Текст книги "Чудо в перьях"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 33 страниц)

17

– Где Пичугин? – спросил меня наш завгар утром. – Он за тобой, барином, ездил. Где он? «Волга» есть, а водителя нету. Ты что, думаешь, я другого поставлю ваше благородие возить? На балы, в театры, на телевидение?

Он говорил все громче, и к его конторке подходили свободные от смены шоферы. Некоторые, как я заметил краем глаза, не с пустыми руками.

– Я откуда знаю… – буркнул я. – Ну заезжал. Я никого, кстати, не просил. А ехать было надо. Хозяин торопил.

– Ты мне баки не заливай! – сказал завгар и тяжело поднялся из-за шаткого и продавленного множеством ударов доминошных костяшек стола. – Мне в рейс ставить некого! Небось опять руки распустил? А работать кто будет? Ты со своим бесноватеньким, да?

– С кем? – переспросил я. Неспроста такие заявления. Может, я чего-то не знаю? Может, хозяина скинули этой ночью?

– Знаешь с кем… – Завгар смутился, сел снова. – Рассказывай. А то знаю я вас. Что ты, что он. Горазды руками махать. Да языком. А работать некому… Опять, что ли, не поделили чего?

– Было дело, – махнул я рукой. – Слово за слово, членом по столу.

– И что? – спросили в дверях за моей спиной.

Я оглянулся. Тут уж мое умение не поможет. В такой тесноте не развернешься.

– Ну что… – вздохнул я, лихорадочно соображая. – Кому-то надо было выйти. В машине двоим тесно стало. Ведь он начал выступать. Ё-моё, и так далее. А я – что? Терпеть должен? Ну не ехал бы. Не нарывался… А что, не вышел сегодня?

– Вот с того самого дня, как за тобой поехал, – мрачно сказал завгар. – Милиция звонила, скоро будет… Ты что ж делаешь? Думаешь, тебе все можно?

Странное состояние я сейчас испытывал. Было болезненное ощущение перехода из радимовского мира, где все сдвинуто, перевернуто, все возможно и тем не менее спокойно воспринимается, в этот мир жесткой реальности, где стояли обычные, жесткие вопросы бытия: куда девался человек, которого ты выбросил из машины? И что отвечать на вопросы милиции?

– Ну и что дальше? – спросил я.

– Ничего. Будешь здесь, пока милиция за тобой не приедет, – сказали сзади.

– Но меня ждут! – растерянно сказал я. – С минуты на минуту. И хозяина ждут. На встречу с творческой интеллигенцией.

– Подождут, – заговорили все разом. – Ишь! Привыкли. А простой водила пропал – это ничего. Им все можно… Ага. Вот пусть милиция разберется… Да что твоя милиция! Хозяин враз отмоет. Увидишь… Вот и поглядим. И узнаем, чего эта милиция стоит.

Милицейский «уазик» прибыл, что называется, легок на помине. Въехал во двор гаража, остановился у конторки. Наряд милиции во главе с молоденьким лейтенантом вылез из машины.

– Эй, лейтенант! Хочешь капитаном стать? – выкрикнул кто-то из толпы. – Это у нас запросто! Радимов хоть сегодня повысит.

– Этот? – кивнул на меня лейтенант, стараясь выглядеть суровым.

– Будто не знаешь… – сказал я. – Давай побыстрей, что ли. Меня хозяин ждет.

И подставил ему руки для наручников. Он удивленно посмотрел на меня, даже растерялся.

– А мы не арестовывать, мы допросить… – сказал он и оглянулся на более пожилых старшину и старшего сержанта. Те равнодушно смотрели по сторонам.

– В наручниках, в наручниках! – загудела шоферня, а также механики, ремонтники и нарядники. – Шакала этого! Привык руки распускать.

И в это время во двор въехала еще одна машина. Это было такси. А из него выскочил взъерошенный Радимов.

