Текст книги "Джессика"

Автор книги: Юрий Нестеренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)

«Вдоль дорожки тоже надо сделать подсветку, – подумалось ему. – Голубые плафоны на уровне земли. А лучше даже – меняющие цвет. А во дворе разбить клумбы, хватит уже с нас этой дикой природы. И парочку статуй, почему нет? А может, и фонтан, так, чтобы его хорошо было видно Джессике…» Он чувствовал себя солидным господином, выезжающим на собственном «Роллс-Ройсе» за ворота собственного особняка и спокойно, по-хозяйски размышляющим о дальнейшем обустройстве своего имения – и это чувство было чертовски приятным. И у него снова мелькнула мысль – а так ли плохо остаться здесь навсегда? В мире, где он может получить в буквальном смысле все, что способен вообразить, и где не надо больше беспокоиться ни о чем – ни об учебе, ни о работе, ни о деньгах, ни об экономических, политических и прочих кризисах и проблемах… Ни даже о собственном здоровье, старении и смерти. Остаться вечно молодым, как Джессика и вместе с ней. А что до всех прочих людей, то разве ему не хотелось всегда жить так, чтобы общаться с ними как можно меньше?

Но Малколм тут же напомнил себе, как опасно забывать про истинный смысл слова навсегда. Исследовать потусторонний мир было бы, наверное, не менее интересно, чем реальный – если бы он был столь же бесконечен и столь же объективен. Но если все, что здесь есть – это лишь продукты собственного воображения, то это приестся достаточно быстро. Даже сейчас они с Джессикой смотрят фильмы из мира живых и обсуждают происходящие или происходившие там события. А если этот источник новизны прекратится… И к тому же – если все это существует, лишь пока он видит это во сне, то что будет после его смерти? Не выйдет ли так, что все эти дома, машины и прочие воображаемые сокровища исчезнут, а он будет обречен вечно сидеть рядом с Джессикой, не имея возможности сдвинуться с места?

Малколм проехал половину пути вокруг озера, но на сей раз свернул направо, к выезду из парка. Теперь он должен был узнать, что там. Как далеко простирается этот мир.

Пустая парковка выглядела так же обычно, как и в реальности, но дальний ее край тонул в тумане, сквозь который, впрочем, еще можно было различить огни фонарей. Малколм сбросил скорость и поехал туда, где должна была начинаться улица, ведущая в сторону университета.

Поначалу он и впрямь видел фонари по бокам (правда, не мог различить очертания домов за ними), сырой асфальт в свете фар и даже ярко вспыхивающие желтые светоотражатели на разделительной полосе. Но туман становился все гуще, светлые пятна фонарей тускнели и расплывались в его мареве, и лучи фар вязли в сплошной клубящейся пелене уже в нескольких ярдах от капота.

«Мне нужно просто поверить, что его нет, – сказал себе Малколм. – Сейчас он развеется, и я увижу впереди широкое, прекрасно освещенное шоссе, уходящее к… сияющему городу на холме». Он постарался представить это себе как можно более отчетливо, но это не помогло.

Видимость стала уже такой плохой, что в реальном мире продолжать движение, даже с черепашьей скоростью, было бы самоубийственной глупостью. А может быть, и не только в реальном.

Малколм остановил машину и закрыл глаза. Может быть, так ему будет легче представить, что туман рассеялся.

С четверть часа он старательно воображал залитое светом шоссе, для достоверности насыщая картинку все новыми деталями – светящиеся вывески бензоколонки, мотеля, придорожного ресторанчика… Представив все это себе с точностью до последней буквы, он открыл глаза.

Ничего. Только тьма и туман, спереди подсвеченный фарами, однако окутавший машину так плотно, что Малколм не видел уже даже крылатой фигуры на носу. Других источников света снаружи больше не было. Совсем.

Малколм опустил левое стекло, затем, не глуша двигатель, открыл дверцу и вышел наружу. Он словно шагнул в чернильную мглу, выпущенную гигантской каракатицей. Он чувствовал твердую поверхность под ногами, но не видел ее. Покрутив головой по сторонам, он не увидел даже самых слабых проблесков фонарей. Ничего, кроме непроглядной темноты.

