Текст книги "Чудо в перьях"

Автор книги: Юрий Черняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

12

Мне и правда вдруг захотелось спать, да так, что я с трудом разлеплял глаза, когда возвращался в мэрию. Потому ехал медленно, разглядывая происходящее на улицах. Город действительно очень изменился. Было еще тепло, но многие ночующие на улицах жгли костры. Кругом были кучи мусора, которые никто не убирал. Несколько раз какая-то пьянь попыталась меня остановить: выбегали на проезжую часть, махали руками, но я только прибавлял газу, и они в последний момент отскакивали.

Людей в шляпах с перьями, с кружевами и в камзолах уже не встретишь. Шпаги милиция безуспешно пытается изъять, поскольку теперь ими стали пользоваться для грабежа и разбоя… Неужели так и было задумано, если верить Цаплину? Какая-то девица выскочила на середину мостовой и встала на пути, раскинув руки и зажмурив от света фар глаза. Возможно, ей нужна помощь. Или негде спать, хотя есть с кем. «Вон какая симпатичная, – размышлял я, вылезая из машины и прихватив с собой монтировку. – Мало ли…»

Гикнув и свистнув, из темноты с разных сторон кинулись к машине какие-то горластые парни.

С трудом отмахался, бешено работая ногами, локтями и орудием производства и едва успевая убирать собственную голову. Нападавшим гораздо реже удавалось уворачиваться, и потому я успел впрыгнуть в машину и нажал на газ. Пролетел мимо работающего на полную мощность ЭПД – весь в огнях, как океанский лайнер, – и свернул к мэрии.

Там не спали.

– Вас ждут не дождутся, Павел Сергеевич, – шепотом упрекала меня Наталья, пока поднимались с ней по лестнице. Я отметил, как екнуло под ложечкой: «Что с Ним? Как Он?» Всего-то пару часов не видел, а уже такое внутреннее беспокойство.

– Па-аш… Где Па-аша… – сипло скрипел он со своего кожаного дивана, над которым склонились врачи «скорой».

– Да здесь я, здесь, Андрей Андреевич! – с трудом протолкался я к нему через милиционеров, медсестер и дежурных секретарш.

– Это Паша? Паша, ты здесь? Пропустите же его!

– Но вам следует сделать массаж сердца! – сказал врач «скорой».

– Пусть Паша сделает, у него руки золотые… – хрипел Радимов. – А вам я не верю. Вы подосланы. Вы второй час ничего не можете сделать…

– Вы умеете? – спросил меня врач.

– Умеет, умеет, – едва слышно сказал Радимов. – Лучше вас.

Он беспомощно мне улыбнулся и закрыл глаза. Вот тебе и дьявол. Ну что стоит, пока все вышли, прижать ладонью сердце на пару минут – и весь массаж! И все отмучились. Что с меня взять? Такова была воля покойного. Так рассуждал я, работая как машина, силой вдувая воздух в его рот и следя, чтобы не запал язык.

Наконец его лицо разгладилось, чуть порозовело, не открывая глаз, он мягко отстранил мою руку.

– Испугался за меня? Чувствую, испугался. А я тебя ждал! Почему ты не вернулся? Тебе передали в гараже, ведь так?

Говорил он по-прежнему с трудом, и глаза поблескивали сквозь веки.

– Ты у него был? Что он тебе говорил? На что подговаривал?

Вопросы сыпались, я не успевал отвечать, только качал головой и бессмысленно улыбался.

– Ты ведь не предашь меня, нет? Не убьешь, как он велел?

– Вам лучше полежать, Андрей Андреевич. И успокоиться. А лучше поспать. Где у вас нитроглицерин? В каком кармане?

– А ты не суетись, Паша… – Он сам достал из нагрудного кармана пижамы пакетик с таблетками. И положил под язык. – Ты не должен оставлять меня одного в это трудное время, – забубнил он привычно.

– А когда оно было легким? – спросил я.

– Мои враги только и ждут, когда я ослаблю вожжи, уроню знамя. А кто его подхватит? Кому я могу доверить свои начинания? Никому! Слышал, какие скандалы начались из-за ЭПД? Мой почин не решаются подхватить на местах и все выжидают, чем это закончится! И этим пользуются там, в Центре, мои враги, чтобы пошатнуть мой несомненный авторитет. Я охотно уступил бы власть и говорю это всем. Было бы кому.