– Одну минуту, лейтенант, одну минуту! – крикнул он. – Подождите забирать Пашу! Я за него ручаюсь. Вы же видите, я специально приехал за ним… Боже, какая у вас здесь грязь!

– А вы лейтенанта повысьте до старлея! – повторил кто-то имевшую успех шутку. – И он подумает. Генку Плаксеева через звание повысили, когда на телестудии дежурил! Ну вот теперь этого, как твоя фамилия?

– Я могу только просить… – замотал головой, прикрыв глаза, Радимов. – Я не вправе вмешиваться в отправление правосудия. И подкупать стражей порядка, вы тут глубоко справедливы. – Задыхаясь, он приложил руки к груди. – Но это моя личная просьба! Он мне нужен, понимаете?

– Для массажа, что ли? – спросили в толпе. Здесь ни для кого не было секретов.

– Но вы же вчера все выключили телевизоры по моей просьбе! – взмолился Радимов. – Вы же меня поддержали, черт бы вас побрал! А теперь издеваетесь?

– Было дело, – согласилась толпа. – Выключили. Смотреть все равно нечего. А Пашку не отпустим. И милиции вашей не позволим. Пусть только попробует! Вот Пичугина найдем, тогда видно будет. А то руками здесь размахался!

– Ладно, поехали! – решился лейтенант. – Без наручников. Обойдемся.

– Тогда забирайте и меня! – сказал Радимов. – Все равно такси отпустил, хотя меня представители нашей интеллигенции в цирке уже ждут. Тем более что это была моя инициатива послать Пичугина, моего бывшего водителя, за Пашей!

Милиционеры переглянулись, шоферня притихла. Все-таки сказалось умение хозяина ошарашить своих оппонентов, а потом взять их, растерянных, еще тепленькими… Все живо представили себе могущественного руководителя Края, которого везут по городу в милицейской машине с зарешеченными окнами. Это понравилось. Некоторые выражали восторг, не понимая, что их просто сбили с панталыку.

Лейтенант мрачно сидел с нами в кабине, ни на кого не смотрел. Тесно прижавшись друг к другу, мы с хозяином сидели на жесткой скамье рядом.

– А может, отпустите нас? – спросил хозяин начальника. – А я вам этого не забуду. У вас с квартирой как?

– Как у всех, так и у меня, – негромко ответил лейтенант, мельком взглянув на сослуживцев. – А за что вы Васю Нечипорука велели прогнать? – вдруг повысил он голос. – Ну, дежурил он у вашего дома. Ну, звала она к себе. Он-то при чем? Он же ее охранял, правильно? Ей прислуживал? Он чем виноват, раз она требовала? И ее понять можно. Сидит одна, от парней охраняют… А ей, может, хочется! Васька мне друг, поняли, нет? И он мне все-все рассказал.

– Что «все»? – спросил я как можно спокойнее.

– То самое, – сурово заключил лейтенант. – Несправедливо это. Он же не виноват, что всем девушкам нравится!

– Не виноват! – сокрушенно согласился Радимов. – И завтра же справедливость будет восстановлена.

– Вернете на пост? – спросил лейтенант.

– Ни в коем случае! – замахал руками Радимов. – Этого не говорил. Снова будет сержантом! Можешь передать.

– А может, они друг без друга жить не могут! – гнул свое лейтенант. – Может, она плачет, записки ему шлет.

Хозяин наконец взглянул на меня и отвел глаза.

– Тем более, сам должен понимать, лейтенант, именно потому и нельзя, – сказал он. – Служба есть служба. Правильно я говорю?

Лейтенант сурово молчал, думая о своем. Я готов был его убить на месте. Вот чего стоят все ласки и нежности Марии!

– Не обращай внимания, – шепнул мне Радимов, – врет он все… Ну так что, отпустим моего водителя? – спросил он громко.