Малколм осторожно прошел к носу машины, касаясь пальцами капота, словно боясь, что, если потеряет тактильный контакт с автомобилем, то уже не сможет вернуться обратно за руль. Зайдя спереди, он убедился, что даже в свете фар видимость составляет не больше пары футов.

Вытянув руку, он не видел своих пальцев. Казалось, что туман уже съел его конечности, и ему приходилось шевелить руками и притоптывать, чтобы развеять эту иллюзию.

– Эй! – заорал вдруг Малколм во весь голос, стоя в крохотном островке слабого света посреди бесконечной темноты. – Меня кто-нибудь слышит?!

Конечно же, ему никто не откликнулся. Малколму вспомнился «Туман» Стивена Кинга, и он испугался, что из мрака могут явиться какие-нибудь чудовища. Но затем он понял, что этот туман гораздо страшнее того. Чудовища были хоть какой-то жизнью. Хоть каким-то разнообразием. Здесь же не было вообще ничего. Абсолютное, неизменное ничто, бесконечное в пространстве и времени.

Как теперь вернуться отсюда в парк? И можно ли вообще теперь вернуться?!

Малколм, перебирая руками по капоту, бросился обратно в машину, налетел в тумане на дверцу, и та захлопнулась. Он ощутил невыразимый ужас при мысли, что теперь не сможет попасть внутрь (ключ-то остался в зажигании, а второго не было!), сменившийся невыразимым облегчением, когда он вспомнил, что оставил стекло опущенным. Просунув руку в салон, он открыл дверцу, торопливо забрался внутрь и поднял стекло. Казалось, за то время, пока машина стояла открытой, видимость ухудшилась даже в салоне – циферблаты приборов светились более тускло и менее четко.

Спокойно, сказал себе Малколм. Без паники. Он ехал прямо, никуда не сворачивая.

Нужно просто развернуться назад и ехать так же прямо. Но как определить в этом непроглядном мареве, что он развернулся именно на 180 градусов, не больше и не меньше? У него нет ни компаса, ни GPS, да и сомнительно, что они работали бы здесь. Если эта… плоскость под колесами, которая едва ли уже была асфальтом, тянется в бесконечность во все стороны, то при ошибке всего в несколько градусов он промахнется и уедет уже с концами. Так и будет колесить во мраке и пустоте, пока не кончится бензин… хотя – кончается ли здесь бензин? Ты хотел кататься на «Роллс-Ройсе», вот и катайся теперь вечно…

Да и подчиняется ли это пространство законам евклидовой геометрии? Даже если он сумеет поехать точно назад, приедет ли он в парк? Когда он остановился, фонари еще были видны – если не впереди, то по бокам точно. Значит ли это, что, пока он сидел с закрытыми глазами, просто туман стал еще гуще – или же теперь он уже находится в другом месте?

Спокойно, еще раз напомнил себе Малколм. Ведь это же только сон! Мой сон! Я могу проснуться прямо сейчас! Пусть Джессика извинит его за прерванное свидание, может быть, за брошенный «Роллс-Ройс», которого в следующий раз не окажется на стоянке возле их дома, но…

Он попробовал. У него не получилось. Может, это и был сон, но выбраться из него было не проще, чем из самой реальной реальности. Щипки и пощечины тоже не помогали, хотя он исправно чувствовал боль.

У него нет другого выхода, кроме как отыскать путь в парк, понял Малколм. И он должен сделать это до рассвета. Иначе… он останется здесь навсегда. Там, во внешнем мире, найдут его тело и объявят, что он замерз насмерть на скамейке. Или констатируют глубокую кому и поместят его в палату с другими такими же «овощами», которые никогда уже не придут в себя. А он будет блуждать здесь, во тьме и пустоте, всегда один, даже без Джессики.

Малколм не смог бы ответить, почему он в этом так уверен. Но лучше не пытаться проверить, прав он или нет.