– А что там опять в этом ЭПД, будь он неладен, приключилось?

– Долго рассказывать… – пробурчал он, почти засыпая, тем не менее поведал эти грустные, почти мистические истории, которые там начались.

Во-первых, по требованию Центра стали взимать оплату услуг в валюте. В результате везде стали грабить иностранцев, прилетевших на свой страх и риск в эту сказочную страну в поисках еще неизведанных экзотических наслаждений.

Тогда иностранцев стали сколачивать в хорошо охраняемые группы, а на всех континентах возникли скороспелые туристические агентства, рекламирующие ЭПД как земной рай, где можно утолить самые буйные фантазии, не говоря об извращенных ожиданиях. Туристы хлынули потоком! Особенной популярностью у них почему-то пользовалась девушка по прозвищу Лолита – рыжая, длинноногая, аппетитная, которую я видел только раз или два, настолько она бывала занята.

Так вот, стали исчезать ее клиенты. Сначала постоянные, потом начинающие. Они входили к ней, потом в нее, и больше их никто не видел. Начинали исчезать целые группы. Из Центра прибыли следователи Генеральной прокуратуры по особо важным делам и исчезли там же, где все остальные. Теперь Лолиту отправили в отпуск. Решили проверить, будут ли по-прежнему исчезать люди уже в ее отсутствие?

– Ну и как? – спросил я.

– Теперь исчезла она сама. Ты хоть ее видел? Что в ней такого, что это вызвало международный скандал? Вчера к нам прибыла целая группа португальцев по путевкам секс-тура. Они возмутились, узнав о ее незапланированном отпуске и что ее не могут вернуть! Они уже написали в Комиссию по правам человека, потребовали вернуть деньги, а потом перекрыли движение в центре города, чтобы обратить внимание общественности на свои проблемы.

– Да и черт с ними! – сказал я. – Подумаешь…

– Тебе черт, а я решил, что пришла пора закрыть ЭПД, который вся пресса и телевидение теперь бичуют, как рассадник чуждых нам нравов. И позвонил по этому поводу туда… – Он указал на потолок. – Мне ответили, что как раз делать этого нельзя ни под каким видом! И зачитали мне справку Центрального банка. Наш ЭПД дает в год валютных поступлений столько же, сколько нефтяники Башкирии и Татарии, не требуя капитальных затрат, ремонта и смены изношенного оборудования. Да, критиковать нас по-прежнему будут, есть за что, и потому нам следует организовать на должном уровне воспитательную работу среди населения Края, чтобы предоставить ЭПД в полное распоряжение конвертируемой клиентуры… Теперь представь, что удастся провести такую работу среди населения. Завтра же ЭПД разнесут. И опять я буду виноват. И пресса будет клеймить уже за акт вандализма, мною допущенный. А валютных поступлений в закрома Родины мне теперь никто не снизит… Вот о чем хотел с тобой посоветоваться, но ты в это время гонял чаи с тараканами… Я подумал: «А не устроить ли нам конкурс красоты?» А Мария, как символ и светоч женственности и целомудрия, вручала бы призы победителям. Я в начале века в Париже наблюдал это действо. Участвовали княжны и графини из лучших русских семей. Ах, какое это зрелище! Какие девушки!

– Обязательно вляпаемся, – сказал я, позевывая и потягиваясь от хронического недосыпа. – Опять впереди паровоза побежим.

– А иначе никак! – развел он руками. – Самая верная тактика. Не беда, что завалил одно многообещающее начинание. Беда, если не успеешь переключиться на другое, способное отвлечь общественное мнение от провала. На том наша держава стоит и будет стоять, слегка покачиваясь, по не падая, еще многие столетия, пребывая в динамическом равновесии. Я почему-то думаю, что во время конкурса вдруг объявятся пропавшие прокуроры и депутации, на что мне сверху особенно попеняли. Что скажешь?