– Да идите вы куда хотите! – с чувством сказал лейтенант. – Понадобится, сами найдем. А вы, господин Радимов, используете ваше служебное положение в корыстных целях. Правильно о вас писали, и зря я выключил телевизор, когда вы попросили. Очень вы мне нравились издали. Совсем не так, как вблизи. В другой раз – не выключу, не надейтесь. Останови здесь, Романов!

Мы вылезли из машины напротив цирка. Руки держали за спиной. На нас смотрели с интересом. Такого хозяин еще не отмачивал.

– Пойдешь со мной? – спросил он, кивая на цирк. – Это тебе не спортсмены. В рот смотреть не будут. Распустил я их, ну да ладно… А тебе полезно будет послушать.

– Вот! – Я провел ребром ладони по собственной шее. – Наслушан! Дальше некуда.

– Не меня, Паша, – покачал Радимов головой. – Их. – Он кивнул на цирк. – Ведь тебе предстоит еще…

– Лучше я поеду, – сказал я. – Отпустите.

– Не бери в голову! – строго сказал он. – Ну, бывает! Ты чем, кстати, занимался с моими секретаршами по ночам? Ну вот то-то.

– А если у нее не от меня? – спросил я.

– Будет твоим! – сказал он. – И считай, что ты с ней на равных. Ага? Иду, товарищи, иду! – крикнул он каким-то вальяжным очкарикам, разводящим руками и указывающим на часы. – Смотри мне! – крикнул он, оглянувшись уже из подъезда. – И можешь взять мою машину. Меня довезут!

Я приехал домой под вечер, изрядно набравшийся. Мария встревоженно встретила меня, подхватила под руку, привела в дом.

– Опять? – спросила она. – А сегодня по какому случаю надрался?

– Значит, есть повод… – отмахнулся я. – Никто не звонил?

– Звонили… – Она сложила руки на животе. – Из ателье. Готов твой свадебный костюм. Но только в таком виде я тебя никуда не пущу.

– А мне и не надо, – сказал я и лег как есть, не снимая и не раздеваясь, на софу. Она стала на колени, начала снимать обувь.

С минуту я смотрел не нее, заботливую, притихшую. Прямо ангел невинности. Несмотря на выкидыш в школьном возрасте. И как хороша… Особенно если знаешь, что под маской невинности скрывается ранняя порочность.

– Что смотришь? – спросила она, подняв глаза.

– Ничего, – буркнул я и, не отдавая себе отчета, набросился на нее, задрал юбку, сдавил ей грудь.

– Осторожно! – Ее лицо мучительно скривилось. – Больно же. Пусти, я сама… Привык на улице отлавливать да в машину затаскивать?

– А ты? – крикнул я. – Милицию предпочитаешь?

– Вот оно что… – Она закрыла глаза, пока я срывал с нее одежду. – Только потише кричи.

– Что, Васенька еще тут? На боевом посту? Или в шкаф спрятала?

– Дурак. Родители приехали!

– Родители? – Я скатился на пол. – Чьи?

– Твои. – Она устало села, стала поправлять на себе одежду. – Ну что смотришь? Я их пригласила. Тебе все некогда. Или забыл?

Но я уже не слушал ее, смотрел не лестницу, ведущую на второй этаж. Там стоял отец. Мой отец, которого я не видел с тех пор, как попал в эту нескончаемую круговерть. Наверно, он все видел. И слышал. Это я понял по его взгляду. Я вскочил, подтянул брюки, запихнул рубашку.

– Здорово, сын!

Он спустился вниз, подошел вплотную, но руки не подал. Только встал напротив и смотрел мне в глаза.

– Подожди, мать! – крикнул он матери, тоже появившейся на лестнице.

Она остановилась, но я наконец опомнился, бросился к ней, оттолкнув отца. Она обняла меня, заплакала, я осторожно спустился с ней вниз.

– Мария! Вот моя мама. Это отец… Это Мария.

