Текст книги "Стрела Кушиэля. Битва за трон (ЛП)"

Автор книги: Жаклин Кэри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц)

– Возьми двух лошадей. – Жослен держался напряженно и тяжело дышал: я догадывалась, чего ему стоило прижимать лезвие к горлу собрата-ангелийца. – Остальных разгони.

Я так и поступила, не глядя на десяток вооруженных солдат, застывших без движения, будто скованных ненавистью, но не решавшихся пожертвовать командиром в попытке меня остановить. Вышколенные лошади не хотели убегать от хозяев. Мои крики и взмахи не отпугнули скакунов, но наконец я догадалась шлепать их по крупам. Кони разбежались в разные стороны, кроме двух, чьи поводья я заблаговременно примотала к дереву. Пытаясь освободиться, они дергали головами, закатывая большие глаза так, что на виду оставались только белки.

– Ф… Сурия, в седло. – Жослен ругнулся от досады, что чуть не выдал мое имя, и спрятал кинжал.

Командир отряда резко вдохнул.

– Далеко вы не уйдете, – желчно предупредил он. – Мы вас скоро нагоним.

– Наши родичи в Марсиликосе нас защитят! – отважно бросила я. – Вы не вправе задерживать свободных ангелийцев!

– Тихо! – шикнул Жослен. – Сурия, уходим!

Раньше он послушался меня, а теперь пришел мой черед беспрекословно подчиняться. Я отвязала трофейную лошадь, вскочила в седло и поскакала в лес, ведя за собой в поводу навьюченного пожитками пони.

Врагу не пожелаю испытать с непривычки подобную скачку куда глаза глядят по лесной чаще. Двигаясь наобум, то и дело приходилось продираться через заросли; обеим лошадям передавался мой панический страх. Жослен нагнал меня через полмили – темный призрачный всадник, – и мы устремились прочь, опять спасаясь от погони.

Ночь выдалась ясной, слава Благословенному Элуа, над головой мирно мерцали далекие звезды. Без них мы наверняка заблудились бы, но Большой Плуг и Путеводная звезда направляли наши шаги, заливая снежный пейзаж тусклым серебристым светом. Держа в голове карту, я уверенно прокладывала путь на юг, надеясь пересечь один из главных трактов королевства: Дорогу Эйшет, которую тиберийцы называли Путем Пауллуса.

Дорога Эйшет ведет на юг, к морскому побережью; Марсиликос – столица провинции Эйсанд, основанная еще древними эллинами задолго до прихода Элуа, крупный порт, куда наведываются многие путешественники. Я надеялась, что люди маркиза Лагарда клюнут на мою приманку и устремятся за нами на юг.

Мы достигли Дороги Эйшет на рассвете; камаэлитские кони тяжело дышали от усталости, все в пене и мыле. Пони трусил за нами, его бока тяжело вздымались, но он упорно топал вперед и вперед; сама полумертвая от усталости, при виде измученной лошадки я устыдилась.

Обычно в это время года торговля почти замирает, а посреди Лютой зимы тракт протянулся перед нами широким и пустым, озаренным бледно-золотистым отблеском рассвета.

Союзники Камлаха отставали не больше, чем на милю.

– Высматривай дорогу, – из последних сил сказала я Жослену. – Любую дорогу на запад. И молись, чтобы они поскакали дальше на юг, в Марсиликос.

Кассилианец устало кивнул, и мы снова пустились вскачь, нахлестывая утомленных лошадей. Солнце уже наполовину высунулось из-за горизонта, когда, следуя по Дороге Эйшет, мы увидели поворот, отмеченный указателем с символом Элуа, означавшим, что ответвление ведет в Город.

– Туда, – махнул Жослен.

Я склонила голову и прислушалась. Где-то вдали слышался топот десятков копыт. С дюжину всадников, чьи скакуны устали не меньше наших.

– Вперед! – выдохнула я и пришпорила лошадь.

И мы отчаянно устремились на запад.

Примерно через милю мы встретили кибитку иешуитов.

По правде говоря, мы едва не въехали ей в бок, выскочив из-за крутого поворота. Дорога была узкой. Наши почти загнанные лошади резко остановились, мулы в упряжке поджали уши и оскалили зубы. Жослен что-то крикнул (не разобрала, что именно), и из-за прикрывающей кибитку дерюги высунулась девичья головка, а возница оглянулся, чтобы на нас посмотреть. Он был коротко острижен, лишь от висков спускались длинные пейсы, по которым я и узнала иешуита.