Если он не может точно развернуться, не имея никаких ориентиров, значит, надо ехать назад задним ходом, следя за ровным положением руля. Но на практике невозможно поставить колеса идеально прямо. Небольшое отклонение будет накапливаться, уводя его вбок. Если бы не туман, он мог бы выкладывать себе ориентиры на земле. Два предмета на линии курса. Ехать так, чтобы они оставались точно один над другим, пока не пропадут из вида. Потом выложить следующие предметы (какие? да хоть собственную одежду, если больше нечего!) Но в этом тумане он потеряет их из вида раньше, чем тронется с места. Значит…

Значит, ему остается положиться только на удачу. На то, что он не успеет отклониться слишком сильно – все-таки он ехал не так уж долго и не мог уехать слишком далеко (если, опять-таки, обычные представления о времени и пространстве здесь применимы). Никакие иные идеи не приходили в голову.

Малколм включил заднюю передачу и позволил машине катиться назад, даже не нажимая акселератор. Если он не видит фонарей только из-за тумана, но на самом деле они все еще здесь, тогда, возможно, какое-то время спустя он врежется в столб. И это будет хорошо, а не плохо – на такой скорости он не разобьется, зато получит ориентир. Впрочем, можно ведь проскользнуть и между столбами и уехать опять-таки в бесконечность. А скорее всего, никаких столбов здесь вообще нет. Фонари были лишь иллюзией, порожденной его верой в них, которая развеялась по мере его удаления от парка. Удаления не только в пространстве, но и во времени.

Малколм не знал, сколько он уже так едет, точнее, пятится задом в темноте, нарушаемой лишь подсветкой приборов в кабине и размытыми пятнами впереди, там, где туман рассеивал и поглощал свет фар. На приборной панели не было часов, и в отсутствие всяких ориентиров Малколм полностью потерял ощущение времени – может быть, прошло лишь десять минут, а может – час или два. В какой-то момент он понял, что у него ноют мышцы предплечий, и осознал, что слишком сильно сжимает руль, пытаясь не дать ему повернуться ни на долю градуса. Плохая идея, так он скорее добьется обратного результата – надо, наоборот, расслабить кисти… Едва он это сделал, как его нога начала неосознанно придавливать педаль акселератора – постепенно, но все сильнее и сильнее. Он понял это, лишь когда услышал почти оглушительный рев двигателя и обратил внимание на стрелку тахометра, ушедшую далеко за пределы нормальных оборотов. «А мне плевать! – подумал Малколм и вдавил педаль до упора. – Гнать так гнать, врежусь так врежусь! Пусть здесь будет хоть что-нибудь, во что можно врезаться!» Стрелка указателя топлива, кстати, и впрямь не двигалась с места, несмотря на столь неэкономичный режим езды. Вечно полный бак, вечно пустая дорога, никакой полиции – мечта автомобилиста…

– Джессика! – закричал Малколм во все горло. – Вытащи меня отсюда!

Ничего не изменилось. Могла ли она его услышать отсюда? А если даже и да, могла ли ему помочь?

Потом – прошли еще минуты или часы, мотор все так же ревел, развивая максимальную для задней передачи скорость, но вокруг не было ничего, позволяющего хотя бы удостовериться, что машина движется, а не буксует на месте – Малколм, все время смотревший то на руль, то в зеркало заднего вида, заметил боковым зрением что-то слева. Сперва ему показалось, что это отражение подсветки приборной панели в боковом стекле, но потом он сообразил, что прежде его там не было, и резко повернул голову.

Да, за окном, где-то, как ему показалось, далеко-далеко от его курса, сквозь туман пробивалось еле различимое пятнышко света.

Была это еще одна иллюзия, которая заманит его неведомо куда, окончательно лишив надежды выбраться? Выбора у Малколма не было. Он остановился, повернул на свет и погнал машину туда, наконец-то нормальным образом, а не задним ходом.

