Текст книги "Чудо в перьях"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

20

И приснился мне сон. Будто я со всей своей филармонией вышел на улицу и пошли мы к мэрии, играя «Болеро» Равеля. И шли мы в такт, покачиваясь, и перед нами расступались, а на тротуарах останавливались, завороженные колдовской музыкой, и шедшие парочки или еще теснее друг к дружке прижимались, либо вовсе вдруг расходились, уже не оглядываясь, а соединяясь с такими же, только что отколовшимися от прежних возлюбленных. И выходили из своих кабинетов наши начальники, снимали с себя галстуки, раскрывали портфели и кейсы, вываливая бумаги и сдавая полномочия. И все происходило, подчиняясь неумолимому ритму Времени, которое, как известно, все и всех расставляет по своим местам.

Так шли мы, играли, а навстречу нам с гор спускались мятежные жокеи и амазонки-директрисы, а их кони покачивали своими шеями в такт великой музыке, а навстречу инсургентам вышли из восстановленной мэрии члены бюро в очках и с кейсами во главе с товарищем Бодровым, и, взявшись за руки, они пошли к повинившимся повстанцам. И те опустились перед ними на одно колено, склонив свои белые знамена, на которых были изображены три кентавра с женскими торсами. И по команде товарища Бодрова члены бюро в полном составе встали на оба колена перед собравшимися, и тоже склонили головы, сверкая проборами и лысинами, и тоже сдали свои полномочия, опорожнив свои бумажники, карманы и портфели, набитые исходящими, а также пакетами с диетическим питанием, которые раздавали им по вторникам и четвергам с десяти до шестнадцати.

И граждане, тоже в такт приседая и кружась под чарующую музыку, разбирали содержимое портфелей и пакетов, в полном согласии и к общему удовольствию.

А мы шли дальше и вышли уже из города, а за нами шли нарядные толпы напевающих людей, а навстречу шел, раскинув руки, будто собираясь объять необъятное, как он безуспешно проделывал это почти тысячу лет, сам Радимов Андрей Андреевич, наконец-то вернувшийся к своему народу благодаря музыке господина Равеля…

Меня разбудил крик Марии. Я вскочил и, как был в одних трусах, выпрыгнул в окно. За оградой мимо дома проскакали несколько всадников в темных плащах, а в руках одного из них, похожего на конногвардейца Васю Нечипорука, мелькнул и пропал белый полуразвернутый плачущий комочек его и моего сына. Мать охнула и упала в обморок. Дед бежал за всадниками, раскинув руки, совсем как Радимов в моем сне, и кричал что-то неразличимо яростное и тоскливое, пока не упал, споткнувшись, и замер, повернувшись навзничь.

Всадники скакали в сторону далеких синеющих гор, откуда наплывала очередная мохнатая, моросящая туча, обещая ливень с градом.

Я побежал к отцу. Он лежал, держась за сердце, глядя светлеющими глазами в грозное небо. Тут же подбежала Мария.

– Ничего страшного, ничего страшного… – бессвязно говорила она, дико глядя на меня. – Это его сын, он плохого не сделает, я знаю, он хотел, чтобы я родила ему сына, он мечтал… Но хозяин мне не разрешил выйти за него, он орал на меня, угрожал…

Я посмотрел в сторону ускакавших. Чего они хотят? Выкупа? Но может ли такое быть, что родной отец похищает своего сына у неродного, с тем чтобы потребовать выкуп? Или ничему уже нельзя удивляться, если сначала у отца отняли его сына, и все приняли это как должное.

Мария плакала, прижавшись ко мне.

– Я пойду к нему! – сказала она. – Я все объясню. Он поймет. Он очень мягкий и податливый… Его эти бабы так накрутили.

– Пойдем вместе, – сказал я. – Одну тебя не отпущу.

– Нет, – сказала она. – Лучше не надо. Эти стервы способны теперь на все. А он меня ждет. Я отказалась с ним разговаривать, и вот что вышло… Я как знала, что все так кончится!