Я было открыла рот, но Жослен заговорил первым:

– Благословен Ты, Господь, Б-г наш, отец, – произнес он запыхавшимся голосом и уважительно отвесил кассилианский поклон, прежде чем я успела его остановить. – Извините за вторжение.

– Благословен Иешуа-Помазанник Б-жий, – тут же заученно отозвался возница, сверля нас проницательным взглядом темных глаз. – Похоже, ты последователь Отступника.

Он обращался к Жослену, который снова поклонился. Из-за дерюги высунулось второе личико и раздался звонкий девичий смех.

– Да. Я Жослен Веррёй из Кассилианского Братства.

– Ясно. И кто же за тобой гонится?

Я набрала в грудь воздуха, чтобы ответить, но Жослен снова меня опередил.

– Люди, которые отступили даже от учения Благословенного Элуа, отец, плода лозы Иешуа бен Иосифа. Пожалуйста, пропустите нас, и мы поедем дальше с миром. Да благословит вас Б-г…

– А зачем они за вами гонятся?

– Скорее всего, чтобы нас убить, – нетерпеливо вклинилась я. – Милорд…

– Думаю, ваши лошади долго не протянут.

Я тоже так думала, но еще немного они бы прошли, а в тот момент я хотела лишь по возможности увеличить расстояние между нами и преследователями, чьи лошади вымотаны не меньше. Им в помощь наверняка будут посланы новые поисковые отряды на свежих скакунах, а если мы успеем пересечь границу Камлаха до того, как нас схватят, то получим шанс ускользнуть.

– Да, милорд, но…

– Спрячьте нас, умоляю, – резко перебил меня Жослен, в упор глядя на иешуита. – Отец, люди, которые за нами гонятся, и не подумают искать нас в иешуитской семье. Они считают нас мятежниками, возможно, даже шпионами скальдов. Но я вам клянусь, мы не те и не другие. Мы просто свободные ангелийцы, которым повезло сбежать из варварского плена, и мы обладаем сведениями, от которых зависит свобода всего нашего народа.

Я со свистом втянула воздух, испугавшись того, как легко Жослен выдал наш главный секрет.

Иешуит медленно кивнул и оглянулся на кибитку.

– Что скажешь, Данель?

Занавески раздвинулись, и показалась женщина с добрыми глазами на суровом лице, которая оттеснила двух девочек вглубь кибитки. Она смерила взглядом нас с Жосленом, и черты ее смягчились, особенно при виде моего спутника.

– Он же служитель Отступника, Таави, давай поможем. – Чуть громче она крикнула дочерям: – Девочки! Ну-ка подвиньтесь! У нас гости!

Вот так мы и присоединились к иешуитам.

Глава 55

До той встречи я и не знала, что между Кассилианским Братством и иешуитами прослеживается связь. А ведь это лежало на поверхности, и ничто не мешало мне увидеть очевидное. Хотя кроме кассилианцев это мало кого занимало, но каждому известно: Кассиэль, даже став Отступником, как звали его иешуиты, никогда не переставал быть верным Единственному Богу, а просто в отчаянии отдалился от него, надеясь исправить его ошибку. Единственный из всех Спутников Элуа, Кассиэль неуклонно следовал заповедям своего Господа и ни разу не делил ложе со смертными.

Конечно, кассилианцы считали, что их святой покровитель абсолютно правильно возложил на себя обязанность, которой пренебрег Единственный Бог, – любить и оберегать отпрыска Сына Божьего Иешуа, – с чем иешуиты в корне не соглашались. Но это разногласие не умаляло достаточного для точки соприкосновения их общего убеждения, что Кассиэль сознательно обрек себя на вечные муки, выбрав путь Спутника Элуа, став Внуку Божьему Идеальным Спутником.

Мы отпустили лошадей из Буа-ла-Гарда, шуганув их на юг. Дочери Данели и Таави неожиданно прониклись симпатией к нашему скальдийскому пони и упросили отца не прогонять его. Подумав, тот поддался на уговоры, и нашего верного пони привязали к кибитке сзади.