Он быстро выжал сотню миль в час – совершенное безумие для езды во тьме и тумане, да, – но пятнышко не становилось ярче и не приближалось. В какой-то момент ему даже показалось, что оно удаляется. Малколм уже практически уверился, что это какая-то обманка, что-то вроде блуждающего огня, может быть, фокус его подсознания, создающего иллюзорный свет в сплошной темноте, но продолжал жать на педаль, вцепившись в руль. И вдруг в тумане впереди резко возникли светлые пятна – куда более крупные и близкие, чем то, что служило Малколму маяком, обозначились смутные силуэты, и в следующий миг «Ролсс-Ройс» на полной скорости влетел на освещенную фонарями стоянку перед парком.

Малколм тут же вдавил тормоз с такой же силой, с какой только что жал газ, колеса завизжали, но тяжелая машина насквозь пролетела парковку, промчалась через главный вход, пересекла аллею, чудом разминулась с павильоном для пикников, пропахала траву и, наконец, остановилась почти на самом берегу озера.

Малколм выдохнул и медленно расслабил руки на руле. Огонек, за которым он гнался, по-прежнему оставался далеко впереди. На другом берегу озера. Но теперь Малколм понял, что это такое. Это был свет в окнах верхнего этажа их дома-башни.

Он медленно развернулся и поехал туда.

Малколм входил в дом с надеждой и страхом, не зная, что увидит. Внутри по-прежнему горел лишь один камин; свет в комнате наверху погас за миг до того, как Малколм открыл дверь.

Профиль Джессики на фоне пламени оставался темным, не позволяя различить детали.

– Ты так долго, – сказала она, поворачиваясь в его сторону, но он увидел лишь отсветы пламени на ее волосах.

– Я… немного заблудился, – Малколм попытался произнести это шутливым тоном, но у него не очень получилось – руки дрожали до сих пор. – Черт, я еле выбрался оттуда! Почему ты не сказала мне, что нельзя уезжать из парка?

– Ты пытался уехать…? Мне… просто не приходило в голову! Там же ничего нет! Зачем?

– Я думал, там за туманом что-то есть, – вздохнул Малколм, опускаясь на скамейку. – Или, по крайней мере, будет, если я это воображу, – и тут же он усомнился, что ей и в самом деле «не приходило в голову». Может, она просто не хотела говорить без необходимости, насколько мал и ограничен этот мир, в котором Малколм «может получить все, что пожелает»?

– Нет, – покачала головой Джессика. – То, что я вижу отсюда – это практически предел. Прости, я должна была тебя предупредить. Ты, наверное, испугался, да?

– Не без этого, – проворчал Малколм. – Я ведь… мог застрять там навсегда, да?

– Рано или поздно ты бы, наверное, нашел дорогу сюда.

– Свет в окнах, да. Это меня и спасло. Но… это только дорога сюда, так? А во внешний мир я бы уже не вернулся? Если бы не успел до рассвета?

– Малколм, ты что, в чем-то меня обвиняешь?

Обида в ее голосе показалась ему наигранной.

– Просто рассуждаю вслух, – ответил он. – Тебя бы вполне устроило, если бы я остался здесь с тобой навсегда. Поэтому ты и предложила мне покататься. И не предупредила, что будет, если укатиться слишком далеко.

– Я… не собираюсь удерживать тебя ни силой, ни хитростью, – Джессика постаралась произнести это с максимальной твердостью, но ее голос дрогнул. Однако она столь же решительно добавила: – Можешь уйти прямо сейчас, если хочешь.

– Да, – ответил Малколм, – возможно, именно так мне и следует поступить.

Он поднялся со скамейки и пошел к выходу. Он не был уверен, что произойдет, если он выйдет за дверь – Джессика всегда уходила, точнее, исчезала на рассвете первой, после чего он просыпался. Если же он попытается прервать свидание сам, не дожидаясь конца ночи… по крайней мере, в машине у него проснуться не получилось…

– Малколм! – услышал он за спиной.

В этом крике было столько отчаяния, что он обернулся.

– Почему, когда у людей все хорошо, им надо все портить, глупо идя на принцип друг перед другом? – воскликнула она. – Кому от этого польза? Я была неправа, прости меня, пожалуйста. Только вернись. Ты так нужен мне! Я же люблю тебя, Малколм!