И снова заплакала, помогая мне поднять отца. Порыв ветра донес дальний стук копыт и детский плач. Потом хлынул настоящий ливень, как в драме Шекспира.

– Я пойду с тобой, – снова сказал я, поддерживая отца.

– Отведи его домой, – сказала она. – Они мне ничего не сделают. Он не даст. А Сережке сейчас нужна я. Неужели ты это не понимаешь? Они буквально вырвали его из рук деда! Как он мог, он был совсем не такой. Я пойду… Все будет в порядке, только не обращайся в милицию! Они только все испортят. Жди нас.

Она поцеловала меня в губы и отправилась в сторону дождливой мглы, надвигавшейся с гор. И скоро исчезла в ней.

Еще никогда я не чувствовал себя столь бессильным. Но что я мог? Бежать за ней, бросив отца? А как там мать?

Я взвалил его на плечи, понес к дому. Дождь и ветер сбивали с ног. Я затащил отца в гостиную. Мать спокойно разжигала огонь в камине. Потом, не поднимая глаз, принялась раздевать отца, дала ему под язык валидол, уложила на диван, накрыв пледом.

– За твои грехи расплачиваемся, сынок, – сказала она, по-прежнему не глядя в мою сторону. – Мария за сыном пошла?

– Да, – сказал я, доставая охотничье ружье. Ни разу еще не приходилось им пользоваться. Но где он держал патроны?..

– Только помешаешь, – сказала она. – Как бы хуже не было.

– Хуже чего? – спросил я.

– А что она у него останется, – сказала мать так же спокойно. – Обидел ты его, и очень крепко. Поэтому ему решать. Как будет, так будет. Или не можешь по-другому?

– Выходит – не могу. – Я отложил ружье, продолжая раздумывать, где Радимов спрятал патроны.

– У тебя своя жизнь, Паша, а у нее своя. И у милиционера этого.

– Откуда ты все знаешь, мать? – с досадой спросил я. – Ты разве в мои дела вот сейчас не вмешиваешься?

– Делай как знаешь, – сказала мать. – И живите как хотите. А мы с отцом уедем к себе. Не по нас твое тут житье. Какие-то вы… несуразные. Будто помирать вовсе не собираетесь.

– Рано нам, мать… – усмехнулся я.

– Это помирать рано, а помнить надо всегда. А дел каких натворишь, захочешь поправить или повиниться, а уж поздно будет.

– Что же ты раньше, когда Сережку сюда привезли, ничего не говорила? – рассеянно сказал я, припомнив наконец.

– А тебе говорить без толку! – сказала она. – Ты как отец. Пока гром не грянет, сам знаешь…

Я внимательно посмотрел на нее. Она говорила и вела себя буднично, ничуть, казалось, не переживая. Мол, до этого все было как бы понарошку, от лукавого, а теперь вот все станет на свои места, как и должно было неизбежно случиться. Надо только немедленно уехать отсюда. Покинуть чужой дом, в котором они до сих пор неуютно себя чувствовали. Попробовали пожить чужой жизнью – убедились… Что еще?

Я посмотрел в окно. Тьма сгущалась, хлестал дождь, трещали под ветром деревья. Зря я ее отпустил. Черт знает что сейчас творится.

Недавно ночью на ЭПД напали горцы с зелеными повязками на лбу. Объявили весь персонал заложниками. Организовали круговую оборону. Бодров, как всегда, вызвал танки. Я велел ему сидеть и не высовываться. А танкистам велел перекурить, не доезжая города.

Мой расчет оказался верен. Следующей ночью бандитов взял чуть теплыми. Их вынимали из постелей тамошних гурий, обкурившихся наркотой. Главаря, самого крутого и кровожадного, пришлось отвезти из объятий Лолиты в реанимацию. Черт-те что, говорят, выкрикивал в бреду.