Я чувствовал слезы на глазах, когда смотрел на них, обнимавшихся. И чувствовал благодарность к своей невесте. Черт бы побрал эту милицию и прочие правоохранительные органы!

Она собрала на стол, усадила отца рядом со мной, мать напротив. И мать все время не спускала с меня глаз.

– Что, вообще не писал? – охала Мария и сама трепала меня за волосы. – Но он часто о вас рассказывал… Вспоминал, все собирался…

Я смотрел на своих стариков. Казалось, они были придавлены громадой и простором чужого дома. Крутили головами, озирались, переглядывались. Не по себе им было. Потом мы вышли с отцом курить.

– Не твой дом? – спросил он.

– Нет… – сказал я.

– А хороший. Машина, стало быть, тоже не твоя? – кивнул он на «Волгу». – А что тут, сын, твое?

– Ничего, – сказал я.

– Ну да. Даже невесту – как чужую жену, а? Это дело?

Я молчал. Смотрел в окно, где Мария помогала матери убирать со стола. Бедные мои, бедные… Привезли сальца, клюквы, квашеной капусты. А я их встретил икрой, балыками, севрюжкой. А больше нечем!

– Вот что! – Отец сплюнул окурок в траву. Подумав, спустился с крыльца и загасил его пяткой. Потом все-таки поднял, оглянулся, не зная, куда девать, сунул в карман. – Поехали, Пашка, домой! – рубанул ладонью воздух. – И Марию бери с собой. Вон как матери приглянулась.

– Не могу, – сказал я. – Ты пойми, отец, здесь все по-другому.

– Ну да! После этой домины у нас тесно, так, что ли? Дом родительский уже не хорош?

– Не в этом дело…

– Да кто ты есть? – выставил он руки вверх ладонями, поднимаясь на крыльцо. – Кто? Цепной пес при хозяине? Что молчишь-то? Уж скажи отцу что-нибудь.

– Поздно, батя, что-то менять. Уж так получилось.

– Получилось… Э-эх!.. А Мария, Маша твоя, поедет?

– Хороший вопрос, – усмехнулся я. – Вот у нее и спроси.

– А ты? Ты для чего? Она ребенка ждет твоего!

– Это как сказать.

– Что? Тоже чужой? – вскинулся он, приблизившись ко мне вплотную, низенький, лобастенький и очень старенький.

– Внука заждались? – вдруг спросил я. – За тем и приехали? А если он не ваш? Что тогда?

Отец смешно подпрыгнул на месте и ударил что есть сил кулачком мне в глаз. Едва достал. И тут же бегом бросился в дом.

– Собирайся, мать! Все-все, заканчивай. В чужой дом к чужому человеку приехали!

– Ты что сказал? – крикнула на меня Мария.

– Что есть, то и сказал… – огрызнулся я. – Ладно, отец… мама… Ну брякнул, бывает.

– Собирайся, говорю! – рявкнул отец на мать.

Та растерянно переводила взгляд с меня на Марию, не обращая внимания на бегающего по комнате отца.

– Да угомонись ты! – прикрикнула она. – К сыну приехал! За который год раз!

– Я спрашиваю, что ты ему сказал? – повторила Мария, глядя мне в глаза.

– Ничего особенного, – сказал я. – Ладно, все, хватит. Давно, батя, не виделись. Извините, если что не так… Сам не пойму, что со мной.

Я сел в кресло, как если бы оно было музейным. Как и сам камин. Как хрусталь на люстре. Как пушистый ковер под ногами.

– Сядь, – сказала мать отцу. – Не мельтеши.

– К сыну приехал… За который год… – ворчал отец, отходя. – А он тебе открытку когда прислал, а? Забыла?

– Не о тебе речь, – сказала мать. – И не обо мне. И даже не о Паше. О внуке. Иль забыл, зачем приехал?