– Щепотка правды приправляет ложь, словно соль пищу, – прагматично заметил Таави. – Вы же отпустили коней. Если спросят, скажем, что лошадка сама к нам прибилась. Если нас найдут.

Нас нашли.

Это случилось едва ли через час после встречи с иешуитами и вскоре после того, как Жослена и меня разместили в кибитке, предварительно спрятав наши вещи. Данель с хладнокровной расторопностью указывала хихикающим дочерям, куда подвинуть рулоны ткани и мотки шерсти, чтобы соорудить для нас укрытие. Как выяснилось, Таави был ткачом, а его жена – красильщицей. Повинуясь распоряжениям матери, девочки расчистили нам местечко в прибранной кибитке, не переставая хихикать и подталкивать друг друга. Очарованный Жослен им улыбнулся, и они звонко засмеялись.

У Делоне я научилась слушать и слышать. И первой различила стук копыт.

За всю свою нелегкую жизнь я ни разу не чувствовала себя такой беспомощной, как в те минуты, когда сидела съежившись в темноте за рулонами тканей, пока Таави неспешно отвечал на вопросы всадников – судя по голосам, двоих – с обезоруживающей откровенностью. Нет, они едут не в Город Элуа, а в Арен, где живут их родственники. Да, они нашли пони на Дороге Эйшет, где он бродил один без поклажи. Нет, больше они с самого утра никого не видели. Да, камаэлитам можно заглянуть в кибитку. Таави отдернул занавеску, и на дружинников Буа-ла-Гарда уставились три молчаливых и настороженных иешуитки.

Из своего тайника я углядела лицо одного из воинов – усталое и безучастное. Занавески задернулись; нам разрешили продолжить путь.

Девочки тихо попискивали от возбуждения, пока мулы неспешно трусили по дороге. Данель шикнула на дочерей и тут же обняла их. Я тихо перевела дух и услышала, как сидящий рядом со мной Жослен тоже с облегчением выдохнул.

С иешуитами мы пропутешествовали три дня.

Некоторые отрицают в людях врожденную доброту. Таким, доведись им пройти мой путь, многое показалось бы сном. Да, мне пришлось увидеть, как глубоко люди могут пасть, но я видела также и каких высот способен достичь дух человеческий. Видела, как люди, от которых я ничего подобного не ожидала, проявляли участливость, которая пробивалась из них, как горный цветок из камней.

Семья Таави одарила нас истинной добротой.

Они не задавали вопросов, а хлебосольно делились всем, что имели. Я немногое успела выспросить об их жизни, и жалею, что не узнала больше. Они были родом из камаэлитского села, в котором их семьи обосновались поколение назад, чтобы восполнить нехватку ткачей и красильщиков. Но когда в селе началась лихорадка, именно иешуитов объявили разносчиками заразы, хотя было совершенно очевидно: болезнь привез гонец из Города Элуа. Поэтому Таави с женой и дочерьми и сбежали на юг, побросав в кибитку свое имущество.

Мне было странно видеть полную семью. Никогда раньше я не задумывалась – за исключением дней, проведенных в Перринвольде, – как так получилось, что на мою долю досталась бессемейная жизнь. Я совсем смутно помнила родителей – путешествие и караван – и гораздо отчетливее дуэйну Дома Кактуса. Для Жослена же все было иначе. До десяти лет он рос в любящей семье. С братьями и сестрами. Он знал, как играть с детьми, как их поддразнивать и щекотать. И девочки-иешуитки за все это его обожали.

Таави и Данель улыбались, довольные тем, что правильно решили нам помочь. Ко мне они относились с ненавязчивой жалостью и разговаривали очень ласково.

Их доброта заставила меня взглянуть на себя по-новому.

Я даже начала сожалеть о том, кто я есть.

В нескольких милях от Города Элуа наши с иешуитами пути разошлись. Вечером накануне расставания мы сидели вчетвером у костра. Иешуиты не хотели наведаться в Город, где, по слухам, продолжала свирепствовать лихорадка, а для нас с Жосленом не было иного пути.

– Мы довезем вас до самых ворот, – озабоченно предложил Таави. – Думаю, крюк будет небольшим, а с нами вы в безопасности. Разве не так? Никому нет дела до бедного ткача и его семейства.