Банда была таким образом обезврежена, конституционный порядок восстановлен, но сколько их еще шастает по окрестностям?

Я посмотрел на отца. Глаза его были по-прежнему закрыты, на лице по-прежнему лежала маска страдания от боли.

Но он-то не сможет забыть внука, смириться так же легко, как мать. Он был несказанно рад, вернувшись из лагеря, встретить в своем доме жену и сына. Он был счастлив тем, что есть, не задаваясь, как это могло случиться в его отсутствие, если посчитать по пальцам месяцы. Случилось и случилось. А мать, по-видимому, так же рассуждала.

Отец счастлив тем, что есть. Она никогда не знала такого счастья. Она все правильно понимала и знала, кто в чем грешен, и что, и почему так получилось. Уж какое тут счастье…

Я должен найти Марию и сына, хотя бы удостовериться, что они живы и все с ними в порядке. Уже лучше. Уже, значит, исправляешься…

С тем и заснул. А утром меня разбудил стук в окно. Там была Мария. Одна, без сына, вся промокшая и босая.

– Мне надо забрать его одежду и детское питание! – сказала она, как нечто само собой разумеющееся. – Там холодно и сыро в палатках. Он всю ночь проплакал, никак не мог согреться.

– Ты никуда не пойдешь! – снова сказал я. – Или пойдем вместе.

– Да, а Сережа? Ты хочешь все испортить? Чем ему там плохо? Свежий воздух, птицы поют. Васю не признает, все деда вспоминает…

Я посмотрел на несчастного отца. Он только махнул рукой.

– Ты бы зашла, – сказал я. – Погрейся, обсохни.

– Да, а ты меня не выпустишь, – улыбнулась она. Знаю я… Вася так и сказал, что тебе нельзя доверять.

– Ну, раз Вася сказал… – развел я руками и снова посмотрел на отца.

– Если он его не признает… – вздохнула Мария и чуть блудливо опустила глаза. – И если ты меня простишь… – Она мельком взглянула на меня и снова потупилась. Такой она, видимо, была лет пять назад, когда я ее не знал, а Радимов только догадывался о ее существовании.

Отец спустился с крыльца, взял ее под локоть. При утреннем солнце было ясно видно по нему, что он перенес за эту ночь.

– Идем, – сказал он. – Мне ты веришь, дочка? Не бойся, пойдешь куда захочешь. Поешь с нами, про Серегу расскажешь.

– Вам я верю, – сказала она, тряхнув совсем по-детски косицами, каких я у нее ни разу не видел и какие сейчас ей весьма приличествовали – зрелой матроне, вдруг ударившейся в отрочество.

Вот что значит молоденький любовник! Я даже сам себе показался старым. Так что невольно взглянул на себя в зеркало.

– Ну и как вы там живете? – спросила мать.

– Нормально. Мне нравится… Молоко нам приносят горцы бесплатно.

– Ну а Паша как же… – Голос матери дрогнул. – Все-таки муж твой. И сын к нему привык. А уж дед…

– Вот дед – это да, это проблема… – задумалась она. – Все время его зовет, никого не подпускает. Васька, дурачок, скривляется, развлекает по-дурацки, рожи строит. А он его еще боится.

– Так что они хотят, что? – не выдержал я. – Какие условия ставят?

– Ой, да какие условия, скажешь тоже! Мы хотим попробовать…

– Кто это – мы? – спросил я, чувствуя, что взорвусь.

– Мы. Я и Вася. Хотим попробовать пожить вместе. Может, получится. Ты у него всех девчонок отбил, ни с кем не позволил. И мне его прямо жалко стало…

– Ничего не пойму! – стукнул я кулаком. – Так вы с ним раньше сговорились?

– Ну да, я что говорю! – воскликнула она. – Ну, не то чтобы сговорились… Как-то само получилось, сама не знаю… Вы тут такие все серьезные, скоро бы сама себя старухой почувствовала! А с ним – умора! Хотя и дурачок, конечно…

Я переглянулся с матерью. Она положила свою руку на мою, посмотрела на отца. Он слушал Марию, приоткрыв рот.