– Какие у тебя родители! – сказала Мария. – А ты в кого такой? Можешь не говорить, сама знаю. Так вот, Авдотья Никифоровна, и вы, Сергей Афанасьевич… Если ваш сын Паша не признает ребенка, он все равно будет вашим внуком, если согласны. И все про то будут знать.

Сказала и заревела. Мать крепилась, сморкалась, наконец присоединилась, не выдержав. И когда только успели так спеться? Сидят в обнимку и ревут. Мы с отцом переглянулись.

– Да будет вам! – сказал я. – Что ты вообще, отец, устроил? Я хоть словом обмолвился, что ребенок не мой?

– Ни в коем разе! – подтвердил отец. – Даже вот на столько. Но бабам ведь надо дать пореветь? Вот и пусть! А мы с тобой еще по одной.

Мы налили, чокнулись, посмотрели на наших женщин. Куда я теперь от Марии, раз к ней прибыло такое подкрепление? Они тоже подсели.

– Давай и мы, Машенька! – сказала мать, наливая лимонад. – Я уж привыкла за столько лет.

– За что пьем, Авдотья Никифоровна? – спросила Мария.

– За них, сволочей… И чтоб у вас все хорошо было, доченька.

И обе снова прослезились.

– Ну вот, другой разговор, – сказал батя, снова наливая мне и себе. – Недопив очень влияет на нервную систему, сам слыхал по телевизору. Звереет человек, пока не добавит. А что это вы не включаете, милые мои? Там как раз про погоду.

– Это вы у Паши спросите! – засмеялась Мария. – Как я включу, он сразу в другую комнату бежит.

Встала и подошла, чтобы включить. Я смотрел глазами моих родителей. Статная, несмотря на заметную беременность.

– Хоть знаете, почему вашу деревню переименовали? – спросила она, пока телевизор нагревался.

– Кто что говорит, – сказала мать. – По мне Передниково лучше было, как раньше. А теперь слобода какая-то.

– Де не какая-то! – горячо возразил батя. – А в честь легендарного революционера Павла Власова! Объясняли уже!

– Вон революционер ваш! – прыснула Мария, толкнув меня в бок. Трубка еще не нагрелась, но уже был слышен голос Елены Борисовны. – Смотрите! Сейчас увидит Пашу и упадет!

– Кого? – не поняла мать, удивленно переведя взгляд с телевизора на меня.

– Сынулю вашего, в честь которого распоряжением Радимова родную его деревню переименовали! – веселилась Мария. – Скоро бюст на родине героя поставят под вашими окнами… Вот, смотрите!

И тут, перестав читать, Елена Борисовна подняла глаза на уважаемых зрителей, открыла рот, чтобы пронзительно закричать, но ее перебили, дав заставку с березками.

– Видали? – не унималась Мария. – Как увидит красавчика нашего, чуть не в обморок. Вот бы кого ему в жены! Вот бы кто на руках носил! И мамочка не нужна!

– Дела у вас! – забарабанил отец пальцами по столу. – Правда, в газетах давно пишут про чудеса под руководством товарища Радимова.

– Да как же она его через телевизор увидела? – изумлялась мать. – Она всех так видит или его одного?

– Ну не понимаешь ты ни черта! – с чувством сказал отец. – Плетешь, аж слушать стыдно! Как она может увидеть тебя, дурья башка! Ты сама подумай. В газетах же писали! Видит определенных лиц, и то не всех. О ком мечтает, того и видит. У нас вон Еремин, Пашка знает, всегда завмагше нашей скажет, когда на склад чего завезли. Особенно водку. И хоть бы раз обманулся! Мужики ему проходу не дают. Когда, мол.

Мария смеялась, потом охнула, схватилась за живот, покрылась серой бледностью. Я кинулся к ней, подхватил на руки, уложил на диван возле камина.

– Растопи, Павлик, – дрожащими губами попросила она. – Холодно.