Он медленно пошел к ней, но не сел на свое привычное место слева (почему-то он всегда садился слева от Джессики, как в самый первый раз, когда она была для него всего лишь фотографией на спинке скамейки), а прошел мимо нее и опустился на скамейку справа, со стороны камина. Ему нужно было увидеть ее лицо. Джессика повернула к нему голову, и в ее взгляде читались те же чувства, с которыми только что вошел в эту комнату он сам – надежда и страх.

Нет, все оказалось не так плохо, как он боялся. Он не увидел гнилого мяса, свисающего с костей черепа, мутных белесых глаз, копошащихся червей и что там еще показывают в фильмах про живых мертвецов (может ли он, кстати, чувствовать запах в этом мире? пока не чувствовал ни разу – как, впрочем, и в обычных своих снах). Но пятно на левой скуле не исчезло и не стало меньше. Может быть – хотя он не был в этом уверен – оно даже чуть-чуть увеличилось.

Джессика поняла по его лицу, что он видит, и надежда в ее взгляде погасла.

– Все плохо, да? – обреченно спросила она.

На Малколма снова накатила горячая волна жалости. Но в то же время он не мог отвести взгляд от признаков разложения на ее лице.

– Совсем не все плохо, – сказал он. – Но… знаешь, Джесс, я думаю… нам надо какое-то время… – «пожить раздельно», вновь подсказал ехидный внутренний голос. «Прямо как в пошлых фильмах». – В общем, сделать перерыв, – сформулировал он. – А я буду каждый день смотреть на твое фото и думать, какая ты на самом деле. И тогда это… что я вижу сейчас… уйдет, и все будет, как раньше. Я надеюсь, – честно добавил он.

– И сколько мне придется ждать?

– Я не знаю, – пожал плечами Малколм. – Полагаю, пока я не соскучусь достаточно.

– Или наоборот, – печально произнесла Джессика. – С глаз долой – из сердца вон, так?

– Чего ты от меня хочешь, Джесс? Чтобы я опять пообещал тебе то, в чем не могу быть на 100 % уверен?

– Я хочу, чтобы ты не уходил. Я боюсь, что если ты уйдешь, то уже не вернешься.

– Ну по крайней мере еще один раз я точно вернусь.

– Один раз?

«Черт, зачем я это ляпнул!»

– Я сказал – по крайней мере… ну, в том теоретическом случае, если все-таки все пойдет совсем плохо… но я не думаю, что будет так, я просто рассматриваю все ненулевые вероятности. Инженерный подход, ты же помнишь? – он улыбнулся. – Ну ладно, Джессика, я думаю, сейчас мне все-таки лучше уйти. Чтобы лишний раз не запоминать тебя… неправильной.

Он поднялся и шагнул мимо нее. Она сделала быстрое движение, пытаясь остановить и удержать его. Он видел ее руку и хотел отдернуть свою, но его удержала мгновенная мысль, что это будет выглядеть как демонстрация брезгливости. Подумать о том, что будет, если этого не сделать, он не успел.

Их руки соприкоснулись.

«Он вошел в нее». Сколько раз Малколм морщился и с отвращением закрывал книгу или текстовый файл, наткнувшись на эту мерзкую фразу и соответствующую ей сцену. Невыносимо пошлая сама по себе, эта фраза еще и лжива (как и практически все расхожие выражения на данную тему) – как действо, менее всего похожее на сон, не может называться словом «спать» (и словом «любить»), так и засовывание в узкую щелку маленького отростка (да, маленького, что бы ни думали на сей счет все эти озабоченные дегенераты – его объем составляет жалкие доли процента от объема тела) не может называется словом «вошел». Вошел – это когда некто оказывается внутри весь целиком. И вот теперь с Малколмом произошло именно это, и это не имело никакого отношения к сексу.

Он понял, что оказался в сознании Джессики и видит и чувствует то же, что она. И это не было просто «вечное сидение на скамейке».