– Вы там вдвоем? – спросил я, стараясь держаться. Так бы и врезал, если бы не сын, предусмотрительно оставленный там, в горах. Теперь, пожалуй, так и будет тянуть с нас жилы, мотать нервы, туманно намекая на благополучное возвращение… Когда это с ней стало? Как я этого не заметил!

– Ну, мы с ним и договорились. Если Сереженька его не признает, я к вам вернусь, Павел Сергеевич! А если признает… Будем разрешать дедушке навещать. Ну, кого он будет вспоминать, тому и разрешим.

– Так, выйдите отсюда все! – заорал я, схватив ее за руку. – Что смотрите? Уходите, говорю!

Испуганные родители вскочили, переглянулись…

– Да ничего я плохого не сделаю! – крикнул я. – Идите говорю, к себе наверх и не высовывайтесь, пока не позову, что бы вы ни услышали.

И даже подтолкнул отца в сторону лестницы, не выпуская ее руку.

Мария выла, кусалась, царапалась, сдавливала бедра… потом охала, ахала, исступленно целовала, прижимала к себе, плакала, торжествующе орала на весь Край, благодарила, лепеча какую то несуразицу.., и сникала. Но потом снова орала, отбивалась, кусалась…

И тут зазвонил телефон. Междугородный. Мы замерли, глядя друг на друга.

– Андрей Андреевич! – заорала она. – Он все знает и чувствует! Что ты со мной творишь!

– А что ты творишь?.. – слабо возразил я.

– Что же ты не бежишь к телефону? – щурилась она, глядя блестящими, холодными глазами матроны, наливающимися стервозностью. – Хозяин зовет! Что притих? Не посмеешь ему не ответить! Да не сбегу я, не бойся. Ты же не можешь не ответить? Ну скажи. Признайся! Я уже знаю тебя, твою рабскую натуру!

– Постой… – Я попытался встать. – Может, и не он.

– Тогда не пущу! – Она обхватила, прижав к себе со всей силой. – Раз не он, будешь со мной, пока не расхочу!

Я рванулся, разжал ее руки, и она расхохоталась, откинувшись на спину.

21

Метнувшись к телефону в чем мать родила, я только сейчас заметил ее, родившую меня, несмело выглядывающую сверху, согнувшись, спустившись всего-то на пару ступенек… Конечно, она увидела все – и прежде всего Марию, распятую и раздавленную торжеством и похотью, хохочущую истеричку, отнявшую у них внука.

– Уходи, мать! – заорал я, прикрыв рукой срам. – Уходи, я сказал!

– Так телефон… – сказала она и, махнув рукой, поднялась к себе.

И тут Мария вскочила, рванулась кошкой к аппарату, схватила трубку.

– Андрей Андреевич! – крикнула она, с трудом подавляя смех. – А он меня насилует!.. Кто, ваш Паша любимый!.. Да какой он муж…

Я безвольно опустился на диван. Будь что будет. Она лукаво поглядывала на меня, говоря в трубку. Я подумал, что без нее сойду с ума. И с ней тоже. Но лишь бы вернулся Сережа.

– Вот зачем вы мне его навязали?.. Да мало ли кого я люблю! Может, я только вас и люблю… Вы думаете? Думаете, так лучше? Хорошо, я подожду… Ну есть тут один, милиционер… да так… молодой слишком… Хорошо, я дождусь… Я так и сделаю, вы правы.

Она посерьезнела, в очередной раз изменившись на глазах.

– Даю ему трубку. Хорошо, хорошо, обязательно, Андрей Андреевич! – И протянула, не глядя, мне трубку. Потом прислушивалась, роясь в своей одежде.