Я набросил на нее плед. Стал разжигать огонь. Когда пламя разгорелось, оглянулся на родителей. Присмирев, с жалостливым испугом они смотрели на Марию. Она лежала, прикусив губу и закрыв глаза.

– Ну куда ей с животом венчаться! – громким шепотом сказал отец матери. – Чего их толкаешь? Церковь да церковь… В загс сходят. А уж как внука крестить – сделаем как положено.

Мария открыла глаза, стала смотреть на огонь.

– Не уезжайте! – попросила она. – Я так и буду одна. Мне страшно. Он милиционеров прогнал, а сам днями не бывает.

– Поживем! – кивнул отец. – В обиду не дадим, не бойся… А Радимов этот, что на Пашкины крестины приезжал, помнишь, рассказывал?.. В мое отсутствие. У нас мужики говорят: вот кому страну отдать надо! Эти в Кремле еле ноги таскают. Полдня клизмы ставят, другие полдня просраться не могут.

– Полегче! – сказал я, выразительно посмотрев на люстру.

Как-то, очищая пыль, нашел там старый «жучок». Батарейка села, но когда люстру включали, он работал от тепла лампочек. Хотел выбросить, но как-то за делами запамятовал. А тут в мое отсутствие Марии сделалось плохо. Даже не смогла добраться до телефона. И вдруг приезжает «скорая», да так быстро, будто стояла с заведенным мотором где-то рядом.

И я решил «жучок» не трогать. Мало ли… Сменил батарейку, почистил от пыли. Они и так знают, что у нас делается. А вдруг опять понадобится помощь, начнутся схватки, пожар, нападут грабители? Пусть стоит. Вот родит, там посмотрим.

– Ну а вот что твой хозяин думает насчет пенсии крестьянам? – затеял, как всегда, отец наболевший разговор. – Вот дадут ему страну, допустим, он как на это посмотрит?

– Паше-то откуда знать? – вступилась мать. – Опять ты начинаешь!

– Как откуда? – удивился отец. – Он его возит! Вот у нас в полку друг мой командира возил. Так про все знал, кому когда демобилизоваться, кому лычки, кому звездочку на погон.

– Не знает ваш Паша ничего, – слабо улыбнулась Мария. – А если знает, ни за что не скажет. Он хозяина любит больше всего на свете. Ему и жена не обязательна, и дети. Баба нужна только, когда невтерпеж… Так там секретарш ему шеф новых подбрасывает! Да, Пашенька? Или меж собой делите?

– Тебе нельзя, – сказал я. – Переволнуешься, опять начнется.

– Пусть твоя Елена Борисовна нервишки бережет! – кивнула она на экран, где бедная дикторша, не поднимая глаз, читала сводки посевной по Краю. – А то выгонят за такую работу… Ну просто деваться некуда от твоих баб! Даже дома.

– И в кого ты такой? – тихо спросила мать, качая головой. – Вроде тихий был, в школе девочек боялся.

– В кого! В Семена вашего! – подскочил отец. – Пятый раз женат, детей раскидал… Это брат ее, – пояснил он Марии.

– Хватит вам! – сказал я. – Надоело. Больше не о чем говорить?

– А о ком же нам говорить, Пашенька? – округлила глаза Мария. – Только о тебе. Что у нас для разговора общего? Вот будет внук, сразу про тебя забудем, правда, Авдотья Никифоровна?

– Ну, давай еще, сын! – сказал отец. – По одной. Жаль теща твоя будущая не приехала. Ну, еще повидаемся. Выпьем, а потом споем. Хозяин твой не против?

– Против чего? – не понял я.

– Ну, против того, что мы здесь вот… Выпиваем и прочее…

– Да что вы за люди! – отставил я рюмку. – Конечно, батя, наш дом ты сам, своими руками. Он для тебя свой. Но я-то, если там жить буду, я его не строил! Правильно? Андрей Андреевич сказал, что подарит. И дом и все другое. Чужое, да. Привыкнем, куда денемся.

