Текст книги "Чудо в перьях"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

19

Футболисты действительно ждали нас на товарной станции, все в форме, под моросящим дождем, среди вагонов, складов, железнодорожных путей и толстых женщин с ломами в грязно-оранжевых накидках. Радимов, выйдя из машины, пошептался о чем-то с парочкой алкашей в грязных телогрейках, те показали ему на дальний заброшенный склад, весь в лопухах и с покосившейся крышей, после чего он обратился к футболистам.

– Согласно моей последней теории, подтвержденной научными рекомендациями, общий вес команды, включая тренера и запасных, не должен превышать полутора тонн, только тогда она способна на коллективные, а также индивидуальные действия, которых вам так не хватает. У меня уже нет ни времени, ни желания снова взвешивать каждого поодиночке. Поэтому я решил использовать весы, каковыми пользуются на складах. Самые точные, как меня уверяют эти господа, на том, дальнем, заброшенном складе, где они давно не используются, а значит, не показывают приписанных килограммов, что соответствует существующей практике. Я правильно говорю?

Алкаши важно кивнули. И повели нас за собой через ржавые пути, мимо поломанных вагонов с разбитыми окнами до самого склада.

– Ломайте! – сказал им хозяин. – Я здесь за все отвечаю!

Те стали крушить кувалдами проржавевшие замки. Потом мы вошли в темное, пропахшее крысиным пометом помещение. Команда во главе с тренером беспрекословно взгромоздилась на весы. Радимов светил ручным фонариком.

– Ровно тысяча пятьсот восемьдесят! – провозгласил алкаш в телогрейке. – Как в аптеке.

– Слезайте! – сказал хозяин тренеру. – Посмотрим, как выглядит команда без вас.

– Тысяча пятьсот двадцать! – провозгласил другой алкаш и отпил из горлышка.

Радимов смотрел на команду.

– Уже лучше, – сказал он. – Завтра же я найду вам другого тренера, а пока посмотрим, что еще можно сделать.

Тренер обидчиво засопел, его обычно красное лицо обрело фиолетовые тона.

– А разве другой тренер ничего не весит? – спросил он.

– У хорошего тренера прибавляются очки, когда убывает суммарный вес команды, – туманно сказал хозяин. – Зря обижаетесь, между прочим. Я решил послать вас, нашу неизбывную надежу, в высшую тренерскую школу на два года, больше, полагаю, не надо. Надеюсь, в ваше отсутствие команда обретет наконец свое лицо, то есть свой вес… Но я, кажется, знаю, в чем тут дело. Вам, молодой человек, Полухин Валера, если не запамятовал, совсем не подходит ваш девятый номер. Вы у нас недавно, но, следя за вашей игрой, я всегда ловил себя на мысли, что вам лучше иметь номер пять. Или даже четыре.

– Но он же центральный полузащитник, – сказал тренер.

– Вы еще здесь? – удивился, повернувшись к нему, хозяин. – Я же сказал вам: завтра в бухгалтерию за расчетом. Я же не вмешивался в ваши установки? Почему вы считаете возможным вмешиваться в мои? Я в нашем Крае отвечаю за все, в то время как вы несете конкретную ответственность. Улавливаете разницу? Разумеется, Валера истинный форвард и потому должен играть, как играл до сих пор. Я говорю лишь о номере на его футболке… В то же время тебе, Коленька, – Радимов указал на нашего центрального защитника с номером четыре, – больше подойдет, я это вижу, номер девять. Поменяйтесь, и мы посмотрим…

Переглянувшись, названные игроки поменялись футболками.

– Вот и ладно, – кивнул хозяин, – а теперь все снова на весы, и проверим мои расчеты.

– Тонна четыреста семьдесят! – хором сказали алкаши. И закусили рукавом.