– Были бы девушки, – пожал я плечами, – не охваченные ненасытной гидрой ЭПД. Я даже готов поучаствовать в отборе, но боюсь, что Елена Борисовна возобновит свой индивидуальный террор, вздумав меня ревновать. Вы же не предпринимаете никаких мер против ее посягательств! Что хочет, то и творит.

– Как у меня с Ромой, – вздохнул он. – И ничего не могу поделать. Уж сколько его травил, пытал, жег, убивал, а он обязательно объявлялся в следующем поколении, и все начиналось сначала. Только лет пять – десять удавалось после его гибели отдохнуть…

– Помирились бы, что ли, – сказал я. – Чтобы не избавляться. А то в новом столетии он вам все припомнит.

– Да уж пытался… А Елену Борисовну тебе придется потерпеть. Ученые просят. Сидят целыми часами перед телевизором со своими измерительными приборами, изучают. Хотят провести эксперимент при твоем непосредственном участии… Но мы с тобой, Паша, оба уходим от неприятного разговора. О чем вы говорили с Романом Романовичем?

– В другой раз… – уклонился я, отводя глаза. – Надо осмыслить. Разобраться. А в общем, ничего особенного.

Он смотрел мне в глаза. Я старался их не отводить. У него загадки, пусть и у меня будут.

Я часто спрашивал себя, чем он занимается в определенные часы утром и вечером, когда всех вдруг выпроваживал из кабинета, отключал телефоны и запрещал себя беспокоить. Секретарши только пожимали плечами. Раз ночью я не выдержал и по водосточной трубе добрался до окна его кабинета. Он был освещен. С трудом подтянувшись, держась только за скользкий подоконник, я заглянул вовнутрь. Он сидел по-турецки на коврике, с закрытыми глазами, сложив руки у рта лодочкой. Медитировал, как объяснил он мне впоследствии. Вдруг глаза его открылись, и мы встретились взглядами. Он встал, подошел к окну, открыл его. Посмотрел вниз.

– А как ты спустишься? – участливо спросил он.

– Вы мне поможете, – прохрипел я. – Дайте руку!

– Не могу. – Он заложил руки за спину. – Сюда нельзя, Паша. Ты прервал мое погружение в нирвану. Я видел свою последующую жизнь и даже знаю, чем ты будешь при мне заниматься.

– Я сейчас сорвусь! – сказал я, отчаянно пытаясь зацепиться ногой за какой-нибудь выступ в стене.

– Ты – десантник. А здесь всего третий этаж. И потом, Паша, для тебя должна существовать загадка во всем, что касается меня. Иначе наши отношения, которыми я дорожу, могут испортиться! Да-да. Только ради твоего будущего благополучия я не подам тебе руку. Иначе может прерваться цепь, – монотонно забубнил он, закрыв глаза. – И левое колесо не станет вертеться, когда прекратит свое вращение правое. И исчезнет самоуглубленность, помогающая постичь целостность бытия…

Я выругался и сорвался вниз. В падении попытался сгруппироваться, но немного опоздал. Он смотрел сверху на меня, стонущего от боли. И даже не пытался что-то предпринять.

В больнице он завалил меня цветами, как какую-нибудь примадонну. И каждый раз присылал записки, в которых цитировал латинских авторов. «Не все мы можем!» (Вергилий). Или: «Великих дел, не сопряженных с опасностями, не бывает!» (тот же автор).

Пару раз приходил, приносил книги. Рассказывал о своих карточных проигрышах членам правительства. Он читал их мысли не хуже, чем их докладные, знал всегда их карты не хуже, чем их досье, но было скучно обыгрывать, хотя играл с ними уже в долг.

– Ставите на них опыты? – спросил я. – Если некуда девать деньги, отдавайте их мне!

– Ты пропьешь или потратишь на баб, – сказал он. – Мне интересно за ними наблюдать. Во всем остальном это донельзя скучные и тусклые личности. Но как оживляются, достигнув победы над превосходящим! Такое в глазах самоупоение, такое в поведении самоутверждение!