– Вы и так много для нас сделали, отец, – ласково ответила я. К тому времени я уже усвоила, что «отец» – это просто уважительное обращение к старшему по возрасту, и называла так Таави, хотя ему было далеко до преклонных годов. – Мы не знаем, как нас встретят в Городе. Отправляйтесь, пожалуйста, безо всяких крюков прямо в Арен и живите там счастливо и благополучно. Вы сделали для нас гораздо больше, чем мы смели надеяться.

Девочки – Майя и Рена, шести и восьми лет – играли на поляне. Майя нацепила белую волчью шкуру Жослена и гонялась за старшей сестрой, взвизгивая и смеясь, а Рена пряталась за мирно стоящим пони и хихикала. Данель умиротворенно наблюдала за дочерьми. Меня умилила эта бесстрашная невинность, звонкий смех, долетающий до сумрачного неба. Если Вальдемар Селиг придет сюда, беззаботный детский смех маленьких ангелийцев и иешуитов больше не будет свободно разноситься под родными звездами, загорающимися в небе.

– Но все же я…

– Нет. – Жослен перебил с ласковой улыбкой, но с непоколебимой твердостью. – Мы доедем с вами только до перекрестка дорог, отец, а последние мили пройдем пешком. Даже ради любви самого Кассиэля я не стану и дальше подвергать вашу семью опасности.

Таави открыл рот, чтобы возразить, но Данель дотронулась до его руки.

– Оставь их, – нежно попеняла она. – Им виднее, как для них лучше.

Тогда иешуит нехотя кивнул.

Охваченная внезапным порывом благодарности, я сняла с себя бриллиант Мелисанды и протянула Таави. Драгоценный камень замерцал в свете пламени.

– Вот, возьмите, прошу вас, – сказала я. – За все, что вы для нас сделали. Эта безделушка поможет вам обосноваться в Арене.

Супруги переглянулись, затем дружно покачали головами, глядя на сверкающий бриллиант на шнурке, свисающий с моих пальцев.

– Нет, это слишком, – наконец произнес Таави. – Мы ведь решили помочь вам, не преследуя никакой выгоды.

Данель, все еще держа мужа за руку, согласно кивнула.

– Но… – запротестовала я.

– Нет, – твердо отказался Таави. – Спасибо, Федра, но мы не можем принять такой дорогой подарок. Это слишком.

– Тебе от этой безделушки не избавиться, – усмехнулся Жослен, глядя мимо меня на Майю и Рену, которые, забыв об игре в догонялки, крепко обнимали на прощанье скальдийского пони. – Но, может, нам удастся вас отблагодарить чем-то другим, – улыбаясь, добавил он.

Рано утром мы разошлись, перед расставанием сердечно благословив друг друга со слезами на глазах. Забравшись на козлы, Таави цокнул языком, и мулы неспешным шагом тронулись на юг. Данель и девочки махали нам из кибитки, а за нею на поводу бодро трусил мой мохнатый пони. Он был самым верным и стойким из всех наших лошадей, и хотя мне было жаль с ним расставаться, меня радовало, что новые хозяева не обделят его ни уходом, ни лаской.

Впереди, чуть западнее, белели стены Города Элуа, моего родного дома. Жослен выдохнул облачко пара в морозный утренний воздух и забросил наши припасы на плечи. Мы оставили себе немного вещей – большая часть досталась семье Таави. Я сохранила свою накидку из шкуры и кинжал Трюгве, а Жослен сунул в сумку одеяние Белого Брата, немного еды от щедрот Данель и пару мехов с водой. Вот и все, чем мы могли подтвердить рассказ о том, где так долго пропадали.

Спокойствие, которое мы ощущали, путешествуя с иешуитами, испарилось по мере приближения к Городу. Мы отсутствовали несколько месяцев. Кто теперь сидит на троне Элуа? Насколько далеко протянулись щупальца заговора, погубившего Делоне? Кто в нем участвовал, а чьи руки чисты? С нарастающей тревогой я осознала, что нас ожидает немало ловушек. Что там сказал Алкуин? Доверяй Руссу, Тревальону, Телезис де Морне, дофине, но не королю.