– Вот видите, – вздохнул хозяин, расхаживая и скрестив руки на груди. – Приходится все самому, не на кого положиться… Однако, я полагаю, есть еще неиспользованные резервы. Скрытые и не очень. Значит, номеру шесть хорошо бы поменяться футболками с номером одиннадцать, я могу ошибиться, но проверить следует. А вам, Сережа, – он остановился напротив нашего вратаря, – следует поменять фамилию.

– А чем она плохая? – удивился добродушный Сережа Парфенов. – Мне она не мешает.

– У вас прекрасная фамилия, – согласился Радимов, – но не для вратаря. Я не знаю, в чем тут дело, сам многого еще не понимаю, но чувствую, что это так. Скажем, моя фамилия совсем не годится для высшего поста в этой стране. Я никому не в силах объяснить, но это так. Вынужден подчиниться и буду стараться как-то компенсировать эту каббалистику упорным трудом. Точно так же не годятся для вратаря фамилии Николюк и Турандотов. Возможно, тут все дело в особенностях их звучания, накладываемых на нашу детскую психику. Я-то думаю, что ты, Сережа, с такой фамилией мог бы неплохо справиться с ролью полузащитника. Или заведующего пунктом «Скорой помощи». Советую попробовать. Или хотя бы взять псевдоним. Лучше всего для наших вратарей подходят фамилии, где минимум шипящих и окончание на «ин»… Ну как, готовы?

Номер шестой, уже переодетый в футболку с номером одиннадцать, посмотрел на бывшего одиннадцатого, и оба кивнули.

– Попробуем, – пожал плечами Радимов. – Я тоже могу ошибиться, но ведь попытка не пытка?

– Тонна четыреста десять! – провозгласили алкаши и сняли наконец свои грязные телогрейки.

Тренер плюнул, перекрестился и пошел прочь от склада, размахивая руками и матерно ругаясь. Игроки все еще стояли на весах и смотрели на хозяина с суеверным ужасом. Он по-прежнему прохаживался, скрестив руки на груди и что-то бормоча под нос. Наконец остановился, поманил к себе вратаря. Обнял его за плечи и стал прохаживаться с ним по складу.

– Не обижайся, Сережа, я хочу как лучше… Просто вспомнил, как в известные времена было принято у нас менять фамилии и брать псевдонимы. В результате чего пигмеи становились колоссами, а колоссы превращались в гномов. Причем некоторые драматурги, приняв псевдонимы, стали писать на удивление свежо и талантливо, так что завистники стали от них требовать, чтобы они их раскрыли… Ах, как я тебе завидую, что ты это еще сможешь! А мне уже поздно – меня слишком хорошо знают во всем мире, ты ведь слушаешь вражеские радиоголоса?

– Нет, – покраснел Сережа.

– Так вот, чтобы сделать это вполне безболезненно, тебе следует жениться на девушке с подходящей девичьей фамилией, скажем, Степина, зовут Вера, я сам смотрел ее данные в адресном бюро, прежде чем ехать к вам на встречу… Ну это ладно, это я сказал… – Он туманно посмотрел на футболистов, не смеющих сойти с весов. – А вам пора! У вас сегодня еще урок чечетки, если не ошибаюсь, а потом сауна. Кстати, до моего отъезда вам предстоит еще одна игра, и, если опять проиграете, я просто не знаю, что с вами делать.

И пошел со склада, не оглядываясь, только в воротах оглянулся на меня: ты идешь?

20

Конкурс красоты, первый в истории страны, было решено провести на нашем стадионе, ввиду ожидаемого наплыва желающих, любопытствующих, а также зарубежных делегаций, не говоря уже о проверочных комиссиях из Центра. Причем после футбольного матча, о котором хозяин предупредил наших игроков, в предвкушении блестящей победы над обладателем Кубка страны, что послужило бы весьма уместной прелюдией к конкурсу.

За несколько дней до матча, совмещенного с конкурсом, он узнал, что на всем пути от аэропорта ломают старые строения, засыпают канавы и ограждают все это крашеными заборами, а сами заборы закрываются рекламными щитами иноземных фирм-спонсоров, что для всех было в диковинку. А неумолимый Цаплин уже отписал в центральной газете о ревизии результатов Второй мировой войны и вторжении иностранного капитала на фанерных танках рекламы.