– Делать вам нечего! – сказал я. – Другие руководители как руководители! С утра проводят совещание, потом на объекты, устраивают взбучки, вызывают на ковер…

– И потому у них столь низкие показатели, – улыбнулся он. – В отличие от меня, предпочитающего не вмешиваться в ход вещей…

13

По телевидению было объявлено, что волнующий общественность вопрос по поводу спиритических способностей Елены Борисовны по отношению к моей персоне будет разрешен в ближайшее время на глазах всех желающих с помощью научного эксперимента, проводимого комиссией, состоящей сплошь из представителей как официальной науки, так и конфиденциальной. Дабы прервать ненужные слухи и разноречивые толки.

В назначенный час я оказался в некой барокамере, уставленной приборами, датчиками и видеокамерами. И штук пять телевизоров, из экранов которых уже вываливались груди взволнованной Елены Борисовны.

Я сам все проверил. Кабели от телекамер вели в изолированный кабинет, где сидела ученая комиссия, чтобы параллельно наблюдать все события, происходящие со мной и увиденные Еленой Борисовной.

Говорят, даже в ЭПД остановился не знающий устали конвейер корыстной любви и неутолимой похоти. Весь Край замер в ожидании у телевизоров. Со мной в камере находилась лишь юная ассистентка, следящая за исполнением заданной программы и работой приборов.

– Здравствуй, Уроев, – сказала Елена Борисовна, едва я появился в барокамере, и скосила глаза вбок, на ассистентку. – Кто там с тобой? Я ее не вижу. Но чувствую, что это привлекательная женщина, судя по твоему взгляду. Она молодая? Интересная?

– Очень, – кивнул я в экран. – Лаборантка, смотрит за приборами. Может, начнем?

– Мы так не договаривались! – зло сказала Елена Борисовна. – Никаких посторонних! Она мне мешает тебя ощущать.

– Напротив, это же интересно! – сказал в микрофон руководитель эксперимента Лев Георгиевич, физик-ядерщик. – Через своего медиума вы чувствуете того, с кем на данный момент не связаны ни астральной, ни какой другой связью! Продолжайте, Елена Борисовна, прошу вас.

– Я требую, чтобы ее заменили на какого-нибудь мужчину! – Лицо Елены Борисовны пылало, губы сжались от возмущения.

Покрасневшая ассистентка поднялась с места, но я схватил ее за руку.

– Сиди, – сказал я. – Еще чего. Она тут не будет командовать. Как тебя зовут?

– Зина… – тихо сказала она. – Она вас так любит.

– Вот-вот, Елена Борисовна! – радостно загалдели ученые. – Ревность – это то, что нам надо! Усиливается суггестивность восприятия. Некоторые приборы у нас уже зашкаливают. Продолжайте, ради Бога!

– Так вы специально подсунули ему эту девку? – спросила она.

– Елена Борисовна! – раздался вдруг сверху голос Радимова, и я увидел на экране, как вытянулись рожи этих умников, как они переглянулись и зашуршали: «Безобразие, откуда? Мы же все предусмотрели, просили никого не вмешиваться». – Елена Борисовна! – властно повторил хозяин. – Не забывайте! Вас смотрит весь наш Край. И даже пограничные области. А вы, уважаемые члены комиссии, продолжайте, не отвлекайтесь!

В камере было тесно, и мы с Зиночкой сидели возле ее пульта, тесно прижавшись друг к другу. Мне это нравилось все больше.

– Какой же ты мерзавец, Радимов, – сказала с чувством Елена Борисовна. – Правильно мне сказал редактор Цаплин: ты внушил мне это постыдное чувство, чтобы я следила за исполнителем всех твоих преступных…

Ее изображение вдруг оборвалось, звук пропал. Ученые снова заволновались.

– Что происходит? Что-нибудь на телестудии?

– Перерыв по техническим причинам, – сказал все тот же хозяин. – А вы что подумали? У вас так не случается? Не бывает?

На экранах дали заставку. Я искоса посмотрел на девушку, сидящую рядом. Не Мария, конечно, но какая свежесть, как тает под моим взглядом, не смея поднять глаза! Почему я ее раньше у нас не видел?

– Хочешь участвовать в конкурсе красоты? – шепнул я в самое ухо, от чего она поежилась. Под моим дуновением зашевелились завитки под затылком. Я поцеловал туда.