Вряд ли Квинтилий Русс сейчас в Городе; скорее всего, он зимует с флотом. Тревальон… вот он, возможно, здесь. Но живет, вероятно, во Дворце, как и королевская поэтесса Телезис де Морне и, конечно, Исандра де ла Курсель. А я слишком хорошо помнила, чем обернулась наша попытка разыскать дофину во Дворце.

«Благословенный Элуа, – истово взмолилась я, – прошу, пусть Мелисанда Шахризай будет в отъезде».

Но даже если в Городе ее нет, я не представляла, кто у нее в союзниках и насколько широко предательница раскинула свои сети. И не видела способа добраться до кого-нибудь из особ, перечисленных Алкуином, минуя череду заслонов во Дворце, а больше я никому довериться не смела.

За исключением Гиацинта.

Я поделилась своими мыслями с Жосленом. Он меня выслушал, но ничего не ответил.

– Тебе это не по душе?

Кассилианец шагал, глядя на горизонт. С оглядкой на зиму дорога мало-помалу оживала – все чаще мимо проезжал экипаж, и его пассажиры с любопытством на нас смотрели. Усталые после тяжких испытаний, грязные, в грубых шерстяных одеждах и накидках из шкур, перевязанных бечевками и застегнутых на бронзовые фибулы, к тому же за плечами Жослена торчала рукоять кассилианского меча – ничего удивительного, что мы обращали на себя внимание. От этого мне стало не по себе, и с каждым шагом беспокойство усиливалось.

– Больше у тебя на примете никого нет, к кому можно пойти? – наконец спросил Жослен. – Поклонники, друзья Делоне?

– Слишком рискованно. – Налетел ветер, и я поплотнее закуталась в накидку. – Мы же не о простой встрече со старым знакомым говорим, Жослен. Придя к кому-то, мы тем самым вложим в его руки нити наших жизней. Свою я согласна доверить Гиацинту и никому другому.

– Принц Странников известен своей ушлостью даже среди тсыган, – иронично протянул кассилианец. – Как думаешь, сколько золота он выручит за твою жизнь?

Не задумавшись, я отвесила ему пощечину. Мы остановились, пристально глядя друг другу в глаза.

– Чем бы он ни прославился среди тсыган и всех остальных, – тихо произнесла я, – Гиацинт всегда был мне другом, даже когда со мной никто больше не дружил, и ни разу – слышишь? – ни разу не выпросил ни сантима. После казни Бодуэна де Тревальона Гиацинт даже дал мне денег, чтобы принести искупительную жертву в храмах в память о принце. Ты знал, что я была прощальным подарком Мелисанды принцу Бодуэну накануне ее предательства?

– Нет. – Обветренное лицо Жослена побледнело, на щеке алел след от моей пощечины. – Прости.

– Если у тебя есть идея получше, – мрачно продолжила я, – давай, выкладывай. Но не смей наговаривать на Гиацинта.

Жослен посмотрел на городские стены. Уже можно было разглядеть покрывающий их иней.

– Я могу обратиться к капитану королевской гвардии. Он тоже кассилианец и обязан дать мне аудиенцию. Он связан клятвой, и поэтому ему можно доверять.

– Уверен? – Я подождала, пока он снова на меня не посмотрел. – Ты точно уверен, Жослен, без всяких сомнений? Сам подумай, ты исчез из города заодно со своей подопечной – скандально известной служительницей Наамах, дорогущей игрушкой развратных богачей, – оставив позади перебитых домочадцев Анафиэля Делоне, которому клялся в верности. И как, по-твоему, это можно истолковать, а, мастер клинка? Представляешь, какие слухи тут распространялись в наше отсутствие? Уверен, что Кассилианское Братство примет тебя с распростертыми объятиями?

Мои слова сыпались на Жослена как удары; я видела: ему даже в голову не приходило, что его кассилианскую честь могут подвергнуть сомнению.

– Никто бы не посмел ничего такого предположить! – ахнул он. – А если бы чей-то черный рот и изверг на меня подобную хулу, ни один кассилианец в это бы не поверил!

– Никто не посмел бы? Ни один кассилианец не поверил бы? – устало повторила я. – Но эта мысль напрашивается, если связать бесспорные факты, и не сомневайся, она многим пришла на ум, ведь люди склонны думать о других самое худшее. Что же до веры… Во что поверить легче? В примитивное убийство из похоти и жадности или в широкий, тщательно продуманный заговор с целью сдать трон Земли Ангелов скальдам, в предательский заговор, о котором известно только нам с тобой?