– Какой слог! – стонал Радимов во время ночного бдения. – Или уже знает, что беру его с собой?

Я пожал плечами. Значит, придется опять ехать за Романом Романовичем. Хотя дико хотелось спать после вчерашнего…

Хозяин между тем снял трубку, набрал номер.

– Вы читали последнюю статью Цаплина?.. Напрасно. Он очень точно указал по поводу потемкинских деревень! Так что немедленно прекратите! Неужели нельзя потерпеть, пока я не стану во главе страны и не превращу ее в цветущий оазис, каковой являлся только пророку Магомету в виде миража на пути из Медины в Мекку?

Он положил трубку.

– Я знаю, филармонию ты так и не посетил, а раз уж пришел на ум Магомет, то придется филармонии прийти к тебе. Полагаю, что будет правильно предварить конкурс какой-нибудь торжественной ораторией хора с оркестром под твоим руководством… Но для этого мы с тобой должны сходить на репетицию, завтра же. Что скажешь?

– Я? Руководить? – прижал я руки к груди. – Я даже нот не знаю!

– Но я-то руковожу, – сказал он. – Хотя многого не понимаю… – Он вздохнул. – И это с моим-то опытом! А вот берусь, не всегда представляя последствия. И если бы не Рома… Хотя он стал мне действовать на нервы, ибо начал повторяться. Если так будет продолжаться в Центре, как было на местах… Но мне он пока что нужен. Как единственный на сегодня лидер оппозиции, если не считать уволенного тренера… Надо с ним посоветоваться. Кто будет Мисс Края, а кто займет третье и второе место. Поезжай, Паша. Пока он не спит…

– Мне надо поиграть хотя бы полчасика, – сказал я.

– Опять? – Он сочувственно посмотрел на меня. – Ну что с тобой делать, таким талантливым! Иди, разряжайся. А то ведь с ума сойдешь, если не сыграешь…

Я пошел в свой кабинет, сопровождаемый печальным взглядом хозяина. Вчера точно так же сел играть, и позвонила Мария. Ночью матери стало плохо, дежурная секретарша, из новеньких, знавшая обо мне почти все, кроме игры по ночам на рояле, растерялась, стала что-то лепетать в оправдание, а Мария наорала на нее, примчалась среди ночи на попутке, где еле отбилась от водителя и его напарника, предъявив им живот на пятом месяце… Потом ворвалась, орала, самой стало плохо, а когда затихла, услышала откуда-то доносящуюся музыку. Я-то ничего при этом не слышу, хоть режь меня на куски, полный кайф, ничего не надо, и обо всем забываю…

Музыка мне теперь требовалась как наркотик. Если я отлучался далеко от рояля, начиналась настоящая ломка. Пришлось купить рояль в дом. Играл по вечерам либо рано утром после пробежки и гантелей. Мария сначала фыркала, уходила к себе, включала что-нибудь современное. Но потом спускалась к нам. Мать при этом что-нибудь вязала и слушала, кивая головой. Отец выставлял в мою сторону ухо, цокал языком, спрашивал: а знаю ли я такую-то песню? Но я ничего больше не знал. Мог играть самые сложные, как говорили специалисты, вещи. А простенькие мелодии не мог разучить. Хотя об этом просили родители…

Часто ночью хозяин просил исполнить Рахманинова или Скрябина… «Это? – спрашивал я, играя вступление. – Или это?» Он вздыхал, садился рядом, что-то наигрывал, и если я улавливал, то играл ему все, что сохранила моя генетическая память.

Но сейчас хотелось побыть одному. Такое бывало часто, и он всегда это понимал, отпуская и ни о чем не спрашивая. Так было и на этот раз. Обычно я играл, пока не чувствовал полного облегчения и просветления. После этого откидывался, пару минут сидел не шевелясь. Но сегодня опять надо было ехать за Цаплиным… Поэтому игра получилась скомканной, не принеся большого удовлетворения.