Он находился в неком темном и тесном замкнутом пространстве, сдавившем его со всех сторон, словно узкий лаз в пещере, в котором застрял незадачливый спелеолог. Здесь было холодно… и совсем нечем дышать. Малколм силился вдохнуть и не мог. Он знал, что больше не нуждается в воздухе, но продолжал испытывать непрерывное удушье. Вокруг царил густой и вязкий коричневый полумрак, и лишь впереди виднелся более светлый прямоугольник – что-то вроде маленького окна или экрана, где серели предрассветные сумерки над озером. Малколм понял, что формой и размером это «окно» совпадает с фотографией на табличке. Под рукой у Малколма оказалось нечто, что он сперва принял в этом полумраке за большую уродливую куклу – но, коснувшись пальцами иссохшей кожи, туго натянувшейся на костях, понял, что это что-то вроде мумии. Мумии ребенка… или нет, скорее взрослого, каким-то непостижимым образом уменьшившегося в несколько раз. От конечностей остались лишь оборванные культи разной длины, из которых торчали сухие обломанные кости. Лицо представляло собой жуткую кожистую маску с провалами пустых глазниц и О-образной ямой разинутого в вечном крике рта, где не было ни зубов, ни языка. «Карсон? – в ужасе подумал Малколм. – Это и есть то, что осталось от Карсона? И… мне тоже уготовано место здесь?!»

Он отчаянно рванулся прочь оттуда – не физически, не усилиями мышц, ибо никакого осязаемого выхода не было, но предельным напряжением воли. И в какой-то момент у него стало получаться, стены вокруг – которые не были материальными стенами – начали утрачивать свою плотность, а его взгляд стал как бы раздваиваться, и вот уже он видел предрассветный парк и озеро не только в маленьком прямоугольнике, но и вокруг себя, проступающими сквозь коричневый полумрак, почувствовал, как в его легкие наконец вливается свежий воздух, а затем его со страшной силой потянуло назад, словно засасывая в омут.

– Нет, Джессика! – закричал Малколм. – Отпусти меня!!!

Но картина парка снова меркла, и снова наваливалась отовсюду давящая вязкая тяжесть.

У Малколма не хватало сил, чтобы бороться. До рассвета оставались, наверное, считанные минуты, но ему не продержаться. Она не позволит ему уйти. Она слишком боится его потерять и уже не выпустит… Каким будет заключение патологоанатома, когда они найдут тело? Очередной сердечный приступ? Или что-то с органами дыхания? Ему здесь уже будет все равно…

– Джессика! – взмолился он. – Пожалуйста! Я не хочу умирать! Вспомни, какой ты была! Каким бы прекрасным ни был этот рассвет, ему не сравниться с таким чудесным, заботливым, любящим и отзывчивым человеком, как…

И вдруг его отпустило. Тугая коричневая теснота резко, рывком исчезла, и он распахнул глаза на скамейке, лежа на спине в своем спальном мешке и жадно глотая холодный утренний воздух. В вышине над ним плыли облака, подсвеченные снизу розоватыми лучами еще невидимого отсюда солнца.

«Меня все-таки спас рассвет? – подумал Малколм. – Или она сама опомнилась и выпустила… нет, скорее даже вытолкнула меня обратно в мир живых?»

Его все еще пронизывал до костей сковывающий холод, от которого не защищал теплый мешок, ибо он шел не извне, а изнутри. Однако он смог пошевелить оцепеневшими пальцами, сжать и разжать слабые кулаки, затем неуклюже выбраться из мешка. Жизнь постепенно возвращалась в его тело. Он несколько раз присел, подпрыгнул и почувствовал себя уже почти нормально.

«Ладно, надо скорее убираться отсюда… – подумал Малколм. – Кажется, это была самая кошмарная ночь в моей жизни… хорошо, если я не заработал и агорафобию, и клаустрофобию разом…»

Уходя, он даже не оглянулся на портрет.

Рик безмятежно дрых по случаю воскресенья, но проснулся, когда Малколм принялся отпаивать себя горячим чаем.