Помолчав, Жослен резко кивнул, выпрямился и вновь взглянул на Город.

– Хорошо, сделаем по-твоему. Молись, чтобы твое доверие к тсыгану себя оправдало. Да и все равно нам нужно еще пройти через ворота.

Я посмотрела на высокие стены и поежилась.

Несмотря на наши опасения, проникнуть в Город оказалось самым легким из ожидавших нас испытаний. Два усталых стражника остановили нас в воротах, глянули на лохмотья и вяло приказали назваться. Я сказала им выдуманные имена и коротенько изложила историю про селение, где жили Таави и Данель. Стражники задали еще несколько небрежных вопросов, в основном о здоровье, и попросили высунуть языки.

Мы смущенно повиновались. Один из привратников подошел, рассмотрел нас поближе и пропустил в Город.

– Раз такой пристальный досмотр, значит, здесь и правда мор, – шепнул мне Жослен.

Я ничего не ответила, ошеломленная тем, что вновь нахожусь под защитой родных стен. Для Жослена Город мало что значил, он не был ему домом. Кассилианец не родился и не вырос здесь, как я. От памятной красоты вокруг мне захотелось заплакать: мощеные улицы, обсаженные высокими деревьями с голыми ветвями… А люди, о! Несмотря на холод и лихорадку, люди по-прежнему ходили по улицам, все как на подбор ангелийцы, и их певучие голоса ласкали мне уши, словно музыка.

Смеркалось. Мы пешком отправились в Сени Ночи, петляя по районам победнее, где наш потрепанный вид не бросался в глаза. От запахов готовящейся в домах и трактирах еды у меня потекли слюнки: настоящая ангелийская кухня! Мы добрались до Сеней Ночи как раз вовремя. Уже зажглись уличные фонари, и на променад вышли первые гуляки. Их было меньше, чем я помнила по прежним временам, но они все равно роскошно смотрелись в шелках, бархате, парче и мерцающих в свете фонарей драгоценностях.

– Жослен, внутрь нам нельзя, – прошептала я, пока мы стояли в тенистом переулке через дорогу от «Петушка». – Нас заприметят, и к полуночи слух о нашем возвращении дойдет до Дворца. В Сенях Ночи языками треплют быстрее, чем ты моргаешь.

– И что тогда делать, есть предложения?

– Думаю, да. Слушай, – и я выложила ему свой план.

В конюшне Гиацинта было тихо – для его делишек еще слишком рано. Лошади дремали в стойлах, пахло хорошим сеном. Двое мальчишек лет двенадцати-тринадцати на дежурстве играли в кости. Мы застали их врасплох. Один ойкнул, увидев Жослена с обнаженным мечом, и оба съежились от страха. Неудивительно: даже без волчьей накидки Белого Брата в варварской одежде и со спутанными грязными волосами он больше походил на скальда-налетчика, чем на кассилианца.

– Работаете на Гиацинта? – спросила я, и ребята кивнули. – Хорошо. Ты, – я указала на того, который не ойкнул. – У меня к тебе поручение, и только от тебя зависит жизнь твоего товарища. Найди Гиацинта и скажи ему, чтобы срочно шел сюда. Только тайно, чтобы никто не заметил. Передай, что старый друг нуждается в его помощи. Если спросит, кто именно, скажи, что тот, с кем он ел тартинки под мостом на перекрестке Терция. Все понял?

Мальчишка быстро кивнул и задыхающимся голосом повторил:

– Старый друг. Тартинки. Перекресток Терция. Да, ми… да.

– Хорошо. – Я и сама не обратилась бы к себе как к благородной даме, учитывая мой потрепанный вид. – Если скажешь кому другому хоть одно словечко, или если кто-то тебя подслушает, имей в виду, твой приятель умрет, как если бы ты сам перерезал ему горло. Ясно?

– Да! – Он закивал так быстро, что челка упала на глаза. – Да, клянусь, я все сделаю путем, только не убивайте его!

– Хорошо, – повторила я и зловеще добавила: – И заруби на носу, если ты сваляешь дурака и мы тебя не прикончим, будь уверен, это сделает Гиацинт. Ступай!