Я привез Романа Романовича под утро. В машине он клевал носом, а потом я никак не мог его добудиться. Думал даже, что он умер. И испытал по этому случаю облегчение. А он открыл глаза, посмотрел на меня с усмешкой, погрозил пальцем.

– Нет уж, Паша, погоди. Я дождусь своего выигрыша у Радимова. А уж потом видно будет. Ишь, обрадовался! Рано.

Хозяин встретил нас, слушая иностранное радио, перед ним на столе лежал очередной перлюстрированный пакет гостя. Только рукой махнул: садитесь. Теперь он не считал нужным это скрывать.

– Какое там радио, чей голос, Андрейка? – вытянул шею Цаплин, готовясь записать. Его глаза хищно блестели. Такого даже он еще не знал.

– «Голос Америки»! – сказал хозяин. – Как раз твою вчерашнюю статью комментируют. Будешь слушать?

– А кто им позволил?

– «А кто им заплатил?» – передразнил Радимов. – У них свои правила игры. Это мы их не принимаем. Так нечего, Рома, в позу вставать. На-ка, послушай. – И передал гостю свои наушники.

Тот взял не сразу, взял осторожно, словно боясь оставить на них отпечатки пальцев. Радимов же вернулся к перлюстрированному материалу и стал снова перечитывать.

Цаплин слушал, окаменев. Поджав губы и покрываясь красной сыпью. Похоже, прав был хозяин, говоря, что у Романа Романовича аллергия на все нам чуждое и наносное.

– Ну что? – спросил хозяин, когда гость отшвырнул наушники.

– Клевета и грязь! – сказал с возмущением тот. – Ты меня за этим звал?

– Клевета и грязь, – согласился Радимов, листая очередной труд лидера своей оппозиции. – А что делать? Хоть так, раз ничего конструктивного.

– Ты о чем! – сощурился Цаплин. – Я о том, что слышал только что!

– И я про это, – опять согласился Радимов. – Случайно, ловил музыку наших композиторов и вдруг слышу свою фамилию с ненавистным для твоего уха акцентом. И далее, Рома, твои божественные тексты, которые от наслаждения заучиваю наизусть. Во всяком случае, стараюсь. Особенно это, про фанерные танки империализма… А звал я тебя, Рома, чтобы посовещаться в нашем узком кругу. Ты, я и Паша, мной, если помнишь, кооптированный.

– Как лошадь Калигулы в Сенат, – кивнул гость.

– Не будем отвлекаться, – поморщился Радимов. – Вот тут ты пишешь про наш конкурс красоты… Вот, что это свидетельство перерождения, миазмы разлагающегося трупа местнического авантюризма и сепаратизма. Тут я, правда, не совсем понял, никогда не думал, что общеизвестные «измы» могут смердить и зловонить, но тебе видней, Рома, как художнику, разминающему в своих пальцах метафору, словно гончар глину. Видишь, я слишком часто просматриваю твои труды, а потому поневоле заговорил твоим слогом… Так вот, как ты думаешь, кому следует вручить корону Мисс Края? Перед тобой, Рома, – он разложил фотографии претенденток веером, – самые красивые девушки нашего Края, какие еще остались. Смотри не как мужчина, а как мой политический оппонент, старающийся сделать мне назло. Что скажешь? Хороши, а?

Гость ткнулся носом в изображения девиц, лежащих перед ним в разных позах. Пожевал губами.

– Некоторые из них беременны, – заметил хозяин. – Вот, скажем, известная вам Зина Глаголева, лаборантка, участница телевизионного эксперимента, во время которого благополучно забеременела от присутствующего здесь Паши, о чем ты, кажется, не успел написать.

– Беременные! – ужаснулся гость, с усилием оторвавшись от полуголых девушек. И стал что-то быстро строчить, пришептывая, в свою книжечку.