– А как же Елена Борисовна? – по-детски спросила она и добавила: – Хочу.

Я обнял ее за плечи, коротко взглянув на сменившуюся заставку. На месте березок под музыку Чайковского появился наш знаменитый ЭПД под Оффенбаха.

– А победительницей этого конкурса хочешь стать? – спросил я, умиленный такой непосредственностью. Прямо чудо какое-то.

– Ой, правда? – Она наконец повернулась ко мне. – А в журнале мой снимок напечатают?

– А это еще зачем? – поинтересовался я, подсовывая руку ей под мышку, чему она не придала никакого значения, поглощенная свалившейся на нее перспективой.

– Ну… один мой знакомый, он сейчас в армии, в последний раз мне написал, что ничего у меня с поступлением в театральный не получится. Лицом не вышла… Ну скоро там?

– Это он цену себе набивает, – сказал я, несколько уязвленный. – А куда ты спешишь?

Но тут Оффенбаха прервали, и на экране появилось заплаканное лицо Елены Борисовны, от которой отпрянула зазевавшаяся гримерша, подняв легкое облачко пудры. Я шарахнулся, в свою очередь, от Зины, едва не оттолкнув ее.

– Прости меня, Павел, – сказала Елена Борисовна. – Я все-все понимаю. Только ничего не могу с собой поделать. И вы простите, Андрей Андреевич. За мою неблагодарность.

– Чудненько, Елена Борисовна! – пропел руководитель эксперимента. – А не могли бы вы сказать, чем занимался уважаемый Павел Сергеевич, пока не работало телевидение?

– С лаборанткой вашей шушукался, – вздохнула Елена Борисовна. – И чем-то соблазнял. А она, дурочка, поверила.

– Неправда! – подскочила Зина. – Не видели, так не говорите!

– А мне не надо видеть, девочка! – сказала Елена Борисовна. – Я ведь это чувствую через сознание любимого человека… Сейчас он горит от желания. Что, я не права?

Я скосил взгляд на экран, где сидели, приоткрыв рты, члены комиссии. Потом они начали переговариваться.

– Ну-ну, – сказал руководитель, почесав себе полуседую, под Хемингуэя, бороду. – А что он делает сейчас?

– Смотрит на монитор, где вас показывают, – устало сказала Елена Борисовна. – Неужели кто-то еще сомневается в моих способностях?

– Не в этом дело, – сказал руководитель. – Мы хотим понять природу явления. И определить ваши возможности. Есть же граница какая-то… Скажем, вы не смогли определить, что именно испытуемый обещал нашей ассистентке.

– Даже не напрягалась… – махнула рукой Елена Борисовна. – Что обещают мужики, когда хотят? Одно и то же. Пусть сама вам скажет, если интересно. И потом, испытывают здесь меня, или я чего-то не понимаю?

– Все правильно! – снова возник голос Радимова откуда-то с неба. – Продолжайте ваш эксперимент, уважаемые.

– Зина, дайте прочесть Павлу Сергеевичу, что у вас записано по программе.

Зиночка, улыбнувшись, протянула мне листок бумаги. Она старалась не смотреть в сторону погрустневшей Елены Борисовны.

– «Левой рукой дотронуться до правого уха», – прочитала моими глазами Елена Борисовна. – Дальше что?

– Зина, читайте сами и шепните Павлу Сергеевичу! – раздраженно сказал руководитель.

– Слушаюсь, Лев Георгиевич! – извиняюще сказала девушка и, как школьница, прикрыла листок рукой, чтобы не подглядывали и не списывали.

Затем жарко зашептала мне в ухо:

– Подвиньте к себе стакан с водой и выпейте из него.

Для удобства, будто не слыша, я обнял ее за дивную, податливую талию и прижал к себе. Потом сделал, что она просила.

– Я не могу так, – сказала Елена Борисовна. – Пусть она отодвинется. Что-то насчет воды, которую следует выпить. Но слишком сильные помехи…

– У нас тоже зашкаливает, – кивнул Лев Георгиевич. – Вы очень уж эмоциональны, Елена Борисовна. Может, вам следует передохнуть? А мы бы пока связались по телефону с нашими зрителями, чтобы узнать об их впечатлениях. Договорились? Вот и чудненько.