Он стремглав выскочил за дверь, и до нас донесся топот бегущих ног.

Жослен убрал меч в ножны.

– Если твой приятель сдержит слово, ты в безопасности, – обратился он ко второму пареньку, который вытаращенными от ужаса глазами смотрел на нас. – Но не вздумай пытаться удрать.

Мальчишка в страхе замотал головой.

Мы ждали, напряженные, как туго натянутые струны арфы. С того самого момента, когда я очнулась от дурмана Мелисанды в накрытой рогожей повозке с тошнотой и болью во всем теле, я постоянно прислушивалась к приближающимся шагам. И эту поступь узнала мигом – легкую походку Гиацинта, танцующий стук его подошв по брусчатке.

А затем он вошел в конюшню, закрыл дверь, и вся его деланная непринужденность испарилась. Он повернулся к нам, и на его лице я увидела одновременно надежду и недоверие.

– Федра? Ты?!

Сделав два шага вперед, я бросилась в его объятия.

Жослен снова обнажил меч и встал на стражу у двери, чтобы никто не вломился, а подручные Гиацинта не сбежали. Мальчишка, которого мы посылали за тсыганом, вернулся и теперь замер с круглыми глазами и с прижатым ко рту кулаком. К стыду своему, я совершенно расклеилась; неделями сдерживаемый ужас наконец прорвался наружу, и я зарыдала, уткнувшись лицом в плечо Гиацинта. Друг крепко меня обнимал и шептал слова утешения дрожащим голосом. Наконец я взяла себя в руки и отступила, вытирая слезы.

– Успокоилась? – Гиацинт вопросительно приподнял брови, и я, кивнув, глубоко вдохнула. Тсыган подманил мальчишек и порылся в кошеле. – Так, слушайте сюда, вы двое. Сегодня вы здесь ничего особенного не видели. Поняли? – Оба молча кивнули. – Вот. – Он дал каждому по серебряной монете. – Вы отлично отдежурили. Берите деньги и держите рты на замке. Даже друг с дружкой чтоб не смели трепаться. Если распустите языки, клянусь, я призову дромонд и нашлю на вас такое проклятие, что пожалеете, что на свет родились. Усекли?

Мальчишки явно усекли. Гиацинт их отпустил, и они припустили прочь, напоследок бросив пару испуганных взглядов на Жослена.

Сам Гиацинт его не сразу рассмотрел, но приглядевшись, пока Жослен убирал меч в ножны, недоверчиво моргнул:

– Кассилианец?

Жослен криво усмехнулся и склонил голову:

– Принц Странников.

– Благословенный Элуа, я-то думал, тебе нельзя обнажать меч… – Гиацинт встряхнулся, словно пытаясь пробудиться ото сна, и решительно сказал: – Идемте. Отведу вас в дом. Вы правы, показываться на улицах вам небезопасно.

Я обреченно закрыла глаза.

– Неужели все думают…

– Да. Вас судили и приговорили заочно, – неожиданно тихо ответил Гиацинт. – За убийство Анафиэля Делоне и его домочадцев.

Глава 56

Гиацинт жил все в том же доме на рю Куполь, но теперь – увы! – один. К моему сожалению, пресловутая лихорадка унесла жизнь его матери. Тсыганка сжалилась над семьей соплеменников с больным ребенком, пустила их на постой и заразилась; сейчас в доме уже не было жильцов и Гиацинт не намеревался сдавать комнаты до окончания эпидемии. Мы узнали от него, что первыми признаками болезни являлись белые пятнышки на языке; очевидно, именно поэтому городские стражники у ворот велели нам показать языки и только.

Знакомый дом ощущался странно пустым без матери Гиацинта, что-то бормочущей у плиты. Гостеприимный хозяин подогрел воду для ванны и отправил одного из своих посыльных в «Петушок» за едой, сказав, что проведет вечер дома.

Возможность вымыться и переночевать в тепле показалась невиданной роскошью. Мы расселись вокруг кухонного стола и набросились на тушеных с розмарином голубей, запивая их неплохим красным вином. Жадно поглощая ангелийскую пищу, мы с Жосленом наперебой рассказывали Гиацинту о том, что пережили. К его чести, тсыган ни разу не перебил, внимая неаппетитным подробностям испытаний, выпавших на нашу долю. Услышав об измене д’Эгльмора и о грядущем нашествии скальдов, он аж побелел.