– Господи… – взмолился хозяин. – Ну почему я, такой неординарный, должен объяснять тебе столь элементарные вещи, тратя остатки нервных клеток, необходимых для дальнейшего служения Отечеству! Не притворяйся, Рома, что не знаешь мою задумку. Да, должен признать, что, несмотря на все усилия Паши, рождаемость в Крае после введения ЭПД в эксплуатацию снизилась на четырнадцать целых и семь сотых процента благодаря возросшему количеству абортов и валютных поступлений. А все потому, что наши девушки все чаще выбирают любовь своей основной профессией, манкируя материнством, – ты сам об этом писал, не мне тебе рассказывать. Вот почему я решил не идти по пути разложившихся, как ты правильно говоришь, буржуазных демократий, а создать имидж, идеал, к которому должны стремиться наши школьницы, вместо того чтобы целыми днями околачиваться возле ЭПД, пропуская уроки.

Поэтому, на мой взгляд, в жюри должны обязательно войти известные гинекологи и заведующие женскими консультациями, которые будут давать претенденткам дополнительные очки за правильное положение младенца в чреве, за лучший анализ крови и еще не знаю, за что… Ты смотришь на меня, Рома, как на сумасшедшего. Я понимаю. Таков удел многих в этой стране, кто всеми силами пытается сломать стереотипы, мешающие нам идти дальше победной поступью. Нельзя же безоглядно отбрасывать все, что приходит к нам с растленного Запада, что-то можно и перенять, творчески переработав!..

– У меня голова кругом! – натурально схватился за голову Цаплин. – Тогда, по твоей логике, победительницей должна стать та, кто ждет двойню!

Радимов хотел возразить, но запнулся. Потом посмотрел на меня.

– Узнай, Паша, у Зины, скольких она ждет. Заодно сними мерку с ее головы. Корона для самой красивой девушки уже готова, осталось узнать размер ее очаровательной головки… Действительно, получается абсурд. Победит та, у кого самый большой размер талии. Но разве, Рома, это не свидетельствует об особом пути нашей великой страны, для которой тесны западные аршины? Разве ты не писал об этом?

– Ах, Радимов, Радимов! – покачал головой гость. – Правильно про тебя говорят в народе: дьявол ты и бесноватый!

– Но тогда ты, Рома, архангел Гавриил. Вот почему мы прекрасно дополняем друг друга, образуя любимое Марксом единство противоположностей. Но – к делу. В любом случае по всем компонентам, включая те, что мы только что обсуждали, Зине Глаголевой – первое место. Думаю, жюри нас поддержит. Кому второе? Слово за тобой, Рома.

– За моей племянницей, – опустил глаза гость. – Она сиротка, учится в восьмом классе и тоже на третьем месяце от соседа по парте.

– Не возражаешь? – спросил меня хозяин, записывая. – Вот видишь, Рома, ведь можем, когда захотим! Спокойно, не торопясь, сочетая и согласовывая общественные интересы с личными. Трудно мне будет там, в столице, без тебя. А потому – решайся, Роман! Поедешь со мной? Главным редактором? Учти, такое решение уже прорабатывается. С моей подачи, естественно. Но мне нужно твое согласие. Хоть ты мне и враг, но все должно быть добровольно.

– Не по тебе груз, – покачал головой Цаплин. – Откажись, Андрейка, пока не поздно! Ты деятель районного, дай Бог, областного масштаба. Это здесь ты всем задурил головы своими прибамбасами. Там все серьезнее. Там твой обман раскроется очень быстро…

– Да, знаю, вот здесь ты пишешь, можно сказать, бьешь в набат, что сотни тонн взрывчатки для поворота Реки, как ты самолично проверил, оказались натуральным блефом. А кому это интересно, Рома? Блеф, не блеф… Людям нужна хоть какая-то надежда на то, что на этот раз их обманут красивее, чем в прошлый. В стране с вечно моросящим дождичком за окном твоя серенькая, унылая правда ничего, кроме тоски, не нагоняет! Каждая женщина прекрасно знает, чем должны закончиться ухаживания за ней. Ей мерещится, будто на этот раз будет что-нибудь эдакое, особенное, а не как в прошлый раз. А такие, как ты, предлагают не морочить ей голову, а сразу валить в койку! И называют это правдой без прикрас, хотя в прикрасах все дело… Да, Рома, именно такие, как ты, заставляют таких, как я, врать во имя всеобщего благоденствия и процветания.