– Паша… ты мне нужен, – сказал он. – Приезжай на гастроли, черт с ними со всеми, уже невмоготу!

– Вы о ком, Андрей Андреевич? – спросил я уныло. О себе я мог сказать абсолютно то же самое.

– Ну о ком еще я могу такое сказать! – вздохнул всемогущий руководитель сверхдержавы, не снимающий пальцев с кнопок.

– Речь о Цаплине Романе Романовиче, – сказал с таким же вздохом Эрудит. – Он просто достал бедного Андрея Андреевича с его неуемным либерализмом и верой в человека.

– Приезжай, Паша! – сказал хозяин. – Просто житья не стало! Он все раскопал, он смешал с грязью все мои начинания и свершения, он…

– Вам нельзя волноваться! – сказал Эрудит. – Ведь вы под капельницей. Так что, Павел Сергеевич, видите, до чего дело дошло! До самой последней минуты Андрей Андреевич не терял надежды, что Роман Романович все поймет и во всем разберется. Даже сейчас он надеется, что вы ему поможете! Можете представить, как это его отвлекает от глобальных задач, перед ним стоящих, но он мужественно преодолевает все препятствия, вызывая неподдельное восхищение…

– Заткнись, наконец! – сказал Радимов.

– Пару дней вам на урегулирование конфликта с вашей очаровательной супругой, думаю, хватит, – сказал Эрудит. – Ребенка мы вам вернем, впрочем, она сделает это сама сегодня же вечером. Так что успокойте дедушку и бабушку. Ситуация под контролем. И, если Андрей Андреевич не возражает, конец связи.

Я положил трубку на рычаг. Мария курила. Откуда-то взялись огромные синие круги под глазами. Она будто снова постарела на десяток лет, пока я разговаривал.

– Что он тебе сказал? – спросила она.

– Просил приехать, – сказал я. – Он заболел, лежит под капельницей, продолжая вести страну своим путем…

– Пусть сюда спустятся! – кивнула она головой в сторону лестницы. – Деда жалко, прямо не знаю как… А ты тоже устроил. По-другому никак? Сразу на пол валить, а там разберемся? Похоже, Уроев, первый раз тебе дали где-нибудь в вагонном тамбуре. Или я ошибаюсь?

Я позвал родителей. На отца действительно невозможно было смотреть. Мать еще держалась, хотя бы потому, что кто-то должен был держаться.

– Я принесу Сережу сегодня же, – сказала Мария, прежняя Мария, которую они хорошо знали. – Ну, может, завтра утром.

– А как же… – начала мать.

– Все! – сказала Мария, отмахивая дым от отца, продолжая при этом курить. – Я сказала! А Васеньке так и объясню. У ребенка должен быть один отец. И дед с бабкой, которых он уже знает. А на себя мне наплевать! – Голос ее дрогнул.

– А Паша как же? – несмело спросила мать. – С ним ты жить собираешься?

– Так вы же видели! – воскликнула Мария. – Зря не спустились, чтобы посмотреть поближе. Так и живем! Как только захотел, схватил, где нашел, и на пол. А то на землю.

– А ты мне другое объясни! – вдруг поднялся отец, оттолкнув руку матери. – Нам, старым людям, зачем в вашем сраме разбираться? Сами не можете? А тот, кобель твой милицейский, по-другому, да?

– Ты что плетешь, старый! – испугалась мать. – Не слушайте его. Сам не знает, чего городит. Ночь не спал, потом черт-те что…

– А ты молчи! – сказал ей отец. – Меня ты мало Пашкой вот так же попрекала? Ишь, внуком нас запугивать вздумала! Хочу принесу, хочу отнесу! А Паша мне сын! Как и Сережа ему! Понятно? – И ударил кулаком так, что подскочили чашки.