– На тебе лица нет, – заметил Рик, глядя на соседа, а когда тот проигнорировал это глубокомысленное замечание, добавил: – Я бы сказал, что ты выглядишь так, словно увидел привидение, но ты, вроде бы, видишь его так часто, что уже должен привыкнуть…

– Это не смешно, Рик, – Малколм зыркнул на него поверх чашки, сделал глоток, а затем неуверенно спросил: – Тебе… Лайза не звонила больше? Не говорила, что она там еще вычитала в своих… – Малколм проглотил уничижительный эпитет, – …книгах?

– Вот оно как, – произнес Рик. – Значит, я все-таки был прав?

– Ты можешь ответить на вопрос? – буркнул Малколм.

– После того, как ты ответишь на мой.

Малколм помолчал, но больше обратиться ему было не к кому.

– Сегодня ночью она чуть не убила меня, – нехотя признал он. – И, кажется, даже дважды. Только, пожалуйста, воздержись от комментариев «я же предупреждал»!

Рик покорно воздержался.

– А еще, – продолжал Малколм, уже не в силах остановиться, – я видел, что там.

– Там? – переспросил Рик.

– В загробном мире. На том свете. Называй это как хочешь. Разумеется, это никакой не рай и даже не ад – в том смысле, как понимают ад религии. Каждый умирает в одиночку… это даже более верное выражение, чем считают. Загробный мир тоже у каждого свой, то есть он там единственный обитатель. Представь, что вся вселенная схлопнулась вокруг тебя до размеров каменного мешка. Или кокона, сдавившего твое тело. И за его пределами нет ничего. Внутри него – тоже ничего. Только холод, удушье и вечное одиночество.

– Бррр, – поежился Рик, похоже, на сей раз и в самом деле напуганный. – Ты не разыгрываешь меня? Ты в самом деле это видел?

– Формально говоря, я видел это во сне, – криво усмехнулся Малколм. – Что, конечно, позволяет считать все это чепухой. Но я-то знаю, что это правда. Впрочем… не могу гарантировать, что каждого из нас ждет именно это. Единичный пример недостаточен для вывода общего закона. И… одиночество тоже не абсолютно. Мертвый может затащить к себе живого… в некоторых случаях. Далеко не во всех.

– Именно это она пыталась сделать с тобой? – понимающе кивнул Рик.

– Я не могу ее винить, – покачал головой Малколм. – Зная теперь, на что похоже ее… существование без меня. Я думал, то, что я вижу в снах там, в парке – я имею в виду, то, что я видел обычно – это и есть ее мир. А оказалось, что все наоборот: во сне не я приходил в ее мир, а она – в мой. Только в моих снах она обретает… хоть какое-то подобие нормальной жизни. Там есть свои ограничения, но все-таки. А все остальное время… я уже сказал, где она оказывается. Только теперь я понял, насколько я ей нужен. Лучше живой, конечно – мертвые не видят снов. Но даже и мертвый я мог бы разделить ее вечное одиночество… там, в этом мешке. Для нее это лучше, чем потерять меня совсем. Хотя не представляю, как бы мы относились друг к другу, проведя там в буквальном смысле бок о бок тысячу лет – не говоря уже обо всей вечности…

– Но она отнюдь не беспомощна там, – жестко напомнил Рик. – Она может причинять зло живым, где бы те ни находились, ведь так?

– Джин в бутылке, как ты и говорил, – вынужден был согласиться Малколм. – Способный колдовать прямо изнутри, но не способный выбраться.

– Угу, единственное оставшееся ей развлечение, – пробормотал Рик. – Так теперь ты хочешь, чтобы Лайза помогла тебе уничтожить ее?

– Нет! – поспешно воскликнул Малколм. – Конечно, нет! Джессика не чудовище! Она… я совершенно уверен, что она не просто использовала меня. Она действительно меня любит! И сегодня она… могла оставить меня там, но отпустила. Точнее – вытолкнула оттуда! – он не был уверен в этом сразу после пробуждения, но теперь уже практически не сомневался. Страх и вызванный им гнев отступили, вновь уступив место жалости к несчастной девушке.

– Потому что ей все еще нужны твои сны, – холодно напомнил Рик.

– Не только! – возразил Малколм с несвойственной ему горячностью.