– А кто они, такие, как я? – подобрался, ощетинился Цаплин.

– Надсмотрщики. Я часто об этом размышляю в немногие минуты ночного досуга, когда за окном тишина, а за дверью любовные вздохи и скрип кожаного дивана. Вот был ты у меня в прошлой жизни управляющим имением. Воровал, порол крепостных… Пока мой казачок не подсыпал тебе с моего молчаливого позволения мышьяка в стакан с брагой. И все стало по-другому, Рома! Ведь к этому, если вдуматься, ведет многовековая тенденция борьбы внутри триединства Хозяина, Работника и Надсмотрщика!

Третий лишний, Рома. Это говорю не я, это говорит неумолимая логика развития мировой экономики. Не нужен ты нам с Пашей. Нам и вдвоем хорошо.

Но, к несчастью этой великой и прекрасной страны, в один прекрасный-ужасный день власть захватила партия надсмотрщиков, возомнившая, что, изгнав хозяев, сможет их заменить. Ан нет! По определению не годитесь! И потому сманиваете на свою сторону Пашу, талдыча ему, что он раб, что его угнетают… А ведь пока есть надсмотрщики, есть и рабы! И потому наш с тобой спор, дорогуша, некорректен. Только в отсутствие надсмотрщика, как показывает опыт цивилизованных народов, раб превращается в работника.

– Все сказал? – сурово спросил гость, поднимаясь. – И с такими мыслями ты собираешься возглавить страну?

– Ну, – кивнул Радимов, наливая ему и мне коньяку. – А ты мне, Рома, поможешь. Противодействуя мне! Словом, тебя мне будет не хватать. Твоих разоблачений и твоих оскорблений… Я дам тебе полный карт-бланш. Что скажешь?

Цаплин хватанул стакан, крякнул, помотал головой. Потом поднял глаза на Радимова. Даже сквозь затемненные очки были видны слезы.

– Но отдельная квартира мне там будет? Не обманываешь?

– А как же, милый, для чего мы власть брали? И дача со служебной машиной. И вертушка в кабинете. Будешь присылать мне на подпись полосы насчет моего соглашательства с мировой гидрой… Хватит жить в коммуналке с тараканами! И племянницу тоже пристроим с ребеночком. Дадим второе место для начала, а там поглядим. Ну все, Рома, все, дорогой. Давай работать. Мы еще не все просмотрели в твоей статье, что ты отсылаешь в органы. Вдруг есть какие-то ляпы? А это крайне нежелательно для будущего редактора солидного издания… И потом, мы не решили, кому дать третье место. Здесь тоже не должно быть случайных людей.

– А для чего тогда жюри? – подал я голос.

– Считаешь, что можно оставить на их усмотрение? – задумался хозяин. – Что ж, не будем связывать руки уважаемым людям. Что скажешь, Рома? Или ты о другом сейчас думаешь?

– Искуситель! – прохрипел тот, скорее уже для острастки. – Пользуешься моим положением, к каковому сам же приложил руку!

– Пользуюсь, Рома, – согласился хозяин. – Однако признай тот факт, что перечисленные блага создали вы, надсмотрщики.

Цаплин закрыл глаза, покраснев еще больше. Потом шумно вздохнул и огляделся, словно соображая, туда ли он попал.

– Что, Рома, – спросил хозяин, – подавил в себе последние очаги сопротивления? Не слышу ответа.

– Мой ответ впереди… – пробурчал Цаплин.