– А я вот тоже не понимаю! – сказала Мария, вставая. – Да пусть слышат… – махнула она на люстру. – Вот сколько живу здесь, а все не мое. К матери съезжу иногда, совсем другое дело. Вот чего он тянет? Некогда все? Или ему за нами следить надо, и чтобы мы, его верные рабы, на крючке всегда?

Что верно, то верно… Сначала мы с Марией не придавали значения, когда в самый патетический момент наших с ней любовных упражнений вдруг раздавался телефонный звонок. И всегда это был Радимов, которому я срочно требовался. Все бросай и беги, буквально… Мария злилась, швыряла аппарат, требовала, чтобы я отключил. Чуть на стену не лезла. Причем о простых совпадениях уже не могло быть речи. Мы даже специально, чтобы проверить, начинали изображать свои утехи где-нибудь, по обыкновению, на полу в ванной или на кухне, сопровождая действо ахами и охами. Но телефон молчал. Значит, не в «жучках» дело? А стоило перейти от игры к реальным страстям, как он буквально разрывался.

Мария сказала, что не будет подпускать меня, пока я не отключу аппарат. Я так и делал, и все проходило как надо, но потом получал от хозяина втык. Оказывается, он звонил, не мог дозвониться. И смотрел при этом голубыми глазами. Чертовщина, почище прозрений Елены Борисовны. Как сказал бы отец: чудеса под руководством товарища Радимова.

Вообще, лучше о нем почаще вспоминать. Я это тоже заметил. Чуть забудешь, он тут как тут – сразу звонок.

– А на свадьбу его пригласишь? – робко спросила мать, словно тоже побоялась, что всемогущий мой хозяин это услышит.

– Сам прибежит, – хмыкнула Мария. – Он нашего Пашеньку на расстоянии ревнует. Чуть забудется Паша со мной, сразу у Андрея Андреевича полный мандраж, бросает совещания и заседания, бежит звонить…

– Это как? – приоткрыл рот отец.

– Слушай больше, – отмахнулся я. – Ну что, еще по одной?

– Да мне Наталья про это все уши прожужжала. Что это за начальник, говорит, на своих секретарш ноль внимания, а по шоферу страдает… Да не в том смысле, Сергей Афанасьевич, как вы подумали. Я вообще говорю. Так и живем. А родите сына, сказал как-то, машину вам отдам. Вот так-то.

Мы с отцом выпили еще.

– Ну и как дальше думаешь? – подступился батя. – Что предпринять собрался?

– Кто? – не понял я. – В каком смысле?

– Вообще! – наседал он. – Про дальнейшую жизнь спрашиваю. Сын твой либо дочь тоже здесь будут в услужении или как?

– Или как, – сказал я.

Так далеко пока ни я, ни Мария не заглядывали. А батя явно перебрал, это видно по характерным приметам. Сейчас начнет орать, потом петь, потом уснет за столом. Я посмотрел на мать. Она кивнула, взяла его за локоть.

– Ну что пристал? Откуда он знает. Ты-то знаешь, что у тебя дальше будет?

– Знаю! – оттолкнул он ее руку. – Могила. И знаю где. И потому пора не о себе знать, а о сыне единственном! И не лезь, говорю.

Но тут его под руку взяла Мария, нежно улыбнулась, помогла подняться из-за стола.

– Позвольте я вам помогу, Сергей Афанасьевич! Отведу баиньки, постелю вам…

Отец засопел, покраснел, быстро, чтобы не утруждать, встал и, качнувшись так, что смахнул на пол пару блюд и недопитый фужер, пошел, шатаясь, на лестницу. Наверху, вспомнив, остановился, оглянулся на мать.

– Ну что? Идешь, нет?

Мать положила руку на мой локоть. Грустно посмотрела в глаза.

– У тебя синяк будет. Есть чем примочить? Никак не отучу руки распускать.