– Тогда чего же ты хочешь?

– Защиты на тот случай, если она передумает, – пробурчал Малколм. – Или если окажется, что она не может это контролировать.

– Лайза не связывалась со мной больше, – покачал головой Рик. – Но я, конечно, позвоню ей и спрошу. Хотя, сам понимаешь, невелика вероятность, что она нашла за последние дни то, чего не могла найти за предыдущие три года. Впрочем, какие-то советы она ведь дала…

– Раскопать могилу Джессики и залить ее череп воском? Или и вовсе растворить ее кости в кислоте? – Малколма передернуло. – Лайза сама сказала, что вряд ли это сработает.

– Попробовать можно, если нет других вариантов, – пожал плечами Рик.

– И угодить под арест за вандализм, – проворчал Малколм, хотя это была не главная причина. Он чувствовал себя предателем и чуть ли не насильником при мысли о подобном… надругательстве. Хотя, быть может, если он увидит ее кости, это поможет ему окончательно исцелиться от любви…

– Лучше всего делать это не ночью в тумане, как показывают в старых ужастиках, а прямо среди бела дня, – поучал его Рик. – Наденешь рабочий комбинезон, и никто даже не заподозрит, что ты делаешь не то, на что имеешь полное право. Могу даже помочь нанять парочку парней тебе в помощь.

– Просто позвони Лайзе, это все, о чем я прошу.

– Ладно, попозже. Она, насколько я знаю, не встает так рано…

Малколм допил чай, затем извлек из рюкзака ноутбук. Выведенный из спящего режима, тот продемонстрировал остановленный на середине фильм. «Она так и не досмотрела „Хоббита“», – подумал Малколм с такой грустью, словно это было самой большой проблемой мертвой девушки. Он все еще не мог разобраться в своих чувствах. Продолжаться их отношения не могут – он слишком хорошо видел, чем это может закончиться. Но и… «уничтожить ее», как сказал Рик (жаждущий, очевидно, отомстить за Кевина)? Он, Малколм, не поступит так с Джессикой! Вряд ли это, кстати, вообще возможно – сложно убить того, кто и так уже мертв.

Хотя, быть может, окончательное небытие было бы для Джессики милосердием по сравнению с ее нынешним существованием… но он бы не сделал это, не спросив ее согласия. Ведь и она честно предупредила его, чтобы он не касался ее… правда, потом сама нарушила свой запрет – хотя, возможно, это произошло машинально? (А если встречаться с ней так, чтобы она заведомо не могла коснуться его? Нет, это не спасет – она все равно может уморить его, может, просто не так быстро. И если он умрет в общем с ней сне, то окажется там…)

Рик позвонил Лайзе, но она не брала трубку. Впрочем, Малколм и без Лайзы догадывался, что можно сделать помимо гробокопательства. Сама Джессика подсказала ему это: «если перенести табличку или скамейку, мы не сможем общаться!» И он помнил, как выглядит ее окно в мир живых и какой вид оттуда открывается. Фото на табличке, да. Перенести, а надежнее – уничтожить… Но, во-первых, «не сможем общаться» еще не означает, что Джессика потеряет возможность воздействовать на него… по-другому. Он просто не сможет больше с ней разговаривать, вот и все. Не сможет даже попросить прощения… хотя вряд ли Джессика простит очередное предательство. А во-вторых… если это действительно закроет ее единственное окно во внешний мир и навсегда замурует ее в этом жутком мешке… нет, это хуже любого убийства! Так Малколм уж точно не поступит, тем более – с ней!

За весь день Рику так и не удалось дозвониться до Лайзы, и она, несмотря на оставленные ей голосовые и текстовые сообщения, не перезвонила в ответ. Рика это, похоже, обеспокоило.

– Должно быть, она сама уже жалеет, что рассказала нам все это, и больше не хочет с тобой говорить, – пожал плечами Малколм.

– Хорошо, если так, – мрачно пробормотал Рик.

– А что еще? Думаешь, она умерла очередной жуткой смертью? Что-то я не видел ничего подобного в городских новостях.