– О нет, – выдохнул Гиацинт, – герцог не мог!

– Еще как мог! Он же хочет победить, хочет сесть на трон. – Я отхлебнула вина и поставила бокал на стол. – Но даже не представляет, какое огромное у Селига войско. Нам нужно с кем-нибудь поговорить, Гиацинт. С дофиной или с кем-то еще, имеющим к ней доступ.

– Погоди минутку… – пробормотал друг, беря свой кубок. – Если кто-то узнает, что вы заявились в город, можете распрощаться с жизнью. Вас уже приговорили к смертной казни.

– Но как… почему? Почему вдруг решили, что это мы? – Жослен тоже выпил вина, отчего слегка разгорячился. – Какая нам-то с этого выгода?

– Могу рассказать самую распространенную версию. – Гиацинт покрутил кубок, глядя, как плещется темно-красная жидкость. – Ходят слухи, будто Баркель л’Анвер отвалил вам кучу денег за то, чтобы ты, красавица, предала своего хозяина, а ты, кассилианец, – свою клятву, за то, чтобы вы, впустив в дом аккадианскую гвардию л’Анвера, позволили ему наконец поквитаться с Делоне. Отомстить за Изабель. А впоследствии вас обоих якобы увезли в Хеббель-им-Аккад. Конечно, доказательств тому нет никаких и герцогу не было предъявлено официальное обвинение, но толки об убийстве Доминика Стрегацца отнюдь не обеляют его репутацию.

– Я бы никогда… – начала я.

– Знаю. – Гиацинт поднял голову и посмотрел мне прямо в глаза. – Я знаю, что это все неправда, и твержу это всем, кто готов слушать. Кстати, у вас и помимо меня нашлись защитники. Каспар Тревальон и Сесиль Лаво-Перрин. А префект Кассилианского Братства особым письмом отстаивал невиновность своего ордена в твоем лице, – тсыган кивнул Жослену. – Но Парламент жаждал поскорее найти и осудить преступников. Сами понимаете, никуда не годится, если люди вдруг начнут думать, что можно вот так внаглую убить ангелийского лорда и не понести наказания.

– А Мелисанда? – спросила я, уже предвидя ответ.

Гиацинт встряхнул смоляными кудрями.

– Если она за этим и стояла, ей удалось остаться в стороне.

– Ну конечно. Роль безвинной свидетельницы она уже разыгрывала на суде над принцем Бодуэном; Мелисанда слишком хитра, чтобы пользоваться одной и той же схемой дважды. – Я рассеянно повертела в пальцах бриллиантовую подвеску и кисло добавила: – Ее прямое вмешательство выглядело бы подозрительно.

Гиацинт принялся молча убирать со стола, складывая тарелки в лохань для мытья.

– Все, что мое – твое, Федра, – наконец сказал он, вернувшись за стол и подперев руками подбородок. – Поэты и игроки вхожи повсюду и водят знакомство со всеми; через них я могу передать твою весточку кому угодно. Вот только не могу поручиться, что у них не развяжутся языки.

Я невольно посмотрела на хмурого Жослена.

– Говоришь, префект ограничился письмом? – спросил он у Гиацинта, который в ответ кивнул. Кассилианец покачал головой и неохотно сказал: – Нет, я в нем не уверен. Если он защищал невиновность ордена, а не мою… если прислал письмо, а не приехал лично… Нет. Не исключу, что префект может наслать на нас королевскую гвардию. Лучше я для ясности обойдусь без курьеров и сам наведаюсь к нему на поклон. – Жослен снова глянул на Гиацинта: – Одолжишь коня?

– Да, конечно.

– Нет. – Я прижала пальцы к вискам. – Это небезопасно и отнимет драгоценное время. Должен быть какой-то другой путь, покороче. – Внезапно меня осенило, и я подняла голову: – Гиацинт, сможешь найти кого-нибудь, способного доставить письмо Телезис де Морне?

– Да раз плюнуть, – ухмыльнулся тсыган. – Любовную записку? Послание от почитателя? Нет ничего легче. Единственное, не могу обещать, что печать по прибытии окажется целой и невредимой.