостья. Знаешь ли, мой тиберийский друг весьма красноречив, обучался ораторскому искусству у старых мастеров и ни разу на моей памяти в карман за словом не лазил. Но когда я попросил его описать ту гостью, он довольно долго молчал, а потом сказал лишь, что красивее женщины никогда не видел.

Ночи все еще были теплыми, но меня внезапно пробрала дрожь.

– Мелисанда, – прошептала я.

– Расспроси Камило, он тогда сопровождал Лукреция, – добавил маэстро. – Передо мной парень заливался соловьем, мол, волосы у нее были как ночь, глаза как цветок живокости, а от голоса подгибались колени. А ведь прежде за ним склонности к поэзии не замечалось. – Гонзаго снова потянулся к сумке и достал объемистый шелковый мешок. – Та красавица попросила, раз уж Лукреций везет мне письмо от графини де Монрев, захватить вот это для передачи самой графине.

Маэстро протянул мне сверток, и я трясущимися руками его приняла, ощутив мягкость и весомость.

– Не открывай! – Крылья носа Жослена побелели от ярости. – Федра, послушай меня. Ей нечем тебя удержать, и ты ничего ей не должна. Тебе необязательно знать, что там внутри. Выброси эту посылку, не открывая.

– Не могу, – беспомощно пролепетала я.

И не лгала – выбросить сверток рука не поднималась. Но и открыть его я тоже не смела.

Раздраженно вздохнув, Жослен забрал у меня мешок и ослабил шелковые завязки, чтобы достать содержимое.

В его руках с мягким шорохом развернулась моя накидка, прекрасная и роскошная, такого темно-красного цвета, что казался почти черным.

Мы все молча на нее уставились. Гонзаго д’Эскобар непонимающе выпучил глаза; вряд ли он знал, что это за вещь. Но я-то знала. И Жослен тоже знал. Сангровая накидка была на мне в тот день, когда убили Делоне с Алкуином. День, когда Мелисанда нас предала.