Мария растерянно и безостановочно кивала, давила сигарету о клеенку, отгоняла дым…

– Все, все я поняла, Сергей Афанасьевич, родненький вы мой! Ну дура, дура я. Хотите, на колени встану? Вам же нельзя так волноваться! Я же только для вас решила Сережу вернуть, только для вас…

– Для меня? – Отец так и остался с открытым ртом, потом с трудом проглотил слюну. – У тебя что с головой, милая? Совсем там сбрендила? Вот твой муж, вот перед ним на колени становись, у него прощения проси, ему сына верни! – Он закашлялся, схватился за грудь, снова оттолкнул мать. – А если помру завтра, стало быть, снова туда побежишь?

– Нет, нет, миленький, родненький… – мелко затряслась Мария. – Я не то хотела сказать, забудьте, забудьте, что я наговорила! И ты, Паша, прости, лучше я пойду, ладно? Чем скорее уйду, тем раньше вернусь с Сережей… Ладно? Хорошо? Я быстро…

Она хватала без разбора детские вещи, игрушки, подаренные жителями нашего Края на день рождения нашего сына.

Мать помогала ей, всхлипывая и вытирая глаза. Отец тер грудь, морщась от боли. Я поднялся и вышел из комнаты на террасу. Мария подошла ко мне сзади, обняла, прижалась к спине.

– Ты не простишь? Знаю, не простишь. А я тебе все прощала. – И выскочила в сад, оставив дверь открытой.

…С Сережей она вернулась только на другой день, поздно вечером. Бесконечно усталая, грязная… Он спал у нее на руках, хныча во сне. И тоже весь перемазанный.

– Не спрашивай, ни о чем не спрашивай… – бормотала она, едва разлепляя глаза. – Мне нужно ванну, срочно, сейчас же… Я сама, я все сама. Сережа, где он, померьте ему температуру…

Мать померила малышу температуру. Он задыхался и кашлял.

– Я поеду за врачом, – сказал я. – А вы позвоните пока на «Скорую». Скажите, что заеду. А то у них опять нет целой машины.

Мария и Сережа проболели на пару около месяца. Я не отходил от них вместе с родителями. У нее была горячка, о причинах которой я не хотел спрашивать. У малыша – воспаление легких.

Только раз я позвонил Бодрову.

– Где ты пропал, я тебе постоянно звоню! – заорал он.

– У меня был и будет отключен телефон, – сказал я. – Знаете, с чего вам лучше начать, не разбираясь?

– Кажется, догадываюсь, – сказал он спокойнее. – С предвыборной кампании?

– Рано, – сказал я. – Народ еще не отвык голосовать в едином порыве и единогласно. Спустите с гор этих стерв и мегер с их конницей. Скажите, что я их не трону, и они вас послушают. Это первое. Второе. Попробуйте поговорить с членами правительства по вопросу половой ориентации Толи Ощепкова. Пожалейте парня. Соберите их там же, в мэрии, где вы находились, когда произошло землетрясение.

– Но это опасно! – сказал он. – Строители ничего не могут поделать. Обе половины здания кренятся все больше в противоположные стороны, вот-вот рухнут!

– Сначала дослушайте, – сказал я. – Попробуйте. Я не убежден, что получится, но мало ли… Интуиция подсказывает, что вам надо собраться там же, в том же составе и проголосовать, в отличие от избирателей, единогласно по этому же вопросу. Только пусть при этом каждый за что-нибудь держится…

– Я понял! – сказал он. – Заманчиво, свежо… Но кто-нибудь исследовал этот вопрос? У вас есть научные рекомендации?

– Они появятся, если эксперимент пройдет удачно. Значит, завтра же, в то же самое время, когда случилось это землетрясение, вы поняли меня?

– Все понял! – сказал он. – Но только объясните…

– Конец связи, – сказал я голосом Эрудита.

И бросил трубку, потом отключил телефон. Но тут же раздался междугородный звонок. Я с изумлением посмотрел на болтающийся телефонный шнур с вилкой.

О подобном я еще не слыхал… Феноменальные способности Радимова или новейшие достижения техники связи?