Экраны погасли. Мы с Зиной остались наедине, отключенные от внешнего мира, если не считать смутных прозрений Елены Борисовны. Она сидела напряженная, стараясь не смотреть в мою сторону. Но я уже знал, как себя с ней вести.

– Ну-с, – сказал я и уже привычно обнял ее. – У тебя парень есть?

– Был. – Она сняла мою руку со своего плеча. – Я говорила уже. Он в армии.

– Ах этот… Который тебя недооценивает. А что у тебя с ним было? – Я мягко, но настойчиво вернул руку на прежнее место.

– Что у других бывает? – Она повернулась ко мне. – Ну почему у вас у всех одно и то же на уме? Вас любит такая красивая, такая умная женщина, как раз вам по возрасту, а вы…

– А я пользуюсь случаем, – согласился я. – Не очень-то приятно чувствовать себя подопытным кроликом. Нужна какая-то компенсация. Ведь я тебе нравлюсь. Я же вижу.

– Пусть она лучше скажет, нравлюсь я вам или нет! – оттолкнула она мои руки. – Она читает ваши мысли. И не соврет, как некоторые.

– Это не входит в программу эксперимента, – возразил я.

Но в этот момент снова зажглись экраны мониторов. Зина оттолкнула меня локтем и сурово сдвинула бровки.

– Мы получили несколько звонков от наших зрителей, – сказала ведущая. – Вот что говорит Василий Пименов из села Павловская Слобода соседней с нами области. Он просит передать привет земляку Паше Уроеву, с которым сидел за одной партой, и утверждает, что тоже отгадывал все его действия в отношении лаборантки, поскольку на его месте поступил бы точно так же. А Вера Семеновна Поспелова, живущая на соседней с телецентром улице, считает, что все подстроено, отрепетировано заранее и снято на пленку. Что можно ей ответить, Лев Георгиевич?

– Вы уже ответили сами, рассказав всем о ее подозрениях, – пожал плечами Лев Георгиевич. – Мы можем продолжать?

– Еще один последний звонок… Так, Арина Сергеевна, восемьдесят шесть лет, из села Пахомово, спрашивает вас, Елена Борисовна, можете ли вы лечить от недержания мочевого пузыря?

– Разумеется, нет! – раздраженно сказала Елена Борисовна. – Заканчивайте! Уже все знают, что мои необыкновенные способности видеть через экран телевизора касаются только одного человека, где бы он ни находился, а в остальном я обыкновенная, замотанная жизнью женщина, вдова, имевшая несчастье полюбить недостойного человека.

– Елена Борисовна! – воскликнул Лев Георгиевич. – Я просил бы вас о корректности! Мы так не договаривались… Успокойтесь, и мы продолжим.

Зина рядом со мной стала быстро переключать тумблеры и кнопки.

– А сейчас нас кто-нибудь видит? – спросил я.

– Никто, кроме Елены Борисовны. Она видит вас внутренним зрением через экран своего телевизора.

– Тогда продолжим, – сказал я, положив ей руку на колени. – Пусть скажет телезрителям, где сейчас моя левая рука. И что делает правая.

– Но это не входит в программу! – попыталась она меня оттолкнуть, но не слишком убедительно.

– Тем лучше, – сказал я.

– Зиночка, почему ты молчишь? – встревоженно спросил Лев Георгиевич. – Сейчас вы должны работать по третьему пункту, ты слышишь меня?

Зина уже ничего не могла ему ответить.

– Елена Борисовна, может, вы скажете, что там происходит? – допытывался Лев Георгиевич.

– У меня нет слов, – спокойно сказала Елена Борисовна.

И тут рука ассистентки, нашаривающая кнопки на пульте, обхватила мою шею, а ее язык затолкнул мой язык в глубь рта…

Когда наконец все камеры и мониторы включились, Зина ойкнула и юркнула под стол, продолжая приводить себя в порядок.

– Сотри помаду со щеки. И вон на кадыке настоящий засос, – устало сказала Елена Борисовна. – Ну все, мальчики, я больше не могу.